Четвертый кодекс

20

Похвала Пернатому Змею. Лекция профессора Якуба Ягельского в Люблинском католическом университете ‎. Люблин. Литва. 18 сентября 1979 года (12.18.6.4.10, и 9 Ок, и 18 Моль)

— Удивительная прозорливость Кукулькана проявлялась во всем. Например, он несколько раз велит сыновьям развивать металлургию. При этом речь идет не только о золоте и меди, которые майя эпизодически использовали, даже не о бронзе, которая уже производилась в Перу. Он говорит и о железе, в то время в Атлантиде почти не известном. По легенде, у самого Пернатого Змея была железная секира — священное оружие, наводившее на врагов ужас.

Другая легенда гласит, что он то ли сам изобрел, то ли усовершенствовал лук, который майя стали широко использовать как раз в то время. Вообще, в отношении развития военного дела вклад Кукулькана переоценить трудно. Достаточно сказать, что именно он сформулировал идею сомкнутого строя пехоты с длинными копьями под прикрытием стрелков — прообраз грозной ацтланской терции, позже прославившейся и в Атлантиде, и в Афроевразии.

Его мысли о дипломатии, мобилизации, роли разведки удивительным образом напоминают мысли Сунь-цзы, с трактатом которого Кукулькан никак не мог быть знаком. Он писал о всеобщей воинской повинности, тренировках элитных частей, школах для подготовки командного состава — словом, о том, что сделало впоследствии армию Ацтлана лучшей в мире.

В последней части своего трактата он касается важнейшей роли письменности, из чего следует призыв к сыновьям покровительствовать касте писцов, поощряя создание не только хозяйственных и летописных, но и литературных текстов. Кроме того, он категорически выступает против человеческих жертвоприношений, обосновывая это — вполне разумно — тем, что они ослабляют государство, отталкивая от него покоренные народы. В то время он вынужден был, конечно, считаться со жреческой элитой, имевшей огромный вес в майяском обществе. Поэтому полностью он не отвергает саму идею того, что богам нужны жертвы. Но можно проследить осторожно внедряемую им мысль, что жертвы могут быть и символические, и уж в любом случае не обязательно человеческие. В подтверждение он ввел в качестве жертвоприношения ритуальное кровопускание правителя, которому сам подвергал себя множество раз. Более того, некоторые пассажи «Поучения» легли много позже в провозглашенную далеким потомком Кукулькана Несауалькойотлем концепцию единобожия.

Что касается государственного строительства, Кукулькан не только дал в своем трактате основные принципы, которые были положены в основу всех атлантических государств вплоть до сего времени. Он сам активно занимался созданием империи, неутомимо присоединяя к ней город за городом. Он объединил почти всю территорию цивилизации майя, а его сыновья распространили ее и на другие народы Мезоатлантиды. Майяпан простерся от моря Таино до Великого океана.

Однако эти реформы вызывали резкое отторжение жрецов, вставших в оппозицию к царю. Они устроили против Кукулькана множество заговоров. Последний, судя по всему, увенчался успехом — это произошло примерно в 601 году. Пернатый Змей был убит, но мятеж подавили его сыновья и на престол воссел Топильцин. Он продолжил дело отца, в частности, посылал морские экспедиции на запад. Уже в конце его жизни, в 642 году, корабли майя пристали к одному из островов Сампагиты. Это событие считается началом контактов Атлантиды и Евразии и так называемого Топильцинова обмена — перемещения людей, культурных и материальных ценностей, животных, растений, а также микроорганизмов в обе стороны через Великий океан. Это означало тектонические цивилизационные сдвиги для народов обоих континентов — в большей степени, для Атлантиды.

Что касается Кукулькана, есть еще два варианта его конца. По одному, он отрекся от правления, оставив империю сыну, и отправился в Мешику, в Теотиуакан, пребывавший к тому времени в глубоком упадке, но все еще сохранявший ауру священного города, «где рождаются боги», и там окончил свои дни. Народы науа утверждали, что так оно и было, более того, не сомневались, что он оставил в Теотиуакане детей, основав таким образом династию, до сих пор правящую Великим Ацтланом. Это, конечно, маловероятно — даже если Кукулькан пошел в Мексику, он был в чересчур преклонных годах для произведения потомства.

