Черное солнце Украины

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

24 августа 1991 года тысячи жителей Киева и других украинских городов вышли на улицы, бурно отмечая провозглашение независимости страны. На карте мира появилось новое государство — Украина. Казалось, перед страной открывается светлое, счастливое будущее — в полном соответствии с надеждами, сформированными в общественном сознании представителями советского перестроечного либерализма. И лишь немногим гражданам этого юного государства было понятно в тот момент, что Акт провозглашения независимости, принятый местным Верховным Советом, стал началом заката и страны, и общества. Подобно тому, как частное, внешне нейтральное событие в жизни человека включает программу, результатом которой становятся болезнь и смерть, обретение Украиной политической независимости неизбежным образом втолкнуло её на путь распада и утраты ею не только государственности, но культурно-исторической целостности.

На первый взгляд, историческая жизнь, как и жизнь отдельного человека, предполагает возможность выбора, вследствие чего итоги жизни не кажутся предсказуемыми. Но внутри этой жизни присутствуют свои закономерности и схемы, предельно сужающие возможности подобных выборов. Исторические решения подчиняются нормам исторической рациональности — тому, что в сфере фактов проявляет себя в качестве тенденций становления. И такие тенденции предопределяют итоговые результаты исторических процессов.

Формирование независимой Украины изначально включало в себя ряд базовых, структурных противоречий, предопределяющих вектор становления этого государства. Именно такие противоречия и формируют программу жизни украинского общества и государства. Важнейшее из этих противоречий связано с реальными, действительными обстоятельствами формирования и последующего существования украинского общества, с одной стороны, и качественными характеристиками украинской политической элиты — с другой.

Генезис Украины как культурно-политической общности органически связан с историей Русской цивилизации, является одним из аспектов этой истории. Само название региона напоминает об этом предельно чётко, непосредственно: Украина — это то, что находится у края. В этом контексте подобные образования, а русская история знала множество украин и краин, не могут являться чем-то самодостаточным, они всегда — части чего-то более глобального, более общего. Край — это отдельный элемент, указывающий на границы той целостности, в организм которой он интегрирован. Особенность юго-западной Украины была связана с тем, что она очерчивала границы Русской цивилизации на западном направлении. За этим краем находилась Европа, отношения с которой для Русской цивилизации почти всегда были более значимыми, чем отношения с южными и восточными соседями. Такое географическое положение предопределило высокое значение юго-западной Украины для русской жизни и, в итоге, выделило данную территорию из всех подобных. Имя нарицательное превратилось в имя собственное, и пограничный край превратился в особый регион — Украину, со своей особой культурно-исторической спецификой. Тем не менее, индивидуализируясь, этот регион по-прежнему оставался частью России и, по большому счёту, в значительной степени остаётся таковым до сих пор.

Эта глубинная связь с Россией непосредственно отразилась и на этническом составе региона, и на его культурных особенностях. Украина — страна, в которой, безусловно, преобладает русское население. Главным языком этой страны всегда являлся русский язык, включающий в себя обилие различных диалектов и языков «синтетических форм», возникших в процессе взаимодействия русских диалектов с польскими. Подобная ситуация, при которой классический русский язык активно взаимодействует со своими частными (диалектными) модификациями, не являлась чем-то особенным для России конца XIX — начала XX века. Нечто похожее можно было увидеть на севере страны, в Архангелогородской губернии, а также в южнорусских регионах, географически примыкающих к Кавказу. Различия между русским языком и его диалектами были не большими, чем, например, различия между тем же русским и поморским диалектом.

Ситуация стала меняться после Первой мировой войны и Великой русской революции 1917–1922 гг. Именно большевики, столь ненавидимые современной украинской властью, несут ответственность за формирование украинской нации и создание украинской государственности. Отчасти следуя марксистской догме о необходимости самоопределения народов, отчасти подчиняясь импульсам банальной русофобии, широко распространённой в среде российской социал-демократии дореволюционного периода, российские коммунисты создали Украину как относительно самостоятельное культурно-политическое образование. Изначально это образование было продуктом политического конструирования, предвосхищающего аналогичные процессы в современной, постколониальной Африке и в ряде других регионов Третьего мира. Создав Украинскую Социалистическую Советскую Республику[878], большевистское руководство не забыло включить в её состав и ряд русских земель, никогда не входивших в состав каких-либо краин.

