Черта прикрытия

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Когда взрослых поблизости не было, им иногда удавалось забраться в места, где обычно разрешалось играть только старшим. У нее была компания приятелей примерно одного с нею возраста, и время, свободное от занятий в маленьком классе на верхнем этаже главного особняка, они посвящали играм.

Другие часто бывали жестоки с ней, особенно когда им хотелось подлить ложку дегтя в бочку меда после очередного выигранного ею конкурса. Они тут же находили способ напомнить ей, что на самом деле все эти победы не имеют никакого значения. Без разницы, пришла ли она первой в забеге, получила ли лучшие оценки на экзамене; в конечном счете она даже не служанка, она хуже служанки, ведь слуги могут уволиться, если захотят, а она не может. Она была чем-то вроде чучела, охотничьего трофея, игрушечной собачки, потому что принадлежала не самой себе, а поместью — Вепперсу.

Ледедже постепенно научилась не делать вид, что ее не волнует такое отношение остальных детей, но она не сразу сообразила, какая именно реакция на их издевки и придирки будет наилучшей из возможных. Если она принималась плакать и убегала к маме, детей это раззадоривало еще пуще, и они повторяли свои насмешки раз за разом, просто чтобы развлечься: нажми кнопку «Ледедже», глупая девчонка подскочит и зальется слезами. Так что эта тактика не могла сработать. Она пробовала вообще никак не отвечать им, стояла с каменным лицом и смотрела на мучителей. Это тоже не помогало, они выкрикивали еще более злые и обидные слова. Все это рано или поздно заканчивалось дракой, и она волей-неволей требовала для них наказания, чувствуя, однако, что это неправильно. Такой метод тоже не годился. Всего лучше было немного поплакать, дать им понять, что она уязвлена и обижена, а потом, словно ничего не случилось, вернуться к играм.

Подчас это не срабатывало: на лицах других детей появлялось особенное выражение, означавшее, что, по их молчаливому мнению, обидеть ее достаточно сильно им пока не удалось. Тогда насмешки и оскорбления продолжались, они задирали и били ее. В таких случаях она просто говорила им, что они недоразвитые идиоты. Пускай себе тешатся. Со временем поумнеют, авось и научатся чему-то полезному. Они были как раз в том возрасте, когда эти взрослые слова могли оказать должное воздействие.

И они возвращались к играм в местах, предназначенных для этого, на площадках, откуда никто не стал бы их сгонять. Но лучше всего было забираться в места, где играть им не позволяли ни под каким видом.

Когда она чуть повзрослела, любимой из этих тайных игровых площадок стал водный лабиринт — сложная сеть мелководных каналов, прудов и озер, по которым взрослые пускали большие игрушечные боевые кораблики, чтобы полюбоваться зрелищем потешных морских боев с высоких башен, парящих акведуков и арочных мостиков, возносившихся к небесам.

Однажды ей разрешили посмотреть такое сражение вместе с мамой, хотя, чтобы ее туда взяли, пришлось ныть и клянчить дольше обыкновенного, и мама должна была нижайше испрашивать разрешения хозяина. И даже когда такое разрешение было дано, то оказалось, что это не одна из действительно важных и грандиозных морских битв, куда приглашали богатых и знаменитых гостей, а просто тренировочное сражение, на которое пускали даже слуг, когда у тех выпадала свободная минутка. Маме морской бой не понравился, потому что она боялась высоты и просидела большую часть представления с закрытыми глазами, вцепившись в бортик маленькой плоскодонки, на которой они плавали по обзорным акведукам.

Ледедже битва сперва очень понравилась, но потом она устала от этого зрелища. Ей казалось, что было бы куда интересней забраться в один из боевых корабликов, чтобы понаблюдать, как другие люди приводят их в движение. Она сказала об этом маме, и та, не открывая глаз, назвала идею дурацкой. Во-первых, объяснила мама, Ледедже еще слишком маленькая. И потом, только мужчины могли выдумать такое тупое и агрессивное развлечение, как забираться в плавающие бронированные крысоловки и палить друг в друга из настоящего оружия на потеху богатеям.

Вдалеке Ледедже увидела один из старых постаментов для спутниковых куполов, вокруг цоколя суетились рабочие, там были целые команды приглашенных высотников с кранами и большими, напичканными хитрой электроникой, приспособлениями для демонтажа. Два десятка спутниковых куполов окружали главный дом, сколько она себя помнила, кольцом нескольких километров в диаметре. Когда она убежала из дому в первый раз, ее поймали как раз у подножия одного из этих каменных постаментов. Это было много-много-много лет назад, полжизни назад, если прикинуть. А теперь сверкавшие на солнце белые спутниковые купола сделались бесполезны, устарели и подлежали разборке.

И в ту минуту она впервые почувствовала себя старше.

Им пришлось подождать своей очереди для швартовки у маленького пирса на одной из башен, потом спуститься в гробообразной кабине лифта и пройти по туннелю, который выходил на поверхность в безопасном отдалении от озера, арочных башен, каналов и кораблей. Даже на таком расстоянии можно было слышать залпы корабельных пушек.

Она вместе с остальными детьми — ну ладно, почти всеми остальными детьми, потому что двое так перепугались, что отказались идти дальше, — по-пластунски прокрались под забором, окружавшим весь водный лабиринт, держась подальше от миниатюрных доков, где корабли содержались между сражениями и ремонтировались. В доках пару-тройку дней до и после крупного сражения со множеством приглашенных стоял дым коромыслом, но и в остальные дни, даже такие сравнительно тихие, как этот, там постоянно работали несколько человек.

Туманные дни были лучше всего. В тумане все казалось очень странным, загадочным, каким-то слишком большим, будто игрушечный ландшафт каналов и озер вдруг разросся до размеров, достаточных, чтобы вместить настоящие, полномасштабные боевые корабли. Вместо кораблика у нее была старая пенометаллическая доска, остальные подобрали кто на что сподобился — такие же обломки, обрезки и обрубки пенометалла, пластика и дерева. Они научились приклеивать к своим кораблям разные снасти и обрезки пластиковых бутылок, чтобы улучшить плавучесть игрушечных судов. Пристань для корабликов устроили в густых камышах, где никто бы не смог их выследить.

Они устраивали собственные гонки, соревнования, групповые турниры и игры в прятки. Когда сражение разыгрывалось не на шутку, они швырялись комьями ила и грязи. Один раз они устроили соревнование, измазались по самые уши и тут услышали, как их зовут взрослые. Остальным пришлось нехотя признать, что она победила, но они не преминули добавить — лишь потому, что ее кожа была черной, как ночь, без единого светлого пятнышка.

Однажды кто-то из обслуги, возившейся с плоскодонками на одном из небесных каналов, заметил сверху пару их кораблей. Эти игрушки отобрали и прочли им длинную лекцию об опасности Неожиданных Разрывов Снарядов. Они клятвенно пообещали больше не делать ничего такого, но исподтишка наблюдали, как дыру в заборе, через которую они пробирались, затягивают проволочной сеткой. Но жалеть об этом было некогда — они загодя отыскали запасную дыру в другом месте.

После этого происшествия им выдали коммуникаторы — ребятофоны, чтобы взрослые всегда могли проследить, чем они заняты. Тогда они обратились за помощью к парочке старших пацанов, которые показали им, как полностью отключить коммы от сети или заставить устройства подавать фальшивые сигналы позиционирования, как будто на самом деле они в сотнях метров от настоящего местоположения.

Когда они забрались поиграть в водном лабиринте в последний раз, день выдался такой солнечный, что даже после школы там было очень светло. Все взрослые как раз оказались страшно заняты, потому что господин Вепперс возвращался после долгой деловой поездки на звезды, так что поместье вообще и главный особняк в частности следовало вычистить и отдраить до блеска.