По другой легенде, он в одиночестве уплыл на восток, в «центр моря», однако обещал вернуться и устроить правый суд над своим народом. Эта легенда вошла в апокалиптику религии Единого. Одной из идей плавания Иштлильшочитля на восток были поиски Кетцалькоатля. Но, надо думать, даже если это действительно случилось, такое одиночное плавание представляло собой своеобразное самоубийство — Пернатый Змей отправился в никуда, чтобы в одиночестве погибнуть в океане. Печальная судьба великого правителя и культурного героя!

В этой истории есть какая-то многозначительная недосказанность, особенно если учитывать, насколько она повлияла на судьбы нашего мира. В конце каждой службы в храмах Единого Тлокенауаке верующие, после заключительного возгласа: «И да вернется Пернатый Змей», замолкают и склоняются в поклоне к восточной стороне. Они продолжают его ожидать, как мы, христиане, ожидаем второго пришествия Господа. Словно все мы чувствуем, что мир наш еще не полностью завершен, что мы продолжаем пребывать внутри какого-то грандиозного процесса...

Спасибо за внимание. Прошу вопросы.

Илона Линькова. Восточный Ацтлан, Чикомоцток, Канария (Фортунские острова). 6 августа 1980 года (12.18.7.2.13, и 7 Бен, и 16 Шуль)

Илона смертельно устала, но спать не могла. Дело было даже не в необходимости все время быть начеку, пока кризис не минует. Просто невозможно было спать сейчас... После случившегося... После всего, что она видела и пережила... После того как убила человека... людей... В первый раз.

Она позавидовала Кромлеху, который, похоже, уснул сразу, как только опустился на солому. Старая школа... Ему-то все это не впервой. Хотя... Он ведь только что потерял жену. Любимую, насколько ей было известно. Она умерла на его руках, заколотая ножом. И вот все равно спит. Правда, похоже, сон его тяжел — лицо посуровело, из-за стиснутых зубов иногда раздаются тихие стоны. Илона не хотела бы сейчас подсмотреть его видения.

Тем более, что и у нее было достаточно причин для переживаний: провалила задание, погибли люди, за которых она несла ответственность... После того, как она вернется в Россию — если вернется — ее, конечно же, разжалуют, отправят в отставку. Хорошо, если не отдадут под трибунал.

Однако все это будет потом — в почти невероятном будущем, куда она еще должна прорваться, желательно живой и не очень поврежденной. И вывести Кромлеха. Впрочем, похоже, он и сам в состоянии вывести кого угодно куда угодно. В том числе и из себя...

Илона взглянула на лежащего рядом с ней. Во сне черты лица Евгения разгладились, он стал выглядеть моложе и как-то... беззащитнее. Она помнила, как он непостижимым образом вдруг стал главным в их тандеме. Но теперь он вызывал в ней не раздражение из-за того, что она помимо своей воли подчиняется его приказам, а почти жалость. И интерес.

Девушка глядела на бьющуюся на его шее жилку, на скатившуюся по его огромному лбу каплю пота... Ей просто хотелось на него смотреть.

С удивлением она поняла, что ее безумно влечет к этому мужчине. Нарастающее желание становилось уже просто неприличным. У нее бешено колотилось сердце, в голове туманилось, изнутри распирал влажный сладострастный жар.

«Наваждение какое-то», — она нашла в себе силы отвернуться.

— Он спит. Какая жалость! — совсем близко раздался насмешливый суховатый голос.

Еще до того, как Илона осознала, что случилось, ее рука дернулась к лежащему рядом револьверу. Вернее, ей показалось, что дернулась. На самом деле, как Илона с ужасом поняла, та не двинулась ни на миллиметр. И вообще девушку охватило оцепенение, похожее на то, которое иной раз возникает в первые секунды после сна, когда сознание уже бодрствует, а тело еще распростерто в параличе.

Состояние было довольно жутким. И стало еще страшнее, когда в поле зрения по-прежнему неподвижной Илоны возникла фигура говорящего. Она узнала его — это был Антонио Дельгадо, местный волонтер российского консульства. На мгновение она почувствовала радость, что их нашли свои, но тут же поняла, что все не так хорошо. А скорее, очень плохо.

Дельгадо широко улыбнулся златозубым ртом.

— Нет, нет, я не из компании тех идиотов, которые на него напали, — он ткнул пальцем в по-прежнему спящего Кромлеха. — Они вообще сломали все наши планы относительно него.

