Четвертый кодекс

23

Благой с Езоэевели. Эгроссимойон, около десяти миллионов земных лет назад

Паузы в речи Хеэнароо были не признаком неуверенности, а подчеркивали важность темы. Поэтому Благой молча ждал продолжения.

— Сквозь Нэон-гоо не одни люди лишь шли, — сказал, наконец, Хеэнароо. — Эгроси некоторые — мало таких, но тоже Прохожие есть.

Нечто подобное Кромлех и раньше предполагал, хотя, почему-то, это ни разу не всплыло ни в его разговорах с учеными, ни в воспринятых им книгах.

— Не любим мыслить об этом, — сказал Хеэнароо, похоже, прекрасно видевший посторонние мысли Евгения. Эгроси с детства учились вести разговор так, чтобы сохранять в тайне от собеседника не предназначенные для него мысли. Благой тоже этому учился, но слишком часто ментально «протекал», что характерно для молоди эгроси и взрослыми воспринималось со снисхождением. Впрочем, бОльшая часть его «земных» мыслей его здешним собеседникам была просто непонятна.

— Потому и о чужих не печалуемся, — продолжал эгроси. — Это у нас жизненная потребность почти.

— В вашем мироощущение, насколько я понял, сильна жажда стазиса, — заметил Кромлех.

— Так, — поморгал собеседник. — Она вечная. Вернее, вечен страх потери его. Но после Дня гнева это как мания. Сотни наших философов и теологов доказывали, что Ужас родился, когда великие древние нарушили стазис, немыслимого возжаждав.

— Чего?

— Кто знает... Может, гармонии. Запретно вкушать гармонию круга. А древние молились Яснодеве о том. Она жертв не алчет, потому не стали их приносить имперцы. Но не Яснодева хранит ведь стазис — Аделинаам, а тому кровь потребна. Вот и молот обрушил голодный владыка.

У Кромлеха вдруг появилось смутное воспоминание о чем-то здесь прочитанном... Какой-то обрывок информации, почти намек. Имя в исторических хрониках. Не имя даже...

— Безымянный?! — лишь появившись, его мысль сразу стала доступна собеседнику.

Хеэнароо вздрогнул, словно его пробил дротик из боевого ружья стражей Гротов. Впрочем, мимолетная эмоция почти сразу покинула его лицо, и он принял свой обычный спокойно-расслабленный вид.

— Безымянный тот не просто... — заметил он. — Нехорошо называть его. Со мной можно, но с прочими — зря.

Огромное количество информации о совершенно незнакомом мире не могло усвоиться и быть структурировано мозгом Кромлеха сразу. Религиозная карта марсианской истории хоть и не столь пестра и запутана, как земная, но тоже весьма разнообразна. Так что персонаж, которого в некоторых древних хрониках именовали Безымянный, Совратитель или Смутьян, оказался у Кромлеха на периферии восприятия. Наткнувшись пару раз на упоминание о нем, Евгений решил, что он связан с каким-то незначительным эпизодом истории. Но теперь понял, что дело куда более интересно, чем он себе представлял.

— Да, важно, — произнес Хеэнароо, опять восприняв мысли собеседника. — Хотя немногие сейчас мыслят его воскресение, а большинству противно это, учение его живое.

— Он Прохожий? — вскинулся Кромлех.

Хеэнароо дернул плечами в знак отрицания.

— Не думаю. Во всяком случае, Нэон-гоо не прошел. Он... Хотя это неважно — прошли другие.

Кромлех вопросительно молчал.

— На Езоэвели выход из него в едином месте, — проговорил, наконец, собеседник.

Кромлех моргнул.

— Да, на Юкатане. Только я воспринял это как вход...

Хеэнароо игнорировал замечание, спросив:

— Ты ведь изучал культуры там?

Евгений снова поморгал. Было интересно.

— Там миф о двух братьях, — продолжал эгроси. — Победили злых богов, твоим родичам дали цивилизацию.

— Да, «Пополь-Вух» называет их Хунахпу и Шбаланке, они спустились в Шибальбу, обманули тамошних богов, обыграли их в мяч и...

— Благой-дио, — прервал его Хеэнароо, — на деле боги те — они живые и есть... Только имена их... звали его иначе...

Кромлех пытался осмыслить сказанное, между тем Хеэнароо продолжал:

— Бог тот Прохожий. Из эгроси. Прошел сквозь Нэон-гоо на Езоэвель и стал человек. Потом уж люди придумали, что был еще его брат.

— Не только, — заметил Кромлех, кое-что прикинув.

Действительно, по этому поводу «Пополь-Вух» излагала довольно запутанную историю с отцом братьев-богов и их другими, злыми братьями, которые превратились в обезьян и ушли на небеса. И эти злые братья были связаны... да, с Марсом они были связаны, согласно майяской астрологии.

