Чрезвычайная комиссия

«СДЕЛКА»

Начавшееся оживление в развитии сельского хозяйства было приостановлено стихийным бедствием — сильной засухой и неурожаем, поразившим летом 1921 года огромные пространства Поволжья, Северного Кавказа и юга Украины. Недород привел к голоду, который охватил более 30 губерний с населением свыше 30 миллионов человек… Борьба с голодом — вот основное, что определило мероприятия партия и государства в области сельского хозяйства в 1921 году, который Ленин назвал годом неслыханной тяжести… «Все на борьбу с голодом!» — таков был лозунг дня.

Бедствие постигло и Казахстан. Почти целиком погиб урожай зерновых на территории Уральской, Оренбургской, Актюбинской, Букеевской и Кустанайской губерний. Суховей уничтожил травы, не стало кормов. Начался массовый падеж скота. Сотни тысяч людей голодали.

В одном из информационных сводок Кустанайской губЧК говорится: «Голод, обрушившийся на Кустанайскую губернию, в своих размерах все более и более увеличивается, выгоняя обезумевшее от ужаса голодной смерти население в города… Жизнь в деревне замерла… Голодает почти все население, за исключением незначительной части крестьян-кулаков и спекулянтов…»{66}

Когда народное бедствие достигло предела, трудящиеся стали подумывать о том, чтобы для борьбы с голодом использовать огромные ценности, имевшиеся в церквах. Об этом говорилось на многочисленных собраниях рабочих и крестьян. А в январе 1922 года представители голодающих губерний обратились с подобной просьбой к Советскому правительству. 23 февраля ВЦИК принял решение «изъять из церковного имущества все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть самого культа», и передать их в фонд помощи голодающим. Тогда-то в полной мере и выявилось истинное лицо реакционного духовенства…{67} 28 февраля 1922 года патриарх Тихон (В. И. Белавин) и члены священного синода русской православной церкви обратились к верующим с воззванием. Они призывали к неподчинению и сопротивлению представителям Советской власти при изъятии церковных ценностей. Эти действия духовенства вызвали волну беспорядков в стране. 5 мая 1922 года Московский революционный трибунал постановил привлечь патриарха Тихона к судебной ответственности…{68}

С помощью Я. В. Вострикова мне удалось найти в Государственной библиотеке имени В. И. Ленина газету «Степь» от 24 июня 1922 года. На ее первой странице напечатана корреспонденция под названием «Враги трудящихся», где говорится:

«В центре и во всех других местах Советской России духовенство «воевало» кто за помощь голодающим, кто против, кто за Тихона, кто против. А кустанайские «отцы духовные» помалкивали да старались, как бы сотню-другую своих «возлюбленных чад» голодной смертью уморить.

Изъятие церковных ценностей по нашей губернии дало лишь около четырех пудов серебра и меди, а золота ни золотника — его не нашлось в церквах нашей губернии. Оно оказалось у попов на квартирах. У попов села Александровского, пос. Ново-Борисовского Боровского района коммунист тов. Востриков (потому-то попы и против коммунистов) обнаружил дорогую ризу с иконы и около фунта золота. Обманул «окаянный» коммунист наших «бессребреников», выдал себя за спекулянта и предложил купить у него сто пудов хлеба, а те и влопались, предложили ему за хлеб ризу с иконы и золото.

Вот они, наши «иереи бога вышнего». Сдать церковные ценности на хлеб своим «братьям во Христе» — нет, а на спекуляцию есть, для своего вместительного брюха готовы содрать не только ризу с иконы, но и кожу с того, кто на этой иконе нарисован.

Вот это называется кровопийством, людоедством.

Конечно, Советская власть это так не пропустит. Она всегда защитит трудящихся, всегда возьмет и передаст то, что им принадлежит. Но есть другая сторона этого дела, которая должна бы многим раскрыть глаза на то, что такое в сущности попы. Попы — друзья капитала, пособники голода, великие лжецы, которые меньше всего заботятся о благополучии своих «овец духовных». Все их силы направлены к одному: поплотнее стричь этих «овец» и затемнять их сознание, ибо только отуманенный мозг человека верит попам и их басням, а наука и знание доказывают все их ничтожество и лживость…»

Вот как прокомментировал выступление газеты Я. В. Востриков, который упоминается в корреспонденции. Яков Васильевич рассказал, что в июле 1921 года он был избран в состав Кустанайского губкома РКСМ и оставлен для работы в аппарате в качестве инструктора. В декабре стал заведующим орготделом, а затем ответственным секретарем.

В один из майских дней 1922 года ему, как секретарю губоргбюро, был вручен ордер на получение сорока пудов семенного картофеля для коллектива своих работников, так как в то время служащие почти всех губернских учреждений получали от государства семенной материал, рассаду для коллективных огородов. На другой день Яков Васильевич собрал сотрудников губкома комсомола и поставил перед ними вопрос, согласны ли коллективно посадить картофель. Все в один голос заявили, что согласны. Но тут возникли затруднения: где посеять и кому вспахать землю?

