Чистая работа

Глава 9

Вернону Крамеру не повезло. Он попал в тюрьму Уондзуорт за укрывательство Мерфи, поскольку тем самым нарушил условия своего освобождения. К новому сроку ему добавили и тот, что он не отсидел по предыдущему приговору, и всего получилось три с половиной года. Двое охранников доставили его к Ленгтону и Анне и остались ждать за дверями кабинета. От волнения Вернон уже покрылся потом, а когда Ленгтон представился, его стало просто трясти.

— Так, Вернон, давай-ка вспомним, как ты навещал Гейл и Джозефа Сикерта. Ты ведь в свинарнике с ними встретился, ну, там, где мы нашли тело Гейл. А, Вернон?

Вернон широко раскрыл рот и опустился на стул.

Анна бросила взгляд на Ленгтона. Она знала, что, вообще-то, он только догадывался, что Вернону пришлось повстречаться с Джозефом Сикертом, точно они это пока не установили.

— Нет, я там с ними не встречался. Богом клянусь, не видел я их.

Ленгтон перегнулся через стол:

— Нечего нас за нос водить! Ты ездил к Гейл и Джозефу Сикерту. Когда это было?

— О черт…

— Так когда?

— Прямо перед судом. Слушайте, этот Рашид чуть мне дверь не выломал, да еще надавал по первое число!

— Рашид? Это кто такой, Вернон?

— Мы с ним в одной общаге жили.

— Как фамилия?

— Не знаю, клянусь вам, не знаю!

Ленгтон пристально на него посмотрел.

— Вроде Барри… Да, да, так, кажется. Я только имя его знал — Рашид, и все. Я его в общаге часто видел, не знаю, жил он там, не жил, но приходил, да. — Он кивнул на Анну. — Когда она вот пришла, он запсиховал сразу.

— Так это Рашид захлопнул передо мной дверь? — спросила Анна.

— Не знаю! Он только узнал, что полиция туда приходила, вот и начал беситься.

— А с Артуром Мерфи он тоже был знаком?

— Да, по-моему.

— Какой он из себя? — бросил Ленгтон.

Вернон заерзал на стуле.

— Большой такой, черный, спереди зубов нет.

— Так зачем ты поехал к Сикерту? Слушай, Вернон, мы же знаем, что вы с Мерфи там были. Зачем ездил во второй раз?

— Рашид сказал мне, что Сикерт заболел.

Ленгтон вздохнул и принялся барабанить пальцами по столу.

Вернон беспокойно завозился на стуле.

— Слушайте, я правду говорю, клянусь Богом! У Рашида настроение было — хуже некуда, потому что полицейские стали вокруг общаги шастать. Я обратно приезжаю, а он как начал на меня орать — ну, хотел узнать, что это за дела. Я ему говорю, это все из-за Мерфи: он загремел за убийство, а я — за то, что его у себя поселил.

Потом Вернон рассказал им о телефонном разговоре: Сикерт позвонил Рашиду и сказал, что к ним в дом приезжали полицейские. Из-за всего этого Рашид сильно нервничал. Вроде бы какой-то его друг «почикал полицейского», и он страшно боялся, что они приезжали к Сикерту из-за этого.

Анна украдкой взглянула на Ленгтона. Она заметила, что он весь напрягся как струна, почувствовала, как у нее самой натянулись от волнения нервы. Разговор принимал весьма опасный поворот.

— Он думал, они там появились, потому что начали это копать. — Вернона уже била крупная дрожь.

— Что копать? — переспросил Ленгтон.

— Рашид меня совсем запугал, понимаете, все расспрашивал: это с Мерфи серьезно или так — повод, чтобы в общагу попасть и проверить, кто там живет. Я ему сказал, что серьезно. Я про того парня знал, которого порезали: газетка на сиденье в полицейской машине лежала, я там прочитал. Я еще Рашиду сказал, что, может, это какая двойная проверка, потому что вот она в машине была. — И Вернон опять ткнул пальцем в направлении Анны.

