Чистая работа

Глава 7

Анна ждала, пока Ленгтон оденется. Сейчас это было важнее всего, хотя она понимала, что наверняка опоздает на работу. Он поменял костюм и три раза переодевал рубашку и галстук. Предстояла проверка физического состояния, поэтому он взял с собой чистый спортивный костюм и футболку. Анна предложила подвезти его, но Ленгтон уже вызвал машину и настоятельно попросил ее ехать на работу, потому что ему надо побыть одному, сосредоточиться.

Ленгтон подождал, пока за ней закроется дверь, и принял двойную дозу болеутоляющих. С недавних пор он увеличил свою обычную дозу — острая боль по-прежнему терзала его по утрам.

Все утро Анна ждала звонка, она понятия не имела, сколько времени требуется на прохождение комиссии. Несколько раз она звонила Ленгтону на мобильник, но тот был отключен. В течение дня тоже никаких известий. Анна хотела было осторожно расспросить Льюиса, не слышал ли он чего, но решила, что лучше этого не делать. В конце концов она разговорилась с Гарри Блантом о его друге, о котором тот недавно рассказывал. Беззаботным тоном Анна поинтересовалась, какие проверки надо было бы пройти Ленгтону, если бы он подал заявление на медицинскую комиссию.

Гарри только пожал плечами, он не слишком-то разбирался в этих премудростях.

— Штука в том, что они к старикам всегда сильнее придираются. Если у тебя когда-то было серьезное ранение или еще какая-нибудь неприятность в этом роде, это может сильно повлиять на голову. А так, ну, бегают, прыгают, тяжести всякие поднимают, но, вообще-то, толком я не знаю. А он что, поправился?

— Да я из чистого любопытства спрашиваю, — ответила Анна.

— Хочешь, узнаю, — предложил Гарри.

— Нет-нет. Это я так, на всякий случай.

Ей не хотелось врать, и потом, она же обещала Джимми ни с кем его здоровье не обсуждать.

— Как у вас вообще дела-то?

— Ему все легче, мне все тяжелее, — отшутилась она.

— Я от жены то же самое слышу каждый божий день. У меня ребенок серьезно болен астмой, так если у него приступ — ей иногда одной приходится справляться. Сколько раз нас уже в реанимацию отвозили, даже не припомню…

Гарри пустился рассказывать об астме, которой страдал его сын, о том, какой он живчик и как досадно, что у него такая болячка, ведь он настоящий боец. Анна улыбалась, кивала. Ленгтон и сам был из таких, только ей очень хотелось, чтобы он все-таки позвонил. Ей, как никому, было ясно, насколько важно для него пройти медицинскую комиссию. День тянулся невыносимо медленно, и по дороге домой она с ужасом представляла себе, что ее ждет, если его забракуют.

На гребном тренажере лежал гигантский букет цветов. К стеблям была прикреплена открытка в конверте, на котором черной гелевой ручкой было написано ее имя. Она открыла конверт. Открытка, вообще-то, предназначалась для дня рождения, но он густо зачеркнул напечатанное на ней поздравление и написал: «Моей рыжеволосой сиделке». Анна закусила губу — обычный, в сущности, жест, но от него она этого никак не ожидала. В кухонной мойке охлаждалась на льду бутылка шампанского. Ленгтон был в душе, Анна открыла дверь ванной:

— Ты почему не позвонил?

Он обернулся — с головы у него стекала мыльная пена, — схватил ее в охапку и затащил под струи. Анна попробовала вырваться, но он не пускал ее и осыпал такими страстными поцелуями, что она сдалась и прижалась к нему. Она прекрасно понимала, что костюм после этого сядет, а туфли будут безнадежно испорчены, но теперь это было не важно.

Ленгтон прошел медицинскую комиссию и после нее отправился в бар с начальником медицинской службы, который оказался его старым знакомым.

— Возвращаюсь, Анна! Со следующей недели начинаю работать на полную катушку!