Вслед за временем политического конструирования последовало время конструирования социального. Коммунистическая власть начала активно создавать культурно-социальную общность под названием «украинский народ». Именно тогда один из диалектов русского языка превратился в украинский язык, а жители Украины стали особым народом в семье восточнославянских народов. Процессы украинизации регионов Юго-Западной России активно шли уже с середины 1920-х годов, но, тем не менее, итоги этого процесса оказались достаточно скромными, если оценивать их в соответствии с теми ресурсами, что были затрачены на производство украинской нации. К началу 1990-х годов Украина была двуязычным обществом, ведущим языком в котором по-прежнему оставался русский. Большинство населения формально были украинцы — согласно данным 1989 года они составляли 72,73 % населения республики, доля русского населения, соответственно, составляла 22,07 %[879]. Но особенность культурной ситуации в стране была связана с тем, что большинство украинского населения своим родным языком считало русский, а украинского языка либо не знало, либо пользовалось им неохотно и эпизодически[880]. По сути, Украина была южнорусским государством, связанным с Большой Россией глубинными культурно-историческими связями, которые дополнялись тесной экономической интеграцией. Представление о существование некой особой «украинской нации» являлось, всего лишь, одним из политических мифов, активно популяризируемых вначале коммунистами, а после 1991 года националистами.

В этих условиях естественный вектор развития страны в XXI веке предполагал дальнейшее развитие многосторонних связей с Россией и создание социальных моделей, в рамках которых русское ядро украинского общества оставалось бы их главным структурным элементом. Перед Украиной открывалась возможность стать «иной Россией» — тем вариантом развития Русской цивилизации, который не только не был бы простым дополнением к Российской Федерации, но, наоборот, мог бы стать своеобразным культурным и политическим авангардом этой цивилизации, формирующим основные социальные и культурные тренды в постсоветском пространстве. Безусловно, это позитивно отразилось бы и на самой Украине: страна обрела бы долгосрочную перспективу развития, а её государственность избежала бы того полураспада, в котором она пребывает в настоящее время. Но эта возможность не была реализована. Более того, она даже не рассматривалась украинской политической элитой. Сыграло роль то самое структурное противоречие, о котором говорилось выше.

Формирование украинской политической элиты изначально шло под знаком инаковости — подчёркивания собственных отличий от России. При этом сами отличия формировались под влиянием логики противоположностей: украинская элита осознавала себя не в качестве «Иной России», а в качестве «Анти-России». Вследствие такого политического и цивилизационного выбора всё здание украинской государственности оказалось построено на фундаменте отрицания: специфическая украинская политическая «рациональность» предполагает, что то, что не совпадает с реалиями российской жизни, уже вследствие этого является хорошим, а то, что соответствует таким реалиям, заведомо плохим.

Эти принципы повлияли и на процессы социального проектирования. После 1991 года политическая власть Украины активно формировала русофобские настроения. Русофобия де-факто стала национальной идеей современного украинского общества. Противостояние с Россией стало превращаться для него в параноидальную идею фикс. Одновременно все внутренние проблемы этого общества также стали восприниматься в качестве результата российского влияния на жизнь страны. Такая точка зрения присуща, в первую очередь, поколениям, чья социализация пришлась на постсоветское время. Они стали главным объектом антирусской пропаганды. Сегодня эти поколения наиболее активны, и именно они олицетворяют в данный момент украинское общественное мнение.

В недолгой украинской истории возникла дурная цепная реакция, в процессе осуществления которой нигилистическая политическая элита создаёт нигилистическое общество и при этом срабатывает особенность, присущая всем формам нигилизма: утрата ответственности за существование собственной страны. Мировоззрение, основанное на нигилизме, неизбежно и достаточно быстро приходит к отрицанию всех ценностей, в том числе и тех, во имя защиты которых нигилизм порой возникает. Национальное самосознание, основанное на идее отрицания, очень быстро вырабатывает нигилистическое отношение и к собственной нации. Украинский национализм эту закономерность демонстрирует предельно чётко: политическое кредо «азовского движения», сводящееся к принципу «чем хуже — тем лучше», является манифестацией политического нигилизма.

