— Хорошо, я попробую… — согласился Стас.

И, благодаря калькулятору в телефоне привычно принялся за дело.

Пока он подсчитывал, в дом вошла Анастасия Семеновна.

Градова…

Затем — Голубева, по фамилии спасавшего её от бывшего мужа Василия Ивановича Голубева, ставшего после отцом Тихоном...

Снова Градова…

И вот теперь, после окончательного избавления от него — сама по себе…

Стас покосился на нее и удивился: она совсем не постарела за это время. Наоборот, похудела и от этого стала словно моложе.

— Вот, — сказала она, — зашла, увидев здесь, наконец, огонек. К тому же, ко мне только что заходили, мебель просили. Берите, конечно, сколько вам надо. А ты, Риточка, что теперь будет здесь жить?

— Да нет, я надеюсь, что сегодня продам этом дом, — призналась Рита.

— Везет тебе. Вот бы и мне свой продать… — со вздохом сказала Анастасия Семеновна.

— Что так? – насторожился Ник.

— Да есть одно серьезное обстоятельство.

Анастасия Семеновна подошла к Нику и что-то прошептала ему на ухо.

— А-а, — с уважением протянул Ник. — Это дело благое. А вы хорошо все обдумали?

Анастасия Семеновна молча кивнула.

— Ну, тогда сейчас же решим и ваш вопрос. Стас! Долго тебя еще ждать?

—Нет, все! — отозвался Стас.

И, показывая цифры на калькуляторе, сказал:

— Все монеты подлинные и отменного качества. Если продавать эту коллекцию оптом и в разумных пределах, то она стоит приблизительно 30, ну, максимум 40 тысяч долларов. Если покупать, то, разумеется, будет дороже.

— Все, достаточно! — остановил его Ник. — Это — капля в море, по сравнению с общей стоимостью.

Он перевел взгляд на Анастасию Семеновну и спросил:

— А вы сколько хотите за свой дом? Он, насколько я помню, у вас раза в полтора меньше этого?

— Да что вы — раза в три. И мне, то есть сыну — я ведь для него все это делаю — вполне достаточно полумиллиона долларов.

— Понял, — кивнул Ник и, поочередно показывая один и три пальца, приказал стоявшему в дверях Саше: — Два моих дипломата сюда.

Саша понимающе кивнул и выбежал из зала.

Вернулся он с двумя кожаными дипломатами.

Один был небольшой, второй гораздо крупнее и толще.

Ник открыл его — он был до отказа заполнен зеленоватыми долларовыми пачками — и сказал:

— Рита, это тебе за твой дом вместе со всем, что в нем. Здесь ровно три миллиона долларов! Можешь не пересчитывать.

— Но это же очень много… — даже отшатнулась после таких слов от дипломата Рита.

— Бери-и! Отдашь миллион… — Ник, чуть было не сказав «Градову», но вовремя вспомнив, что здесь находится Анастасия Семеновна, которая тоже больше всего на земле боится этого страшного человека, уведшего ее в свое время от отца Тихона, проговорил: — … сама знаешь кому. На одну половину оставшегося — будешь жить. На другую можешь открыть свое дело. Но только, прошу, сначала посоветовавшись со мной. Тогда оно будет выгодным и безопасным!

— Спаси тебя Господь… Ник… — только и смогла вымолвить Рита, может, впервые за долгие годы упомянув имя Бога.

— Вот это другое дело, — кивнул ей Ник. — Во славу Божию.

И открыл другой дипломат.

— А это вам, — пододвинул он его Анастасии Семеновне. — Миллион долларов. Все расходы по продаже-покупке — за мой счет!

— Ни-ик! — с укоризной протянула та.

— Все нормально! Будете теперь там за меня молиться! — остановил ее Ник и, с облегчением выдохнув, огляделся по сторонам: — Ну, что там еще? Ах, да, эти монеты… Стас, ты, кажется, больше всех из нас любишь старину. Вот и забирай ее себе! Вместе с ларцом. Как говорили купцы в древности, коня — так с уздечкой!

— Ну, Ник, вот спасибо, вот удружил! — обрадовался — куда больше, чем «Лексусу», Стас, не зная даже, как и благодарить за это друга, и тут только вспомнил: — Спаси Господи!

— Во славу Божию! — серьезно ответил Ник и ему.

Разрешил робко попросившей об этом Рите немедленно уехать в Москву — покупку они оформят потом.

И, услышав какой-то шум за дверью, спросил у Саши:

— Что там еще?

— Да люди пришли — объяснил тот.

— Какие еще люди?

— Хозяева соседних коттеджей. И тоже хотят за любую цену продать их…

— Да что тут эпидемия какая на это, что ли? — удивился Ник.

— С тех пор, как умер Соколов-старший, все здесь пришло в запустение, — объяснила Анастасия Семеновна. — И многие с радостью уехали бы отсюда…

— Да я бы, конечно, их тоже выручил, — сказал на это Ник, но подумал-подумал, да и развел руками. — Только зачем мне весь этот поселок?..

10

― Кар-рашо! ― тут подтвердила ворона.

Миг — Вечность…

Вечность — миг…

Так и пролетел-протянулся этот предсвадебный день.

Стас, отдыхая, лежал на кровати — Горбуша уже перелетела с карниза на ее дальнюю, по-деревенски высокую спинку, и перебирал все его подробности…

С коттеджей все поехали домой, обедать.

— Ну, как тебе твое свадебное платье? — первым делом спросил он у Лены.

— Если бы Горбуша могла разговаривать, то наверняка бы сказала «кар-рсота!», а может, и вообще лишилась дара того, что умеет говорить! — ответила она.

— А Вике как?

— Как-как? Никак!

— То есть?

— А она его еще и не видела! Разве я могла пустить ее на примерку? Я даже маму стесняюсь… И вообще она мне столько «радостей» наговорила… Да нет, я серьезно говорю: ведь если на человека возводят напраслину, осуждают, клевещут, то, я слышала, с него снимается множество грехов. Те люди частично берут их на себя. Отчего после такого не порадоваться за свою душу? Ну и, естественно не помолиться о тех людях, как о своих благодетелях? Даже если они некрещеные и недовольные! — поджала губы Лена.

— И чем же она недовольна? — уточнил он.

— А тем, что мой папа даже не полковник. И вообще сидел… Что мама простая медсестра. К тому же не умеющая, потому что не желающая, делать аборты. Обвинила меня в том, что я выдала ее тайну избавиться от ребенка. А ведь я обещала только Ване ничего не говорить! Про тебя же и речи не было! Жаловалась на то, то ей придется из-за нашего венчания целых полдня лишних торчать (конец цитаты) в Покровском, причем, сидя дома в четырех стенах.

— Она что, завтра не пойдет в храм? — удивился он.

— Нет, конечно. И вообще она недовольна, как мне кажется, — всем! Даже «Лексусом» — потому что у Ника машина лучше. И раз в десять дороже. И еще бронированная. Как будто на нее кто собирается покушаться…

Потом за обедом Ник, который, как оказалось, не упускал ни единой мелочи, поинтересовался у него: что там за полубредовое изобретение он ему предлагал по телефону.

— А-а, мыслефон? — вспомнил Стас и вкратце рассказал идею своего нового изобретения, которое, впрочем, давно уже было ему не интересно. Ведь у него теперь — Ленка!

Однако не успел он досказать этого, как началось самое горячее обсуждение мыслефона.

Виктория была просто в восторге:

— Стас, — воскликнула она, закатывая глаза. — Да это же — как минимум международное признание, огромные деньги и Нобелевская премия. А как максимум — власть над крупным бизнесом и… даже над всем миром!

Ваня тоже поначалу признал идею.

Сказал, что в разведке такой мыслефон очень бы пригодился, чтобы издали, совсем без людских потерь, узнавать все стратегические и тактические замыслы врага.

— Впрочем, — подумав, нахмурился он. — Это же и они тогда будут знать о нас все. Это ж какие тогда будут потери! Не-ет, лучше его вообще тогда не надо!

Будко-старшему прибор очень понравился: с ним было бы легче защищать лес и реку от браконьеров.

Будко-мама сказала, что все это баловство.

И вообще, лучше бы все ели, а то обед стынет.

Лена — «Стасик, ты только не обижайся!», — предупредила она — возмутилась, что такой прибор просто предательство по отношению ко всем влюбленным, так как он будет выносить на свет самые нежные, самые тайные и глубокие чувства… Которые, кроме двоих, не должен знать больше никто!

А итог, словно на совещании директоров своих заводов и фирм, привычно подвел Ник.

— Идея, конечно, хороша: смела, перспективна, оригинальна, — одобрил он и тут же значительно поднял указательный палец. — Но… Господа! Тогда сразу рухнет весь большой бизнес. Никто уже не сможет обмануть друг друга. Абсолютно прозрачно и честно теперь ведь почти никто не работает. И что начнется тогда? Даже в преферанс и то уже не сыграешь! Противник будет знать каждый твой следующий ход! Так что Ваня прав, давай запрячем твою идею подальше в стол, пока ее не нашел кто другой… А то лучше даже черновики сожжем!

— Да я и так ее уже запрятал, забыл, сжег! — сказал, наконец, Стас. — И даже если бы захотел, то изобрести такой прибор не сумел, потому что это просто технически невозможно! Не говоря уж о духовных и моральных аспектах!

Разговор-спор сменило дружное постукивание ложек о дно тарелок.

Все отдали должное кулинарному таланту Будко-старшему, приготовившему, пока они ездили на коттеджи, настоящую рыбацкую — тройную уху.

И только на лице Виктории осталось хитроватое выражение.

Кто-кто, а она не собиралась забывать то, что услышала за этим столом.

Миг — Вечность…

Вечность — миг…

Потом Стас примерил перед сновавшим вокруг него портным свой свадебный костюм.

Он оказался ему точно впору.

Вместе с Леной сходил к дяде Андрею, который, и правда, просто чудесным образом снова превратился в богатыря.

Они заказали ему клетку для Горбуши.

И пошли в дом Стаса.

Был уже вечер.

Паломник уехал, оставив на столе еще баночку с брением — судя по всему, вновь, перед отъездом, ходил на могилку отца Тихона.

Стас с благодарностью положил ее в свою сумку.

Больше в дом сегодня никто не приехал.

И тогда он предложил Лене остаться на ночь, разумеется, в его комнате, а сам ляжет в родительской.

Но та только ужаснулась:

— Да ты что? Представляешь, что подумает обо мне мама?

— А что тут такого? Мы ведь уже муж и жена! — даже слегка обиделся он.

— Но еще не венчаны! — погрозила ему пальчиком Лена и счастливо прищурилась: — Надо же — я твоя жена. А ты мой муж. Прости, Стасик, меня, как поэт и будущий писатель, но ни один самый великий поэт и ни один самый знаменитый писатель не смогли создать слов лучше, чем эти…

— Так почему ты тогда не остаешься? — проворчал он.

И Лена, очевидно, чтобы отвлечь его от этой опасной темы, попросила объяснить ей, как пользоваться диктофоном-плеером, на какие кнопки в случае надобности нажимать.

Он показал.

Хотел вернуться к прежнему разговору.

Но Лена спросила, а как он собирается называть свой будущий исторический роман.

— «Вечный миг», — буркнул Стас.

— Как? — словно плохо слышала, а не видела, переспросила Лена, крутя в руках диктофон.

И он повторил:

— Собственно, это только первая книга из задуманных пяти романов с продолжением о двухсотлетней судьбе потомков главного героя и их поисках Истины. От второго века до Рождества Христова до середины первого века. Она должна называться «Небесный якорь или Апостол». А вся серия, как мне думается — православной эпопеей «Вечный миг!»

— Красивое и емкое название, — одобрила Лена и стала упрашивать приоткрыть ей хоть немного из того, что он уже успел продумать.

Ну, хотя бы самое начало…

Стас пожал плечами и, постепенно увлекаясь, стал рассказывать о благородном неудачнике капитане Сизифе, надменном двуличном Ахилле, ветреном подлеце Юнии, несчастной красавице Элии, ловком, коварном Янусе, мудром, а точнее — боговдохновенном Апостоле…

Конечно, как сразу предупредил он, было бы величайшей дерзостью с его стороны писать о каком-либо конкретном апостоле. Поэтому он нашел выход. Точнее, крест-мощевик подсказал его. Сделать собирательный образ и писать, максимально следуя данным из жизнеописания всех апостолов. Но география и некоторые исторические данные подсказывают, что все-таки главный герой этой книги — ближе всего к Андрею Первозванному…

Пару раз Лена прерывала Стаса.

Зачем-то, извиняясь, просила показать еще раз, как действует плеер и диктофон.

Он машинально объяснял и, увлекаясь все больше, говорил, говорил…

Пока не позвонил телефон Лены.

— Мама! — ахнула она. — Все, я побежала!

И глядя на его лицо, ласково сказала:

— Ничего, завтра доскажешь!

— Завтра некогда будет! — берясь за свою куртку, чтобы проводить Лену, напомнил он.

— Ну, послезавтра, на третий, пятый, десятый день, месяц, год, век! У нас ведь с тобой теперь впереди — целая вечность! Ну что перед ней одна-единственная ночь? Тем более, последняя…

Миг — Вечность…

Вечность — миг…

Проводив Лену, он, чтобы не разговаривать с самим собой, стал беседовать с Горбушей.

Точнее, учить ее новым словам.

И надо же!

Не только они с Ленкой, но, видно, и ворона решила начать новую жизнь.

— Здравствуйте! — внятно, как он считал максимально приближенно к вороньему тону, крикнул он.

И Горбуша с первого же раза, ответив сначала осторожно:

— Кар-р-рствуйте!..

Подумала-подумала и, конечно, не как человек, но уже чисто и четко сказала:

— Здр-р-равствуйте!

— Хорошо! — обрадовался он.

— Кар-рашо! — тут подтвердила ворона.

