— Да он и видеть меня сейчас не может! — всхлипнула Лена.
— А! Не обращай внимания! — отмахнулся теперь уже от нее Сергей Сергеевич. — Если он чего и не может — так это жить без тебя! Поверь. Уж кто-кто, а я знаю своего сына как облупленного. Точней, не лупленного как следует, в свое время…
— Ну хорошо, — согласилась свекровь. — Я не возражаю… Давайте сегодня же вечером проведем семейный совет!
— Где наши с тобой голоса будут лишь совещательными! — предупредил Сергей Сергеевич. – А решать, как быть — им самим!
И отправился снова вниз — расплачиваться с таксистом.
И отвлечь Стаса, пока распаковываются вещи Лены, если он уже на подходе…
6
— Постойте… Я кажется все понял! — воскликнул Стас.
Стас медленно шел с работы домой.
Идти не хотелось.
Пути было всего на 5-7 минут.
Но настроение — хуже не придумаешь.
Усталость от затянувшейся ссоры с Леной, желание простить ее и невозможность это сделать, пересилить себя, вконец измотали его.
И он, сойдя со Старого Арбата, петлял окольными путями.
То удаляясь, то приближаясь к дому.
В антикварном магазине сегодня было на редкость удачное приобретение.
Несколько больших лотов античных и средневековых монет по очень выгодным ценам.
Стас сделал все для того, чтобы клиент, лишь приценившись у них, не отправился в другой магазин, где ему дали бы, безусловно, больше.
Обрадованный владелец магазина тут же выдал ему солидную денежную премию.
И разрешил оставить себе в качестве подарка маленький блестящий денарий Нерона.
Стас разжал кулак, в котором продолжал держать эту монету.
Недоуменно прищурился.
Зачем он его взял?..
Денарий настолько истерт — был в обращении, пожалуй, не меньше ста лет, что только благодаря характерному полному профилю императора можно безошибочно сказать, что это — Нерон.
Он даже хотел выкинуть его.
Но в последний момент передумав, положил в карман.
И без того мусора на тротуаре хватает…
Где-то в лесах и на лугах снег обнажал сейчас нежные, с тончайшим ароматом весны, подснежники.
А здесь из-под разъеденных дождем и нездоровым туманом сугробов вылазили — окурки, обертки из-под мороженого, недоеденные пирожки, пустые пивные бутылки и банки…
На Старом Арбате, который старательно вычищали каждое утро, и то было не по себе от этих гнилостных запахов.
А уж тут…
Стас вернулся на украшенный красивыми фонарями Старый Арбат, с его уличными музыкантами и танцорами, грохотом, музыкой, многолюдьем…
Чтобы как-то убить время стал заходить во все попадающиеся по пути магазины и лавки.
И не переставал думать о Лене…
Он сам не понимал, почему так упрямился, затягивая эту глупую, ни ей, ни ему не нужную, ссору.
Давно уже нужно было сделать первый шаг навстречу, причем, как мужчине — ему.
Ведь Лена, если разобраться по справедливости, и не отступала от него…
Значит, должен подойти к ней именно он.
Но — как?..
Едва он собирался сделать это — тут же появлялась мысль: зачем она скрыла то, что просила у Ника деньги.
И правда, зачем?..
Стас умел мгновенно решать самые сложные и, казалось бы, неразрешаемые задачи.
Как творческие.
Так и жизненные.
То есть, сугубо практичные.
Взять хотя бы сегодняшнего клиента, который и сам до конца не знал, чего хотел…
Но, тут, словно ослепленный обидой, он не мог понять, как оказалось, самого простого!
Это выяснилось, после того, как, зайдя в очередной антикварный магазинчик, он вдруг увидел маленькую бронзовую статуэтку апостола с сумой на левом плече и посохом в правой руке и немедленно позвонил Владимиру Всеволодовичу.
У академика была уже целая подборка таких статуэток, которые полтора-два века назад использовались в качестве удобно умещавшихся в пальцах ручек для печатей.
