Чистая работа

Глава 12

Анна позвонила Грейс и попросила ее передать шефу, что накануне вечером, похоже, простыла и что, если завтра не станет лучше, она вызовет врача.

После этого она набрала номер бригады, которая пыталась установить, каким образом отрезанная нога оказалась в мусорном контейнере, и поговорила с ними как детектив-инспектор по делу об убийстве Гейл Сикерт и ее младшей дочери. Далее она связалась с администрацией тюрьмы в Уэйкфилде и договорилась о том, чтобы ей разрешили побеседовать с Идрисом Красиником, осужденным за убийство Карли Энн Норт. Организовав эти встречи — одну утром, другую вечером. — Анна села за стол и, как Ленгтон, принялась читать материалы по делу номер один, делу номер два, номер три и номер четыре.

Убийство Гейл Сикерт было делом номер один. Сначала они знали ее по девичьей фамилии Данн, но когда она сняла дом, то была уже замужем за неким Дональдом Саммерсом. Они не имели никаких сведений об этом человеке, не знали, чем он занимался, где проживал и был ли вообще жив. Им было известно лишь, что Гейл, когда они беседовали с ней в самый первый раз, называла своим сожителем Джозефа Сикерта и к тому времени уже пользовалась его фамилией. Вернон Крамер упоминал даты, когда он приезжал к сестре Артура Мерфи, и выходило, что Гейл и Джозеф Сикерт стали жить вместе всего за несколько недель до того.

По своей записной книжке Анна проверила, когда она ездила к Гейл еще раз, чтобы разобраться с фотографией. Тогда на нее налетел разъяренный Джозеф Сикерт, который угрожал, что сделает с ней то же, что и с ее дружком.

Анна читала свои подробные записи дальше. Как раз перед судом над Артуром Мерфи ей позвонила Берил Данн, встревоженная судьбой своей дочери. О самой Гейл не было слышно ничего до тех пор, пока на участке, или, как выражался Ленгтон, в свинарнике, не обнаружили ее полуразложившееся тело. Бригада обнаружила и тело младшей дочери Гейл, по крайней мере нашли детскую челюсть. Сейчас искали Сикерта и двух других детей.

Делом номер два было убийство Карли Энн Норт. Идрис Красиник попробовал облегчить свою участь, назвав имена сообщников. После этого в одном из общежитий напали на Ленгтона, а Идрис, узнав об этом, отказался от своих показаний и начал даже утверждать, что он вообще ничего не говорил полиции. Ленгтон попал в больницу, чуть не умер, но нападавший не найден, обвинение никому не предъявлено. Дело Идриса направили в суд и попытались объявить его частично вменяемым, но судья все равно дал ему пятнадцать лет. Идрис упорно отказывался говорить о нападении и о своих сообщниках, сказал, что выдумал их имена, он твердил, что его пугали магией вуду, если откроется, что он сказал хоть самую малость. Слово «вуду» Анна подчеркнула, хотя Ленгтон и не считал, что это хоть сколько-нибудь важно для следствия.

Расследуя убийство Ирэн Фелпс с помощью фотографии Артура Мерфи и Вернона Крамера, которую дала ей Гейл, Анна лицом к лицу столкнулась с человеком, позднее опознанным как Рашид Барри. Этот Рашид Барри был связан с Сикертом — доставал ему лекарства от серповидно-клеточной анемии. Барри был связан и с Каморрой, о котором было известно, что он занимается незаконным ввозом в страну людей, и который одно время жил в том же общежитии. С Каморрой был связан и Сикерт, вполне вероятно, что именно Каморра организовал нелегальный приезд Сикерта в Англию.

Делом номер три было убийство Артура Мерфи. Он был убит в тюрьме Эймоном Красиником, возможно не имеющим никакого отношения к Идрису, хотя и тот и другой были нелегальными иммигрантами. Эймон находился в тюрьме и был в состоянии ступора, вызванного так называемой магией вуду.

Анна подчеркнула и это упоминание вуду. Было всего пятнадцать минут одиннадцатого, но она уже порядком устала, стараясь хоть как-то объединить такое нагромождение фактов. На ум ей приходило только одно неприятное, но, увы, очевидное объяснение: Ленгтон очень хотел бы все связать и, таким образом, под видом расследования убийства Гейл Сикерт, выяснить, кто и почему на него напал.

В половине одиннадцатого она закончила свои разыскания — пора было ехать в полицейский участок Хаунслоу, где Анна рассчитывала встретиться с детективом-инспектором, который вел дело об обнаруженной в мусорном контейнере ноге. К ее сожалению, оказалось, что его нет на месте, но тут вошел Баролли, и она подумала, что приехала все-таки не напрасно.

— Я услышал твой голос, — приветствовал он ее.

— Глазам не верю! А почему ты здесь?

— За мои грехи.

— Ну, давай выкладывай все, — радостно сказала Анна, она действительно была рада этой встрече.

Баролли провел ее в пустую комнату для бесед и поставил перед ней на стол кружку кофе.

— Слушай, мне, в общем, все равно, кто об этом знает, только то, что меня сюда перевели, — это шаг назад, ха-ха! А кроме шуток, я был немного удивлен, когда Джимми даже не попросил меня поработать с ним.

— Как я слышала, это потому, что ты занимался другим делом.

— Ну, занимался, только я его уже заканчивал, так что мог бы и поработать. Но знаешь, таскаться в Нью-Форест каждый день — тоже удовольствие небольшое.

— Конечно.

Баролли уплетал бутерброд с колбасой. Анна заметила, что он и правда сильно поправился, о чем Ленгтон записал в своей книжке.