— Давай-ка об этом поговорим, Вернон. Ты, значит, в патрульной машине…

— Ну да, я ведь за картошкой и рыбой пошел, так? Вот меня и зацепили, когда я там был. Меня под руки и в полицейскую машину — она как раз за углом общаги стояла, вот! Запихнули меня туда, а там уже один в форме за рулем, а другой около машины стоит, вот! Ну, я там сижу — в смысле, сразу понял, за что попал, так что сочинять все равно ничего не хотел, а тут, смотрю, на заднем сиденье газетка валяется. Я ее беру, а там заголовок большой такой — ну, что полицейского порезали. Но я Богом клянусь, не знаю я про это, ничего не знаю. А потом она садится спереди… — Вернон снова показал на Анну.

— Дальше! — рявкнул Ленгтон.

— Ну… Водила поворачивается, забирает у меня газету и говорит ей… — Вернон показал на Анну, — говорит, что, мол, об этом все еще пишут. Я не помню, как он там точно сказал, но сказал он, что она его знает и что он классный мужик, а она ответила, что они с ним жили, что-то такое…

— Дальше давай! — Ленгтон нетерпеливо взмахнул рукой.

— Я Рашиду пересказал, что слышал, вот и все. Он меня пнул да и вернулся к себе в комнату. Может, у него там дела какие — не знаю, честное слово. Живет он там или нет, тоже не знаю, только через день он ко мне подгребает и говорит, чтобы я Сикерту какое-то лекарство отвез. Я спорить не стал, он мне отдал упаковку, и я поехал к Гейл. Я Сикерта видел всего несколько минут, пока лекарство передавал. После того как мы с Мерфи туда ездили, я там только один раз всего был, честное слово!

— Сикерт спрашивал обо мне? — перебила его Анна.

— Ну, я ему сказал то же самое, что Рашиду: что друга этой полицейской порезали и я точно знаю, что не из-за этого в общаге она была — так, совпало просто.

— Что еще ты ему говорил? — спросил Ленгтон.

— Говорил, что волосы у нее рыжие, а больше ничего. Потом он посмотрел, что я ему привез, и велел мне валить. — Вернон перевел взгляд с Анны на Ленгтона, лицо его блестело от пота. — Вот и все, честное слово, все. Что Гейл убили, я тут ни при чем, жизнью клянусь!

— Так что ты привез Сикерту? Наркоту? Лекарства?

— Не знаю я. Рашид сказал, что это Сикерту нужно, вроде у него с кровью что-то было.

— С кровью? Серповидно-клеточная анемия, что ли?

— Не знаю я.

— Вы отец младшей дочери Гейл? — спросила Анна.

Вернон развернулся к ней:

— Я?

— Да, вы.

— Брехня! Слушайте, я знаю, о мертвых плохо не говорят, но она особо-то не скрывала. Ребятишки у нее все от разных отцов, но не от меня, нет!

— А Рашид этот где работал?

— Что?

Ленгтон вздохнул и побарабанил по столу:

— Рашид где работал, спрашиваю?

— А я знаю? Я уже сколько раз говорил — мы с ним не сильно дружили. Честное слово, все, что я знал, я вам сейчас рассказал.

— Какой он из себя? — спросил Ленгтон.

— Кто?

Ленгтон сильно толкнул стол в сторону Вернона, так что тот даже скорчился на стуле от боли.

— Да я же рассказывал какой! Черный такой, здоровенный придурок, накачанный. Вот и все — я же говорю вам, что толком его не знаю.

— Подумай, может, еще что припомнишь?

— Не знаю я больше ничего, ё-мое! Мне здесь грозят по-всякому, думают — стукач.

Ленгтон смотрел на него выжидающе.

— Ну, так я же сказал: зубов некоторых нет, а спереди фикса золотая или, может, две…

И Вернон нервно улыбнулся, обнажив ряд кривых, желто-бурых от табака зубов.

На обратном пути из Уондзуорта Анна чувствовала себя будто выпотрошенной. Ленгтон пребывал в мрачном настроении.

Снова и снова он спрашивал ее о том, как выглядит Рашид. Они быстро сообразили, что когда хозяин дома стоял в кухне и договаривался с Сикертом насчет нового курятника, то именно Рашида он и видел.