«Какие планы? И кто вы?» — хотела сказать Илона, но по-прежнему не могла произнести ни слова.

Однако Антонио ее понял и тихонько засмеялся. Смех его бы неприятен.

— Знаешь, — сказал он, наклоняясь к Илоне, — терпеть не могу дешевые детективы, в которых злодей держит героя под дулом пистолета и рассказывает ему все тайны. А потом герой вырывается и убегает, уже просвещенный. Ну и читатели, конечно, узнают то, что им надо... Илонсита, я не настолько глупый злодей, — прошептал он прямо в лицо девушки, обдав ее каким-то специфическим запахом изо рта — Илона не могла понять, отвратительным или просто необычным.

Она снова заметила у него этот похотливый взгляд, и ей стало страшно. Он нависал над ней, совершенно беспомощной. Заметив ее испуг, Дельгадо снова рассмеялся.

— Увы, mia gatita blanca, здесь и сейчас ничего у нас не получится. Дело в том, что физически мы находимся в разных точках этого потрясающего мира. А жаль...

Илона не поняла, но облегченно вздохнула, когда он выпрямился и отдалился от нее.

— А вот с ним у тебя вполне все получилось бы, — он снова указал на спящего Евгения.

Почему-то лицо Дельгадо на мгновение исказилось, он каким-то нервным движением потер сзади шею.

— Но ты не решилась, — заключил он вновь глумливо. — И он не решился. Экие вы... зажатые! Впрочем, иного я и не ожидал.

Тут он вдруг заговорил без насмешки, деловито и сухо:

— Я все-таки кое-что тебе расскажу, потому что хочу, чтобы ты знала. Тебя сегодня могли бы прикончить раз десять, не меньше. Но, к сожалению, пришлось этого не делать — это был путь без сердца, а воины такими путями не ходят. Да, — он кивнул на невысказанный вопрос Илоны, словно мог его слышать, — вы имеете дело с воинами, и дела ваши плохи. Этот человек был нам нужен, и мы знали, зачем. Ты — нет. Но оказалось, что ты с ним как-то связана. Мы это принимаем, но не понимаем. Так что тебе придется какое-то время побыть живой и рядом с ним. Пока вы оба не умрете, или случится еще что-нибудь.

Страх Илоны постепенно переходил в злость, которая обостряла восприятие и заставляла искать пути к победе. Она по-прежнему не могла двигаться, но отчаянно пыталась сделать это. Кажется, пришелец заметил ее потуги:

— Можешь не стараться — ты не сновидящая, — пренебрежительно бросил он. — Вот он — да, он может. А ты — только дополнение к нему, ты не в состоянии видеть и действовать.

Сознание того, что, скорее всего, Дельгадо был прав — и не только по отношению к настоящей ситуации — вызвало в девушке взрыв ярости. А ярость, в свою очередь, создала невероятное напряжение, на пике которого Илона поняла, что ее правая рука чуть дрогнула.

Дельгадо замолк и с изумлением посмотрел на нее. А Илона не ослабляла усилия, и постепенно ее рука начала приподниматься. Это было странно, потому что она не ощущала мускульных усилий — лишь ментальные. Рука поднималась словно сама собой, как во сне.

«Это и есть сон», — поняла Илона и посмотрела на свою руку.

Она видела ее очень ясно.

Девушка пошевелила пальцами и смотрела, как они шевелились — слегка замедленно и зыбко. Мысль о действии и само действие по-прежнему никак не были связаны, но это уже было неважно.

Илона встала.

И снова это было не физическое движение, а некая воплощенная мысль — просто разом оказалась на ногах, без предварительной процедуры мышечного усилия. Еще было странно, что Дельгадо стоял неподвижно, никак ей не препятствуя, лишь наблюдая.

Сарай оказался совсем не таким, каким помнила его Илона. Он был гораздо больше, весь устлан соломой, а сама она стояла на каком-то возвышении. И здесь теперь было не темно. Светло, впрочем, тоже не было — просто все хорошо просматривалось из-за проникающего через окошко и щели в дощатой стене лунного света.

В дальнем конце Илона увидела двери — второй вход, который она непостижимым образом не заметила, когда они с Кромлехом сюда пришли.

