4

Евгений Кромлех. СССР. Калининградская область. 21 июня 1947 года

Мимо Женьки проехала, обдав пылью, очередная машина, водитель которой не обратил внимания на его поднятую руку. Уже десятая машина. А может, двенадцатая. Кромлех уже давно не считал их — с час, наверное. Просто брел по шоссе от Пиллау... вернее, Балтийска.

...Уговорить отца оказалось просто: Женька рассказал ему про Монику и что жаждет встретиться с ней снова. Он и в самом деле хотел с ней повидаться, хотя вполне прожил бы и без того. А вот попасть в амбар ее дядьки ему было жизненно необходимо...

Мать пришлось уламывать несколько дольше — множество раз повторив, что он лишь узнает, что с девушкой, и тут же вернется назад. Отцовские связи в мире железных дорог легко уладили все сложности и с документами, и с билетом. Пожалуй, даже слишком легко, но Женька об этом не думал.

Бумаги у него были прекрасные, в них значилось, что Кромлех Е.В. направлен в Калининградскую область на работы в колхозе. Такие временные поселенцы — наряду с постоянными — после войны ехали сюда со всего Союза, и Женька просто затерялся в этой людской массе.

Протрясясь в вагоне сорок часов по Белоруссии и Литве, он вышел на сортировочной станции в Кенигсберге... конечно, тоже уже Калининграде, теперь исполнявшей роль разрушенного во время штурма города вокзала. Впрочем, дошел Женька и до здания вокзала, посмотрел на его выжженные советскими огнеметами руины, полюбовался чудом уцелевшей скульптурой усмиряющего коней Хроноса, окинул взглядом величественные закопченные своды и зияющие проемы огромных выбитых окон. И отправился выяснять, как можно попасть в совхоз «Красный путь» — так теперь называлось бывшее поместье фон дер Гольца.

Еще три часа до Балтийска — через весь Земландский полуостров на еле ползущем поезде из разнокалиберных вагонов. Тамошняя картина была уныла — однообразные двухэтажные серые дома с высокими черепичными крышами, шоссе — оно же главная улица, старинная крепость, каналы и маяк, далеко вынесенный в море. Разрушен город тоже был основательно, но самые явные следы войны уже убрали.

Все это мелькало пред Женькой, оставляя на сознании лишь легкую рябь — как невнятные, быстро меняющиеся декорации в странном спектакле. Они не имели значения — для него существовал лишь амбар в небольшой немецкой деревне — приземистое строение с крытой соломой покатой крышей и щелястыми стенами из потемневших досок. Он явственно видел серые валуны, покрытые мхом, из которых было сложено основание строения. В узкой расщелине между ними он спрятал главное сокровище своей жизни. Почему-то он был уверен, что кодекс ждет его в целости и сохранности.

...Шоссе было довольно оживленным — по нему неслись и набитые людьми и грузами машины, и легковушки, в основном трофейные, с людьми в военной форме. Но никто не спешил останавливаться, чтобы подбросить одиноко бредущего парня.

Однако этот грузовичок-полуторка, проехав мимо него несколько метров, вдруг затормозил. Женька со всех ног бросился к нему.

— До «Красного пути» добросишь? — с надеждой спросил Женька открывшего кабину парня чуть постарше его, с простым открытым лицом.

Тот расплылся в улыбке.

— Да я как раз туда, братушка. Залезай, все веселее ехать будет.

Не веря своей удаче, Женька скользнул в кабину.

— Мишка, — парень протянул ему большую, очень твердую ладонь.

— Женька.

Они ехали около двух часов. Мишка болтал, не переставая, изредка задавал короткие вопросы попутчику, выслушивал их явно вполуха и тут же продолжал рассказывать о собственных делах. Женька, сказавший лишь, что присматривает дом для намеренной туда переселиться семьи, сам узнал о парне все. Тот был из Твери, то есть, Калинина, детдомовец, сразу после школы призван в армию, успел повоевать год, в том числе и в этих местах. Так что, когда в новую советскую область стали вербовать переселенцев, раздумывал недолго. Ему что Калинин, что Калининград — все было едино, а в Восточной Пруссии понравилось еще во время войны. Тем более, в Калинине он жил в общажной комнате на десять человек, а здесь можно было заселяться в любой брошенный дом. Теперь работал шофером в «Красном пути» и, в целом, жизнью был доволен.