Итогом подобных исторических решений оказывается не только перспектива исчезновения украинской государственности, но и прекращение существования самого украинского народа, растворение этого этнического образования среди других народов. Безусловно, при анализе этого процесса можно обратить внимание на вопрос о том, кому выгодна складывающаяся ситуация. Украинская политическая элита как минимум с 1990-х годов находится под опекой Запада. Западные геополитики прекрасно понимают значение утраты Русской цивилизацией своих юго-западных областей. Соответственно, западные политтехнологи сделали многое для того, чтобы такая утрата состоялась. И та же «Революция достоинства», получившая беспрецедентную поддержку со стороны западного политического сообщества, наглядно демонстрирует заинтересованность Запада, прежде всего США, в глобальной дестабилизации Русского мира. Но объяснение происходящего на Украине ссылками исключительно на внешнее влияние по сути аналогично представлениям, согласно которым всё плохое в этой стране связано с происками России. И в том, и в другом случае присутствует попытка ускользнуть от ответственности, проигнорировать собственную роль в происходящей деградации страны. Основная ответственность за грядущее исчезновение Украины как независимого государства украинская политическая элита должна взять на себя. Именно её действия привели страну к состоянию гражданской войны и стремительной социальной деградации.

Впрочем, значительному количеству представителей этой элиты термин «ответственность», кажется, незнаком в принципе. Эта часть украинских политиков использует имеющиеся у неё властные возможности исключительно в прагматических целях, сводящихся к задачам банального ограбления страны и последующей иммиграции. Нечто похожее наблюдалось в России в 1990-е годы и эта болезнь до конца российской политической элитой не изжита до сих пор. Но российское общество, в отличие от украинского, обладает несоизмеримо большим культурным и историческим ресурсом. И это обстоятельство позволило в начале XXI века изменить ситуацию: страна начала вспоминать о тех позитивных ценностях, о которых было забыто в угаре ельцинских реформ. Но для того, чтобы Русское Возрождение стало возможным, пусть пока и в неполных, противоречивых формах, должно существовать то позитивное наследие, к которому общество может обратиться в трудные для себя минуты. Наличие такого наследия является важнейшим условием для развития общества и даже для его элементарного выживания. Но если всё мировосприятие строится под знаком отрицания, то никакого позитивного ядра в такой картине мира не существует. Все позитивные ценности украинской истории и культуры связаны именно с Русским миром, с русской историей и культурой. И только в таком качестве они имеют значение[881]. Но если современная украинская политическая элита признает этот факт, она уничтожит саму себя. И если украинское общественное самосознание признает этот факт, оно тоже перестанет существовать в своём сегодняшнем состоянии. Именно поэтому и те, и другие будут держаться за собственные догмы до последнего.

Идеологией современной Украины стал радикальный национализм. На первый взгляд, подобные взгляды присущи узкому социальному кругу, непосредственно связанному с ультраправыми организациями. Но ограничивать сферу распространения этих идей исключительно этим кругом не стоит. То, с какой лёгкостью парламентские партии Украины перехватили националистические лозунги у своих маргинальных конкурентов весной 2019 года, показывает, что радикалы из «Патриота Украины» и производных от него, дочерних образований лишь непосредственно и прямо озвучивали то, что в скрытом виде присутствовало среди украинской элиты на протяжении всего постсоветского периода. Нормы политкорректности, ориентированные прежде всего на решение задач интеграции этой элиты в западные политические и экономические структуры, требовали воздерживаться от радикальных высказываний. Но по мере углубления кризиса в отношениях между Россией и Западом и в ситуации, когда парламентские партии могли потерять власть, маски были сброшены и политическая элита Украины заговорила на языке, который является для неё вполне естественным.

Сам термин «национализм» предельно нагружен смысловыми коннотациями, многие из которых противоречат друг другу. В разных странах и при различных политических обстоятельствах национализм обретает разные формы, оказывается связанным с разными комплексами идей. Украинский национализм обладает своей, особой спецификой, отражающей и процессы формирования украинской государственности, и те особенности, которые присущи современной украинской ментальности.

В первую очередь стоит отметить, что этот национализм вступает в открытый конфликт с нормами реальности — с действительным положением дел, существующим в стране. Он оказывается неспособен к постоянной, повседневной работе, связанной с решением насущных, повседневных дел, подменяя её абстрактными лозунгами и декларациями. У него нет той почвы, на которую он мог бы опираться при решении подобных задач. И это вполне объяснимо. Вся украинская история в том виде, в каком она воссоздаётся современной, постсоветской властью на Украине, является историей фантомной — игрой воображения, слабо связанной с реальными историческими процессами. Вся задача этой истории сводится к демонстрации жертвенной роли Украины на протяжении всего её существования. Естественным врагом Украины оказывается Россия — государство-монстр, чьё существование сводится украинскими идеологами к одной цели — эксплуатации и подавлению украинского народа. В подобных представлениях присутствует и изрядная доля абсурда. Получается, что история России оказывается производной от истории Украины. Следуя этой логике, господин существует только потому, что существует его раб.

