Черные ножи 2

Глава 16

Стремительно наступила осень. Причем, пришла она как-то внезапно и всерьез. Вроде еще вчера температура зашкаливала за тридцать градусов, а потом вновь начались затяжные дожди, похолодало, начала опадать листва. Все вокруг оказалось устлано желто-красно-зеленом покровом, на котором машины дико буксовали, колеса прокручивались, и приходилось раз за разом расчищать путь сквозь лес.

Несмотря на то, что наш экипаж не отправили в тыл на доформирование, в наступление войска не шли вторую неделю, застряв в лесах и ближайших городах, куда стягивали дополнительные силы для взятия Брянска.

Поэтому нам выпало столь редкое по нынешним временам безделье. Впрочем, я старался не позволять экипажу откровенно лениться, и раз за разом раздавал все новые задачи, следуя старому закону — солдат должен всегда быть при деле. Это утверждение было проверено многими поколениями, и являлось истиной в последней инстанции. Без дела солдат чахнет. Более того, начинает думать, а это обычно добром не кончается. Какие думки у обычного бойца? Найти что пожрать, выпить и, желательно, бабу. И ради воплощения этих целей он готов пойти на все… если есть силы. И задача командира как раз и состоит в том, чтобы лишить его этих сил заранее. Дабы боец не учудил чего не стоит, подставив под удар и себя, и начальство.

Благо, мой экипаж был более благоразумный. Корякин уже вышел из возраста чудачеств, Носов слишком слушался меня и комсомольский устав, чтобы в одиночку предпринимать смутные деяния. Оставался лишь простоватый на вид, но по-крестьянски хитрый боец Перепрыга, которому я не вполне доверял. Все его уловки можно было легко разгадать, он был наивен и даже слегка примитивен. Но при этом запросто мог учудить что-то такое-этакое, и чтобы подобного не произошло, требовалось постоянно следить за ним, а у мне этого не хотелось. Но и избавиться от Перепрыги я не мог — дефицит кадров. Некоторые экипажи вообще временно оказались с неполным составом.

Спасало то, что Ваня Перепрыга уважал, но что более важно — боялся меня просто до одури. Первым звеном в цепи был захват летчика, где мы оба участвовали, но это не самое главное. Когда же он увидел на моей груди иконостас: орден Ленина, медаль «Золотой Звезды», да орден «Красного Знамени», то впал в полную прострацию и оцепенение. А потом вскочил на ноги и вытянулся так, что визуально прибавил в росте сантиметров десять, и то отдавал честь, то порывался что-то сказать, но лишь открывал и закрывал рот.

— Вольно, боец! — прервал я его мучения. — Расслабься, Ваня…

Но с того дня он так проникся уважением, что с исполнял каждое мое слово, словно Отче Наш. Вот только при этом разнообразные мысли все равно бродили в его голове, и приходилось контролировать нашего нового заряжающего.

Кстати, я был глубоко неправ, что пренебрежительно пренебрег подсчетом подбитых танков.

За каждый уничтоженный нами танк каждому члену экипажа полагалось по пятьсот рублей премиальных. Деньги же, положенные погибшему Казакову, обязаны были перевести по завещательному принципу: жене, матери или родственникам, кто был указан получателем в документах. А несколько тысяч рублей им явно станут не лишними…

Мне, кстати, тоже дали прибавку. Пятьдесят рублей в месяц сверх обычного — за звание Героя Советского Союза. При желании я мог отсылать все домой, но некому было. Тетка умерла, а иных родственников у меня не имелось. Да и к чему мне эти деньги? Я точно знал, что воевать еще два года, и воспользоваться ими сейчас я не сумею. Войскового пайка мне было вполне достаточно.

Тогда в день награждения я провернул еще одну штуку — под шумок незаметно сунул в генеральскую машину на его сиденье свою записную книжку. Зря? Может быть. Но более высокого по званию и положению человека в моем окружении не имелось. Найдет и выкинет? Вероятнее всего. А если прочтет? Вот тут я видел уже несколько путей развития событий: пожмет плечами и опять же выкинет, или передаст тем, кто более компетентен в изложенных на бумаге вопросах. В общем, шансов на успех мало, но я уже заполнил подобными измышлениями еще несколько книжек, и собирался отправлять их более адресно. Генерал же — так, случайно попал под горячую руку.

Если я забывал дать задания бойцам, вступал в игру Корякин, который с утра до вечера нагружал Перепрыгу и Носова работой. Всегда было, что делать. Ствол требовалось банить, траки переставлять местами — многие были сточены, но новых не имелось, поэтому их ставили наоборот. Машина Т-34 была проблемная, но ничего, справлялись.

