Черта прикрытия

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Она проснулась и огляделась вокруг.

Она покоилась в медицинском коконе стандартного вида, требовавшем нерегулярного человеческого надзора, в столь же стандартной палате больницы или какого-то еще медицинского учреждения. Палата могла находиться где угодно — на корабле или на хабитате.

С ней было все в порядке. Физически она была совершенно цела, хотя со всех сторон ее тело слегка стискивала противоперегрузочная пена, а голову опоясывали какие-то бандажи, из-за которых она не могла свободно ею двигать. Показатели болеиндикаторов минимальны. Быстрая оценка телесного ущерба показала, что она проходит процесс восстановления после множественных переломов почти всех основных костей. Травмы мозга нет, основные внутренние органы слегка пострадали, но их функционированию это сейчас не грозило. Обширное поражение тканей тоже легко излечить. Спустя пару дней она уже сможет передвигаться самостоятельно. Еще денек, и здоровье придет в шаткую норму, а еще через день полностью вернется к обычному состоянию. Она могла сгибать-разгибать руки и шевелить пальцами. На обеих руках лечебной пены не было. Она попробовала помахать ими и преуспела в этом; медицинский кокон показался ей полужидким. Подняв левую руку, она почувствовала натяжение противоперегрузочной пены: мышцы напрягались и расслаблялись, но пострадавшие кости оставались неподвижны.

— Ну что ж, — сказала она, — а теперь-то где мы?

— Госпожа Нсоквай! — прозвучал вежливый голос, похожий на голос корабля. Или, может быть, голос самого корабля. Или хотя бы пангуманоида, прилагавшего все усилия, чтобы голос его звучал убедительно. В поле зрения вплыл корабледрон, в целом похожий на луковицу, но сильно сглаженных очертаний, как огромный галечный камень. — Добро пожаловать на борт. С вами говорит корабль Культуры Я так считаю, это я.

— О, — сказала Йиме, — я рада встрече с вами. Я вас везде разыскивала, но вы нашли меня первым. А что с Бодхисаттвой?

— К сожалению, он серьезно пострадал. Я удерживаю то, что от него осталось, в своей полевой структуре и постараюсь передать его первому встречному всесистемнику. Повреждения так значительны, что я опасаюсь, не проще ли будет переселить Разум на новый корабль. Большая часть физической оболочки, к сожалению, годится только на переработку. Как бы там ни было, в скором времени мне, вероятно, придется предложить Разуму Бодхисаттвы покинуть изувеченные обломки своего корабля и перебраться ко мне на временное жительство во всех своих формах, чтобы я мог выбросить обломки судна в пространство и восстановить привычную структуру своих полей. Это значительно улучшит мои оперативные характеристики.

— А почему?

— Потому что, госпожа Нсоквай, мы летим на войну. Или туда, где она в очень скором времени разгорится, если этого уже не случилось.

За долгие годы активной сексуальной жизни Вепперс немало попотел над тем, чтобы обучиться искусству управления ритмами и стадиями сексуального слияния, а на каждом этапе получать максимально возможное удовольствие. Это была трудная, но несомненно благодарная задача. Когда ему хотелось сдержать себя, он намеренно думал о скучных, никак не связанных с половой жизнью вещах, а когда стремился достичь оргазма, призывал на помощь воспоминания о самых восхитительных мгновениях прошлых сексуальных эскапад. Неприятный побочный эффект от продления жизни состоял в том, что в эти дни, когда он уже был очень стар, эпизоды, приходившие ему на ум, всегда выглядели в его воображении лучше, чем тот половой акт, которым предстояло заняться здесь и сейчас, но он решил, что такую цену стоит уплатить.

Тем вечером он как раз трахал Дайамле, одну из великолепных девушек его Гарема. Они возлежали на роскошной кровати в хозяйской спальне убруатерского дома, а Соне стояла и смотрела на них. Соне — это была вторая, наряду с Плёр, Импрессионистка его труппы; она могла принимать любое обличье. Сейчас он заставил Соне надеть личину очень известной актрисы и в немногие свободные мгновения строил планы, как бы удачно оттрахать и ее. Но прямо в эту минуту он был занят другим, оседлав своего любимого конька. Его длинные светлые волосы, стянутые на спине в конский хвост, увлажнял трудовой пот. Он поставил себе цель: кончить не позже чем через минуту. Я же ничего больше не требую, подумал он.

Он только этим утром вернулся из поездки на Вебецуа и в ее окрестности, а теперь был твердо настроен наверстать ебаное потерянное время.

Внезапно в комнате прозвучал громкий хлопок, и он замер, крепко вцепившись в идеально очерченные бедра Дайамле. Его чуть удар не хватил, а сама девушка, вплоть до этой минуты издававшая визги и стоны деланного экстаза, неотрывно глядела в одну точку прямо перед собой, где только что появился маленький, по-своему красивый большеглазый инопланетник. Его молочную, слегка отливавшую розовым кожу почти полностью скрывал облегающий серый форменный костюм. Существо материализовалось как раз там, где были навалены подушки и валики, стянутые со всех сторон огромной кровати. При его внезапном появлении некоторые из них разодрались или вообще разлетелись в клочки, в каждом случае извергнув достаточно легких, как пушинки, перьев из набивки в воздух, где они теперь и повисли медленно опадавшей светлой завесой.

У чужака теперь был такой вид, словно он перенесся в спальню из центра снежной бури. Существо без особого результата хлопало себя по бокам и отмахивалось от перьев, взгляд инопланетника бегал туда-сюда.

Дайамле издала короткий испуганный вскрик.

Обычно в ушах Вепперса он звучал, как торжественные фанфары, но теперь нисколько не помог заглушить поднявшуюся в нем бурю разочарования и шока. Он чувствовал себя оскорбленным, даже преданным. Соне упала в обморок и грянулась всем своим весом на кровать, голова ее ударилась в одну из растопыренных голеней Дайамле.