Сейчас было не время упрекать его за то, что он не позвонил, — столько в нем было энергии, желания взяться за дело. Ленгтон все рассказывал и рассказывал ей о том, как врачи проверяли его и о чем расспрашивали и как легко он прошел это испытание.

— Хотели поймать меня на чем-нибудь, да только я не так прост! — воскликнул он, и Анна заметила, как он быстро на нее взглянул.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

— Ничего особенного, — замялся он, но она могла поспорить, что он на радостях проговорился.

— Поймать тебя? Ты ведь именно так сказал: «Хотели поймать меня на чем-нибудь, да только я не так прост»?

— Господи! По-видимому, они никак не ожидали, что моя коленка в таком отличном состоянии.

— Что они там с тобой делали?

Он вздохнул, выражая нетерпение:

— Заставили встать на беговую дорожку, покрутить велосипед, поработать на гребном тренажере, проверили сердце и так далее и тому подобное…

— Больно было?

— А как же! Да только сама подумай, часто ли мне предстоит на веслах переплывать реку в погоне за преступником? — И Ленгтон довольно рассмеялся.

Анна глубоко вздохнула и произнесла:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Только не сейчас, Анна, прошу тебя. Давай допьем шампанское и ляжем.

— Я не о комиссии. Вообще-то, мне давно надо было тебе это сказать, но я все не решалась. Никак не могла найти удобный случай, а потом…

— Хочешь, чтобы я ушел, да?

Он спросил это с таким выражением лица, что ей тотчас же захотелось покрепче обнять его.

— Нет. Конечно нет!

— Так что же это? Я что-нибудь натворил?

— Ни в коем случае. Помолчи, пожалуйста, дай я все объясню. Это насчет дела, которым я занималась. Один человек по фамилии Сикерт…

— Это что еще за хрен?

— Не перебивай, пожалуйста! Слушай…

Ленгтон налил еще шампанского и, держа бокал в руке, сидел и слушал, как Анна рассказывала, почему они разговаривали с Гейл Сикерт, как у них оказалась фотография и как Анна ездила к ней еще раз. Здесь она встала, открыла шкаф, вынула диктофон и снова села на свое место. Ленгтон положил ноги на столик, глотнул шампанского и, позевывая, слушал ее рассказ.

Анна говорила спокойно, не глядя на него. Она рассказала, что быстро уехала, когда во дворе показалась машина Сикерта.

— …И вот что он мне прокричал. Плохо записалось, но ты все-таки послушай.

Она нажала кнопку диктофона. Ленгтон наклонился вперед. Анна внимательно наблюдала, как он прослушивает то место записи, где Сикерт угрожает ей. Пленка остановилась. Ленгтон откинулся в кресле и сделал ей знак повторить. Она снова включила диктофон, он допил свой бокал и поставил его на столик.

— Опиши-ка мне его, — попросил он.

Анна заговорила, Ленгтон сидел и кивал.

— А в твоей бригаде о нас кто-нибудь болтал? Обо мне говорили?

— Да нет. Я спрашивала — ни Артур Мерфи, ни Вернон Крамер не могли знать о наших отношениях.

— Этот Сикерт за что-нибудь привлекался?

— Нет. Я узнала только, как его зовут — Джозеф, — но в базе данных на него ничего нет.

— А как по-твоему, почему он это сказал?

Анна пожала плечами:

— Ну, может быть, пустая угроза — знаешь, совпадение. Я так и думала, до того как…

— До того как что?

— Ты же знаешь, они все куда-то подевались — эта Гейл с тремя детьми и Сикерт. Вчера звонила ее мать, хотела поговорить со мной, в участок прийти она отказалась, так что мы встретились в кафе. Она волнуется за Гейл и ее ребятишек, потому что та не выходит на связь. Мы сообщили об этом в местное отделение полиции, но не знаем, будут ли социальные службы помогать нам в розыске. Мать очень просила меня написать заявление о том, что ее дочь исчезла, но ты сам понимаешь, что этого я сделать не могу. Она сказала, что посылает из Ньюкасла — она там живет — чеки на содержание детей, но адреса у нее теперь нет, и послать их она никуда не может.

