Черта прикрытия

ДЕСЯТЬ

— Что-что, простите?

— Плева.

У Ледедже накопилось много неотложных дел, а на борту всесистемника ей предстояло провести еще только одну ночь. Потеря девственности стояла в этом списке далеко не первой, но и не последней.

Молоденький красавчик, казалось, впал в прострацию.

— Да откуда ж я знаю, что это такое? — выговорил он наконец.

Во всяком случае, ей показалось, что она выговорила это слово правильно. Музыка играла очень громко. По всему кораблю были разбросаны шатры тишины, где звуки музыки каким-то непостижимым для нее образом пропадали вовсе. В нескольких метрах от того места, где она стояла, воздух слегка отливал синим — это значило, что одна из таких зон как раз рядом. Она положила руку красавчику на плечо и, обмирая от собственной смелости, увлекла его в этом направлении: сперва нерешительно, а потом почти силой.

Может быть, я просто употребила неверное слово, подумала она. Как и все в Культуре, они сейчас говорили на марейне, и хотя язык этот сверхъестественно легко стал ей почти родным — она просто взяла и разом научилась выражать свои мысли на нем, — каждый раз, как ей случалось задуматься над тем, что она, черт побери, делает, у нее возникало ощущение лингвистической ловушки, и она бессильно умолкала. Подбор уместного в данной ситуации слова тоже представлял для нее изрядную трудность, потому что в марейне оказалось страсть как много неполных, не вполне точных синонимов.

Навязчивая, оглушительная, но чем-то приятная музыка вдруг стихла. Насколько она уловила перед тем, называлась композиция Чаг, хотя с равным успехом это могло быть имя исполнителя или даже обозначение музыкального жанра.

Молодой человек, как и прежде, выглядел растерянным.

— Ты озадачен, — сказала она. — Разве ты не можешь просто порыться в нейросети и узнать значение этого слова?

— У меня нет нейрокружева, — ответил красавчик, рассеянно проведя раскрытой ладонью по лицу и взъерошив длинные темные волосы, завивавшиеся у кончиков. — Я тебе больше скажу: у меня сейчас даже терминала нет. Я же поразвлечься вышел.

Он поднял голову и уставился в ту воображаемую точку, которую можно было считать вершиной конуса шатра тишины. Потолок помещения находился так высоко, что ее отсюда не было видно.

— Корабль? Что такое блева?

— Плева, — поправила она.

— Плева — это тонкая мембрана, частично перекрывающая доступ в вагину у млекопитающих, особенно у человека, — ответил корабль, воспользовавшись для этого большим серебряным кольцом у нее на пальце. — Плева обнаруживается приблизительно у двадцати восьми процентов представителей пангалактического метавида. Ее присутствие свидетельствует о том, что обладатель мембраны еще не участвовал в половом акте с проникновением. Однако известны...

— Спасибо, корабль, — смазливый молодой человек взялся за кольцо, стянул с ее пальца и тем заставил его замолчать.

Ледедже усмехнулась. Движение, каким он отнял свои пальцы от ее руки, было почти интимным. Многообещающим. Она склонила голову к его ладони.

— А у меня есть плева? — спросила она негромко.

— Нет, — ответило кольцо. — Поднесите меня к одной из ваших ушных раковин, пожалуйста.

— Извини, — бросила Ледедже красавчику и отошла в сторонку. Молодой человек пожал плечами, пригубил свой коктейль и от нечего делать осмотрелся по сторонам.

— Ледедже, говорит Сенсия, — сказало кольцо. — Телозаготовка, которой я воспользовалась, не обладала гениталиями определенного пола. Указание преобразовать ее к женскому полу поступило вместе с программой, содержавшей базовые сичультианские фенотипические характеристики. Я не снабдила его плевой, потому что по умолчанию она не предусмотрена. А вы бы хотели ею обзавестись? Я могла бы...

— Нет! — прошипела она, прижимая кольцо к губам.

Потом нахмурилась, потому что красавчик выбрал именно этот момент, чтобы улыбнуться и приветливо кивнуть кому-то, стоявшему поблизости.

Он не был похож на сичультианца. Да и с чего бы вдруг? Он выглядел... другим. В той же мере, что и она сама. Когда несколькими часами раньше, сидя перед стеноэкраном в комнате и собираясь с духом после расставания с Сенсией, она разрабатывала план действий, то начала с поискового запроса относительно мест, где назначали друг другу встречи те из четверти с небольшим миллиарда пассажиров корабля, кто по тем или иным параметрам отличался от среднестатистического гражданина Культуры. Таких мест оказалось много. В конце концов, на корабле с таким числом пассажиров чисто статистически должно было отыскаться предостаточно индивидов, не соответствовавших Культурной норме.

Она решила, что проще всего воспринимать жилое пространство всесистемника как единый исполинский город, длиной около пятидесяти километров, диаметром около двадцати — и почти километровой высоты.

Транспортная система корабля работала бесперебойно, отличалась превосходной скоростью и была, разумеется, совершенно бесплатна. Основным средством передвижения были маленькие, но роскошно обставленные вагончики подземки, рассчитанные на одного пассажира и курсировавшие между лифтовыми шахтами, по которым можно было перебраться с одного уровня на другой. Она привыкла считать город — достаточно крупный город — местом, где собираются эксцентрики и чудики, люди, которые в маленьких городках и деревнях рисковали столкнуться с осуждением обывателей или даже подвергнуться остракизму, если вели себя слишком смело и самоуверенно; в мегаполисе же им предоставлялась возможность быть самими собой, теми, кем хотят, и жить среди подобных себе, приехавших в город кто откуда, всяк со своими целями. Она надеялась, что в таком большом городе обязательно найдутся люди, которым она покажется привлекательной.

Кроме того, требовалось безотлагательно решить проблему Альтернативного Корабля, как она ее для себя окрестила, и это задание наделено было в ее глазах более высоким приоритетом.

Сейчас она находилась в заведении под названием Предельная Божественность. Это было что-то среднее между наркобаром, публичной сценой и тусовщицким перекрестком.

У него была своеобразная репутация. Как только она принялась задавать стеноэкрану наводящие вопросы, вмешалась Сенсия. Голос аватара внезапно перекрыл ответы поисковой системы, озвучиваемые более нейтральным тоном. Ей сказали, что Предельная Божественность не принадлежит к числу мест, которые рекомендованы для посещения лицам, только начинающим знакомство с Культурой. Ледедже проглотила обиду, поблагодарила Сенсию за совет и со всевозможной вежливостью попросила не вмешиваться в ее дальнейшие поиски.

Итак, Предельная Божественность. Сюда захаживали корабельные аватары.

— Ты снова вмешиваешься, — прошептала она.

Молодой человек допил свой коктейль и задумчиво прищурился на донышко опустевшего бокала.

Она послала ему улыбку.

— Я могла бы притвориться корабельной сервис-системой, — резонно ответил голос Сенсии, в котором, к ее досаде, не оказалось ни малейших оттенков досады. — Я подразумевала, что тебе будут интересны такие детали физического процесса производства тела, которое тебе в данном воплощении принадлежит. Извини, девочка моя. Если ты волнуешься, была ли твоя сексуальность каким-то образом откорректирована, пока заготовка росла в амниотическом баке, я могу тебя заверить, что твои опасения беспочвенны.

Красавчик жестом подозвал пролетавший мимо поднос, поставил на него пустой бокал и взял взамен чашу с каким-то курением. Он поднес ее к лицу и глубоко вдохнул дурманящий дым.

— Мне это и в голову не приходило, — ответила Ледедже. — Сенсия...

— Что?

— Ты не могла бы оставить меня сейчас?

— Уже. Но я хотела бы дать тебе маленький совет: пора бы поинтересоваться его именем.

— Пока.

— Пока-пока. Я с тобой позже поговорю.

Продолжая улыбаться, Ледедже взглянула вверх. Молодой человек подошел к ней и приглашающим жестом протянул курение. Она хотела было взять чашу правой рукой, но он отвел ее и указал на ее левую руку.

Она взяла чашу левой рукой и, продолжая движение, легонько коснулась его лица.

Молодой человек взял ее за правую руку и вновь охватил пальцами кольцо. Пока она вдыхала ароматный серый дымок, он стянул терминал с ее пальца и небрежно швырнул его назад через плечо.

— Эй, оно мое! — возмутилась она.

Она посмотрела туда, где должно было упасть кольцо. Оно лежало метрах в десяти от толпы. Непохоже было, что кто-то намерен сбегать за кольцом и принести его владелице.

— Ты зачем это сделал?

Он пожал плечами.

— Мне так захотелось.

— Ты всегда поступаешь так, как хочешь?

— Почти всегда, — он снова пожал плечами.

— И как мне теперь общаться с кораблем?

Молодой человек глубоко задумался и вдохнул дым. Она и не заметила, как он умудрился перетянуть чашу обратно.

— Может, тебе покричать в воздух? Или спросить у кого-то еще?

Он покачал головой, с сомнением глядя на нее.

— Ты ведь не здешняя. На самом деле не здешняя. Разве нет?

Она не сразу нашлась, что ответить.

— Да, — сказала она наконец. У нее не было намерения особо откровенничать с человеком, который только что, по сути, ограбил ее: забрал у нее не принадлежавшую ему вещь и просто выкинул, как пустую безделушку.

Его звали Адмайле.

Она представилась как Лед, заподозрив, что Ледедже он выговорить не сможет.

— Я ищу какого-нибудь аватара, — сообщила она молодому человеку.

— А-а, — сказал он. — А я-то думал, что ты другого ищешь.

— Чего же?

— С кем переспать, например.

— И этого тоже, — согласилась она, — наверное. Ну, почти наверняка, хотя...

Она собиралась сказать, что почти наверняка займется с кем-то сексом, но уж точно не с ним. Потом ей показалось, что такая реплика будет слишком резкой.

— Ты хочешь переспать с корабельным аватаром?

— Не обязательно. Эти две задачи могут выполняться независимо.

— Ага, — сказал Адмайле. — Ну ладно, пошли.