Дайамле жалобно заскулила. Вепперс велел ей убираться. Девушка неумело напялила на талию растерзанную подушку, спрыгнула с кровати, но тут ей словно отказали ноги, и она застыла, воззрившись на низкорослого инопланетника. Потом резко закашлялась, выплюнув перья, и ее пробила мелкая дрожь.

Инопланетянин повертелся из стороны в сторону в перьевом вихре, затем, явно отыскав точку равновесия, подобрался и выкатил грудь. Теперь Вепперс узнал в нем одного из ближайших подчиненных Беттлскруа.

— Господин Вепперс... — начал чужак, посмотрев сперва в лицо, затем на вздыбленный член магната. — О, милостивые небеса! — Он снова поднял взгляд ему в лицо.

— Старший лейтенант Врепт, — представился он и коротко кивнул. — Прежде чем продолжить, подчеркну, что я отвечаю за свои действия непосредственно перед высокочтимым Беттлскруа-Бисспе-Блиспином III.

— Да какого, вы думаете, хера вы тут делаете? — завопил Вепперс. Это было уже не смешно. Такое не прощают.

— У меня есть для вас важная информация. Мы должны поговорить, — продолжил представитель ГФКФ, покосившись на девушек. Соне валялась на кровати, все еще не придя в себя после обморока, Дайамле же больше не дрожала, только жадно глотала воздух. — Отошлите этих людей.

— Господин, с вами все в порядке? — донесся из-за дверей голос Джаскена. Дверные ручки ходили ходуном из стороны в сторону, их кто-то дергал снаружи. Потом отпустил, и раздались тяжелые гулкие удары. По всей видимости, двери готовились выломать. — Господин?

Вепперс нацелил палец в сторону дверей.

— Сейчас мой начальник службы безопасности вышвырнет вас отсюда, а до тех пор...

— Информация. Поговорить наедине. Немедленно, — раздельно повторил маленький инопланетник. — Задержки недопустимы. У меня приказ.

— Господин? — кричал Джаскен из-за дверей. — Вы в порядке? Это я, Джаскен, со мной двое Зей.

— Да! — крикнул Вепперс. — Подождите там!

Он повернулся к Дайамле.

— Мой халат!

Девушка нагнулась и подцепила халат с пола. Вепперс поднял Соне за золотистые волосы и отвесил несколько чувствительных оплеух по каждой щеке. Это подействовало: девушка тупо заморгала, поднялась и села на постели. У нее был одурманенный вид. Щеки порозовели.

— Вон! — заорал Вепперс на обеих девушек, натягивая халат. — Обе вон! Не запирайте дверей, скажите Джаскену и Зей, чтобы стояли там, где стоят. Расскажете ему, что тут случилось, и ничего больше не говорите никому.

Дайамле завернулась в простыни и потащила Соне к дверям. Вепперс еще услышал, как Дайамле что-то возбужденно объясняет Джаскену, потом двери захлопнулись.

Вепперс обернулся к маленькому инопланетнику.

— Вам известна фраза Лучше бы вы принесли хорошие вести, старший лейтенант Врепт? — спросил он, на коленях забираясь на кровать и садясь перед иномирцем. Даже в такой позе он возвышался над маленьким существом.

— Да, — ответило оно. — Но у меня нет для вас хороших вестей, только дурные. Мой командир, вышеозначенный высокочтимый Беттлскруа-Бисспе-Блиспин III, обязывает меня проинформировать вас, что на Цунгариальском Диске имела место утечка секретной информации. Один из фабрикаторов, занятых строительством кораблей, был поврежден в ходе осуществлявшейся одновременно с сооружением флота диверсионной акции отвлечения внимания, имитировавшей Вспышку дилетантской инфекции. Легкий корабль, принадлежавший ресторианской миссии на Диске, уловил и зарегистрировал признаки присутствия недостроенного корабля внутри вышеупомянутого фабрикатора и разослал эту информацию остальным сотрудникам миссии Культуры на Диске. Те, в свою очередь, известили о случившемся остальные элементы Культуры, после чего приступили к инспекции других фабрикаторов с целью проверить, какие из них заняты сооружением кораблей. Естественно, результаты этой проверки оказались положительны, хотя с нашей стороны предпринимались и продолжают осуществляться закамуфлированные попытки нейтрализовать представителей миссии Культуры и принадлежащее им оборудование. Исходя из вышеизложенного, следует признать, что Культуре и, вероятно, остальным заинтересованным сторонам стало известно о военной флотилии, постройка которой в настоящее время идет на большинстве секторов Диска. До завершения базового кораблестроительного процесса осталось полтора дня, и даже тогда флот будет лишь в первичной готовности, с отключенными накопителями антиматерии. Несколько кораблей Культуры уже направляются к Диску. НР, насколько можно судить, не имеет полного доступа к вышеизложенным разведданным, но они уже проявляют настойчивый интерес к текущему положению дел на Цунгариальском Диске. Мы также располагаем непроверенными отчетами, из которых явствует, что значительные военные силы Реликварии, возможно, уже выдвинуты на боевые позиции или в скором времени займут их. Таково основное содержание моего послания. Есть ли у вас какие-то вопросы, уважаемый господин? Если нет, то на такой случай вышеозначенный высокочтимый Беттлскруа-Бисспе-Блиспин III сообщает, что был бы крайне вам признателен, если вы сочтете возможным раскрыть ему точное расположение ранее обсуждавшихся, но все еще не определенных с достаточной точностью целей, имеющих отношение к запланированной миссии флота, сооружение которого продолжается в настоящий момент. Если же у вас есть вопросы, то было бы крайне желательным, чтобы вы совместили поиск ответов на них с предоставлением нашей стороне вышеуказанных сведений.

Вепперс остался смотреть на маленького чужака с разинутым ртом и провел в такой позе не меньше двух ударов сердца, прежде чем его посетила мысль, а не будет ли достойнее хлопнуться перед инопланетником в обморок.