Ленгтон хранил молчание.

— Денег у Гейл нет совсем, дом — просто грязный сарай, да к тому же они за него должны. И в Ньюкасле, и в Лондоне их ставили на учет как неблагополучную семью. Сама Гейл писала заявление о судебном запрете на своего брата, Артура Мерфи: когда она была ребенком, он не раз приставал к ней.

— Но ведь он в тюрьме, правильно?

— Да, с самого ареста. Скоро суд, и вряд ли ему дадут меньше двадцати лет. Вернон получил полтора года за укрывательство Мерфи, и так как он нарушил условия досрочного освобождения, то теперь будет досиживать срок до конца — получается года два. Там такая грязь… Вернон — отец младшей дочери Гейл, но она узнала, что он приставал к старшей, и выставила его из дома. С Верноном Гейл познакомилась, скорее всего, через брата — он получил срок за половые преступления, тоже мерзавец. Так вот, муж ее бросил, и спустя какое-то время она связалась с Сикертом. Может, через них и познакомилась, точно я не знаю, но это произошло где-то в прошлом году. Младшая девочка до сих пор ходит в памперсах, хотя на вид ей года полтора. Естественно, местные полицейские сообщат нам, если установят какую-нибудь связь с делом, которое мы расследуем, ведь подозрительно, что Гейл до сих пор не обращается к матери за деньгами…

Анна говорила и говорила, а Ленгтон все молчал. Она потянулась к нему, хотела взять за руку, но он отодвинулся.

— Я много раз собиралась тебе рассказать, но только… Все-таки, может быть, это совпадение. Как думаешь?

— Не уверен, — ответил он ровным голосом.

Анна встала, раскрыла портфель и вынула оттуда папку с газетными вырезками, которую нашла у него на квартире.

— Об этом я тоже хотела поговорить.

Она положила папку прямо перед ним, но Ленгтон к ней даже не притронулся. Анна стала рассказывать о своих беседах с Льюисом и Баролли.

— Мне хотелось, чтобы они объяснили кое-что. Они оба долго не могли ко мне выбраться — вечно заняты на работе, но у меня такое ощущение, что они не очень-то хотят глубоко копать, все жаловались, будто бы ты давишь на них, требуешь, чтобы они из-под земли достали того, кто на тебя напал… А они, дескать, не могут действовать как мстители. Но больше всего меня поражает, что даже после такого вопиющего случая, когда ты едва остался жив, никто не почесался найти нападавших. Льюис уверен, что их давно уже нет в стране.

Анна ждала, что Джимми скажет хоть слово, но он упорно молчал, и она перешла к следующей теме:

— Когда у тебя на квартире я искала чистую одежду, то увидела эти вырезки из газет, а потом заметила, что ты и здесь их собираешь. — (Он сверкнул на нее глазами). — Я не шпионила, нет. Они лежали в шкафу вместе с твоей пижамой… — Анна умолкла, поднялась с места. — О господи, ну что ты молчишь?

Вдруг он схватил бокал и со всей силы швырнул его в стену, бокал разбился вдребезги, и остатки шампанского потекли по обоям.

— Вот это ответ! — сердито бросила она.

— А что же ты от меня хочешь?! — взорвался он, поднялся на ноги и тут же скривился от боли. — Ты со мной нянчишься, как будто я дебил и сам не могу разобраться со всем этим дерьмом, о котором ты тут рассказываешь. Это… это! — Он шарахнул об стол папкой. — Мои личные дела, ничего тут нет секретного, никаких тайн — просто собираю информацию, коплю ее, чтобы были доводы для начальства. Точно так же как Льюис и этот придурок Баролли, я не собираюсь мстить и, забыв про все на свете, гоняться за этими подонками, мне даже в голову не пришло хоть раз попросить их сделать что-нибудь в обход закона. Я только просил держать меня в курсе дела — для меня оно еще не кончено. Ты думаешь, почему я так спешу вернуться в строй? Хочу сам найти того, кто меня распорол, и я его найду, но тихой сапой действовать не собираюсь, нет уж!