Она нахмурилась, но последовала за ним. В Предельной Божественности было не протолкнуться от людей всех телоформ и рас, по большей части пангуманоидов. Вне шатров тишины гремел Чаг, что бы под этим словом не понималось. Она подозревала, что это скорее общий музыкальный жанр или направление, нежели какая-то конкретная композиция. Они натыкались на стоявшие кружками группки, проталкивались мимо и между ними. Дым стоял коромыслом. В буквальном смысле: дважды она почти потеряла Адмайле в клубах ароматного дыма, создававших над площадками настоящие завесы. Однажды она миновала более или менее свободное пространство, где дрались ногами двое обнаженных мужчин, у которых вокруг лодыжек обвивались короткие веревки, потом другое, где фехтовали длинными кривыми клинками мужчина и женщина, на которых не было никакой одежды, за исключением масок.

В конце концов они очутились в глубоком темном алькове, где среди диванов, валиков и другой мягкой мебели всех видов увлеченно занимались сексом примерно двадцать человек. По периметру алькова стояли, смеясь и хлопая в ладоши, зеваки, оживленно комментировавшие особо удачные совокупления и помогая партнерам советами. Какая-то парочка, видимо, уже порядком распалилась и стягивала друг с друга одежду, готовясь присоединиться к остальным участникам оргии.

Ледедже это не шокировало. На Сичульте она и не такое видела: у Вепперса был период эротических экспериментов, в которых ей было позволено, а временами и вменялось в обязанности участвовать. Особого удовольствия ей это не принесло. Впрочем, она оставалась при мнении, что в таком деле важен счастливый случай, а не слепой перебор партнеров. Она надеялась, что Адмайле не придет в голову затащить их обоих, или даже только ее, в оргию. Она хотела бы пройти через первый сексуальный опыт нового тела в более романтической обстановке.

— Вот и он, — сообщил Адмайле.

Скорей всего, он сказал именно это. Было слишком шумно.

Ледедже последовала за ним туда, где на краю выстроившейся полумесяцем толпы вуайеристов стоял низкорослый, очень толстый человек, окруженнный несколькими спутниками более молодого возраста. На нем было какое-то странное блестящее одеяние, все в узорах, свободно ниспадавшее до пола подобно мантии. У незнакомца оказались длинные мягкие волосы, толстомордое лицо его заливал пот. Он показался ей самым толстым человеком из всех уже виденных на борту корабля. Вряд ли кто другой мог бы с ним в этом тягаться.

Толстый коротышка был занят тем, что подбрасывал монетку высоко в воздух и ловил ее, причем каждый раз, как монета падала на его пухлую ладонь, верхняя сторона ее вспыхивала красным.

— Это всего лишь фокус, — повторял он раз за разом, а собравшиеся вокруг зрители свистели, улюлюкали и аплодировали. — Просто фокус. Этому можно научиться. Смотрите: а сейчас она позеленеет.

На сей раз монетка блеснула зеленым, а не красным.

— Видите? Навык. Тренировки. Мышечный контроль. Концентрация. Дело навыка. И все.

Он поднял голову.

— Адмайле, привет. Скажи им, что это просто фокус, а то они сомневаются.

Адмайле оглядел присутствующих.

— Кто-то бился с ним об заклад?

— Никто! — гордо заявил толстяк и снова подбросил монетку. Та вспыхнула красным.

— Ладно, — сказал Адмайле, — он прав. Это всего лишь навык.

— Вот видите? — торжествующе возгласил жирдяй.

Красная вспышка.

— Лед, это Джоличчи. Он аватар. Ты же аватар, Джоличчи, не так ли?

— Да, я аватар.

Красная вспышка.

— Аватар доброго корабля Диванный путешественник.

Красная вспышка.

— Более чем среднестатистического ОКК...

Красная вспышка.

— Класса «Горная цепь»...

Красная вспышка.

— Аватар, который, смею я вас заверить, не прибегает ни к каким уловкам, но лишь к...

Красная вспышка.

— ... помощи собственных тренированных мышц, чтобы заставить эту монетку загореться красным...

Красная вспышка.

— ... раз за...

Красная вспышка.

— ... разом, снова и...

Красная вспышка.

— ... снова!

Зеленая вспышка.

— Черт подери!

Прозвучали смешки. Он поклонился — саркастически, подумала Ледедже, если вообще можно саркастически кланяться. Потом подбросил монетку в последний раз, проследил, как она кувыркается в воздухе, и расстегнул нагрудный кармашек своей экстравагантной мантии. Монетка упала точно в карман и исчезла там.

Он вытащил носовой платок и тщательно промакнул им лицо. Зрители понемногу расходились.

— Лед, — кивнул он ей, — рад с вами познакомиться.

Он смерил девушку взглядом с ног до макушки. Она сперва оделась довольно консервативно, но потом передумала и сменила приготовленное платье на куда более откровенный наряд без рукавов, наслаждаясь возможностью показать всем обнаженные руки, не испещренные проклятыми вепперсовыми татуировками.

Джоличчи медленно качнул головой.

— Вы не похожи ни на кого из тех, чьи образы у меня сейчас тут записаны, — сказал он, постучав пальцем по виску. — Позвольте мне проконсультироваться с моей лучшей половинкой? Ага. Вы сичультианка, так ведь?

— Да, — ответила она.

— Она хочет заняться сексом с корабельным аватаром, — сообщил Адмайле.

Джоличчи, казалось, растерялся.

— Вы уверены? — спросил он.

— Да нет же, — сказала она. — Мне нужен корабль с дурной репутацией.

— С дурной репутацией? — переспросил Джоличчи совсем ошеломленно.

— Думаю, да.

— Вы так думаете?

Кто бы это ни был, аватар или не аватар, у него в полной мере была развита присущая некоторым людям способность задавать вопросы тогда, когда это меньше всего нужно.

— Вы знаете кого-нибудь из них? — осведомилась она.

— Многих. Почему вам потребовался корабль с дурной репутацией?

— Потому что Смысл апатичной маеты в анахоретовых фантазиях, похоже, вознамерился отправить меня восвояси на корабле, отличающемся уж слишком примерным поведением.

Джоличчи резко зажмурил один глаз, как если бы Ледедже со всей силы в него плюнула.

Она сидела перед своим стеноэкраном, просматривая найденные документы и презентации, содержавшие доступную Культуре информацию о Сичультианском Установлении и выводы, которые Культура из этих данных сделала.

Корабль снова заговорил с ней.

— Ледедже, я подыскала тебе корабль, — сказал бесполый, нейтральный голос корабля прямо с экрана.

— О, благодарю.

На стене сквозь документы и графики проступило изображение того, что, очевидно, было звездолетом Культуры. Он напоминал завалившийся набок небоскреб без внешних архитектурных деталей.

— Его зовут Обычный в употреблении, но неудовлетворительный этимологически.

— Как?

— Не обращай внимания на имя. Суть в том, что он летит в том же направлении и согласен взять тебя на борт. Ты можешь улететь завтра поздно вечером.

— Он привезет меня на Сичульт?

— Он поможет тебе преодолеть большую часть пути и оставит тебя в Боме, на пересадочной станции космопортового комплекса на самой границе Установления. Я сделаю так, что ты сможешь там пересесть на местный транспорт.

— Разве мне не понадобятся деньги, чтобы заплатить за билет?

— Предоставь это мне. Ты не хочешь с ним поговорить? Вы могли бы обсудить детали.

— Хорошо.

Она пообщалась с Обычным в употреблении, но неудовлетворительный этимологически. Он оказался жизнерадостным, но скучноватым собеседником. Она поблагодарила сначала его, потом всесистемник, и снова уселась перед экраном, как только контроль над ним был возвращен ей.

Она принялась просматривать сайты, где лежали документы о звездолетах Культуры. Казалось, что им просто нет числа. Кораблей оказались миллионы, чуть ли не у каждого были свой судовой журнал с открытым доступом и фан-клуб, а иногда и несколько. Она с головой утонула в океане документов и презентаций, где обсуждались и показывались различные типы и классы кораблей, в том числе и тех, кто был произведен на специализированных верфях или выращен внутри других кораблей. Размах всего этого был чудовищен. Она начала понимать, почему люди Культуры предпочитают всякий раз обращаться за справкой по любому вопросу к местному искусственному интеллекту или Разуму. Перелопатить горы документов в поисках какой-то малозаметной детали было задачкой не для слабонервных.

Она могла, наверное, просто спросить. В Культуре это было обычным делом. На Сичульте же приходилось тщательно думать над формулировками вопросов и над тем, насколько безопасно задавать их тому или иному человеку. Здесь об этом не стоило беспокоиться. С другой стороны, разбираясь во всем самостоятельно, она бы с большей вероятностью сохранила бы дело в тайне.

Она уже неплохо во всем этом разбиралась. Способы работы с информацией тут не слишком отличались от сичультианских, с тем исключением, что в Установлении тщательно контролировались степени допуска к тем или иным данным. Кроме того, ожидая нового тела в Виртуальной Реальности, она немало попрактиковалась в инфонавигации.

Здесь же, в Реальности, сидя перед стеноэкраном, она должна была принимать во внимание уровень интеллекта машины, с которой имела дело. В углу экрана имелся столбик-индикатор, высота которого менялась, показывая, какие инструменты она использует и с кем общается: с безмозглым поисковым роботом, более сложным, но все еще неразумным набором алгоритмов, искусственным интеллектом (одного из трех уровней), разумным существом или же основной личностью самого всесистемника. Индикатор достиг максимальной высоты, когда Сенсия вмешалась в ее поиски и высказала предупреждение насчет Предельной Божественности.

Она обратилась к искусственному интеллекту первого уровня, чтобы собрать воедино статистику с ресурсов, составлявших корабельные рейтинги. Вскоре она обнаружила маленький, но преданный своему делу коллектив кораблефанатов, отслеживавших и оценивавших деятельность Смысла апатичной маеты в анахоретовых фантазиях и Я так считаю, это я. Оценки показались ей справедливыми. Затем она запросила рейтинги Обычного в употреблении, но неудовлетворительного этимологически.