Евгений почти забыл о собеседнике — его мозг бешено работал, сопоставляя известные ему разрозненные факты и предположения, из которых вырисовывалась потрясающая картина...

Если среди марсиан тоже были способные проходить сквозь Мембрану, значит, они должны были появиться на Земле задолго не только до прихода людей в Америку, но и до возникновения человечества. На Земле выход был фиксирован — в отличие от Марса, где Прохожий мог возникнуть в любом месте, хоть в Гротах, хоть на поверхности. Правда, в последнем случае его через несколько минут ждала неминуемая гибель от удушья.

Получалось... Получалось, что особенное влияние пришельцы с Марса должны были оказать именно на центральноамериканские цивилизации. И кое-какие их особенности, которые Кромлех, как специалист, прекрасно знал, это подтверждали...

— Они в мяч играли, ты знаешь, — заметил пристально следивший за ним Хеэнароо. — Мяч — планета. Перебрасывают, — он причудливым изгибом тела изобразив одно из положений игрока в мяч — эта игра, конечно, в водяном варианте, была весьма распространена и в Гротах Эгроссимойона.

«Да, божественные близнецы проникли в Шибальбу... — лихорадочно думал Кромлех. — То есть, прошли сквозь Мембрану... чтобы сыграть в мяч с богами преисподней. Пришли на Марс?..»

...Священная игра в мяч. Игра планетами. Игра планет. Причудливый танец взаимно влияющих друг на друга цивилизаций. Прохожие в чуждом мире влияют на него, производя смещения — это неизбежно. А учитывая рассинхронизацию посещений, процесс этот крайне запутан и чреват самыми удивительными последствиями.

Это ведь он, Кромлех, первым среди людей прочитал иероглифические тексты, описывающие посмертную судьбу человеческой души. Майя называли ее «белый цветок». В момент смерти она испарялась и попадала в подземный водяной мир. Смерть кого-либо обозначалась фразой «вступил в воду».

Сеноты — Мембрана — Шибальба — уходящие и возвращающиеся боги...

Болон Йокте, Много Раз Приходящий, один из богов Шибальбы, бог убивающей миры катастрофы — он тоже ассоциировался с Марсом. И с красным цветом. А красный — с востоком, стороной возрождения. Или красной планетой, с которой Великий гнев сорвал кожу?..

— Кого вы звали Болон Йокте, он тоже здешний. И сюда вернулся, — подтвердил его мысли Хеэнароо.

Так вот о чем пытался ему поведать Четвертый кодекс, кто бы его ни написал — о связи Земли и Марса!..

Перед Кромлехом возникло видение некой космической гантели — двух планет, соединенных призрачным переходом. Перетекающие из одного мира в другой, минующие физические законы, существа. Перетекающие образы и идеи. Перетекающие цивилизации — сообщающиеся сосуды... Может быть, эгроси давно сгинули бы в своих Гротах, не получай они периодически культурных инъекций с Земли. А на Земле, в свою очередь, может, никогда бы не возникла цивилизация, или она была абсолютно иной — если бы не Прохожие с Марса...

Стоп!

Следивший за ним с откровенной насмешкой Хеэнароо заморгал.

— Ты понял. Не только то место. Не только то время.

Эгроси из марсианского будущего в разные земные эпохи приходили на Юкатан, но не все там оставались — а почему должны были? Они имели достаточно знаний, чтобы путешествовать по Яснодеве, которой поклонялись их предки. И делали это. Анатолия, Месопотамия, Египет, долина Инда, Китай, конечно...

— Не стали первопричиной, — передернул плечами эгроси. — Вы поднимались сами. Мы только несли вам наш стиль. Может, ускорили путь культур. Не специально, не всюду и в разной мере. Больше всего у выхода из Нэон-гоо.

Ну да, ну да... Мезоамериканские культуры подозрительно походили на цивилизацию эгроси. Масса соответствий — например, тут и там двадцатеричная система счисления, или «кинжальные» черты архитектуры, в других местах Земли гораздо реже встречающиеся. Майя и ацтеки, как и эгроси, предпочитали не «золотое сечение», а более «острые» пропорции. У тех и других это было следствием воинственных солярных культов, требовавших громадного количества жертв.

— Так, — заметил Хеэнароо. — Мы — какие есть сейчас — родились от Гнева. И гнев принесли вам.

...Все народы Мезоамерики, особенно ацтеки, считали, что, если богов не кормить жертвами, вселенная нарушит свой ход и грянет катастрофа. Механизм мироздания с их точки зрения все время требовал кровавой смазки. И тысячи жертв отдавали на теокалли свои сердца победительному Солнцу. Что-то подобное, как знал теперь Кромлех, в древности творилось и на Марсе.