Когда Анна ездила в общежитие в день ареста Артура Мерфи, она только мельком видела человека, который захлопнул перед ней дверь. Он был большой, мускулистый, в боксерских трусах и, как ей вспоминалось, с золотыми коронками на зубах.

— Никакое это не совпадение, — пробурчал Ленгтон.

Получалось, что Рашид вполне мог иметь отношение к убийству Гейл, а самое главное — мог быть одним из тех двоих, которые напали на Ленгтона и ранили его.

— Ну, я же сказал, что найду этих сволочей, и, похоже, уже близко подошел, — негромко произнес он.

— Извини, что ты сказал? — переспросила Анна.

— Ничего.

— Нет, сказал.

— Ну, сказал, что близко подошел, — я об убийстве Гейл и ее детишек, ясно?

Он так и не объяснил, к чему именно он подошел близко. Анна не успела еще ничего сообразить, как у Ленгтона зазвонил телефон. Это был Майк Льюис. Ленгтон выслушал его, прикрыл рукой трубку и обернулся к Анне:

— Экспертиза сейчас подтвердила, что детская челюсть, которую нашли в свинарнике, принадлежит родственнице Гейл Сикерт, — судя по размеру, это челюсть младшей дочери. Других останков не нашли, пока еще работают. — Ленгтон продолжил разговор: — Мне нужны данные по черному мужчине, Рашиду Барри. — Он продиктовал его имя по слогам. — Он был в общаге, а теперь мы точно знаем, что и в свинарнике тоже. Дальше, у нашего подозреваемого, Сикерта, похоже, есть заболевание крови, потому что ему нужно было какое-то лекарство, так что распорядись, чтобы там проверили больницы.

Анна смотрела на Ленгтона, и ей стало как-то не по себе, когда Ленгтон усмехнулся и произнес:

— Ладно, Майк, давай действуй. Вроде что-то вырисовывается, да?

На этом он закончил разговор, с облегчением откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Теперь они знали больше и могли надавить на Мерфи, заставив его помогать им. В полицейской машине они долго ехали на остров Уайт, в тюрьму Паркхерст, всю дорогу Ленгтон угрюмо молчал.

Анна злилась на саму себя, оттого что не догадалась, откуда Вернон узнал о ее отношениях с Ленгтоном. Она винила всех подряд, а не додумалась, что все очень просто — из газеты, которая валялась на заднем сиденье патрульной машины и из ее разговора с водителем.

— Я не додумалась, — вслух произнесла она. — Ну, насчет газеты.

Ленгтон негромко сказал, чтобы она не переживала, но это ее не успокоило, она сердилась все больше. Анна потянулась вперед с заднего сиденья и постучала по плечу Ленгтона:

— Слушай, извини… Я давно хотела сказать тебе, но все тянула, тянула… Ну, сейчас хоть мы знаем.

— Что знаем?

— Что у Сикерта были основания меня запугивать. Он или имеет отношение к нападению на тебя, или знает, кто это сделал.

— Да, только мне кажется, что большее отношение к этому имеет Рашид Барри. В принципе мы должны искать Сикерта по этому убийству, но и Рашид тоже на подозрении. — Он обернулся к ней: — Не привязывай сюда нападение на меня. Рано еще делать выводы, а меньше всего сейчас мне надо дергаться из-за того, что у меня может быть личный мотив для участия в расследовании. Слышишь, Анна?

— Да.

— Отлично.

Льюис позвонил еще раз, когда они были уже на пароме, и сказал, что по Рашиду Барри они пока ничего не нашли, но связались со службой пробации, и, возможно, что-нибудь выплывет. Детектив-констебль Грейс Балладжио поездила по местным больницам, но тоже не слишком удачно: там не было ни одного больного с таким заболеванием крови, как у Сикерта, и она решила проверить все больницы, расположенные в радиусе двадцати километров от дома. Ленгтон посоветовал, чтобы она поискала на имя Рашида Барри, — может, что-нибудь обнаружится.

До Паркхерста они добрались уже после четырех. Начальник тюрьмы попросил их пройти прямо к нему. Он оказался тихим, лысеющим очкариком, предложил им чай и кофе, но они отказались.

— Знаете, у меня для вас плохая новость, — начал он. — Некоторое время назад вы просили о встрече с Артуром Мерфи, тогда ее еще можно было организовать.