Скучный, но неизменно послушный, гласило резюме. Спокойный, сдержанный, доброжелательный. Возможно, лелеет надежды посвятить себя чему-то более интересному, но если он полагает, будто его способности достаточны, чтобы его когда-нибудь пригласили в ОО, то он о себе слишком высокого мнения.

Она не знала, что такое ОО, и сделала пометку: Заняться этим позже.

Она вызвала перечень кораблей, находившхся в настоящее время на борту всесистемника, и взялась за голову. Их оказалось без малого десять тысяч, в том числе два меньших всесистемника, которые, в свою очередь, перевозили другие суда. Точное число судов менялось под ее взглядом, последняя цифра то прыгала в сторону больших значений, то возвращалась к меньшим; очевидно, подсчет велся в реальном времени, и учитывались прибывающие или отбывающие корабли. Четыре всесистемника были в стадии постройки. Загрузка причальной платформы составляла менее пятидесяти процентов.

Она не упускала из виду, что за ней могут следить, и заметила, что чем сложнее и изощреннее становились поисковые запросы, тем выше вырастал столбчатый индикатор, подчас практически касаясь отметки, означавшей контакт с личностью самого всесистемника. Ей не хотелось бы лишний раз привлекать к себе его внимание, поэтому вместо того, чтобы взять и спросить, где тут тусуются плохие парни, она прибегла к методу контекстной сортировки, выстроив корабли в соответствии с параметрами, означавшими сомнительность их репутации. В верхней части этого антирейтинга были сосредоточены суда, имевшие отношение к чему-то под названием Особые Обстоятельства. Она заметила, что эти корабли не выставляют судовых журналов на всеобщее обозрение и не публикуют отчетов о путешествиях. ОО. Опять ОО. Чем бы ни были Особые Обстоятельства, там явно высоко ценились суда именно с теми качествами, которых она сейчас доискивалась.

Она поискала Особые Обстоятельства. Это оказалась военная разведка, шпионская служба, ведомство, посвятившее себя решению неприятных вопросов неприятными методами. Звучит многообещающе, подумала она.

У нее сложилось впечатление, что число пользователей, интересовавшихся ОО, не уступало числу всех кораблей на борту, вместе взятых. Некоторые высказывания содержали критику их деятельности. Она пробежалась по сайтам, где собирались сторонники таких взглядов. Сказать, что их критика была исчерпывающей и язвительной, значило ничего не сказать. Если бы эти критики высказались о какой-нибудь сичультианской организации аналогичного толка в тех же выражениях и с такой же доказательной полнотой, о них скорее всего никто никогда бы больше не услышал.

Но с каким бы кораблем она ни пыталась побеседовать, все они были недоступны. Она поискала способы оставлять им сообщения. Способы нашлись. Она так и сделала.

— Вот там, слева от вас. Еще левее. Прямо. В пяти метрах от вас, — вдруг сказал без всякого выражения чей-то голос. Обладатель голоса стремительно приближался к тому месту, где стояли они с Адмайле и толстым коротышкой-аватаром. — Вот она. Разговаривает с тем полным мужчиной.

Ледедже обернулась и увидела какую-то женщину, которая, пометавшись взглядом по залу, отыскала девушку и решительно направилась к ней. В руках она держала что-то маленькое, отливавшее серебром.

Женщина зашагала прямо к Ледедже.

— Эта фиговина, — изрекла она, помахав кольцом перед носом девушки, — ни разу не заткнулась. Ни на секунду. Даже в шатре.

— Это она и есть, — чопорно произнесло кольцо.

Адмайле повел рукой в воздухе, отгоняя дымные колечки, и покосился на кольцо.

— Хочешь, чтобы я забросил его еще дальше? — спросил он, обернувшись к Ледедже.

— Нет, спасибо, — отказалась девушка, принимая кольцо из рук женщины.

— И вам... — начала она, но незнакомка уже исчезла. Ледедже повертела кольцо в руках.

— Здравствуйте еще раз, — сказал корабль прежним нейтральным тоном.

— Приветствую.

— Я тут думаю заняться телосерфингом, — объявил Джоличчи. — Кто-нибудь со мной?

Адмайле затряс головой.

— Хорошо, — сказала Ледедже, надевая кольцо на палец. — Надеюсь, мы увидимся попозже.

Заняться телосерфингом означало снять большую часть одежды и спуститься по длинному, прихотливо петлявшему желобу, преодолевая сопротивление хлеставшей навстречу воды. Можно было съезжать на спине, сползать на животе или, если участник обладал достаточным опытом, спускаться на своих двоих. Все это действо происходило в огромном сумрачном зале, полнившемся радостными возгласами и разочарованными криками. За столбиками, ограничивавшими пространство для серфинга, располагались зоны отдыха. Некоторые участники предпочитали состязаться обнаженными, а другие облачились в плавательные костюмы. Джоличчи, прихвативший с собой парочку каких-то тонких поливных шлангов, оказался никудышным серфером. Даже на спине, растопырив руки и ноги, он едва мог сопротивляться напору встречного потока.

Ледедже сперва смотрела на серферов с опаской, но потом обнаружила, к своему удивлению, что забава эта ей по нраву. Съехав на спине к тому месту, где бултыхался Джоличчи, она поймала его правой рукой за левую лодыжку, тем прекратив его беспомощные вихляния. Это также позволило ей оказаться от него на достаточно близком для разговора расстоянии.

— Итак, вы намерены отправиться куда-то — но не хотите, по соображениям, которые также держите в тайне, раскрывать место назначения. И при этом намерены отказаться от услуг корабля, которого вам предложил в перевозчики всесистемник.

— В общем, так и есть, — согласилась она. — Я также хотела бы пообщаться с кораблями, у которых есть выход на Особые Обстоятельства.

— Правда, что ли? — Джоличчи плеснул себе в лицо воды. — Вы уверены в этом?

Он утер лицо одной рукой, другой держась за края желоба и сохраняя относительную неподвижность.

— Я хочу сказать, вы на самом деле уверены?

— Да, — ответила она. — Но вы не аватар одного из таких кораблей, как я поняла?

Он назвал себя аватаром Диванного путешественника, а это имя ей не встречалось. Но она уже знала, что у кораблей может быть несколько имен, которые они меняют, как перчатки.

— Нет, — сказал он. — Я просто скромный ОКК. Я служу в Контакте и занимаюсь, если честно, вполне рутинной работенкой. У меня нет ничего общего с ОО.

Он подмигнул девушке, а может, просто сморгнул воду.

— Вы уверены, что хотите поговорить с кем-то из ОО?

— Да.

Они медленно кружились в стоячем вихре пенящейся воды. Джоличчи о чем-то раздумывал.

Потом, кивком головы указав на убегавший вниз желоб, сказал с сожалением:

— Кажется, в этой игре мне не преуспеть. Хватит выставлять себя на посмешище. Попробуем другой вид серфинга?

— Что это? — непонимающе спросила Ледедже. Они стояли в коротком, но широком, устланном коврами, коридоре. Вдоль одной стены шел ряд из пяти обыкновенных двойных дверей без всяких отметок и украшений. Джоличчи, снова в цветастой мантии, не без усилий раздвинул створки центральной пары и, вставив меж них ногу в безразмерной обуви, не дал закрыться. За дверью оказалось темное, весьма глубокое, судя по раскатам эха, пространство. По его стенам змеились вертикальные кабели. Оттуда исходили неясные шуршаще-скрипящие шумы, производимые какой-то машинерией, и она ощутила дуновение воздуха на лице. Он пах машинным маслом. Запах показался ей знакомым.

Они с толстяком-аватаром прибыли сюда в стремительно мчавшемся транспортном вагончике и потратили меньше минуты как на то, чтобы добраться до ближайшей платформы подземки, так и на прогулку до этого коридора по прибытии. Но открывшееся теперь ее взору пространство казалось частью чего-то более старого и технически несовершенного.

— Это реконструкция лифтовой шахты многоэтажного здания, — сообщил аватар. — У вас такие есть?

— У нас есть небоскребы, — холодноватым тоном отвечала она, протискиваясь внутрь и придерживая правую створку. — И лифты.

Всего в метре под ногами из тьмы вырастала крыша лифтовой кабины. Подняв голову, она увидела сложные подъемные механизмы и кабели энергопитания, возносившиеся во мрак.

— Но, — продолжала она, — я никогда раньше не была внутри лифтовой шахты. Только в кино видела. Однако уверена, что каждый лифт, которым я пользовалась, ехал по очень похожей шахте.

— Тсс, — сказал Джоличчи. — Прыгай. Я подержу двери. Но будь осторожна. Страховки тут нет.

Она спрыгнула на крышу лифтовой кабины. Джоличчи последовал за девушкой, и на крыше стало заметно тесней.

Двери с тихим шипением затворились. Кабина почти сразу начала подниматься. Она ухватилась за какой-то кабель, с отвращением ощутив под пальцами вязкую маслянистую пленку, и осмотрелась кругом. В просторной лифтовой шахте уместились десять лифтов, по пять с каждой стороны. Кабина была оборудована системой интеллектуального ускорения, так что встречные воздушные потоки лишь чуть заметно ерошили ее волосы и заставляли развеваться мантию толстяка. Она посмотрела вниз, поскольку сосчитать точное число сдвоенных дверей, мимо которых они проносились, и таким образом оценить пройденное расстояние, из-за скорости было невозможно. Дно шахты терялось в непроглядной тьме.

Ее схватили за плечо.

Плоть Джоличчи оказалась куда тверже, чем можно было судить по внешнему виду. Уткнувшись ему в грудь лицом, она лишь слабо мычала что-то невнятное.

Мгновением позже мимо в воздушном вихре пронеслось что-то большое и темное. Это была другая лифтовая кабина. Если бы аватар ее не оттащил, ей бы размозжило голову.

Джоличчи ослабил хватку.

— Как я уже говорил, тут нет страховки. Реконструкция очень точна в отношении физических параметров и потому опасна. Сенсоров на кабинах нет. Никто не остановит ее, чтобы она не снесла тебе башку с плеч. На дне кабины нет никакого антиграва, чтобы подхватить тебя, если ты свалишься. Никто не увидит. Никто не услышит. Никто не спасет. Ты сделала резервную копию?