Она терпеть не могла пересудов о скором возвращении господина Вепперса, потому что это был человек, которому она принадлежала. Она, вообще говоря, не так уж часто с ним виделась, даже в его приезды в главный особняк — их пути редко пересекались, да и мать ее старалась прятать от его глаз. Но даже просто зная, что он здесь, в доме, было все равно что споткнуться на полном бегу, упасть на спину и выбить воздух из легких, так что несколько минут ты бессильна даже легонько продохнуть. Что-то в этом роде, с тем лишь исключением, что в те часы и дни, когда Вепперс был дома, это ощущение становилось перманентным.

Ледедже больше не убегала, но не переставала об этом думать. Прежде ей хотелось сбежать на следующий день, когда вернется Вепперс, но теперь все эти мысли как-то вылетели у нее из головы, и она просто забавлялась, наслаждалась солнечным жарким днем, полнившимся писком и жужжанием насекомых в густых зарослях. Небо было ясное, красновато-желтое.

Она лежала на носу своего старенького кораблика и гребла. Это был проверенный во многих боях корабль, который она изготовила сама из найденных на одном причальном понтоне обрезков пенометалла. За несколько лет она слегка модифицировала кораблик, улучшив его гидродинамику, и теперь на суденышке имелся миниатюрный капитанский мостик впереди и углубление позади, куда можно было упереть ноги. Вообще говоря, называть его боевым кораблем было неверно, ведь настоящие боевые корабли такие большие, медленные и тяжелые, но когда она правила своим корабликом, то не задумывалась об этих досадных тонкостях; она сама была такая легкая, тонкая и быстрая, что без труда воображала себя легким крейсером.

Они играли в групповые салочки. Она укрылась возле одной из переправ, сооруженных между островками, а остальные тихо скользили или шумно шлепали мимо. Большинство выкликали два имени: ее и Хино. Хино был самым младшим в компашке, если не считать Ледедже, и почти так же мал ростом, как она сама. И, как сама девочка, он очень хорошо умел играть в салочки и прятки. Это означало, что если их даже разыщут и «пометят», то наверняка это случится под самый конец, а может, их и вообще не смогут найти. Ей очень нравились такие игры. Она любила оставаться последней несхваченной, а если повезет, то и вообще ускользнуть от преследователей. Иногда они слышали, как их зовут взрослые, или же кому-то из старших ребят на комм падало сообщение, которое он не мог оставить без внимания, так что игру приходилось прерывать раньше срока, и, если к этому моменту их еще не сумели разыскать, то это значило, что они победили! Однажды она так пригрелась на солнышке в своем легком крейсере, что заснула как убитая, и остальные так намаялись, пытаясь разыскать ее, что в конце концов бросили ее одну и пошли полдничать. Она решила, что это, пожалуй, можно бы зачесть как победу.

В грязи рядом с ее укрытием торчал неразорвавшийся снаряд в оболочке из металла и пластика. Их редко можно было увидеть так близко, потому что снаряды снабжались локаторами, вроде ребятофонов, так что после каждого сражения неиспользованные боеприпасы можно было отследить и обезвредить. Но у этого был сильно помят нос, наверное, от столкновения с бортом какого-то судна. Она осторожно подняла снаряд, просто чтобы присмотреться поближе, и держала двумя пальцами, отведя от себя на некоторое расстояние, на тот случай, если бы он взорвался. Снаряд был очень старый и грязный на вид. На корпусе имелась маркировка, которую девочка не сумела расшифровать. Она подумала, не воткнуть ли снаряд обратно в ил, не зашвырнуть ли на ближайший остров, чтобы он взорвался там, или в самое глубокое из окрестных озерец. Можно было бы оставить снаряд там, где его бы легко обнаружили слуги. Но в конце концов она взяла его с собой, соорудив для находки уютное гнездышко прямо под бортиком пенометаллического легкого крейсера.

Наверное, копаясь во влажной грязи, она шумела или подняла брызги, потому что в следующее мгновение откуда-то сверху донесся победный клич, и Пурдиль, один из старших ребят, значительно крупнее и сильней ее, очутился прямо перед ней. Он протолкнул свой пластиковый военный корабль по каналу, энергично работая обеими руками, и поднял высокую, захлестывавшую борта легкого крейсера волну. В красных лучах заходящего солнца гребень волны ослепительно засверкал. Он пер на нее на всех парах через камыши. Она встряхнулась, выгнулась луком и кинулась через прореху в качавшихся стеблях, но в глубине души уже знала, что не уйдет от него; Пурдиль был слишком силен и слишком быстро греб.

Пурдиль иногда бросался камнями вместо комьев ила или земли, когда они затевали серьезные битвы, и часто отпускал злые шуточки насчет ее тату и того обстоятельства, что она в нераздельной собственности господина Вепперса. Лучшее, на что она могла сейчас надеяться, так это ускользнуть от него в другой канал и по крайней мере сдаться на милость другого игрока.

Она почти распласталась по борту и гребла отчаянно, выбиваясь из сил, погружая обе руки глубоко в теплую воду, взбаламучивая ее, поднимая к поверхности целые облака придонного ила. Что-то пролетело над ее головой и плюхнулось перед носом корабля. Пурдиль кричал, улюлюкал и гоготал совсем близко. Она слышала сухой треск камышовых стеблей, которые расступались перед килем его пластикового кораблика и снова смыкались за кормой.

Она выскочила в канал и почти столкнулась с Хино, за которым уже гнались два других преследователя. Они с трудом увернулись друг от друга. Он привстал, увидев, что это она, и получил в лицо комок земли с торчащими из него острыми стеблями; от этого удара Хино почти вывалился за борт своего корабля, его суденышко перегородило Ледедже путь, запрудило поток. Она не видела, как бы мимо него протиснуться, и отчаянно напрягала руки, пытаясь замедлиться так, чтобы не врезаться в потерпевшего крушение Хино, а проскользнуть рядом с ним.

Ой-ой-ой, подумала она. Только бы снаряд не разорвался, когда наши кораблики столкнутся.

Этого не произошло.

Фью-уть, подумала она.

Хино вытер с лица грязь и посмотрел через ее голову на Пурдиля. Лед почувствовала, как брошенный Пурдилем комок грязи врезался в ее собственную спину. Тем временем Хино увидел слепленный из придонного ила и прибрежной грязи ком, лежащий под бортом ее легкого крейсера. Внутри скрывался снаряд. Хино, не задумываясь, поднял то, что он считал обычным комком земли, и метнул его в преследователя. Ледедже перестала дышать. Снаряд разорвался за ее плечом, на расстоянии меньше полуметра.

У нее загудело в ушах, взрывная волна снова ударила по спине и шее. Потом звук стих. Она все еще тянула к Хино руку, словно желая остановить, упредить его. По всему ее телу катилась звонкая дрожь. Хино побледнел — это случилось очень быстро, стремительнее даже, чем она могла бы щелкнуть пальцами. У двоих ребятишек, преследовавших его, выражение лиц было не лучше. Это выражение она никогда не забудет; до этого дня она никогда не видела, чтобы люди выглядели так скверно. Лица. Три лица. Они смотрели на что-то за ее спиной. Рты широко раскрыты, глаза — распахнуты еще шире. В лицах ни кровинки.

Она заставила себя обернуться и посмотреть на то, что их так ошеломило. Ей показалось, что она поворачивала голову очень долго. Но все же ей удалось отвернуться от Хино, двух других ребятишек и канала за их спинами, от заходящего солнца и камышовых зарослей, тянувшихся вдоль канала. Обернувшись, она увидела низкий склон миниатюрного острова — один бережок канала, а над ним арку и шпиль, небесный канал и башенку. А еще она увидела что-то красное, даже не осознав сперва, что это.

То, что оставалось от Пурдиля, все еще сидело, накренившись, на борту его пластикового суденышка. Большая часть его головы исчезла, будто ее никогда и не было. Пока она смотрела, тело накренилось и обрушилось за борт, в канал, частично скрывшись под водой.

И тогда они все начали кричать.

— И никакого РКЛ?

— Конечно же, нет. Мы не практикуем подобного. Мы не можем. Мы же не такие, как вы.