«Надо бы и там заложить дверь», — мысль была не очень логичной, но Илона не обратила на это внимания. Просто сделала шаг к двери. И еще один. И еще. Ее ноги стали словно резиновыми и невероятно длинными, они гнулись под невозможными углами и ступали необычайно широко.

Во всяком случае, у двери она оказалась удивительно быстро и тут же взялась за засов. Но вместо того, чтобы как-то укрепить его, неожиданно для самой себя открыла двери.

— Нет! — услышала Илона крик Дельгадо, но не обратила на него внимания. Открывшаяся картина парализовала ее.

Там не было, как она ожидала, узкой темной улочки. Там было светло и... все двигалось. Вернее, двигалось за окном. За окном странной комнаты с сидящими друг напротив друга людьми с невероятной скоростью двигался пейзаж. Зимний пейзаж, и он был до боли знаком Илоне.

Тут же она поняла, что это было купе поезда, который ехал по зимней России — где-то в ее степной части. Вернее, несся — Илона никогда в жизни не ездила на такой скорости.

И все это было реально до ужаса, куда более реально, чем призрачный сарай за ее спиной.

Одна из сидевших в купе женщин повернула голову, и Илона увидела ее лицо совсем близко. Пожилая, но молодящаяся дама, одета и причесана немного странно, но это еще не повод внутренне взвыть от ужаса. А с Илоной почему-то именно так и произошло.

— Кто ты?! — мысленно выкрикнула она, и тут же поняла, что женщина тоже видит и слышит ее. Потому что на ее лице тоже отразились ужас и изумление, и она проговорила, словно эхо:

— Кто ты?

Илоне показалось, что она неуклонно вытекает в несущийся по снегам вагон и сделать с этим ничего нельзя.

— Закрой, дура! — раздался крик Дельгадо, в котором звучала неподдельная паника. — Нас же сейчас туда утащит!

Илоне показалось, что он кричит где-то далеко. И ей было плевать, что он кричит. Ей страшно хотелось приблизиться к старухе, глядящей на нее безумными глазами.

Но тут девушка услышала еще кое-что — на сей раз очень громко и резко. И тут же вагон с женщиной исчез.

Илона лежала на соломе. Рядом с ней в клубах удушливого дыма сидел Кромлех и стрелял в неясные на фоне лунного света фигуры.

Кукулькан. Юкатан. Окрестности Йашкукуля. 9.6.8.4.4, и 9 Кан, и 2 Сип (1 мая 562 года)

— А-ах-грр, — резко выдохнул Кукулькан, рубанув секирой по плечу противника.

Фонтан крови брызнул ему прямо в лицо, когда острое железо прорезало толстую хлопковую броню, мышцу, ключичную кость, застряв в грудной клетке. Лицо кукульского воина, только что исполненное ярости, опало, посерело, он тяжело осел на землю. Кукулькана обдал смрад крови и застарелого пота от защитной стеганой курки убитого.

С усилием вырывая из раны лезвие секиры, Кромлех почему-то вспомнил, что долго объяснял кузнецу, как ее сделать. Сам он плохо представлял себе процесс ковки метеоритного железа — в конце концов, был палеолингвистом, а не историком металлургии. Вообще, отсутствие специальных знаний было здесь его каждодневным кошмаром. Но кое-что все-таки он знал, а главное — его понял похищенный с далеких западных гор кузнец из народа пурепеча, мастер от Бога. Или от богов, точнее. Как-то он догадался, что железный метеорит не следует нагревать, долго бил по нему разнокалиберными камнями и, наконец, получил нечто, напоминающее сибирскую пальму или остроконечную глефу, которая в Европе появится гораздо позже.

Впрочем, прообраз этого оружия здесь был — ацтеки потом назовут его тепостапиль, а у майя оно назвалось «разрубающее копье». Обычный деревянный меч макуауитль, скрещенный с копьем те. Края этой длинной плоской дубинки были усажены острейшими пластинками обсидиана. Прекрасное смертоносное оружие, только хватало его всего на пару ударов, потом обсидиан ломался, пластинки вылетали из гнезд, и их приходилось заменять.

Однако менее эффективным оно от этого не становилось. Кукулькан лишний раз убедился в этом, окинув взглядом поле сражения. Обсидиан, кремень и дерево творили здесь ужасные вещи, не уступая стали.

— Стала озером кровь, стали горой черепа, — тихо пробормотал Кукулькан еще не написанную строчку.

