Чистая работа

Глава 5

Старший детектив-инспектор Джон Шелдон сидел у себя в кабинете, накручивал листок фольги на указательный палец, после чего тщательно разглаживал его ногтем на столе. Перед ним лежал ее отчет. Анна принесла с собой диктофон и спросила, не хочет ли он прослушать запись.

— Нет. — Шелдон побарабанил пальцем по ее отчету. — Во-первых, это незаконно, и вы прекрасно это понимаете. Во-вторых, этот адвокат Гриффитс — настоящий говнюк, он будет упирать на то, что доказательства получены незаконным путем, только ничего у него не выйдет! Мерфи сядет за убийство, у нас доказательств сколько угодно плюс его собственное признание в убийстве Ирэн Фелпс. Обвинению без разницы, на чем мы его подловили — взяли фотку у сестры или еще как-то. У прокуратуры проблем не будет.

— Но ведь Гейл признала, что сама отдала мне эту фотографию.

— Вот к этому я и веду. — Он встал и поддернул брюки. — Мне не нравится, Тревис, что вы укатили себе, как будто так и надо, и разговаривали с этой сучкой без свидетелей, без поддержки, так просто. Удивительно непрофессионально! Вас же могли ранить! Я понимаю, вы работали с Ленгтоном и переняли от него кое-какие лихие приемчики, но со мной такие номера не проходят! Мы ведь не случайно работаем в бригаде, это называется «защита», Тревис!

— Да, я все понимаю, извините.

— Вот и правильно, что извиняетесь. Я отвечаю за вас, за всю бригаду, и я не допущу, чтобы хоть один…

— Я прошу прощения. Этого больше не повторится.

— Не перебивайте меня. Если бы там случилось что-нибудь серьезное, вся наша работа по этому делу пошла бы коту под хвост! Я категорически против такого поведения!

— Я все понимаю, — повторила она, — и прошу поверить, что такого больше не повторится. Я просто вышла из себя от того, как бессовестно она меня оболгала.

— Ваши эмоции тут ни при чем! Мне нужны офицеры, которые собирают и накапливают информацию. А как действовать дальше — это уж мне решать.

— Да, я знаю, сэр.

— Так что прошу вас в будущем не допускать ничего подобного.

Анна щелкнула клавишей диктофона:

— И все же, сэр, будьте добры, прослушайте конец записи. Он волнует меня больше всего. Друг Гейл Сикерт угрожает. Он говорит…

Тут шеф перебил Анну:

— Я прочел ваш отчет. Мы обсудим его все вместе, с бригадой, на совещании. Можете идти.

Анна терпеливо просидела все совещание — Шелдон говорил о дате судебного слушания, о том, как адвокат Мерфи пытается мутить воду. Шелдон ни секунды не сомневался, что следствие закончится судом без проволочек, — слишком уж очевидны улики против Мерфи. Более того, признания Мерфи записаны на пленку; учитывая тюремное прошлое обвиняемого, Шелдон не предвидел серьезных неприятностей со стороны защиты. После этого он заговорил об отчете Анны:

— Как все вы прекрасно знаете, я не люблю, когда офицеры не ставят меня в известность о своих планах и действиях. Детектив-инспектор Тревис высказывает обеспокоенность в связи с содержанием последней части записи. Друг… или сожитель Гейл — называйте как хотите, — вернувшись домой, застал там инспектора Тревис. Из записи следует, что Сикерт ей угрожает.

Шелдон кивнул Анне, чтобы она включила диктофон. Все внимательно прослушали пленку, потом Шелдон прокрутил запись еще раз.

— Возможно, это пустые слова, но здесь слышно: «Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка?»

Все тихо зашептались. Шелдон посмотрел на Анну:

— Мы все прекрасно знаем о нападении на старшего детектива-инспектора Ленгтона. Теперь нам нужно обсудить, каким образом, находясь в заключении, Мерфи и Вернон Крамер смогли узнать о нападении. — Шелдон помолчал немного и продолжил: — Возможно, угроза никак не связана с Ленгтоном. Тем не менее он сказал «как твоего дружка», то есть вполне вероятно, что Сикерт мог знать об отношениях Ленгтона с детективом-инспектором Тревис.

Участники совещания смущенно переглянулись: до этого момента мало кто догадывался об их связи.

Брендон поднял руку:

— О нападении на Ленгтона очень много писали в прессе.