Ледедже хмуро взглянула на Демейзена. Она только что рассказала ему о втором или третьем по силе болезненном переживании в своей жизни. На корабельного аватара ее рассказ не произвел особого впечатления.

— Значит, — сказал Демейзен, — он умер реальной смертью.

— О да. Реальной и окончательной.

— А что случилось с Хино?

— Мы никогда больше его не видели. Прилетела полиция и забрала его в город. Потом мы слышали, что у него был психический срыв и интенсивный курс посттравматического восстановления. Его...

— А почему? Что полиция с ним сделала?

— Что? Ничего! Это была пустая формальность, только и всего. Конечно же, они не причинили ему никакого вреда. Да за кого ты нас принимаешь?

Ледедже возмущенно покачала головой.

— Посттравматическая терапия понадобилась, так как он был уверен, что снес пацану башку обломком камня, торчавшим из комка земли.

— А, понятно.

— Отец Хино был консультантом по ландшафтному дизайну, и его контракт с нашим поместьем все равно истекал в конце того года. Так что Хино продержали на другом конце света до тех пор, пока он снова не смог вменяемо вести себя в обществе, а тем временем его папа решал для богатеньких неотложные проблемы с видом из окон и с крыш особняков...

— Ага, — покивал Демейзен задумчиво. — Я и не знал, что вы тогда уже додумались до пенометалла.

Ледедже взглянула на него прищуренными глазами.

— Я вот, если честно, не могу понять, как это мы до него еще раньше не дошли, — процедила она. — О чем бишь я думала? Ага. Следующим утром я сбежала из особняка, и меня тоже чуть не убило снарядом. Спасибо, что проявил интерес.

— В самом деле? — Теперь аватар выглядел удивленным. — А почему же ты раньше об этом не сказала.

— Я как раз собиралась к этому перейти, — ледяным тоном ответила Ледедже.

Они сидели в двух передних креслах пилотской рубки маленького челнока, оперев ноги на пару средних сидений. За пределами нормальных моральных ограничений готовился войти в пространство, контролируемое Установлением, а Ледедже выпала возможность поведать кораблю немножко больше о своей жизни в этом месте, коль скоро она вознамерилась вернуться туда, где выросла и откуда была спасена.

Демейзен кивнул.

— Прошу меня извинить, — официально сказал он. — Я был грубоват. Конечно, для тебя это переживание было из разряда весьма травматичных, да и для двух остальных ребят тоже, не говоря уж о ваших родителях. Тебя наказали за то, что ты пробралась на поле битвы, или за то, что спровоцировала взрыв снаряда? Или же за побег?

Ледедже коротко вздохнула.

— За все вышеперечисленное, — ответила она и помолчала минутку. Потом добавила: — Не думаю, чтобы Вепперса особенно порадовала так некстати совпавшая с его возвращением домой суматоха в службе безопасности по поводу сбежавшей воспитанницы — отродья, как они меня величали, — и неожиданно обнаруженной дыры в системе охраны боевых кораблей.

— Ну... — сказал Демейзен и вдруг оборвал начатую фразу. Это было для Демейзена в высшей степени нехарактерно.

— Чего там? — поинтересовалась Ледедже.

Аватар спустил ноги с сиденья между ними, повернулся и уставился в главный обзорный экран челнока. Из темноты на экране медленно выплыло звездное поле.

— Там что-то странное, — сказал Демейзен, но таким тоном, что она усомнилась, а говорит ли он именно с ней. Но он покосился на нее, потом указал на экран. — Видишь это?

— Что?

Ледедже наклонилась поближе, прищурилась, поморгала.

— Что там?

— Угмм, — промычал Демейзен задумчиво.

Картинка на экране сменила масштаб, цвета и обрела что-то вроде текстуры. Теоретически это был голодисплей, но объекты, на нем показанные, были удалены на такое громадное расстояние, что ощущение глубины терялось. По боковым экранам летели потоки цветных графиков, числовых данных, столбчатых и круговых диаграмм. Очевидно, они отображали манипуляции, которые Демейзен производил с основной картинкой.

— Вот, — сказал он довольно, указав на экран и откинувшись в кресле.

В центре дисплея появилась странная гранулярная структура, и тьма в этом месте начала едва заметно посверкивать, осциллируя между двумя очень близкими и очень темными оттенками серого.

— Что это за хрень? — спросила Ледедже.

Демейзен молчал в течение нескольких ударов сердца, потом усмехнулся и сказал:

— Я уверен, что нас преследуют.

— Преследуют? Ты имеешь в виду, не с помощью ракеты или чего-то такого?

— Не с помощью ракеты, — подтвердил аватар и снова уставился на экран.

Несколько минут спустя он отвернулся от него и улыбнулся ей.

— Понятия не имею, зачем мне заставлять эту штуку пялиться на идиотский обзорный экран модуля, — сказал он.

За его спиной экран почернел и стал таким, каким был.

— Да. Нас преследует другой корабль.

Демейзен опустил ноги на сиденье между ними и откинул голову на подголовник, подперев ее сплетенными пальцами закинутых за шею рук.

— Мне казалось, что ты по определению...

— Быстрый. Да. Я очень быстр. Но последние пару дней я замедлялся, проводил реконфигурирование полевой структуры. Просто... на случай, если произойдет нечто как раз в этом роде.

Он снова посмотрел на пустой экран.

— Зачем?

— А зачем выглядеть так, как ты в действительности выглядишь, если тебе по силам обмануть наблюдателей? — ослепительно улыбнулся аватар.

Она подумала.

— Я рада, что мне удалось тебя чему-то научить.

Демейзен ухмыльнулся.

— Эта штукенция, — произнес он, и экран снова блеснул смутным светом, показав странное сгущение серых пикселей в центре картинки, но тут же почернел опять, прежде чем она успела рассмотреть его как следует, — не знает, за кем гонится.

— Ты уверен?

— На все сто.

Голос у аватара был самодовольный.

— А за кем, как она думает, она гонится?

— За непритязательным скоростным наступательным кораблем класса «Палач», вскормленным на пепле великих побед, — сказал Демейзен почти с наслаждением. — Вот кого они преследуют, по их же собственному мнению. Ну, это в предположении, что они на отлично выполнили свою домашнюю работу. Структура полевой оболочки, сенсоры, тяговая часть: одним словом, все, что сейчас доступно их восприятию, выглядит в точности так же, как очень незначительно обновленная машинка класса «Палач». В пользу такого предположения говорит каждая деталь моей энергосигнатуры. Так что они, по всей вероятности, уверены, будто против современного боевого корабля я — сущий галечный камушек. Но это не так. Я, блядь, настоящая висячая скала. — Аватар испустил протяжный счастливый вздох. — Кроме того, эта хреновина уверена, что я не в состоянии ее заметить. Просто потому, что настоящему «Палачу» это не под силу.

— А что это такое? Та штука, которая нас преследует?

Аватар прищелкнул языком.

— Понятия не имею. Она выглядит примерно так, как ты сейчас видишь на экране. Мне доступно не больше. Я вижу ее там, и только. На таком расстоянии это означает, что, скорее всего, за нами гонится корабль ЭТ-цивилизации Восьмого уровня или довольно высокоразвитой — Седьмого.

— Но не корабль Установления?

— Нет, ни в коем случае. Это может быть корабль Флекке, НР, Джлюпе, может быть, ГФКФ, коль скоро они проявляют такой пристальный интерес к Ученым Запискам Института Шизанутых Дизайнеров Космических Кораблей.

— Зачем им это? Кому бы то ни было из них?

— Вот в этом и засада, не так ли? — риторически вопросил Демейзен. — Я думаю, они хотят посмотреть на мою реакцию. — Он усмехнулся. — И, может статься, проверить, на что я способен. Не исключено, что они заинтересовались, а чем это я тут занят, и решили добиться от меня ответа на этот вопрос.

Ледедже заломила одну бровь.

— У тебя заготовлена правдоподобная легенда?

