Чистая работа

Глава 4

Ленгтон пока еще окончательно не поправился, но состояние его здоровья явно улучшалось, и это придавало ему сил и уверенности в себе. Анна подозревала, что его пичкают болеутоляющими, но это не имело значения. Он пребывал в отличном расположении духа, и она решила, что сейчас лучше не омрачать настроение разговорами о его деле и не передавать то, о чем они говорили с Льюисом.

В воскресенье и самочувствие, и душевное состояние Ленгтона стали еще лучше, но Анна молчала, к нему приехали сначала Баролли со своей второй половиной, а сразу после них бывшая жена и приемная дочь. Китти была очень милым ребенком, и Анне всегда нравилось смотреть, как он с ней общается. Лорна, бывшая жена, почти все время оставалась в центре внимания, Анна довольствовалась скромной ролью статистки. Лорна тепло относилась к Анне, но Анна все равно чувствовала себя не в своей тарелке, потому что разговор зашел о маленьком сыне Лорны, фотографии которого она показывала Ленгтону. Анна понятия не имела, что у нее есть еще один ребенок, никогда даже речи не было о ее новом партнере — о том, что он у нее вообще имеется. Анна не участвовала в разговоре и решила, что ей лучше уехать: пусть Китти и Лорна подольше побудут с Джимми. Она немного обиделась, когда Ленгтон не стал ее задерживать, правда, он поцеловал ее и сказал Лорне, что Анна очень много для него сделала.

— Скорее всего, завтра я не смогу к тебе приехать, — сказала Анна Ленгтону, — скоро будет суд и…

Он махнул рукой:

— Да-да, занимайся своими делами. Только позвони мне, ладно?

— Хорошо, позвоню.

Она поцеловала его на прощание. Китти мило попросилась проводить ее до машины. Маленькая девочка была само очарование, она шла и без умолку рассказывала то о своем пони, то о том, как она учится играть на пианино. Иногда она называла Ленгтона папой, иногда — по имени.

— Ты ведь его очень любишь, да? — спросила ее Анна, открывая свою машину.

— Да. Он такой смешной! Мы с ним редко-редко видимся, потому что теперь у нас Томми, — ответила девочка, перепрыгивая с ноги на ногу.

— А Томми большой?

— Ему полтора годика, и он еще не говорит. Только плачет все время — зубки режутся.

— У мамы есть друг? — коварно спросила Анна.

— Какой друг?

— Ну… с кем вы с мамой живете?

— Ни с кем, только с мамой, и все.

— Понятно. А кто сидит с Томми?

— Няня. Она с нами живет, только на выходные уходит к себе.

Тут на крыльцо вышла Лорна и позвала дочь. Китти пошла к матери и помахала Анне рукой. Когда Анна выезжала с парковки, помахала ей и Лорна.

Вернувшись в свою квартиру, Анна почувствовала себя в полном смятении. Иногда у нее возникало ощущение, что по-настоящему она совсем не знает Ленгтона. Не то чтобы он был от природы скрытным, просто никогда не рассказывал ей о своей прошлой жизни.

Анна уже собиралась ложиться, когда зазвонил телефон. Это был Ленгтон. По голосу она поняла, что он пьян.

— Как… э-э-э… дела?

— Нормально. Самое главное, что у тебя все хорошо.

— Ага, отлично. Я немножко устал от такого количества визитеров. Вот-вот отрублюсь.

— И я тоже.

— Спасибо за угощение. Китти почти весь виноград умяла.

— Она прелесть.

— Да, хорошая девочка растет.

— Хорошая — и хорошенькая.

— На мать похожа.

— Ну да.

— Ладно, я просто хотел узнать, как ты добралась.

— Без проблем.

— Вот и отлично. Значит, завтра я тебя не увижу?

— Нет, я буду в суде.

— Ладно, приедешь, как сможешь. Крепкого сна. Люблю.

— И я тебя люблю.

Он помолчал немного и ответил:

— Да, знаю.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Ленгтон повесил трубку. Анна немного подержала ее в руке и только потом опустила.