Вообще, как заметил Женька, главной чертой его нового знакомого был прямо-таки брызжущий оптимизм, уверенность, что рано или поздно все будет хорошо и даже отлично. Однако на Евгения дома с сорванной черепицей, которые он помнил чистыми и аккуратными, измождённые люди в деревнях, вереницы наглых крыс, сигающих через дорогу среди бела дня, произвели довольно унылое впечатление.

Впрочем, все это тоже сразу же отбрасывалось на периферию сознания, как не соответствующее его главной цели.

Превращение аккуратной немецкой деревни в захудалое советское хозяйство его тоже не впечатлило. Да, он не видел особого зла от здешних обитателей, но для него они всегда оставались врагами. И то, что сейчас вместо степенных deutschebauern* по плохо прибранным деревенским улочкам сновали убогого вида советские колхозники и пространство оглашалось русским матом, Женьку печалило очень мало.

Бауэры, впрочем, тут еще оставались — то тут, то там мелькали памятные Женьке лица. Мишка поехал сдавать груз, а Женька, наспех поблагодарив его, скользнул за бредущей по улице с каким-то кулем женщиной, показавшейся ему знакомой.

— Gutenabend, frau **, - обратился он ней.

Ответ был ошеломляющим:

— Здравствуйте, я ваша тетя, — по-русски ответила фрау с сильнейшим немецким акцентом, явно не понимая значения фразы, по всей видимости, заимствованной ею от советских пришельцев.

Она была совсем юной, однако сильно запущенной и одетой в какое-то серое рубище.

Да, это была Хельга — подруга Моники. Женька помнил ее полноватой девушкой в ярком национальном костюме трахте, заразительно смеющейся среди молодежи. Теперь это было поблекшее осунувшееся существо.

— Херр Айген! — воскликнула она, в изумлении округлив глаза.

Женька сначала не понял, отчего его появление вызвало такую бурю эмоций — в бытность его в деревне он с Хельгой общался мало. Но тут она схватила его за руку и увлекла в ближние развалины большого фермерского дома.

— Не надо, чтобы вас видели, херр Айген! — разобрал Евгений в бесконечном потоке ее слов.

— Фройляйн Хельга, успокойтесь, пожалуйста, и объясните, в чем дело.

Спокойный голос Евгения, по всей видимости, несколько привел девушку в чувство.

— Херр Айген, про вас спрашивали, — выпалила она, будучи, похоже, в полной уверенности, что парень от этих слов упадет в обморок. Но тот лишь выжидательно смотрел на нее, так что она продолжила:

— Сначала один человек. Из самого Кенигсберга... Через несколько дней, как русские пришли. Ходил тут, ходил, — по деревне, по сожженной усадьбе херра барона...

Хельга драматически понизила голос:

— И ночами там ходил.

— Русский?

— Нет, немец... А может, и не немец, но говорил без акцента... Потом, видно, ему кто-то что-то про вас рассказал, он за Моникой стал хвостом ходить, все про вас выспрашивал. И с дядькой ее, херром Францем, говорил.

— А где же Моника? — Женьке становилось все тревожнее.

Но Хельга лишь громко всхлипнула и продолжала:

— Потом пропал он куда-то, уехал, должно быть. А два дня назад...

Девушка расплакалась, уже не таясь. Женька стоял над ней, полный предчувствием беды.

— Солдаты приехали. Русские. Из Пиллау. На грузовике. И еще офицер на машине.

— И что?..

— Взяли Монику, взяли херра Франца, допрашивали. Дом обыскали и...

Она зарыдала совсем уж горько.

— У... увезли обоих.

— Куда?

— Не зна-аю. В Пиллау, наверное. Херр Айген, уезжайте отсюда скорее, а то они...

Женька не стал слушать, что именно «они» сделают. Машинально заверяя Хельгу, что все будет хорошо, он лихорадочно думал.

— Фройляйн Хельга, — наконец произнес он. — А когда солдаты дом обыскивали, в амбар заходили?

— Не зна-аю, — всхлипнула девушка. — Может, и заходили. Я не видела, мне рассказали.

— Ладно, тогда я пойду. Не беспокойтесь, я здесь ненадолго. И вообще, это, наверное, ошибка какая-то, — бросил он, собираясь уходить.