— Да ты просто — умница! — захлопал в ладоши он. — Ленка-то как удивится! Так… будем учиться дальше. «До свидания» мы благоразумно пропустим, чтобы опять не было путаницы. Давай лучше, как подобает воспитанным воронам, научимся представляться людям! Когда они у тебя спросят, как тебя зовут, то ты должна ответить — Горбуша!

— Кар! Кар! Горбуша! — с третьей попытки выговорила свое имя ворона.

— Правильно! — похвалил Стас. — Теперь закрепим пройденный материал. Итак, как тебя зовут?

Ворона молчала.

— Ну, — шепотом, как умный студент — нерадивому, принялся подсказывать он: — Горбуша… Горбуша!

Тот же результат….

— Ну что же ты! — упрекнул он. — Все даже воронье нужно делать по-человечески. Значит, так. Как тебя зовут? Горбуша! Повтори.

Горбуша не ответила.

— Говорю третий и последний раз, — теряя терпение, требовательно повысил голос Стас. — Как тебя зовут? Горбуша!

Ворона недовольно каркнула, взлетела и снова забралась на карниз.

— Ладно, устала! — понимающе кивнул он.

Тоже встал с кровати.

Выключил свет.

Лег.

И, неожиданно вспомнив, крикнул:

— Прости, Горбуша, я сам забыл тебе представиться! Будем знакомы: Стасик!

— Стасик кар-роший! Стасик кар-сивый! Стасик любимый! – тут же послышалось из темноты.

И после недолгой паузы:

— Алло? Стасик, пр-рости! И — пр-рощай! Пр-рощай! Пр-рощай!

— Так вот оно что… — прошептал Стас, чувствуя, что ему трудно стало дышать и даже закрытые глаза тяжелеют от слез. — Сколько ж тебе, бедной, пришлось перенести здесь!

Он с трудом выровнял дыхание и, отгоняя от себя все плохое, стал думать о хорошем.

И даже — лучшем.

О завтрашнем дне.

Венчании…

Свадьбе…

То есть — о Лене!

Это же надо — его жене…

Сегодня перед людьми.

А завтра — и перед Богом!

Миг — Вечность…

Вечность — миг…

Так и закончился этот, казалось бы, совсем краткий и в то же время бесконечно долгий день!

Глава четвертая

Две свадьбы

1

― Что это? ― остолбенел Стас.

На станцию в ранний предрассветный час отправились тремя машинами.

Впереди, вздымая снежную пыль, мчался мерседес Ника.

За ним — «Лексус» Вани.

И замыкала это роскошное шествие машина Стаса.

Отрабатывая, судя по всему, немалые деньги, водитель-инструктор с самого начала начал было что-то подробно объяснять Стасу.

Но до того ли было ему, сидевшему, как и раньше, на заднем сидении — рука в руке — с Леной!

Поезд на этот раз пришел минута в минуту.

Так что Виктория, не пожелавшая мерзнуть на морозе, зря осталась сидеть в машине.

Она не подошла, даже когда Ваня знаками принялся подзывать ее.

А потом и вовсе скрылась вместе с машиной за усеянными вагонными окнами лентой подошедшего поезда…

Отец, как и предполагал Стас, приехал без мамы.

Как сразу предупредил он — давление…

Лена было расстроилась, что это все из-за нее.

Но Стас, быстро рассудив, что к чему, шепотом успокоил ее.

Учитывая то, что мама, по своему суеверию, боялась наговаривать на себя, у нее, от всех этих новостей и переживаний, наверняка действительно поднялось давление. Но, конечно, не настолько, чтобы это могло вызвать серьезные опасения. Иначе папа просто бы не приехал.

Следом за Сергеем Сергеевичем на перрон вышел Владимир Всеволодович. Он сразу же бросился обнимать и целовать Стаса с Леной и — немного уже сдержанней — Ваню.

Следом за ним появился известный московский театральный режиссер и актер Молчацкий.

— Знакомые места, очей очарованье! — прекрасно поставленным голосом продекламировал он своевольно измененную классику.

И сделал шаг в сторону, давая выйти и бригадиру поезда.

Это был давний знакомый Вани и Стаса, который явился невольным свидетелем спасения Покровки.

А также — произошедшей на этом самом месте стычки оказавшихся временно по разные стороны борьбы за нее друзей…

Вот и сейчас, проехав в одном вагоне с двумя всемирно известными академиками и великим, как он сразу же понял, артистом, увидев в окно на станции три машины, которые и в столице не часто увидишь, а также звезду Героя России, в окружении нескольких орденов, на груди Вани, он только диву давался:

— Да-а… действительно это какое-то особенное место!

— Конечно, ведь здесь же — Покровский храм! — объяснила ему Лена.

— Ну и что? — не понял бригадир поезда.

— А то, — наперебой принялись объяснять ему Лена, Ваня и Стас, к которым не преминул присоединиться и Владимир Всеволодович, — что село это находится под покровом Пресвятой Богородицы!

— И значит, отмаливает всю здешнюю округу!

— Район!

— Область!

— Россию!

— Все, на этот раз вы меня окончательно убедили! — клятвенно прижав ладони к груди, заверил бригадир поезда. — Даю честное железнодорожное слово, что в первый же отпуск я обязательно приеду сюда и поживу в этой, как вы говорили, гостинице для паломников!

— Только хозяйка теперь там будет другая! — улыбнулся ему Стас и показал глазами на прижимавшуюся к его плечу Лену: — Ее мама!

Они попрощались с мужчиной, как старые добрые друзья.

Вот как объединяет даже во время кратких встреч это место!

И помчались в обратный путь.

— Хорошая машина! — похвалил, удобно разместившись на переднем, рядом с продолжавшим объяснять что-то Стасу водителем, сидении Сергей Сергеевич.

— Что, Ник к вам на свадьбу, как в давние времена на тройке, правда, не лошадей, а — железной, приехал? — добавил изъявивший желание тоже ехать со Стасом и Леной Владимир Всеволодович.

— Да нет, это моя! То есть, наша! — виновато перед Леной — «мол, не привык еще!» — поправился Стас.

— Надо же… — изумленно покачал головой отец. — Что — Ник подарил?

— Ну а кто же еще…

— То-то мама обрадуется! У меня, то есть у нас, хоть и неплохая, по ее мнению, машина, но куда ей до этой!

До начала службы оставалось еще более часа.

И поэтому, как было договорено до выезда, Ник направил свою машину к дому Будко.

Высадив у калитки Молчацкого, он велел Лене на время оставить Стаса и, пересев к нему, ехать к портному, чтобы тот помог ей нарядиться в свадебное платье.

— Подожди! — попросил его Сергей Сергеевич и, обращаясь к сыну с невесткой, дрогнувшим голосом сказал: — Давайте, я вас сразу здесь благословлю и подарю вам от нас с мамой подарки. А то потом ведь к вам и не подойти будет!

Стас сразу догадался — это отец сделал из опасения, что по сравнению с «Лексусом» и, кто знает, что там еще надумает Ник, их с мамой подарок покажется гостям слишком бедным, достал из сумки уменьшенную копию той самой амфоры, что стояла в коридоре их московской квартиры, и протянул детям.

— Внутри — конверт, — предупредил он. — На то, что вы сами себе пожелаете!

И Стас теперь понял, что это уже деньги из личных сбережений отца.

Затем Сергей Сергеевич подарил точно такую же амфору обрадовавшемуся Ване с равнодушно принявшей ее Викторией.

И, достав из кармана пальто, протянул еще один конверт Будко-старшему с супругой:

— А это наша доля участия во всех расходах на свадьбу!

— Да что вы! — замахали руками родители Вани и Лены. — Никита все оплатил!

— Ну, тогда это все — тоже детям! Пополам! — решил Сергей Сергеевич. — Ведь они теперь наши, общие!

И так, что абсолютно не возражал Будко-старший и не обиделась бы даже мама — тепло, по-родственному слегка приобнял Будко-маму.

Ник сделал знак Лене, что, мол пора!

Но тут примеру Сергея Сергеевича благоразумно решили последовать и Будко-родители.

Они сбегали в дом и торжественно вынесли… тоже две совершенно одинаковые вещи.

Два блестящих электрических самовара.

— Вот, сказал Будко-старший. — Там внутри тоже конверты!

— Конверт это, конечно, то, что кстати, — с деланной улыбкой принимая подарок, шепнула Виктория Ване. — А вот самовар с амфорой выбросим где-нибудь по дороге. Это теперь не модно! Один — старье, а вторая — сплошное мещанство…

Стаса, который стоял рядом, покоробило от этих слов.

К счастью, Лена не слышала их.

И, наоборот, сказала:

— Стасик, смотри, как здорово! Это наши самые первые семейные вещи! На вазу ты будешь посматривать во время работы над романом об античности. А из самовара мы станем пить и с благодарностью вспоминать Покровку!

Она, наконец, собралась последовать за Ником.

Но тут, потряхивая большим альбомным листом, к Стасу подошел Ваня.

— А вот и мой подарок! — объявил он и, заговорщицки подмигивая Лене, спросил у Стаса: — Ты ведь собираешься написать большую книгу?

— Ну да… — не желая вдаваться в подробности, связанные с непреодолимыми трудностями ее создания, кивнул Стас. — А что?

— А то, что я уже придумал идею ее обложки, — сообщил Ваня и важно добавил. — Между прочим, идея по нынешним временам многого стоит, верно, Ник? Художников-исполнителей и прочих реализаторов хоть пруд пруди, а создателей оригинальных идей раз-два да обчелся… Вот, гляди!

И он развернул перед Ваней лист.

— Что это? — остолбенел Стас, увидев рисунок.

— Как что? — удивился Ваня. — Ленка мне по секрету сказала, что ты собираешься писать книгу под названием «Миг и Вечность». Так вот это — вырезанный из военного журнала, который прихватила Вика — самый что ни на есть настоящий истребитель «Миг». А это — показал он на старательно нарисованное небо со звездами и словно бы удаляющимся земным шаром — Вечность!

— Да… — услышав рядом сдавленный смешок Лены, с трудом удержался, чтобы не расхохотаться, Стас и, как можно серьезнее, сказал: — Действительно… это даже более, чем оригинально!

— Правда? – обрадовался Ваня. — Тогда — дарю!

— Ну, а я тебе…

Стас, кляня себя за то, что не догадался заранее купить свой подарок, достал из нагрудного кармана — тяжелый золотой «паркер» с огромным граненым аметистом, который стоил дороже всего золота, из которого состояла эта, выполненная всего в двухстах экземплярах, в честь юбилея английской королевы, авторучка — и протянул эту, главную премию на литературной олимпиаде в Лондоне, другу.

Тот даже толком не успел и понять, что это такое.

Ее тут же выхватила из его рук и со знанием дела восхищенно принялась разглядывать Виктория…

Особенно заинтересовал ее розово-фиолетовый, блестящий в первых лучах восходящего солнца камень.

Обмен подарками среди своих был закончен.

Лена, наконец, села в «Мерседес» Ника и помчалась одеваться на венчание.

Виктория наотрез отказалась ехать в храм.

«В конце концов, еще и позавтракать надо!»

И ушла в комнату мужа.

Огорченный этим обстоятельством Ваня махнул рукой даже на «Лексус».

Потеряв всю воинскую выправку, он направился вслед за Викой.

Быстро приготовил ей завтрак.

Попытался уговорить ее.

Но все оказалось бесполезно.

И вскоре теперь уже он, поторапливаемый своими родителями, вынужден был пойти к своей машине.

Опаздывать было нельзя.

До начала церковной службы оставались считанные минуты…

2

На какое-то время он даже потерял чувство реального…

В храме — куда Стас в дорогом, строгом костюме вошел вместе со своим, сразу ставшим каким-то другим, отцом; Будко-родителями; одернувшим пиджак, словно офицер китель перед парадом, Владимиром Всеволодовичем; посерьезневшим и ставшим самим собой без всегдашней актерской позы Молчацким, — снова до обидного было немноголюдно.

Правда, на этот раз с ними стало больше на несколько человек.

Да еще на клиросе, как и предполагалось, стояли, опираясь на трости и сидели в ожидании начала службы на стульях, старушки.

Стас, хоть и давно уже приучил себя, как это положено каждому православному человеку, не смотреть по сторонам в храме, в виде исключения, огляделся.

Лены еще не было.

Хотя исповедь должна была вот-вот начаться.

Наконец, дверь распахнулась, придерживая ее, вошел Ник и…

Следом за ним…

Стас даже ахнул, увидев ее в таком роскошном белом платье, с длинным, ползущим по мраморному полу шлейфом, лицо под фатой — Лена!

Вот уж поистине это было чудесное превращение Золушки в принцессу бала!

Все так и залюбовались ею.

Стас подошел к ней.

Лена взяла его под руку.

И они встали перед аналоем.

На звук открытой двери вышел отец Михаил.

Но — без Креста и Евангелия, как это делал всегда, выходя исповедовать прихожан.

Увидев Лену, он с явным одобрением покачал головой.

И дал понять знаком Стасу, что о времени он прекрасно помнит.

Но, как понял уже сам Стас, ожидает кого-то еще.

И точно.

Дверь вскоре снова открылась.

Но на этот раз более шумно.

И…

В храм за почти не изменившимся Григорием Ивановичем — просто бесконечным живым потоком потекли люди.

Сначала — дети…

От трех лет и до юношеского возраста.

Девочки в белых платьицах.

Мальчики в черных костюмах.

— Приютские! Еле-еле успели купить и пошить им все это! — шепнул Ник, вставая позади Стаса.

После детей храм стали заполнять — Стас глазам не поверил — уже взрослые юноши и молодые мужчины в одежде семинаристов.

Десять…

Двадцать…

Сорок…

Не менее пятидесяти человек!

Все они встали на клиросе.

Перед ними — серебряный камертон в руке — бородатый регент с иерейским крестом на груди.

Стас посмотрел на Григория Ивановича, осторожно — в храме не принято здороваться — поклонился ему.

И спросил взглядом:

«Как? Откуда?!»

И тот, улыбнувшись, тоже взглядом, ответил:

«А разве могло быть иначе?»