— Я никогда и не говорила, что…

— То-то и оно, что не говорила! То-то и оно! Все втихаря, ни словом обо всем этом не обмолвилась! — Он сердито взмахнул папкой. — Но почему, почему ты молчала?

— Потому что было не до того! Ты чуть не умер!

— А то я не знаю!

— Ты не знаешь, что пережили я и твои друзья. Я очень за тебя боялась.

— Боялась?

— Да. Я не хотела тебя беспокоить.

— Беспокоить? Меня?

— Да! Мне было важно, чтобы ты поправился, я хотела только этого, и если я сделала что-то не так, то уж извини, пожалуйста. Прости, что я хотела тебя оградить.

— От чего оградить?

Она расплакалась.

— Ну, чего ревешь?

— Как будто я что-то не так сделала! Я все делала… хотела, чтобы ты скорее поправился.

Он так разозлился, что она видела, как у него дергается щека.

— Я никогда не поправлюсь! Я до смерти таким вот буду! — Он рванул на груди рубашку и показал на шрамы. — Я каждый день это вот буду видеть! И колено все время будет болеть, напоминать. Но мозги у меня здоровые, Анна, с головой-то они ничего не сделали, а ты носишься со мной, как с тепличным растением, боишься, что я не перенесу…

Анна развернулась, хлопнула дверью, ушла в спальню и бросилась вниз лицом на кровать.

Он пинком открыл дверь:

— У меня еще не все! Дослушай сначала, а потом дверью хлопай!

— А у меня все! — крикнула она.

— Неужели? Больше ничего такого, чего я не перенесу, да?

Она резко развернулась к нему:

— Давай лучше про то, что мне самой трудно переносить. Ты неблагодарный эгоист, никогда ни о ком не думаешь, кроме себя. Сколько я уже с тобой нянчусь? Мне у себя в доме места нет, но ты хоть раз слышал, чтобы я пожаловалась? Слышал или нет? Я только и делаю, что ухаживаю за тобой, забочусь о тебе. И рассказывать тебе все, что ты сейчас узнал, я не хотела по одной-единственной причине. Я не хотела, чтобы ты волновался. — Он собирался перебить ее, но она запустила в него подушкой. — Подумай обо мне хотя бы секунду, подумай, каково мне пришлось. Правда, у тебя вряд ли получится — ты ведь только о себе думать умеешь!

— Сейчас я как раз о тебе и думаю. Похоже, чем быстрее я свалю от тебя, тем будет лучше для нас обоих!

— Вот и отлично — вали! Делай что хочешь! Как всегда!

Ленгтон принялся складывать свои вещи в сумку. Несколько минут Анна смотрела на него, потом ушла в кухню. Она сделала себе чашку кофе и присела за стойку, прислушиваясь, как он хлопает дверками шкафа в спальне. Минут через пятнадцать он подошел к двери кухни:

— Остальное заберу завтра.

— Как знаешь.

Он вызвал такси и бросил на журнальный столик ключи от ее квартиры. Она смотрела, как он с сумкой идет к входной двери.

— А что, ты ключи не возьмешь, чтобы свое железо отсюда вывезти? Велосипед этот, тренажер?

— Я тебе позвоню, когда поеду за ними.

И он ушел.

