Четвертый кодекс

22

Евгений Кромлех. Восточный Ацтлан, Чикомоцток, Канария (Фортунские острова). 6 августа 1980 года (12.18.7.2.13, и 7 Бен, и 16 Шуль)

— Попали сюда вы, — насмешливо ответил Дельгадо на вопрос Кромлеха. — А я вас нашел.

«Я сплю», — подумал Евгений, читая его слова в воздухе.

Это была констатация, а не предположение — Кромлех с детства имел опыт подобных сновидений. Правда, настолько яркими и правдоподобными они бывали нечасто. И сны эти всегда обозначали что-то важное в его реальной жизни. Поэтому Евгений отнесся к текущему видению со всей серьезностью.

Еще его утешило, что страстные чувства, испытанные им только что к почти незнакомой девчонке, явно были следствием сонного морока.

— Ну так и взял бы ее, раз уж оба спите, — заметил Дельгадо, словно тоже читал его мысли, как слова.

А почему бы ему в этом иллюзорном мире не быть телепатом...

— Человеческий облик нельзя терять и во сне, — наставительно произнес Евгений, садясь на соломе.

Как всегда в таком состоянии, это произошло совершенно без участия мышц, одной силой воли.

— Да неужели, — иронически хмыкнул Дельгадо и превратился в койота.

Произошло это без всяких оборотнических спецэффектов, вроде конвульсий — он просто вдруг стал койотом. А его зеленые глаза горели звериным огнем и когда он еще выглядел человеком.

Это был именно койот, которых Евгений видел немало в Русской Атлантиде во время войны, а не африканский волк, которого можно было ожидать увидеть здесь.

Что же...

— Здравствуй, маленький койот, — сказал Кромлех.

— Вновь приветствую вас, Кромлех-цин, — вежливо ответил койот. — Здоровы ли вы и ваша спутница?

Тон его был саркастичен и сильно отличался от слегка слащавой манеры волонтера российского консульства Антонио. Однако голос, без сомнения, был тот же.

— Что тебе надо? — Кромлех отбросил местную церемонную вежливость — в таких обстоятельствах она была нелепа. И нелепо было обращаться на «вы» к койоту.

Дельгадо, похоже, тоже не особенно цеплялся за условности.

— Тебя, Евгений Кромлех, — заявил он. — Нам нужен ты.

— Нам, это кому?

Койот сел и почесал задней лапой ухо.

— Трудно объяснить, — задумчиво сказал он. — Ну, например, обществу традиционно мыслящих граждан Ацтлана что ли... Мы называем себя «людьми знания», мачицтли на науа. Здесь, в Новом мире, мы зовемся брухо. Иногда нас именуют тольтеками, что не очень правильно...

— Я понял, — кивнул Кромлех. — Древняя магия атлантов.

— «Понять» и «знать» — не одно и то же. Так же, как «смотреть» и «видеть», — важно заметил койот.

Евгений оставил это высказывание без внимания.

— Но ведь ваши практики вне закона. В Ацтлане, по крайней мере.

— Там да, — совсем по-человечески кивнул койот. — Жрецы Единого Тлокенауаке не терпят конкуренции — хотя мы с ними и не конкурируем. Но на юге, в Тауантинсуйю, и на севере наша традиция не преследуется. И здесь, в Восточном Ацтлане, тоже. Впрочем, и не одобряется...

На Евгения вдруг накатила обжигающая волна гнева.

— Иш-Таб... — с ненавистью прошипел он.

Однако зверь совсем по-человечески покачал головой.

— Мы не исповедуем примитивные культы, Кромлех-цин. Убившие твою жену, действовали помимо нас, без нашего ведома, и мы в их действиях никоим образом не участвуем.

— Кто они?

— Группа мистиков-националистов, некоторые служат в департаменте ягуаров. Что-то вроде неформального ордена.

— То есть, их опекает контрразведка Великого Ацтлана?

— Она их использует. В большей степени — сиуакоатль, который, как вам, наверное, известно, контролирует ягуаров. Но тобой интересуются и орлы — разведка, они за тобой тоже следили. Что от тебя нужно уэй-тлатоани — могу только догадываться.

— А вы... видящие тут причем? Вы тоже работаете на Великий Ацтлан?

Чем больше он спросит, тем больше будет знать. А это ему сейчас очень нужно.

— Нет, нет, — выражение сарказма странно смотрелось на звериной морде. — Великая заокеанская прародина, конечно, наш ближайший союзник, но ее тайные операции в нашей стране нами не очень приветствуются. Наше правительство предпочитает закрывать на них глаза, но участвовать в них не станет ни в коем случае. Мы тут, знаете ли, в значительной степени зависим от Европы... Так что люди из-за моря сломали нам всю игру в отношении тебя. Потому я и здесь сейчас. Поверь, для того, чтобы войти в твои сновидения, мне пришлось постараться, и это вообще не очень приятная процедура.