— Продвинулись вы с розыском, чья это нога? — спросила она.

— Да. Установили к тому же, что он был наркоманом со стажем — сидел на крэке. Мы думаем, что он мог быть и дилером, но почему его кокнули, все же непонятно. Анализ ДНК тоже ничего не прояснил. Молодой парень пошел выбрасывать бутылки и увидел эту ногу. Это было в половине девятого, а мусор из контейнеров забирают без пятнадцати девять, так что нам крупно повезло. Других частей тела не нашли, опросили всех известных торговцев наркотиками, а потом позвонила женщина и заявила, что у нее пропал друг. Бедняге пришлось идти в морг и опознавать его носки! — Баролли фыркнул. — Но она тут же заметила шрам на колене, потому что ему недавно сделали операцию.

— Так вы узнали, как его зовут?

— Да, Марри Уайт. Пока еще мы проверяем, но вот уже пару дней, как его никто не видел, а то, думаю, все бы заметили, как он без правой ноги скачет.

— А его контакты среди наркоманов?

— Контакты? Здесь мы вряд ли добьемся чего-нибудь путного. М-да, тело его наверняка расчленили, раскидали по мусорным контейнерам, и сейчас все это валяется, наверное, где-нибудь на свалке…

Вдруг Баролли тихо спросил:

— Как там у Ленгтона дела?

Анна, поколебавшись, ответила:

— Боли пока что не прекращаются.

Баролли покачал головой:

— Честно говоря, я думал, он не выкарабкается. После того случая мне две недели отпуска дали, ты знаешь. Меня как будто самого по голове стукнули. Все произошло так быстро, глядь — а он уже весь в крови… — Баролли шмыгнул носом. — Вот я все думаю: может, я мало ему помог? Но я стоял прямо за ним, когда его ударили ножом, он навалился на меня, я и сам чуть с лестницы не упал.

— Майк Льюис тоже переживает, я знаю, — сказала она.

— Да, только вот мне кажется, может, он думает, что я мало тогда сделал, понимаешь? Вот поэтому он больше и не хочет, чтобы я с ним работал.

— Вряд ли.

— Когда я с ним разговаривал, голос у него был… ну просто совсем другой.

— Когда это было?

— Вчера вечером. Я ему рассказал все, что нам удалось разузнать. — Баролли склонил голову набок. — Так ты поэтому сюда приехала?

— Да, надо все проверить, сопоставить…

— Вообще-то, я не понимаю, какая тут связь с твоим делом.

— А Ленгтон думает, что есть?

— Похоже, да, поэтому он и звонил.

— Тебе не кажется, что это как-то связано с нападением на него?

Баролли покачал головой:

— Нет… ну, разве что парень тоже был черный… Только пока у нас нет причины считать, что он имеет отношение к убийству Карли Энн Норт.

Анна пила кофе и думала, что говорить надо очень осторожно. Больше всего она боялась, что Баролли что-то заподозрит и позвонит Ленгтону.

— А тот парень, убийца Карли Энн Норт, которого ты задержал?.. — осторожно начала она.

— Идрис Красиник? Он что, имеет отношение к этой нашей отрубленной ноге? Вряд ли, мы не ищем среди нелегальных иммигрантов. Наш-то родился в Брэдфорде — если только это он, а мы все думаем, что так и есть.

— А что он за человек?

— Кто?

— Красиник.

Баролли глубоко вздохнул:

— Да чокнутый сукин сын, вообще-то. Мы не знаем, настоящее это его имя или нет, потому что у него все документы поддельные, но в убийстве он признался. Да и как тут не признаешься? Его же взяли прямо с ножом в руке, когда он голову этой девке отпиливал. Я тебе точно говорю — весь мир с ума сходит.

— Он ведь в Уэйкфилде, правильно?

— Да, получил пятнадцать, но его, скорее всего, депортируют, стоит только взглянуть на его липовые документы — просто смех один. Мы о нем только и знаем, что он предположительно сомалиец, но даже и это под вопросом. Он взял все на себя, но с ним были еще два человека. Сначала он называл нам их имена, потом отказался, сказал, что все наврал. Мы, правда, пошли по его наводке — чем это закончилось, ты и сама знаешь. Так что если даже имена липовые, то адрес верный, иначе с Джимми ничего бы не случилось. Значит, кто-то связался с Красиником, уже когда его повязали. Как это — он ничего не знает? Врет, подлец!

— А ты знаешь, что в тюрьме убили заключенного?

— Да, знаю, и сделал это еще один Красиник, может, они взяли чью-то фамилию и теперь оба ею пользуются.

— А Каморра? Знаешь что-нибудь о Каморре?

Баролли покачал головой:

— Нет. Джимми спрашивал меня, но я никогда о нем не слышал. — Он вздохнул. — Я знаю, ему сейчас хочется рвать и метать. Он чуть не умер, а эти сволочи, как крысы, шмыг куда-то в нору и сидят себе. Я попробовал их разыскать, только у меня ничего не вышло, зашел в тупик.

Анна видела перед собой его полное круглое лицо с бусинками пота на лбу.

— Худо тебе, да?

— Ну, не так, как ему, конечно, но я же тебе говорил — после того случая я ушел в отпуск на две недели, так мне было хреново. Он отличный человек, таких поискать. Мне и правда было не по себе оттого, что он не стал со мной работать. — Баролли снова вздохнул и сменил тему: — А двое детей… Вы нашли ее сожителя?

— Нет.

— Писали об этом много, только, я же говорил, у них должно быть что-то вроде сети, чтобы быстро прятаться по норам, если что.

— С двумя детьми особо не попрячешься.