— Херр Айген, — пискнула Хельга ему в спину. — А этот... из Кенигсберга... Его опять в деревне видели. Вчера ночью.

Женьку обдало холодом. Он совсем не ожидал таких осложнений. В том, что никто не знал про спрятанную рукопись, был уверен. Что же случилось?..

Он быстрым шагом направился к правлению совхоза, куда обязан был явиться согласно документам. Усталый председатель, по вечернему времени прилично подшофе, плеснул Женьке треть стакана самогона, который тот залпом выпил — парня колотило от возбуждения.

— Ночуй здесь, — сказал председатель. — Завтра хату присмотришь. Заселяйся, в какую хочешь — больше половины пустые стоят.

Но Женька помотал головой.

— Я лучше сейчас пройдусь, осмотрюсь. Может, что сразу найду.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами председатель.

Женька быстро шел по деревне к знакомому дому, не обращая внимания на подвыпивших переселенцев, группами сидящих у обитаемых домов и провожавших его взглядами. Однако здесь было слишком много новых людей, чтобы он выглядел совсем уж белой вороной. А немцы, знавшие его два года назад, видимо, сидели по домам и на улицу не высовывались.

Дом дядьки Моники потряс его выбитыми окнами и распахнутыми настежь добротными дверями. Он зажег фонарик и вошел внутрь.

Там все было перевернуто вверх дном. Видимо, после обыска сюда наведывались еще люди, подобравшие все более-менее ценное.

Неожиданно Женька вспомнил строгое и красивое лицо Моники, ее ладную фигурку, и его на мгновение охватила тоска. Ведь все могло сложиться совсем по-иному...

Евгений резко стряхнул с себя навеянную волнением и алкоголем меланхолию. У него другой путь. Совсем другой.

В доме ему было нечего делать, он вышел во двор и повернул к амбару. Тот мрачной массой темнел в глубине двора.

У Женьки было омерзительное ощущение, что его затылок сверлит чей-то недобрый взгляд. Он с усилием подавил это чувство.

А зря.

Пустой амбар навалился на него гулкой тишиной и сумраком.

Человек смотрел на Женьку из мутного чердачного окошка под крышей дома. Человек знал, что объект приехал в деревню и понимал, что рано или поздно он придет в этот дом. Заглянет на чердак или нет — неизвестно. Но тут было самое удобное место, чтобы проследить за тем, что он будет делать в доме, так что надо было рискнуть. А если все же объект поднимется на чердак... тем хуже для него.

Человек не знал, что объект пойдет в амбар — это стало для него новостью. Теперь он раздумывал, как поступить дальше.

Человек привык принимать решения очень быстро. Его движение началось еще до того, как он додумал свой план — нейтрализовать и обыскать объект после того, как он выйдет из амбара.

Человек предполагал, что объект выйдет с неким предметом, но не знал, с каким именно. Идеально было бы захватить и предмет, и объект — последнего для допроса. Но это было невозможно. Объект придется ликвидировать, хотя босс за это не похвалит.

Человек открыл чердачный люк и внимательно прислушался к тишине разоренного дома. Кажется, все в порядке.

Он повернулся спиной и начал осторожно спускаться по скрипучей лестнице. Когда был на середине, его ноги обхватили стальной хваткой и резко дернули. Человек полетел в разверзшуюся пустоту, но изогнулся в полете и умудрился приземлиться на ноги, даже не подняв особого грохота. Одновременно он выхватил из-под пиджака нож и бросился на смутную в темноте фигуру.

Но его поднятая для удара рука была крепко схвачена, а ноги подсечены. Человек упал на спину, пытаясь в свою очередь подсечь ноги противника. Однако тот ушел от захвата и оказался позади. Человек попытался крутануться на полу, пользуясь ногой, как рычагом, но шея его была охвачена, словно тисками. Последнее, что он слышал в этой жизни — хруст собственных ломающихся позвонков.

Нейтрализовав противника, тот, кто называл себя шофером Мишкой, внимательно прислушался. Похоже, звуки короткой схватки не донеслись до объекта в амбаре. Успокоившись на этот счет, Мишка оттащил тело в угол и при свете фонарика тщательно обыскал. Как и предполагал, ничего особенного не обнаружил — армейская финка, «вальтер ПП», советские документы — «липа», конечно, но высококлассная.