Резня шла под моросящим дождем — наступал мокрый сезон. Царские гвардейцы из народа ица, свирепые, жуткие в своей боевой красно-черной раскраске, яростно истребляли кукульцев. За передовым отрядом, хольканами, возглавляемыми самим царем — им, халач-виником Кукульканом — наступала основная часть войска города Юкубунала, который в последнее время все чаще называли Чичен-Ица.

«Крокодилий строй». Он был гордостью Кромлеха, долго объяснявшего своим воинам, чего хочет от них, показывавшего, как это делать, пока они не поняли, а главное — не убедились на практике, что это работает. Он создал «крокодила» на основе существовавшего тут и раньше сомкнутого построения копейщиков, а также собственных представлений о македонской фаланге и испанской терции. Несколько каре, оснащенных длинными пиками и прикрытых большими щитами. Надо было удлинить копья не менее чем до трех метров, утяжелить щиты. Надо было объяснить воинам, что в бою нельзя рассыпаться, что, если убьют предводителя, это не означает поражения — проклятие всех армий доколумбовой Америки, позволившее потом конкистадорам так легко их громить... Здесь не привыкли воевать так, как учил он, но теперь воюют, и Чичен-Ица имеет лучшее в этих местах войско. На самом деле, как понимал Кромлех, лучшее на обоих американских континентах. Может, даже и в Западной Европе, по которой сейчас, после падения Рима, носились толпы варваров.

«Нам бы еще коней и железо...»

«Крокодила» со всех сторон прикрывали отряды легких воинов: пращников, метателей дротиков и — лучников. Луки здесь не должны были появиться еще с полтысячи лет. И не появились бы, если бы студент Кромлех в свое время не встретил старого бурятского мастера, давшего ему в одной из экспедиций несколько уроков изготовления композитного лука. Евгений увлекся этим делом, и уже в Питере у него конце концов стали получаться вполне приличные изделия. Потом он это дело забросил, а вот теперь оно пригодилось. Правда, он довольно долго искал здесь подходящие материалы и инструменты, но для Пернатого Змея здешние нашли бы, что угодно. Конечно, это были не настоящие монгольские луки, но тоже вполне функциональные. Хотя и тут пришлось убеждать своих воинов в их пользе и обучать стрельбе. «А теперь они стреляют не хуже нукеров Чингиса», — с гордостью подумал Кромлех.

Мысль оборвалась — на него навалились сразу два врага. Царь видел, что на помощь ему кинулись несколько его воинов, но понимал, что они не успеют, и разбираться с противниками придется ему. Он знал, что разберется.

...Откуда у него — университетского профессора в своем мире — взялась эта безжалостная свирепость?..

Первого противника он проткнул острым концом глефы — тот просто не ожидал, что странный наконечник настолько мощен. Парень радостно бежал, надеясь, что сейчас захватит вражеского царя и покроет себя вечной славой, а семья его будет благоденствовать. Так и умер — с яростным ликованием на лице.

Вырвав глефу, Кукулькан блокировал удар макуауитля второго. Каменные лезвия раскрошились и вылетели, когда деревянный меч наткнулся на железный наконечник. Кукулец прикрылся щитом, пытаясь отразить ответный удар. Железное острие вонзилось в щит, и царь резким движением вырвал его из руки противника. Второй удар раскроил ему голову.

Подскочили гвардейцы, но делать им тут больше было нечего. Кукулькан указал на виднеющиеся вдали укрепления Йашкукуля. Они пришли сюда взять вражескую столицу и присоединить это царство к своей империи. Работа была еще не закончена. Весь покрытый кровью врагов, в ореоле развевающихся драгоценных перьев царской птицы кетцаль, Кукулькан был величественен и страшен. Необычно высокий и белокожий для жителей этих мест, с невероятно большой для индейцев бородой, пронзительными колдовскими глазами небесного цвета и ужасной вмятиной во лбу. Его череп не был искусственно деформирован в младенчестве, как у большинства майя, и он не инкрустировал зубы нефритом, как все знатные люди. Это еще больше выделяло его, делало пугающе странным. Хольканы дико заорали и вновь бросились в битву.

...Если бы не Эгроссимойон, где он в образе нечеловеческом провел долгие годы, где сражался в водяных пещерах, где ощутил жесткую связь цивилизаций, построенных под Солнцем на воде и крови... Если бы сюда попал не Благой, а еще Евгений Кромлех, он, наверное, никогда не стал бы Кукульканом. Но сейчас он был именно им.

