Черные ножи 2

Глава 2

10 июня 1943 года эшелоны с личным составом и боевой техникой Уральского Добровольческого танкового корпуса прибыли в Подмосковье, в город Кубинка, в шестидесяти трех километров к западу от Москвы, где корпус был передан в состав резерва Ставки Верховного Главнокомандования, доукомплектован и через некоторое время включен в состав 4-й танковой армии, которой командовал Василий Михайлович Баданов.

К этому моменту материальная часть корпуса состояла из двухсот двух танков Т-34–76, семи танков Т-70, шестнадцати САУ СУ-122, шестидесяти восьми бронемашин БА-64, восьми установок М-13, девяносто четырех минометов, восьмидесяти орудий разного калибра, и тысячи двадцать восьми колесных машин всех марок.

Из 8206 человек личного состава, лишь 536 имели боевой опыт. Служили в корпусе и женщины: 249 связистов-радистов и 123 рядовых и младших командиров.

18 июля 1943 года 4-я танковая армия была передана в подчинение Западному фронту. 30-й УДТК вошел в состав выступившей 19 июля на фронт армии и к 24 июля сосредоточился в лесах в районе Козельска.

Первый месяц моей службы в УДТК прошел спокойно, если не считать той истории с ночной бомбардировкой состава еще на подъезде к Кубинке. Той ночью всем повезло — состав остался цел и невредим, бомбы, сброшенные практически вслепую, легли чуть дальше, перепахав часть поля и дорогу. Пленного летчика мы передали куда следует, и больше я его, разумеется, не видел. Меня несколько раз допросили, но, очевидно, мои слова сошлись с показаниями неизвестного майора и Перепрыги, поэтому вскоре от меня отстали.

Майор, к слову, обещал написать на нас с Перепрыгой представление к награждению за проявленную доблесть и отвагу, но сделал ли он это, я не знал. Время шло, дни сменяли дни, а награждать меня никто не собирался. Это было даже к лучшему, я и так вызывал удивление, когда приходилось привинтить к форме орден. Благо, объяснять подробности всем подряд я был не обязан, более того, делать этого я категорически не имел права, на все вопросы отделываясь стандартной отговоркой — «за исполнение служебного долга» и точка, без подробностей. А орденскую книжку, которое я получил к «Ордену Красного Знамени» стояло абстрактное: «Образцовое исполнение воинского долга». В довесок к именному «ТТ» мне так же вручили документы на наградной пистолет, и в нем тоже конкретно не было указано, за что именно дали награду. Секретность, все понятно.

Награды мне отвалили, надо признать, знатные. Разумеется, меня так и не посвятили во все подробности, лишь намекнули, что я своими действиями помог раскрыть глубоко законспирированную в нашем тылу вражескую диверсионную сеть. Из слов Зальцмана я сделал собственные выводы, уж не знаю, насколько они получились точными, но я прикинул в голове и понял, что раскрутив цепочку, взяли еще многих. Точнее сказать, челябинская ячейка была не самой основной, отсюда потянулись ниточки во все стороны. За это и орден, и пистолет от Берии. Иначе, слишком много чести для простого пацана.

Впрочем, подробности мне и не были нужны, я радовался уже тому факту, что лично ко мне претензий у органов не оказалось. И на том, как говорится, огромное спасибо!

Более встретиться с Исааком Моисеевичем мне не довелось. 1 мая 1943 года всех добровольцев привели к присяге, а 9 мая мы дали клятву выполнить народный Наказ. К тому времени я почти закончил двухмесячные курсы для среднего комсостава, и вскоре стал самым младшим по возрасту, получившим звание младшего лейтенанта.

Итак, время тянулось медленно, до фронта отсюда было далеко. Я знакомился с новыми условиями существования, но большую часть времени проводил в ожидании приказов и мелком ремонте нашей боевой машины.

Мой экипаж: водитель-механик Евсюков — лучший мехвод из всех, кого я знал; стрелком-радистом был назначен мой бывший бригадир Корякин, но он не роптал, несмотря на «балластную» роль — уже то, что его, наконец, направили на фронт, делало Петра Михайловича довольным жизнью; и мощный Казаков, исполняющий функции заряжающего — тут его физическая сила пришлась в самый раз. Я же, как командир экипажа, совмещал так же роль наводчика. Четыре танкиста без собаки.

Еще в Челябинске, когда наш экипаж только сформировали, и я, со свежими погонами младлея подошел к выстроившимся перед танком бойцам, с которыми прежде работал, причем в подчиненном положении. Признаюсь, в первую секунду мне было дико неудобно. И главное — возраст! Я был слишком юн, чтобы меня воспринимали всерьез. И это казалось неодолимой преградой для нормального течения службы.