Полки в ванной, уставленные его таблетками и пузырьками, теперь опустели. Анна была поражена не тем, сколько места они, оказывается, занимали, а тем, что и в ярости он ничего не забывал. Он оставил несколько пар носков, пару туфель, белье в корзине, рубашки и один костюм. Ей захотелось схватить ножницы и изрезать все это в клочья, но она захлопнула дверцы шкафа и подобрала осколки разбитого бокала. Когда она ссыпала их на кухне в мусорное ведро, то увидела в нем множество пузырьков из-под лекарств. Анна вынула их. Все это были болеутоляющие; странно, но на этикетках стояли адреса разных аптек. Она положила их обратно в ведро, завязала пакет и выставила его к входной двери, чтобы утром выбросить.

Ночь прошла ужасно. Спать она не могла, но и плакать не хотелось. Анна ворочалась с боку на бок и с каждым часом все больше злилась на то, как он себя повел. Не будет она ему звонить — когда он все хорошо обдумает, то извинится сам, это точно. А она подождет, потому что совсем не чувствует себя виноватой, она сделала все, для того чтобы он скорее пошел на поправку. Зато он все время думал только о себе, это же совершенно ясно. Что ж, упорство принесло свои плоды: его восстановили в должности старшего следователя в убойном отделе. Можно не сомневаться, что в бюллетене столичной полиции появится заметка о нем, а через неделю его уже назначат руководить каким-нибудь следствием.

Процесс по делу Артура Мерфи скоро закончится, ее назначат на другое дело, и ни в коем случае не с Ленгтоном. Даже если он на свое больное колено встанет и будет умолять ее работать вместе с ним, и то она не согласится! К четырем утра она взвинтила себя настолько, что вытащила свою сумку, беспорядочно запихала в нее его вещи, вышла в коридор и повесила сумку на гребной тренажер.

Когда Анна снова легла в постель, то решила, что попросит Гарри помочь ей вывезти все, что осталось, и сложить у дверей квартиры Ленгтона. Она ткнула кулаком в подушку и плотнее закуталась в одеяло.

Вскоре зазвонил будильник. Анна вскочила, хлопнула по нему ладонью, полежала немного, прислушиваясь к глухим ударам сердца. На нее навалилась оглушительная, полная тишина. Анна разрыдалась. Все кончилось, он ушел, а ей его уже не хватало.

Артур Джордж Мерфи получил за убийство Ирэн Фелпс пожизненный срок с минимальным обязательным сроком заключения пятнадцать лет. Его мать, Берил Данн, притихла на заднем ряду балкона. В центре балкона сидели трое коллег Ирэн из библиотеки, внимательно смотрели на самодовольного, ухмыляющегося убийцу и даже не подозревали, что его мать так близко. Родители Ирэн всхлипывали, держась за руки. Мерфи ни в чем не раскаивался и, сидя на скамье подсудимых, только равнодушно пожимал плечами, как будто приговор был для него сущим пустяком.

Берил Данн догнала Анну, когда та выходила из суда:

— Извините! Здравствуйте!

Анна заметила Берил уже раньше, но не имела никакого желания встречаться с ней еще раз.

— Я так ничего и не знаю о Гейл, — громко начала Берил. Одета она была так же, как и тогда, в кафе, а косметики наложила еще больше. — Вы что-нибудь предприняли?

Анна заметила, что Брендон быстро ретировался, и сама она хотела было уйти, но миссис Данн энергично продолжала:

— Я же вам говорила, я ничего о ней не знаю. Надо что-то делать, ведь она мне так и не звонит!

— Я сообщила в участок рядом с ее домом, а они там обязательно свяжутся с социальными службами, не сомневайтесь.

— Вы заявили, что она пропала?

— Нет. Я уже объясняла, что это вам нужно подать официальное заявление.

— Но как же так? На связь она не выходит, чеки на детские пособия и на социалку у меня на руках. Я же вам говорила, их мне обратно переслали, что же, она не хочет их получать, что ли?

— Миссис Данн, если вам действительно кажется, что что-то не так, значит…

— Да я точно знаю — что-то не так!

— …значит, надо подавать заявление.