И тоже встал в самый конец очереди на исповедь.

Наконец, отец Михаил вышел из алтаря с Крестом и Евангелием.

Прошел к алтарю.

Громко прочитал положенные молитвы.

Исповедовал первым Стаса.

Затем, хотя, обычно сначала исповедовали детей, затем мужчин и уж потом девушек и женщин — Лену.

Словно понимая их — ее и Стаса — он не мог сейчас даже на пару минут разлучить их!

Затем исповедовались дети из приюта.

Потом — Сергей Сергеевич.

Владимир Всеволодович.

Ваня — как успел заметить Стас — со слезами на глазах…

Начавший было картинно ударять себя в грудь, но потом смиренно склонивший голову и, в конце концов, опустившийся на колени Молчацкий.

И, последним, уступавший всем очередь — Григорий Иванович.

Один из семинаристов в это время размеренно, на одной ноте — не иначе как будущий монах, подумал Стас — прочитал часы.

Закончив исповедь, отец Михаил снова удалился в алтарь.

И подал из него особенно любимый Стасом возглас:

«Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».

— Аминь! — так громко и звучно, что, казалось, с непривычки вздрогнули каменные стены, грянул хор.

— Миром Господу помолимся…

Сама Божественная Литургия пролетела, словно одно мгновение.

С таким усердием отца Михаила…с таким хором, который, из уважения, дал немного попеть и старушкам…

Чувствуя рядом плечо Лены — Стас был вне себя от счастья.

Земного и Небесного.

На какое-то время он даже потерял чувство реального…

Все было так прекрасно.

Жаль только — его мамы не было здесь сейчас.

И Ваня, как ни старался это скрыть на празднике сестры и друга, судя по вздохам, был огорчен отсутствием Вики.

Затем все исповедующиеся, включая сияющего от радости Ваню, причастились.

И после отпуста, почти сразу же, отец Михаил принялся совершать таинство венчания.

Учитывая, что обручение было совершено ранее, оно опять-таки началось с этого, сладостно проникающего до самых таинственных глубин сердца, возгласа:

«Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».

Эти слова говорили о том, что то, что будет совершаться сейчас, хотя и происходит на земле, но — превышает всякую земную меру. Потому что любовь — это не только взаимное притяжение, не только ласка, не только любовь друг во друге, но это полнота и торжество жизни, не только земной, но и вечной, небесной.[17]

Затем отец Михаил принялся возносить Богу молитвы.

О том, чтобы благословенны были сочетающиеся друг с другом…

Чтобы их браку благословиться так, как Христос благословил брак в Кане Галилейской…

О том, чтобы им даны были целомудрие и дети…

Чтобы даровалось им все, что будет содействовать их спасению…

После молитв было чтение послания святого апостола Павла к Ефесянам, которое отец Михаил доверил необычайно взволнованному этим и счастливому Ване.

И Евангелия от Иоанна, которое читал уже сам священник.

Венцы над головами Стаса и Лены держали те самые студенты, с которыми они познакомились в ЗАГСе.

Олег и Ирина.

Встав ни свет ни заря, они успели к началу службы.

Заведующая, как с благодарностью успел шепнуть Олег, назначила им роспись на следующей неделе.

А Лена, спросив, нравится ли Ирине это ее платье, сказала, что сразу же после окончания свадьбы — оно перейдет к ней.

А костюм Стаса — его жениху.

Студенты просто не верили услышанному.

После того, что увидели!

Олег, как и положено мужчине, отнесся к таким королевским подаркам более спокойно.

А Ирина то и дело скашивала глаза на Лену.

Позади которой еще две совсем маленькие девочки придерживали ее длинный шлейф платья, недоступного для нее даже в самых смелых мечтах.…

После венчания, когда Сергей Сергеевич и Будко-родители благословили Стаса и Лену свадебными — в бархатных коробках — иконами, отец Михаил произнес неожиданно короткую, но сильную проповедь.

Он сказал, что венчание — это не обряд или модный ритуал, как, к великому сожалению, ошибочно считают теперь многие. А — таинство. При совершении которого Церковь своими священнодействиями и молитвословиями низводит на брачующихся благодать, которая возжигает истинную любовь и помогает мужу и жене преодолеть все трудности и испытания в их совместной жизни, заслужив уже не земные, а небесные венцы.

И добавил:

— Словом, живите так: если один из вас порежет палец, то чтобы другому было больно!

3

― Гор-р-рько! ― во весь голос то и дело кричала Горбуша.

Ник не обманул.

Огромный зал самого большого из коттеджей был заполнен до отказа.

Пришлось даже еще одалживать столы и лавки в Покровском.

Сами жители села, впервые оказавшись в такой роскоши, только ошеломленно качали головами и переговаривались:

— Да… ну и живут же люди!

— Ага! За наш счет!

— Да будет тебе! Не все же богатые нечестно зарабатывают. Да и потом есть такие, что делятся с остальными. Вспомни, как помог восстановить храм отец Ника. И его самого теперь хотя бы возьми. Мало того, что все это организовал, так опять ведь, говорят, Покровку спасает!

— Какая же все-таки бывает в жизни красота…

— Так бы и не уходила отсюда!

— Тише, тише! Молодые идут…

В отличие от дворца ЗАГСа, музыка здесь была живая.

Самый настоящий, столичный камерный квартет.

По команде Молчацкого он заиграл свадебный марш Мендельсона.

И в зал вошли Стас с Леной, шлейф за которой придерживали теперь уже четыре девочки, и Ваня с Викторией.

Молодожены, как подсказал им Молчацкий, поклонились отцу Михаилу, родителям, гостям и чинно сели за уставленный различными деликатесами и богато украшенный пышными розами стол.

Увидев впервые Лену в таком платье, Виктория сразу же так и зашипела на Ваню:

— Ты что, решил опозорить меня?!

— Я? Чем?! — опешил Ваня.

— Почему не заказал и мне такое же платье через своего Ника?

— Так у тебя же есть, и оно тебе очень нравилось на нашей свадьбе. Ты сама говорила, что оно — лучшее в городе, со дня его основания!

— То в городе, а это, наверное — во всем мире. И не у меня… Скорее бы все это кончилось! После свадьбы мы немедленно уезжаем домой! К па-апе! Я сама поведу нашу машину!

— «Лексус?!» — ахнул Ваня. — Да ведь ты же меньше двухсот километров в час не ездишь. А в таком состоянии — и все двести сорок будут! По нашим дорогам?! Подушки безопасности, конечно, спасут нас при аварии на любой скорости, но ведь такую машину разобьешь!

— Тебе машину жалко, а мне главное быстрей уехать отсюда и от такого стыда! — не успокаивалась Виктория.

Неизвестно, чем бы закончилась эта их первая серьезная размолвка, если бы не Молчацкий.

Он взял микрофон.

С чувством и очень красиво сказал все, что положено в самом начале.

Сам, задавая всему торжеству тон, прекрасным голосом, спел знаменитую песню про свадьбу:

«А эта свадьба, свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала…»

И начались…

Тосты-поздравления…

Песни, которые пели артисты — причем, такие, кого жители Покровки только по телевизору могли увидать.

Как ни отговаривался по смирению Григорий Иванович — но чин и положение обязывали — ему пришлось поздравлять молодых одним из самых первых.

Сразу же после отца Михаила.

Пожелав им счастья, раздав подарки, он виновато сказал, оказавшись рядом со Стасом:

— Вот, видишь как получилось… Убеждал тебя в одном, а на деле все получилось совсем по-другому. Оказывается, и правда никогда нельзя говорить никогда. Диоклетиан и тот сумел не вернуться к власти. А я…

— Так вы же ведь для людей! И во славу Божию! — напомнил Стас.

И увидел в глазах Григория Ивановича — слезы.

— Вот спасибо, утешил! — благодарно обнял тот Стаса. И, поднимая рюмку с красным вином или соком — трудно было понять, крикнул: — Горько!

Этот первый, законный пред Богом и перед людьми, поцелуй Стас запомнил на всю жизнь.

Как призналась ему потом Лена — и она тоже…

Свадьба продолжалась.

Тосты сменяли тосты…

А затем в зале появилась… Горбуша!

Виной тому был дядя Андрей.

Он принес изготовленную им, представлявшую настоящее произведение искусства, клетку.

Протянул ее Стасу с Леной.

И тут же послышались шутливые голоса:

— Неужели это для невесты?

— Вот это порядок будет в доме, не то, что у нас!

— Нет, — серьезно ответила Лена. — Это не для меня!

— А для кого же?

— Неужели для Стаса?

— И не для моего Стасика. Сейчас сами увидите, для кого!

И попросила Ника с мамой привезти сюда прямо в этой клетке Горбушу.

— Может, не надо? — шепнула ей мама.

— Нет, она была свидетельницей моих горестей, так пусть и порадуется вместе со мной!

Горбуша, увидев столько света и такое множество народа, так растерялась, что поначалу даже не захотела выходить из открытой клетки.

Но потом осмелела и села на удобном резном выступе кресла между Стасом и Леной.

Увидев сверкающие бриллианты на шее Виктории, она зажмурилась от восторга.

Что, к счастью, вовремя заметила Лена.

— Горбуша, — предупредила она. — Если ты хоть один камушек оторвешь, то я тебе все перышки пересчитаю!

— Здр-р-равствуйте! — к бурному восторгу зааплодировавших людей, поклонившись, каркнула ей Горбуша.

— Это еще что такое… Ты научил? — наклонившись к Стасу, удивленно спросила Лена.

— Понимаешь… она — сама! — попытался объяснить Стас.

Но Лена не поверила:

— Ну да, конечно!

— Да честно тебе говорю! Ни с того ни с сего вдруг стала повторять все, что ей скажешь.

— Все-все?

— Ну да! Причем, говорить даже то, что слышала раньше.

— Какой кошмар! — прижав ладони к щекам, ужаснулась Лена.

— Кар-шмар-рр! Кошмар-р-р-р! — тут же радостно подтвердила Горбуша.

— Надо же, еще и ворону на свадьбу принесли! — проворчала Виктория.

— А что тут такого? — удивился Ваня.

— А что хорошего? Ты хоть понимаешь, что это — плохая примета!

— Я ведь тебе сто раз говорил: не верь в приметы, и не будут сбываться! — как только мог мягко сказал Ваня, у которого тоже понемногу начало портиться настроение.

Горбуша, тем временем, освоившись и успев подружиться с некоторыми гостями, уже важно расхаживала по столу.

Почти все предлагали ей сыр.

Но Лена объяснила, что вороны не любят сыра.

— А как же тогда басня Крылова? — изумились гости.

— Ну, это, так сказать, писательский домысел! — авторитетно заявил Владимир Всеволодович.

И Лена со значением сказала Стасу:

— Вот видишь, какая великая ответственность лежит на писателях за каждое написанное ими слово? Так что у тебя все должно быть точнее, чем, как говорится, в аптеке!

— В оптике! — язвительно усмехнулась подслушивавшая разговор Виктория.

Стас впервые за все время свадьбы вздохнул.

То ли по поводу того, что сказала Лена.

Или из-за поведения Виктории.

— А знаете, — к счастью, отвлекая его от грустных мыслей, громко сказал дядя Андрей. — Ведь эти вороны чем-то похожи на нас, людей. Иду я однажды через поле. Гляжу: две вороны летят. Впереди, судя по всему, ворон. А следом за ним — ворона. И все ему: «Кар! Кар! Кар!» Досаждает, одним словом. В конце концов, ворон не выдержал. Оглянулся. И совсем как мужик, которому надоела своим приставанием жена, как гаркнет: «Как-р-р». Та сразу развернулась. И полетела в обратную сторону.

Гости рассмеялись.

А Лена, воспользовавшись тем, что все были отвлечены рассказом, научила говорить Горбушу слово «горько».

Когда гости, увлекшись выступлениями артистов или своими разговорами, долго не призывали их целоваться, она подзывала Горбушу, кормила икрой, которая уж очень ей понравилась, и что-то шептала.

— Гор-р-рько! – во весь голос, к радости Стаса и все возрастающему раздражению Виктории, тут же кричала ворона.

Что охотно подхватывалось всеми.

И обе пары молодых вновь и вновь целовались.

В конце концов, Горбуша уже без всяких напоминаний, забыв про то, что всегда ела только из рук Лены, клевала икру во всех концах стола и кричала «Горько».

Довольно поглядывала на свою счастливую хозяйку.

И тоже была по-своему счастлива.

Одного только не хватало вороне после столь обильной еды.

Газеты.

Без которой ей, воспитанной в строгости Леной, было ну просто никак нельзя…

И тут вдруг увидев, как во время возникшего жаркого спора, один из гостей для большей убедительности своих слов, сбегав к вешалке, принес местную газету и расстелил ее на столе, она ястребом метнулась к ней и…

Виктория даже хмыкнула от удовольствия.

Но злорадствовать, как оказалось, было еще рано.

Едва первый конфуз прошел, Лена смущенно объяснила, в чем дело.

И это привело гостей в новое восхищение необыкновенной вороной.

— Надо же, не только умеет говорить, но еще и воспитанная! — удивилась деревенская соседка Владимира Всеволодовича. — Я свою кошку и то никак к этому приучить не могу, а тут какая-то птица….

— Кошка — дор-рянь! Кошка — др-янь! Кошкар-раул! — взъерошилась, услышав знакомое слово, Горбуша.

И была любимицей, привлекавшей внимание всех столов, до тех пор, пока слово не взял Ник…

После того, как детский хор из приютских детей ну просто ангельскими голосками спел песню про старый забытый храм, что Русь нам оставила, он сказал:

— А я-то не мог понять, зачем мне весь этот поселок. А вот зачем! — он обвел широким движением руки детей. — Для них! Я покупаю его и в присутствии вас, Григорий Иванович, официально заявляю, что отдаю для приюта, куда можете завозить детей-сироток и из трудных семей хоть со всей области! Хотя бы на лето, если из-за школы нельзя зимою. А если останется место, то пару коттеджей можно определить под дома-богадельни для тех, кому негде и не на что жить! Уже на всю их оставшуюся жизнь…

Григорий Иванович только руками развел, показывая, что у него даже слов нет пока, чтобы по достоинству оценить такой щедрый подарок.