Они договорились, что Стас купит ее – благодаря премии, денег у него на это хватало.
И он, найдя два-три следа коррозии на плаще и подставке, сумел еще умело договориться о немалой скидке.
Пока Стас расплачивался, Владимир Всеволодович спросил, как там Лена и, по сбивчивому ответу почувствовав, что у них что-то неладно, принялся расспрашивать, в чем дело.
Стас, прикрывая телефон ладонью, потихоньку все объяснил.
— Ну мало ли зачем ей понадобились деньги? — сразу встал на сторону Лены академик.
— Так попросила бы у меня!
— Но ведь ты же сам сказал, что, по словам следователя, это была огромная сумма! — резонно напомнил академик.
— Тем более… — обидчиво начал Стас, и тут его взгляд упал на роскошное издание девятнадцатого века.
Кожаный переплет…
Дорогое тиснение…
Золотой обрез…
Таких теперь уже и не делают!
Разве что только Левон…
«Левон?!»
— Постойте… Я, кажется, понял! — воскликнул он, жестом извиняясь перед вздрогнувшим продавцом за столь бурное проявление эмоции. — Это же все наверняка из-за книги!
— Какой книги? — сразу насторожился Владимир Всеволодович. — Она что — сама тебе рассказала?
— Да нет. Это до меня только сейчас дошло! — объяснил Стас. — Ну да, конечно! Как же я сразу до этого не додумался? Но все равно, — тут же поджал он губы. — Могла бы и посоветоваться перед этим. Чтобы зря не беспокоить Ника, которому и так сейчас самому до себя. Я бы ей сразу сказал, что принципиально не собираю золотые монеты. Ну вы же знаете — потому что практически невозможно определить их стопроцентную подлинность. А для меня самое главное, чтобы монета была настоящей, а не подделкой!
— Самое главное, — перебил его обычно не позволявший себе такого неуважения к собеседнику академик, — чтобы у вас в молодой семье как можно быстрее воцарился мир! И порядок! Чего я от всей души и искренне вам желаю!
Деликатный и щепетильный ко всем мелочам, Владимир Всеволодович первым — что тоже бывало с ним чрезвычайно редко — положил трубку.
Точно давая понять Стасу, что он крайне недоволен им.
Да Стас и так сознавал, что во всем виноват был один только он.
Но это еще больше мешало ему первому подойти к Лене.
Обнять ее.
И сказать:
— Прости…
Ну как это сделать?
Как?..
Обычно, когда у него не было ответа на мучительный вопрос, он первым делом шел в церковь.
Так и сейчас.
Рядом был тот самый храм, который каждый день он видел из окна своего дома.
Тот самый, со старого московского дворика.
Только вместо деревянных изб вокруг него стояли огромные здания, всюду был асфальт, и о курах, свободно разгуливающих на травянистой земле, давно не было никакой речи.
Но храм внутри, судя по какому-то особому, ни с чем не сравнимому ощущению, которое возникало каждый раз, когда Стас переступал его порог, оставался таким же, как и в те — царские времена.
Старым.
Как говорят некоторые верующие люди, особенно бабушки, намоленным.
С большими, темными — сразу видно — древними иконами.
Две из которых «Знамение» Пресвятой Богородицы и святителя Николая Чудотворца увешанные драгоценными дарами-приношениями — были чудотворными.
Стас, трижды перекрестившись у входа в храм и оказавшись внутри него, по давней привычке взял чистые листочки, нарисовал сверху на каждом православный восьмиконечный крест и, согнувшись над столом, принялся заполнять их знакомыми именами.
В первую очередь, это были записки об упокоении отца Тихона и всех известных ему усопших родственников — целых четыре колена!
Два от знал от родителей.
А еще два подсказала приезжавшая изредка в гости из далекой Сибири старенькая мама отца.
Его бабушка.
Верующая, наверное, так — как верили после Крещения Руси все русские люди.
Ну, почти все. (Как говорится, в семье не без урода).
Но все равно — подавляющее большинство.
Ведь не зря же Русь во всех концах земли называли — святой!