Марс дал ему понимание путей развития общества разумных существ. Он знал теперь, что на Земле все могло случиться совсем иначе. Если бы... Если бы не воздвигнутый больше пятисот лет назад за океаном, в незначительной провинции великой империи, крест, на котором казнили некоего смутьяна. Чудесным образом это событие, забытое почти сразу после своего свершения, перевернуло весь ход мировой истории. Крест стал знаменем, перед которым склонился весь мир, и все, что случилось после, происходило под его сенью. В том числе и завоевание Америки.

Но, может быть, если бы другое, столь же незначительное на первый взгляд, событие, случилось здесь, в свете, который еще не называется ни Новым, ни Америкой... Например, появление человека, который переломит неуклонную силу вещей — благодаря своим знаниям, невозможным здесь и сейчас у других людей... Тогда, вероятно, поток истории, наткнувшись на препятствие, изменит свое направление и родится новый мир. Хуже или лучше того, который оставил Кромлех, уходя в Мембрану — он понятия не имел. Просто мог это сделать, а если мог, значит, должен был.

По крайней мере, обязан попытаться.

Эгроссимойон преодолел свою роковую точку и там было создано великое царство — почти на всей пригодной для обитания поверхности планеты. Эта территория на древнем Марсе была гораздо меньше и компактнее, чем на Земле. То есть, расстояния там преодолевались гораздо быстрее, и, следовательно, возможно было контролировать огромное государство. А физические данные эгроси — почти трехметровый рост, сильные конечности и способность существовать в воде — облегчали дело еще больше. И еще им помогло пониженное по сравнению с Землей тяготение. Но все это не главное.

Главное — непоколебимая, в гены вживленная уверенность эгроси в том, что от их деяний зависят судьбы мира, что они сами поддерживают его существование — под присмотром великого Аделинаам. Их мир не требовал вмешательства свыше для своего спасения — его спасали сами эгроси.

Во что-то подобное верили и здесь, в Америке. Здесь не было места учению об изначальном грехопадении человечества и испорченном от этого мире. Соответственно, не было нужды и во Спасителе. Мир тут спасался человеческой кровью — кровью царя, проливаемой в ходе ритуала, кровью воинов, льющейся в битвах, кровью жертв...

Крутя над головой окровавленной секирой, Кромлех издал дикий вопль, вселяющий ужас в сердца врагов. Его войско отозвалось яростным воем. Кукульские ряды дрогнули. Сейчас побегут...

Двенадцать лет он сидел на царской «циновке ягуара» в Юукуабнале — после того, как ушел с Марса, понятия не имея, куда закинет его Мембрана. Этого не знал никто из Прохожих. Кромлех мог только предполагать, что его судьба — майя. Впрочем, у него были на то веские причины... Но попал он в Юукуабнал эпохи расцвета классического периода майя. Тогда этот город еще не был великолепной и кровавой Чичен-Ицой времен упадка майяских городов — просто рядовое юкатанское поселение. Что же, он сделает так, что оно будет не рядовым — в этом его предназначение. Период, где он очутился, был для этого региона точкой бифуркации, когда история могла пойти, как угодно — следовало лишь подтолкнуть ее.

Он достаточно хорошо знал актуальную для этого времени и места политическую ситуацию. Некая ирония состояла в том, если бы не его работы по расшифровке письма майя в прошлой жизни, продолженные его многочисленными учениками и последователями, об этом бы в его время не знал никто. Но теперь ему было известно, что на далеком западе, на другом берегу Мексиканского залива, сейчас приходил в упадок великий Город богов, гегемония которого простиралась и до Юкатана. Военно-политический альянс майяских династий, зависимых от Города богов в Мексике, возглавлял царь Йашкукуля. Города, который Кукулькан сейчас собирается взять.

Но прежде воины Кукулькана присоединили множество областей, в том числе и сильное Змеиное царство — Кануль. Кромлех знал, что в покинутом им мире Кануль в конце концов победил Йашкукуль и на короткое время стал сильнейшим царством. Теперь уже не станет. И правильно — майя никогда за всю свою историю не смогли создать полноценной империи. Этому было множество причин: и характер войны, которая требовала лишь принять от побежденного царя присягу в верности, которая потом легко нарушалась. Ну, или убить вражеского царя и вместе с ним все население его царства. И слабые коммуникации — города стояли среди джунглей и гор, а все войска передвигались только пешком. Видимо, было еще много факторов, о большинстве из которых Кромлех, как и все историки его времени, просто не знал.