— Ну что, доброго гребаного дня! — воскликнул Демейзен и обернулся к Ледедже. На его губах играла усмешка, постепенно преобразившаяся в широкую ухмылку.

Она посмотрела на него.

— Есть у меня такое чувство, что вести, которые ты считаешь великолепными, вряд ли покажутся такими уж добрыми кому-то еще.

— Какие-то психи строят целую кучу кораблей на Цунгариальском Диске! — провозгласил Демейзен, откидываясь в кресле. Глядя на единственный экран модуля, он продолжал улыбаться.

— И разве ж это хорошие новости?

— Нет. Это блядская катастрофа, — всплеснул руками Демейзен. — Помяни мое слово: отольются кошкам мышкины слезки.

— Так чего ты лыбишься?

— Так я не могу иначе! Для меня это естественно... Ну ладно, вообще-то могу, — сказал аватар и снова обернулся к ней. На сей раз лицо его выражало такую тоску, что ей немедленно захотелось подойти к нему, крепко обнять закованными в доспехи руками, похлопать по спине и заверить: все будет в порядке! И хотя Ледедже тут же сообразила, как легко ею манипулируют, она разозлилась не только на Демейзена, но и на саму себя. Аватар между тем отбросил деланную грусть и расцвел в прежней счастливой улыбке. — Я мог бы им помочь, — признал он, — я всего лишь не хочу этого делать. — Он снова всплеснул руками. — Да ладно тебе! Этот аватар, естественно, распознает мое эмоциональное состояние и отображает его в себе, если только я прямо не запрещаю ему это. А что бы ты предпочла? Чтобы я тебе лгал?

— Если впереди катастрофа, — начала Ледедже, пытаясь вложить в голос побольше льда и не заразиться очевидным энтузиазмом аватара, — чему ты так радуешься?

— Начнем с того, что не я ее вызвал! Она не имеет ко мне никакого отношения. А это всегда можно считать бонусом. Но ты пойми, мне с каждой минутой становится все очевидней, что назревает большая драка. Очень скоро начнется именно такая заварушка, для которых я и построен! Я не собираюсь тут распускать перья. Я просто радуюсь возможности вести себя так, как я хочу, солнышко мое, и это все! Я просто сгораю от нетерпения!

— Мы говорим о серьезном столкновении? — уточнила она.

— Да, да, да! — Радостное возбуждение Демейзена достигло предельной точки. Он снова всплеснул руками. Ей показалось, что ему понравился этот переоткрытый на ходу жест.

— Но погибнут люди.

— Люди? Ха, погибнут целые корабли!

Она ответила ему красноречивым взглядом.

— Ледедже, — начал аватар, вытянув в ее сторону закованную в доспехокостюм руку. — Я — военный корабль. Такова моя природа. Меня так задумали и таким построили. Близится моя минута славы, и я не пойму, отчего тебе непостижима обуявшая меня радость. Мне было предначертано провести весь срок активной службы в самой середке безвидной пустоты, тыча метафорическими кулаками в столь же метафорические боксерские груши. Изредка я мог бы приглушить кипение бурлящего котелка разношерстных цивилизаций одним своим появлением — может быть, в компании друзей, но это не обязательно. Принуждать к миру, расписывая угрозы кромешного ада, который бы завертелся в случае, если бы кто-то вызвал к новой жизни давно похороненную идею войны как продолжения политики иными средствами! И вот чью-то безрассудную жопу обуяло такое желание смерти, что нам всерьез угрожает именно такая свистопляска! А у меня появился реальный шанс прославиться, деточка, как же ты этого не поймешь?!!

Когда аватар произносил слово «прославиться», его брови поползли вверх, голос подскочил сразу на пару тонов и стал значительно громче. Даже сквозь армированные перчатки она почувствовала его крепкое рукопожатие, завершившее вдохновенный монолог.

Ледедже в обеих своих жизнях ни разу никого не видела таким счастливым.

— А что же будет со мной? — тихо спросила она.

— Ты вернешься домой, — ответил аватар. Он покосился на экран, в центре которого по-прежнему висела огромная черная снежинка-многоножка. — Я мог бы отправить тебя туда сию же минуту, в челноке, а сам бы занялся неотложными делами. Но беда в том, девочка моя, что эти говнюки, кем бы они на поверку ни оказались, могут принять тебя за боеголовку или какой-нибудь другой снаряд, а то и выпалить по тебе просто для тренировки систем селекции целей. Так что, боюсь, тебе придется подождать, пока я с ними не разберусь. — Аватар одарил ее странным, долгим взглядом. — К сожалению, это опасная работенка. Так что не убегай далеко. — Демейзен глубоко вздохнул. — Ты боишься умереть, Ледедже Юбрек?

— Я как-то раз уже умерла, — сказала она.

Он развел руками и воззрился на нее с искренним интересом.

— И как там, на том свете?

— Я хлебала говно ложками.

— Хороший ответ, — сказал он и, поудобнее расположившись в командном кресле челнока, переключил все внимание на экран. — Давай-ка выпалим в одного из них, просто чтобы проверить. Спишем это на прискорбную ошибку, если что. Только от них зависит, не превратится ли она во вредную привычку.

Ледедже увидела, как кресло само собой подстроило форму по очертаниям тела аватара, выдвинув многочисленные подножки, подлокотники, подголовники и массажные опоры для спины. Затем что-то задвигалось вокруг нее самой и под ней. Она сообразила, что ее собственное кресло выкинуло такую же серию фокусов, плотнее прильнув к ней. Между гелекостюмом и внешними доспехами возникла еще одна защитная прокладка. Ее что-то мяло и тискало, она завозилась, подалась назад, устраиваясь так, чтобы придирчивое кресло осталось довольно соответствием ее позы новоизбранному контуру.

— А теперь пустим пенку, — возвестил Демейзен.