Через несколько дней к Якову Васильевичу зашел его дядя С. И. Батаженко из Александровки. Он жаловался на то, что из-за недостатка семян пустует часть его надела, и попросил Вострикова выручить из беды. Гость знал, что племянник как секретарь губкома комсомола входил в состав губернской посевной комиссии, которая занималась распределением поступающего семенного зерна по уездам, а значит — должен помочь.

Узнав об этом разговоре, сотрудники губкома комсомола посоветовали Вострикову передать дяде ордер на семенной картофель, чтобы он посеял его, а потом, осенью, отдал бы часть урожая — сорок пудов. «Этого нам хватит на зиму, — говорили сотрудники». Якову Васильевичу этот вариант не очень-то понравился и он решил посоветоваться с секретарем губкома партии Антоном Тимофеевичем Шафетом. К удивлению, тот одобрил предложение сотрудников. «Возьмите себе мешка два на еду, — посоветовал он, — а остальные отдайте старику, он-то посеет и вырастит, а у вас, пожалуй, ничего не получится». Востриков отдал дяде ордер на сорок пудов картофеля.

На следующий день Яков Васильевич зашел на квартиру, где остановился дядя. Решил проводить его домой. Когда запрягали лошадей, подошла молодая женщина и, глядя на мешки с картофелем, полюбопытствовала, где это удалось добыть картофель. Дядя не без гордости показал на Якова Васильевича: вот, мол, племянник достал! Женщина отвела дядю в сторону, о чем-то пошепталась с ним. Затем Батаженко подошел к племяннику, объяснил, что эта женщина — жена александровского священника Сыроватко и что просит достать и ей картофеля. Обещала заплатить серебром. Дядя стал настоятельно советовать Вострикову использовать такую редкую возможность. Востриков дал «согласие». О деталях предстоящей сделки решили договориться позднее.

Востриков рассказал А. Т. Шафету о предложении попадьи. Вывод напрашивался сам собой: священник наверняка расплатится церковными драгоценностями. Шафет вызвал к себе начальника ОГПУ Антонова. Посоветовавшись между собой, они разработали сценарий сделки.

Вечером Востриков был уже в Александровке. Священник Сыроватко, чернобородый, лет сорока, удивительно походил на Гапона. На голове — шляпа, под которую подобраны волосы. После короткого знакомства поп без обиняков обратился к Вострикову:

— Можно ли достать пудов пятьдесят пшеницы и столько же любого другого зерна?

— Смотря какими путями вы думаете доставать, — ответил Востриков неопределенно.

— Полагаю, вам эти пути больше известны, чем мне. Что касается платы, то я рассчитаюсь серебром. Вам ведь говорила об этом моя жена.

На таких условиях, думаю, можно достать и больше.

Священник готов был тут же приступить к конкретному разговору. Но Востриков его остановил:

— Прежде чем начать разговор по существу, нужно договориться об одном условии. Поэтому мое первое условие: держать язык за зубами. Никому о нашей сделке ни при каких обстоятельствах не говорить.

— Камень в воду! — торжественно произнес священник.

— Прежде всего, не посвящайте в детали вашу жену.

— Ну, разумеется! — заявил священник. — С моей стороны будут приняты все меры предосторожности.

— В случае вашей неосторожности вы предстанете перед следственными органами. Обещайте, что вы не выдадите меня!

— Камень в воду! — клятвенно произнес священник.

Священник спросил, сколько он может получить зерна за фунт серебра. Вопрос застал Вострикова врасплох. Он никогда не интересовался ценами на хлеб, выраженными в этом драгоценном металле. Чтобы выиграть время, он, в свою очередь, задал вопрос:

— А каким серебром вы будете платить?

— Как каким! — воскликнул священник. — Настоящим, восемьдесят четвертой пробы.

И тут Востриков вспомнил о газетной статье, где упоминалось, что советское правительство закупило за границей зерно, заплатив за каждые десять пудов фунт серебра. Эту цену он и назвал. У священника вытянулось лицо. Цена показалась ему слишком высокой.

— В одном фунте двадцать серебряных рублей, — заговорил он наконец. — Двадцать, деленное на десять… будет два рубля. Вы просите за пуд зерна больше, чем он стоит на вольном рынке. Какой мне расчет покупать у вас зерно по такой высокой цене, обрекая себя на риск?

— Ну что ж, будем считать нашу сделку несостоявшейся, — спокойно ответил Востриков. — Если кажется дорого, не берите. У меня дело за покупателями не станет. Да и цена-то на рынке не два рубля за пуд, а четыре.

Последнюю фразу Востриков сказал совсем не потому, что действительно ему были известны цены черного рынка. Он случайно попал в точку. Священник закурил. Задумался. Вздохнул и сказал:

— Ну, ладно, согласен.