Баролли кивнул:

— В свинарнике тела еще ищут?

— Надеюсь, ищут. Там все разрушено, но вокруг куча всяких сараев, так что, может, они еще и не закончили.

— Свиньи все съедят.

Анна взяла свой портфель, радостного и так было мало, и Баролли только добавил тоски этим разговором.

— Ну, спасибо, что нашел время поговорить.

— Это тебе спасибо. Слушай, помоги мне. Замолви там за меня словечко, а? Здесь все скоро закончится, и если… В общем, на твое усмотрение.

Она похлопала его по руке:

— Хорошо, помогу. Но ты никому не говори, что я здесь была, — ты ведь знаешь Ленгтона. Подумает еще, что я держу его под контролем.

Баролли склонил голову набок:

— А может, и правда держишь?

— Просто пытаюсь связать все воедино.

Он пристально смотрел на нее своими темными глазами:

— У него все в порядке?

— Да. Я же сказала, он идет на поправку, просто иногда еще болит.

— У кого не болит? — тихо сказал Баролли.

Далее Анна отправилась в тюрьму Уэйкфилда, где у нее должна была состояться встреча с Идрисом Красиником. Чтобы получилось быстрее, она поехала на поезде, а не на машине. Усевшись за свободный столик, она набрала номер комнаты своей следственной бригады и сказала, что ходила к врачу и он прописал ей антибиотики. На проводе оказался Гарри Блант. Она поинтересовалась, какие у них новости, и он ответил, что пока они не нашли ни Сикерта, ни детей. Не могут они разыскать и Каморру, хотя стараются изо всех сил.

— Подожди-ка… — вдруг сказал он и через некоторое время продолжил: — Слушай, ты не поверишь! Судмедэксперты уже собирались уезжать и в самый последний момент нашли еще останки!

— Дети? — тут же вырвалось у Анны.

В трубке был глухо слышен голос говорившего с кем-то Гарри — он, наверное, прикрывал трубку рукой.

— Алло! — произнесла Анна.

— Анна? — ответил Ленгтон.

— Да, это я.

— Заболела?

— Так, горло болит. Завтра буду.

— Лечись сколько нужно, — сказал он.

— Что случилось?

Ленгтон ответил, что из-под курятника выкопали часть скелета.

— Конечно, там везде искали, но на участке полный бардак. Этот придурок-хозяин все время слонялся рядом и ныл, чтобы ему сделали еще лучше, чем было раньше, чуть ли не перестраивать эту халупу заставлял! Ну, они отодрали от пола несколько досок, и нате вам — лежит себе под толстым слоем навоза. Похоже, это взрослый человек, а не ребенок, слава богу.

— Сикерт? — спросила она.

— Не знаю. Скажут точно, когда отправят в лабораторию, но это просто какой-то кошмар.

— Я постараюсь вернуться к работе как можно скорее.

— Хорошо, — ответил Ленгтон и положил трубку.

Анна смотрела в окно, когда к ней подошел официант.

— Желаете пообедать? — спросил он, убирая со стола несвежую бумажную салфетку.

— Нет. Принесите кофе, пожалуйста.

— У нас обеденная зона первого класса. Буфет и бар в следующих вагонах, — пояснил он, убирая салфетку со столика напротив.

Анна отправилась в буфет и отстояла очередь за чашкой неважного кофе и сэндвичем. Перекусив, она прошла во второй класс и разместилась напротив двух женщин, которые, по счастью, дремали. Она положила портфель на столик и просмотрела свои записи. Немного погодя она тоже уселась поглубже в кресло и закрыла глаза.

Пока все части скелета собирали вместе, Ленгтон не отходил от раскладного стола. Тело закопали обнаженным, и оно полностью разложилось. На черепе еще держались волнистые светлые волосы, так что это явно был не Сикерт.

Ленгтон вздохнул:

— Поверить невозможно, черт возьми! Кто же это? В смысле, сколько еще у них там закопано на участке? Про свинарник я уже молчу.

Чтобы получить хоть какие-то данные по скелету, нужно было ждать долго: из костей и волос надо было извлечь ДНК, необходима была также консультация стоматологов. По зубам было видно, что скелет принадлежал человеку уже немолодому, лет тридцати-сорока, некоторых зубов совсем не было, а во многих стояли пломбы.

Вместе с Гарри Блантом Ленгтон вернулся в полицейский автомобиль. Всю дорогу на обратном пути в участок он пребывал в мрачном настроении.

— Только этого еще не хватало для полного счастья, — бросил он.

У Гарри зазвонил телефон.

— Это опять я, — раздался голос Анны.

— Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше. Я тут просмотрела свои записи, касающиеся розыска Артура Мерфи…

— Ну и?..

— И мы знаем, что Гейл пользовалась фамилией Сикерт, но, до того как он вышел на сцену, она была замужем за неким Саммерсом. Вместе они оплачивали аренду дома, или, как ты теперь выражаешься, свинарника. На него мы вообще никогда не выходили, потому что ко времени нашего разговора с Гейл с ней уже жил Сикерт. Мне кажется, вам стоит побеседовать с ее матерью Берил Данн и порасспросить ее об этом самом муже и о том, где его можно разыскать. Как вам показалось, сколько лет тому человеку, скелет которого вы нашли?

— Точно не скажем, по зубам тридцать-сорок. Волосы вроде рыжеватые.

— Может, надо взять у миссис Данн описание. Это так, мысли вслух, только если Сикерт у нас главный подозреваемый в убийстве Гейл, то почему бы не предположить, что он и мужа мог пристукнуть? У меня, кстати, записано — его зовут Дональд Саммерс.

— Ладно, спасибо. Мы посмотрим.