— Так зачем я вам?

Койот попытался изобразить на морде любезную улыбку. Смотрелось это жутковато.

— Ты — сильный видящий. В потенции, конечно. Думаю, и сам об этом догадываешься. Нам очень бы хотелось заполучить тебя в наш весьма элитарный круг.

— Ты мог бы сказать мне это обычным образом, — ответил Кромлех.

Он ни на йоту не верил Дельгадо.

— На пути силы «обычного образа» не существует, — веско заметил койот. — Мы — охотники, мы всегда охотимся. И при передаче линии знания тоже. Особенно при этом. Будущего ученика следует выследить, завлечь и схватить. Так работает магия.

— Как-то не очень впечатляюще у вас выходит, — хмыкнул Евгений.

— Уж как получается, — огрызнулся койот и превратился в фенека.

Милейший миниатюрный ушастый лис умильно смотрел на Кромлеха.

— А может быть, мне одиноко, — его негромкой мелодичный лай напоминал пение, но складывался в понятные слова. — И я уверен, что одиноко и тебе, Евгений Кромлех. И от этого тебе грустно. А сейчас стало много, много грустнее.

Привыкший анализировать себя Евгений не мог с этим не согласиться. Хотя эта отсылка к мудрой и грустной книге великого бургундца, погибшего в воздушном бою, его покоробила. Но он лишь пожал плечами.

— Если тебе грустно, я тебя приручу, — продолжал свои литературные аллюзии лис, крутясь вокруг человека.

— Зачем тебе это? — спросил Евгений.

— Потому что познать возможно только те вещи, которые приручаешь, — лис прямо смотрел на него блестящими глазками.

— Зачем тебе меня знать? — настаивал Кромлех.

Игра начинала ему надоедать.

— У нас в этом деле взаимный интерес.

Лис вновь обернулся человеком по имени Антонио — столь же внезапно и естественно, Кромлех даже не сразу отметил перемену. И то, что Дельгадо вновь обращается к нему на «вы», он тоже не заметил.

— Вы, Евгений Валентинович, несомненно, чувствуете, что ваша жизнь не полна и в значительной степени лишена смысла, — заговорил ацтланец с красноречием опытного проповедника. — А мы в силах дать вам этот смысл. Вы можете обрести весьма значительное... почти божественное могущество.

— То есть, в вашем лице я имею дело с богами? — иронически спросил Кромлех.

В глубине души его несколько задели слова Антонио. Да, ощущение бессмысленности существования не раз неожиданно сваливалось не него, подобно горной лавине. Тогда он становился мрачен и нелюдим, тогда в его жизни появлялось много пустых и полных бутылок... Ника ненавидела это его состояние, но ей хватало такта и мудрости оставлять его в такие дни в покое. Через какое-то время он сам приходил в себя.

Ника!..

— Полноте, Евгений Валентинович, — хохотнул Дельгадо. — Да нет никаких богов. И Бога тоже...

— А что есть?

— Тональ и нагваль.

Кромлех знал эти термины из области атлантического шаманизма.

— Нет, нет, — запротестовал Дельгадо. — Я говорю сейчас не об известных вам значениях этих слов: индивидуальная жизненная сила человека и его двойник-животное. Эти объяснения для профанов.

— Я знаю, что эти термины многозначны, — кивнул Кромлех. — Но что под ними подразумеваете вы?

— То, что есть... Тональ — остров, нагваль — океан.

— То есть?

— Представьте, что вы живете один на острове. Там есть пальмы с кокосами, белый песок, по которому ползают черные крабы, есть источник воды, ваша построенная собственными руками хижина, лес, где живут всякие зверушки и птицы...В общем, ваш мир, знакомый, привычный и приспособленный для жизни. Это и есть ваш тональ. Он также включает в себя и вас самих — ваше тело, разум, сознание и то, что вы называете душой. Все это вы можете осмыслить и описать словами.

Но вокруг острова — океан, и он для вас совершенно непостижим. Вы не знаете, где его начало и конец, и есть ли они вообще. Вы, конечно, можете сказать: «Океан огромный и мокрый», но это описание не океана, а вашего ощущения от него. Может быть, на самом деле он крохотный и сухой — на острове, в своем тонале, вы этого знать не можете.

Но в один прекрасный день океан — Неведомое — может вздыбиться, подняться и поглотить ваш остров. Тогда он — то есть, вы сами — перестанет существовать. А океан останется — столь же непостижимый, как и тогда, когда вы еще сидели на своем острове.