Вообще-то, дел у Анны было не так много. Дату суда уже назначили, поэтому из комнаты следственной бригады потихоньку убирали все ненужное, оставляя только те документы, которые были необходимы суду. Защитник и обвинитель звонили, уточняя разные детали, но, кроме этого, бригаде больше нечем было заняться. Анна должна была или перейти в другую бригаду, или остаться у Шелдона, в зависимости от того, чем он будет занят. Ей уже начинал нравиться Гарри Блант: вот уж у кого что на уме, то и на языке. Блант стоял у картотечного шкафа, когда в комнату в облаке одеколона вплыл Брендон.

Гарри обернулся к нему:

— Поговорим о личном, не возражаешь?

— Это смотря о чем.

— Об одеколоне, которым ты поливаешься. Меня от него тошнит, особенно по утрам.

— Он не из дешевых, — задиристо сказал Брендон.

— Извини, ты можешь брызгаться им чуть меньше?

— Ты-то сам хоть чем-нибудь пользуешься? Вот-вот. Больше нравится, когда потом несет, да?

Оба недобро посмотрели друг на друга, потом Брендон обернулся к Анне:

— А ты что скажешь?

Она пожала плечами.

— Ну, скажи, что ты думаешь? Женщинам обычно нравится, собственно, мне этот одеколон моя подруга подарила.

— Может, ты принюхался. Понятно, что одеколон очень дорогой, — чуть-чуть капнуть, и хватит.

— Слыхал? — торжествующе обернулся Брендон к Гарри. — Ей нравится!

Гарри хмыкнул и отошел, а Брендон начал обходить всех женщин в комнате. Краем глаза Анна видела, как он наклонялся к каждой и просил понюхать, как пахнет от его щек. Смех, да и только: замечание явно задело Брендона за живое.

Шелдон вышел из своего кабинета.

— Анна, — обратился он к ней, — мы ждем адвоката Мерфи. Он хочет поговорить с нами по защите — о фотографии и тому подобном. Так что когда он появится, отведи его в первую переговорную.

— Легкий хлеб, — сказал Блант, усаживаясь за стол, и Анна обернулась к нему. — Да противно! Его адвокат за одно это дело получит больше, чем я за год. И вообще, чего тут церемонии разводить, суд какой-то устраивать: и так все ясно, он же сам признался. К судье его оттащить, и пусть сажает на полную катушку. А еще лучше было бы вкатить этой скотине смертельную инъекцию. Лично я обеими руками за, только ведь никто из сволочных политиков и не заикнется о высшей мере — за места свои трясутся! Знаешь, сколько осужденных приходится у нас на одного инспектора службы пробации? Тридцать семь человек, и это не считая всякой мелюзги! Тридцать семь преступников, ты только подумай! Насильники, убийцы — и это их-то инспекторам полагается образумить, чтоб они не вздумали браться за старое. Ну разве не смешно? Хорошо, если по сорок минут на человека в неделю получится!

Гарри продолжал бы свою тираду и дальше, если бы не вмешался уже порядком раздраженный Брендон и не сказал, что адвокат Мерфи приехал и ждет в приемной.

Анна попросила Брендона проводить адвоката в переговорную номер один, как велел Шелдон.

Брендон был явно не в духе:

— Сама провожай, Тревис.

— И правильно, — вставил Блант. — Сама провожай, а то он до конца коридора не дойдет — не выдержит одеколонной атаки Брендона.

Брендон швырнул в Бланта книгу, и Блант расхохотался.

Анна пошла к двери и у выхода обернулась, чтобы спросить Брендона, как зовут адвоката. Брендон, уворачиваясь от смятой бумажки, запущенной в него Гарри Блантом, ответил, что адвоката зовут Люк Гриффитс и с ним надо держать ухо востро: это большой ловкач.

Анна ушла, а двое взрослых мужчин принялись перекидываться смятыми бумажками, как малые дети.

Люк Гриффитс тепло приветствовал Анну рукопожатием. Из приемной они прошли в тесную и душную комнату переговоров. Гриффитс галантно пододвинул Анне стул, а сам расположился напротив. На нем был элегантный костюм в тонкую полоску, голубая рубашка с белым воротничком и темный галстук. Белые манжеты, ухоженные руки с маникюром. Крупное лицо было идеально выбрито, волосы укладывал, по-видимому, парикмахер экстра-класса.

— Я не задержу вас, — произнес он негромким, хорошо поставленным голосом.

— Вам налить кофе?