— Да, нам это известно, — отрывисто ответил Шелдон.

— Так, может, Сикерт и Мерфи услышали или прочитали об этом?

— Нет! — вмешалась Анна. — Ни обо мне, ни о наших отношениях нигде не было ни единого слова.

Шелдон вздохнул:

— Получается, что приятель Гейл вдруг ни с того ни с сего начинает угрожать и при этом случайно ссылается на Ленгтона. А что мы, собственно, знаем об этом Сикерте, кроме того, что он живет с сестрой Мерфи? Как его зовут хотя бы?

Оказалось, никто ничего не знает — в ходе расследования им никто не поинтересовался.

— Тогда я предлагаю разузнать о Сикерте как можно больше и, если нужно, доставить его сюда для допроса. Это, пожалуй, все, что можно сейчас сделать.

На этом совещание закончилось. Хотя Гейл говорила, что фамилия ее Сикерт и иногда называла Сикерта своим мужем, полицейские не нашли никакого свидетельства о браке. Они проверили адрес, по которому проживала Гейл, но установили только, что земельный участок арендован на имя Дональда Саммерса, ее предыдущего мужа. Выяснилось также, что в связи с постоянными угрозами брата Гейл была предоставлена защита и служба социальной поддержки полтора года назад помогла ей переехать из муниципального жилья в Хэкни в одноэтажный дом.

Двое детей Гейл, мальчик Кит и девочка Шерон, шести и семи лет, рождены были от разных отцов, в свидетельстве о рождении малышки Тины вместо имени отца стоял прочерк. Гейл находилась под наблюдением службы социальной поддержки, а двое старших детей были внесены в список группы риска, потому что Гейл не раз обвиняла Мерфи в покушении на растление. В местной школе подтвердили, что знают этих детей. Учителя сказали, что дети не раз пропускали занятия, но причиной бывали самые обыкновенные простуда и кашель. Все отмечали их неряшливую одежду, но никто не заметил признаков плохого питания. Оказалось, что Гейл начала просить называть ее Сикерт, после того как ее бросил муж, Дональд Саммерс. Полиция, однако, не имела никаких сведений о Сикерте, фамилию которого теперь взяла Гейл, его описание было известно лишь со слов Анны. К полудню было решено доставить Сикерта на допрос по обвинению в угрозах офицеру полиции.

К дому Брендон и Блант подъехали после пяти вечера. В этот раз Анну они с собой не взяли.

На траве все так же валялись детские игрушки, началась постройка нового курятника, но птица свободно разгуливала по двору. В самом доме ничего не изменилось: постели не убраны, грязное белье запихано в стиральную машину. Но ни Гейл, ни детей, ни самого Сикерта нигде не было: они исчезли.

Из ящиков высовывались детские вещи и игрушки. У входной двери в куче валялись одеяла, подушки, непарные ботинки и бутылочки из-под детского питания. В комнатах ящики в шкафах были выдвинуты, а их содержимое валялось на полу. Все говорило о том, что уехало семейство в страшной спешке.

Было найдено несколько маловажных документов. Гейл имела льготы по оплате газа, электричества, продуктов и платы за жилье, но за дом уже давно никто не платил. Не нашли ни документов на право получения пособия на детей, ни документов на имя Сикерта. Не обнаружили также и мужской одежды, только у задней двери стояла пара резиновых сапог большого размера, возможно принадлежавших Сикерту.

Шелдон связался с местной полицией. Ему сообщили о двух зарегистрированных вызовах в дом, оба раза в связи с Артуром Мерфи и, видимо, с Верноном Крамером — и Мерфи, и Крамер были очень пьяны. Между первым и вторым вызовом прошло несколько месяцев, кроме этих двух раз, из дома Сикертов полицию больше не беспокоили. Местные полицейские подтвердили, что Гейл обращалась с заявлением о защите от своего брата, но понятия не имели, кто такой Сикерт.

Хозяин дома, некто Том Адамс, не получал платы уже полтора месяца, пару раз он видел Сикерта, но по большей части имел дело с Гейл и социальной службой. Жаловался он и в департамент социальной поддержки, но ответа не получил.

Обо всем этом Брендон доложил в участок. Так как личность Сикерта установить не удалось, сделать они могли совсем немного. Гейл с тремя детьми неизбежно нужны будут деньги, так что рано или поздно они все-таки ее выследят; как только она обратится в социальную службу, полицию немедленно известят об этом.