А Ник продолжал:

— Все участки, которые остались у жителей Покровского и в других деревнях, я скупаю! По любой цене! Завтра же сюда приедет нотариус, и мы все оформим.

— Спасибо тебе, сынок! — со всех концов послышались голоса. — Вот выручил, так выручил!

— Выр-ручил! Выр-ручил! — подтвердила Горбуша. — Горько!!!

Стас с Леной — Ваня и Виктория лишь для виду пододвинулись друг к другу — поцеловались.

— Да это вам спасибо! — дождавшись новой паузы, поклонился Ник и, не вдаваясь в подробности, за что он благодарит облагодетельствованных им людей, приказал:

— Саша!

И показал один палец.

Водитель, как всегда, кивнул и вышел.

Пока он ходил, Ник протянул Лене с Викторией давно уже обещанные подарки.

Это были две одинаковые книги.

В обложках из чистого золота.

В которые были вставлены крупные изумруды, топазы и аметисты.

Глаза Виктории вспыхнули еще сильнее, чем у Горбуши, когда та увидела ее бриллианты.

Настроение у нее сразу же поднялось.

Даже не обращая внимания на название, она погладила драгоценные камни и что-то прошептала Ване.

— Да ты что — это же Евангелие! — ужаснулся тот.

— Ну и что? — удивилась Виктория.

Лена же, поцеловав Евангелие, с сожалением увидела, что оно издано мелким шрифтом.

Но не подала виду.

К тому же, ведь можно читать и через увеличительное стекло!

Одарив невест, Ник не забыл и студентов-свидетелей.

Лена со Стасом вкратце рассказали ему об их нелегкой судьбе.

И он, обращаясь к ним, сказал:

— Мне тут сообщили по секрету о том, что на следующей неделе вы тоже станете мужем и женой. Так вот, не имея возможности, в виду своей обычной занятости, я хочу сделать вам подарки прямо сейчас.

И Ник с таинственным видом принялся рыться в карманах своего костюма.

— Неужели забыл? — вдруг растерянно пробормотал он.

— Да что вы!

— Не надо! — принялись успокаивать его Олег с Ириной.

— У нас все есть!

Но это был просто розыгрыш.

— Знаю я, что может быть у студентов — в лучшем случае, угол в семейном общежитии! — усмехнулся Ник.

И, достав, наконец, из бокового кармана связку ключей, протянул их Олегу.

— Что это? — не понял тот.

— Ключи от вашего семейного гнездышка! Я тут недавно по случаю купил трехкомнатную, полностью меблированную квартиру. Правда, не в самом центре Москвы, но, заверяю вас, в очень хорошем районе. Думал, зачем мне она? А надо же — пригодилась! Документы возьмете у моего нотариуса. Он уже получил соответствующие распоряжения, и все остальное лишь дело техники. Вот вам — номер его телефона, а также адрес вашей квартиры.

Ошеломленные студенты переглянулись.

Это была какая-то сказка.

Счастливый сон наяву!

А Ник, достав уже из нагрудного кармана такой толстый, что чуть не лопался, конверт, протянул его теперь Ирине:

— А это вам, как будущей хозяйке. Так сказать, на первое время. Тратьтесь, не экономя! Как только кончатся, я все равно снова наполню его!

Трудно было сказать, кто был более счастлив.

Студенты?

Стас с Леной, при виде их ошеломленных лиц?

Или сам Ник?..

Скорее всего, все вместе!

Тем временем Саша вернулся и протянул еще один дипломат.

Ник взял его и объявил:

— А эти деньги я отдаю на восстановление храма в Кругах. Давай, Ваня, продолжай свое геройство, — кивнул он побледневшему другу. — Поступай скорее в семинарию и становись, наконец, как ты всегда мечтал, священником!

— Что? Попом?! — поперхнулась, откусившая кусок бутерброда с осетриной Виктория.

Ваня попытался остановить Ника…

Отчаянным жестом попросил Молчацкого, чтобы немедленно заиграл оркестр или запели, заглушая Ника своими мощными голосами, обедавшие за большим столом семинаристы.

Но тот лишь беспомощно развел руками.

Мол, что я могу поделать?

И Ник, вручив дипломат вконец растерявшемуся Ване, подбадривающе хлопнул его по плечу:

— А то ведь, как священником станешь, уже этого и не сделаешь! Только под благословение подходить можно будет!

Услышав такое, засмеялись, захлопали в ладоши Стас, Лена, родители Вани и все остальные гости.

Все, кроме Виктории…

4

На весь зал прогремело: «Внимание! Экстренное сообщение!»

Свадьба продолжалась.

Одно поздравление сменяло другое.

Юрий Цезаревич произнес тост, сказав, что семья — это малая родина, которая немыслима без православной веры.

— Вер-ры! Вер-ры! — подтвердила осоловевшая от обильной еда Горбуша.

— Вон, даже вороны это уже понимают! — кивнул Юрий Цезаревич. — А вам, молодые, я желаю прежде всего взаимного терпения, любви, удачи, ну и, конечно, детишек побольше, ведь само слово «семья» происходит от слова «семеро» и семейного счастья!

Чуть позже, когда многие ушли танцевать, обращаясь к Стасу с Леной (Ваня с Викторией в этот момент о чем-то напряженно спорили), он сказал: — А ты давай, пиши, и ты, Лена, помогай ему — учить, точнее, назидать людей тому, от чего мы, грешные, их отучили… Ведь благодаря твоему стихотворению о том, что «Господи, прости за это обманутых учителей», пусть не сразу, но и я задумался о главном. И вот теперь староста вместо Григория Ивановича в нашем храме…

А Григорий Иванович в это время, стоя с Ником в сторонке, благодарил его, благодарил…

— Да, это я должен благодарить всех, на кого потратился здесь! — отвечал Ник. — Честно говоря, я уже устал от этих проклятых денег. Кручусь как белка в колесе. А тратить особо и не на что. Все, что хотел и даже не хотел — уже есть. А тут хоть польза какая-то. И потом — ведь все то, что я потратил — с лихвой вернется мне за эти самые минуты, пока я говорю с вами...

И снова одни тосты сменяли другие.

В общем, все они были похожи, различаясь лишь в деталях.

Так, что Лена даже не выдержала.

И когда кто-то в очередной раз пожелал молодоженам счастья, здоровья, удачи, робко спросила:

— А не только у дачи, но и дома — можно?

Все засмеялись.

Кто не сразу понял шутку, тому объяснили, отчего смех еще больше усилился.

И так продолжалось до тех пор, пока Ваня, устав от разговора с женой, перехватив взгляд Молчацкого, не показал себе пальцем на грудь.

И знаком дал понять, что тоже хотел бы обратиться к гостям.

Виктория хмыкнула и отвернулась.

Зато опытный актер мгновенно понял его.

Поднес микрофон к губам.

И на весь зал прогремело:

—- Внимание! Экстренное сообщение! Слово для очередного тоста предоставляется не кому бы то ни было, а — жениху, точнее, одному из молодоженов, Герою России — Ивану Будко!

Ваня благодарно кивнул Молчацкому и медленно встал.

Вид у него был самым серьезным.

Отчего смех быстро стих.

— Я, конечно, не поэт, как мой друг Стасик, но мой тост будет стихами! — извиняющимся тоном сказал он, показывая глазами на удивленно взглянувшего на него Стаса. — Точнее, стихотворением. Мы его часто читали там, — он мотнул головой в сторону окна, за которым уже было темно. — И я хочу, чтобы вы ценили мирную жизнь здесь. И всех тех, кто ее вам защищает. А главное, желаю, чтобы все вы сами были воины Христовы. В общем, так…

Ваня прокашлялся и, как ни останавливали его мама с женой, наполнил до краев свою рюмку, поднял ее:

Бывает в людях качество одно,

Оно дано нам или не дано:

Когда строчит в горячке пулемет,

Один лежит, другой бежит вперед!

Услышав эти слова, сидевший тихо и неприметно в самом дальнем углу стола церковный сторож Виктор вдруг вздрогнул.

Встал.

Невольно вытянулся по стойке смирно.

Затем быстрым шагом подошел к Ване, положил ему руку на плечо и стал говорить вместе с ним:

И так во всем, и всюду и всегда,

Когда на плечи свалится беда,

Когда за горло жизнь тебя возьмет,

Один лежит, другой бежит вперед!

Они стояли, чем-то похожие на вылитый из суровой бронзы памятник, крепко обнявшись друг с другом, один со Звездой Героя Советского Союза на вылинявшем офицерском кителе, другой — Героя России на солдатской форме, и слезы, не переставая, текли, из их глаз.

В конце концов, Виктор, не выдержав, уткнулся лбом в плечо Вани.

И тот уже один закончил:

Мой первый тост и мой последний тост

За тех, кто поднимался в полный рост!

5

Стас, прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей не шевелиться…

Свадьба пела, сверкала, звенела на все голоса.

Стасу с Леной было радостно, весело от сознания, что все это для них, и они, наконец, навсегда вместе.

Навсегда — потому что даже смерть после венчания теперь не в состоянии разлучить их.

Одно лишь мешало.

Вся эта праздничная суета и непривычный для них шум.

И уж очень им хотелось, хоть ненадолго остаться вдвоем, очень хотелось побыть только вдвоем.

Когда, без страха согрешить, можно было крепко обнять друг друга.

И даже поцеловаться.

То есть, для начала хотя бы научиться этому…

Во время очередного, медленного танца, который Молчацкий почему-то торжественно назвал «Вальсом невесты», они, не сговариваясь, бочком-бочком подплыли к дверям.

Незаметно выскользнули из огромного, многолюдного зала.

Походили по дому, ища тихого уединенного места.

И найдя небольшую темную комнату, вошли в нее.

Осветив ее, как фонарем, экранчиком включенного телефона, Стас подвел Лену к окну.

И в полной темноте, закрыв глаза, приблизился лицом к ее, тоже доверчиво потянувшемуся к нему лицу…

Позабыв обо всем на свете, они даже и не заметили, как крадучись, в эту комнату вошла Виктория.

Очевидно, она тоже хотела уединиться.

Даже от мужа.

Очнулись, вздрогнув, лишь от ее голоса:

— Пап, ты? Здравствуй!

Лена, стыдливо высвободившись из объятий Стаса, хотела дать понять, что Виктория тут не одна, и они сейчас выйдут.

Но дальше вдруг началось такое, что потребовало пойти на нарушение элементарных правил вежливости.

Потому что всерьез и даже страшно касалось Вани.

Что сразу сообразил Стас.

И прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей молчать, не шевелиться…

— Пап! — совершенно незнакомым — жестким и властным голосом — сказала отцу Виктория. Будто она была генералом, а не он. — Срочно пришли за мной самолет. Ах, да, в этой глуши даже аэродрома нет… Ну тогда — вертолет. Да, я хочу немедленно уехать отсюда. Нет, одна. Ничего я опять не капризничаю. Ну и что, что нелетная погода и вертолетчики могут разбиться? На то они и военные, чтобы погибать. А того, что твоя дочь тут погибнуть может — ты не боишься? Да нет, никто мне не угрожает. Наоборот. Пылинки разве что не сдувают. Как это тогда — почему? Со скуки! Тут, оказывается, все — святоши. И этот их земной рай, с их разговорами о Боге, святых, чудесах и вере, для меня — самый что ни на есть ад! А мой рай — с лучшими курортами, ночными барами и дискотеками, разговоры и интересы моих друзей — станет адом для Вани. Ну и что — что у нас должен быть ребенок? Эта проблема вполне решимая! И вообще, если хочешь знать, он не Ваньки! Точнее, не от Ваньки… Как от кого? От старшего лейтенанта Неустроева. Помнишь такого? Ты говорил, что он, под стать своей фамилии, выше полковника, как ему ни помогай, не поднимется! А тут этот Герой подвернулся. И ты еще насоветовал. Вот я на Ваньку все и списала! Как это непорядочно? Все так сейчас делают! И если что — потом со спокойной совестью получают алименты. Нет, ты погоди, не бросай трубку. Я ведь тебе самого главного еще не сказала! Представляешь — оказывается, он даже не собирался становиться офицером! Что? Кем же тогда хотел быть? Ты даже не поверишь — попом! Ну да, священником! Как это — даже еще лучше? Ты что, хочешь, чтобы твоя дочь была попадьей?! С полным подолом детишек мал-мала меньше?! Ну, ты даешь… Может, ты и сам в Бога веришь? Что-о?! Как это с самой службы в Афганистане?.. А чего же тогда столько лет молчал и меня вере не научил? Ах, Бог у тебя в душе! Да лучше бы ты крестик на шее носил и в храм, хоть раз в год захаживал, тогда, может, и я бы об этом задумалась. В общем, так! Если максимум через два, нет — через полтора часа за мной не прилетит твой личный вертолет, он у тебя, ты сам говорил, всепогодный и всегда наготове, я пойду на вокзал пешком. Через поле. В пургу. Прямо в свадебном платье и туфельках! И наверняка замерзну. Ты меня знаешь. Так что — до свидания, папочка, или — прощай!

Вика, коротко грязно выругалась, по-мужски шумно выдохнула и — выскочила из комнаты.

— Ой, Стасик, что же теперь делать?.. — прижав ладони к щекам, испуганно прошептала Лена.

— Одно ясно — Ване сейчас говорить это никак нельзя, — подумав, сказал Стас. — Он ведь после контузии, к тому же, я видел, шампанского пригубил, а пить ему никак нельзя — такое сразу может начаться… Нет, сначала нужно его, как следует, подготовить… А еще лучше вот что! Давай-ка с тобой помолимся. Ты же ведь знаешь, что если двое или трое соберутся во Имя Господне и станут просить о чем угодно, то посреди них будет всегда — Сам Христос! Ну так что — начали?