— А сейчас нет?

— Сейчас, увы, нет.

Ленгтон раздраженно нахмурился:

— Он что, отказался?

— Нет. Его зарезали во время занятий спортом. Вчера вечером он скончался.

— О господи! Он что, сидел не по сорок третьему правилу?

— Именно. Его убийцы — растлители малолетних из одного с ним блока.

Ленгтон закрыл лицо руками:

— А кто это сделал? Белые?

— Нет, черные. Один сидел в камере вместе с Мерфи. У нас сейчас все камеры переполнены. Я не буду снимать с себя вину за то, что случилось с Артуром Мерфи, и, конечно же, мы проведем собственное расследование, но в настоящее время в британских тюрьмах содержится свыше десяти тысяч иностранцев. Сюда к нам отправляют самых серьезных преступников. Один из убийц дожидался ордера на депортацию. На восемь иностранцев приходится всего один гражданин страны. Налогоплательщикам это обходится в солидную сумму, около четырех миллионов фунтов в год, но для увеличения количества тюрем требуется дополнительное финансирование.

Ленгтон слушал, но почти не обращал внимания на цифры. Начальнику тюрьмы, очевидно, необходимо было извиниться за то, что произошло.

— Мне хотелось бы поговорить с убийцами Артура Мерфи.

— Это невозможно, к сожалению.

— На каком основании?

— На основании закона.

— Но мне нужны сведения. Эти люди могут иметь отношение к жестокому убийству молодой женщины и ее дочери двух лет. Если сейчас вы запрещаете встречу с ними, то когда я могу с ними поговорить?

— По завершении нашего расследования. Сейчас они содержатся в изоляторе, и, пока мы не получим все факты, мы не можем позволить кому-либо общаться с ними. Мы не можем допустить, чтобы желтая пресса…

Ленгтон резко перебил его:

— Я не эта ваша чертова пресса, но, если вы сейчас же не разрешите встретиться с ними, я сделаю публичное заявление!

Анна увидела, как напряглись мышцы его шеи, с каким трудом он сдерживает ярость.

— Сестру Артура Мерфи жестоко убили, тело ее дочери скормили свиньям. И если после этого вы не разрешаете мне поговорить с ними, то вы…

— Извините, старший детектив-инспектор Ленгтон, но…

— Никаких «но»!

— Мне известно о вашем расследовании. У меня есть ваш рапорт с обоснованием причин для встречи с Мерфи, но должен сообщить вам, что один из участников убийства находится в тюрьме уже более трех лет, а другой — полгода, так что не понятно, каким образом они могут помочь в вашей работе. Местная полиция уже получила соответствующую информацию, и в конечном счете эти люди останутся под стражей в полиции.

За все время своего знакомства с Ленгтоном Анна еще не видела его таким разъяренным. Он сжал кулаки и, казалось, вот-вот кинется на начальника тюрьмы, но, вместо этого, он грозно потряс указательным пальцем прямо перед его лицом:

— Вы мне тут вывалили кучу цифр и фактов. А мои факты вот какие: Артур Мерфи был мразь, насильник и убийца. Мне лично на него наплевать с высокой колокольни, но мне надо знать, зачем на него набросились эти двое. Если они сидят за половые преступления, как Мерфи, то не мне вам объяснять, что такие всегда друг друга прикрывают, — у них один интерес. Но почему зарезали именно его? Они же развратники, с малолетками балуются! У меня сейчас один подозреваемый на воле, двое маленьких детей под угрозой, подозреваемый, который…

Ленгтон вдруг стал белее мела и опустился на стул. На лице выступил бисер пота. Он вынул какие-то таблетки и спросил стакан воды.

Анна склонилась к нему:

— Ты как?

Ленгтон молча кивнул, проглотил подряд несколько таблеток, запил их большими глотками воды. Начальник тюрьмы промолчал, затем поднялся и, извинившись, вышел из кабинета.

— Может, приляжешь? — спросила Анна.

Он отрицательно помотал головой, подался вперед, низко согнулся. Она смотрела, как он тяжело дышит, открыв рот. Немного погодя он медленно откинулся назад и прикрыл глаза.