Я, разумеется, принимал во всем этом самое непосредственное участие.

— Сходи-ка ты, командир, за колышками вон в тот лесок! — попросил меня Петр Михайлович. — Держи топорик, нарубить надо тонко — сделаем шалаш для машины, пока здесь стоим. Всяко с воздуха видно не будет!

Леша и Ваня были перемазаны в мазуте с головы до ног, так что им поручить такое задание было невозможно. И я пожал плечами, подхватил топорик, снял кобуру и убрал ее в танк — будет мешаться, нож в ножнах оставил там же, но пистолет по привычке сунул в карман, после чего двинул к березовой роще, находившейся от нас минутах в пятнадцати неспешного шага.

Вокруг были исключительно наши, опасаться мне было нечего, и я особо не озирал окрестности в поисках неприятеля. Немцы находились километрах в тридцати к западу.

Роща оказалась как раз такой, как требовалось. Молодые стволы деревьев взметались вверх, к солнцу. Мне надо было нарубить штук десять, чтобы суметь дотащить разом. Я взялся за топор и тремя ударами срубил первое деревцо.

— Эй, служивый, закурить не найдется? — раздался хриплый голос откуда-то справа.

Я неспешно повернулся, держа топор в правой руке. Из рощицы вышли трое: вроде и в форме — гимнастерки, галифе, сапоги, — но какие-то слегка расхлябанные: ремни расслаблены, пилотки на затылках, морды небритые.

На мне был танковый комбинезон без погон, так что определить мое звание они не могли.

— Не курю! — коротко ответил я. — И вам не советую! Вредно это, здоровье портит!..

— Гляди-ка, Жук, тут человек о нашем здоровье печется! — живо подхватил хриплый, оказавшийся невысоким и худощавым, болезненного вида человеком. Вот только лицо его выдавало. Это была физиономия бандита… точнее, мелкого уголовника — урки. Да и руки и шея, что были видны из-под гимнастерки сплошь синели наколками.

До меня дошло. Я столкнулся со штрафниками, за какой-то своей надобностью отдалившимися от расположения своей части. Причем, это была именно уголовная часть штрафной роты. Эх, лучше бы мне попались политические — с ними проблем существенно меньше. Те — люди идейные, хоть и против советской власти, но родину любят, и беспредела не допускают. Урки же народ простой, как пять копеек. Если что-то лежит без присмотра, то взять это себе — дело принципа. Вот только с чего они решили, что прохожий парнишка-танкист их законная добыча, совершенно непонятно. Видно, свежие уркаганы, едва-едва доставленные с зоны на фронт, пороха пока не нюхали, а прежние повадки еще остались.

— А чего это он такой добренький? — удивился второй, высокий и мордастый тип, себя поперек шире, с многократно переломанным носом и пальцами в наколках. — Может, накатил на шаг ноги? А нам не плеснешь каплю, душа горит и просит!

Хриплый внезапно пропел:

— Говорят, мы алкаши, пропиваем все гроши,

Ничего не знаем, кроме ресторана.

Но на это мы плюем, мы пили, будем пить и пьем!

Из медной кружки и из чайного стакана!

— Не хочет он нам налить, — нахмурился третий, бритый мужик с огромным шрамом через всю голову. — Жадный фраер!

Я перехватил топор удобнее. Кажется, дело пахло неприятностями. Втроем они вполне могли бы справиться с таким, как я, невзирая на топор. Они же не знали, про сюрприз у меня в кармане.

— А фраеров надо учить! — выпятил глаза хриплый. — Фраера башлями делиться должны, иначе они не люди, а гниль подшконочная! Выворачивай кармины, да поживее!

— А вы ничего не попутали, бродяги? — искренне удивился я столь безоглядной наглости.

Вблизи линии фронта пытаться брать лейтенанта танковых войск на гоп-стоп… это надо быть либо полными дебилами, либо желать как можно скорее свести счеты с жизнью.

Самоубийцами троица не выглядела, значит просто идиоты, которых жизнь ничему не учит. Понятно. Решили, что и тут на линии фронта, где народ обстрелянный, могут пройти фокусы из подворотни. Нет, ребята, взять меня нахрапом не получится!

Либо же… я просто оказался не вовремя не в том месте. А вся эта болтовня нацелена на одно — заговорить мне зубы.

— Ты еще побазарь с нами! — взрыкнул здоровяк. — Делись барахлишком и башлями, да проваливай!

Меня стали помаленьку брать в полукруг. Еще миг — и бросятся.

Я еще раз взглянул на них, оценил все риски, и решил, что церемониться с этой братией себе дороже. Огнестрельного оружия при них я не увидел, видно, пока не выдали, но ножи у них наверняка имелись.