— О, у меня их целые концентрические слои, этих историй прикрытия, — сообщил аватар. — В конечном счете, я же исключительный эксцентрик и немножко психопат, даже по меркам сторожевиков-«Мерзавцев», так что я, в принципе, и не обязан удовлетворять любопытство этих мудознатцев. Тем не менее большинство моих алиби разнятся лишь в деталях и сводятся в основном к истории о скромном бродяге-«Палаче», который особо интересуется событиями на Цунгариальском Диске. Может, полезно добавить, что у меня связи или встреча с кем-то или чем-то в миссии Культуры, расквартированной там. В общем-то это не такая уж и ложь, потому что миссия как раз сражается с особо активной Вспышкой дилетантской инфекции и зовет на помощь во всех диапазонах. Любой корабль Культуры, которому вздумается прилететь в этот район сейчас, не вызовет никаких подозрений. Не должен бы, во всяком случае.

Ледедже беспомощно покачала головой.

— Ты знаешь, я понятия не имею, что такое Вспышка дилетантской инфекции.

— Это сбежавшие нанотехи. Рои нанороботов. Отголоски МГР: Монопатического Гегемонизирующего Роения. Иногда их называют просто Гегемон-Роями. Ну что ты на меня смотришь стеклянными глазами? Вот такая нечисть и окопалась на Диске... постой, ты хоть знаешь, что такое Диск?

— Там полным-полно заброшенных ничейных инопланетных кораблей, которые никому не дозволено использовать.

— Там полным-полно заброшенных ничейных инопланетных промплощадок, которые никому не дозволено использовать... как правило, — кивнул аватар. — В любом случае дела обстоят так: на этом Диске в незапамятные времена завелась дилетантская инфекция, а наши чрезвычайно услужливые и доброжелательные специалисты уже некоторое время торчат на краешке Диска — и, смею заметить, уже порядком там засиделись. Ну как тебе объяснить? Это такая работенка, которую совершенно точно никогда не удастся довести до конца, потому что тем, кто ею занят, просто нравится там находиться... Но теперь говно хлещет им в физиономии полными ведрами, и они заебались его вычерпывать. И, по несчастливому стечению обстоятельств, наши коллеги, котоые тоже там дежурят, ВНЕЗАПНО сами оказались заняты обузданием аналогичной Вспышки. — Аватар умолк и напустил на лицо то выражение, каким иногда пользуются аватары, желая продемонстрировать, как сверхразумные существа, которые им выпало представлять среди людей, наблюдают за чем-то весьма занимательным, но происходящим в таинственных измерениях высшего порядка и потому абсолютно недоступным пониманию смертных биологических тварей. Наконец он покачал головой. — Веселенькие там дела.

— Ты собираешься прийти им на помощь? — спросила Ледедже.

— Упаси тебя, ни за что! — воскликнул Демейзен. — Для этого есть Служба борьбы с вредителями. Это их проблема. Они заварили всю эту кашу с отправкой миссии, они пускай ее и расхлебывают. — Он передернул плечами. — Хотя, говоря откровенно, мне бы ничего не стоило притвориться, что я лечу им на помощь, чтобы сделать свою завесу дезинформации еще более плотной перед носом нашего преследователя. Система Цунга прямо по курсу. Я просто не собирался туда заходить, хотя и мог бы. — Аватар пощелкал ногтями по консоли управления под экраном. — Досадно, досадно. — Он вздохнул. — Но самое любопытное, что это не первый сук, упавший кому-то на голову в нашем лесу. Менее чем в миллионе кликов от точки встречи, что в обиходе зовется Семзаринской Метелкой, именно той, куда они пытались тебя затащить, зафиксирован абляционный шлейф. Это случилось девять дней назад.

Она покачала головой.

— Ты крутой подросток, — сказала она.

— Прости?

— Ты все еще уверен, что у девчонок сразу отмокает между ног, когда они слышат эту страшно заумную номенклатуру. Думаю, что ты сам от себя тоже просто млеешь.

— А? Ты не поняла, что такое абляционный шлейф?

— Угу. Что это за херня?

— Да брось ты, кончай придуриваться. Это просто сигнал бедствия, мольба о помощи, которую я случайно услыхал на днях. — Если бы Ледедже знала его хуже, то могла бы решить, что аватар уязвлен. — Итак, абляционный шлейф, — продолжил он со вздохом. — Это происходит, когда корабль пытается избежать столкновения с землей и не успевает этого сделать, говоря, конечно, в приблизительных аналогах терминам Решетки. Его полевые двигатели теряют контакт с Решеткой, но не взрываются и не глохнут, его не выбрасывает на берег навечно. Они просто распыляют часть себя, чтобы смягчить энергетический выброс. Замедляют корабль до безопасной скорости, хотя и дорогой ценой. После этого требуется немедленное восполнение истощенного энергозапаса. Хитрость в том, что результирующий шлейф энергии виден очень далеко, говоря опять-таки в терминах Решетки, так что его можно использовать как своеобразный сигнал бедствия. В чрезвычайной ситуации. В мирное время это не очень желательно, а на войне и вовсе может привести к роковому исходу. — Аватар умолк, словно бы задумавшись над этим странным вариантом развития событий.

— ... Решетки? — озадаченно переспросила Ледедже.

— Кончай дуру из себя корчить! — взмолился Демейзен. Голос у него был не на шутку раздраженный. — Тебя, что ли, в школе вообще ничему не научили?

Кто-то называл ее по имени. Все плыло, казалось каким-то непрочным, в том числе и ее чувство самоидентификации. Она с трудом поняла, что выкликают именно ее имя. Затем оно прозвучало снова. Кто-то называл ее по имени.

А вот они — кто бы это ни был — говорят что-то еще. Сперва она была уверена, что ее называют по имени, но теперь усомнилась в этом.

У нее сложилось впечатление, что звуки его теперь означают не то, что раньше, а нечто иное, и в их новом значении она не могла быть уверена. Она могла знать. Даже должна была. Но она не была уверена, что это за звуки и для чего они нужны. Нет-нет, они явно значили не то, что она сперва подумала. Все плыло.

Йиме.

Но ведь это ее имя, не так ли?

Она не была уверена. Это слово должно было означать что-то очень важное, необычное, неординарное, и она знала, что оно действительно что-то значит. Оно было похоже на имя, вполне могло сойти за имя. Да, скорее всего, это и было имя. Но вот только чье? Вполне вероятно, что оно принадлежало ей.

Йиме?

Надо открыть глаза. Она захотела открыть глаза. Она не привыкла делать усилие, открывая глаза, осознавать его. Обыкновенно это происходило, стоило ей только захотеть.

Но если подумать хорошенько...

Йиме, ты меня слышишь?

... о том, что это может означать, то смысл может проясниться. Надо только постараться. Вот опять, прямо у нее над ухом, пока она думала, как бы лучше взяться за выполнение трудной задачи — открыть глаза. Опять явилось это... чувство, ощущение, что кто-то или, может быть, что-то называет ее по имени.

— Йиме? — позвал тоненький пронзительный голосок. Он был какой-то дурацкий. Будто кто-то притворялся, говоря таким голосом. Нарочно это делал. А может, с ней говорит ребенок, надышавшийся гелиевой смеси?

— Йиме? Йиме, как ты? — спросил скрипучий голосок. Такой противный, что даже слышать его было мукой. Вместе с тем... он уходил, отдалялся, пропадал. Его заглушал рев большого водопада или, во всяком случае, того, что очень походило на водопад; это мог быть и рев ветра в кронах высоченных деревьев.

— Йиме, ты меня слышишь?

Голос, похоже, принадлежал механической кукле.

Она решила проверить это, открыла один глаз и действительно увидела куклу.

Я угадала, подумала она. Кукла стояла и смотрела на нее. Очень близко. Она стояла на полу. Из этого можно было сделать вывод, что она сама лежит на полу.