— Товарищи красноармейцы… — сказал я и запнулся, не зная, как продолжить.

— Товарищ младший лейтенант! — обычно немногословный Казаков шагнул вперед. — Разрешите обратиться?

— Отставить! — автоматически скомандовал я. Строй незыблем, выходить без команды из строя никто права не имеет. Это мне вбили в подсознание еще в военном училище в далеком будущем. Я все понимал, военные мы здесь всего пару месяцев, но невольно рявкнул на более старшего по возрасту товарища.

Казаков встал обратно в строй, и я помедлил, обвел взглядом экипаж, и только потом сказал:

— Разрешаю!

Казаков начал говорить, но голос его был уже не настолько уверенным:

— От лица товарищей хочу заявить, что мы все будем горды служить под вашим командованием! — голос его чуть дрогнул от волнения. — Мы знаем вас и по честной работе в цеху, — кивок в сторону Корякина, — и по испытаниям на полигоне, — еще кивок, теперь в сторону Евсюкова, — да и герой вы известный, и в газетах про вас пишут, и орденами награждают… — тут я промолчал, чуть покосившись на свой орден. — В общем, не боись, товарищ командир, будем выполнять твои приказы беспрекословно!

Корякин и Евсюков, чуть улыбаясь, но соблюдая субординацию, промолчали, лишь кивнули, подтверждая все вышесказанное. Приняли меня, значит. Посчитали, что достоин быть первым среди них. Что же, спасибо, постараюсь не подвести…

И с тех пор, как танк, который собирали специально для нашей четверки на заводе, сгрузили с платформы в Кубинке, все трое членов моего экипажа днем и ночью что-то подкручивали, дорабатывали, доводили до ума. Я им помогал в меру своих сил, и интересовался время от времени, не требуется ли что-то из деталей. Ремонт-бригаде мои орлы не доверяли, стараясь сделать все своими руками. Ну, и господь с ними! Тем более что время пока позволяло. Мы застряли на пару недель в Подмосковье, в ожидании приказа о передислокации.

Казалось бы, я, как человек из будущего, к тому же танкист, мог бы дать ряд советов по усовершенствованию конструкции нашей машины, или, хотя бы, улучшить ряд деталей внутри танка. Но так не получалось. Представьте, вы привыкли ездить на люксовых или полулюксовых тачках: представительский «Мерседес» или дорогой «Бентли». И вдруг судьба бросает вас в деревню к бабушке, без денег и внешних связей, а там из техники вокруг лишь старый колхозный трактор, да «Нива» соседа, 1979 года выпуска. Много вы там наинженерите? Чего бы не подточить напильником легендарный советский внедорожник, сделав из него «Ланд Ровер» или, хотя бы, УАЗ «Патриот»? Это в теории кажется, что все просто: мол, только намекни конструктору о твоих задумках, и он тут же проверит их на практике и введет в серию. Бред и чушь! Любое новаторство требовало главного ресурса, которого у нас не имелось — времени. Да и, скажем честно, я не сумел бы представить в нужном формате все, что помнил полезного из своей прежней жизни. Но я честно пытался воссоздать и структурировать мои воспоминания, записывая все в тетрадку, в надежде, что рано или поздно что-то да пригодится!..

В Кубинке мы квартировали в деревенском доме с краю города. Нам выделили большую комнату, а танк разместили в расположении батальона под охраной. Хозяйка — тетя Нина кормила нас завтраками и ужинами, умудряясь готовить после смены на молочной ферме. Зато и парного молока было вдоволь. Остальные бойцы 1 батальона нашей 244-й челябинской танковой бригады, к которой мы были приписаны, разместились и в этой части города, и в основных казармах, которые сейчас пустовали.

Кстати, первые фатальные потери произошли вовсе не от боевых действий противника. В одну из ночей в начале июля, я вышел на улицу по естественной надобности и услышал из овина долгий и протяжный жалобный стон.

Я машинально оглянулся и метнулся на звук, разглядев в сумраке скорчившегося на соломе в позе эмбриона красноармейца Зяблина — заряжающего из соседнего экипажа

— Больше нету мочи терпеть, — всхлипнул Зяблин, — все внутрях болит! Помогите!

— Казаков! — рявкнул я.

— Что случилось, товарищ командир? — из двери дома показалось заспанное лицо Казакова.

— Санинструктора сюда!

— А что случилось-то?