Поэтому быстрым движением воткнул топор в землю, вытащил из кармана пистолет, передернул затвор и молча направил его на хриплого, как самого активного из троих. Но и остальных при этом не выпускал из поля зрения.

— Стоять-бояться! — приказал я. — Руки в гору, мразота синяя!

У меня более не было и сомнения в том, что меня не просто пытались взять на испуг. Разжиться монетой, куревом, какими-то ценностями… вот только после этого запросто чиркнули бы ножиком по горлу, да припрятали бы тело в этом же лесочке. Никто бы и не нашел. А если бы и нашел, с кого спрашивать?

Так что же вы тут забыли, господа воры? По какой-такой великой надобности без разрешения покинули расположение батальона? Ведь это расстрел!

Они осознали угрозу, и приняли ее всерьез. Замерли на месте. Взгляды у них изменились. Еще мгновение назад на меня смотрели, как на падаль, а хриплый каждые несколько секунд сплевывал мерзкую желтую слюну на траву. И все же они не оценили меня правильно. Посчитали, что перед ними обычный парнишка-танкист из заводских.

Руки они подняли, но как-то неохотно, и мелкими, незаметными, приставными шажками продолжали приближаться ко мне, беря в полукруг. Знакомая тактика. Я все видел и все понимал. Такими дешевыми фокусами меня не взять.

— Ну, ты че, бес, — заговаривал зубы хриплый, — мы же пошутили. Любим пошутить! Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил, котелок на хрен повесил, а из жопы дым валил! Точно я говорю, Жук?

Он повернулся в сторону самого крупного, и я невольно на долю секунды перевел взгляд туда же. И в это мгновение третий урка прыгнул мне в ноги, стараясь сбить с ног массой своего тела. Произошло это стремительно и умело, но я ожидал чего-то подобного, поэтому легко отступил в сторону, не выпуская из виду и остальных. А потом пнул носком сапога пролетающее мимо тело. Пнул жестко, даже жестоко.

Бритый с воем покатился по траве, и я был уверен — несколько ребер у него гарантированно сломаны.

— Ах, ты ж, сука… — зашипел хриплый, доставая из-за голенища нож.

Я иронично посмотрел на него — на что эта троица вообще надеялась? И навел на его физиономию пистолет.

Крупный тоже потянулся за ножом.

— Стреляю я метко, — сообщил для приличия, — давай, рискни своей никчемной жизнью, дернись!

Он не рискнул.

— Железки бросили! — приказал я, и оба урки послушались, финки воткнулись в землю.

— Су-у-у-ка… — протянул хриплый.

— Номер роты? Кто командир? — потребовал я. Оставлять это дело вот так на произвол не хотелось, мало ли кого они прижмут в следующий раз. Блатных я терпеть не мог, совершенно не признавая ни их философию, если это можно так назвать, ни образ жизни, ни свод правил.

«Вор должен сидеть в тюрьме!» — сказал Жеглов, и в этом я его полностью поддерживал, пусть сам он и выбирал для осуществления правосудия не самые честные методы. Но Шарапов, сорок два раза ходивший за линию фронта, был с ним не согласен. Я же, смотря на людей, окружавших меня ныне, прекрасно понимал, почему…

Это были иные люди, не те, к которым я привык. Они мыслили иначе, действовали по-другому, хотя так же любили и страдали.

Мне, человеку из другого времени, даже представить прежде было невозможно, как наша страна жила и работала в эти и последующие годы. Эти люди были выплавлены в доменных печах, закалены в сражениях, они были настоящие. Сверхчеловеки!

Но и среди сверхлюдей встречаются уроды и отщепенцы, и мне, как назло, в очередной раз повезло встретиться именно с такими. И бить я их буду безо всякой жалости, выжигая гниль раскаленным железом, делая все, чтобы Эра Милосердия все же наступила!

И она обязательно придет, сомнений нет. Вот только сроки постоянно отодвигаются все дальше и дальше. В основном благодаря тем, кто тянет человечество и нашу страну назад. Ненавижу! Жизнь готов положить, чтобы хоть на шаг приблизить то, о чем мечтал в детстве. Чтобы изменить ход истории!..