— Что? — переспросила она, и на ее лицо тут же опустился шлемовизор. В челноке стало темно, однако обзорная система визора в каком-то смысле компенсировала отсутствие видимых источников света. Синтезированное по данным сенсоров изображение представляло собой довольно точную картинку кипящей и пузырившейся, словно бы раскаленной докрасна, жидкости, наполнявшей пространство, где она прожила крайние двадцать дней; темно-красная приливная волна быстро докатилась до ножек кресла и поползла вверх, захлестнув ее облаченное в доспехи тело. Вскоре пена покрыла все вокруг, в том числе и стекло визора, и на краткий миг она осталась в полной темноте, да так неожиданно, что почти ослепла, а потом аватар заговорил снова:

— Что бы ты предпочла? Вид космоса вокруг нас или какую-нибудь заставку, чтобы скоротать время?

Внезапно визор показал ту же картинку, которая прежде была выведена на экран модуля, но повернутую под непривычным углом. В центре по-прежнему застыла черная восьминогая снежинка, но выглядела она как-то неправильно.

— Ты бы это, спросил моего согласия, прежде чем обездвиживать, — сказала Ледедже. — Я недолюбливаю неподвижность и замкнутые пространства.

— Я забыл, прости. Костюм может просто отключить тебя на все время ... короче, пока все не закончится.

— Нет уж, спасибо.

— Тогда подумай как следует: вид реального пространства и веселухи в нем или что-то другое: что-нибудь совсем для расслабухи, комедия со смыслом, пиршество для острого, как лезвие бритвы, ума, буйно веселящий фарс, захватывающая драма о человеческих отношениях, исторический эпик, учебная документалка, бродилка на природе, чистое искусство, порнуха, ужасы, спорт, новости?

— Вид из реального пространства, пожалуйста.

— Сделаю все, что в моих силах. Но все может закончиться слишком быстро, чтобы ты успела рассмотреть зрелище в подробностях — если вообще что-то произойдет. Но приготовь себя к разочарованию от бездарно слитого финала. Есть некоторые шансы разрешить назревающий конфликт мирным путем. Эти недоноски в последний момент, как правило, обсираются.

— Если ты так пытаешься скрыть свои истинные чувства, то получается это у тебя на редкость скверно, — сказала она кораблю. — Остается надеяться, что твои приемы космического боя тоньше и эффективнее.

Аватар рассмеялся.

И вдруг ее с головой накрыла тишина. Она слышала, как где-то очень далеко бьется ее сердце. Потом послышался шум, подобный задержанному в груди вдоху, и голос аватара тихо произнес:

— Та-а-ак...

Черная снежинка на экране перед ее глазами ослепительно вспыхнула.

И однажды она отыскала неглубокую долину, уставленную железными клетками, которые постоянно орошал кислотный дождь, усиливая терзания заточенных внутри мучеников. Каждый день демоны вытаскивали их из клеток и, не слушая криков и стонов, волокли к скошенным плитам, по которым свежая кровь стекала в булькающий поток. Не сворачиваясь, вязкая жидкость вяло текла по дну долины, пока не вливалась в головной бассейн, расположенный чуть выше маленькой мельницы.

Зависнув над крышей, она била огромными черными крыльями и смотрела, как приближается огромный жукофлайер, прибывший выгрузить последнюю группу тех, кто за плохое поведение временно попал в Ад и уже с трудом сохранял рассудок после туристической поездки вокруг всей Преисподней. Жукообразная машина приземлилась в жарком пылевом вихре, который внес разнообразие в черный кровяной поток, окрасив его патиной, и осыпал мельницу поднятой им спекшейся грязью.

Чуть в стороне от мельницы натужно вращалось колесо, выжимая вопли и стоны из костей, связок и сухожилий, из которых оно было сделано и в которых вопреки здравому смыслу все еще теплилась жизнь.

Каждый взмах могучих крыльев доставлял ей слабую боль.

Чей убила свою тысячу душ, отправила их в небытие, освободила от мучений. С тех пор минуло уже некоторое время. Она по-прежнему не могла определить, как быстро оно течет в виртуальном окружении Ада. Для нее прошло тринадцать сотен дней, иными словами, почти три года по павулианскому счету, которым она пользовалась в базовой Реальности[35].

С каждой новой смертью в нее переходила частичка боли, и в этом лампоголовый владыка демонов, по крайней мере, точно не соврал. Тут болит зуб, там тянет желудок, постоянно ноет голова, в одном бедре точно нерв защемило, каждый раз, как ее когти сжимаются и разжимаются, она точно высекает ими болевые искры, а когда она определенным образом напрягала крылья, их сводила нестерпимая судорога... тысяча почти неисчислимо малых частиц муки от укусов, уколов, растяжений, вывихов, язв, царапин, потертостей — каждая могла обосноваться в уже облюбованном другой месте или найти себе свежее, нетронутое дотоле гнездилище по собственному предпочтению. Она уже давно бросила себя обнадеживать, будто в ее истерзанном огромном темном теле не найдется таких нетронутых мест, потому что они обнаруживались раз за разом. Она вспоминала, как под конец своей жизни в Убежище стала Верховной Матерью. Тогда ее тело тоже болело, ныло, саднило.

Но там смерть хотя бы исполняла свою функцию, даруя спасение от страданий.

Никакую боль она не могла выделить особо, и даже все вместе они не сильно ее ослабляли. Однако все они ее грызли, каждая играла отведенную роль, заполняя дни ее нынешнего бытия непрерывной, неизбывной, истирающей терпение мукой, и хуже всего было то, что она постоянно ворчала на себя, жалела и корила за то, что так повелась на разводку, дала себя в это втянуть.

Но она все еще способна была подниматься в воздух и много летала, изучая горемычную географию Преисподней. Ее видели. Ее полеты принимали за знамения. Ей поклонялись, как божеству. Но она еще не отдавала себе полного отчета, что сделалась элементом новоявленной мифологии этого искусственного мира. Пожалуй, если бы она по-прежнему была безумна и блуждала в оголенных, почерневших от огня, но пахнущих болотной тиной лесах, бродила по истыканным воронками от снарядов бетонным отмелям и засыпанным окалиной холмам, если бы она до сих пор не преодолела душевную травму, под воздействием которой взялась некогда отрицать само существование базовой Реальности, где протекала ее нормальная жизнь, — тогда бы она тоже поклонялась самой себе и молила овеянную легендами, иногда мелькавшую в просветах меж тяжелых облаков ангелицу смерти явиться за ней и освободить наконец от страданий.