Мишка закидал тело валяющимся повсюду тряпьем, поднялся на чердак и занял место только что убитого им человека. Он тоже ждал, когда объект выйдет из амбара, но задача его была иной.

А в амбаре Женька при свете фонарика пытался извлечь свое сокровище.

Вот он, покрытый серым мхом валун, источающий сырой могильный запах. В мечущемся свете фонарика он производил жутковатое впечатление.

У парня вдруг вновь возникло четкое ощущение, что кто-то стоит позади и глядит на него. Он резко обернулся, но полутемный сарай был пуст. Лишь луна светила в окно, да сквозняк слегка шевелил солому на полу.

И Женька вернулся к своему делу. Здесь, в скрытой щели...

Он вспомнил, как найденной в амбаре железкой расширял щель между валунами, осторожно запихивал туда завернутый в тряпье деревянный пенал, потом долго маскировал отверстие грязью и камешками, пристраивал куски мха. Он давно прижился и прочно покрыл щель так, что два валуна смотрелись цельным камнем.

Держа фонарик в левой руке, юноша зубами раскрыл складной нож и, сдерживая нетерпение, стал осторожно расковыривать мох. Лезвие нащупало отверстие и прошло внутрь. Через секунду показался кончик грязной тряпки. Сокровище было на месте.

Женька сорвал тряпье, раскрыл коробку и вновь увидел на пожухлом пергаменте странные значки, которые ему непременно следовало прочитать.

* Немецкие крестьяне (нем.)

** Добрый вечер, фрау (нем.)

Совершенно секретно

22 июня 1947 г.

Начальнику Следчасти МГБ СССР генерал-майору госбезопасности Леонову А.Г.

Принял Иванов.

В рамках операции «Балтийский гость» агент «Попутчик» (старший лейтенант Тюкалов М.) вступил в контакт с объектом «Студент» и вместе с ним проследовал в колхоз «Красный путь».

Поскольку было известно, что «Студент» намерен забрать в деревне некий предмет, вероятно, спрятанный в доме Франца Куха, после допроса и ареста Франца и Моники Кух вся усадьба была тщательно обыскана. Между двумя камнями в основании амбара был обнаружен деревянный ящик с документом, предположительно представляющим собой древнюю рукопись. Следуя приказу, рукопись была сфотографирована, положена назад в ящик, который был снова спрятан в тайник. Тайник был замаскирован так, чтобы объект не обнаружил, что его открывали.

Франц и Моника Кух доставлены в Калининград и содержатся на гауптвахте.

Сотрудники, производившие обыск в деревне, допустили халатность, не обнаружив прибывшего из Калининграда агента противника — предположительно, принадлежавшего к сети, инфильтрованной во время войны на территорию Германии Управлением стратегических служб (ныне — Группа центральной разведки) США. Его обнаружил «Попутчик», следивший в деревне за «Студентом». Агент противника также следовал за «Студентом» и следил за ним с чердака дома Кухов.

Оставшись без поддержки и не зная о намерениях агента противника в отношении «Студента», «Попутчик» принял решение о его ликвидации.

«Студент», обнаруживший свой тайник, вышел из амбара дома Кухов с пеналом. Ни «Попутчика», ни агента противника он не обнаружил.

Чтобы не вызывать подозрений у «Студента», «Попутчик» не стал сопровождать его обратно и приказал председателю колхоза Никифорову доставить объект в Калининград на колхозной машине под предлогом личного поручения.

«Попутчик» характеризует объект как личность не по годам целеустремленную, упорную и скрытную. Отношение к Советской власти и Партии, с высокой вероятностью, негативное.

В Калининграде объект приняли сотрудники УМГБ по Ленинградской области, сопровождавшие его на поезде до Ленинграда.

Майор ГБ Таманцев.

Верно.

Старший следователь следчасти капитан ГБ Иванов.

Резолюция министра госбезопасности СССР

Продолжать негласное наблюдение за «Студентом», обеспечивая его поступление в аспирантуру и специализацию в области древней Америки. Семью Кух перевести во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На прошляпивших агента противника сотрудников управления по Калининградской области и начальника управления полковника Рудакова наложить взыскание. Продолжать мероприятия по выявлению агентурной сети противника на территории области. Об исполнении доложить.

Генерал-полковник ГБ Абакумов.

Загрузка...