На стоянке такси в Уэйкфилде Анна попросила отвезти ее в тюрьму. Водитель смерил ее взглядом и кивнул:

— Туда, значит?

— Да.

— Друг там сидит, значит?

— Нет, я офицер полиции, — оборвала она его расспросы.

Ленгтон слушал, как Гарри пересказывает ему свой разговор с Анной. С Берил он связываться категорически не хотел — до того невзлюбил ее с самой первой встречи. Если они нашли останки бедолаги Саммерса, это было еще хуже. Трупы росли как грибы, и поэтому на их следственную бригаду давили все сильнее: Ленгтону уже несколько раз звонили из Скотленд-Ярда и настойчиво интересовались, как идут дела.

Гарри Блант с полчаса названивал по разным номерам, принадлежавшим, как они знали, Берил Данн. Ее телефон не работал, а мобильник молчал. В конце концов он позвонил в полицию того района Ньюкасла, где жила Берил, и они согласились разыскать ее и попросить связаться с ней по телефону.

В кабинете начальника тюрьмы Анна дожидалась беседы с Красиником. Она сказала, что ей необходимо поговорить с ним в связи с убийством в тюрьме Паркхерст: у Идриса была та же фамилия, что и у парня, который убил Мерфи, и они устанавливали, не связаны ли друг с другом два этих человека. Ей сказали, что многого она от него все равно не добьется: он все так же замыкается в себе, на контакт не идет. Когда его привезли в тюрьму, то установили наблюдение, чтобы он не покончил с собой, потому что он не соображал, где находится, и время от времени начинал биться головой о стену. Он почти ни с кем не заговаривал и даже не завел себе так называемых друзей. Ни в каких событиях в жизни тюрьмы он участия не принимал, навещать его никто не приезжал. Через некоторое время его перевели из главного блока — он кидался едой в охранников и изо всех сил тряс прутья решетки в камере. Во второй половине дня, после того как заключенных разведут по камерам, его доставят сюда.

Берил Данн отказывалась садиться в патрульную полицейскую машину, громко крича, что она ничего такого не сделала. До нее не сразу дошло, что полицейские приехали не из-за ее прошлых грешков, а в связи с расследованием убийства ее дочери. Мало-помалу она успокоилась и согласилась проехать с ними в участок, откуда они должны были позвонить в Нью-Форест.

Не успел Гарри Блант взять трубку, как она начала костерить за бездеятельность, и Гарри не сразу удалось добиться от нее внятных ответов на свои вопросы.

— Миссис Данн, что вы можете сообщить мне о муже вашей дочери?

— Это о котором? Она всех своих ухажеров мужьями называла, только это ей так хотелось. То с одним ничтожеством путалась, то с другим. Я черного этого и в глаза не видела. Да я уж все это говорила! Не видела я его и, как он выглядит, не знаю!

— Мы спрашиваем вас о том, кто был до Джозефа Сикерта.

— А я знаю? Я той девушке из полиции сказала — три ребенка у моей дочери были от разных мужей. — Тут Берил не выдержала: — Положа руку на сердце, я думаю, это сын мой во всем виноват! Артур с детства ей прохода не давал, всю жизнь мучил. И теперь вот — его нет, ее нет, а внуки… — В телефоне раздался плач Берил. Гарри терпеливо слушал, закатив глаза. Она несколько раз громко высморкалась и сказала: — Как-то раз один ее сюда привозил, она с ним за деньгами приезжала…

— Пожалуйста, расскажите о нем.

— Он окна мыл, жил от нее через две улицы, у нее с ним что-то было, по-моему. Да его теперь что-то не видно, уже несколько месяцев.

— Вы знаете, как его зовут?

— Кен… Да, кажется, Кен какой-то.

— Опишите его, пожалуйста.

— Что вам надо-то?

— Ну, он высокого роста или маленький? Волосы темные, рыжие?

— Рыжеватые, да. Высокий, за метр восемьдесят, пожалуй. Да, и еще вот вспомнила — у него нет передних зубов, двух кажется. Когда окна мыл, надевал шорты, широкие такие, мешковатые, и рубашку клетчатую, на работу ездил в фургончике с лесенкой.

Гарри еще долго расспрашивал Берил об этом человеке, и она все-таки вспомнила его фамилию.

— Саммерс, вот как! Только сейчас вспомнила! Точно — Дональд Саммерс!

— А не Кен? — вставил Гарри.

— Нет, это я перепутала. Дональд Саммерс его звали. Знаете, почему я вспомнила? Его мать в бинго все время играет, шлюха этакая!

Пока Берил на все корки распекала миссис Саммерс, Гарри торопливо записывал все, что узнал от нее, чтобы потом пересказать это бригаде. Как только ему удалось закончить разговор, он попросил местных полицейских еще раз помочь им — попробовать как-то связаться с семьей Дональда Саммерса и, если получится, узнать, у кого он лечил зубы.

Анна ждала в кабинете уже более получаса. Она еще раз просмотрела отчеты об аресте Идриса Красиника и материалы суда над ним. Карли Энн Норт пропала за четыре дня до того, как нашли ее тело. При жизни ее много раз задерживали и арестовывали за проституцию. Но даже для девушки с таким неподобающим образом жизни гибель ее была жуткой — изнасилование и четвертование. Идрис признался и в совершенных преступлениях, и в том, что хотел расчленить тело. Он признался во всем, отрицал только, что называл полиции имена своих сообщников, — он утверждал, что они просто случайно там оказались и он их не знает. Полиция, однако, нашла образцы спермы на трупе. Один из них принадлежал Идрису, ДНК другого приобщили к делу. На вопрос об изнасиловании он ответил, что Карли Энн была шлюхой и, наверное, до него переспала не с одним мужчиной. Ее друзья рассказали, что она попробовала было встать на путь исправления: перестала баловаться наркотиками и сама добровольно начала ходить в центр реабилитации. Было в деле и описание белого «рейндж-ровера», около которого арестовали Идриса и который уехал, как только рядом показался полицейский в форме. Машину так и не нашли. Анна подчеркнула эту строку: она не помнила, говорил ли кто-нибудь об этой машине.