Она облетала всю Преисподнюю, добралась до ее границ, хотя на это путешествие у нее ушло много десятков дней. Она колотилась о железные стены, грызла их и царапала когтями, пытаясь безо всякого результата пробить в них проход, и в конце концов смирилась с тем, что, по-видимому, место это действительно не бесконечно. У него были границы, хотя и очень далекие.

Она закартировала его в уме и все время держала эту карту перед внутренним оком. Вот там — обугленные равнины и отравленные болота, засушливые бесплодные земли, исходившие паром горячие топи и земли засоленные, похожие на донышко белой кастрюли, щелочные озера и кислотные пруды, грязевые гейзеры и потоки лавы, катящиеся через поразительно разнообразные пустоши этого края; вон там — исполинские пики железных гор и красные от крови ледники, а вот окружающие всю Преисподнюю моря, что тянулись до подножия железной стены и кишели жуткими прожорливыми тварями.

Вот там — огромные двери с тяжеленными створками, впускавшие новоосужденных, и дороги для башенных колесниц, сложенные телами мертвых и умирающих: по ним доставляют ужасные грузы в огромные тюрьмы и концентрационные лагеря, в казармы и на заводы, где обреченные на рабский труд из века в век тянули лямку бессмысленной, опустошающей работы. У других свои судьбы; вон здесь обретаются те, кого приговорили к вечным блужданиям по пустыне или среди руин, а вон там бредут те, кого мобилизовали на бесконечную войну, сраженные на которой тут же поступали на вторпереработку, и война продолжалась, не утихая и на день, хотя и пожирала тысячи и десятки тысяч жизней ежедневно с обеих сторон.

Ибо у Преисподней было две стороны, хотя тем, кто внезапно перенесся бы с одной стороны на другую, найти мельчайшее различие между ними было бы очень сложно. Несчастных узников Ада обычно распределяли на каждую загодя, чтобы соблюдалось примерное равенство живой силы: половина на ту сторону, половина на другую.

Было две пары дверей с двумя парами тяжелых створок, но в них можно было только войти, на выход они не работали. Было две сети улиц и бульваров, вымощенных разъятыми спинами и размозженными костями. Два полных набора заводов, тюрем, лагерей и бараков. И даже — что ее больше всего поразило — двое огромных королей-демонов: каждый владычествовал на своей стороне Преисподней. Они сражались за центральную область Ада, бросая в бой свои силы с каким-то маниакальным наслаждением, ибо знали, что недостатка в новобранцах никогда не будет, и те, кого убьют сегодня, непременно воскреснут завтра для новых пыток и наказаний.

Иногда, очень редко, одной из сторон удавалось достичь военного превосходства, то ли волею случая, то ли благосклонностью удачи, а может, благодаря умелому руководству. Тогда создавалась угроза для равновесия сил и территорий, и возникала перспектива прекращения войны. Тогда стороне, которой временно угрожало поражение, поставляли новых рекрутов, закрыв одни ворота и оставив работать другие, так чтобы все новоприбывшие в Ад узники отправлялись к тем, кто в данный момент терпел неудачу. Мало-помалу за счет простого численного превосходства равновесие восстанавливалось, и война могла продолжаться в прежнем режиме.

Она думала о тех вратах, через которые они с Прином проникли в Ад, как о Восточных, за неимением лучшего выбора. Итак, она была сейчас на стороне Востока, но почти каждая деталь существования на Восточной стороне колоссального конфликта в точности повторяла положение дел на Западе. Обе стороны на таком отдалении представлялись одинаково отвратительными. На Западе, впрочем, ее не очень-то привечали. Маленькие быстрокрылые демоны вылетали ей навстречу и атаковали, как только она забиралась слишком далеко от линии фронта бесконечной войны, поэтому она старалась держаться оттуда подальше или просто летала так высоко, что они бессильны были ее достать. Оттуда не было видно, что творится внизу.

И все же она время от времени летала к Западным вратам, пронизывая темные кучевые облака, нависшие над ними, и даже, если была такая возможность, опускалась — обычно лишь на несколько минут — на вершины иззубренных оледенелых пиков, подальше от мест, в которых разыгрывались самые жаркие битвы и где роилось больше всего вражеских демонов.

На Западе ли, на Востоке она смотрела с этих вершин, укрываясь от холода огромными крыльями, которыми сама легко бы подняла бурю, и наблюдала за тем, как проплывают клочковатые синюшные облака над далекими равнинами ужаса и боли. В ее душу вливался ужасавший ее саму восторг.

Избавив от страданий тысячную душу, она вцепилась когтями в полусъеденное тело, прилетела к раскаленному докрасна железному престолу лампоголового великана-демона, который сидел, задумчиво воззрившись на вонючие задымленные равнины, внимая долетавшим оттуда стонам и воплям, и швырнула обглоданные останки к его ногам.

— Чего тебе? — бухнула огромная тварь, презрительно отпихнув то, что осталось от трупа, исполинской ножищей.

— Тысяча душ, — ответила она, ловя воздушные течения и удерживаясь на уровне его лица, но на почтительном расстоянии от трона, чтобы он не мог ее схватить без предупреждения, — тысяча дней с тех пор, как ты сказал мне: как только я освобожу десять раз по сто душ, ты откроешь мне, что случилось с моим возлюбленным, с моим спутником в первом пребывании здесь — Прином.

— Я сказал лишь только, что подумаю об этом, — прогромыхал голос.