Начальник тюрьмы зашел весь мокрый от пота, почти как Ленгтон:

— Прошу прощения… Я действую по указаниям министерства внутренних дел. Однако с учетом серьезности вашего запроса я разрешаю вам десятиминутную встречу с заключенными.

— Благодарю, — тихо ответил Ленгтон.

Начальник тюрьмы уселся за свой стол:

— Заключенный 3457, блок «Д», Кортни Ренсфорд. Он был переведен к нам после побега из открытой тюрьмы Форд в две тысячи первом году, за два года до этого его посадили за убийство. Вот его дело.

Ленгтон потянулся за папкой. Анна приподнялась, чтобы смотреть из-за его плеча.

— Второй — нелегальный иммигрант, ожидает ордера на депортацию, Эймон Красиник.

Пораженный Ленгтон поднял глаза:

— Как?

Тот, которого он арестовал за убийство Карли Энн Норт, тоже носил фамилию Красиник. Начальник тюрьмы передал ему папку, и Ленгтон торопливо зашуршал ее листами. Он обернулся к Анне, показал на фамилию. Ни о братьях, ни о сестрах, ни о семье вообще нигде не говорилось.

— Вы можете проверить, связан ли этот человек с Идрисом Красиником, который сидит за убийство? Тут не написано, живет его семья здесь или нет.

Совпадение потрясло Ленгтона, он просто не мог поверить, что такое бывает.

— У нас нет никаких документов относительно его происхождения. Он приехал в Великобританию по поддельному паспорту, так что, вполне вероятно, это ненастоящее имя. Я допускаю, что несколько человек пользуются одним и тем же именем и одним и тем же паспортом. Мы провели расследование, как именно и откуда он приехал в Великобританию. Он получил срок за распространение наркотиков и похищение четырнадцатилетней девушки.

— Господи Исусе, — произнес Ленгтон.

— Мы, естественно, тщательно обыскали их камеры, но не нашли ничего такого, что могло бы навести нас на мысль, почему это произошло. Я должен рассказать вам кое-что. Есть еще причины, по которым мы уже довольно давно обсуждаем сложившееся положение с министерством внутренних дел, и причины, по которым мы не можем допустить здесь никакой публичности… Я уже сказал вам, сколько у нас содержится заключенных-иностранцев и сколько местных.

— Да-да, — рассеянно сказал Ленгтон, явно не желая выслушивать очередной пространный монолог с приведением фактов и цифр.

— Два дня тому назад, во время отдыха, Красиник попросил разрешения позвонить. На его карте оставалось лишь несколько пенсов, поэтому он хотел сделать звонок за счет вызываемого абонента. В этом ему было отказано. На следующий день он нашел деньги для звонка. Ему пришлось подождать, так как телефон в его блоке был занят. Красиник пришел в крайнее раздражение, так как, по его словам, звонок этот был очень важен. Дежурный офицер приказал заключенным, ожидающим в очереди, пропустить его, потому что у него заканчивалось время отдыха. Вот откуда нам известно о звонке. Он позвонил и после этого, по сообщению дежурного офицера, стал вести себя очень странно.

— Странно?

— Да. Он сразу как-то сник и, когда ему велели вернуться в камеру, выглядел совершенно потерянным. Его отвели обратно и заперли. Ночью офицеры сообщали, что он не ложится, а стоит у постели. Три раза ему было приказано лечь, но он не послушался. На следующее утро подавленное состояние сохранилось, он отказался от завтрака. Во время отдыха…

— А звонок? Вы ведь записываете все исходящие звонки, да?

— Само собой, но вы же понимаете, в день их у нас бывает не одна сотня. Мы нашли пачку из-под сигарет с записанным на ней номером, видимо, Красиник звонил именно по нему. Номер мобильного телефона, имя не указано.

Он передал отчет о результатах обыска в камерах обоих заключенных, и Ленгтон записал номер телефона.

После этого Ленгтон просмотрел фотографии тела Артура Мерфи. Глубокая ножевая рана рассекала горло.

Начальник тюрьмы собрал все рапорты и фотографии.

— Красиник практически не говорит после нападения. Он рассеян, подавлен и, похоже, не помнит, что произошло.