Она обнаружила, что дрожит.

— Копию чего? Моей личности?

Он посмотрел на нее.

Она хоть и поняла моментально, какую глупость сморозила, но оказалась бессильна расшифровать точный смысл выражения его лица.

— Мне всего сутки от роду. Я только вчера вышла из теломера. — Ее продолжало трясти. — Нет. Не делала.

Кабина замедлила ход. Джоличчи, стоявший на противоположном краю крыши, посмотрел вверх.

— Отлично. Теперь начинается самое интересное.

Он взглянул на нее.

— Ты готова?

— К чему? — спросила девушка.

— К тому, чтобы убраться отсюда. Прыгай, когда я скажу. Не позднее. Сначала отпустишь вот этот кабель, видишь?

Она отпустила кабель, прошла через крышу и встала за его спиной. Несмело поглядев вверх, она увидела нижнюю часть другой темной кабины. Кабина стремительно снижалась. Она слышала визги и вопли восторга, потом раздался заливистый смех. Звуки доносились вроде бы откуда-то снизу, из царства теней, отражались от стен шахты и реверберировали. Их кабина пока еще не остановилась полностью.

— Медленнее, медленнее, нежнее... — сказал Джоличчи.

Кабины продолжали сближаться.

— Мне взять тебя за руку? — спросила она.

— Только не это, — сказал он быстро. — Так-так, еще медленнее...

Их кабина почти остановилась. Сверху раздавался свист воздуха. Это приближалась верхняя кабина.

— Сейчас! — заорал Джоличчи, когда крыши кабин почти поравнялись.

Он прыгнул, и она прыгнула следом.

Но прыгала она туда, где крыша другой кабины была только что, а не в то место, где она должна была оказаться к моменту прыжка. Она приземлилась неудачно, начала сползать вдоль кабеля и непременно бы упала в пропасть, не подхвати ее Джоличчи. Ледедже услышала чей-то вскрик. Это кричала она сама.

Она крепко прижалась к толстяку.

Они стояли на крыше кабины.

Та кабина, с которой они прыгнули, уже уехала на несколько этажей выше и продолжала удаляться, а та, на которой они оказались теперь, в свою очередь замедлялась, продолжая снижаться.

— Вау! — только и сказала она, отпустив Джоличчи. Пальцы ее были черным-черны и оставили жирные мазки на его безупречной мантии. — Это было круто!

Посмотрев ему в лицо, она наморщила лоб.

— Ты этим часто занимаешься?

— Никогда прежде, — ответил он. — Только слыхал.

Это ее потрясло. А она-то мнила себя в безопасности, ну или по крайней мере в опытных руках.

Кабина остановилась. Она почувствовала, как открываются двери. Вспышка света выхватила из тьмы лицо Джоличчи. Он как-то странно на меня смотрит.

У нее по спине пробежал холодок страха.

— Особые Обстоятельства, — произнес он.

— Что? — переспросила она.

Он сделал шаг к ней. Она отступила, за что-то зацепилась и споткнулась. Он без труда поймал ее в объятия и толкнул к пропасти.

Далеко внизу она увидела еще одну стремительно приближавшуюся кабину. Две пятерки лифтовых кабин разделяла пара метров, втрое или вчетверо меньшим было расстояние между отдельными кабинами в каждой пятерке.

Джоличчи указал на кабину.

— Думаешь, нам стоило бы перепрыгнуть на нее? — прошептал он ей на ухо. Его дыхание согрело кожу. — Помни, никаких страховок. И даже никаких устройств наблюдения. — Он еще немного подтолкнул ее к пропасти и приблизил губы к уху. — Что ты об этом думаешь? Рискнем?

— Нет, — сказала она. — И лучше бы тебе меня оставить.

Прежде чем она успела как-то среагировать, он ухватил ее еще крепче, прижал к себе локтем и толкнул на самый край. Только одна ее нога еще касалась крыши.

— А теперь что ты скажешь? Попросишь, чтобы я тебя оставил?

— Нет! — крикнула она, цепляясь за него свободной рукой. — Не будь идиотом, конечно, нет!

Он оттянул ее назад к себе, но не за пределы опасной зоны.

— Если бы у тебя был терминал, он мог бы транслировать крик, который ты бы издала при падении, — сообщил он, сделав вид, что глядя вниз, и деланно вздрогнул. — Может быть, корабль успел бы сообразить, что происходит, и выслать дрона тебе на помощь, прежде чем ты бы разбилась о дно шахты.

— Прекрати, — сказала она, — ты меня пугаешь.

Он прижал ее к себе и задышал прямо в лицо.

— Все думают, что ОО — это так очаровательно, так... сексуально!

Он тряхнул ее.

— Очарование страха, близость опасности, преисполняющая наслаждением. Но опасность не должна быть слишком близкой, не так ли? Ты уже начиталась всей этой пропаганды? Наслушалась вздорных сплетен? Мы уже видели независимые оценки, слушали авторитетных экспертов — самопровозглашенных экспертов, хочу я заметить, — а? А?

— Я пыталась понять, что...

— Тебе страшно? — спросил он.

— Я сказала...

Он покачал головой.

— Это не опасно, — он вновь тряхнул ее. — Я не представляю для тебя угрозы. Я просто славненький аватар ОКК, и я ни за что не сброшу кого-то с крыши лифтовой кабины в старинную шахту, чтобы у этого кого-то умненькие мозги расплескались по бетону. Я хороший парень. Но тебе страшно, правда ведь? Ты чувствуешь настоящий ужас, не так ли? Я надеюсь, что тебе страшно.

— Я тебе уже говорила, — холодно ответила она, следя за своим лицом и голосом. Он смотрел ей в глаза.

Он засмеялся, сделал несколько шагов назад и увлек ее за собой. Потом, подумав, разжал хватку и взялся за кабель. Кабина снова начала спуск.

— Как я вам уже говорил, я на стороне добра, госпожа Юбрек.

Она вцепилась в другой кабель.

— Я вам не говорила свое полное имя.

— Тонкое наблюдение. Нет, я серьезно. Я хороший парень. Я из тех кораблей, которые все время пытаются кому-то помочь, кого-то спасти, не дать умереть. ОО — их корабли, их сотрудники — из другого теста сделаны. Может быть, они и сражаются за ангелов, но это не значит, что они всегда ведут себя примерно. На самом деле, пока вы тут падаете по лифтовой шахте метафор, я вам практически гарантирую, что они поведут себя ну в точности как плохие парни. И что бы там ни придумывали в оправдание этого, какие бы этические постулаты и с каким бы прилежанием ни формулировали, если им понадобится вас туда сбросить.

— Я выслушала вас, добрый господин, — ответила она ледяным тоном. — Не могли бы мы теперь как-то разнообразить наш досуг?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем покачал головой и отвернулся.

— Ты крепкая штучка, — сказал он. — И при этом такая глупышка...

Он шумно выдохнул. Кабина опять замерла.

— Хорошо, будет тебе твой корабль ОО.

Он улыбнулся, но усмешка получилась холодной.

— Если и когда все пойдет наперекосяк, можешь чехвостить меня, сколько влезет. Если еще сможешь меня в чем-то обвинять. А впрочем, какая разница?

— Один из Забытых Кораблей, — сказал Бодхисаттва Йиме Нсоквай. — Они также известны как Темничники.

Временами Йиме случалось с неохотой признавать, что выпадают и такие ситуации, в которых нейросеть была бы очень полезна. Если бы она носила такое устройство, то не преминула бы сейчас задать ему поиск по ссылкам, прочесать упоминания, отсортировать определения. Что еще за Темничники, спрашивается? Конечно, кораблю немедленно стало бы известно о сделанных девушкой поисковых запросах — в конце концов, она сейчас была на его борту, а не на поверхности орбиталища, и любая сеть или терминал должны были бы контактировать с Разумом Бодхисаттвы или по крайней мере его подсистемами. Но в этом случае можно было бы получить всю нужную информацию в одно мгновение, а не выслушивать ее пословно.

— Ага, — Йиме скрестила руки на груди. — Что же, продолжайте.

— Это корабли, находящиеся при исполнении определенного... задания. Обычно всесистемного класса. Несут на борту несколько меньших судов и некоторое количество активных дронов. Людей в составе команды часто нет вообще, — сообщил Бодхисаттва. — Они устраняются от повседневного информационного обмена, происходящего повсюду в Культуре и прекращают предоставлять данные о своем местопребывании. Они направляются в самое сердце пустоты и остаются там на неопределенно долгий срок. Сидят и ничего не делают. Хотя нет. Еще слушают. Все время слушают, без устали.

— Слушают?

— Они прослушивают одну или несколько, а может, и всю совокупность разбросанных в космосе широковещательных станций, транслирующих регулярные отчеты о состоянии дел в галактическом сообществе вообще и Культуре в частности.

— Новостные станции?

— За неимением лучшего определения.

— Но широкополосное вещание...

— Да, это неэффективный и ресурсозатратный способ передавать информацию. Но преимущества широкополосной трансляции в данном случае неоспоримы: она разлетается повсюду, и никогда нельзя предсказать, кто именно ее услышит.

— А сколько их, этих Забытых Кораблей?

— Хороший вопрос. Большинству людей они кажутся просто кораблями-отшельниками, нелюдимами с особенной неприязнью ко всем формам информационного обмена, и надо сказать, что корабли стараются не противоречить этому поверхностному впечатлению. В каждый произвольно выбранный момент времени до одного процента всего флота Культуры могут пребывать в состоянии затворничества, а из этих кораблей примерно 3.8 процента не подавали о себе никаких вестей с той самой поры, как ушли с... главной последовательности поведения нормального корабля, если угодно. Я бы не стал называть эти воззрения... каноническими. Область эта исследована неглубоко, так что даже редкие полуколичественные оценки трудно верифицировать. Таких кораблей может насчитываться от восьми до двенадцати — или от трех до четырех сотен.

— А зачем все это нужно?