— Да! — охотно поддержала эту идею Лена. — А кому?

— Святому апостолу, его мощи как раз сейчас на мне, вот они, — сняв с себя, положил на ладонь крест-мощевик Стас. — Нашим и Ванькиному с Викой, ах ты, у нее же, как у некрещеной — их нет, небесным покровителям и Ангелам-хранителям. Всем святым, которые только нас услышат, само собой, отцу Тихону, Пресвятой Богородице, чтобы они умолили Бога управить все, не как Вике, Ване или нам с тобой хочется — а как то угодно Господу! То есть, все предадим в Его святую волю. Ну что мы с тобой можем? А Он может — всё. Пусть не сразу, но зато основательно и — навсегда!

— Да, — согласилась Лена. — Вика ведь сгоряча все это сказала, глядишь, сейчас одумается и перезвонит отцу. Да и он у нее, судя по всему, верующий, порядочный человек. Может, даже сам прилетит, чтобы все это дело уладить. Ты, как всегда, прав. Давай лучше помолимся. И, — поцеловав крест-мощевик, она помогла Стасу надеть его на себя, — пойдем к гостям. А то они нас наверняка уже там заждались!..

6

— Это мой папа прилетел! — торопливо вскочила Виктория.

Гости действительно заждались молодых.

Но если Лена со Стасом пришли сами.

Обнимая друг друга.

То Викторию и Ваню нужно было приводить из разных мест.

Григорий Иванович, призывая всех к тишине и вниманию, постучал столовым ножиком по стоявшему перед ним графину с красным соком.

И как-то по-особенному тепло проговорил:

— Я хочу сказать нечто очень и очень важное!

— Гор-рько! — проснувшись, невпопад подала голос Горбуша.

— Это, безусловно, тоже важно, — кивнул вороне Григорий Иванович после того, как Лена со Стасом поцеловались, а Ваня с Викторией уже даже не встали. — Но тут дело касается нас всех! Я — об отце Тихоне…

В зале сразу без всяких просьб наступила полная тишина.

— Ведь, если разобраться, то именно он свел нас всех здесь сегодня! Совсем других, не тех, какими мы были тогда. А — духовно просветленными, обновленными, нашедшими главный смысл человеческой жизни. Лично у меня такое ощущение, что он сам сейчас присутствует среди нас и — радуется вместе с нами!

«И правда, как же все изменилось здесь после его приезда, — слушая Григория Ивановича, думал Стас. И судя по тому, что Лена крепко-крепко сжала его руку, она думала так же. — Восстановлен храм, и сама Покровка из деревни стала селом. Хотя многие, да и сам он, частенько еще путаются, называя — то, по старинке, Покровкой, то Покровским… И люди изменились так, что многих из них совсем не узнать. Разумеется, в самом лучшем смысле этого слова!»

Григорий Иванович говорил примерно о том же.

Только немного другими словами.

И закончил свое выступление — выступление, а не тост! — подчеркнул он — предложением почтить светлую память отца Тихона вставанием и молитвой.

Которую сам же проникновенно и произнес:

— Упокой, Господи, душу раба Твоего архимандрита Тихона и сотвори ему вечную память!

— Ве-е-ечная па-амять! — торжественно и дружно запели все.

Кто знал и не знал отца Тихона.

Кто умел и не умел молиться.

Ваня, с опаской ожидая бурного возмущения — мол, вы что совсем уже — заупокойная молитва на свадьбе! — покосился на Викторию.

Но та почему-то молчала.

Вместе со всеми встала.

И, опускаясь на место, даже ласково улыбнулась ему.

«Неужели отец Тихон и с ней мне помог?» — мысленно ахнул Ваня.

Но дальше подумать не успел.

Заметив, что Анастасия Семеновна продолжает стоять, как бы прося слово, Григорий Иванович сам сказал:

— Сегодня, дорогие мои, мы прощаемся с прекрасным и добрым человеком. Скрасившим в свое время жизнь отцу Тихону. И который теперь по своей собственной воле тоже, как и он, хочет умереть для земного, чтобы воскреснуть для вечного. Пожалуйста, Настя!

Анастасия Семеновна благодарно кивнула Григорию Ивановичу и обвела людей сверкающими от слез в лучах света глазами:

— Да, — подтвердила она. — Я действительно прощаюсь с вами, с Покровкой и ухожу в монастырь. Где надеюсь сподобиться принятия монашеского пострига. Как мой незабвенный Вася… простите… отец Тихон!

Она поклонилась всем.

И попросила прощения.

Свадьба, хоть уже и не так бурно и шумно, продолжалась.

Она явно начала клониться к завершению, и Григорий Иванович собирался уже отдать распоряжение сторожу Виктору о подготовленном им праздничном фейерверке, как вдруг за окнами послышался приближающийся звук вертолета.

— Военный! — сразу узнал Ваня. — С чего бы? Откуда?!

— Это мой папа прилетел! — торопливо вскочила Виктория.

Ваня тоже поднялся со своего места.

Но Виктория остановила его.

— Не нужно, я сама его встречу! С Ником, а еще лучше — одним только Сашей. Папа хотел, чтобы все было сюрпризом. Который, очень надеюсь, сейчас получится!

Набросив на плечи шубу, она вышла.

И Стас с облегчением выдохнул:

— Как хорошо, что мы не поторопились!

— Да, только бы панику зря подняли! — согласилась Лена. — Представляешь, как бы мы с тобой теперь выглядели, если бы сразу все рассказали?

В ожидании генерала Ник велел официантам подготовить еще одно почетное место.

Они быстро выполнили это распоряжение.

Но могли и не торопиться.

Прошло пятнадцать минут…

Полчаса…

Три четверти часа…

И когда не на шутку забеспокоившийся Ваня уже собрался сам поехать разузнать, в чем дело, дверь распахнулась и вошел донельзя расстроенный Саша.

Оркестр, по знаку Молчацкого, грянувший было старинную песенку «Как хорошо быть генералом…», следом за опустившейся рукой актера, нестройно умолк.

— А где Вика? Где ее папа? — недоуменно спросил Ваня у Саши.

И услышал то, о чем уже успел догадаться Стас.

Разумеется, вместе с Леной.

— Улетела…

— Как это улетела?! — охнул Ваня, на которого страшно стало смотреть.

Лицо его нервно задергалось и пошло багровыми пятнами.

— А вот так, — виновато развел руками охранник. — Сначала попросила заехать к вам домой, вышла с полной сумкой, сказав, что это нужно ей для сюрприза. Села в вертолет. Послала воздушный поцелуй Покровке. И… была такова!

— Ничего не скажешь, удался у нее сюрприз… — сокрушенно покачал головой Григорий Иванович и принялся успокаивать Ваню: — Но ты не переживай, с невестами это бывает! Никуда не денется — вернется еще!

— Да-да, — благодарно взглянул на него тот. — Все же мы с ней в законном браке… ребенка ждем!

И шепнул Лене со Стасом:

— Сына! Точно говорю — УЗИ показало…

Лена со Стасом переглянулись.

Им было что сказать Ване.

Но хватит с него и этого.

К тому же, насколько они поняли, отец Виктории совсем неплохой человек.

Верующий.

Как генерал, должен быть властным.

Может, ему удастся вразумить дочь?

А то она и сама одумается…

Все же таких, как Ваня, теперь днем с огнем не найдешь.

… Чего-чего, а огня вскоре хватило с избытком.

Свадьба закончилась не просто фейерверком, а настоящим салютом.

Бывший офицер-сапер, а ныне церковный сторож — Виктор старался, как только мог.

Все небо светилось, сияло, играло множеством радостных многоцветных огней.

И все равно на душе у многих остался какой-то досадный осадок.

Или, как сказала, отправляясь вместе со Стасом в его дом, временно переставший быть гостиницей для паломников, Лена:

— Досадок…

7

— Чер-рным-чер-р-рно! — подтвердила Горбуша.

Стас с Леной вышли из дома, в который рано утром приехало сразу несколько паломников.

И, как взрослая семейная пара, чинно, под ручку направились по сиявшей алмазной россыпью снегов — на земле, на крышах домов и деревьях — улице.

Миновали колодец.

У которого встретились и поклонились им, как всегда беседовавшие в этом месте, две соседки.

Свернули за угол.

Обнялись.

Счастье переполняло их.

Хотелось делиться им со всеми изредка встречавшимися людьми.

Стас даже сам захотел продолжить рассказ о том, что было с Ахиллом и Юнием дальше.

Но Лена, как ни интересно, судя по радостному восклицанию, ей это было, неожиданно отказалась и попросила его не спешить.

А лучше сделать все в удобной, спокойной обстановке.

Когда они будут уже у него дома, в Москве.

Стас — авторское самолюбие которого в другое время и с другим человеком могло быть задето — охотно согласился.

Для Лены он готов был сделать все.

Причем здесь.

Немедленно.

Но что?!

И не отдавая отчета в том, что делает, он поднял ее на руки и понес.

— Стасик! Стасик! — совсем как маленькая, заверещала Лена, отчаянно барахтая ногами. — Поставь немедленно меня на место! Я ведь не такая и легкая. И потом стыдно — на нас же смотрят!

— Ну и пусть! — посмотрев на безлюдную улицу и вспомнив, что Лена плохо видит, бережно опустил Лену на ноги Стас. И чувствуя, как его сердце просто расплавляется от нежности, смешанной с жалостью, сказал: — Я готов носить тебя так на руках всю нашу жизнь!

— Смотри! — погрозила ему пальчиком Лена. — Мне ведь это может понравиться!

И тут, прищурившись, поняла, что они уже подошли к ее дому, и вздохнула:

— Ой, Ваньке-то каково сейчас… Мы все такие счастливые, а он… он… Я даже вину перед ним чувствую.

— Я тоже… — кивнул Стас.

— Давай тогда не будем показывать перед ним, что нам так хорошо, — предложила Лена.

— Давай…

В дом они вошли такими подчеркнуто строгими и даже на расстоянии друг от друга, что мама с испугом взглянула на них:

— Вы что, тоже что ли поругались?

— Нет, — шепнула ей Лена. — Это мы специально, чтобы Ване не так обидно было.

— Зря! — успокоила ее мама. — Он ведет себя, как настоящий герой. С утра позвонил отцу Вики, потому что сама она на звонки не отвечала. Узнал, что добралась нормально. Успокоился. Потом обсуждал с Ником проект восстановления церкви в Кругах. Сейчас Ник уехал оформлять все купли-продажи. И он…

— Он — это я, что ли?

Прерывая маму, Ваня — авторучка в одной руке, блокнот в другой — сам появился в двери.

По привычке он пожал Стасу руку, а потом вдруг крепко обнял его.

И, отстраняясь, объяснил причину этого своего порыва:

— Были мы с тобой просто друзьями, а теперь еще и родственники!

— ЧиТэДэ! — желая сделать брату приятное, сразу же начала сокращать слова Лена.

— Да ладно тебе! — отмахнулся от нее Ваня. — Мне в армии все эти ПШ, НШ и КПП надоели. Пора переходить на человеческий язык.

Они вошли в большую комнату, где академик-историк на старинном диване, академик-медик в заплатанном кресле — сидели Сергей Сергеевич и Владимир Всеволодович.

— Гор-р-рько! — радостно поприветствовала вошедших сидевшая в клетке Горбуша.

— Хватит! Мы сегодня уже целовались! — остановила ее Лена и удивленно спросила: — А почему она у вас взаперти?

— Чтобы привыкала! — ответила ей мама.

— К чему?!

— К новой жизни! В дороге-то ей придется в клетке сидеть, чтобы не мешать водителю. Да и потом — мало ли к чему?..

Недоуменно пожав плечами, Лена принялась кормить Горбушу.

Стас подошел и сел рядом с отцом.

— У нас с Владимиром Всеволодовичем завтра очень много работы. И поэтому мы решили ехать сразу же после обеда! — сообщил ему тот. — К вечеру будем дома! Мама уже в курсе.

— Стасик!.. — услышав эти последние слова, неожиданно испугалась Лена.

И подозвав к себе Стаса, зашептала:

— Все магазины оптики к этому времени могут будут закрыты! А как же тогда — очки?!

— Ничего страшного, — тут же успокоил молодую жену Стас. — Поздно вечером мама вряд ли что успеет заметить. А прямо с утра мы с тобой отправимся в оптику!

— Все равно я боюсь… — пожаловалась ему Лена. — Прищурюсь по привычке, и она сразу обо всем догадается!

— Ну что ж, и это поправимо! — принял, как обычно, мгновенно решение Стас. — У тебя черные солнцезащитные есть?

— Зачем? Я и без них почти ничего не вижу…

— Тогда пошли в магазин! Купим их. А моей маме скажем, что днем ты их носишь от снежного блеска.

— И это действительно будет похоже на правду! — охотно согласилась Лена. — Сегодня снег так блестел, что у меня все, кроме тебя, было просто черным-черно перед глазами!

— Чер-рным-чер-р-рно! — подтвердила Горбуша.

На том и порешили.

И после короткого завтрака мама побежала в медпункт на срочный вызов.

Ваня с деловым видом сел за стол прорабатывать на бумаге намеченные с Ником задачи.

Горбушу выпустили размять крылья.

Владимир Всеволодович с Сергеем Сергеевичем решили пройтись, осмотреть село.

И заодно зайти в гости к Григорию Ивановичу, который, несмотря на свою губернаторскую занятость, взял пару дней отпуска, чтобы побыть дома.

А Стас с Леной, снова взявшись за руки, отправились в магазин.

8

— Я так и думала… — чуть слышно сказала Анастасия Семеновна.

Дойдя до магазина, молодожены переглянулись.

И, не сговариваясь, молча пошли дальше.

Еще дальше…

До развилки.

Еще…

Еще…

Пока не остановились перед оградкой отца Тихона.

Калитка в ней была открыта.

И к ней подходила, только от могилки, Анастасия Семеновна.

Очевидно, она только что попрощалась перед отъездом в монастырь с отцом Тихоном.