Так вот, океан — это нагваль. Тональ и нагваль — не противопоставление и не дихотомия. Это два состояния мира, принципиально различные и несопоставимые. Вы понимаете?

Дельгадо имел вид умудренного профессора перед идиотом-первокурсником.

Кромлех кивнул:

— Мне кажется, да. Но над островом в океане есть еще небо... Оно как-то входит в ваши построения?

— Не придирайтесь к метафорам, — досадливо отмел Дельгадо, — они всегда не точны. А что до понимания, то это непознаваемо в принципе. Я показал вам образ острова и образ океана, но каждый из них ложен. Пока можете считать, что тональ — это порядок, то, что можно описать словом. А нагваль — хаос, нечто неописуемое. А еще — у каждого человека есть тональ и нагваль, но не каждый способен вместить в себя это и принять. Вы способны.

Евгений пожал плечами.

— Кажется, вы только что говорили о непознаваемости...

— Знание о чем-то и познание этого чего-то — суть вещи разные, — вновь изрек давешний афоризм Дельгадо. — Однако все еще сложнее. Тональ и нагваль есть у всего — не только у человека. У животных, камней, воды, воздуха, чувств. И у всего мира. Все, что мы видим и познаем — это остров, маленький клочок земли в океане. Все остальное — непостижимый нагваль. Однако есть люди... или, скажем, разумные существа, которые способны преодолеть пропасть между миром-тоналем и миром-нагвалем.

— Видящие? — спросил Евгений.

Это его заинтересовало.

— Своеобразные видящие, — после едва заметной паузы ответил Дельгадо. — Таких очень мало. Они могут пройти сквозь нагваль, раствориться в нем, но вновь обрести бытие и создать иной тональ, иную реальность. Мы называем таких людей Прохожие. Ну как бы вам это объяснить... Вот вы изучали атлантическую этнографию и знаете, что нагваль — это якобы зооморфный дух-покровитель колдуна. Для профанов сойдет — описать нагваль можно и так. Какая разница — он же неописуем в принципе... Однако по отношению к непостижимому нагвалю мы все профаны, поскольку нам необходимы формы, чтобы их осмыслять. Даже могучие маги, которые могут входить в нагваль и которые отвергают саму идею осмысления — они все равно осмысляют свой опыт. И некоторые, например, превращаются в какое-то животное и говорят профанам, что это их нагваль. И профаны говорят: «О, это очень сильное колдунство»... А вот Прохожие сами строят мир по собственному усмотрению — хотя, возможно, не осознают этого. Они все равно в тонале, но в другом, возникшим по их воле. Профаны всего этого не видят — для них же в мире ничего не изменилось. И они понятия не имеют, что вот это и есть настоящая великая магия. Понимаете?

— Кажется, да... — задумчиво произнес Кромлех. — «Бог есть Бог, а мир есть дьявол...»

Дельгадо вопросительно посмотрел на него.

— Это из старого романа одного франко-ацтланца, «Три воина-ягуара», — объяснил Кромлех. — Слова одного его героя, тайного христианина. Хороший роман, правда, не совсем о том, о чем ты говорил.

— И что это значит? — спросил маг.

— Бог — просто Бог, потому что непостижим, — проговорил Евгений. — Но Он еще и благ. А мир постижим, но он — дьявол. То есть, не-Бог. То есть, не-благо.

— Нет-нет, — запротестовал Дельгадо, — я совсем не про это. «Плохое» и «хорошее» — ложь, Бог — ложь. Тональ, по большому счету — тоже ложь. Правда — нагваль.

— Однако и правда — это тоже ложь?.. — остро посмотрел на него Евгений.

Антонио не ответил и молчал несколько секунд. Потом яростно посмотрел Евгению в глаза.

— Ты — Прохожий, Кромлех, — негромко сказал он.

В голове Евгения вдруг раздался призрачный крик, и ему показалось, что он его уже когда-то слышал:

— Ненго! Мембрана!

Это было наваждение в сонном наваждении, и оно сразу же исчезло, да так, что полностью выветрилось из памяти Евгения. Зато он вдруг понял, что Дельгадо в кои веки говорит правду. Он, Кромлех, действительно, Прохожий. Что бы это ни значило.

— Ты хочешь сказать, — медленно спросил он, — что мир, в котором мы сейчас... наш мир... он изменен... Прохожим?..

Дельгадо пожал плечами.

— Откуда мне знать. Я же не Прохожий, а просто видящий...

— А... Прохожий сам изменяется в созданном им мире? Или остается тем, кем был?

— С какого бока посмотреть, — неопределенно проговорил маг. — Конечно, судьба Прохожего в новом мире, наверное, тоже может измениться. И внешность. И мысли. И чувства. Но ведь это всего лишь варианты одной личности — какой она могла бы стать, если бы... Это цикличность, понимаете?