Условились, что на следующий день в Кустанае Востриков вручит ему ордер на сто пудов пшеницы, а священник отдаст десять фунтов серебра. Так и произошло. К удивлению Вострикова, поп заплатил настоящими серебряными рублями, а не церковными ценностями. Получив ордер на первые сто пудов пшеницы, и убедившись, что это дело верное и выгодное, священник решил еще раз встретиться с Востриковым, который в общей сложности «продал» святому отцу «зерна» на тридцать фунтов серебром. После третьей «благополучной» сделки священник осмелел.

— Яков Васильевич, вы меня просто грабите, — начал он доверительным тоном. — Я вам отдал все свои сбережения, а получил от вас сущие пустяки. Пора бы теперь вам подбросить кое-что и бесплатно. Вы поговорите с вашими коллегами. Мне кажется, что они сумеют как следует оценить наши отношения.

— Рано вы пожелали поощрения. Купили товару на шестьсот рублей, а на тысячу просите премии? Аппетитец, у вас, дорогой, прямо скажу, поповский. Куда ни шло, если бы вы, наоборот, закупили у нас зерна на тысячу рублей. Тогда можно бы и подкинуть вам бесплатно в знак поощрения за ваш, как вы говорите, риск, товару рублей на двести, на триста. Но это в будущем.

После этого разговора священник выразил желание купить у Вострикова сахар, муку и мануфактуру. Причем предупредил, что отныне будет расплачиваться серебряными вещами. Востриков возразил, сказав, что ему удобнее получать серебро в монете.

— Да, но где их взять? Все, что у меня было, перешло в ваш карман. Наконец какая разница — в монете или в вещах, ценность серебра от этого не меняется.

— Какая разница? Очень большая. Меня уже так надул один ваш коллега, что я дал себе зарок не принимать у священнослужителей вещи сомнительного происхождения. Воспользовался моей неопытностью и загнал мне какие-то медные посеребренные чаши, кресты. Не будем осложнять наших добрых отношений. Платите серебром в монете. — Востриков улыбнулся. — Ведь сказано же в священном писании: «Ищите да обрящете!» Шутка пришлась священнику по душе. Он долго смеялся. Потом заверил Вострикова, что у него чистое серебро, восемьдесят четвертой пробы и что можно проверить у любого ювелира.

— Когда-то я был частным священником и у меня была своя утварь, разглагольствовал Сыроватко. — Теперь она не нужна и я могу платить ею за товар.

Востриков пошел на уступки. Условились встретиться в Александровке.

Прибыв в Александровку, Яков Васильевич, как обычно, зашел в волостной комитет партии. Там он застал всех коммунистов в сборе. Они слушали рассказ секретаря сельской партячейки Николая Пыряева, который накануне произвел изъятие ценностей в местной церкви. В частности, Пыряев рассказал, что на днях он получил от Кустанайского укома партии выговор за то, что дал обмануть себя при изъятии ценностей у Сыроватко. При этом Пыряев показал отношение, подписанное заведующим отделом укома Максимом Величковским, в котором были перечислены церковные вещи, подлежащие изъятию. Но повторный визит в церковь прошел успешно. Рассказ развеселил коммунистов. Востриков же был огорчен случившимся. Он понял, что уком, не ведая о затеянной Шафетом и Антоновым операции, помешал ее закончить.

Глубокой ночью Востриков и Сыроватко встретились. Священник явно был напуган повторным изъятием церковных ценностей. Он настороженно посматривал на Вострикова и сквозь зубы, цедил:

— Удивляюсь, как могли узнать о сохранившейся у меня утвари. Ведь она не церковная, как я вам уже говорил, а моя, хотя и хранилась в церкви.

— А меня удивляет другое, — с подчеркнутой недоброжелательностью сказал Востриков. — Оказывается, вы не были откровенны со мной. Изображаете дело так, будто безвинно пострадали. А на самом деле вещи эти церковные. При первом изъятии вы обманули Пыряева, но второй раз вам это не удалось. Пеняйте на себя.

— Но откуда у них такая осведомленность о церковной утвари, которая бог весть когда была снята с церковного учета?

Востриков понял, куда клонит священник.

— Вы знаете Ивана Величковского-старшего?

— Ну, как не знать, это же почтеннейший старец, доброй души христианин, — ответил священник.

— Знаете, да не все, — усмехнулся Востриков. — У этого почтенного христианина есть не менее почтенный старший сын — Максим Величковский, который будучи мальчиком, лет пять прислуживал в вашей церкви. Вас тогда здесь не было. Так вот, этот мальчик знал наперечет всю церковную утварь. А теперь он работает в Кустанайском укоме партии. Распоряжение о вторичном изъятии подписано им.

Объяснение Вострикова убедило священника. Он облегченно вздохнул. В глазах его засветился прежний огонек. Снова завязалась доверительная беседа.

На этот раз священник вручил Вострикову золотую ризу с большой иконы божьей матери. За мануфактуру обещал расплатиться слитком золота. При этой, последней своей сделке священник Сыроватко был арестован губотделом ГПУ с поличным.