Она оставалась там, где парила, неспешно помахивая черными кожистыми крыльями и отводя ими некоторые дымы из долины в лицо владыки демонов. Она смотрела в сотканное из газовых завес подобие лица, что корчилось, извивалось и выбивалось за ламповые стекла, каждое размером с дом, и пыталась игнорировать четыре толстых сальных свечи по четырем углам лампоголовы. Их покрытые бородавчатыми затеками воска, словно бы воспаленные поверхности змеились переплетениями сотен стонущих нервов. Тварь взглянула на нее в ответ. Она принудила себя остаться в относительной неподвижности и не кинуться прочь.

— Умоляю, — сказала она наконец. — Пожалуйста.

— Хорошо, — заполнил все вокруг гулкий голос. Она слышала биения слов в своих крыльях. — Он давно уже умер. Время здесь отстает от Реальности, а не опережает ее. От него и памяти-то не осталось. Он умер от собственной руки, в одиночестве и нищете, терзаемый стыдом и опозоренный перед всеми. Нет никаких свидетельств, что он вспоминал тебя перед смертью. К великому сожалению, от повторной отсылки сюда ему удалось отмазаться. Довольна?

Она некоторое время висела на том же месте, потом подлетела выше и захлопала своими крыльями, как полами плаща. Кому-то звук бьющихся крыл напомнил бы медленные издевательские аплодисменты.

— А, — сказала она наконец. — Ага. Ну да.

Она развернулась и устремилась вниз, прочь от него, но только для того, чтобы на некотором расстоянии снова набрать высоту и рвануться вверх по склону долины, а затем поперек, в направлении гребня дальних холмов.

— Как твои болевые ощущения, сучка? — орал ей вслед огромный демон. — Ловишь кайф?

Она не обращала на него внимания.

Она дождалась, пока они не выйдут с мельницы: трое демонов и одна перепуганная, отчаянно вопящая душа туриста поневоле, которой так не повезло. Павулианец брыкался и орал как резаный. Два демона в конце концов сграбастали его и потащили вместе, так что первый держал новоявленного узника за пару передних ног, а второй — за пару задних. Они смеялись и перебрасывались издевательскими шуточками, передразнивая визжащего павулианца, и уже собрались было запихнуть его в жукофлайер, когда она стрелой рванулась на них с высоты.

Она накинулась на троицу демонов и без труда растерзала их. Тех двоих, что были сзади, она проткнула одним движением огромного когтя. Оставшийся в живых бедолага-павулианец лежал на склоне холма, очумело глядя, как потоки демонской крови текут по пыли в трех разных направлениях, и непрерывно трясся от ужаса. Жукофлайер пытался улететь, но она догнала его и сперва оторвала ему крыло слаженным ударом двух ног, а потом смела на землю. Жук беспомощно лежал кверху брюшком, стрекотал и щелкал челюстями. Когда пилот в панике выскочил из кабины в голове жука, ей захотелось разорвать его на части, но вместо этого она позволила ему скрыться.

Она осторожно подцепила мужчину одним когтем и вгляделась в его окаменелое лицо.

Бедняга с шумом обосрался, и его испражнения шлепнулись на землю.

— Когда ты покидал Реальность, — спросила она, — какой тогда был год?

— А? Чего?

Она терпеливо повторила вопрос, и на сей раз он ответил ей.

Она задала ему еще несколько вопросов о банальностях, в основном о политике и цивилизационном статусе павулианцев, и отпустила. Несчастный чухнул по дороге, ведущей от мельницы, только она его и видела. Она подумала, не оказать ли ему еще одну услугу, но вспомнила, что в тот день уже освободила одну душу. Все это пронеслось у нее в голове в одно мгновение, пока она смотрела, как он несется прочь от мельницы.

Потом она занялась самой мельницей и основательно над ней поработала. Она разгромила здание, раскидала его вопящие, скулящие обломки по всей долине, запрудила мусором мельничный кровяной поток, отчего верхний бассейн переполнился, и тонны крови выплеснулись из него. Операторы мельницы в ужасе бежали, моля о пощаде.

Мерцавший некогда голубым сиянием портал, конечно, не мерцал, потому что превратился обратно в грубо сколоченную деревянную дверь. Она сорвала ее с петель. Дверь перекосилась и вела теперь в никуда.

Удовлетворившись произведенным разгромом, она вознеслась назад в бурлящие хмурые небеса одним могучим взмахом крыльев и полетела через долину. Она сжимала в когтях массивную, грубо обточенную балку, некогда бывшую притолокой мельничного портала. Догнав операторов мельницы, которые улепетывали что есть сил, она швырнула в них это бревно. И промахнулась меньше чем на метр.

Она описала величественную петлю над долиной, поглядела еще немного на скопище боли и расколотых, растерзанных жизней, а потом поднялась в облака и, все время набирая высоту, полетела на свой насест.

Если допустить, что горемыка говорил правду, то получалось, что владыка демонов ей, напротив, соврал.

Ибо в базовой Реальности прошло немного больше четверти года.

Ватуэйль висел вниз головой и вяло размышлял, при каких обстоятельствах это может быть добрым знаком.

Он был в физическом теле — по крайней мере, так ему казалось. Трудно, впрочем, было судить, что это на самом деле такое — базовая Реальность или виртуальность полного сенсорного спектра. Боли он не чувствовал, но кровь, прилившая к голове под воздействием силы тяжести, шумела в ушах, и это совсем сбивало его с толку. Очевидно было одно: он находится в неправильном положении.

Он открыл глаза и встретился взглядом с каким-то летающим существом. Тварь внимательно смотрела ему прямо в зрачки. Она тоже висела вниз головой, но, в отличие от Ватуэйля, не испытывала никаких заметных неудобств. Размером примерно с человека, глаза — большие, умные, ярко-желтые. Судя по выражению удлиненного лица, интеллектом она обделена не была. Тело существа покрывала серо-золотистая шерсть. Тонкие мембраны — вроде бы из той же мягкой шерсти — соединяли каждую из четырех длинных конечностей с туловищем.

Существо открыло рот, полный мелких и очень острых зубов.