Теперь плечами пожал Кромлех.

— Представьте себе бусы, — начал объяснять Антонио. — Они состоят из нити и шариков. Бусы — это целостность и индивидуальность. Но ведь и бусинка — тоже целостность и индивидуальность, каждая бусинка. А связывающая их нить — силовая линия, поток однородной энергии. Мы называем это «циклическое существо». То есть, фактически, каждый видящий — это некая множественная личность. Не только Прохожий — любой сильный маг может создать свой дубль, и другой, и третий... Но в совокупности это все равно будет единая личность. При этом каждая такая «бусина» — личность мага — способна еще создавать собственные автономные копии. Мы называем их дублями. Так что от каждой «бусины» в этом «ожерелье» могут идти еще и «подвески»...

— То есть, имя вам — легион... — заметил Кромлех.

— Имя НАМ легион, — с любезной улыбкой поправил Дельгадо.

— Я не чувствую себя «видящим», или «Прохожим», или кем вам там угодно... — упрямо набычился Кромлех.

— Однако вы им являетесь, — мягко возразил Антонио. — И знаете это. Все ваши исцеления руками, предвидение событий, странные сны — вроде этого... Мы знали о вашем существовании давно, но лишь после выхода вашего романа нам стало ясно, что вы не просто нагваль, а Прохожий.

Кромлех похолодел.

— Вы хотите сказать, что я могу сделать мир из своего романа существующим на самом деле?

— Скорее, вы сделали мир вашего романа несуществующим... — покачал головой Дельгадо.

— Но каким образом?

— Есть способы... Есть точки входа, трещины между мирами, места, где бытие истончается и дает возможность отдельным личностям просачиваться в иное.

«Ненго! Дверь! Мембрана!»

— Вы хотите, чтобы я все вернул на место? — спросил Евгений после довольно долгого молчания.

— Нет, ни в коем случае, — затряс головой Дельгадо. — Напротив — вам придется сделать это еще раз.

Все смешалось в сознании Евгения. Он слышал голоса на многих языках, даже тех, какие не звучат в этом мире, но понимал их. Он видел пейзажи, которые не могут принадлежать этому миру, этому времени, даже этой планете. Он видел грандиозные развалины под чужим небом и гомонящие города там, где теперь были мертвые развалины. Он видел Град под водой и существ, которые в нем обитали. Он видел грандиозную светящуюся разными огнями дорогу, идущую в вечность. Она часто разветвлялась на множество путей. И на каждой развилке стоял он — Евгений Кромлех. Он одновременно видел множество вариантов одного события, и для него все они были равнозначны. И он знал, что все созерцаемое им — не галлюцинации, а правда. Это было настолько невместимо в одно человеческое существо, что, если бы он не спал, то сошел бы с ума.

И еще он видел, что Дельгадо наблюдает за ним, и в его светящихся глазах была не только привычная насмешка, но и глубоко скрытый страх. Ацтланец непроизвольно потирал шею и вообще был, похоже, несколько растерян.

— Да, впечатляет... — тихо произнес он, наконец. — Не думал, что увижу такую мощь... А вы ведь еще и не умеете ею пользоваться.

— Ты говорил, что я уже делал это, — хрипло ответил Кромлех.

Последние секунды потрясли его.

— Да, — кивнул Дельгадо, — то есть, мы так предполагаем. Но даже если и так, это делал другой ты, с иными судьбой и жизненным опытом. А тебе теперешнему все это еще предстоит.

— Я не хочу! — решительно ответил Кромлех.

— Мы все не хотим подчиняться неизбежности, — кивнул Дельгадо.

Кромлех содрогнулся, увидев, что эта фраза была написана в воздухе черным и отливала сталью.

Евгений почувствовал, что ненавидит зловещее существо перед ним, ему захотелось накинуться на него и рвать голыми руками, хотя он понимал, что во сне это бессмысленно. Однако неизвестно, на что бы он решился, не подними вдруг Дельгадо беспокойно голову.

— А вот это нехорошо, — бросил он. — Вот этого нам сейчас совсем не нужно.

И исчез. А Евгений проснулся. Он сразу понял, что вновь пребывает в реальном мире, и мир этот очень враждебен. Двери сарая были снесены, видимо, взрывом, а на соломенном полу испускал удушливые клубы дыма какой-то предмет.

Вскрикнула Илона.

«Газ!» — понял Кромлех. Пистолет уже был в его руке, и он стрелял в возникшие за клубами в проеме двери смутные фигуры. Но длилось это недолго — удушающий запах заполонил все вокруг, и настал мрак.