Кукла стояла, согнувшись под каким-то странным углом. В принципе, ей бы давно уже полагалось упасть. Наверное, у нее были специальные подпорки или магниты в ногах. Когда-то в детстве у нее была похожая игрушка, так та умела лазать по стенам. Она прищурилась и попробовала оценить размеры куклы. Похоже, что они совершенно обычные. Человеческий ребенок, только начавший ходить, мог бы взять ее на руки, как взрослый берет его самого. У куклы были желтовато-коричневая кожа, черные кудряшки, непропорционально большая голова, длинные пухлые конечности. Она была полнощекая. Из одежды на кукле имелись жилетик и брючки темного цвета.

— Йиме? Ты слышишь меня? Ты видишь меня?

Голос шел откуда-то изнутри куклы. Рот двигался, словно кукла сама произносила слова, но ей тяжело было судить, так ли это, потому что у нее что-то случилось со зрением. Наверное, в глаз что-то попало. Она попыталась дотянуться рукой до лица, чтобы вытереть то, что заливало ей глаза, или вытащить то, что там застряло. Кисть не слушалась. Да что там кисть — вся рука онемела и не двигалась. Она испытала другой вариант, другую комбинацию предплечье/локтевой сгиб/кисть/ладонь, но это не помогло. Ее мозг, казалось, посылал сигналы обеим рукам, обеим кистям, пытался принудить их к повиновению, но где-то на середине пути команды эти глушились. Она понятия не имела, что с ней. С другими частями тела вышла похожая заковыка. Чудеса, да и только. Она устала об этом думать, устала сражаться со своим телом. Ей захотелось зевнуть, но что-то сковывало движения челюсти и подбородка.

Она открыла второй глаз и увидела двух кукол. Они были одинаковы, обе наклонились к ней под одним и тем же углом.

— Йиме! Ты пришла в себя! Ты вернулась! Отлично!

— Ийуась? — переспросила она. Она хотела сказать Вернулась?, но у нее не получилось правильно произнести это слово. Губы и зубы не работали так, как надо. Она попробовала глубоко вздохнуть, это тоже не получилось. Все ее тело будто защемило чем-то очень большим и крепким, как если бы она пыталась вырваться из чьей-то почти необоримой хватки и не могла. Она попала в ловушку.

— Не уходи, Йиме, — пропищала кукла.

Она попыталась кивнуть в ответ, но... нет.

— Ага, — удалось ей выговорить.

До нее внезапно дошло, что на самом деле кукол не двое, а только одна. У нее просто двоилось в глазах. Кукла была слишком близко, а у нее в глазах плясали какие-то черные пятна. Все, на что бы она ни бросила взгляд, виделось под неправильными углами. Потолок, если его условно так называть, угрожающе нависал над кудрявой головкой куклы. В темном, тесном, заваленном всякой рухлядью помещении сияющая кожа куклы казалась единственным источником света.

Куда это ее занесло?

Она попыталась вспомнить, где была перед тем, как отключиться.

Она стояла под кораблем, слушала его инструкции, под ней сверкали звезды, скопления и планетные системы, а огромная темная громада корабля висела прямо над макушкой. Нет, не так. Она шла под прикрытием этой громады по какому-то обширному пространству, обильно поливаемому дождем; тупоносый корпус корабля висел над ней, как огромная гора из черного стекла, исполинский плоский нож, готовый рассечь Вселенную до основания, до самого донышка...

— Йиме! — проскрежетало что-то. Она заставила себя открыть один глаз. Ага. Перед ней по-прежнему стояла эта странная крохотная кукла, согнувшись под неестественным углом.

— То? (Что?)

— Не делай этого. Не проваливайся. Не уходи. Будь со мной.

Ей захотелось рассмеяться, но она не смогла. Не проваливаться? Не уходить? Куда бы она могла уйти? Она поймана, она в ловушке.

Кукла подошла к ней на коротких толстых ножках, походка ее была ужасно неловкой. В одной ручке кукла что-то держала, вроде иголки с продернутой в ушко блестящей ниткой. Нить уходила за спину куклы, где между двух наклонных плитообразных поверхностей лежал узкий участок полной тьмы. Зрелище двух очень близких, почти сходящихся поверхностей за спиной куклы показалось ей знакомым, но отчего-то неправильным, искаженным.

В другой ручке кукла тоже что-то сжимала. Игрушка подковыляла так близко к ее голове, что она больше не могла ее толком видеть. Но чувствовала. Маленькое тело куклы протискивалось где-то совсем рядом с ее головой.

— То ты делаешь? — спросила она. Что-то холодное надавило на шею. Она попыталась пошевелиться. Подвигать, все равно, чем. Глазные яблоки и веки работали. Рот тоже, но не до конца, губы плохо ее слушались, сомкнуть их и нажать ими друг на дружку стоило немалого труда. Лицевые мышцы более-менее в порядке. Язык, горло, дыхательный аппарат: немножко. Пальцы на руках? Не слушаются. Пальцы на ногах? Тоже. Мочевой пузырь? Она чувствовала какое-то напряжение. Чудесно. Если очень постараться, она сможет описаться.

Всеми остальными частями тела, туловищем и головой она пошевелить не смогла.

Внезапно картинка наклонной плоскости за спиной куклы обрела смысл, и она сообразила, что находится на борту корабля. В той же гостиной, где и раньше, когда началось внезапное ускорение. Ускорение? Разве корабли ускоряются?

Это был пол, вывернутый и прижатый к стене. Она лежала на стене. Пол соприкасался со стеной, утыкался в нее. Ее зажало там, где пол утыкался в стену. Очевидное объяснение неспособности двигаться.

— Что? — пропищала кукла, перебравшись через ее лицо на другую сторону шеи.

— То ты делаешь? — повторила она.

— Я подключил к тебе микропакет экстренной медицинской помощи и пытаюсь подтащить тебя к тому месту, где лежит другой пакет, так близко, как это в моих силах. Он в нескольких метрах от тебя.

— А я оукке?

— Ты в ловушке? — повторила кукла, сражаясь с каким-то препятствием, недоступным ее зрению. — Да, Йиме, боюсь, что ты в ловушке.

Она ощутила и краем глаза увидела блеснувшую длинную серебристую нить, затем что-то холодное опять коснулось ее шеи, на сей раз с другой стороны. Игла пронзила плоть, но боли не было. Даже намека. Это ее удивило: было вполне логично ожидать боли от укола, хотя бы небольшой, прежде чем включится система болеподавления.

Разве что... разве что все тело по сути агонизирует, а наркосекреторные миндалины уже выделили вещества-болеподавители в таких количествах, что мозг попросту оглушен чудовищной дозой анальгетиков и утратил способность отличать болевые сигналы от обыкновенных, потому что восприятие всех раздражителей притуплено до крайности; такая малость, как игла медицинского аппарата, протыкающая плоть, в ее нынешнем состоянии едва ли достойна внимания.

Наверное, так оно и было. Она в западне. Обездвижена, зажата внутри расколошмаченного, изуродованного корабля. Едва дышит, все тело в буквальном смысле почти по стенке размазано. Невеселые перспективы, если это так. Но это единственное правдоподобное объяснение.

Она подумала, что ведет себя на удивление тихо и спокойно. Впрочем, что было толку паниковать?

Она сглотнула, потом прошептала:

— Аого ера ут оиосло?

— Какого хера тут произошло? — расшифровала ее вопрос кукла, закончив возиться с ее шеей и вновь оказавшись в поле ее зрения. Теперь игрушка встала немного дальше, чем в прошлый раз, поэтому смотреть на нее было легче. — Мне — нам — нанесло сокрушительный удар что-то очень мощное: либо сама бальбитианская структура, хотя если это так, то она проявила неслыханные доселе боевые возможности, либо же... ошивавшийся поблизости ЭТ-корабль. Мы только что покинули атмосферный пузырь бальбитианского хабитата. Я был вынужден перейти в гиперпространство прямо изнутри пузыря — у меня не было выбора, в противном случае нас бы просто размазали. Это очень старый и грубый способ, и мы по-прежнему находимся под атакой. Я попытался дать отпор, но понятия не имею, удалось ли мне поразить врага: мои немногочисленные орудия довольно сильно пострадали. Мне пришлось отстреливаться ракетами и капсулами гиперперехода, используя их как мины — решение отчаяния, но я потерял ориентацию в четырехмерном пространстве и вынужденно пропахал Решетку вплоть до ближайшего междоузлия, чтобы нас не разнесло в щепки. Сейчас мы дрейфуем, утратив сцепление с Решеткой.