Анна оторвалась от чтения и услышала сначала шаги, потом в замке повернулся ключ.

— Вот, мы его вам привели, только пришлось надеть наручники. Вводить?

— Да, пожалуйста.

— Кого-нибудь оставить с вами?

— Нет, подождите за дверью, будьте добры.

— Тогда он будет в наручниках.

— Конечно.

Один офицер открыл дверь, а второй сделал знак, чтобы ввели Идриса.

Анна никак не ожидала, что он настолько молод. Он был изумительно красив — золотисто-оливковая кожа, пронзительно-синие глаза. Сложения он был очень стройного, рост — примерно метр восемьдесят. На нем был тюремный спортивный костюм, до груди застегнутый на молнию.

— Садитесь, Идрис, — вежливо начала она.

Он стоял, будто связанный. Офицер взял его за плечи и надавил, чтобы он сел на стул. Только через несколько секунд Идрис согнул колени и сел. Руки в наручниках он положил прямо перед собой.

— Можно нам кофе? — спросила она и посмотрела на Идриса. — Или вам чаю?

Он отрицательно покачал головой и уставился в пол.

Анна сказала, что на его месте ей тоже ничего не захотелось бы; офицеры оставались в комнате до тех пор, пока она не кивнула им, что они могут выйти. Идрис, развернувшись всем телом, смотрел, как за ними закрывается дверь. После этого он развернулся в обратную сторону и уставился на Анну.

— Меня зовут Анна Тревис, — сказала она.

Он кивнул.

— Я хотела встретиться с вами, потому что работаю с человеком, который сидит сейчас в тюрьме Паркхерст. Его зовут Эймон Красиник.

Никакой реакции.

— Он нас очень беспокоит.

Никакой реакции.

— Он серьезно болен.

Никакой реакции.

— Он совершил новое преступление, сидя в тюрьме. Знаете ли вы Артура Мерфи или, может быть, встречались с ним?

Никакой реакции.

Гарри Блант закончил разговор и пошел в кабинет Ленгтона. Постучав, он вошел.

Ленгтон спал, сидя за столом, положив голову на сложенные руки. Гарри побарабанил по столу, Ленгтон вяло поднял голову, просыпаясь.

— Похоже, Тревис права, — сказал Гарри. — Мы только что послали в лабораторию сведения о состоянии его зубов. У этого Дональда Саммерса в верхней челюсти не хватало трех зубов. Он уехал из Ньюкасла, вероятно, с Гейл Данн и, как рассказала его мать, переехал куда-то в Нью-Форест. Они не виделись месяцев восемь-десять. Она сказала, что только один раз он позвонил, сказал, что работает на какой-то ферме. Волосы у него рыжеватые, рост выше ста восьмидесяти сантиметров, возраст — сорок два года.

Ленгтон зевнул:

— А в лаборатории не выяснили, как он умер?

— В черепе есть трещина шириной с нож мясника, но ничего пока не подтвердили. Его зарыли в навоз, так что останки успели порядком разложиться.

— Хорошо, продолжай расспрашивать всех местных подряд и приведи сюда этого хозяина участка, узнай, встречались ли они друг с другом.

— Будет сделано.

Ленгтон откинулся на стуле:

— А по Каморре ничего пока?

— Ничего. Может, он уехал из Пекэма. Может, он сейчас бог знает где.

— Нога не его была, — сказал Ленгтон.

— Да, установили, что она принадлежала одному наркодилеру. Жуть просто, да? Ну, то дело, которое ты расследовал, Карли Энн Норт, — эти скоты ее просто разрубили, как мясную тушу! — Гарри махнул рукой. — И эти скоты болтаются на свободе! У меня двое детей, и те двое малышей просто из головы не идут. Уж и не знаю, что еще мы можем сделать. Сколько недель их фотографии во всех газетах печатают, и ничего — ни слова, ни полслова. Шеф, что такое?

Голова Ленгтона опять лежала на сложенных руках. Гарри подождал немного и тихо вышел из кабинета. В комнате следователей он подошел к Майку Льюису.

— Он, вообще-то, как? — спросил Гарри, показывая большим пальцем на дверь кабинета Ленгтона.

— А ты почему спрашиваешь?

— Потому что, когда я вошел, он спал, а пока мы разговаривали, снова как бы задремал.

— Может, его твой голос утомил.

— Очень смешно. Нам-то здесь и вздремнуть некогда! Каждые пять минут новый труп.

Их разговор прервала Грейс, она получила подтверждение, что скелет принадлежит Дональду Саммерсу.

— Кошмар какой-то! — буркнул Гарри и вскинул руки. — Надо, надо найти того подонка, который ткнул его ножом в башку!

Анна продолжала говорить. Она рассказала, как арестовала Мерфи, в подробностях расписала смерть Гейл, упомянула Сикерта — Идрис не реагировал ни на что. Своими колко-синими глазами он смотрел то в пол, то прямо на нее. Она уже начала подумывать, не впустую ли съездила.