— Тварь, заживо ободранная, Эгроссимойону подобна, кожу отдавшему Дню гнева... — подтвердил марсианин.

Кромлех вздрогнул, вспомнив обычай мезоамериканских жрецов и правителей танцевать в кровавой коже очередной жертвы...

Евгению стало тошно — в новом теле это ощущалось иначе, чем в человеческом, но чувство было столь же омерзительно.

— Когда вы отказались от жертв? — спросил он.

— Почему решил? — равнодушно спросил эгроси.

И правда, почему?.. Эти существа с далекой древности вырывали сердца великому множеству своих сородичей, подкармливая Аделинаам. Почему они должны были оставить это, после того, как День гнева уничтожил их великую державу?

Кромлех читал о первых постапокалиптических эпохах под поверхностью планеты, когда там непрерывно шли жестокие войны, и от спасшихся осталась лишь жалкая горстка. Тогда вода Гротов темнела от крови — и не только погибших в сражениях, но и жертв, принесенных в отчаянии, ставшем уже культурным архетипом.

Позже все стало не столь мрачно, но архетипы ведь никуда не деваются...

Хеэнароо молча наблюдал, как землянин переваривает информацию, потом все-таки вмешался.

— До сих пор агрийю жертвуют, — заметил он.

Евгений не знал, что этих милых маленьких земноводных, поразительно похожих на остроухих лисят, которых многие эгроси держали в качестве домашних любимцев, они приносили в жертву. Его затошнило снова.

— Аделинаам любит агри, — в словах эгроси отчетливо ощущался сарказм.

С домашним агри верховного бога ассоциировался один из двух марсианских спутников, который люди много позже назовут Фобос — быстро снующий по небу, меняющий фазы при каждом обращении, то есть трижды за сутки. Маленький, резвый, юркий... Кромлех знал, что его монументальное изображение есть на поверхности — в столице погибшей империи на берегу Великого Северного океана, ныне ставшего холодной, терзаемой жуткими ураганами равниной. Говорили, что развалины Аделин-виири, города Солнца, до сих пор высятся там и печально взирает в жестокие небеса колоссальное полуразрушенное лицо императора, объединившего Марс. Кромлех надеялся когда-нибудь увидеть его.

— Эгроси того держаться будут, пока не покинут мир, — вновь заговорил Хеэнароо. — Всему вопреки. Различия их вер не важны. Исполнят церемонии, совершат ритуалы, блюсти будут шестьсот шестьдесят шесть заповедей Огня. Молиться будут Единому, хоть и не видят его на вольном небе. И кормить его будут всегда.

— Но почему? — Кромлех, наконец, понял, что же все это время вызывало в нем ощущение нелогичности. — Ведь День гнева все равно состоялся... Почему же ваша вера не изменилась?

— Их вера не изменилась, — проговорил Хеэнароо, — потому что они дождались.

Кромлех отметил и тут же отодвинул в сознании изменение в речи собеседника местоимения с «мы» на «они».

— Чего?

— Того, чего ждали.

Хеэнароо как-то незаметно поднялся с софы и теперь внушительно нависал над лежащим Кромлехом.

— Эгроси родились из ила и, как и вы, миллионы лет ползли на сушу. Но вы навсегда поселились там, а те сохранили для себя и воду. Это спасло их, но это же и замедляло. Их предки без разума, и разумные предки, и нынешние — они всегда знали: им есть куда отступить. Из-за этого здесь все так медлительно. Вам от первого оббитого камня до государства потребовалось миллиона три лет. Им — десятки миллионов. Но, в отличие от Земли, Эгроссимойон стал един. Эгроси кормили глядящего на них из космической пустоты Аделинаам сердцами жертв, увлажняли его лик их кровью. Знали, что пока творится это, мир идет, как шел. Когда Смутьян призвал к иному, они его убили и продолжили ждать...

— Чего?

— Дня гнева, конечно, — эгроси вновь замолчал, предоставив Евгению пораженно глядеть на него.

— Но почему?

Вопрос был беспомощен.

— Я не знаю, — эгроси словно бы опал, стал меньше, хотя продолжал пребывать в вертикальном положении. — Может быть, суть этой веры — сладость терпения в ожидании смерти?.. Церемония замедления неизбежного. Но неважно. День гнева пришел, обетование исполнилось.

— Обетование?

— Да, были пророчества. Много. На Земле многие, как знаю, ждут Спасителя?

— Да, — напряженно ответил Кромлех, пытаясь сопоставить новую информацию.

— Так, вот: здесь он уже был. Пришел из небесной пустоты в День гнева, — заключил Хеэнароо. — Эгроси больше нечего ждать. Лишь умирать.

