Чистые руки

Головокружение

Потребовалось много времени, однако в конце концов Антельм признался самому себе: лучшее в его работах, то, что он надеется найти каждый день, — это не признание публики, не удивление ученых, не уважение просвещенных умов, а головокружение.

Точнее, один-единственный момент головокружения, когда две реальности сталкиваются, словно кремни, и на мгновение вспыхнувшей искры Антельм будто покидает собственное тело и выходит за пределы своих ограничений.

Ради этой доли секунды ученый должен часами наблюдать за подопытными. Понемногу — теперь уже гораздо быстрее, раньше требовалось больше времени — Антельм превращается в одно из них — насекомое с рожками. Вы подумаете, он шутит, пытается заманить наше любопытство в ловушку популяризации, когда ведет энтомологические хроники от лица самки жука, занятой уборкой в доме, пока самец, исполнив супружеский долг, по многу раз отправляется испить цветочного нектара вместе с сородичами. Антельм улыбается, но не лукавит: именно так предстает перед ним ситуация, когда его собственный взгляд, превратившись в лупу, пристально разглядывает маленький народец, а Неподражаемый Наблюдатель, забыв о себе, становится таких крошечных размеров, что капля воды может его раздавить, а капля нектара — опьянить, и ничто вам не кажется более привлекательным, чем бронзовые крылья подруги или ее микроскопическая головка на слишком длинном тельце.

Тогда, полностью подчинив свою человеческую натуру и оставаясь незамеченным, Антельм прогуливается среди насекомых; его взгляд и мысли свободно блуждают по округе, сам ученый погружается в сердце этого народца, где у каждого есть обязанности. Антельм остается единственным экземпляром в этом мире, где над каждым видом торжествует всегда один и тот же победитель, — так он проживает долгие часы славы. Когда деревенские мальчишки одерживают верх, лишь раздавив несчастное насекомое, Антельм царствует над крошечными существами, открывая каждый день их секреты, находя ключи к дверям тайн, предвидя их поведение — став практически одним из них и в то же время отличаясь. Он понимает опьянение Бога, наблюдающего за миром, угадывает его жестокое ликование при виде наших войн и страстей, его колебания между сочувствием и равнодушием к нашим страданиям, возбуждению или смертям.

А где же искра, спросите вы? Головокружение?

Когда наступает момент встать на ноги. Когда, устав от долгого валяния в сухой траве и пыли или от сидения на корточках, словно старая жаба, в которую он превратится с возрастом, Антельм встает, принимает человеческий облик, становится двуногим мечтателем и ученым, когда он грубо отрывает крылья, надкрылья, панцирь, хоботки, рожки, хрупкие лапки, головку, грудную часть, брюшную полость. Практически каждый раз голова идет кругом ровно в тот момент, когда Антельм не понимает, к какому из двух миров принадлежит: он все еще копошится или же вернулся к Божественно-человеческому состоянию, является ли он насекомым или великаном, — и Антельм дорожит этим мгновением, когда слава и нищета смешиваются, сливаются воедино, когда он чувствует, будто в одиночку принадлежит к новой расе.

Иногда Антельм говорит себе, что у него, наверное, забавный вид в этот момент. Может, он корчит гримасы, пока кружится голова. Ему очень не хотелось бы, чтобы кто-нибудь застал его в эту минуту, чтобы Эрнест-Слепень, этот мелкий шпион, вдруг вырос за спиной, словно пробковый дуб, и увидел ошеломленное лицо ученого.

После знакомства с Розой Антельма время от времени посещают безумные идеи. «Может, в эти мгновения я похож на Розу? Может, у меня ее выражение лица, как когда она испытывает оргазм и последние волны блаженства пробегают по ее телу иногда долгие минуты?»

Ах! Здесь кроется еще кое-что, от чего Антельм избавляется, превратившись в насекомое. Даже забыв обо всех ощущениях этого образа, встав на ноги и приняв человеческий облик, Антельм тратит все больше и больше времени, чтобы вернулось к нему одно понятие — понятие о добре и зле.