— Идрис, я хочу объяснить вам, зачем я сюда приехала. Если вы никак не связаны с Эймоном Красиником, то вы не сможете мне помочь, а жаль — он еще так молод…

Под занавес она приберегла вот что:

— Мне очень помог доктор Блэк. Я не уверена, что вы знаете, кто это, у него клиника в Ист-Энде.

Это была игра не по правилам: она только читала о докторе Блэке, но в глаза его не видела.

— Ему нужна кое-какая информация, иначе он не сможет помочь Эймону. И вот я надеялась, что вы хоть что-нибудь знаете, а то ведь он умрет из-за этого вуду.

При этих словах Идрис несколько оживился: синие глаза его раскрылись шире, он поджал губы красивой формы.

— Я знаю, что вуду может внушить ужас, может нанести человеку вред, только доктор Блэк…

— Вуду, — шепнул Идрис.

Анна безразлично пожала плечами, но сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, она чувствовала, что сумела подобрать к Идрису ключ.

— Может, вы в это и не верите, а вот Эймон верит. Мы должны теперь хорошенько разобраться, почему на него это так подействовало… Бедный мальчик стал похож на зомби. Вы слышали такое слово? Это, по-моему, называется «ходячий мертвец».

Теперь Идрис слушал внимательно. Он сидел совсем прямо, сжав руки, скованные наручниками. Анна помолчала немного, но он ничего не сказал. Тогда она стала соображать, что же делать дальше, и наконец вспомнила.

Анна подняла правую руку и указательным пальцем медленно обвела круг над головой Идриса, точно так же как это сделал Эймон. Синие глаза лихорадочно забегали из стороны в сторону, он обернулся, взглянул на стену, потом снова на нее.

— Время…

Она скорее догадалась, чем расслышала, как он прошептал это слово.

Анна подалась вперед и тихо сказала:

— Идрис, у него нет времени, он умирает. Пожалуйста, расскажите мне все, что, по-вашему, может ему помочь.

Идрис пригнул голову и обернулся, бросив взгляд на дверь. Анна тоже посмотрела туда. Через стекло виднелись силуэты ожидавших в коридоре офицеров, а в наступившей паузе слышался их приглушенный разговор. Вдруг, как бы поняв, что из комнаты не слышно голоса Анны, один из них приставил руку к стеклу и посмотрел в комнату.

Анна произнесла чуть громче:

— Конечно, все, что вы мне скажете, останется между нами. — Потом она придвинулась к нему и шепотом добавила: — Они нас не слышат, Идрис.

Он медленно поднял руки в наручниках и показал ими на ее блокнот.

Она подняла его:

— Хотите?

Идрис кивнул. Анна протянула ему блокнот и карандаш. Идрис несколько секунд смотрел на чистую страницу, потом медленно, по-детски, начал выводить слово за словом. Окончив писать, он развернул блокнот к ней.

Каракулями было нацарапано: «Это мой брат».

— Тогда вам нужно поговорить со мной, — быстро произнесла Анна.

Он снова взял блокнот и начал писать быстрее, но все с тем же сосредоточенным выражением лица.

Он опять передал ей блокнот. «Спаси его, я говорю, я тебе рассказываю», — стояло на странице.

— Идрис, мне нужно знать еще больше. Это мне не поможет, потому что не имеет никакого смысла. Если вы его брат, ради бога, расскажите мне, что вы знаете.

Он с упрямым видом покачал головой.

— Хорошо, слушайте меня. Я сейчас буду называть фамилии людей, о которых мне нужно получить информацию. Если вы что-нибудь знаете, кивайте, вам даже не нужно ничего говорить.

Он пожевал губами.

— Даже не нужно писать.

Он коротко кивнул в ответ. Анна начала перечислять фамилии всех подозреваемых, которых им нужно было допросить. Она опять начала с Сикерта, и в этот раз Идрис кивнул; Анна продолжила, но Идрис не подавал никаких знаков, однако, услышав имя Рашида Барри, кивнул еще раз. Когда она задала вопрос о Гейл и о ее детях, он уставился куда-то в пространство. Фамилия детектива-инспектора Ленгтона не вызвала у него никакого отклика. Только на фамилию Каморры он отреагировал бурно: лицо скривилось, он облизнул губы и боязливо заводил глазами из стороны в сторону. Анна спросила его, лгал ли он о тех двоих, которые были с ним в ночь убийства Карли Энн Норт, и он коротко кивнул.

Анна почувствовала, что Идрис начал закрываться от нее. Она потянулась, чтобы взять карандаш, потому что знала, что заключенным ничего нельзя уносить из комнаты в камеру.

— Помогите мне еще чуть-чуть, — попросила она.

Он отрицательно покачал головой и показал на офицеров. Потом подался вперед, сложив руки на коленях, и тихо сказал:

— Помогай моему брату. Тогда буду говорить.

Добравшись до дому, Анна сразу же села за стол и записала все, что ей удалось узнать. Получилось совсем немного. Отношения Идриса и Эймона могут оказаться важными в связи с Каморрой, и все-таки было не похоже, что это поможет им выйти на убийцу Гейл Сикерт и ее младшей дочери. Со смертью мужа Гейл, Дональда Саммерса, тоже не просматривалось никакой связи, если только сам Каморра не был связующим звеном всех этих убийств. Если это действительно было так, тогда Ленгтон не преследовал своих интересов, когда изменил направление следствия, как ей казалось раньше. Только она утвердилась в этой своей мысли, как раздался звонок в дверь.

У порога стоял Ленгтон:

— Я тут собирался привезти тебе куриного бульона, а потом узнал, что ты все наврала. Могла бы придумать и более правдоподобное объяснение.

Анна, сгорая от стыда, проводила его в комнату и произнесла:

— Садись.