Увидев Стаса с Леной, она быстро вытерла платочком глаза и, невольно меняя печальную улыбку на радостную, приветливо улыбнулась им.

Похвалила за то, что они не только в трудностях, но и в самые счастливые моменты жизни не забывают благодарить Бога и тех, кто своею молитвой помог им обрести это счастье.

И, несомненно, поможет еще.

Пожелала всегда такой же верной, крепкой любви и удачи.

— Причем, не только у дачи, которая, надеюсь, у вас обязательно будет, — уточнила она, ласково глядя на Лену. — Но и в московском доме, где вы теперь будете жить. А тебе, Леночка, я желаю еще терпения и мира с твоей второй мамой. Помни, отношения невестки со свекровью складываются далеко не сразу и не всегда гладко. Поэтому я обещаю тебе молиться в монастыре и об этом!

— Спасибо, — порывисто обняла Анастасию Семеновну Лена и шепнула: — Вы даже не представляете, как это для меня сейчас важно!

Анастасия Семеновна взялась за дверцу ограды.

Собралась уходить.

Но вдруг передумала.

И как-то задумчиво сказала:

— Сегодня ночью мне был какой-то странный звонок… Номер не высветился. Не было сказано ни одного слова, даже дыхания в трубке и то не было слышно. Но он так испугал меня, что я вся словно заледенела…

— Перед уходом в монастырь бывают всякие искушения и мир, а особенно, враг человеческого рода всеми правдами и неправдами пытается остановить людей, идущих спасаться за монастырской оградой! — успокаивающе сказала Лена.

— Я знаю это… И была готова ко всему, — кивнула ей Анастасия Семеновна. — Но этот звонок… Скажите, — прерывая себя на полуслове, вдруг спросила она. — А вы о… Градове давно ничего не слышали?

— Да как вам сказать… — замялся, не зная, что хуже — солгать или напугать и без того не на шутку встревоженного человека, Стас.

— Честно! — побледнев, потребовала Анастасия Семеновна.

— Ну, тогда — слышали! — призналась Лена.

Анастасия Семеновна изо всех сил вцепилась в железные прутья ограды.

— Когда? — не столько сказала, сколько выдохнула она.

— В день перед нашей свадьбой, — ответил ей уже Стас. — Судя по всему, он снова захотел уничтожить Покровку. Но Ник не дал ему. Вы сами слышали, что он пообещал на свадьбе скупить все земельные участки, которые через подставных людей хотел приобрести, судя по всему, именно Градов!

— Я так и думала… — чуть слышно произнесла Анастасия Семеновна. — Это звонил он. Но — я его больше не боюсь, — поднимая голову, уверенно сказала она, и ее голос стал наливаться силой. — Там, куда я сегодня отправляюсь, ему меня уже не достать. Там не будет ни телефона, ни адреса. Даже имя будет другое. Матушке игуменье я обо всем рассказала и обо всем договорилась! А вот что касается Ника… Теперь вся злоба Градова может обрушиться на него. Тем более что Ник снова перешел ему дорогу. И месть таких людей, как он, если только еще есть на земле такие люди, бывает ужасна. От него, как и от того, кого ты, Леночка, назвала врагом рода человеческого, а, если называть вещи своими именами — дьявола, одна лишь защита: молитва! Земные способы тут бессильны. Но все-таки передайте Нику, чтобы он был предельно осторожен и внимателен! А самое главное, чтобы все свое упование и защиту возложил на Бога!

9

Лена с недоумением посмотрела на Стаса.

Анастасия Семеновна ушла.

Оставшись вдвоем, Стас с Леной с двух сторон подошли к заснеженной могилке отца Тихона.

Не сговариваясь, встали на колени и — как бы подчеркивая, что они теперь одно целое, одновременно поцеловали фотокарточку на кресте.

Долго смотрели на нее.

Вспоминая, как общались с ним, когда он еще был живым.

Рассказывал им про чудеса — те же ромашки на лугу, которые они привыкли считать обычными вещами.

Все время говорил о Боге.

О вере.

Да так, что они, тогда еще совсем дети, у которых были свои игры и интересы, не отходили от него ни на шаг.

И понимая, что отец Тихон и сейчас ничуть не хуже видит и слышит их.

Даже когда они молчат.

Вслух и про себя...

По очереди…

И в два голоса разговаривали с ним.

Благодарили.

Просили и дальше не оставлять их.

Помочь Ване.

Анастасии Семеновне.

Нику…

Даже здесь им не хотелось уходить от него.

Как и тогда.

Раньше…

Но пора было возвращаться.

Стас обошел могилу, помог Лене подняться и, видя, как она отчаянно щурится, заботливо спросил:

— Может, еще брение взять?

— Так я ведь только чуть-чуть из той банки, что ты принес, использовала, — ответила Лена. — Да и не во что…

— А банку-то в наши вещи упаковала?!

— Да-да, конечно! Только не банку. Я переложила его в красивую жестяную коробку из-под конфет. Помнишь, которую ты мне присылал бандеролькой в прошлом году?! Берегла ее, складывала туда самые любимые свои безделушки. Как смеялась мама, свое приданое. Но разве могут они сравниться с такой святыней, как земля с могилки батюшки Тихона? К тому же, в ней и не разобьется случайно в дороге!

Они постояли еще немного, понимая, что теперь, возможно, не скоро опять придут сюда.

Поклонились отцу Тихону.

И пошли обратно.

В магазине, не успели они осмотреть прилавок в поисках черных очков, продавщица сообщила, что здесь недавно был Ваня.

— На шикарной такой машине приезжал!

— Наверное, решил нам продукты в дорогу купить! — предположила Лена и деловито сказала: — Стасик, кстати, об этом мы как-то совсем забыли! А что он брал, теть Свет? — уточнила она у продавщицы и вдруг услышала:

— Бутылку водки!

— Что?!

Лена с недоумением посмотрела на Стаса:

— Зачем она ему? Отцу пить нельзя. Ване тоже. Не иначе, как кто-то из соседей, что не был на свадьбе, пришел и потребовал угостить его хотя бы дома. У нас в Покровском это бывает!

— Да-да, — рассеянно ответил Стас, ища взглядом среди расчесок, массажных щеток, лампочек, одеколонов, зубной пасты, противокомарных жидкостей и прочего, что обычно бывает на прилавках в сельмагах, солнцезащитные очки, и, наконец, радостно воскликнул: — Есть! Нашел!

Продавщица принесла им эти, оказавшиеся единственными, очки.

Предупредила, что они с небольшим браком.

Вот здесь, небольшая царапина.

— Ничего страшного! — отмахнулся Стас, хотя царапина эта была целой трещиной. — Они нам и нужны только на один раз!

Затем, по советам Лены, он стал наполнять пакет бутылями с газированной водой, яблоками, бананами, тульскими пряниками и, конечно, конфетами.

Решив, что этого будет вполне достаточно, Лена протянула продавщице деньги и на ее обычное требование дать мелочь, а то у нее нет сдачи, спросила:

— Стасик, у тебя рубля нет?

— Не знаю, посмотри в кармане! — старательно умещая продукты в сумку, сказал он.

— В чужом?! — ужаснулась Лена.

— Теперь у нас все общее! — улыбнулся ей Стас и, услышав, что у него в куртке ничего нет, одни только бумажные деньги, посоветовал поискать в боковом кармане своего пиджака.

— Балуете вы ее уж очень, да еще с самого начала, смотрите — ведь так и привыкнуть может! — хмуро заметила продавщица, которой, судя по всему, не очень дружно и сладко жилось с мужем.

— А может, я только этого и хочу? — не остался в долгу Стас.

— Нашла! — прекращая перепалку, обрадовалась Лена. — Держите, теть Свет.

Продавщица взяла монетку.

Машинально взглянула на нее.

И лицо ее так и перекосилось от злобы.

— Вы чего это мне вместо рубля даете? Пуговицу от джинсов?! — на весь магазин возмутилась она. — Ну ты, Ленка, ладно, полуслепая. Но твой муж… Такие вещи себе позволяет — в мелочах честных людей обманывать! А еще москвич! Сын академика!..

Стас посмотрел на то, что лежало на ладони продавщицы, и оторопел.

Это был — денарий Тиберия!

Который он неосторожно, прямо без пакетика, бросил в карман на всех этих радостях…

— Простите! — бросая сумку, выхватил он у никак не ожидавшей от него этого продавщицы монетку.

Достал из кармана куртки сторублевую бумажку, положил ее, придавливая ладонью, на прилавок.

— Сдачи не надо! — сказал он и, не выдержав, как некогда в подобной ситуации, только в автобусе отец Тихон, когда был еще Василием Ивановичем, добавил: — На эту, как вы сказали, пуговицу половину вашего магазина скупить можно. Если не весь вообще!

И когда они с Леной, провожаемые не знавшей гневаться ли ей дальше или удивляться тому, что услышала, продавщицей, добавил:

— История повторяется!..

Смеясь и то и дело перебивая друг друга, вспоминая все то, что только что произошло в магазине, они дошли до дома.

И в недоумении…

Страхе…

И даже ужасе — застыли на месте.

Перед распахнутыми воротами стоял вдребезги разбитый ломом, который лежал тут же рядом, «Лексус» Вани…

10

— Что она натворила! — простонал Ваня.

— Вань!

— Ты видел, что здешние хулиганы с твоей машиной сделали?!

Лена со Стасом с грохотом распахнули входную дверь.

Ворвались в комнату Вани.

И… застыли на пороге.

Ваня, сгорбившись, как накренившаяся скала, готовая вот-вот рухнуть в подмывшее ее основание бурное море, сидел за столом.

Лицо его снова было в багровых пятнах.

Скулы так и ходили ходуном…

— Это не хулиганы, — с трудом выговаривая каждое слово, возразил он.

— А кто же?

— Я…

— Ты?!

— Ну да, своими руками. А что — нельзя?!

Ваня взял допитую почти до дна бутылку, плеснул из нее немного водки в аквариум и, чокнувшись с ним, приложился к ней.

— Что ты делаешь? — закричала Лена.

- Ну не могу же я пить в одиночку, как алкоголик! – на мгновение отрываясь от горлышка, пьяно пожаловался Ваня.

Стас подбежал к нему и вырвал из рук бутылку.

- Тебе вообще нельзя пить! – напомнил он.

- А жить теперь можно? – поднимая на него глаза, наполненные такой болью, что Стас невольно содрогнулся, спросил Ваня.

— Ванька, ты что, с ума сошел? И это говорит православный человек! — воскликнула Лена.

— Откуда у тебя только такие мысли?! — с укором поддержал ее Стас.

— А вот откуда!

Ваня со злобой подтолкнул рукой лежавший перед ним на столе телефон.

Стас взял его.

И, вспомнив, что Лена плохо видит, сам прочитал вслух смс-сообщение:

«Ребенка больше нет. Ты свободен. Папа сделает развод в три дня без твоего участия. Прощай. Больше уже не твоя Виктория».

— Что она натворила! Погубила живую душу… — простонал Ваня. — Ну хотя бы родила, чтобы его можно было крестить. И отдала мне… Да и священником я теперь уже не смогу быть никогда. Так что всё, дорогие мои друзья и родственники! Жизнь — кончилась…

— И началась пьянка? — гневно перебила его Лена. — Тебе что, мало примера папы? Захотел служить сатане?

Ваня вздрогнул.

Беспомощно посмотрел на Стасу, сестру.

Сильно качнулся.

И багровые пятна прямо на глазах стал ярко-пунцовыми…

— Ой, Ванечка, подожди, Ванечка! Потерпи, родной! — запричитала та. — Сейчас я тебе помогу!

Лена выбежала из комнаты и, вернувшись с полными горстями снега, принялась тереть им лицо и спину брата.

Увидев рубцы на его спине, она сама зябко передернула плечами и всхлипнула:

— Ну что, легче?

Однако такая мера оказалась недостаточной.

К счастью, прибежала мама и дала сыну понюхать нашатырь.

После этого глаза Вани стали приобретать осмысленное выражение.

И он понемногу пришел в себя.

— Ничего еще не потеряно! — принялся успокаивать его Стас. — Да, в священники не рукополагают после развода. Но ведь ты же можешь стать им через монашество?

— Ох, Стасик, я тебе уже говорил раньше и снова повторяю: если бы все это было так просто! — заскрежетал зубами Ваня и с силой стукнул кулаком по столу:

— Пример с Викой это только подтверждает. А ну, как став монахом, опять не сдержусь и согрешу. И что тогда?!

Стас подумал-подумал — стоит ли это говорить при Лене — и все же сказал:

— Если действительно цель твоей жизни стать священником и служить Богу и людям, то ради этого — ты выдержишь все. Тем более что в этом сам Господь будет тебе помогать. Вон я, даже не помышляя о священстве, когда потерял Ленку, и то поставил на всем этом, ну, то есть, личной жизни, крест. Понимаю, что слово — не дело, и всякое в жизни бывает. Но твердо тебе говорю — донес бы его до конца. Из любви к Ленке. А тут ты только представь себе — к самому Богу! Ну разве ради такого не стоит потерпеть и выполнить и этот обет?

Слушая слова Стаса, Лена побледнела и опустила голову.

Ваня поднялся.

Его чуть качнуло.

Но он тут же окончательно взял себя в руки и уже совершенно трезво крепко обнял Стаса:

— Спасибо, друг! Ты сказал то, что мне сейчас больше всего было нужно! И со всеми моими страхами, отчаянием и сомнениями покончено. Все, я сказал — всё! Навсегда!

Ваня решительно отключил телефон.

Взглянул на разложенные листы с проектами по восстановлению храма в Кругах и сокрушенно покачал головой:

— Да… Дел тут невпроворот. С машиной, конечно, я поторопился…

— Ну, если дело только в машине…

Стас взглянул на Лену.

Та, даже не слушая его, радостно закивала.

И он сказал:

— То мы отдаем тебе свою. Они у нас совершенно одинаковые, так что, думаю, ты даже не заметишь потери!