— Ты... ессть... Ватчой? — произнесло оно с сильным акцентом.

— Ватуэйль, — поправил он. Попытавшись оглядеться, насколько позволяла поза, он сообразил, что подвешен к ветви высокого раскидистого дерева с сине-зеленой листвой. Переведя взор дальше, он заметил и другие такие деревья.

Они оказались не столь высоки, как то немыслимо огромное древо, где он провел немало выходных в прогулках и полете, но все же он не мог разглядеть земли. Ветви и сучья были достаточно прочными и толстыми. Его ноги были туго стянуты чем-то похожим на веревку, а другая веревка, продернутая через этот узел, была привязана к ветке примерно метровой ширины, на которой он, собственно, и висел.

— Ватэй? — переспросило существо.

— Довольно близко, — согласился он. Ему захотелось выяснить, что это за тварь и к какому виду принадлежит, но доступа к базам данных у него не было. Казалось, что он просто человек. Кусок мяса, висящий на дереве. И все, чем он способен был распоряжаться здесь, это обрывки давних воспоминаний о жизни за пределами симуляции, чудом переживших бессчетные годы и воскрешения, да еще, вероятно, пострадавших от бесцеремонного вмешательства, которое и послужило причиной его появления тут. Вряд ли им можно было вполне доверять. Он прошел через сотни воплощений во множестве специально сконструированных симов. Большую часть субъективного жизневремени память его была по необходимости виртуальна, размыта, выражаясь метафорически, грубо сшита из военных клише.

— А я Лагоарн-на, — сообщило существо, стукнув себя в грудь.

— А, — сказал Ватуэйль. — Привет. Рад познакомиться.

— И я тоже, — ответило оно, глядя на него немигающими желтыми глазами.

Ватуэйль был слегка дезориентирован. Он тщетно пытался вспомнить, что с ним происходило прежде и каков был последний момент непрерывного сознательного существования этой версии. Трудная задача, когда тебя так часто копируют и делают копии с копий.

Кажется, он сидел за столом на каком-то совещании. В компании иномирцев. Это было на корабле? Может, и так. Корабль.

По крайней мере, это не было очередным эпизодом войны, таким, как ...туннели, лазы, проходы... внутренности наземного корабля ... морского судна... дирижабля в форме огромной бомбы, дрейфующей в атмосфере газового гиганта...

Он мог припомнить и то, как его выгружали в небольшой роботанк и какой-то уродливый гибрид ракеты и разведывательного кораблика, и... и... и... воспоминания вспыхивали в его мозгу и тут же гасли, возрождая ушедшие мгновения сложного многоуровневого конфликта, в котором он играл не последнюю роль. То была война за Ад. Последнее его задание отличалось от предшествующих тем, что ему не нужно было бродить по колено в крови и обмениваться залпами с противником. Это была встреча, совещание — в окружении, не представлявшем большой угрозы. Возможно, столь же утомительное задание, как любая боевая операция, но во всяком случае страх не заползал в его кишки. С другой стороны, у него осталось ощущение, будто его каким-то образом... просканировали. Или сканируют прямо сейчас. Все воспоминания, все этапы военной карьеры, все ступени иерархической лестницы, приведшей его к высшим должностям, означавшим тяжкий груз полномочий и ответственности, промелькнули перед его внутренним оком, точно колода карт, перетасованная рукой опытного игрока. Потом он ощутил, как одну из карт — их было, пожалуй, около сотни — резко выдернули.

Встреча. Совещание. На корабле. Множество маленьких иномирцев и один пангуманоид. Крутой мужик. Большая шишка. Он должен был бы вспомнить название его биовида, но не смог.

Встреча проходила в каком-то укромном уголке симулятора... Нет. В Реальности. Он снова был в физическом теле, одноразовом, приспособленном для переработки на вторсырье, но тем не менее — в Реальности. Ох, ни хрена себе. Он присутствовал на совещании физически. Как и маленькие чертовски смышленые инопланетяне. Как и большая шишка — представитель какой-то панчеловеческой расы. Этот последний глядел исподлобья, и каждое слово из него точно клещами надо было вытягивать. Нет, бесполезно пытаться вспомнить, как называется вид, к которому принадлежал тот чувак. Может, удастся припомнить, как его звали?

Вистер. Пеппра. Что-то вроде. Очень важная персона, представитель тамошней властной верхушки. Круче некуда. Пепрус? Шеприс?

Бесполезно. Однако он припомнил, что совещание, вопреки ожиданиям, не вымотало его, хотя встреча оказалась и вправду важной. Напротив, он ощущал тогда нервное возбуждение и прилив бешеной энергии при мысли о том, что считанные минуты назад случилось нечто великое, было принято исключительно важное решение, и он оказался к нему причастен.

Его передали в специально подготовленное тело по лучу и переписали в нетронутый мозг. После совещания личность следовало отправить обратно — вернуть туда, откуда он прибыл — и стереть копию. Так и было сделано.

Наверное, так и было сделано. Он глянул на большое шерстистое создание перед собой. Желтые глаза твари не мигали.

— Как я сюда попал? — спросил он. — Как вам удалось меня выкрасть?

— Гуфф-Фуфф-Куфф-Фуфф... не такккк умммны, какккк они ссебее воображают-т-т-тссс.

Он некоторое время смотрел на собеседника, потом смежил веки и покачал головой.

— Повторите первую часть своей фразы, пожалуйста. Я не понял.

— ГФКФ не так умны, как они себе воображают, — сообщило существо.

Повертев как следует головой, он почувствовал себя лучше и смог разглядеть многочисленные сумки и кушаки, привязанные ремешками к покрытому густой серовато-золотистой шерстью телу существа. Какой-то обруч вроде головного телефона — тонкий, металлически посверкивавший, как ювелирное изделие — охватывал заднюю часть черепа. Маленькие шпоры — или, может быть, антенны? — вокруг ушей, глаз, ноздрей и рта. Но сквозь плоть они не проходили.