— Ы оешь аать, о ас аетно ыеали.

— Нет, не совсем, — пропищала кукла. — Нас действительно выебали, и даже очень жестоко, однако мы остались живы, и это очень хорошо, тебе так не кажется? Более того, у нас очень неплохие шансы на спасение.

— Ада?

— Правда-правда. Моими стараниями, а также благодаря твоим системам болеподавления и ранозаживления, тебя удалось перевести в стабильный режим и даже принять кое-какие меры по срочной терапии. Тем временем я отбиваюсь от тех, кто нас атаковал, мои собственные системы стабилизации и ремонта работают по полной, а сигналы бедствия, которые я успел подать перед сбросом полевой структуры, как и сам абляционный шлейф, видны на достаточном удалении от нас, чтобы кто-нибудь их заметил и пришел на помощь. Я склонен полагать, что помощь уже спешит к нам, в этот самый момент, когда я с тобой говорю.

Она попыталась недоверчиво нахмуриться. Это потребовало поистине нечеловеческих усилий.

— Иде уклы?

— В виде куклы? Все остальные мои выносные модули либо взяты противником под контроль, либо повреждены каким-то иным образом, либо чересчур велики, чтобы успешно действовать в такой тесноте. Кукла эта у меня валялась в загашниках еще с тех времен, как я однажды вез группу детишек. Я не стал ее утилизировать, а сохранил по соображениям, которые вполне можно назвать сентиментальными. Я оставлю ее здесь, с тобой, если тебе по силам удерживать себя в сознании. Но лучше, если ты немного поспишь, раз уж мы наконец переместили тебя к основному медпакету и присоединили к его системам жизнеобеспечения. Я нескоро смогу тебя оттуда отцепить.

Она обдумала его слова.

— Спа, — вымолвила она.

Но, уже соскальзывая в беспамятство, она вдруг подумала: Стой! Мне нельзя спать! Что-то очень важное... она отчаянно напрягла меркнущее сознание, пытаясь вспомнить, о чем ей нужно рассказать.

Ей это не удалось.

— Эта штукенция преследует нас, — хмуро сказал Демейзен, — и приближается. Что за херь? Она что, на обгон решила пойти?

— Ты уверен, что это не беспилотная боеголовка? — спросила Ледедже. Она попросила корабль вернуть изображение преследователя обратно на экран модуля — ей так было спокойнее. По крайней мере, хоть какая-то возможность самой следить за тем, что творится у них, так сказать, сразу за спиной. Гранулема в центре экрана выглядела так же, как и раньше. Пара оттенков серого не сдвинулась по цветовой шкале.

— Кем бы — чем бы — она ни была, — сказал аватар, — я сомневаюсь, что она рассматривает себя как одноразовый боеприпас. Так что ее вряд ли можно назвать боеголовкой или ракетой в классическом смысле этих слов. Но она летит прямо за нами, и ее поведение заслуживает определения ... частично враждебного.

— А когда ты удостоишь его определения вполне враждебного?

Демейзен пожал плечами.

— Когда она выйдет на позицию, где стала бы доступна локаторам обыкновенного скоростного наступательного корабля класса «Палач». До сих пор она и не подозревает, что я ее вижу, так что у меня нет строгих оснований рассматривать ее как врага. Но вскоре она подойдет на такое расстояние, на каком бы ее заметил и обыкновенный скромняга-«Палач». Тогда, если она хочет вести себя вежливо, она обязана будет окликнуть нас.

— Когда это случится?

— Если ничего не изменится, при сохранении нынешнего соотношения скоростей... через два часа. — Аватар прищурился. — Тогда мы уже подойдем вплотную к системе Цунга, где располагается Диск. Разве не забавное совпадение? — Аватар явно не ожидал ответа, поэтому Ледедже промолчала. Демейзен постучал ногтем по одному из передних зубов. — Немного беспокоит меня следующий маленький нюанс: эта штуковина, по всей вероятности, ожидает, что я замечу ее на полпути к моему пункту назначения... в предположении, разумеется, что это система Цунга, поскольку такое предположение не лишено здравого смысла. — Аватар понизил голос, теперь он скорее бормотал себе под нос, чем говорил вслух. Ледедже хранила молчание. — Но я замедляюсь, я уже сбросил скорость почти вдвое, и она не могла не учуять этого своими сенсорами, — продолжал Демейзен очень тихо, сидя вполоборота к экрану. — И, если уж быть параноиками до конца, не является ли уже само по себе враждебным актом сохранение ею полной скорости и атакующей траектории в таких обстоятельствах? Пока что она не проявляет желания замедлиться или уйти с избранного курса.

Аватар коротко рассмеялся и поднял брови.

— А ты какого мнения, Ледедже? Что нам делать?

Она подумала, прежде чем отвечать.

— Принять самое умное решение?

Демейзен прищелкнул пальцами.

— Блестящий совет, — произнес он, разворачиваясь в кресле, чтобы взглянуть на экран. — Не следует, однако, упускать из виду, что, когда такое решение приходит тебе на ум, возможность его осуществить уже частенько миновала. Но это не наш случай. — Он обернулся взглянуть на нее. — Есть очень, я подчеркну это слово, очень небольшая вероятность, что наши дела обернутся скверно, Ледедже. На такой случай мне стоит приготовиться к бою.

Аватар широко усмехнулся, его глаза засверкали.

— Вряд ли тебя это ужасает.

Демейзен расхохотался, но потом внезапно посерьезнел, будто его задела ее реплика.

— Дело в том, — сказал он, — что грандиозные космические сражения между большими дядями — отнюдь не та сцена, на которой желательно выступление такой молоденькой девушки, как ты. Мне бы следовало спровадить тебя в безопасное место. Прямо сейчас ты, безусловно, находишься в полной безопасности и здесь, внутри меня, но все может измениться в мгновение ока. Тогда ты рискуешь обнаружить себя в челноке внутри одной из моих подсекций или даже отделиться с ним от основного корабля и отойти на некоторое расстояние. А может, ты окажешься в доспехо­костюме или даже обычном гелекоконе всего в нескольких миллиметрах от смертоносного вакуума. И все это может случиться без предупреждения, понимаешь? Жаль, что у тебя нет нейрокружева, мы бы в случае чего воскресили тебя по его психослепку. Ты стала бы почти такой же ударопрочной, как я... Хе. Ладно, не бери в голову. Ты вообще носила когда-нибудь гелекокон?

— Нет.

— Правда? Я думал, что носила. Ну ладно, не бери в голову. В этом нет ничего особенного. Вот как он выглядит.

Прямо перед креслом Ледедже из пола выросло серебристое яйцо. В следующее мгновение яйцо с тонким хлопком исчезло, а на его месте оказался некий сумасбродный гибрид медузы и тонкого презерватива размером и формой со взрослого человека. Она только посмотрела на него.

Кокон напоминал человека, чью кожу сделали прозрачной и затем ободрали заживо.

— И это космоскаф? — недоверчиво спросила девушка. В ее представлении космоскафандры были куда более сложными объектами. И значительно более объемистыми.

— Тебе стоит опорожнить мочевой пузырь и кишки, прежде чем залезть в него, — участливо сообщил Демейзен, ткнув пальцем в направлении жилой ячейки челнока. Та, как по мановению волшебной палочки, превратилась в сияющий компромисс между высокотехнологичной ванной, душевой кабинкой и туалетом. — После этого просто растяни его руками и заберись внутрь. Об остальном позабочусь я.