— Нет, благодарю. В прошлый раз, когда я приезжал к вам, уже имел удовольствие отведать здешнего пойла, — ответил Гриффитс и, открыв портфель, вынул оттуда записную книжку, а из кармана пиджака тонкую золотую ручку. — Значит, вы детектив-инспектор Анна Тревис.

— Именно так.

— Как вам известно, Артур Джордж Мерфи — мой клиент. Я приехал к вам, чтобы прояснить кое-что, прежде чем я передам дело его барристеру.

Анна не ответила. Гриффитс какое-то время смотрел на пустую страницу, потом вывел на ней дату, взглянул на часы и проставил время.

— Вы встречались с сестрой мистера Мерфи, некой Гейл Данн, сейчас именующей себя Гейл Сикерт?

— Да.

— И она передала вам некую фотографию?

— Да.

— По этой фотографии впоследствии и опознали сообщника Мерфи, Вернона Крамера.

— Да.

— После чего вы обнаружили место проживания моего клиента.

— Да.

— Затем его арестовали, предъявив обвинение в убийстве Ирэн Фелпс.

— Да.

— Беседовали ли вы лично с мистером Крамером?

— Нет.

— А при допросе мистера Мерфи вы присутствовали?

— Нет.

Гриффитс записал что-то в блокнот и постучал ручкой по странице:

— Удивительно удачная находка, не правда ли?

— Да.

— Без этой фотографии вы не сумели бы выследить моего клиента.

— Вероятно.

На сей раз Гриффитс побарабанил ручкой по зубам:

— А вы понимаете, что Вернон Крамер обвиняется в умышленном укрывательстве преступника и в создании препятствий отправлению правосудия?

— Да.

— Неприятная парочка.

— Простите?

— Я сказал, неприятная парочка, но, увы, мы делаем то, что должны делать.

Анна промолчала.

— Мистер Мерфи теперь утверждает, что Вернон Крамер был соучастником в убийстве Ирэн Фелпс.

Анна даже откинулась на спинку стула. Вот это новость!

— Я лично сильно сомневаюсь в этом, — продолжал Гриффитс, — но тем не менее вынужден все проверить, потому что защита, разумеется, должна либо воспользоваться этим фактом, либо пренебречь им как явным измышлением.

— Насколько я знаю, мистер Мерфи признался в убийстве, но ни о каком сообщнике ни разу не упомянул, — сказала Анна. — Кроме того, по моим сведениям, анализ ДНК и экспертиза не подтверждают, что мистер Крамер тоже был в квартире миссис Фелпс.

— Так вы считаете, что он лжет?

— Я бы сказала — да.

— Скажите, а откуда у вас фотография мистера Крамера и мистера Мерфи?

— Ее дала мне сестра Мерфи, Гейл Сикерт.

— А имя Вернона Крамера вам тоже назвала миссис Сикерт?

— Нет. Она сказала, что имени его не может припомнить, помнит только, что говорил он с ньюкаслским акцентом и что через несколько месяцев он еще раз заезжал к ним.

— Получается, вы не знали, что у миссис Сикерт была когда-то связь с мистером Крамером?

Анна изумленно покачала головой:

— Нет. Она очень сердилась, что ее брат, мистер Мерфи, приехал к ним с этим человеком. Брата она не любит и не хочет поддерживать с ним никаких отношений. Она даже довольно прозрачно намекнула, что, когда она была еще подростком, он приставал к ней.

Гриффитс аккуратно записал все это и перевернул страницу.

— Значит, вам не показалось странным, что она хранит фотографию брата, который, по ее же словам, приставал к ней? Зачем хранить снимок такого человека?

— Понятия не имею.

— Видите ли, детектив-инспектор Тревис, мне сообщили несколько иную версию событий, а именно: как только миссис Сикерт вышла из комнаты, вы похитили у нее эту фотографию.

Анна гневно хлопнула ладонью по столу:

— Наглая ложь! Она сама дала мне снимок!

— У вас есть свидетели?

— Нет. Фотографию дала мне миссис Сикерт, я вообще не спрашивала, есть ли у нее фотографии брата. Она сама нашла ее в ящике шкафа и отдала мне. Ваш клиент, мистер Мерфи, видимо, сильно на нее обижен, или у них какие-то свои счеты. Вы очень умело манипулируете этой фотографией. А вы видели снимки тела Ирэн Фелпс? Вы знаете, что его нашла ее двенадцатилетняя дочь?