— Спасибо.

Он сел на диван и взглянул на журнальный столик с разложенными на нем заметками и папками.

Она села напротив:

— Ты откуда узнал?

Ленгтон поднял глаза и объяснил: он и сам собирался навестить Красиника, позвонил в тюрьму, а ему сказали, что с заключенным как раз беседует детектив-инспектор Тревис. Ленгтон пристально на нее посмотрел:

— Ты хоть соображаешь, что ты делаешь?

Анна ответила не сразу:

— Мне казалось, что все-таки я делаю мало.

Он покачал головой:

— Вот, значит, как…

— Да. Прости, я поступила неэтично.

— Говори это сколько хочешь. — Ленгтон потер колено, откинулся назад, прикрыл глаза. — Я мог бы наложить на тебя дисциплинарное взыскание, Анна.

— Знаю.

— Существует ли какая-то причина, по которой я не должен этого делать?

Анна помедлила с ответом, потом сказала:

— Я за тебя очень волновалась. — (Он открыл глаза.) — Ты все берешь на себя. Это и понятно, но я подумала, что если я займусь всеми этими разъездами…

— Если бы я хотел, чтобы это делала ты, я бы так и сказал! Полная дурость и, как ты выразилась, совершенно неэтичный способ так называемой помощи. Ты сорвалась с места, проводила беседу без надзора, без разрешения и притом еще наврала, что заболела, названивала в бригаду, узнавала, как они там продвигаются, а сама делала свое дело. Ты сама хочешь вести расследование. Так я понял? Ты что же, думаешь, что я уже совсем ничего не могу? Что с тобой, Анна? Это уже не в первый раз. Тогда ты легко отделалась, но сейчас я не уверен, что меня устроит объяснение, будто бы ты…

— Ты болен, — перебила она его.

— Не настолько, чтобы разрешить кому бы то ни было вести мое дело без согласования со мной!

Повисла пауза. Анна сидела, склонив голову.

— Я еще подумаю, что с тобой сделать, но вполне возможно, тебя отстранят.

— Я думала, никто не узнает.

Он вздохнул:

— Анна, иногда от твоей наивности у меня просто руки опускаются. Тебе кажется, что, если мы с тобой связаны, можно, значит, делать что заблагорассудится…

— Неправда.

— А что тогда правда?

Анна поднялась:

— Я боялась, что по личным причинам ты можешь выпустить дело из-под контроля. Я думала, что ты выходишь за рамки расследования и включаешь в него нападение на себя. Потом, когда тебе стало плохо, я очень сильно засомневалась, сможешь ли ты продолжить работу.

Ленгтон с улыбкой покачивал головой, как бы находясь в недоумении от ее слов, вдруг улыбка слетела с его лица и он прорычал:

— Ну и что же вы, детектив-инспектор Тревис, собирались делать дальше?

У Анны перехватило дыхание. Она несколько раз судорожно сглотнула, извинилась, вышла в кухню, выпила воды, а когда вернулась, увидела, что Ленгтон внимательно изучает ее заметки.

— Что вы собирались дальше делать, я вас спрашиваю?

Анна села:

— Я бы сделала все, чтобы тебе было хорошо.

Он хохотнул.

— Правда.

— Чушь! Хотела рапорт строчить, да? Чтобы меня с дела сняли. Почему правду не говоришь?

— Потому что я… потому что это не так.

Ленгтон вздохнул, снова потер колено.

— Ладно, не хочу я время на скандалы тратить. Что ты там такого нарыла, из-за чего надо было все правила нарушать?

Она протянула ему записную книжку:

— Эймон с Идрисом — родные братья. Идрис только потому раскрылся и это написал, что я сказала ему, будто бы Эймона заколдовали магией вуду. Только на это он хоть как-то прореагировал. Я ему наплела, будто была у колдуна вуду, который вроде бы вызвался помочь Эймону. Идрис на это клюнул и написал.

Ленгтон прочитал каракули и отложил блокнот.

— Идрис и сам боится вуду, в тюрьме он ни с кем не разговаривает и весь дрожит, как бы кто-нибудь не узнал, что мы с ним встречались. Его никто не навещает, а во время отдыха он не выходит из камеры. Я попросила его как-нибудь показать мне, что он узнает имена, которые я ему называла; он отреагировал, когда я упомянула Сикерта, Рашида и Каморру. Думаю, если мы сумеем как-то помочь его брату, он сдержит слово и заговорит.

Ленгтон кивнул:

— И как же, по-твоему, нам это сделать?

— По вуду полно специалистов. Свяжемся с ними, посмотрим, сумеют ли они выйти на контакт с Эймоном. Если он еще жив, попробуем что-нибудь — может даже, организуем встречу с Идрисом, заберем Идриса из тюрьмы.

Ленгтон потер переносицу.

— Если сможем, — торопливо добавила она.

— Только если он жив, — сказал Ленгтон. — Его пробуют кормить внутривенно, но он не дает. Язык хотел себе откусить.

Анна смотрела на Ленгтона:

— Что ты будешь делать?

— С тобой? — тихо произнес он, не двигаясь.

— Нет, с Идрисом. Я уверена, что он что-то знает, и если по-другому от него ничего не добиться, то нам нужно шевелиться.

Ленгтон схватился за подлокотник дивана и тяжело поднялся, стиснув зубы. Было видно, до чего ему больно.

— Я что-нибудь организую.

— Отлично! Поесть хочешь?

— Нет. Поспать надо. Пойду к себе.

Анна дошла с ним до двери.

— А я как? — спросила она.

Он обернулся и положил руку ей на плечо:

— А ты, Тревис, набирайся терпения. Я еще ничего не решил, но все равно рапорт писать придется — сама знаешь.