Ленгтон отпил воды, а начальник тюрьмы тем временем продолжал:

— Другой обвиняемый, Кортни Ренсфорд, утверждает, что его заставили держать Мерфи, в то время как Красиник перерезал ему горло.

Начальник тюрьмы облизал губы, аккуратно сложил рапорты в стопки и положил все в папки.

— По словам Ренсфорда, Красиника зомбировали, и если бы он ему не помог, то разделил бы ту же участь. Вы знаете, что такое зомбирование?

Ленгтон посмотрел сначала на Анну, потом опять на начальника тюрьмы.

— Это термин магии вуду, — пояснил тот, — человека принуждают действовать подобно зомби. Я знаю, это звучит невероятно, но если сумели добраться до Красиника и его вера так сильна, то только Господь Бог знает, на что способен разум. Не сомневаюсь, теперь вы понимаете, что, если об этом здесь станет известно, моментально начнутся волнения.

Анну и Ленгтона провели в маленькую комнату для допросов. В коридоре ждал офицер в тюремной форме. В комнате было только два стула и стол, так что Анне пришлось стоять.

В комнату вошел Кортни Ренсфорд — в наручниках, одетый в тюремную робу. Это был крупный, костлявый мужчина с жесткими волосами ежиком и огромными ручищами, похожими на лопаты.

Ленгтон заговорил очень тихо, так что Кортни пришлось наклоняться к нему, чтобы все хорошо расслышать. Кортни сказал, что о Джозефе Сикерте никогда не слышал и не знает, кто такой Рашид Барри. Взгляд его пустых, покрасневших глаз как будто где-то блуждал, на вопрос о том, что случилось во дворе тюрьмы, он ответил не сразу и, рыча, как зверь, сказал, что ничего не помнит.

— Ты что же, держал человека, которому резали горло, и ничего не помнишь?

— Не помню, да.

— За это десять лет добавят. Как тебе новость?

— Ничего хорошего.

— Ну и что же ты мне не помогаешь? Я вот могу тебе помочь.

— Правда, что ли?

— Правда.

— Ну и что ты сделаешь?

— Может, приговор у тебя помягче будет, это смотря, сколько ты захочешь…

Кортни перегнулся через стол:

— Слышь, ты, ни черта ты мне не поможешь и от меня ничего не дождешься, так что не приставай и вали отсюда.

— Страшно стало?

— Может, и страшно.

— Так страшно, что хочется еще одно пожизненное заработать?

Кортни откинулся обратно на спинку стула, перевел взгляд на потолок и начал насвистывать сквозь зубы.

— Я могу сделать так, что тебя переведут в другую тюрьму.

Кортни покачал головой:

— Они меня везде найдут, все равно не скроешься. Этот мудак свое заслужил, чего теперь ко мне-то цепляться?

— Они — это кто?

Кортни молча смотрел в потолок.

— Фамилии говори, посмотрим, что я могу…

— Ничего ты не можешь, ничего, понял меня? Ничего ты для меня не сделаешь, и я делать ничего не буду, чтобы не стать таким же, как он. Он-то концы отдал.

— А ты, значит, нет?

— Нет. Нет! Офицер! Офицер, заберите меня! — заорал не своим голосом Кортни, было видно, до чего сильно он перепугался.

Ленгтон попробовал успокоить его:

— Почему ты так боишься?

Это не помогло. Кортни хотел уйти, и Ленгтону ничего не осталось, как выпустить его.

Они ждали минут пятнадцать, пока наконец не услышали шаги в коридоре. Эймону Красинику было двадцать два года, но в комнату он вошел, шаркая, будто древний старик. Взгляд у него был стеклянный, руки бессильно висели по бокам. На стул его пришлось усаживать, он, казалось, совсем не сознавал, где находится.

Ленгтон осторожно задал ему несколько вопросов, но Красиник не отвечал. С влажных губ на подбородок спускалась тонкая нитка слюны. Огромные глаза смотрели без всякого выражения и походили на две черные дыры, он смотрел не на Ленгтона и не на Анну, а на какую-то точку впереди себя.

— Зачем ты убил Артура Мерфи? — спросил Ленгтон.