— А что, если она уехала не по собственной воле? — спросила Анна.

Шелдон покачал головой:

— Судя по состоянию дома, она успела взять с собой еду и детскую одежду, да и не похоже, чтобы ее вынудили уехать. Законом не запрещено переезжать, пусть даже она и не заплатила за жилье. Нет никаких оснований подозревать, что ей угрожали.

— Она очень боялась Сикерта.

— У нас нет никаких доказательств жестокого обращения с детьми, никаких жалоб в полицию, мы побывали в местной школе и в службе социальной поддержки. Вот пусть они ее и ищут — нас это, вообще-то, не касается. У нас нет повода для ареста.

— Но Сикерт ведь угрожал мне!

— Я в курсе, Анна. На этом этапе мы, как я понимаю, сделали все, что могли. До того как получим доказательства, предлагаю сохранять беспристрастность, быть на связи с социальной службой и следить, как будут развиваться события. Мы сняли отпечатки пальцев и пробьем их по базе данных. Если на Сикерта что-нибудь есть, мы легко выясним, кто он такой. А пока что для нас на первом месте суд над Артуром Мерфи.

Едва Анна зашла домой, как позвонил Майк Льюис и сказал, что он рядом и может заглянуть к ней на минутку. Зайдя в квартиру, Льюис рассыпался в извинениях, что был страшно занят и никак не мог раньше ответить на ее звонок.

Анна налила ему стакан вина и рассказала о фотографии, об аресте Мерфи, о своей поездке к Гейл, о том, что она записала весь свой разговор с ней.

Льюис перебил:

— Анна, зачем ты звонила? Ты говорила, что это срочно.

Она взяла диктофон:

— Вот зачем: внимательно послушай, что он сказал мне, когда я выезжала со двора.

Льюис наклонился вперед и прислушался. Анна остановила запись и включила ее снова:

— Слышал, что он сказал?

— Да.

— Со мной будет то же, что и с моим дружком, так? «Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка?» Правильно? Ну а теперь скажи мне: откуда он знает о Ленгтоне?

Льюис вздохнул и покачал головой:

— Может, он так просто сказал… ну, знаешь, от злости.

— А если нет? Если он откуда-то узнал о нас с Ленгтоном?

Льюис отхлебнул немного вина.

— Как он выглядел?

Анна описала Сикерта. Льюис молчал.

— Похож он на кого-нибудь из тех двоих, что сбежали после нападения на Ленгтона?

— Не уверен. Оба были темнокожие, только вот я не скажу, были у кого-нибудь из них дреды или нет. Я вообще отчетливо их не помню — так быстро все произошло.

— Красиник называл две фамилии, правильно?

— Да, только Сикерта он не упоминал.

— Ну и что? Может, это вымышленная фамилия. Мы на него ничего не нашли, даже имени его не знаем. В доме сняли отпечатки, но таких нет в базе данных.

— Анна, я не уверен. В смысле, с Баролли я, конечно, поговорю, может, он этих уродов лучше запомнил, но мы были в шоке — и я, и он.

— То есть ты не сможешь их опознать?

— Не знаю я. Говорю же, все произошло очень быстро.

— А как же отпечатки пальцев, которые вы снимали в их общежитии?

— Ну, снимали, да.

— Что, если мы сличим их с отпечатками этого Сикерта?

Льюис глубоко вздохнул:

— Ну да, можешь попросить Шелдона, он распорядится.

Анна прикусила губу:

— Знаешь, честно говоря, он вовсе не рвется разыскивать Гейл, Сикерта и детей. Может, ты поможешь?

— Анна, я занимаюсь расследованием другого убийства.

— Ладно, не бери в голову! — отрубила она.

— Нет, послушай. Я сделаю, что ты просишь, только пойми, нужно обращаться к тем людям, которые занимаются розыском и…

Анна не дослушала, она вскочила и сердито посмотрела на него:

— Ты же сам знаешь, что это за работнички. Ленгтон жив, вот если бы он погиб, тогда все было бы по-другому. Тысячи нелегальных иммигрантов на свободе, про отпущенных под честное слово я вообще молчу, и дело это положат в стопку с тысячью другими подобными.

Льюис тоже встал:

— Он знает?