— Это резервные копии, — ответил Бодхисаттва. — Представьте себе, что в результате какой-то ужасающей и чрезвычайно маловероятной по своим масштабам и полноте катастрофы Культура перестала существовать. Тогда любой из этих кораблей сможет заново засеять Галактику ее семенами. Дать начало тому, что с некоторой степенью вероятности продолжит дело Культуры. Разумеется, можно долго спорить о том, ждет ли их лучшая участь, коль скоро столь полное и неотвратимое истребление нашей цивилизации уже однажды имело место. Однако, думаю, вы согласитесь со мной в том, что вторая версия Культуры сможет извлечь из этого уроки на будущее и хоть немного приободрится.

— Я полагала, что весь флот Контакта и есть наша резервная копия, — сказала Йиме.

В отношениях с иными цивилизациями, а в особенности с теми, кто налаживал их впервые, немаловажную роль играли следующие два факта — или предположения, если угодно: любой и каждый всесистемник представляет Культуру во всей ее полноте, несет всю информацию, которую Культура успела накопить к настоящему моменту, и способен построить какой угодно объект или устройство, изготовление или создание которого находилось в пределах текущих возможностей Культуры. Внутриклассовое же разнообразие всесистемников означало: команда каждого насчитывает так много людей и дронов, что они, даже и не стремясь к такой цели, с достаточной степенью статистической надежности представляют наиболее репрезентативную выборку из множеств тех и других, какую кому-то вздумалось бы затребовать в свое распоряжение.

Культура была чрезвычайно широко разбросана по Галактике, и это явилось результатом преднамеренного осознанного выбора. У Культуры не было ни центра, ни узловых структур, ни родной планеты. Располагая сотнями тысяч индивидуальных кораблей, каждый из которых был способен отстроить всю Культуру с нуля, можно было, по общему мнению, не слишком серьезно относиться к потенциальной возможности полного уничтожения всей цивилизации — ну или, во всяком случае, так должна была бы считать Йиме. Оказалось, что кое-кто иного мнения.

— О, флот Контакта — это всего лишь вторая линия обороны, — сказал корабль.

— А первая?

— Орбиталища, — резонно заметил корабль, — и остальные колонии. Искусственные астероиды и планеты тоже сюда входят.

— А последняя линия — это, получается, Забытые Корабли.

— Вероятно. Во всяком случае, так я это себе представляю, исходя из имеющихся данных.

Если перевести это с корабельного языка на человеческий, подумала Йиме, это почти наверняка означает НЕТ. Впрочем, она была уже достаточно опытным сотрудником, чтобы пытаться выжать из Разума менее туманную отповедь.

— Так они просто сидят там, где бы это «там» ни находилось, и...

— Облака Оорта, межзвездное пространство, окраины Галактики, галактическое гало[19], а может, и дальше, кто может знать наверняка? Но вы правы, основная идея именно в этом и состоит.

— И ничего не делают.

— Бездействуют, — согласился Бодхисаттва, — по крайней мере, до настоящего момента.

— В ожидании катастрофы столь масштабной и устрашающей, что она, вполне вероятно, никогда не случится, а если и произойдет, то послужит доказательством присутствия в Галактике силы столь могущественной, что она с равным успехом способна будет обнаружить и эти корабли и уничтожить и их тоже — или признаком экзистенциальной дыры во всей конструкции Культуры, упущения столь серьезного, что недочет этот уж наверняка проявит себя и в этих Забытых Кораблях, в особенности принимая во внимание их... представительство.

— Если так посмотреть, то вся эта затея выглядит довольно жалко, — сказал корабль почти примирительно, — но так уж вышло. Вы никогда об этом не слыхали, поэтому я заключаю, что все затевалось главным образом для того, чтобы доставить удовольствие тем, кто так или иначе интересуется такими проблемами.

— Но большинство людей, как вы справедливо заметили, даже не подозревает об их существовании, — подчеркнула Йиме. — Как же можно получать удовлетворение от чего-то, о чем ты даже никогда не узнаешь?

— А, вот в этом-то и вся прелесть задумки! — оживился Бодхисаттва. — Только тем, кто этой проблемой всерьез интересуется, может прийти в голову искать подобные сведения — это служит нам дополнительным страховочным фактором. Более того, им также в большинстве случаев очевидна настоятельная необходимость сохранять эти сведения в секрете — они даже сами прилагают все усилия, чтобы информация не утекла на сторону, и получают от этого дополнительное удовольствие. А остальные... просто живут свои жизни, ни о чем таком особо и не беспокоясь.

Йиме в замешательстве покачала головой.

— Но секретность не может быть абсолютной, — запротестовала она. — Сведения о них должны где-то присутствовать.

У Культуры с хранением тайн, особенно таких значимых, дела обстояли хуже некуда. Если точнее, это была одна из крайне немногочисленных областей, в которых большинство в целом равных Культуре цивилизаций и даже некоторые слаборазвитые общества могли ей дать сто очков вперед: в Культуре, впрочем, это обстоятельство рассматривалось лишь как повод для эдакой извращенной гордости. Впрочем, такая ситуация не могла удержать их — то есть Контакт и в особенности ОО — от попыток сохранить ту или иную информацию под покровом тайны, и попытки эти предпринимались снова и снова, даром что в подавляющем большинстве случаев все тайное вскорости делалось явным.

Впрочем, иногда случалось и так, что вскорости означало — по прошествии достаточно длительного срока.

— Ну да, конечно, — сказал Бодхисаттва. — Тому порукой хотя бы наша с вами беседа. Достаточно будет сказать, что такие сведения имеются. Но здесь я должен сделать одно замечание. Как явствует из самой природы этой ... программы — если кому-то вздумается обозначить этим гордым термином затею такого уровня организационной сложности, — подтверждение их надежности почти невозможно получить.

— Так что, у вас нет никаких официальных данных? — спросила Йиме.

— У меня нет сведений о существовании какого-либо комитета или иного подразделения Контакта, — тяжело вздохнул корабль, — которое бы занималось этими вопросами.

Йиме скривила губы. Услышанное ею по сути значило вот что: Давай-ка на этом и остановимся, хорошо?

Ну что же, придется просто принять и это к сведению.

— Хорошо, — сказала она, — к чему же мы пришли? Я так считаю, это я может находиться на борту всесистемника Смысл апатичной маеты в анахоретовых фантазиях — а последний, в свою очередь, числится в Затворниках и, вероятно, относится к Забытым Кораблям.

— Совершенно верно, — подтвердил корабль.

— А Я так считаю, это я может располагать какой-то моментальной копией личности госпожи Юбрек.

— Нет, вполне определенной моментальной копией госпожи Юбрек, — уточнил Бодхисаттва. — Другой человек, с которого корабль как-то снял подобную копию, сообщил нам, что Я так считаю, это я счастлив гарантировать полную уникальность и наилучшую сохранность всех образов, а также использование их лишь в пределах и для нужд его личной коллекции. Этими образами он ни с кем не делится и даже не копирует. Если угодно, я бы сказал, что у него к ним навязчивое пристрастие.

— И вы думаете, что ... что эта Юбрек может попытаться получить доступ к своему образу, пусть даже десятилетней давности?

— Следует серьезно отнестись к такой возможности.

— А Квиетус знает, где сейчас находятся Я так считаю, это я и Смысл апатичной маеты в анахоретовых фантазиях?

— У нас есть некоторые предположения на сей счет. Более того, у нас была случайная встреча с представителем Смысла апатичной маеты в анахоретовых фантазиях.

— И мы можем до них добраться, так?

— Смысл апатичной маеты в анахоретовых фантазиях — весьма своеобразный корабль даже по меркам Забытых, как нам кажется. Он допускает на борт малочисленную группу людей и дронов, стремящихся к более полному уединению, нежели может им обеспечить кто-то еще из обычных Затворников. Обязательства по транспортировке таких пассажиров имеют долгосрочный характер, в среднем они рассчитаны на несколько десятилетий. Впрочем, члены обеих популяций так или иначе перемешиваются и сталкиваются между собой, встречаются и случаи неуживчивости, так что пассажирам бывает необходимо покинуть борт всесистемника, чтобы их места заняли новые. Три пункта он навещает более или менее регулярно, по заранее разработанному и достаточно надежному расписанию контактов. Следующая такая встреча для высадки-погрузки состоится через восемнадцать дней в Семзаринской Метелке. Госпожа Юбрек, если ничего не случится, прибудет туда в указанное время, как и мы с вами, госпожа Нсоквай.

— Она знает об этой встрече?

— Мы полагаем, что да.

— Она туда направляется?

— Мы считаем, что да.

— Хм, — Йиме нахмурилась.

— Общий инструктаж окончен, госпожа Нсоквай. Более подробную информацию вы, конечно, сможете получить на специальных совещаниях уже в скором времени.

— Не сомневаюсь.

— Вы, очевидно, согласны принять участие в операции?

— Да, — сказала Йиме. — Мы уже в пути?

Изображение старого боевого корабля класса «Хулиган» исчезло, а на его месте снова появилось бескрайнее звездное поле; некоторые звезды отражались в отполированном до совершенного блеска черном корпусе корабля, нависавшего над ней, другие же слабо мерцали сквозь прозрачную твердую поверхность под ее ногами.

По-прежнему казалось, что она стоит ни на чем.

Но теперь звезды двигались.

— Да, — ответил Бодхисаттва.

Ледедже представили аватару корабля Особых Обстоятельств За пределами нормальных моральных ограничений в баре для военных, где единственным источником света, помимо экранов и голограмм, служили тонкие широкие занавеси из амфотерного[20] свинца, ниспадавшие из отверстий в потолке.

Непрерывная химическая реакция давала неверный, мерцающий желто-оранжевый свет, несколько сходный с наблюдаемыми издали отблесками пламени костра. Кроме того, в ней выделялось тепло, поэтому в баре стояла удушливая жара. Воздух вонял чем-то горьким.

— Взвесь частичек тонкоизмельченного элементарного свинца в воздухе, — пробормотал Джоличчи, будучи спрошен об источнике света и запаха.