Соответственно, и логика политического действия выстраивается украинскими националистами по принципу «от противного». Если Россия — это особая цивилизация, то Украина объявляется частью западноевропейской цивилизации, если этническая основа России — славянство, то истоки украинского народа ищутся в неславянских этнических традициях, если основа русской культуры естественным образом связана с православием, то украинский национализм делает свой выбор в пользу язычества, и т. д.

Вымышленность, придуманность того мира, в котором пребывает украинский национализм, уклоняется от любой социальной конкретики, способной его дискредитировать. Отсюда, в частности, происходит весьма специфическое понимание экономических процессов, в рамках которого реальные экономические расчёты уступают место надеждам и декларациям. Результатом такого подхода стала очевидная деградация наиболее технологичных отраслей украинской промышленности: разорвав экономические связи с Россией, украинская элита обнаружила стремление к аналогичной интеграции в экономические механизмы ЕС. Но эта мечта так и осталась мечтой. В действительности ЕС не видит в Украине равноценного партнёра. Помимо политической цели — противостояния с Россией, Украина ценна для Запада лишь в качестве источника дешёвого сырья и рынка сбыта для западноевропейской продукции. Всё остальное, что напридумывали себе активисты «Революции достоинства», осталось лишь в их собственном воображении. Казалось бы, последствия разрыва экономических связей со своим северо-восточным соседом мог бы легко просчитать любой квалифицированный экономист, но проблема в данном случае в том, что «дети Одина» никогда не были связаны с решением макроэкономических задач. И экономические процессы в их восприятии обладают крайне туманными очертаниями, свойственными в большей степени восприятию ребёнка, нежели восприятию личности, чьей непосредственной задачей является обеспечение будущего этих детей. Имагинативный национализм неизбежно оказывается национализмом инфантильным.

Похожая наивность присуща украинским националистам и вопросе о статусе и роли украинского языка. Задача новых законов о языке, подписанных уже экс-президентом Украины Петром Порошенко в последние дни своего правления и воспринятых украинскими радикалами с нескрываемым восторгом, призвана вытеснить русский язык из всех сфер жизни украинского общества. Опять-таки, приветствовать подобные решения могут лишь люди, не связанные с какой-либо конкретной деятельностью. В ином случае они понимали бы, что во многих деятельностных сферах украинский язык оказывается неприменим. Безусловно, подобная ситуация является временной: любой язык способен дорасти до высокого уровня развития, но для этого ему требуется время. И такое время плохо подчиняется требованиям ускориться и течь быстрее. Со временем, как можно надеяться, на туземных языках тропической Африки можно будет размышлять о проблемах квантовой физики и биотехнологий, но пока для этих целей жители африканских тропиков используют языки европейские. Нечто похожее присуще и украинскому языку. Оставаясь долгое время языком выставочным, эстетическим, ориентированным на демонстрацию самого факта своего существования, этот язык слабо отражает реалии высоких технологий. Подобные проблемы не являются чем-то уникальным: они присущи любому диалекту, укоренённому в сельской местности и небольших, провинциальных городах с архаической инфраструктурой. Но что будет, если русский язык действительно окажется под запретом? — Реальный паралич во множестве сфер деятельности. И если люди к этим сферам деятельности не причастны, то они «имеют роскошь» не осознавать подобных последствий. С их точки зрения, всё наладится само собой.

Имагинативность украинского национализма проявилась и при решении вопросов межнациональных отношений. В этом случае последствия для страны оказались наиболее тяжёлыми и трагичными. Исходными принципами, предопределившими подход украинских националистов к пониманию сущности нации, стали тезисы о моноэтничности нации и о глубинной связи нации и расы. Каждый из этих тезисов относится именно к сфере воображаемого, вступая в очевидный конфликт с действительностью. Прямо игнорируя факт двуэтничности собственной страны, украинские националисты предприняли попытку её тотальной украинизации. В этой ситуации конфликт с населением юго-восточных областей страны был неизбежен.

Основой благополучия Украины может быть только безусловный, неформальный приоритет русского элемента в жизни страны — русского языка, русской культуры, и, по сути, русского населения, часто лишь формально называющего себя украинцами. В этих условиях главной задачей реалистической политики становится забота об укреплении единства двух народов, предполагающая в т. ч. и признание изначальной двуэтничности Украины и опирающаяся в своих дальнейших действиях на этот факт.