Она отступила:

— Мне тогда что же, писать рапорт о том, что ты еще страдаешь от…

Он крепко сжал ее плечо:

— Не надо со мной торговаться. Ты скажи спасибо, что я не успел тебя из дела выкинуть. Притормозил — в память о том, что между нами было, но с сегодняшнего дня веди себя как положено, или я тебя отстраняю к чертовой матери, ясно?

Она почувствовала, как пальцы вцепились в ее плечо мертвой хваткой, и ответила:

— Да, сэр.

Он разжал пальцы, а она открыла дверь.

— Во-первых, поедешь в Кларкенвелл. Там работает твой приятель, разбирается с телом мальчика, которое нашли в канале, детектив-инспектор Фрэнк Брендон. Переговори с ним, разузнай, что они там обнаружили. А к двум часам возвращайся в участок на совещание.

Ленгтон перешагнул порог и, не глядя на нее, зашагал к лифту. Раньше он никогда им не пользовался, но Анна понимала, что теперь ему нестерпимо больно спускаться по лестнице.

— Пока, — спокойно произнесла она.

Ленгтон обернулся и взглянул на нее, выражение его лица было каким-то незнакомым.

— Ты девушка умная, Анна. Я забочусь о тебе. Смотри не порушь свою карьеру, ведь близко было.

Двери лифта открылись, Ленгтон вошел в него, так что Анна не успела ответить. Она закрыла дверь квартиры и прошла в кухню. Оттуда, из окна, она смотрела, как он, хромая, переходит дорогу. Там его ждала патрульная полицейская машина без опознавательных знаков: с того дня как на него напали, она не замечала, чтобы он садился за руль. Анна видела, с каким трудом он усаживается на место рядом с водителем, в конце концов водитель вышел и помог ему.

Анна вернулась в комнату и, готовясь к утру, сложила все свои заметки и отчеты в портфель. Она делала все как бы на автопилоте. Чистила ли зубы, расстилала постель, надевала ночную сорочку — она не могла заставить свой мозг работать. Заснуть тоже не получалось. Анна поднялась, пошла за портфелем, уселась на кровати, подложив под спину подушку, и заставила себя читать материалы дела о неопознанном расчлененном трупе мальчика, найденном в канале.

Со дня ужасной находки прошло уже много недель. Но пока никто не заявлял об исчезновении ребенка его возраста и расы. Ему было лет шесть или семь, головы не было, руки тоже отсутствовали. Отметины на маленьком теле указывали на какой-то изуверский ритуал. По некоторым оценкам, в Англию сотнями привозили детей, которые потом исчезали без следа. Детей Гейл Сикерт, примерно того же возраста, пока тоже не нашли. Анна не думала, что детей вывезли из страны, хотя и этого нельзя было исключать; вполне возможно, что их держат где-то в Англии и используют для сексуальных извращений или ритуалов вроде вуду.

Она захлопнула папку. Если Каморра был прямо или косвенно связан с делом, которое они расследовали, Анна не сомневалась, что рано или поздно они выйдут на его след. Но если Каморра сумел устроить нелегальный въезд в страну для Сикерта, Рашида Барри и бог знает еще для скольких человек, у него должна быть целая армия невидимых защитников. Скорее всего, он не знал счета деньгам: отчаявшиеся люди готовы были выложить не одну тысячу за поддельные документы, лишь бы обосноваться в Англии. А значит, Каморра до конца их жизни получал над ними безграничную власть.

Анна бросила взгляд на часы, было почти два ночи. Она положила папки обратно в портфель, выключила лампу и долго еще лежала в темноте, глядя в потолок. Ленгтон был прав: она все больше в этом уверялась. Как он говаривал, нет совпадений, есть факты.

Вернувшись к себе, Ленгтон принял двойную дозу снотворного, чтобы приглушить боль в ноге. Лучше ему не стало, совсем наоборот. Только запив таблетки стаканом виски, он забылся тяжелым, тревожным сном. Папка с делом все распухала, а результата не было, и это его страшно мучило. Он ясно понимал, что теперь ему надо удвоить бдительность: единственный человек, которого он любил по-настоящему, и тот был готов выбить его из игры, и это открытие стало для него ударом.

Старый Джек Тревис всегда считал, что настоящий детектив должен быть несгибаемым и одержимым своим делом, таким же как он сам. Ленгтон был тогда молод, неопытен и из кожи вон лез, чтобы доказать — лучше его никого и нет в команде Джека. Как-то старик пригласил его в паб и заказал по пинте пива.

— Ты, Джимми, был лучшим в своем выпуске, и перед тобой большое будущее. Но если ты не научишься работать в команде и работать в моей команде, я выгоню тебя со следствия пинком.

Ленгтон чуть не захлебнулся пивом — он-то ждал, что Джек похвалит его за отличную работу.

— Каждый мужчина, каждая женщина, все, кто работает над этим делом, отчитываются передо мной, а я их защищаю. В своем лагере тебе понадобятся друзья, а не враги. — Крупная мужская рука легла на опустившиеся плечи молодого Ленгтона. — Ты заслуживаешь доверия, Джимми, заслуживаешь, точно.

После того как следствие закончилось, Джек Тревис написал рапорт о повышении Ленгтона. Отчасти поэтому Ленгтон принял в свою бригаду Анну, которая первый раз расследовала убийство. По той же причине он спас ее и в деле Красного Георгина — в знак верности ее отцу. Теперь настала его очередь прочесть дочери Джека ту же лекцию, которую ему самому прочел когда-то Джек. А сделать это не так-то просто.