Добраться туда уже само по себе было делом непростым. Заведение располагалось на маленьком, изрядно потрепанном корабле межзвездного класса, который, в свою очередь, стоял на приколе на одной из меньших причальных палуб всесистемника. Когда они, озираясь по сторонам, стояли на темной, просторной, гулкой Палубе, корабль соизволил обратиться к ним лично, в простых и ясных выражениях намекнув, что это частная лавочка. Очень частная, до такой степени, что немедленная юрисдикция всесистемника на бар не распространяется, и заведение никому не обязано раскрывать личности и подлинные имена кого бы то ни было из хозяев и завсегдатаев.

— Мое имя Джоличчи, я аватар Диванного путешественника, — сообщил Джоличчи маленькому дрону, в одиночестве парившему там, где полагалось быть нижнему выдвижному трапу корабля. — Думаю, вам известно, кого я пришел увидеть. Скажите ему, что я здесь.

— Я связываюсь с ним, — ответил ящикообразный маленький дрон.

Корабль звался Теневой доход. Длина его составляла около сотни метров. Напрягая привыкшие к свету глаза, чтобы осмотреться в темных, как пещера, пространствах Причальной Палубы, Ледедже прикинула, что здесь могли бы без труда уместиться по меньшей мере три корабля такого же размера, не считая уже упомянутого, не касаясь друг друга ни носами, ни двигателями, ни какой-то иной частью машинерии. Говоря о кораблях и ангарах, слово маленький, очевидно, следовало употреблять с осторожностью.

Ледедже поглядела на маленького дрона. Тот висел перед ней в воздухе на уровне лица. Это новый опыт, подумалось ей. Куда бы она ни являлась вместе с Вепперсом — в баснословно дорогой новый ресторан, самый-самый эксклюзивный ночной клуб, престижный бар, на крутую тусовку и так далее, — везде их впускали без малейшего промедления, не спрашивая, зарезервировано ли место, причем даже в тех заведениях, которые Вепперсу лично не принадлежали. Как странно — попасть в одержимую идеей всеобщего равенства Культуру, чтобы очутиться перед дверью закрытого клуба и торчать там, ожидая, пока тебя соблаговолят впустить.

Трап выдвинулся без предупреждения и так быстро, что ей показалось, будто он лязгнет о ребристый пол Причала, но в последний момент лестница, очевидно, замедлила движение и коснулась пола очень тихо.

Дрон не сказал ни слова, только отлетел немного в сторону, освобождая дорогу.

— Спасибо, — вежливо сказал Джоличчи и начал подниматься по трапу.

Джоличчи держал ее за руку, когда они входили в крошечный, скудно освещенный ангар внутри Теневого дохода.

— Демейзен немного странный, — предупредил он. — Даже по меркам аватаров, так что ты с ним поосторожнее. Или с ней. Или с этим.

— Ты что, не уверен, как он выглядит?

— Я с ним еще не встречался, потому как За пределами нормальных моральных ограничений очень часто меняет аватаров.

— Что это за место?

Вид у Джоличчи был прескверный.

— Военный порноклуб, я так думаю.

Ледедже хотела задать еще несколько вопросов, но тут навстречу им вылетел другой минидрон и препроводил в нужное место.

— Демейзен, — сказал Джоличчи человеку, сидящему за столом в центре комнаты, — позволь представить тебе Ледедже Юбрек.

Место это напоминало ресторан, хотя и выглядело довольно странно: там и сям были расставлены круглые столы, над каждым висело от трех и более экранов или голодисплеев без всякой видимой рамки. За столами сидели или возлежали люди, преимущественно гуманоиды. Они курили травку, потягивали напитки, смалили сигары или что-то ели, но делали это так неохотно и редко, что большую часть времени чаши, кальяны, бокалы и тарелки простаивали без дела, забытые и заброшенные. Экраны и голодисплеи показывали сцены битв. По крайней мере, Ледедже показалось, что это именно экраны, и на них идет кино. Однако, приглядевшись внимательнее и поймав несколько особенно отвратительных эпизодов, она вдруг поняла, что это может быть и прямая трансляция.

Присутствующие по большей части не интересовались происходящим на экранах и голодисплеях, они глазели на Ледедже и Джоличчи. Человек, которому Джоличчи адресовал свое приветствие, сидел в компании нескольких юношей. Все они, без исключения, были сногсшибательно красивы по стандартам панчеловеческой физиогномии. По крайней мере, в пределах их собственного подвида.

Демейзен поднялся. Он выглядел так, точно объявил сухую голодовку. Щеки ввалились, глаза — темные, без белков, вместо бровей — две черных полоски, плоский нос, кожа — грязная, полутемная, местами исцарапанная и израненная. Он не был особенно высок, но худоба делала его визуально выше. Если бы его физиология в точности соответствовала сичультианской, то Ледедже сказала бы, что, судя по мешковато обвисшей коже лица, потеря веса была внезапной и стремительной. Одет он был в черные одежды: кожаные штаны и узкий, обтягивающий жилет или жакет с кроваво-красным, размером с подушечку большого пальца, камнем у воротника на частично застегнутой заколке. Ледедже увидела, как он косится на ее правую руку, и поспешила протянуть ее для пожатия. Его рука хлопнула по ее ладони. Ей показалось, что у пальцев слишком много сочленений; они были такие худые, что прощупывались все косточки. Тем не менее, когда они коснулись ее кожи, девушка ощутила тепло. Это было похоже на прикосновение к сильно разогретой, очень сухой бумаге. Она обратила внимание, что два его пальца грубо стянуты чем-то вроде шины из дерева или пластмассы и перевязаны узловатой тряпочкой. Он внезапно вздрогнул и поморщился, но посреди пути меж сторон лица недовольное выражение это исчезло. Теперь он смотрел на нее совершенно бессстрастно.

— Добрый вечер, — сказала Ледедже.

— Госпожа Юбрек, — голос оказался сухим и ледяным.

Он кивнул Джоличчи, но ничего не сказал, потом сделал приглашающий жест в сторону двух стульев напротив.

— Велюбе, Эммис, пожалуйста, если вам не сложно...

Двое молодых людей вроде бы собирались запротестовать, но потом передумали. Они синхронно поднялись из-за стола с недовольным выражением лиц и побрели прочь. Девушка и Джоличчи заняли их места. Остальные спутники Демейзена смотрели на них с любопытством. Демейзен махнул рукой, и нависший над столом голодисплей, показывавший ужасающе подробную и реалистичную картину сражения между отрядом кавалерии и превосходившим конников числом подразделением лучников при поддержке пехоты, выключился.

— Редкая привилегия, — зачем-то объяснил Демейзен. — Как дела в Контакте?

— Превосходно. А как тебе в телохранителях?

— Ночной дозор безжалостно просветляет, — усмехнулся Демейзен.

Перед ним была маленькая золотистая трубка, которую Ледедже приняла за часть сливного отверстия, плевательницу или что-то в этом роде. Она видела несколько аналогичных устройств на столах вокруг. Но эта, казалось, была ни с чем не соединена, оканчивалась меньшей по диаметру насадкой и слабо светилась с одного конца. Демейзен стиснул кончик насадки губами и втянул воздух. Золотистая трубка издала скрипучий звук, сжалась и испустила колечко огня и дыма.

Демейзен поймал ее взгляд и жестом предложил попробовать.

— Это наркотик с Судалля. Называется нартак. Эффект похож на победин, но резче и не такой приятный. Отходняк тяжелый, скажу я вам.

— Победин? — переспросила Ледедже. Похоже, ей полагалось бы знать, что это такое.

На лице Демейзена возникло удивленное выражение, сменившееся искренним интересом.

— У госпожи Юбрек нет наркоминдалин, — объяснил Джоличчи.

— Правда? — недоверчиво спросил Демейзен. — Почему? Это какая-то форма наказания, госпожа Юбрек? Или вы из тех извращенок, которые полагают, будто в тенях таится истинное просветление?

— Нет, — ответила Ледедже. — Я более чем законопослушная инопланетянка.

Она понадеялась, что это произведет на него какое-то впечатление, но никто из сидевших вокруг стола ничем не выдал своих эмоций. Наверное, ее марейн по-прежнему был далек от идеала.

— Мне сказали, что юная госпожа Юбрек ищет перевозчика, — начал Демейзен.

— Это верно, — подтвердил Джоличчи.

Демейзен воздел обе руки, разгоняя крутившиеся в воздухе кольца дыма из золотистой трубки.

— Но, дражайший Джоличчи, с чего бы тебе по такому вопросу меня беспокоить? Что заставило тебя прийти к выводу, будто я могу податься в таксисты? Открой мне эту тайну, я просто-таки умираю от нетерпения.

Джоличчи усмехнулся.

— Тут не все так просто, — он посмотрел на девушку. — Госпожа Юбрек, вам слово.

Она посмотрела на Демейзена.

— Мне надо домой, почтеннейший.

Демейзен посмотрел на Джоличчи.

— По-моему, она к таксисту обращается, а?

Он повернулся к Ледедже.

— Продолжайте, госпожа Юбрек. Какой-никакой, а предлог достичь скорости убегания от повседневной скуки.

— Я намерена убить одного человека.

— Это несколько более необычно. Тем не менее, повторюсь, мне кажется, что для ваших нужд вполне хватило бы и таксиста, если только человек, намеченный вами в жертвы, не может быть доставлен сюда никаким иным способом, кроме как только на военном корабле. На военном корабле Культуры, оснащенном по последнему слову техники, хотел бы я отметить без ложной скромности. Мне отчего-то вспомнилось выражение «убить двух зайцев». — На губах его возникла ледяная усмешка. — Я также полагаю, что вы поступаете не совсем так, как вам бы следовало в сложившейся ситуации.

— Ко мне должны приставить эскадрона.

— Ага, так, значит, вы оказались такой идиоткой, что позволили кому-то догадаться о своих намерениях.

Он нахмурился.

— Дорогуша, могу ли я позволить себе предварительный вывод о том, как плохо такие сведения согласуются с естественным предположением, что ваши злодейские планы строились, исходя из определенного уровня ловкости, сметки и, не побоюсь этого слова, интеллекта? Мои, уж поверьте, крайне ограниченные способности к сопереживанию остаются в бездействии.

Он снова повернулся к Джоличчи.

— Джоличчи, ты кончил мешать себя с грязью или на полном серьезе вознамерился...