— Ничего он не знает. Сейчас ему это совсем не нужно. Ему силы надо копить, восстанавливаться. И пугать, и тревожить его впустую, когда все еще может ничем не закончиться… мне совсем не кажется, что это правильно.

— Ну да, нас с Баролли, значит, можно пугать.

— Не обращай внимания, Майк.

— Не могу я, слышишь ты? Не могу! Я проверю отпечатки, только ради бога, Анна, не дави на меня!

Анна проводила Льюиса до двери, и он сухо с ней распрощался. Она смотрела, как он спускался по каменным ступеням, и слышала, как он грохнул входной дверью.

Анна позвонила в Глиб-хаус, ее соединили прямо с комнатой Ленгтона. Она сказала, что приехать сегодня вечером не получится, объяснила, что на работе настоящий завал, день был просто нескончаемый, но все в подробностях рассказывать ей не хочется. Он вроде бы не обиделся и сообщил ей, как хорошо проходит курс лечения: он долго гулял в саду.

— Похоже, у тебя большой прогресс — уже без палочки?

— Да, почти все время. А завтра как, увидимся?

— Да.

— Отлично, если, конечно, на работе завала не будет, — заметил он саркастически.

Анне не хотелось ссориться. Ленгтон был далеко не дурак и понимал, что дело, над которым она работала, теперь уже практически передано в суд, так что ее отговорки звучали не слишком правдиво.

— Ну, ты как? — мягко спросил он.

— Ничего, только я лучше расскажу тебе все, когда встретимся.

— Непременно выкрою время для беседы, — пошутил он.

— Тогда до завтра.

— Да, до завтра. — И он положил трубку, так что она не успела больше ничего сказать.

Анна вздохнула — она знала, как важны для него ее визиты, пусть даже он в этом не признавался. Она набрала номер снова и попросила соединить с его комнатой. Ночная сестра ответила, что Ленгтон не желает, чтобы его беспокоили.

Когда утром она уже собиралась уходить на работу, ей позвонил Баролли. Он извинился за то, что не ответил раньше, — оказывается, страшно простудился и лежал в постели. Голос у него и правда был такой, как будто он еле дышит.

— Мне звонил Майк Льюис, — сказал Баролли и громко чихнул.

— Он передал, зачем я хотела тебя видеть?

— Передал. Отпечатки он проверит, но это ведь общага, там их знаешь сколько!

— Знаю, конечно, но вдруг что-нибудь найдете?

— Ладно, ладно. Слушай, Анна, когда это все случилось, я стоял за Майком и в принципе тоже не видел лиц этих подонков. Я и того, рослого, видел-то, может, несколько секунд, когда он оттуда драпал.

После того как Анна описала Сикерта, Баролли сказал, что не помнит, были ли у кого-то из них дреды, хотя оба точно были чернокожие. Анна совершенно не понимала, почему ни Льюис, ни Баролли не чувствуют того же, что она. И тот и другой были искренне привязаны к Ленгтону и не раз работали с ним бок о бок, поэтому их вялый интерес к поиску изувечивших его мерзавцев Анну страшно удручал.

В комнате следственной бригады о Сикерте не вспоминали, поскольку в коронном суде предстояло слушание по делу Вернона Крамера. Всякий раз Анна удивлялась, как юристы умеют отмыть и приодеть своих клиентов. На Крамере был скромный серый костюм, белая рубашка и галстук. Он признал себя виновным в укрывательстве Артура Мерфи, но заявил, что боялся его и что Мерфи ему угрожал. Эту ложь быстро разоблачили — они представили доказательства, что Вернон спокойно выходил на улицу за рыбой, картошкой и пивом и в любое время мог бы попросить о защите. Кроме того, на первых полосах многих газет были помещены фотографии Мерфи и граждан просили обращаться в полицию. Вернон ответил, что газет не читает. В конце концов его признали виновным. Так как один раз его уже отпускали под честное слово, решено было вернуть его в тюрьму Уондзуорт и добавить полтора года к предыдущему сроку. Теперь ему предстояло отсидеть весь срок без права подачи заявления об условно-досрочном освобождении.

Шелдон взглянул на Анну и пожал плечами:

— Да его и раньше нельзя было выпускать, этого ненормального.

— Ничего удивительного, что Гейл перепугалась. Брат — убийца, дружок его — педофил.