Я на него глянул, Казаков оборвал фразу и убежал.

Через пять минут прибежал санинструктор роты Зильберштейн Мойша Борисович — рано начавший лысеть пухлый мужик с объемистой санитарной сумкой с красным крестом на ней. За ним высился могучий Казаков.

— Что у вас происходит? — выдохнул он. Он санинструктора слегка тянуло медицинским спиртом.

Я молча показал рукой на рядового Зяблина, после чего вышел из сарая.

Зяблина вскоре утащили прочь, и лишь наутро, случайно встретив Мойшу Борисовича, я поинтересовался судьбой бойца.

Зильберштейн сплюнул на черную землю.

— Обожрался сырым тестом, скотина, аж два килограмма слопал, — ответил санинструктор, после чего развернулся и отправился по своим делам.

— Выжил хоть? — крикнул я ему вслед.

— Отмучился, бедолага…

Как выяснилось позже, Зяблин был поставлен в дежурство к хлебопекарне и ночью наелся тестом в большом количестве. Разумеется, его организм оказался не приспособлен к перевариванию такого числа продукта. Печальная и поучительная история, тем более что голодом нас вовсе не морили. Наоборот, кажется, впервые с момента моего воскрешения в далеком уже декабре 1942 года, я стал наедаться досыта. Кормили нас не то, чтобы на убой, но много и часто. Однако, солдат — сущность вечно голодная, и, несмотря на трехразовое питание, все постоянно искали, где бы чего урвать сверх норм. Вот Зяблин и оказался первой жертвой жадности и чревоугодия. Впрочем, его история никого ничем не научила. И после случались эксцессы с воровством продуктов. К счастью, без смертельных исходов. Но виновных карали строго и безо всякого снисхождения. Стрелять — не стреляли, но реальные сроки схлопотать можно было легко. А там либо Колыма, либо штрафную роту. И попробуй реши, что лучше. Как по мне, лучше недоесть, чем украсть у товарищей.

18 июля часть корпуса отправилась в район Козельска на пятнадцати предоставленных железнодорожных эшелонах — туда погрузили в основном неисправные танки, машины и грузы, так же часть ГСМ, остальные должны были передвигаться своим ходом, и, конечно, наш экипаж попал в их число. Мы покинули Кубинку, двинувшись в сторону Орла. Продвигались группами по батальону — тридцать один танк, впереди разведка на легких бронемашинах, позади ремонтные бригады, инженерно-минометная рота и рота подвоза ГСМ.

Нам требовалось преодолеть всего двести тридцать километров до Козельска, но то, что по современным дорогам легко можно проехать за пару часов, растянулось в несколько суток тяжелого пути.

Во-первых, подвела погода. Было пасмурно, и время от времени начинал накрапывать мелкий дождик, периодически переходивший в ливень. Видимость была неудовлетворительная для наземного транспорта, дожди же резко ухудшили проходимость грунтовых дорог. Местами они оказались совершенно не пригодны для продвижения автотранспорта. Уровень воды в реках повысился, иногда появлялся туман, что еще более снижало и так отвратительную видимость. Низкая облачно затрудняла применение авиации.

Во-вторых, от правды не уйдешь, танки ломались. Некоторые, совсем новые машины, не выдерживали и тридцати километров, другие держались по пятьдесят — семьдесят, и то один танк, то другой останавливался для спешного ремонта. Коробки передач летели одна за другой, электрика коротила, моторы глохли. Наверное, каждая третья машина за первый же перегон была починена ремонтниками, а некоторые — по несколько раз. И это притом, что на Танкограде мы гоняли технику, проверяя ее на наличие брака. Но при таком темпе производства, к сожалению, брак был гарантирован. К сожалению, сама конструкция Т-34–76 была еще далеко не доведена до ума инженерами, а до массового выпуска Т-34–85 оставалось еще несколько месяцев.

В-третьих, даже на ровной дороги мехводы умудрялись совершать ошибки.

В первый же день пути, когда колонна двигалась в умеренном темпе, но из-за дождя видимость была минимальная, а водители высовывали головы из люков в попытках разглядеть хоть что-то впереди, и страшно матерились, получая в лицо очередной ком грязи с траков впередиидущей машины, я заметил, что танк, шедший перед нами, внезапно дернулся, начал смещаться вправо, а потом попросту завалился боком в канаву.

Колонна остановилась.

Экипаж перевернувшегося танка выбрался наружу, недоуменно оглядываясь по сторонам. Водила развел руками и начал оправдываться:

— Да твою же налево, растудыть тебя деревня! Коленом случайно сдвинул рычаг!