Она потрогала гелекокон, взвесила его на руке. Тот оказался тяжелее, чем ей казалось по внешнему виду. Присмотревшись внимательнее, она различила множественные прослойки костюма — те казались даже тоньше, чем обычные кожа и ткани, а границы слоев отливали всеми цветами радуги. Некоторые слои были явно толще остальных, они казались и менее прозрачными, почти матовыми. Это делало костюм визуально прочнее, но ненамного.

— Думаю, с моей стороны было бы весьма наивно поинтересоваться альтернативными моделями.

— Это не просто наивно, это неосмотрительно и бессмысленно, если быть точным, — ответил аватар, — но если кокон кажется тебе слишком непрочным и тонким, не беспокойся. Есть еще внешний слой доспехов, эту броню надевают поверх геля. Я тебе уже подобрал такие доспехи. — Он снова показал в сторону многофункциональной душевой кабинки, которая устаканилась в новой конфигурации. — Теперь отправь свои биологические потребности. И не мешкай.

Она посмотрела на аватара, но тот уже отвернулся к экрану.

Пришлось ей слезть с кресла и направиться к душевому отсеку.

— А тебе разве не нужно пописать и покакать? — язвительно окликнула она его оттуда. — В этой человеческой форме?

— Нет, — сказал аватар, — не в буквальном смысле слова. Но я могу. Точно так же, как мне было бы несложно есть и пить, если б это возымело нужный общественный эффект. Органика просто прошла бы насквозь. Хотя — в случае относительно твердой пищи — в пережеванном и измельченном виде. Пригодная к повторному употреблению, конечно, если я не продержал ее внутри достаточно долго, чтобы там начали развиваться какие-нибудь микроорганизмы. Так что в каком-то смысле я могу рыгать, ссать и пердеть. Некоторые люди находят это забавным и с удовольствием поедают то, что прошло через организмы аватаров. Понятия не имею, зачем им это. Но таковы уж люди.

— Жаль, что я вообще об этом спросила, — пробормотала Ледедже, подтираясь.

— Ха! Уж я думаю, — отозвался аватар довольным тоном.

Иногда ей случалось забывать, какой хороший у него слух.

Она для виду помочилась и подняла гелекокон с пола. Матовые, почти непрозрачные участки располагались преимущественно на спине. Или на груди. Трудно было сказать навскидку. Они были слегка конической формы, вытянутые в длину, как прозрачные, но сильные мускулы.

Она полюбовалась на себя в Отражатель. Татуировка была как зимняя буря, замерзший вихрь черных линий, разметавшийся по всему ее телу. Она убила кучу времени с тех пор, как они сбежали со всесистемника, обучаясь управлять татуировкой. Она теперь умела делать линии толще и тоньше, менять их число, цвета и коэффициент отражения света, выпрямлять или закручивать, делать волнистыми, свивать в завитки и спирали, превращать в круги, прямоугольники или придавать любую другую геометрическую форму по своему желанию. В память татуировки были заложены многие тысячи узоров.

Она покосилась на серебряное кольцо, которое носила на левой руке.

— А как насчет терминала? — спросила она.

— Не беспокойся, костюм сам подстроится.

Она передернула плечами.

Ну ладно, валяй. Она шагнула вперед и наступила ступнями на то, что в костюме соответствовало носкам. Там не было никаких видимых отметок, куда ставить ноги. Сначала ничего не случилось, и она даже успела подумать, все ли правильно делает и не лучше ли отойти на пару шагов и попытаться как-то натянуть гелекокон на себя. Потом гелекостюм внезапно ожил, распрямился, вытянулся вверх, оплел ее ногу, пополз по коленям и бедрам, окружил туловище, спустил два ответвления по кистям рук и напоследок собрался в складчатый рюш или воротничок вокруг шеи.

Он двигался даже быстрее, чем татуировка, когда меняла рисунок. В гелекоконе не было ни холодно, ни тепло, его температура примерно соответствовала температуре ее крови. Как и татуировку, она его почти сразу перестала ощущать.

— Он остановился у меня на шее, — сообщила она.

— Так и должно быть, — отозвался Демейзен, — он не пойдет дальше, пока нет непосредственной опасности.

— А как можно приказать ему пойти дальше?

— Скажи Поднять шлем или просто окликни его. Эй! или как там у вас это заведено; мне говорили, что этого достаточно.

— Он... разумен? — не поверила она. Это восклицание больше походило на крик ужаса, чем ей бы хотелось.

— Ножеракета — и та умнее, — ответил аватар насмешливо. — Но он понимает человеческую речь и способен поддерживать разговор. Он должен охранять тебя от всякой внешней угрозы, даже когда ты спишь, Лед. Он не может быть чересчур глуп.

Ее глаза полезли на лоб, дыхание сперло, она почувствовала, как ее поднимает на цыпочки.

— Эта хрень только что вставила мне что-то типа анальной затычки и маточной спирали, — сказала она, следя за тем, чтобы голос оставался повышенным на несколько тонов. — Это, надо полагать, тоже часть стандартной последовательности его действий?

— Угу. Но это тоже можно настраивать и регулировать. На тыльной стороне предплечья есть контрольные точки, и на подушечках пальцев тоже; ну, как с татуировкой, ты знаешь. Он может работать в камуфляжном режиме и принимать любой цвет по твоему желанию. Если оттенок покажется тебе слишком резким, ты всегда можешь его приглушить. Все условия для застенчивых девочек, разве нет?

Она снова посмотрела в Отражатель. Гелекокон не отражал свет, как она сперва решила. Она могла видеть под ним ставшую уже привычной татуировку. Гелекостюм оставался почти невидимым, за исключением серых тонких линий, словно бы окаймлявших края ее тела. Казалось, что эти серые полоски прочерчены прямо в воздухе.

— Он умеет говорить? — крикнула она.

— Угу-мм, — ответил аватар.

— А тебе не пришло в голову нас познакомить? — спросила она. — Мне это показалось бы уместным.

— Он хорошо воспитан и никогда не заговаривает с дамой первым, — сообщил Демейзен. — Костюм, скажи Привет!

— Привет, — произнес гелекостюм. Она подскочила от неожиданности. Голос был мягкий, холодноватый, бесполый. Источники его располагались словно бы сразу под каждым ее ухом.

— Ну, привет, — сказала она.

И поняла, что улыбается, как последняя дура.

— Госпожа Юбрек? — уточнил костюм.

— Вы угадали! — Она рассмеялась чуть громче и сердечнее, чем это входило в ее изначальные намерения.

— Не были бы вы так любезны позволить мне запустить микроволоконца в ваши ушные раковины, чтобы мы могли общаться напрямую?

— А это обязательно? — спросила она, почему-то перейдя на шепот.

— Желательно, — ответил гелекокон. — Компоненты оборудования воротничка подготовлены к восприятию глоттированной речи. Это значит, что в случае необходимости мы сможем общаться, не привлекая постороннего внимания.

— Ладно, — согласилась она. — Давай.

Пауза. Она ничего не почувствовала. Потом в ушах что-то коротко зазвенело, как очень тихий колокольчик.

— Это оно? — уточнила она.

— Да, — ответил голос гелекостюма. Его звучание слегка изменилось. — Тест: слева, справа, — сказал он, соответствующим образом перемещая кажущийся источник звука относительно центра ее головы. — Все в порядке?

— Кажется, да, — сказала она.

Новая пауза.

— Нет, костюм, я не подслушиваю, — сказал Демейзен.

Ледедже набрала воздуху в грудь.

— Костюм, подними шлем, пожалуйста.

Шлем гелекокона сомкнулся вокруг ее головы почти в то же мгновение, как затих последний звук этого приказа. Он выскочил из воротничка с тихим свистом.

Она понимала, что теперь ее голову что-то окружает, но не видела, что именно. На зрении присутствие шлема никак не сказалось. Она могла моргать. Поднеся пальцы к глазам, она обнаружила, что каждая глазница прикрыта какой-то невидимой выпучиной. Она расслабила стиснутые челюсти и высунула язык. Такая же выпучина закрывала ее рот, но теперь растянулась, следуя за языком. И такие же выпуклости прикрывали каждую ноздрю.