Красиник медленно поднял правую руку и сначала указательным пальцем ткнул в пространство между Ленгтоном и Анной, а потом описал им в воздухе круг. Оба они обернулись, на стене за ними висели часы. Они не понимали, что означает этот жест, — может, он показывает, что время истекло? Не сумев выудить из него ни слова, они молча смотрели, как Красиника уводят обратно в изолятор.

Когда они вышли, тюремный офицер проводил их до ворот. Это был дружелюбный широкоплечий великан лет за тридцать. Ленгтон шел впереди Анны и расспрашивал его, что случилось. Тот рассказал, что нападение застало всех врасплох, потому что такого ничто не предвещало. Мерфи вроде бы ладил с Кортни, они частенько играли в настольный теннис. Кортни хорошо знал и Красиника, тот был очень молод, и Кортни взял его под свое крыло. Никто не видел, чтобы эти трое спорили между собой. Все произошло в мгновение ока. Мерфи оставили лежать на земле, а Красиник так и стоял, зажав в руке нож, и не делал попыток его спрятать. Кортни пробовал было отказаться от участия в убийстве, но вся его тюремная рубаха была забрызгана кровью.

Ленгтон рассказал, что в комнате для допросов Красиник сделал только одно — изобразил рукой движение часовой стрелки.

— Да, он частенько так рукой водит. Смотрит на какую-то точку перед собой и крутит указательным пальцем. Что это значит, я не знаю, и вообще мы понятия не имеем, что с ним такое. Врачи его проверили и установили, что наркотики тут ни при чем, поговаривают, что это вуду. Нам велели это пресекать — такие слухи, знаете ли, до добра не доведут.

Когда они грузились на паром, чтобы ехать обратно в Лондон, Ленгтону позвонили с первой хорошей новостью за день. Детектив-констебль Грейс Балладжио проверила множество больниц и установила, что в отделение неотложной помощи одной из них, расположенной в двадцати милях от Нью-Фореста, поступал с почечной инфекцией некто по имени Рашид Барри. Адресом постоянного проживания он назвал общежитие в Брикстоне. Анна ездила к Гейл до даты его выписки и лечения, эта дата точно совпадала с днем, когда, по признанию Вернона, он был у сестры Артура Мерфи. Именно в это время Гейл и пропала. Однако по описанию пациент походил совсем не на Рашида Барри, а на Джозефа Сикерта.

До участка в Хэмпшире они добрались после восьми вечера. У Ленгтона был совершенно измученный вид, и он распорядился провести совещание утром.

Все стали расходиться — завтра придется рано вставать, — а Ленгтон еще задержался в офисе. Анна пошла на парковку с Майком Льюисом. У него день выдался суетным и бестолковым: он мотался из общежития в общежитие, ездил по отделам службы пробации, чтобы напасть на след Рашида Барри и проверить других постояльцев. Неразбериха царила жуткая. Общежития в подведомственных им районах просто кишели освобожденными из мест заключения, условно освобожденными, лицами, ожидавшими депортации, а количество исчезнувших без следа по-настоящему пугало.

Анна добралась до дому только в десять вечера. Полицейский участок был далеко от Лондона, так что дорога туда и обратно была длинной. Как только она легла, ее сморил крепкий сон.

Ленгтон же засиделся допоздна, на ночь он забронировал себе номер в ближайшей гостинице. Он внимательно изучил все новое, что им стало известно, и, хотя в некоторые факты верилось с трудом, он чувствовал, что скоро они установят, кто же на него напал. Он был уверен, что это как-то связано с убийством Артура Мерфи. Мерфи погубило то, что он знал, а указание убить его Красиник получил от владельца мобильного телефона, на который он звонил. Ленгтон пометил для себя: дать задание бригаде разыскать этого человека. Потом он сел, глядя на информационную доску, и вытянул одну ногу перед собой. Было очень больно, колено сильно распухло. Грейс тоже еще работала за своим столом и как раз вышла в какое-то кафе перекусить. Когда она вернулась, Ленгтон все так же сидел на стуле перед информационной доской, медленно растирал правую ногу и настолько сосредоточенно о чем-то думал, что даже не ответил на ее тихое «до свидания».