— Пошла ты! — резко бросила она и оттолкнула Анну.

Тут к Анне подошел бывший муж Ирэн. Он представился, поблагодарил Анну. (Берил Данн, выходя, раздраженно хлопнула дверью.) Это был высокий, худощавый мужчина с редеющими, песочного цвета волосами, одетый в темно-синий костюм.

— Кеннет Фелпс, — произнес он с заминкой, как будто стесняясь своей фамилии.

— Как дочка? — спросила Анна.

— Натали осваивается у нас в Девоне, но пока все очень непросто, естественно, она тоскует по матери. Психолог нам помог, но по ночам ее еще мучат кошмары. Бабушка с дедушкой, когда могут, приезжают в гости. Со временем у нее появятся школьные друзья, а пока мы никуда не спешим.

Анна увидела, как он подошел к отцу и матери Ирэн, по крайней мере он был не один.

Выйдя на улицу, она чуть не подпрыгнула от неожиданности — Гарри Блант сзади обнял ее за плечи:

— Хочешь, подброшу?

— Да, спасибо. Бывший муж Ирэн и ее родители, — сказала она, показывая на проезжавшую мимо машину.

— Знаю, — ответил он и тут же взорвался: — Подонок, всего пятнадцать лет получил за такое убийство, а отсидит-то, скорее всего, и того меньше! А когда выйдет, этой девочке исполнится двадцать семь лет. Вот у нее это точно пожизненно!

— Знаешь, Гарри, я, пожалуй, лучше пройдусь, но спасибо, что пригласил.

— Как скажешь. — Он сделал несколько шагов и остановился. — Да, я слышал, Ленгтон комиссию прошел. Просто невероятно! Мы все думали, что он уже не вернется. Крепкий орешек, правда?

Анна кивнула и пошла. Говорить об этом совершенно не хотелось, а уж тем более нелепо было бы просить сейчас Гарри помочь ей перевезти силовые тренажеры.

— А хорошо было с тобой работать, Тревис! — крикнул он ей вслед.

Она обернулась и с натянутой улыбкой ответила:

— Спасибо, Гарри.

Анна знала, что, перед тем как ее назначат на следующее расследование, у нее будет пара свободных дней, и она решила провести их с пользой: поехать, может быть, в спа-центр, побаловать себя. Она гнала от себя мысли о Ленгтоне, но это было очень непросто, потому что в ее квартире все еще стояли его вещи. Дома на автоответчике телефона моргал красный огонек. С бешено колотящимся сердцем она прослушала сообщения, но первое было от Брендона: он сказал, что потерял ее после суда. Во втором сообщении Майк Льюис поздравлял Ленгтона: он только что узнал, вся лондонская полиция только об этом и говорит! Она удалила оба сообщения и даже вздрогнула от резкого звонка в дверь.

Перед ней стоял коренастый индиец в каком-то немыслимом свитере в полоску. Он показал Анне заявку на перевозку.

Она смотрела, как бедняга согнулся под тяжестью велосипеда, потом он вынес и гребной тренажер. Он сказал, что сумку с вещами не возьмет, потому что ее нет в заказе. Анна достала из кошелька десять фунтов:

— Доставьте ее по тому же адресу, хорошо?

Он согласился. Когда он вышел, Анна открыла в кухне окна, чтобы проветрить, и зажгла ароматическую свечу, как бы обозначая границы своего жилища. Хорошо, что удалось передать Ленгтону сумку. Сам-то он ничего не делает наполовину — вот ушел, прислал за вещами грузовик, а ей даже ни разу не позвонил. Ну и ладно, она будет такой же хладнокровной. Теперь она точно не станет с ним встречаться. Она опять начнет жить своей жизнью, вспомнит о списке, который составила давным-давно, в подтверждение того, как непросто жить с ним под одной крышей. Что ж, он с ней больше не живет — она очень надеялась, что вся столичная полиция только об этом и будет говорить!