Следующие полчаса машину тросами вытаскивали обратно на дорогу. Наконец, движение возобновилось, и практически сразу же, еще через полчаса, один из танков резко свернул с дороги и снес забор дома, передавил двух гусей и едва не въехал в сам дом.

Останки несчастных гусей командир роты конфисковал, выдав возмущающейся хозяйке письменную гарантию на оплату живности. Забор быстро починили, но теперь я был настороже — легкое разгильдяйство самым пагубным образом сказывалось на скорости нашего продвижения вперед.

После третьего ДТП командир корпуса созвал совещание, где пригрозил трибуналом комначсоставу, если случится хотя бы еще одна катастрофа из-за халатности водителей.

С нашей машиной все было в полном порядке. Бортовой номер «744» сверкал яркой белой краской, сверху более крупными буквами было написано имя личное, которым мы совместно нарекли машину — «Уралец», мотор работал ровно, без сбоев, и даже, казалось, передачи переключались не как обычно, с огромным усилием, а гораздо легче. Я знал, что бригадир Сметанин уделил особое внимание этой машине. Постоянная забота Корякина, Казакова и Евсюкова сказалась. Результат был налицо. Мы ни разу не вызывали рембригаду, пройдя все двести с гаком километров без поломок. Своего рода рекорд.

Остальные же машины ломались, и часто. Многочисленные остановки раздражали, но скоро привыкли и к ним. И все же, пусть медленно и тяжело, но мы добрались до точки дислокации в срок и расположились в предлесье, замаскировав машины еловым лапником. До линии фронта отсюда было совсем недалеко.

Черное небо, яркая луна, громоздкие силуэты машин и булькающий на едва тлеющем костерке котелок с густой похлебкой. Я наслаждался каждой минутой отдыха.

Ночь прошла на удивление спокойно. Я, как ни странно, отлично выспался, и экстренных происшествий не случилось.

Прохладным не по сезону, летним утром 26 июля, я выбрался из шалаша, где мы ночевали, широко потянулся и повернул шею влево и вправо до тех пор, пока не хрустнули позвонки. В голове сразу прояснилась, тело стало просыпаться.

Эх, кофе бы! Чашка крепкого «Арабика» пришлась бы весьма кстати. Но, чего нет, того нет.

Добежать что ли до речки? Окунуться там в прохладных с ночи водах, немного поплавать, слегка напрячь застоявшиеся за ночь мышцы.

— Товарищ младший лейтенант, вас требует комроты! Срочно! — из предрассветных сумерек появился вестовой, выкрикнул приказ и помчался дальше.

Вот и поплавал.

Наш комроты — среднего роста, но быстрый в движениях капитан Васин, инструктаж проводил на улице — его палатка, хоть и была просторной, но не вместила бы в себя всех пришедших.

— Товарищи командиры, — начал Васин высоким, чуть писклявым голосом, — слушайте боевую задачу! — он расстелил на снарядных ящиках карту. — Нам приказано двигаться в сторону прорыва на фронте в район Войново-Орск, и к исходу суток войти в район Нарышкино. В случае неуспешных действий соседних частей, помочь развить успех, обогнать боевые порядки и выйти в район Шахово. Мы должны обеспечить резерв наступления. Корпус будет идти в прорыв по двум маршрутам, нашему же батальону предписано следующее…

Далее капитан подробно объяснил план наступления, точнее, наши конкретные задачи. Я слушал слегка отстраненно. 244-я челябинская танковая бригада, в которую входил наш 1-й отдельный танковый батальон, оказалась резервной. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Нам придется стать затычкой в каждой бочке. Основная проблема УДТК состояла в том, что народ у нас собрался совершенно необстрелянный, более того — не военный. Бывшие рабочие и остальные сугубо мирные люди, едва-едва прошедшие начальную военную подготовку на ускоренных курсах, с трудом понимали за какую сторону винтовки нужно держаться. Большинство мехводов накатали минимальное число часов, отсюда и дорожные происшествия в пути. И даже командиры больше частью не воевавшие, совсем зеленые. Что там далеко за примерами бегать — меня сделали младшим лейтенантом без особых споров, при том, что по бумагам, которые я подделал, мне едва исполнилось восемнадцать. Задержка в комплектовании армии личным составом и материальной частью не позволила провести нормальную боевую подготовку подразделений. Довести задачу до бойцов вовсе не означало, что они ее пойму и сделают все, как надо. Им не хватало опыта, они никогда не участвовали в реальном бою.

Чуяло мое сердце, быть беде…