В рамках такого подхода забота государства об украинской культуре не может строится за счёт притеснения культуры русской. Самоутверждение украинского элемента нации не предполагает, если этот процесс обладает позитивной направленностью, дискредитации её русского элемента и игнорирования его интересов. Как бы это обстоятельство ни травмировало ранимые души украинских националистов, но ответственная политика вынуждена признавать, что фикции обладают меньшим значением для непосредственной жизни страны, чем реальное положение дел. Представление о некоем древнем украинском народе является именно такой фикцией. Реальность демонстрирует прямо противоположную картину: «украинский народ» есть продукт насильственной украинизации русских и ничего более. Эта искусственная конструкция имеет идеологическое происхождение и вне идеологии оказывается, по существу, бессмысленной. Её значение в реальной жизни Украины подобно значению Карлсона для повседневной жизни Стокгольма. Но украинский национализм попытался сделать сказку былью: перестроить в соответствии с собственными фантазиями реальную жизнь страны. Итог этой попытки уже очевиден: Украина в границах начала 2014 года перестала существовать. Националисты могут обосновывать своё стремление к моно-этничности самыми благими мотивами, но никакое величие целей не способно оправдать политического идиотизма.

Связь идеи нации с расовыми теориями превращает идеологию украинского национализма в откровенный нацизм. Впрочем, подобная метаморфоза самих сторонников подобных идей не только не смущает, но, наоборот, радует. При том, что интерпретация расовых концепций в сознании националистов предполагает множество допущений и относится не столько к сфере научных фактов, сколько к поэтическим метафорам, она, тем не менее, становится основой реальной политической практики.

Акцентуация на нацистской символике, героизация действий коллаборационистов времён Великой Отечественной войны чётко указывает на территориальное происхождение этого движения и объясняет многие его сущностные особенности. Украинский национализм наиболее открыто заявлял о себе в западных областях страны. Западная Украина — регион, обладающий значительно меньшим уровнем развития, нежели восток и центр страны. Не случайно, западные области являются дотационными. Именно этот, сельско-провинциальный мир и сформировал националистические фантазии поэтического типа.

Как подсказывает культурология, поэзия — неотъемлемая часть сельского мира.

Соответственно, и уровень мышления, присущий такому миру, ограничен жёсткими и узкими рамками, основанными на патриархальном различении «своих» и «чужих» и предполагающими жёсткое ценностное противопоставление их друг другу. В постсоветское время этот стиль восприятия получил возможность доступа к решению глобальных вопросов. Но трагедия Украины в том, что сельские мальчики и девочки, решающие сегодня судьбы миллионов людей, по-прежнему мыслят привычными, деревенскими категориями. А как только такие категории обнаруживают собственную нереалистичность, это вызывает у носителей подобного мышления страх и агрессию, аналогичные переживаниям ребёнка, вступившего в подростковую фазу развития.

При том, что мировоззрение украинских радикальных националистических групп в значительной степени является лишь предельно последовательным проявлением настроений украинской политической элиты в целом, оно, тем не менее, имеет ряд особенностей. На данный момент эти особенности способствуют маргинализации этих групп, но подобный статус не относится к числу устойчивых. История знает много примеров, когда маргиналы превращаются в новую социальную элиту.

Значительную часть украинских праворадикальных групп составляют люди, не успевшие либо не сумевшие интегрироваться в существующие социальные структуры. Такое социальное положение формирует соответствующее отношение к этим структурам, приводящее, в итоге, к отрицанию социально-политической системы в целом. В сфере непосред-ственнои социальной деятельности такое отрицание проявляется в склонности к внесистемным политическим действиям, главной характеристикой которых оказывается политическое насилие.

При том, что политический реализм не является сильной стороной украинской политической элиты в целом, у праворадикальных групп он отсутствует в принципе. Программы этих движений состоят из деклараций и призывов, осуществление которых мгновенно изолирует Украину от всего мира, а чуть позже приведёт к глобальному расколу страны. Весьма показательно в этом смысле «Азовское движение», являющееся своеобразной квинтэссенцией современного украинского нацизма, анализу деятельности которого и посвящена эта книга.