«Похоже на какой-то культ самоубийства», — промелькнуло у Кромлеха.

На Земле нечто подобное было в Японии. А еще... у майя, равнявших суицид с жертвоприношением или даже подвигом.

Перед Евгением вдруг явственно предстало то, что, он, казалось, начисто забыл — миг его перехода, смерти перед возрождением.

И ужасающее ощущение сжимающейся на шее петли.

«Иш-Таб приветствует тебя, воин!»

Неужели?..

— Здесь ее зовут Мать тишины, Тайишаиш, — проговорил Хеэнароо. — Прохожая-эгроси. Ушла к вам, вернулась, потом... развоплотилась.

Кромлеху встречался этот термин, но он до сих пор не понял до конца его значение. Он означал конец существования — но не смерть. Кажется, это имело отношение к представлению о судьбе души, чего у эгроси, вообще-то, в развитом виде не было.

— Она не здесь, но и здесь. Она повсюду и может явиться. Но ее нет нигде, — не слишком понятно объяснил Хеэнароо. — Ее славят гриизьи. Они думают, что это лик Яснодевы. Некоторые и здесь так думают.

Гриизьи — жители Гриизийя, большого восточного острова на поверхности, некогда соперничавшего с империей. Цивилизация хитрых купцов и жестоких пиратов с оригинальными эстетическими критериями, детально разработанным воинским кодексом и церемонией ритуального самоубийства. После Дня гнева Гриизийя, незадолго до того побежденный и присоединенный к империи, стал лишь высоким нагорьем на каменистой равнине, где до сих пор высятся руины четырехгранных пирамид — символ островного государства, в отличие от пятигранников Солнечной империи. Миллионы лет позже земляне назовут эту местность Элизий. Эгроси — потомки жителей Гриизийя и в Гротах сохранили вражду к имперцам, что до сей поры выливалось в кровавые столкновения.

«Как все это похоже на Землю!.. — горько воскликнул в душе Евгений. — И что, кроме жажды смерти, нам дали эгроси?!»

Хеэнароо иронически поиграл высунутым языком.

— Ничего они вам не давали, — возразил он. — Просто выживали — как могли и привыкли. Они не сами туда желали, их принесло. Можно вывести эгроси с Эгроссимойона...

— ...Но Эгроссимойон из эгроси — невозможно, — грустно завершил Евгений.

— Не надо грустить, эиромондже, — язык Хеэнароо снова быстро промелькнул в его пасти. — Это же сообщающиеся сосуды... Они — вам, вы — им, а в результате всего поровну. Может, смерть как раз пришла с Яснодевы?.. Или вы сами не зачарованы ею?.. И люди, и эгроси — они таинственны и страшны. Как весь этот непостижимый мир.

Кромлех где-то уже слышал подобное. В любом случае, ему нечего было на это ответить — собеседник был прав. Влечение к смерти родилось не на Марсе, и не на Земле, если уж на то пошло. А где?..

— Эгроси в древности думали, что Езоевель совершенно отдельна, недоступна и потому прекрасна. Но потом открылось Нэон-гоо, и они поняли, что там — то же. Просто другое. Что Езоэвель и Эгроссимойон — едины, хоть и по разные стороны мира.

Каждый астрономический бог у майя имел своего двойника в ином мире. Он появлялся в то время, когда его звезда или планета «умирала», достигнув горизонта, и существовал до появления ее с противоположной стороны...

«Тональ и нагваль, — вдруг вспомнил Кромлех. — И дубли...»

— Именно так, дон Эухенио. Мы все чьи-то дубли.

Жаберные щели Хеэнароо с шумом выталкивали воду — хохот. Кромлех смотрел на него с недоумением и ужасом, но эгроси вдруг исчез. Просто как-то рассосался в воде, которая несколько мгновений была более плотной и темной в том месте, где он только что был, а потом приняла обычный вид.

— Благой-дио, Благой-дио!

Кромлех почувствовал чужое прикосновение и открыл глаза. Служитель гротов познания тактично, но настойчиво постукивал кончиком хвоста по его плечу.

— Мне больно прерывать твои размышления, но гроты наши плывут на ночной покой, — сообщил он.

Благой недоуменно огляделся.

— Вы знаете... Хеэнароо? — послал он служителю мыслеобраз.

— Мое зрение не помнит такого, — ответил тот.

«Я спал?.. Да, спал. Но это был не просто сон», — подумал Благой и, вежливо разведя руками перед служителем, отправился в свою обитель. Ему хотелось поесть моллюсков с пастой из мха, поиграть со своей агри Ассьей, любуясь ее грациозными кошачьими движениями в чистой воде уютной пещерки. И он очень хотел подумать над многими важными вещами.