— Мне известно, что девочка…

— Ведь она всю жизнь будет помнить изуродованное, оскверненное тело матери! Она не забудет, как мать лежала, вся в крови, а ее убийца, ваш клиент, спокойно делал себе бутерброд тем же самым ножом, которым ее зарезал! — Анна в гневе оттолкнула свой стул. — Я не могу больше тратить время на разговор с вами, мистер Гриффитс! Как вы сказали, клиентов не выбирают, и сейчас ваш клиент — отвратительное, мерзкое животное. Надеюсь, вы спите спокойно, ведь вы же делаете все, чтобы облегчить его участь. А он должен сесть на всю оставшуюся жизнь!

— Детектив-сержант Тревис… — попробовал было прервать ее Гриффитс.

— Детектив-инспектор, с вашего позволения! И если захотите еще поговорить, встретимся в суде!

С этими словами Анна вышла и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Створки дверей комнаты следственной бригады она толкнула так сильно, что они ударились о стены.

— Ну, Мерфи, ну, гадина! — вне себя от ярости крикнула она. — Теперь он говорит, что Крамер — его соучастник, и из-за этого подлеца мне устраивают форменный допрос…

К ней подошел Блант:

— Тише, ерунда все это, они блефуют. Ты же знаешь, эти типы, адвокаты, имя себе создают, ясно же, что дело решенное и в любом случае Мерфи признают виновным. Просто они хотят растянуть дело, вот и все.

Анна уперлась руками в бока:

— Господи, как же он меня взбесил!

Брендон сказал:

— Я тебе говорил, тот еще фрукт. Чего он хотел?

Блант протянул ей чашку с их действительно неважнецким кофе, и она пересказала весь свой разговор.

Брендон ухмыльнулся:

— А вдруг ты и правда взяла фотографию?

— Да нет же! Она сама мне ее дала!

— Значит, эта корова врет, и Мерфи тоже врет, ну и плевать. У нас есть надежное свидетельство экспертизы и есть признание этой мрази в убийстве. Если он сейчас начал толочь воду в ступе, значит, дело затягивается, суд откладывается, деньги тратятся, и все из государственного кармана!

Разозленная Анна быстро выпила кофе.

— Съезжу-ка я к ней и разузнаю, с чего это вдруг она вздумала так бессовестно врать.

— Да не переживай ты, — сказал Блант.

— Не обращай внимания, — поддакнул Брендон.

— Как это «не обращай внимания»? Она же говорит, что я вру!

— Вот подольше проработаешь, еще не то про себя услышишь, можешь не сомневаться, — цинично заметил Брендон.

Блант вернулся к своему столу.

— Перевешал бы всю эту сволочь, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

И снова Анна ехала по разбитой дороге к дому, где жила Гейл Сикерт. Шел сильный дождь. Для езды по грязи ее «мини» был мало приспособлен. Перед домом на лужайке все так же валялись детские игрушки: сломанный велосипед, пластмассовый совок и красная педальная машина. Анна прошла к дому по тропинке, сделанной из битого кирпича, но не успела даже дойти до входной двери, как та распахнулась и на пороге предстала Гейл Сикерт. Рядом с ней стоял тощий маленький мальчик, все лицо его было усыпано веснушками. Увидев Анну, он кинулся в дом, сжимая в руке игрушку-робота.

— Гейл, это я, Анна Тревис, — сказала Анна и показала ей удостоверение.

— Не буду я с тобой говорить! Вали отсюда, пока мой не приехал.

— Что, мешком поросячьего корма будет мне угрожать? — улыбнулась Анна.

— Он за досками поехал. Ночью куры из курятника разбежались. Он всю машину тебе своими досками разнесет, так что уезжай! Уезжай, я тебе говорю!

В доме кто-то громко спорил. Гейл обернулась, сердито прикрикнула на старших детей, взглянула на Анну:

— Уезжай, говорю. С меня и так хватит — двое дома сидят с простудой, у меня просто голова кругом!

— Нет, не уеду. Я хочу спросить, зачем ты наврала.

— Вали отсюда!

— Можешь орать сколько хочешь, только я никуда не уеду, пока ты не объяснишь, для чего ты это сделала. Не заставляй меня сообщать о том, что ты оставила маленькую дочь без присмотра. Ты же не хочешь, чтобы тобой заинтересовалась социальная служба?