Лидеры этого движения декларируют необходимость войны на два фронта: с одной стороны, их главным врагом является Россия, но, с другой стороны, они критикуют и капиталистическую систему в том виде, в каком она сложилась в Западной Европе. Идеалом «Азовского движения» является состояние автаркии, в рамках которого Украина должна обрести самодостаточность и независимость от других стран — в предельно точном смысле этого слова. Естественно, подобные цели неизбежно ставят вопрос о наличии ресурсов, необходимых для проведения такой политики. Но вопросы эти возникают у аналитиков и политологов, с «Азовским движением» и производной от него партией Национальный корпус никак не связанных. Сами «азовцы» уверены, что подобные ресурсы в итоге найдутся. Такая вера в чудо, а иначе её определить нельзя, предельно наглядно показывает степень наивности украинских нацистских идеологов.

Впрочем, эта наивность далеко не всеми нацистами Украины разделяется искренне. Многие праворадикальные движения в стране давно уже перестали быть исключительно политическими проектами, вобрав в себя экономическую составляющую. Тот же «Азов», например, ведёт постоянную криминальноэкономическую деятельность, выполняя заказы крупных игроков на украинском рынке, попутно решая и собственные финансовые проблемы. Политическая риторика обеспечивает этой, по сути, криминальной структуре соответствующую репутацию, часто вызывающую у оппонентов нежелание вступать в конфликты, а также хорошо обеспечивает её руководство. И независимо от того, как сложится политическая судьба Национального корпуса, в качестве экономической структуры оно планирует существовать предельно долго.

Политические перспективы украинского нацизма выглядят далеко не столь безнадёжными, как это пытаются представить политологи, обслуживающие интересы украинских парламентских партий. Формально нацисты провалились на всех последних выборах — и на президентских, и на выборах в Раду. Именно это обстоятельство часто интерпретируется как знак поражения этого движения. Но подобные интерпретации ограничены обстоятельствами конкретного политического момента, они характеризуют ситуацию «здесь и сейчас». Реальная же политическая жизнь страны предельно нестабильна, а вектор движения чётко определён. В своём нынешнем состоянии Украина способна лишь деградировать. Помимо прочего в стране будет ухудшаться экономическая ситуация и, как следствие, общественное мнение будет всё более и более радикализироваться.

По мере погружения в хаос авторитет парламентских институтов и политических объединений, с этими институтами связанных, будет снижаться. Эпицентр политической жизни начнёт перемещаться на улицы. И это обстоятельство предоставит украинскому нацизму новые шансы прийти к власти. Дальше всё будет зависеть от стечения обстоятельств и личностных качеств лидеров Национального корпуса.

Сами лидеры праворадикалов эту возможность осознают и делают на неё основную ставку. Тактический лозунг Национального корпуса сегодня звучит: «чем хуже — тем лучше». Чем хуже будет ситуация в стране — тем больше шансов у радикалов прийти к власти. Всё, что сможет сделать нацистское движение Украины в нынешних условиях, — это постараться дестабилизировать политическую ситуацию в стране. И оно старается.

По мере усиления такой дестабилизации радикализация нацистских настроений будет присуща уже украинскому обществу в целом. И в этой ситуации параллели со столь любимой украинскими наци гитлеровской Германией выглядят неизбежными. Идеология нацизма не была в Германией идеологией исключительно одной небольшой группы. К несчастью для страны, на определённом этапе нацизм стал идеологией германской нации в целом. И за этот исторический выбор нация расплачивалась десятилетиями утраты единой государственности. Вторая половина XX века прошла под знаком отсутствия на политической карте мира единого германского государства. Нечто похожее проявляется сегодня и на украинском историческом горизонте. В последние мгновения своей исторической жизни украинское государство и то, что можно формально обозначить «украинской нацией», стремительно погружаются в нацизм. Но если Германия, пусть и с огромными издержками, смогла из этого состояния выйти, то Украина подобной возможности не имеет. Страна стремительно погружается в Ничто. И в этом процессе проявляется один из важнейших исторических законов, гласящий, что правом на долгую жизнь обладает лишь органичное и естественное, а всё сконструированное и искусственное имеет шанс лишь на кратковременное и абсурдное существование, после чего оно должно будет умереть.

В этом контексте символ Чёрного Солнца, столь любимый украинскими нацистами, обретает особый смысл. Согласно эзотерическим учениям, свет этой звезды мог быть доступен только посвящённым, — людям, обладающим высшей духовной силой[882]. А непосвящённые, увидевшие Чёрное Солнце, сходили с ума и умирали. Сегодня создаётся впечатление, что Чёрное Солнце светит над всей Украиной. И вследствие этого на пути к саморазрушению страна проходит фазу безумия. Политическая независимость обернулась для страны глобальной геополитической катастрофой.