— Тот, кого я хочу убить, — самый богатый человек в мире, самый богатый и могущественный человек во всей моей цивилизации, — сказала Ледедже, и в голосе ее прорвалось отчаяние.

Демейзен с хитрым прищуром посмотрел на нее.

— В какой именно цивилизации?

— В Сичультианском Установлении, — сказала она.

Демейзен фыркнул.

— Опять-таки, — ответил он, — это говорит не так много, как вам бы хотелось думать.

— Он убил меня, — сказала она, прилагая отчаянные усилия, чтобы голос оставался ровным. — Замучил меня своими руками. У нас нет душехранительниц, но меня спасло то обстоятельство, что корабль Культуры Я так считаю, это я внедрил нейросетевое кружево в мою голову десять лет назад. Меня ревоплотили только сегодня.

Демейзен вздохнул.

— Все это очень мелодраматично. Ваша кровная месть могла бы лечь в основу потрясающего сценария голодрамы. Когда-нибудь. По счастью, лишь в далеком будущем. Напомните мне, чтобы я перемотал вперед и пропустил ее. — Он тонко усмехнулся. — Вы бы не хотели попросить у меня извинений?

Он поглядел на парочку юношей, ранее вынужденных уступить места Ледедже с Джоличчи. Те подтянулись к месту действия и наблюдали за происходящим с тихим торжеством.

Джоличчи тяжко вздохнул.

— Прости, что я отнял у тебя время, — сказал он, вставая.

— Надеюсь отплатить тебе сторицей, — сказал Демейзен с неискренней усмешкой.

— Я говорил с госпожой Юбрек, прежде чем...

— А я — нет, — сказал Демейзен, поднимаясь из-за стола. Ледедже сделала то же самое. Он повернулся к ней, приложил золотистую курительную трубку к мертвенно-бледным губам и с усилием затянулся.

— Удачи в поиске извозчика, — сказал он, глядя на девушку, и выдохнул дым.

Потом вдруг расплылся в улыбке и ткнул оранжево-красным горящим кончиком трубки в раскрытую ладонь свободной руки. Что-то явственно зашипело. Тело аватара пробила дрожь, но лицо оставалось бесстрастным.

— Что, опять? — сказал он, непонятно к кому обращаясь, и поглядел на темное пятно выгоревшей кожи на своей руке. Ледедже уставилась на него, раскрыв рот.

— Не переживайте, я ничего не почувствую, — он усмехнулся. — Это все придурок внутри меня. Опять выпендривается.

Он постучал пальцем по виску и снова улыбнулся.

— Понимаете, дело было так: бедный идиот выиграл своеобразный конкурс на должность корабельного аватара сроком на сто дней, год или что-то в этом роде. Разумеется, никакого контроля над другими телами или вооружениями корабля, но — полный спектр переживаний. Чувственных ощущений, например. Должен отметить, что он чуть из трусов не выскочил от радости, когда узнал, что на предложение хостинга в его теле откликнулся суперсовременный военный корабль. — Улыбка стала еще шире. Теперь она больше походила на ухмылку. — По всей вероятности, он не был особенно внимательным слушателем на лекциях по психологии. Так что, — продолжал Демейзен, подняв к лицу руку с перевязанным пальцем и внимательно изучая его, — я не мог упустить представившейся возможности и решил поучить бедного придурка уму-разуму. Особенно впечатлительные люди могли бы назвать это пыткой.

Он приложил другую руку к перевязанным пальцам и с силой надавил. Тело аватара опять сотряслось.

Ледедже обнаружила, что морщится от фантомной боли.

— Вот видите? — довольно сказал Демейзен. — Бедный идиот бессилен остановить меня. Он терпит боль и выносит уроки на будущее. А я... я, пожалуй, ловлю кайф.

Он посмотрел на Джоличчи и Ледедже.

— Джоличчи, — произнес он с притворным беспокойством, — ты что, обиделся? Так нехорошо.

Он покивал и довольно прищурился.

— И мне нравится, как ты выглядишь, уж поверь, — продолжил он. — Тебе идет это кислое выражение опозоренного идиотика.

Джоличчи промолчал.

Велюбе и Эммис вернулись на свои места. Продолжая стоять, Демейзен протянул обе руки, сгреб одной курчавые волосы одного спутника, а другой — несильно щелкнул по бритой голове другого. Потом потрепал первого за точеный подбородок неповрежденной рукой.

— И, что самое восхитительное, друзья мои, — он с силой постучал перевязанными пальцами по виску, — этот придурок полностью гетеросексуален и стыдится однополых отношений до такой степени, что это уже напоминает гомофобию.

Он обвел взглядом присутствующих, задержал его на одном молодом человеке и подмигнул тому.

Потом триумфально посмотрел на Джоличчи и Ледедже.

Ледедже стремительно шагала через скудно освещенную Палубу.

— Но должны быть и другие, — сказала она яростно, — другие корабли ОО.

— Они не станут с тобой разговаривать, — пропыхтел Джоличчи, с трудом поспевая за ней.

— А единственный, кто согласился, приложил все усилия, чтобы шокировать и унизить меня.

Джоличчи пожал плечами.

— Многоцелевые наступательные корабли класса «Мерзавец», а именно к нему относится наш дружок, не слишком чувствительны к общественному мнению и не считают нужным связывать себя нормами вежливости. Их проектировали, по всей видимости, в период, когда в Культуре бытовало мнение, что никто ее всерьез не воспринимает по причине излишней мягкости и добросердечия. Но даже в своем классе Демейзен считается отщепенцем. Большинство кораблей ОО втягивают когти и убирают клыки, переключаясь в режим отключенной психопатии на все время, когда в нем нет настоятельной потребности.

В подземке Ледедже уже немного взяла себя в руки и подуспокоилась.

— Ладно, — сказала она наконец, — спасибо тебе и на этом.

— Не за что. То, что ты ему рассказала... это правда?

— От первого до последнего слова.

Она поглядела на него.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что это конфиденциальная информация.

— Ну что же, тебе бы следовало вынести это в преамбулу своей речи, но, да, я обещаю, что никто больше не узнает.

Маленький толстый аватар задумался.

— Вам, думаю, не слишком приятно это слышать, но у вас есть очевидный, хотя и узкий выход, госпожа Юбрек.

Она холодно посмотрела на него.

— Такой, как у тех двоих?

Джоличчи, казалось, восхитился, но при этом выглядел не слишком уверенно.

— Как я уже говорил, у меня не было намерения сбросить тебя вниз. Я просто подшутил. Впрочем, все, что ты видела там, происходит на самом деле.

— Кораблю действительно позволено выкидывать с людьми такие шуточки?

— По их собственной воле — да, конечно. Если соглашение заключено в здравом уме и твердой памяти, а именно так и было в данном случае.

Джоличчи всплеснул руками.

— Да, а что я говорил? С ОО надо держать ухо востро, а то получишь на орехи.

Сказав это, толстый коротышка-аватар снова приумолк, будто задумавшись.

— Впрочем, этот пример относится скорее к экстремальным. Это исключение.

Ледедже глубоко вздохнула.

— У меня нет терминала. Ты можешь заменить его?

— Без проблем. С кем ты бы хотела пообщаться?

— Вызови всесистемник. Скажи, что я согласна улететь на том корабле, какой он мне подыскал.

— В этом нет необходимости. Это предусмотрено по умолчанию. Еще что-то?

— Адмайле? — позвала она, понизив голос.

Пауза.

Джоличчи расстроенно покачал головой.

— Боюсь, что он уже слишком занят.

Ледедже опять вздохнула и посмотрела на Джоличчи.

— Мне нужно потрахаться с мужчиной. Без всяких обязательств. Хотелось бы, конечно, встретить такого красавчика, как те двое за столиком Демейзена.

Джоличчи хитро улыбнулся и красноречиво вздохнул.

— Что же, ночь еще в самом разгаре.

Йиме Нсоквай лежала в темноте, пытаясь заснуть. В маленькой кабине было тесно. Она проворочалась еще несколько минут и секретировала размягчитель, отчаявшись заснуть естественным образом. Как и любой обычный человек Культуры, она обладала врожденным комплексом наркосекреторных миндалин, но старалась не прибегать к помощи химических средств, выделяемых этими органами, без настоятельной необходимости, а тем более не пыталась ловить кайф. Она предпочитала пользоваться миндалинами только в практически важных целях.

Она одно время хотела вообще удалить эти органы — отдать соответствующий мысленный приказ, чтобы миндалины просто растворились в жидкостях ее тела, — но потом раздумала. В Квиетусе у нее было несколько сослуживцев, проделавших такую операцию над собой. Это отдавало духом самопожертвования и демонстративной аскезы, а ей такое было не по нраву. Кроме того, иметь миндалины, но не пользоваться ими, в большей степени соответствовало служебной дисциплине, чем удалить их окончательно и устранить все соблазны.

То же самое можно было бы сказать и о ее сознательном выборе нейтрального пола. Она опустила руку между бедер и нащупала нечто вроде крошечного бутона — или, может быть, третьего, странно размещенного соска. Это было все, что осталось от ее половых органов. Когда она была еще девчонкой, а наркоминдалины только формировались, такая игра часто помогала ей заснуть: мастурбируя, она постепенно уплывала в страну розовых грез.

Она с отсутствующим видом баюкала бутончик в ладони, погрузившись в далекие воспоминания. Теперь прикосновение к этому месту не доставляло ей никаких ощущений. Совсем. С тем же успехом она могла бы ласкать кулак или мочку уха. Вернее, даже мочки ушей у нее отличались большей чувствительностью.

Столь же безразличны к прикосновениям оставались и соски ее почти плоских, заметно уменьшившихся за последнее время грудей.

Она похлопала по грудям и подумала: Ладно, в конце концов, я так решила сама. Так она надеялась доказать свою преданность делу Квиетуса, стать кем-то вроде монахини. В определенном смысле все служащие секции Квиетус были монахами и монахинями.

Разумеется, все изменения можно было в любой миг обратить. Она поразмыслила, не стоит ли все бросить и вернуться к женскому полу. Она всегда думала о себе как о женщине, разве нет?