С самого раннего детства советские дети знали, что рождены для великих дел и свершений. Причем не кто-то один избранный, а каждый из миллионов. Их и воспитывали соответственно: и родители, и школа, и улица, и книги. Защити слабого, если ты сильный. Не оставляй товарища в беде. Всегда есть кто-то, кому гораздо хуже, чем тебе — помоги ему. Жить нужно ради великой цели. И деньги — это всего лишь средство, а не цель. Живи для людей, не для себя. Каждый человек может оставить след в истории всего человечества. Ты — человек добра. Ты борешься со злом во всех его проявлениях. С тобой правда, а значит, ты победишь. Так учили…

Советские дети не верили ни в бога, ни в черта и полагались только на себя и на своих друзей. Они твердо знали, что в будущем будет лучше, чем сейчас, будущее — светлое. И Алиса Селезнева твердо обещала это с экрана, ведь она нашла слова для каждого из своих одноклассников, никого не позабыв, а значит мир будущего — это мир, в котором каждый человек — выдающаяся личность. Каждый, без исключений!

Они жили в великой стране — огромной, бескрайней и могучей державе. И твердо знали, что эта страна — лучшая.

И как же им хотелось скорее вырасти, чтобы своими глазами увидеть будущее со всеми его чудесами, межпланетными путешествиями, единой дружной планетой и людьми — крепкими, как сталь, благородными и добрыми, человечными, несущими свой свет во вселенную.

Куда же это все делось? Где те люди? Те цели?

Что случилось с миром в какой-то момент?..

Могу ли я, находясь здесь, поменять историю, зная реальное будущее, и вернуть ту надежду, ради которой жили и работали прежде?..

Нет, убивать я их не буду. Я кое-что прикинул в голове и опустил пистолет.

— Сдать книжки красноармейцев! Живо! Обратно получите, когда я решу.

Уголовники нехотя выполнили приказ. Без книжек им никуда не деться, арестует первый же патруль. Впрочем, и с книжками штрафникам нельзя отлучаться из батальона, но они на свой страх и риск нарушали правила.

— Ремни снять, стянуть руки за спиной, в шеренгу по одному стройся!

Я не спеша конвоировал троицу обратно в расположение их части. Это было недалеко, буквально в километре. Иначе я повел бы их в наш корпус, но туда идти было дольше. Сдам с рук на руки батальонному начальству, и отправлюсь обратно.

Урки шли впереди, негромко матерясь, я двигался следом, поигрывая пистолетом. Настроение было отличное!

— Слышь, начальник, отпусти! — негромко попросил хриплый. — Откупимся! Нас же за самоволку в первые ряды вместо мяса кинут, там шансов — ноль! Будь человеком!

Не сбавляя шага, я пожал плечами:

— Какого лешего ко мне прицепились? Думали, с рук сойдет? Или закопать решили, коли что…

— Мочить не собирались, зуб даю! — перекрестился урка. — Просто пощипать немного хотели, перышки повыдергивать. Кто ж знал, что ты цыпленок с зубами…

Впереди уже показались позиции штрафников, до них оставалось метров двести — триста. Я чуть притормозил, уголовники тоже снизили шаг, надеясь на мое сочувствие.

Хриплый заметил, что я колеблюсь и тут же зашептал взволнованно, а потом, заискиваясь, криво улыбнулся:

— Командир, отпусти нас! Взамен расскажу такое, что тебя героем сделает! Есть одно дельце…

Я не улыбнулся в ответ, даже и не подумал. Хорошие русские не улыбаются лишний раз — зачем? Улыбаться нужно только, когда есть достойный повод. Да не всем подряд, а только своим. Потому что ты твердо помнишь с детства: каждый русский человек — это личность, способная изменить мир в лучшую сторону. Каждый! Кроме, разве что, вот этих и им подобных уголовников. Просто не всем предоставляется подобный случай. А мне, возможно, он как раз представится…

— Говори, а я решу, интересно ли балакаешь, — предложил я.

— Начальник… фуфел гнать не будем! Жук, подтверди! Тема стоящая!

— Стоящая, — кивнул здоровяк, косясь на мой пистолет, — себя оставить хотели, но раз уж такой расклад, поделимся… все равно в бою не выжить!

— Не бзди, начальник, — воодушевился хриплый, — решайся! Нахера мы тебе сдались, если крупный хабар поднять можно играюче… до конца жизни с золотого блюда хавать будешь!

Я заслушался сладких речей, да хитрых уговоров. Красиво стелют, да всем им обещаниям грош цена. И я нисколько в этом не сомневался. Уверен, меня сейчас разводят, как лоха, и в итоге окажется, что никакого приза не существует, а вся цель этой мизансцены — выманить меня в лесок, да придушить по-тихому. Нет человека — нет проблем!

И все же я решил сыграть немного в эту игру.

— Что ты можешь мне предложить, синий? — тяжелым взглядом я окинул его худую жилистую фигуру. — Что у тебя есть?

— Пещера, — прохрипел урка, — целая пещера сокровищ!