— Да вы что?! — начал было Ваня.

Но Лена, подойдя к нему, прикрыла своей ладошкой ему рот.

А Стас, достав из кармана ключи от машины, протянул их Ване.

— А на чем же вы тогда в Москву-то поедете? — промычал Ваня.

Но и этот вопрос, как бывает всегда, когда дело делается не кесарю, а — Богу, вскоре решился.

Словно бы сам собой.

В селе все быстро становится известным.

В комнате Вани появились вскоре…

Встревоженный Ник.

Почти одновременно с ним — Сергей Сергеевич, Владимир Всеволодович и Григорий Иванович.

С ружьем в руках Будко-старший.

Узнав, что случилось с машиной, губернатор сказал:

— Ты, Иван, мне только заявление напиши, что это сделали, по зависти к богатым людям, какие-то незнакомые тебе вандалы. А в моей власти велеть провести дознание так, чтобы дело сразу закрыли, и тогда тебе выплатят страховку. Иными словами, вернут новую, точно такую же машину.

— Спасибо, Григорий Иванович, — поблагодарил Ваня. — Но машину разбил я. И писать такого заявления не буду. Иначе тут же усыновлюсь сатане и за ложь — разве это не предательство Бога? — только уподоблюсь Иуде, который получил свои тридцать сребреников.

— Ну спасибо, сынок! Ты — настоящий Герой. Воин Христов, — с облегчением вздохнул Григорий Иванович. — Сам устоял. И меня в грех не ввел. Если хочешь, можешь идти на работу в мою администрацию. Я тебя быстро сделаю вице-губернатором или мэром любого города. Там у тебя уже по должности будет машина не хуже!

— Нет, я уж лучше в семинарию, монастырь и — если Господь сподобит, в священники. То есть, иеромонахи, — поправился Ваня и, положив руки на плечи друга и сестры, с улыбкой добавил: — А машина у меня теперь снова есть. Мне свою Стасик с Леной передарили!

— Сынок, а из того, что осталось от твоей бывшей, можно я снегоход сделаю? — услышав это, попросил Будко-старший.

— Снегоход из «Лексуса» за пять миллионов? — с усмешкой покачал головой Ник. — Это круто даже для Покровки!

А всерьез сказал:

— Делайте, конечно! А вы, ребята, молодцы! Правильно поступили, — повернулся он к Стасу с Леной. — Я немедленно куплю вам новую, еще более престижную машину, как только освобожусь…

— Простите, — остановил его Будко-старший, — слово какое-то не самое удачное, оно больше подходит для тех, кто сидел!

— От сумы и от тюрьмы не зарекаются! — напомнила Будко-мама и спохватилась: — Ой, прости, Ник, это я не тебе…

— Да ничего страшного! — беспечно засмеялся Ник. — У меня столько денег, что уже не грозит ни то, ни другое. Даже если бы я сам того пожелал! Тем более, что сейчас мне позвонили и такое вдруг предложили… Представляете, если все сложится так, как обещают, а там все на полном серьезе, и риск, безусловно, как в любом большом деле есть, то я за один раз вдвое умножу свое состояние А это такие возможности помочь людям!

— Ник! — в один голос вскричали Стас с Леной.

Они хотели предупредить его обо всем, что наказала Анастасия Семеновна.

Быть осторожным и крайне осмотрительным.

Рассказать о звонке Градова.

Но тот и слушать не стал.

Ник весь словно закаменел и стал как будто бы одержимым этой новой идеей.

— После, потом! — властно сказал он.

Распорядился, что водитель Саша отвезет их в Москву на «Мерседесе».

А Ваня его самого — в областной город, в аэропорт.

Откуда он немедленно улетает за границу.

Сборы для всех были недолгими.

Тем более что все уже было собрано.

Валентина, прощаясь с дочкой и зятем, попросила их, чтобы они особо не торопились заводить детей.

— Как это? — не поняла Лена.

И тогда мать, отозвав ее в сторону, стала что-то шептать ей на ухо.

— Да ты что? — отшатнулась та. — Не надо мне такое даже советовать! Все эти таблетки и то, о чем ты говоришь, ничем не лучше абортов. Как Бог захочет, так пусть все и будет!

— Сергей Сергеевич! — обращаясь уже к отцу Стаса, умоляюще попросила Будко-мама. — Ну хотя бы глаза ей сначала подлечите! Покажите ее хорошим специалистам. Ей ведь опасно рожать с таким зрением!

— Хорошо-хорошо! — пообещал тот.

Все присели, кто где стоял, на дорожку.

Вспомнили, не забыли ли чего?

И уже через час две машины, правда, вскоре разъехавшись в разные стороны, отправились в путь…


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Последняя надежда


Глава первая

«КОШКАРАУЛ!»

1

Мама сама сняла с невестки очки…

Мама открыла не сразу.

Хотя ей несколько раз звонили с дороги, причем, последний — уже перед самым подъездом. И Стас голову готов был отдать на отсечение — она наверняка стояла, прислушиваясь к движению лифта и неотрывно глядя в глазок, поджидая их.

Только после того, как он дважды нажал на кнопку звонка и уже готов был воспользоваться своим ключом, дверь отворилась.

Мама встретила их на пороге радостно-слабым восклицанием:

— Ну, наконец-то!

Голос ее был слабым.

Голова — обмотана полотенцем.

Словно в подтверждение тому, что она действительно больна и поэтому не могла поехать на свадьбу.

— Та-ра-ра-рара — ра-рара — та-рара — рарара! — чтобы сразу снять напряженность, громко заиграл на губах марш Мендельсона Стас.

Мама поодиночке, а не сразу обоих, как соединившихся в одно целое для Бога и для людей, обняла сына с невесткой.

Сначала подчеркнуто-радушно Лену.

А затем уже явно недовольно и обиженно — Стаса.

Все это тоже не ускользнуло от его внимания.

«Главное, чтобы только Лена ничего не заметила!» — подумал он, помогая той снять зимнюю куртку и сразу определяя на вешалке ей место рядом со своей.

Следом за ними в прихожую принялся вносить большие сумки с вещами Лены Саша.

— А папа где? — выглянув наружу, удивилась мама.

— Они вторым заходом поднимаются! — объяснил Стас.

— С каких это пор ты с отцом на вы? Поругаться что ли успели? — встревожилась мама.

— Да нет, — хотя внутри все было сжато от волнения, засмеялся Стас. — Сама все сейчас увидишь! И — оценишь!

Мама увидела клетку, которую торжественно внес перед собой в квартиру папа, и действительно ахнула от восторга:

— Ах, какая прелесть!

— Это дядя Андрей изготовил! Он раньше совсем больным был, а теперь — кузнец мирового уровня! — вставила Лена. — Помните такого?

— Конечно! — кивнула ей мама, хотя по ее тону Стас понял, что никакого дяди Андрея она, конечно, не помнит, да и в этом не было ничего удивительного — столько лет прошло! К тому же, и был он тогда у них в гостях, точнее, на консультации у папы всего лишь несколько минут…

Но дальше голос мамы зазвучал искренне.

Она была тронута до слез, обращаясь к мужу:

— Неужели вы со Стасиком запомнили, что я как-то обмолвилась, что с детства мечтаю иметь говорящего попугая? И решили сделать мне такой сюрприз!

— Да, н-но… — замялся папа.

Мама моментально поняла, что здесь что-то не то.

— Но — что?

— Постойте, — наклонившись к клетке, чтобы лучше было видно, вдруг насторожилась она. — Там, кажется, что-то уже есть…

— Не что-то, а кто-то! — поправила Лена.

— Ворона!.. — разглядев, наконец, бесконечно уставшую от долгой дороги и сидевшую в самом углу Горбушу, охнула мама.

— Как ты и мечтала, говорящая! — тут же добавил Стас.

И обращаясь к Горбуше, умоляюще сказал:

— А ты что молчишь! Ну-ка, давай, как твоя прабабка из басни Крылова, спой, светик, не стыдись! Познакомься скорее с мамой!

Горбуша одним глазом взглянула на стоявшую над клеткой, почему-то сразу не понравившуюся ей женщину и — не огорчать же Стаса! — как он и учил, только сама от волнения все спутав, каркнула:

— Как тебя зовут, Горбуша?

— Вот те раз! Как говорится с больной головы на здоровую! — всерьез, словно на человека, обиделась мама.

— Да это ее так зовут — Горбуша! — попыталась объяснить Лена.

Но мама, разом теряя интерес к клетке, все внимание перенесла на нее:

— А ты почему это в таких черных в очках?

— Понимаете, в Покровском сегодня на солнце снег такой яркий был, что просто ослепнуть можно было! — как они и договорились со Стасом, сбивчиво принялась объяснять Лена.

Но мама и слушать не захотела.

— Давай-давай, снимай! Ночь уже на дворе, — кивая на темные окна, сказала она. — Да и дома у нас не так светло, я не все лампочки включила — а то у самой глаза от давления режет…

И собственноручно сняла с невестки очки.

Лена беспомощно покачнулась.

Ухватилась за Стаса.

И он понял, что отходить от нее теперь нельзя ни на шаг.

Но тут мама, вспомнив о сыне, отвела его в сторону и так, чтобы слышали все, строго спросила:

— Надеюсь, эта ворона не будет летать по нашей квартире?

— Но, мам, ей ведь тоже нельзя все время сидеть в клетке! Иногда она будет летать — у нас в комнате! — заступился за Горбушу Стас.

— А то она может заболеть и умереть! — испуганно подтвердила Лена.

— Да, для ворон гиподинамия еще более губительна, чем для людей! — словно на консилиуме вынес свое заключение папа.

И маме просто некуда было деваться.

— Ну ладно! — нехотя согласилась она и тут же предупредила: — Но убирать перья и весь тот мусор, который будет из-за нее в вашей комнате, будете вы сами!

— Конечно-конечно! — в один голос заверили ее Стас с Леной.

И даже Сергей Сергеевич.

Самое страшное казалось было позади.

И тут…

Позади Стаса раздался страшный грохот.

Он мгновенно оглянулся.

И сразу увидел…

Лежавшую на полу разбитую амфору.

Оставшись без него, Лена, очевидно, когда защищала Горбушу, сделала самостоятельно шаг в сторону мамы.

И — налетела на ее любимую амфору.

— Ой, простите. Я не нарочно! — опускаясь на корточки, принялась собирать она большие осколки.

Стас, как мог, попытался спасти положение.

— Мам! — с деланным восторгом воскликнул он. — Что ни делается — все к лучшему! Я отдам ее на реставрацию, после чего она станет как настоящая старинная, и я, как ты давно хотела, с радостью поставлю ее, наконец, у себя, то есть, у нас… — поправился он, кивая на Лену, — в комнате!

— Ну что ж, спасибо и на этом! — через силу усмехнулась мама.

И, снимая на ходу с головы полотенце, направилась в зал, где, как было видно через приоткрытую дверь, стоял накрытый для угощения стол.

Стас посмотрел на вздохнувшего с пониманием папу.

Затем на едва не плачущую от досады на саму себя Лену и развел руками.

Как бы там ни было — а знакомство, уже в новом качестве родственников — состоялось!

2

Мама готова была уже встать и обнять обоих детей…

После того, что произошло с амфорой, Стас был уверен, что отношения мамы с Леной придется теперь заглаживать и налаживать не один день.

А то и неделю.

Но уже начало ужина показало, что на этот раз, кажется, он, к счастью, ошибся!

Обычно не любившая, когда сын с мужем молятся перед едой, мама или демонстративно начинала есть в это время или старалась подгадать так, чтобы сесть за стол, когда они закончат молитвы.

На этот раз — впервые на памяти Стаса! — она простояла вместе со всеми пока Сергей Сергеевич, Стас и Лена пропели и «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», и все, что православному человеку положено читать перед каждым завтраком, обедом и ужином.

Сергей Сергеевич, подняв бокал, торжественно-официальным тоном назвал сегодняшнее мероприятие филиалом свадьбы, поздравил молодых и крикнул:

— Горько!

Стас — хоть и пора было уже привыкнуть к этому на той, большой свадьбе в Покровском, смущаясь мамы, лишь слегка коснулись губами щеки Лены…

А та и вовсе зарделась.

Видя это, Сергей Сергеевич со словами «Какие наши годы?» наклонился к жене и крепко поцеловал ее.

— Да ладно тебе! Серебряная свадьба на носу, а туда же! — отмахнулась от него та, но стало заметно, как сразу поднялось у нее настроение.

— Горько! — еще громче провозгласил папа.

На этот раз Стас с Леной отважились поцеловаться по-настоящему.

Но тут же из комнаты Стаса раздалось приглушенное:

— Горько! Горько!

— Ой! — спохватилась мама. — Это же ваша Горбуша о себе знак дает! И правда, какая умная! Может, нам стоит занести клетку в зал? Все-таки, теперь она, что там ни говори — тоже член нашей семьи?

Стас стремглав выполнил предложение мамы, поставив клетку на дальнем краю стола.

Горбуша обвела всех и все зорким взглядом и, остановив взгляд на красной икре, восторженно каркнула:

— Добрый вечер!

— Надо же! — подивилась Лена. — Первый раз ничего не перепутала!

Сидевшая напротив невестки мама взяла из тарелки кусок сыра побольше и попросила:

— Леночка! Я пока еще ее боюсь, да и она ко мне пока не привыкла — вдруг клюнет… Дай ей, пожалуйста, от меня это!

Не видя, что именно дает ей свекровь, Лена беспомощно принялась водить перед собой рукой.

— Ой, мам! — тут же пришел ей на выручку Стас. — А ведь вороны не едят сыра! Крылов в своей басне все перепутал!

— Да, — подтвердила Лена. — Я вот и Стасику говорю, что это ему — наглядный пример, как будущему писателю, об ответственности за каждое написанное и тем более изданное им в книге слово!

Мама так заинтересовалась этими словами Лены, что машинально сама стала есть сыр.