— Чем я дышу? — тихо спросила она.

— Воздухом, наверное, — крикнул аватар.

— Воздухом из окружающей среды, — подтвердил гелекокон. — Я зарядил резервные емкости сжатым воздухом модуля в качестве меры предосторожности, однако я способен снабжать вас кислородом, синтезированным в реакторе из выдыхаемого вами углекислого газа.

— Реакторе? — переспросила Ледедже обеспокоенно.

— Химическом реакторе, — уточнил костюм.

— А-а.

— О, то, о чем ты привыкла думать как о настоящем реакторе, тут тоже есть, — прокричал Демейзен от экрана.

У нее было такое впечатление, что он наслаждается происходящим.

— Стандартный микрореактор на реакции аннигиляции материи и антиматерии, — объяснил костюм.

У Ледедже округлились глаза.

— Опустить шлем, — скомандовала девушка. Шлем тут же утянулся в воротничок.

— А можно сделать его черным? — спросила она.

Костюм стал черным с матовым отливом.

— Пускай тот участок, под которым находятся контрольные точки татуировки, останется прозрачным.

Участок гелекокона над ее левым предплечьем сделался прозрачным. Когда она коснулась этого места, ей показалось, что там кокон истончился до субмиллиметровой толщины, обеспечивая почти полную чувствительность обычной кожи. Она приказала линиям татуировки стать толще, и лицо ее почернело. Довольная, она вышла из душевой кабинки.

— Все в порядке, — сказала она. — Я с ним освоилась. А теперь что?..

Она остановилась в паре шагов от кресел.

— Какого хера?.. — начала она и остановилась. — Ой, я забыла про доспехи. — В среднем кресле челнока сидело, чуть наклонившись вперед, что-то вроде воина древних времен. Доспехи были гладкими и ярко сверкали, отражая свет. Толщиной они, наверное, раза в три-четыре превосходили гелекокон. Вместо головы у доспехов было некое подобие мотоциклетного шлема с черным экраном визора.

— Да, — согласился Демейзен, — тебе понадобятся доспехи.

Он смерил ее взглядом.

— Ты очаровательна, — сказал он.

— Угу.

Она села назад в свое кресло. Изображение на экране не изменилось, и это ее разочаровало.

— А теперь что?

— Теперь, — сказал аватар, — ты облачишься в доспехи.

Она посмотрела на Демейзена.

— Это просто мера предосторожности, — сказал он, пренебрежительно взмахнув руками.

Она встала. Доспехи поднялись ей навстречу, куда мягче и плавнее, как ей показалось, чем мог бы привстать человек. Они сделали шаг вперед и остановились перед ней, а потом расползлись, будто облезлая кожура, и молниеносно продублировали ее профиль, отобразив каждую часть ее тела: ноги, руки, туловище, все. В немного уплощенном виде, разумеется.

Она тоже сделала шаг вперед и осмотрела доспехи.

Погляделась в их сверкающую зеркальную поверхность и нервно глотнула. Оглянулась назад.

Демейзен сидел, уставившись в экран.

Он, казалось, заметил, что она замялась, и оглянулся.

— Что там?

— Ты, — начала она и запнулась, прочистила горло, — ведь не причинишь мне вреда, правда? — И тут же у нее вырвалось то, что она не намеревалась произносить. — Ты обещал.

— Да, я обещал, Лед, — он мгновение глядел на нее с непонятным выражением, потом усмехнулся.

Она кивнула, повернулась и вошла в доспехи. Костюм тихо сомкнулся вокруг нее, мягко прижав гелекокон. Казалось, он совсем ничего не весит. Шлем не закрылся полностью: экран визора уполз вверх, не ограничив поле зрения.

— Пройдись, — сказал Демейзен, не глядя на нее.

Она сделала несколько шагов, подсознательно ожидая, что костюм потянется за ней или свалится на пол. Вместо этого доспехи двигались так, словно они гуляли с ней рядом. Она подошла к креслу и осторожно села в него, стараясь как можно аккуратнее передвигать свой новый серебристый скаф.

— Я себя чувствую, как настоящий космический воин, — сказала она аватару.

— Но ты не воин, — ответил Демейзен, — это я воин.

Он ослепительно улыбнулся.

— Ура. Так что теперь?

— Теперь мы постараемся сфокусировать внимание нашего энтузиаста обгонов по скоростной трассе на том, что будет выглядеть в точности как луч сканера корабля класса «Палач», пущенный назад по курсу. Это его немного остепенит.

— А это не будет выглядеть подозрительно?

— Не слишком. Корабли — особенно старые корабли, в частности, старые военные корабли — часто так поступают. Сплошь и рядом. Просто на всякий случай.

— А ты часто что-то находишь?

— Практически никогда.

— А все ли старые корабли так... прытки?

— Те, кто выжил? Да, — сказал Демейзен. — Встречаются среди нас и откровенные параноики. Мне вполне позволительно круто развернуться и нацелить первичный передний сканер прямо назад, просто чтобы убедиться, что ко мне никто не подкрался втихаря. Конечно, я это ненадолго. Это немного страшно, все равно что бежать спиной вперед в темноте.

Аватар рассмеялся.

— Но не так страшно, как украдкой красться за кораблем, который, как ты полагаешь, ничего об этом не знает, и внезапно угодить прямо под луч переднего сканера корабля класса «Мерзавец», так чтобы ты весь аж заискрился и заблестел. — Аватар какое-то время сидел, с наслаждением внимая отзвукам собственных слов. — Ну ладненько, начнем.

Ледедже посмотрела на экран.

Гранулированная структура в центре дисплея изменилась. Теперь она была похожа на слегка закругленную по краям черную снежинку с осью симметрии восьмого порядка.

Пауза.

Она увидела, как брови Демейзена круто заломились.

— А? — нарушила молчание Ледедже через несколько мгновений. — И? Что происходит?

— Ебать-копать, — протянул Демейзен. — Они увеличивают скорость. И очень резко.

Ледедже посмотрела на экран и никаких перемен не заметила.

— Что ты намерен делать? — спросила она у аватара.

Демейзен посвистел сквозь сжатые зубы.

— Ты бы знала, как меня одолевает искушение просто прыгнуть и оставить их с разинутыми ртами. Или просканировать их в режиме полной боевой готовности, а потом приветственно заорать: Ау, собратья-космопроходцы! Чем могу помочь? — Аватар тяжко вздохнул. — Но мы узнаем о них больше, если еще ненадолго задержимся под личиной скромненького невинного «Палача»; они догонят нас приблизительно через сорок минут. — Демейзен посмотрел на девушку взглядом, который, вероятно, должен был ее успокоить. Получилось не слишком убедительно. — Но ты все это не принимай всерьез. Думаю, что ты скоро сможешь вылезти из этих доспехов.

— Мне в них очень уютно.

— Правда? Ну, смотри. В любом случае, тебе лучше будет в безопасном местечке, когда и если я перейду в полную боевую готовность.

— Заступишь на боевой пост? — уточнила она.

Демейзена будто бы огорчили ее слова.

— Это ужасно старое выражение. Оно возникло еще в те времена, когда на кораблях были команды, экипажи, а люди из этих команд, в свою очередь, не могли постоянно оставаться в полной готовности к битве. Но... да.

— Я могу чем-то помочь?

Демейзен расплылся в улыбке.

— Девочка моя, ты хоть знаешь, когда Культура преодолела этап развития, на котором люди, как замечательны и интересны они бы ни были во многих других отношениях, еще могли на что-то пригодиться в серьезном космическом сражении, а не только восхищаться красотой взрывов или, в некоторых случаях, добавлять к ней кое-что от себя? Девять тысяч лет назад. И это одна только Культура.

— Добавлять кое-что от себя?

— Химию менять, цвета регулировать... Ну, ты поняла.