— Наврала? Ты это про что?

— Про фотографию, Гейл, ту самую, которую ты мне дала. Зачем ты соврала, что я взяла ее без разрешения?

— Не пойму я, о чем ты. Мой уж скоро приедет.

— Да, с досками, ты говорила. Слушай, а почему ты не пускаешь меня в дом? Хочу посмотреть, что это твой ребенок орет как резаный?

На Тине, как и в прошлый раз, был надет только мокрый вонючий подгузник, но сегодня она держала во рту пустую бутылочку. Гейл подошла к холодильнику, быстро соорудила какую-то молочную смесь, вытащила бутылочку изо рта девочки, наполнила ее. Оказалось, это то, что нужно: малышка плюхнулась на заляпанный грязный коврик и принялась жадно, как голодная, глотать содержимое бутылочки.

— Ты что, никогда не меняешь ей подгузники? — поинтересовалась Анна.

Гейл зло взглянула на нее, вышла и принесла новый подгузник. Она не стала ни подтирать, ни мыть дочь, только быстро поменяла подгузник; девочка все еще жадно пила смесь, но мать усадила ее в кресло-качалку и принялась яростно раскачивать.

— Ее не стошнит? — спросила Анна.

— Нет, ей даже нравится. Ты чего это, для социальной службы шпионишь? Так у меня дети в полном порядке. В поликлинику на обследование являемся как штык.

— Вот и хорошо.

— Ага.

— Ну, так ты объяснишь мне, зачем сказала адвокату брата, будто я взяла без разрешения фотографию, которую ты сама мне дала?

Гейл пожала костлявыми плечами:

— Из-за этого у меня могут быть неприятности…

— Что случилось?

Женщина лишь вздохнула.

— Рассказывай. Тебе угрожали? Если надо, я могу организовать защиту.

— Не понимаешь ты! У него друзья есть, что ж, что он сам сидит, — он и оттуда меня достать может.

— Твой брат?

— Ну да! Он звонил, говорил, что какого-нибудь бандита сюда пришлет. А оно мне надо?

— Но ты сказала неправду.

— Ну и что теперь? Что переживаешь? Меня за это под суд не отдадут. А если и отдадут, то пожалеют, потому что я расскажу, каким он всегда был подонком. Он мне всю жизнь сломал, и все ему с рук сошло. Как же я хотела от него отделаться! А теперь вот — здрасте, приехали!

— Гейл, твой брат убил человека. Он еще очень долго не выйдет из тюрьмы. Если только он угрожал…

Гейл сердито перебила ее:

— Так я ж тебе говорю, он сюда звонил, он и Вернон этот. Какие они обо мне гадости говорили — наслушалась, хватит. Он, наверное, у матери мой телефон нашел, увидел, где она его записала. И адрес, похоже.

Анна глубоко вздохнула, стараясь не волноваться:

— Если тебе чем-нибудь угрожают, можно обратиться к местным полицейским.

— Скажешь тоже! Думаешь, они за меня сильно волнуются? Когда я его последний раз видела, его чуть не задержали, потому что он пьяный был как свинья и мочился на дороге, так он дал мне потом в глаз, но полиция даже не почесалась.

— А ты заявление на брата писала?

— Да ты что? Он меня сразу пришибет!

— Но ты же знаешь, сейчас он ничего с тобой не сделает, его посадили.

— А, сажали его уже, и что толку? Его сажают, а он выходит!

— Сейчас ему светит пожизненный срок.

— А он говорит другое, и поверенный его говорит другое. Кому верить-то? Ну, уж точно не полиции!

Анна изо всех сил старалась говорить спокойно:

— Гейл, я могу попросить выдать предписание, чтобы он вас больше не доставал…

— Не доставал? Да он уже так достал, до печенок! Сколько уже таких предписаний выписывали, а что толку? Сколько раз номер телефона меняли — я уже и со счета сбилась!

С улицы послышался шум подъезжающего грузовика. Гейл кинулась к окну:

— Это он! Зря ты не уехала!

Анне стало не по себе: меньше всего ей сейчас хотелось столкнуться с другом Гейл или, что еще хуже, получить палкой по лобовому стеклу.

— Ладно, я уезжаю, но все-таки скажи мне правду. Ты же специально дала мне фотографию!