А Лена продолжала:

— Если бы вы только знали, какой замечательный исторический роман он сейчас пишет! Про Древнюю Грецию! Про Древний Рим! Да еще и с Благой Вестью, которую нес апостол людям две тысячи лет назад и, значит, через эту книгу несет и сегодня уже — нам. Насколько я знаю, аналогов этому просто нет во всей мировой литературе!

— Эх, если бы он еще и писался! — вздохнул Стас.

Лена успокаивающе погладила его руку и сказала:

— Напишешь! Я для этого все, что только смогу, буду делать! Постараюсь во всем тебе помогать!

Растроганная этим мама была уже готова подойти и поцеловать их обоих.

Но тут Горбуша нетерпеливо напомнила о себе:

— Икар! Икар-р! — громко прокричала она.

— Она что — и про мифических древних героев знает?! — ошеломленно взглянула на ворону мама, еще в детстве приносившая сыну книжечку про Дедала и Икара.

— Нет, — улыбнулась Лена. — Это она у нас икру выклянчивает. И вообще Горбуша любит слова, в которых есть слово «кар».

Лена сидела в теплой вязаной кофте.

Прислонившись плечом к Стасу.

И все равно чувствовалось, что ей холодно.

— Ты случайно не простудилась в дороге? — заметив это, неожиданно встревожилась мама.

— Да нет, просто привыкла к печке, — объяснила Лена. — У нас ведь дома насколько захочешь — настолько и натопишь!

— А тут — насколько дадут! — развел руками Сергей Сергеевич.

Он сам сделал бутерброд с икрой и отнес его Горбуше.

— Горбуша хорошая, — похвалил он. — Ешь!

Горбуша, услышав еще одно знакомое слово, быстро склевав икру, принялась развивать тему:

— Стасик кар-роший… Стасик любимый… — начала она.

— Горбуша! — испуганно прикрикнула на нее Лена. — Хватит, остановись! А то будет тебе кошкараул!

И смущенно пояснила:

— Дальше уже у нее идет только одно мое личное!

Теперь мама готова была даже встать и обнять обоих детей.

Но тут Стас, на несколько мгновений потеряв бдительность, упустил из виду то, что Лена потянулась к бокалу и уронила его…

Близоруко щурясь, она попыталась найти его на столе.

Натолкнулась на большой осколок.

Поранила ладонь…

Сергей Сергеевич сбегал к себе в кабинет, прижег порез и ловко забинтовал Лене руку.

— Простите, — виновато пробормотала она. — Вот неуклюжая! Я не хотела…

— Ничего-ничего! — успокоила ее мама. — Как говорится, к счастью!

Горбуша снова закаркала.

На этот раз как-то трудно, с надрывом.

И мама спросила:

— А теперь она что просит?

Лена пожала плечами и сказала:

— На этот раз ничего. Вороны иногда кричат так — от боли. Они очень тяжело переносят перепады атмосферного давления.

— Бедненькая! — с сочувствием взглянула на Горбушу мама. — Как я ее понимаю!

— Да, вороны чаще умирают не от старости — они вообще, я читала, до ста лет живут — сколько, не выдерживая этих перепадов, — кивнула Лена. — Горбуша, это еще моя мама заметила, чувствует их раньше людей и даже всех метеорологических приборов.

— Сережа, ты слышал? — обрадовалась мама и с упреком сказала детям: — Что же вы сразу-то мне об этом не сказали! Теперь я буду слушать, и как только Горбуша начнет каркать так, как только что, сразу принимать лекарства.

— Лекар-рства! Лекар-р-рства! — услышав новое слово, охотно подхватила быстро пришедшая в себя Горбуша.

Лена взглянула на Стаса: вот видишь, мы боялись, что маме не понравится карканье Горбуши, а оказывается, совсем наоборот.

А мама принялась словно учительница — ученице втолковывать Горбуше, которая охотно вторила ей:

— Картина! Корзина! Картонка!

— Стенокардия! Брадикардия! Корвалол! Валокардин! Карведилол! — поддержал жену Сергей Сергеевич названиями сердечных болезней и лекарств.

Не остался в стороне и Стас.

На радостях, что все так хорошо закончилось, он поддержал эту игру названиями городов древних греков и именами римских императоров:

— Карфаген! Коринф! Карнунт! Каракалла! Кар! Карин!

Так продолжалось до тех пор, пока Лена не разбила фарфоровую чашечку из дорогого китайского сервиза.

Тут уже мама внимательно посмотрела на нее и с неожиданным подозрением спросила:

— Леночка, а что у тебя с глазами?.. Ты что — плохо видишь?!

Стас попытался объяснить маме, что у Лены временные проблемы со зрением и почему.

Но та просяще положила ладонь на его плечо.

Вместо ответа достала из кармана кофты свои очки.

Надела их.

И честно взглянула на маму.

— Да ведь это же — не стекла, а линзы! — ужаснулась та.

— Ты бы сказала еще — телескопы! — нахмурился Стас. — И вообще, Лена почти потеряла зрение, чтобы не только закончить школу с золотой медалью, но и параллельно проходя все, что изучаю я. Чтобы, став моей женой она могла бы говорить со мной на равных. А мне, чтобы не было скучно с ней! И, если хочешь знать, во многом, она имеет знания гораздо глубже моих!

Стас продолжал бы и дальше, но мама, из всего этого уловив только одно, поразившее ее слово, охнула:

— Потеряла?! Сережа… Ты слышал? Нужно срочно что-то делать! Показать ее лучшим специалистам! Ведь у тебя в друзьях и пациентах столько светил-офтальмологов, причем, во всем мире! А то ведь так не Леночке придется помогать Стасику, а ему — ей! А если она вообще ослепнет? Бедная девочка! И… Стасик! Какая учеба? Какое писательство? Ты представляешь, какой начнется тогда кошмар?!

— Кошмар! Кошмар! Кошкараул! — подтвердила Горбуша.

Но мама уже не обращала на нее никакого внимания.

Торжественный и ставший родственно-теплым свадебный ужин испортился сразу и до конца.

Мама быстро допила чай.

Не стала есть даже торт.

И — Бога за подачу земных благ, то есть, в данном случае — ужина, на этот раз благодарили уже только втроем.

Мама под предлогом того, что у нее не только от перепада давления, но и от всего этого разболелась голова, вышла из-за стола раньше…

После молитвы все дружно принялись благодарить ее.

Но — без толку!

Она была явно расстроена и недовольна.

Стас лишь вздохнул, посмотрев на нее.

К сожалению, он все-таки оказался прав.

Не просто…

Ох, и непросто им с Леной будет еще в этом родном его доме!

3

Стас взглянул на Лену и загадочно улыбнулся.

Вечером Лене некогда было особо рассматривать комнату Стаса.

Они сильно устали после дороги.

Да и свадебный ужин в итоге огорчил их.

Лена, как оказалось, замечала всё: пусть не глазами, но по тону и благодаря интуиции, ничуть не хуже Стаса.

Увидев лежавшие на его рабочем столе монеты и разложенные по книжным полкам сувениры из разных стран, где бывал с родителями и сам на олимпиадах Стас, она лишь сказала:

— Ты положи все это лучше подальше. Горбуша любит все то, что мелкое и блестит. Мигом утащит и спрячет где-нибудь. Мы потом, конечно, найдем. Но клюв у нее, сам видишь, какой — поцарапает еще, а то и вовсе испортит!

Стас сгреб в выдвижной ящик стола магазинные монеты, над которыми работал до отъезда в Покровское, а также все, что только могло заинтересовать Горбушу, вплоть до ключей от квартиры.

И выпустил ее из клетки.

С удовольствием полетав немного по комнате, она и тут, не раздумывая, уселась на карниз.

— Вороны всегда выбирают самое высокое место, чтобы лучше видеть добычу, — объяснила Стасу Лена.

Начала было расстегивать пуговицы на кофте.

Но, стесняясь, как Стаса, так и Горбуши, выключила свет.

Утром, когда она проснулась, Стас уже сидел за рабочим столом.

— Надо же — я деревенская, проспала рассвет, а ты, городской, встал раньше меня! — удивилась Лена.

— Мы оба теперь и деревенские, и городские! К тому же в Москве, из-за ее высоток, очень трудно встретить рассвет! — заметил Стас и, сладко позевывая, потянулся: — Я бы тоже еще поспал, да вот, поработать надо немного…

— Неужели книгу писать начал? — обрадовалась Лена.

— Если бы… — мечтательно вздохнул Стас. — Все гораздо прозаичнее и скучнее. Просто мне нужно атрибутировать, проверить на подлинность и отнести сегодня в магазин кое-какие монеты. А то нельзя долго держать рабочий материал дома.

Беря из ящика стола одну монету за другой, он внимательно изучал их под целым набором увеличительных стекол на длинных ручках, некоторые из которых были даже с подсветкой.

Лена тем временем быстро оделась и в очках, на свету, принялась изучать свое новое жилье.

— Надо же, как у тебя все уютно! — приятно удивлялась она. — Каждая вещь на своем месте. Каждая мелочь продумана! И чисто-то как… Мама, небось, пыль вытирает?

— А то кто же?

— Избаловала же она тебя! Ох, а я еще больше, наверное, избалую! — вздохнула Лена и вдруг воскликнула: — Смотри-ка, даже фотокарточка моя здесь... А ну, признавайся, — шутливо приказала она. — Поставил ее, наверное, перед самым отъездом? Или… она у тебя так все время стояла?

— Почему это все время? После того твоего звонка убрал! — не оборачиваясь, отозвался Стас. — Но когда понял, что не смогу без тебя жить, даже если мы и не будем вместе, вернул на место — только уже навсегда!

Лена подбежав к мужу, благодарно поцеловала его в щеку.

Затем достала подаренный им диктофон.

Прикрыла ладошкой, чтобы его не было видно.

И, приготовившись включить в нужный момент, сказала:

— Стасик, ты остановился на том, что Ахилл написал письмо Ириде. Просил передать Элии, что Юний попал в беду. А дальше что было?

— Ой, — поморщился Стас — Давай лучше о чем-нибудь другом!

— Как это? — не поняла Лена.

— А вот так! Я теперь и без книги, и всяких там мыслефонов счастлив!

Огорченная Лена положила диктофон в карман кофты.

Задумалась над тем, как же ей заставить будущего писателя-мужа продолжить пересказывать свой роман.

Но тот весь был в работе.

— У меня теперь есть ты! А все остальное уже не важно… — радостно объяснил Стас и вдруг, обрывая себя на полуслове, пробормотал: — Ничего не понимаю!

— Что-то случилось? — встревожилась Лена.

— Да вот, — с досадой сказал Стас. — Сдал тут один нумизмат подборку александрийских серебряных монет времен императора Клавдия. Они так и называются — александринеры. Так видишь, все монеты по весу, как монеты, а эта — в полтора раза легче, чем должна бы быть по размерам… Ни я, ни Владимир Всеволодович никак не можем точно определить, почему!

— И у тебя от этого могут быть неприятности?

— Да нет! — засмеялся Стас. — Просто мне, как эксперту, нужно аргументировать, почему нужно снижать ее цену. А что, если она вдруг фальшивая, а?

— Новодел? — решила щегольнуть своими познаниями и в нумизматике Лена.

— Нет, подделка еще тех времен, — покачал головой Стас. — Тогда она, наоборот, должна быть гораздо дороже!

— Почему? — не поняла Лена.

И Стас терпеливо принялся объяснять:

— Видишь ли, новоделы тех времен так высоко ценятся, потому что встречаются крайне редко. Во-первых, из-за худшего качества металла большинство из них просто не дошло до наших дней. А, во-вторых, за изготовление их фальшивомонетчику, по закону, во все древние времена заливали горло расплавленным свинцом. И далеко не все отваживались на такое. Иное дело — современные подделки. Тут их изготовители работали без всякого риска. И шли на самые разные хитрости. Например, еще в девятнадцатом-двадцатом веках изготовят какую-нибудь придуманную ими же самими красивую монету в двух-трех экземплярах. Один из них поедет на раскопки какого-нибудь античного города, которые ведет авторитетный ученый и подбросит одну из монет в раскоп. Ее найдут и сразу: «Ах! Ах! Артефакт! Неизвестная монета! В музей ее на самое почетное место. Как-никак — единственный экземпляр в мире!» Затем следует публикация ученого в журнале! И тут…

Стас взглянул на Лену и загадочно улыбнулся:

—… начинается второе действие спектакля! На сцене появляется другой соучастник. Заходит в антикварный магазин, взволнованный, с журналом, где статья, и, показывая вторую монету, заявляет: «Господа! А у меня точно такая же есть! Еще от прадеда, который воевал в тех местах, по наследству досталась!» Сама понимаешь, покупают у него эту монету за баснословную цену, равную целому состоянию. А там, глядишь, и третья «вдруг» появилась. Но это, как правило, уже настораживает ученых, заставляет их внимательней изучить стиль монеты, проверить ее, наконец, на подлинность и — обман раскрывается. Тут же: «Ох! Ох! Скандал!» Но — дело сделано, и денежки уплыли…

Лена, внимательно слушая, продолжала ходить по комнате, трогая едва ли не каждую вещь.

И все думая о своем…

Стас, тем временем, немного помолчал и с нескрываемой неприязнью продолжил:

— Раньше хоть что-то понять можно было. А теперь используются самые современные технологии и даже на престижные аукционы, где опытнейшие эксперты, порой попадают подделки. Представляешь, для того, чтобы добиться легкой коррозии на золотых статерах, стоимость которых может дойти до миллиона долларов, некоторые умельцы кладут на заготовку мелкий песок и только после этого чеканят ее. В итоге — очень серьезный довод в пользу подлинности такой монеты. А для простых нумизматов существует целая массовая индустрия. В одних странах серебряные или медные монеты временно закапывают, прости, в навоз, в других опускают на год-два в мелкой сетке в море. И там они слегка коррозируют, покрываются патиной, одним словом, искусственно состариваются… Словом, кто на что горазд и какая рядом природа. Вот и приходится постоянно быть начеку!

Загрузка...