Но это неважно — он переборет обстоятельства, пустит историю по новому пути. Хотя сделать придется еще очень, очень много. Слишком много для одного человека. Даже для него.

«Крокодилы» продолжали упорно и настойчиво двигаться вперед, сминая противника, как комбайн спелую пшеницу. Впереди хольканы под прикрытием длинных копий крушили врагов макуауитлями, топорами-чаками и короткими ударными копьями с массивными наконечниками, созданными Кукульканом по типу зулусских иклва. Оружие это было отлито из меди, как и умбоны на щитах гвардейцев.

Новшества, которые вводил Кукулькан, порой упирались в недоразвитие материально-технической базы. Например, он так и не смог пока наладить бронзовую металлургию. Медь, серебро и золото поступали из Мексики, но даже там еще не сплавляли медь с мышьяком или оловом, получая бронзу. Сам он этого тоже не умел.

«Ничего, — думал он, наступая впереди своих солдат. — Будет все».

Остатки разбитого войска противника поспешно прятались за городскими стенами. Отставших воины Чичен-Ицы безжалостно добивали. Пленных не брали — незачем, божественный Кукулькан запретил массовые человеческие жертвоприношения. Правда, полностью искоренить их не сумел. Да и не мог — ведь жертвенной кровью спасался мир. Потому скоро, когда Йашкукуль падет, он, Кукулькан, «силой своего копья» пленит царя Вак-Чаналь-К’авииля и принесет его в жертву. Он сдерет с него кожу, оденется в нее и в таком виде исполнит перед богами ритуальный танец. Иначе никак. Таков его путь, на который он встал очень давно — в сказочном городе Ленинграде, когда камень пробил ему голову и каким-то образом включил его в систему Мембраны, уходящую в пространство и время.

А может, это случилось гораздо раньше, задолго до его рождения...

Профессор Евгений Кромлех остановился и устало оперся на свое царское оружие, рукоять которого была обтянута шкурой ягуара. Битва была выиграна, надо приступать к осаде и штурму. Воины низкого ранга из вассальных владений уже суетились, как муравьи, устанавливая осадные башни. Другие налаживали тараны и катапульты.

Вот так.

И далекий Город богов не придет на помощь своему вассалу. Еще лет тридцать назад в Исландии, о которой тут никто слыхом не слыхивал, взорвался огромный вулкан. Пепел извержения обильно вылетел в атмосферу и распространился по ней, задерживая солнечные лучи. В мире похолодало и стало меньше еды. Гораздо меньше. Это отразилось и здесь, в области майя, а для людского муравейника Города богов неурожаи стали настоящей катастрофой. Начались голод, волнения, потом — грозные восстания. В конце концов столица империи была сожжена и заброшена. Много позже ее развалины найдут ацтеки и назовут Теотиуаканом. Но, если у Кромлеха все получится, скорее всего, это будет как-то иначе.

«Мы пойдем на север, в Мексику, и на юг, в Коста-Рику, — думал Кромлех, глядя на обреченный город с шестидесятитысячным населением. — У нас будут своя медь, олово, золото. И железо. Мы выйдем к Тихому океану и поплывем до Южной Америки, в Анды — там сейчас уже делают бронзу. Мы будем торговать с ними и привезем сюда их технологии. Может, еще лам и альпаков. И точно картофель. Все это даст нам трамплин для старта. А потом — плавания на запад, до Филиппин, Индонезии, Японии, Китая. Импорт технологий, материалов и специалистов. Лошади и сталь для войска, скот и культурные растения, чтобы прокормить его. Великая империя от Калифорнии до Колумбии, а может, и больше. Но это уже для моих сыновей. И для тех, кто придет после нас, майя».

— Начинайте осаду, — бросил Кукулькан военачальникам — батабу и накому.

Заметив полный скрытой ненависти взгляд подошедшего с ними главного жреца, он жестом подозвал его к себе.

— Готовь жертвоприношение, Ахав Кан Холь, — сказал он. — В благодарность за победу царь перед войском пожертвует богам свою кровь.