— Ну да, да, специально, только уезжай скорей.

Анна подхватила портфель и заторопилась к входной двери.

Грузовик запрыгал по рытвинам мимо дома во двор. В кузове лежали доски разной длины. Анна вышла из двери, и грузовик остановился. Она заторопилась к своему «мини» и открыла дверцу.

— Эй, ты что здесь делаешь?

Анна завела двигатель. Из кабины грузовика выпрыгнул друг Гейл:

— Эй! Я с тобой разговариваю!

К ней быстро шел мужчина, который, как поняла Анна, и был мистер Сикерт. Темнокожий, ростом под метр девяносто, накачанный, с длинными дредами.

Анна сдала назад и быстро проехала мимо него, он отступил, пропуская ее. Гейл появилась в проеме двери и крикнула, чтобы он не возникал. Он попытался пнуть крыло «мини», но промахнулся. Анна газанула и поехала вперед по дорожке. Она смотрела в зеркало заднего вида на его разъяренное лицо и слышала, как колотится у нее сердце.

Задыхаясь от страха, она отъехала на безопасное расстояние и только потом остановилась. Она потянулась за портфелем, открыла его и выключила диктофон. Она добилась своей цели: Гейл призналась, что сама, по своей воле, отдала ей фотографию. Анна понимала, что действовала незаконно, тем более что Шелдон не разрешил ей даже встречаться с Гейл, но, если вопрос вновь поднимется, у нее в качестве доказательства будет хотя бы эта пленка.

Анна уже вошла в квартиру, но ее все еще трясло от встречи с Сикертом. Она поняла, что бедняжка Тина, которая качалась в кресле, родилась не от него, — девочка была белой. Возможно, отцом ее был первый муж Гейл — в свое время она арендовала этот дом на фамилию Саммерс.

Анна налила себе крепкого кофе и села, чтобы разобраться с записью. Вынув диктофон, она застенографировала весь разговор, чтобы потом было проще составить отчет. Она вспомнила предупреждения Ленгтона о ненужном риске и призналась себе, что опять, увы, поступила не очень-то этично.

Анна долго перематывала пленку то вперед, то назад, проверяя, правильно ли все записала. Там, где на пленке слышался шум машины, она поднялась, чтобы налить еще чашку, и почти уже вышла из комнаты, как вдруг раздался голос Сикерта: «Эй, ты что здесь делаешь?»

Анна услышала шум мотора своего «мини», услышала, как Сикерт хлопнул дверцей грузовика.

«Эй! Я с тобой разговариваю!»

Дальше слова звучали неразборчиво, потому что она как раз сдавала назад, но слышно было, что Сикерт продолжал орать. Анна попыталась получше настроить звук диктофона и еще раз прослушала это место.

«Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка? Сучка ты белая, еще раз сюда прикатишь — поплатишься! Не появляйся тут, а не то и с тобой сделают то же самое! Слышала меня, шлюха?»

Анну обдало холодом. Она прослушала запись снова, потом еще и еще, с каждым разом убеждаясь, что расслышала все верно.

«Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка?»

Анна облизнула губы. Вряд ли Сикерт знал о Ленгтоне. А если знал, то откуда? Загадка… Она прослушивала запись снова и снова, и с каждым разом ей становилось все страшнее.

Какая тут связь? Может, Сикерт участвовал в нападении на Ленгтона? Но даже если и участвовал, откуда он знал об их с Джимми отношениях?

Анна приняла душ, чтобы успокоиться, вернулась в комнату и прослушала запись целиком, от начала до конца. Она набрала номер Льюиса, но его мобильник переключился на голосовую почту. Анна попросила его срочно перезвонить. Затем она позвонила Баролли, но и у него сработал автоответчик. Анна оставила ему такое же сообщение.

Спать она легла почти в полночь. Ей не ответили ни Баролли, ни Льюис. После беспокойной ночи Анна поднялась рано, поехала в участок, набрала свой доклад на компьютере и распечатала его. Она никак не могла отделаться от тошнотворного чувства страха: если тут нет никакой связи, то какое же это дьявольское совпадение! Может, Мерфи услышал что-то о ней и Ленгтоне, пока сидел в участке? Ерунда! Анна понимала, что здесь еще разбираться и разбираться, а сделать это можно будет, только поговорив с Ленгтоном о том, как на него напали.