— ГФКФ? — переспросил он. Странная смесь чувств — ужаса и досады — овладела им. Он попытался не выказать мыслей, нахлынувших на него.

— Протоколы обмена сообщениями, — сказало существо по имени Лагоарн-на. — Дары. Знания. От вышестоящих нижестоящим. От более развитых менее развитым. Не всегда протокол обмена односторонний. То, что было даровано, может быть отдарено обратно. Хоть и спустя долгий срок. Иногда, впрочем, не сстоль значиттельнный. Это когда знание — нацелено — есть для крючкотворства. Покража. И вссе ттакое прочее. Туда-сюда. Там и здессь. Неппонняттно? Хоррошо. Буду попроще. Поккоррроче. Старый код. Давно погребенный под грудами унаследованного программного обесссспечччения. Ловушки. Потайные ходы. О которых им неффвветтдомо.

Он вспомнил. ГФКФ. Гезептиан-Фардезильская Культурная Федерация. И НР. Науптрианская Реликвария. Вот как называлась раса, к которой принадлежало существо, представившееся ему как Лагоарн-на.

Собственно, изначальным их самоназванием было «науптрианцы«. Вторая часть названия — Реликвария — имела отношение к машинам, которые взяли на себя заботу о расе, пока науптрианцы — биологическая составляющая этой сверхцивилизации — готовились... к чему? По общему мнению, к сублимации. Он был введен в заблуждение тем обстоятельством, что представители НР всегда являлись в обличье машин. Биологических родоначальников цивилизации принято было воспринимать лишь как давно пройденный исторический этап.

Они влезли в его код, вмешались в работу устройств, которые применяли представители ГФКФ, пересылая его личностный слепок обратно в военный симулятор. Они похитили его душу.

Он задумался, к чему такое вмешательство может привести, и решил, что это очень-очень плохо. Если его вообще не вернули в симулятор, коллеги непременно встревожатся. Если же с него просто сняли копию и даже, быть может, пустили дубликат своей дорогой, никто ничего не заподозрит.

Он попробовал припомнить, по какой технологии работали коммуникационные устройства. Можно ли было счесть их недоступными для взлома? Вряд ли. Сперва эти ребята говорят, что теперь-то уж точно нельзя подслушать сигнал, не обнаружив себя, потом меняют свою точку зрения, и взлом оказывается легкой, даже тривиальной задачей. А потом — снова невыполнимой.

Ладно, все это ерунда. Существенно, что он попал не туда, куда направлялся, и угодил прямо в лапы НР. Ну или только Н — науптрианцам (хотя у него были причины в этом сомневаться). Они подслушивали переговоры по линиям связи ГФКФ, потому что когда-то, давным-давно, сами же осчастливили ГФКФ кодом, используемым по сей день в протоколах передачи данных, или же позволили ГФКФ украсть это программное обеспечение, предварительно внедрив туда бэкдоры и уязвимости. Не так умны, как они себе воображают.

Гуфф-Фуфф-мать-вашу-Куфф-Фуфф. Черт, черт, черт.

Он удивлялся, зачем им вообще понадобилось ревоплощать его, будь то в физическом теле или в бренном симе. Но даже располагая всей нужной информацией об исходниках, бывает подчас нелегко сообразить, какой именно фрагмент кода является ключевым. Ревоплощение здесь весьма полезно. Особенно если то, что ты втихаря выкачал, кажется тебе не более чем странноватым инопланетянином.

А именно таким он им и кажется. Инопланетянином. Чужаком.

— Всстрречча, — сказало существо по имени Лагоарн-на. На лице его возникло подобие улыбки. — ГФКФ. Пангумманноид Випперц. Планы. Война ззза Послежизззнннь. Цунгдиск? Цунгдиск.

Оно покивало собственным словам. Черт, ему уже известно больше, чем он предполагал. Откуда они это узнали? Не от него же случаем? А что им еще может понадобиться? Сумки и кисеты, которыми было увешано существо, не были похожи на вместилища орудий пытки, но он не мог доверять этим впечатлениям.

Да нет, какие могут быть пытки. Столько с ним провозиться — и ради чего? Ради пыток? Но мы устроены так, что мучимы болью и боимся страданий, подумал он. Он сам проходил через боль и подвергал страданиям других. Только не пытки. Только не боль. Пожалуйста, не надо больше. Только не это.

— Не бесспокойсся, — сказало существо, сделав широкий жест одной лапой. — Всссее ппуттем. Это одно из трриилллионна твоих площщщенний. Квантовая магия, если хочешшшь. Кто-нибудь из вассс рассскажеттт вссю праввду. Почччемму бббы и нне ты?

Существо склонило голову набок. Ватуэйль вдруг почувствовал прилив радости и облегчения, сменившийся почти немыслимым наслаждением. Он понял, что им управляют, манипулируют, но не имел понятия, как. Лагоарн-на не желает ему зла. У них уже есть все данные, какие можно было из него вытащить. Им нужна правда.

Правда. Так просто. Просто говори правду, всем и всегда, и жизнь станет легче. Всего лишь один набор фактов и утверждений. Внутренняя сила этой правды — правды о правде — потрясла его. Он ощущал истинное блаженство, сопоставимое с сексуальным экстазом.

— А что ты хочешь узнать? — услышал он собственный мечтательный голос.

— Рассскажи про вссстречу, — сказало существо, скрестило длинные лапы с шерстистыми мембранами на груди и поглядело немигающими желтыми глазами ему прямо в душу.

— Хорошо, — услышал он свой голос и поразился: таким расслабленным и безмятежным тот звучал. — Думаю, мне стоит сперва представиться. Меня зовут Ватуэйль, Дьёрни Ватуэйль, и мой ранг — ныне действительный, сколь я могу припомнить, — соответствует космическому маршалу...

Он никогда еще не получал такого наслаждения от беседы с кем бы то ни было. Существо по имени Лагоарн-на очень хорошо умело слушать.