— Оба хороши, только Мерфи садится на всю жизнь, а Вернон через пару лет опять заявится в общагу и притащит кого-нибудь из дружков. А может, и не одного: для их же собственной безопасности их содержат отдельно, попадают туда — и снова в своей среде. Он воображал, что он гений, потому что его нет в списке тех, кто совершил преступление на половой почве. Ну, ничего, на сей раз я сам его туда впишу.

Когда Анна вошла, Ленгтон сидел в комнате отдыха и болтал с двумя другими пациентами. Он приветственно махнул рукой, медленно поднялся и пошел к ней навстречу, раскинув руки.

— Ну, смотри! — с широкой улыбкой произнес он.

Она обняла его, чуть не плача; он еще не очень твердо стоял на ногах и пошутил, что она его уронит. Они пошли к двум свободным креслам, которые стояли около журнального столика. Ленгтон сел, и Анна заметила, что он скривился от боли, потому что, устраиваясь удобнее, он вцепился в подлокотники обеими руками. Усевшись, он громко выдохнул.

— У меня новости и хорошие, и плохие, — сказал он с улыбкой.

— Внимательно слушаю.

— Завтра меня смотрят врачи, и, если все будет в порядке, к выходным я буду дома.

Такого Анна не ожидала: по ее расчетам, он должен был выписаться никак не раньше, чем к концу следующей недели.

— Долго здесь не залежишься: у них ведь так — быстрей-быстрей! Ну, как тебе такая перспектива?

Она заставила себя улыбнуться:

— Чудесно! Уже в эти выходные?

— Ну да. Если мне опять станет хуже, я вернусь еще недели на две — так все здесь делают. Только мне кажется: раз уж я выпишусь, то все, с концами.

Она перегнулась через столик и поцеловала его в щеку.

— Ну а все-таки, куда мне теперь возвращаться — к себе или к тебе? — спросил он.

— Ты сам-то как думаешь? — притворно возмутилась она.

— Ну, пользы от меня теперь будет немного, ты сама знаешь. Сам я даже водить пока не могу, но буду получать компенсацию, так что на такси хватит, чтобы ездить на тренировки и к физиотерапевту. С коленом моим еще работать и работать. Знаешь, что мне медсестра сказала? У вас, говорит, болезнь горничных. Я ответил: «Так я ж не горничная, почем мне знать, что это за болезнь такая!» А она говорит: «Больно — сил нет!» — Он рассмеялся, и Анна рассмеялась вслед за ним.

Она привезла ему свежих фруктов. Ленгтон капризно заметил, что виноград уже видеть не может, но по-детски набросился на яблоки и с хрустом съел подряд несколько штук. При этом он рассказывал ей о других пациентах, очень смешно их передразнивая. В конце концов он успокоился и взял ее за руку:

— Так ты меня правда возьмешь к себе, а, дорогая?

— Правда. И потом, до твоей квартиры целых четыре лестничных пролета, а до моей всего два, да еще лифт, квартира вся на одном уровне. Ясно, что для тебя она лучше. Я буду тебе готовить, ухаживать за тобой…

— Мама мне не нужна, Анна.

— При чем тут мама? Я сама хочу, чтобы ты как можно скорее встал на ноги и вернулся к работе, потому что с тобой легко не будет.

Он усмехнулся, потом нахмурился:

— Ты поменьше об этом распространяйся. Визитеры пусть не ходят. Пока не буду в форме, никого не хочу видеть.

— Как скажешь.

— Я тут составил список того, что мне нужно привезти, когда буду выписываться.

Он передал ей листок, она положила его в портфель. Анна так и не решилась вынуть папку с делом и подборку газетных вырезок. Время пролетело быстро, на прощание они обнялись и поцеловались. У нее на глаза навернулись слезы, когда он шепнул ей на ухо, что любит ее.

— И я тебя люблю. Ты обязательно поправишься, я знаю.

Ленгтон склонил голову набок:

— Надо поправляться, потому что бумажки перебирать я не собираюсь. Нет уж! Я выписываюсь. Столько еще дел надо переделать!

От этих слов ей стало не по себе, но он крепко сжал ее руку:

— Что это ты так разволновалась? Никаких глупостей я не натворю, но если ты меня знаешь — а я думаю, так оно и есть, — то понимаешь, что еще не вечер.

Она грустно улыбнулась:

— Да уж знаю.