Могла она принять и мужское обличье, поскольку находилась сейчас, с фенотипической точки зрения, как раз посредине между двумя стандартными полами.

Она снова ощупала пальцами тонкий нераспустившийся бутон в паху. Он снова показался ей похожим на переставленный с обычного места сосок — или маленький пенис.

Йиме опять похлопала ладонями по груди и со вздохом перевернулась на другой бок.

— Госпожа Нсоквай, с вами все в порядке? — тихо окликнул ее корабль.

— А что?

— О, приношу извинения. Я почувствовал, что вы не спите.

— Правильно почувствовали. И?

— Некоторые мои коллеги интересуются, следует ли расценить вашу предшествующую реплику на предмет участия Особых Обстоятельств в этом деле как формальное предложение сотрудничества или запрос дополнительных сведений.

Она помедлила, прежде чем ответить:

— Нет. Не следует.

— Хорошо. Спасибо, что откликнулись. Спокойной ночи. Приятных сновидений.

— И вам того же.

Йиме задумалась, а стал бы корабль вообще интересоваться ее мнением на этот счет, не будь у нее отдельной истории отношений с ОО.

Она решила посвятить себя Квиетусу еще в детстве.

Тогда она была серьезной, скрытной, слегка замкнутой девочкой, увлекавшейся собиранием мертвых зверьков по дуплам и разведением насекомых в террариях.

Серьезная, скрытная, слегка замкнутая, любившая уходить в себя девочка знала, что, стоит ей только помахать пальцем, как рекрутеры ОО ухватятся за него. Но она не хотела работать в ОО. Ей нужна была Квиетистская служба.

Она отдавала себе отчет в том, что Квиетус — как и Рестория, как и третья недавно выделившаяся из Контакта спецслужба Культуры, Нумина[21], где пытались наладить отношения с Сублимированными, — большинством людей и машин котировался ниже, чем ОО.

Особые Обстоятельства были вершиной стремлений всех лучших, всех способнейших в Культуре. В обществе, где должностей, предоставлявших какое-то подобие индивидуальной власти, было не так много, ОО служили центром притяжения тех, кто был одновременно отмечен благодатью и проклят, тех, кто был достаточно амбициозен и не чурался хвастовства, чтобы искать в Реальности то, чего не могли им предоставить исключительно правдоподобные, но в конечном счете искусственные симуляторы. Если такой гражданин Культуры действительно желал проявить себя, выбор у него был не слишком богат: фактически он сводился к пути в ОО.

И даже тогда, в детстве, она знала, что она — особенная. Знала, что от рождения одарена способностями, более чем достаточными для решения задач внутри самой Культуры. ОО были бы ее очевидной карьерной целью. Но ей не хотелось служить ОО, она хотела в Квиетус, хотя службу эту все ставили лишь на второе место. Это казалось ей несправедливым, хуже того — бесчестным.

Она приняла решение еще тогда, в раннем детстве, прежде чем ее наркосекреторные миндалины успели сформироваться и придать ей какие-то новые умения или научить хитрым трюкам, прежде чем она вступила в пору сексуального созревания.

Она училась, тренировалась до седьмого пота, дала привить себе нейросеть, подала заявление в Контакт, которое было благосклонно принято, поступила туда на службу, зарекомендовала себя сообразительной, прилежной и инициативной сотрудницей. И, продвигаясь по служебной лестнице, все время ожидала приглашения перейти в ОО.

Она получила его в положенное время.

И отказалась, тем самым пополнив почетный клуб численностью на много порядков меньшей, нежели та команда лучших из лучших, которой была секция Особых Обстоятельств.

Вместо этого она попросила принять ее в Квиетус, как всегда и мечтала. Просьба эта была моментально удовлетворена.

Она урезала функции наркосекреторных миндалин, начала постепенно изменять свой пол от женского к нейтральному и запустила еще более медленный процесс дезактивации нейросети, конечным шагом которого должно было стать растворение этого устройства в жидкостях ее организма и вымывание из мозга всех биомеханических нейросхем с последующей реабсорбцией минералов и металлов, что составляли их основу. Последние микроскопические частицы экзоматерии покинули ее тело год спустя в струйке мочи, излившейся через тонкий бесполый бутончик между ее бедер.

Теперь она была свободна от ОО и принадлежала Квиетусу.

Но все оказалось, разумеется, не так просто, как она себе представляла. Нельзя было утверждать с уверенностью, когда именно потенциальный рекрут становится частью ОО. Сперва его прощупывали втемную, стараясь выявить глубинные стремления и мотивации, лежавшие в основе личности, взвешивали серьезность намерений на точнейших весах вроде бы неформальных, необязательных бесед и разговоров, зачастую ведущихся людьми, в которых рекрут никогда бы даже не заподозрил информаторов Особых Обстоятельств. И лишь много позже, когда интерес ОО уже становился явным, наступала пора более формальных собеседований и контекстных экзаменов.

В некотором смысле она должна была лгать и утаивать свои истинные намерения — или, говоря более мягко, сбивать опросчиков с толку, чтобы получить то, к чему стремилась. Целью ее было получить формальное приглашение в ОО и демонстративно отказаться от этой работы, чтобы впоследствии сделать такой отказ своим козырем. Доказательством того, что Квиетистская служба может быть изначальным выбором и идеалом работы, а не утешительным призом для неудачников, провалившихся на собеседовании в ОО.

Она изворачивалась как могла, давала ответы, казавшиеся ясными и недвусмысленными, но много позднее, уже в свете всех огорошившего, но с очевидностью заранее запланированного отказа, представавшие лицемерными и уклончивыми. Вместе с тем ее вполне можно было упрекнуть в недостаточной открытости — если не в чем посквернее, — да и просто в криводушии, если судить беспристрастно.

Особые Обстоятельства считали себя выше банального недовольства или недоброжелательства, но были крайне разочарованы и даже уязвлены. Нельзя дойти до стадии официального предложения работы, не наладив достаточно прочных контактов с людьми, которые стали ее наставниками и даже друзьями в Контакте, нельзя также и не обзавестись связями, которые предстояло бы, при нормальном развитии событий, укреплять и совершенствовать уже как сотруднице ОО. Перед этими людьми — и несколькими корабельными Разумами — она была кругом виновата.

Она попросила прощения, и эти извинения были сразу же приняты. Но то были самые темные и печальные часы ее жизни. Воспоминания о них являлись ей в такие часы и не давали спокойно заснуть. Случалось ей и просыпаться посреди ночи от угрызений совести. Она так и не сумела отделаться от навязчивой мысли, что это и есть единственная нерешенная ею задача, раздражающая недоделка, камень в сапоге, которому предстояло беспокоить ее до конца дней.

И даже теперь, хотя она и предвидела такую возможность, ей доводилось испытывать с трудом сдерживаемое разочарование от того, что поступок этот поневоле бросает тень и на всю ее деятельность как сотрудницы Квиетуса. Действительно, коль скоро она обмишулила ОО просто ради собственного тщеславия, что помешает ей проделать такой же финт ушами и в случае с Квиетусом? Как можно быть уверенными, что она исполнит принятые на себя обязательства квиетистки? Как вообще можно доверять такой сотруднице?

А что, если она на самом деле так никогда и не увольнялась из Особых Обстоятельств?

Разве не может Йиме Нсоквай до сих пор оставаться агентом Особых Обстоятельств — только тайным, внедренным в Квиетус то ли по соображениям столь мудреным и потаенным, что их практически невозможно будет прояснить до того самого кризисного момента, когда эта ее идентичность будет открыта, то ли просто как страховочный инструмент на случай чего-то совсем уж неожиданного... то ли просто так, низачем, потому что кому-то в ОО вздумалось провести над ней эксперимент и доказать, что такое внедрение в принципе возможно?

В этом она, по правде говоря, просчиталась. Она-то думала, что, обведя вокруг носа ОО, только докажет всем, как верна была с самого начала Квиетусу, можно сказать, предназначена ему, а дальнейшее безукоризненное поведение и образцовая результативность на службе обелят ее в глазах посторонних. Но этот замысел не сработал. Для руководства она представляла большую ценность как символ, ненавязчиво, но эффективно рекламируемое свидетельство того, что секция Квиетус стоит на одном уровне с ОО. Но безусловно доверять ей и использовать так же, как и любого другого оперативника, Квиетус, похоже, не собирался.

Так что большую часть времени она проводила в состоянии, близком к фрустрации — ничего не делала, сидела сложа руки и кусала локти, особенно после замечания, любезно сделанного одним из ее друзей: а ведь в это самое время ты могла бы надирать другим задницы вместе с крутыми перцами из ОО. Нет, ее задействовали в нескольких миссиях Квиетуса, и свою часть работы она выполнила отлично, да что там, просто превосходно. Но ей по-прежнему казалось, что ее используют совсем не так, как следовало бы, и недостаточно эффективно. Она чувствовала себя задействованной даже меньше, чем некоторые низкоранговые сотрудники Квиетуса, поступившие на службу одновременно с ней, меньше, чем позволяли ее исключительные способности, как изначально бывшие при ней, так и приобретенные. Ей приходилось довольствоваться объедками с роскошного стола. Ей никогда не доставалось ничего сколько-нибудь существенного.

До этой операции.

Теперь она наконец может принести реальную пользу, повести себя так, как и полагается настоящему оперативнику Квиетуса. Ей доверено задание исключительной важности, пусть даже во многом это объясняется простым совпадением: она жила ближе всех к тому месту, где срочно потребовалось присутствие квиетистского агента.

С другой стороны, вполне возможно, что руководство секции наконец оценило по достоинству ее попытки проявить свой потенциал, доказать, как высоко она ставит свою работу. Может статься, ей наконец воздалось за все злоключения. Она вытащила счастливый билет. Даже в ОО иногда полагались на волю случая. Оказаться в нужное время в нужном месте — это если и не дар, то очень полезное качество.

В Контакте бытовала пословица: Польза для дела на семь восьмых определяется близостью к месту событий.

Йиме еще немного повздыхала, поворочалась с боку на бок и в конце концов провалилась в сон.