Все, отшедшие в иной мир, при всем своем даже самом горячем и отчаянном желании уже не могли помолиться о себе.
И теперь только ждали этого от тех, кому они дали жизнь, выкормили, вырастили, и, счастье их, если приложили еще ко всему этому, как после смерти они ясно поняли, второстепенному, главное — зерна веры.
Которые, дав плод, помогали теперь им — там!
Денег сегодня было предостаточно — и Стас записал всех их, в том числе и проживших свой век сродников Лены, на проскомидию.
Это когда священник до начала Литургии зачитывает по записке имя каждого, вынимая при этом из просфоры частицу.
А после причастия погружает все эти частицы, соединяя их с Телом и Кровью Христовыми.
Стас читал, да не в одной книге, что этого момента души усопших ждут, как величайшего праздника.
Никакой земной день рождения, ни один самый пышный юбилей или самая высокая награда и близко не может сравниться для них с этим!
Затем он под крестом написал уже не «О упокоении», а о «О здравии».
И самым первым вписал имя Лены.
Потом — свое, чтобы даже здесь, не смотря на ссору, не разлучаться с ней.
Отца.
Своей бабушки.
Родителей Вани с Леной.
Самого Вани.
Ника — точнее Никиты…
Владимира — имелось ввиду Всеволодовича, потому что отчество на записках не ставилось.
Зато добавлялось иногда перед именами: «бол», если человек был болен.
«Пут» — если он находился в путешествии.
«Воин» — когда он был на военной службе.
Стас невольно заметил, как заполняет свою записку вставший рядом с ним человек, и понял, что еще можно писать: «закл.»
Заключенный, как сразу понял он.
Этих заключенных был целый столбик.
Стас недоуменно поднял глаза на писавшего.
Они встретились взглядом.
И сразу узнали друг друга.
Это был… тот самый оперативник из следственного кабинета.
Он хотел сказать что-то Стасу.
Но — в храме грешно разговаривать.
И лишь чинно поклонившись, понес отдавать свои записки в иконную лавку.
Стас последовал его примеру.
Затем купил на сдачу, по совету продававшей свечи и иконы матушки, маленький бумажный образок «Феодоровской» иконы Божией Матери, память которой чтилась именно в этот день.
И встал на свое любимое место.
Около иконы святителя Николая.
Ему всегда хорошо и уютно было здесь.
Но сегодня сразу стало не по себе…
Что-то мешало молиться.
Думать о Боге и Вечном.
Да и даже просто стоять!
Что?..
Неужели — эта его размолвка с Леной?
«Ну да, конечно!», — привычно проанализировав ситуацию, вздохнул Стас.
Что тут долго размышлять?
Бог есть — Любовь.
Не та, земная, которая, как правило, только копни ее глубже — эгоистична, из-за чего многие в другом человеке прежде всего любят самого себя, делая его несчастной жертвой такой любви, капризна, ревнива, излишне страстна, коварна, способна на все, только бы добиться своего…
А та, что не требует ничего взамен, все терпит, никогда не заносится, не гордится, не превозносится, не бесчинствует, не осуждает, не помнит никакого зла, наоборот, тут же прощая обидчика и воздавая ему даже за самое страшное зло — добром…
И все, что противится этой Любви, больше того, сеет зло, обиды, не хочет прощать другого — чужеродно Ей.
И в первую очередь здесь, в храме, месте особого присутствия Божьего!
И вот совесть — этот Глас Божий, живущий в каждом человеке, укорял теперь Стаса.
Призывал как можно скорее последовать закону Любви.
Да он бы и сам был рад тому.
Но как…
Как это сделать?
Переступив через себя…
Стас с понуро опущенной головой вышел из храма.
Побрел, куда глаза глядят…
Он собрался было пойти по второму кругу вдоль Старого Арбата.
Но только тут заметил, что уже подошел к самому дому.
И — больше того — у подъезда, словно поджидая его, стоит отец…
7
— Ленка, это что — правда?! — ворвавшись в прихожую, закричал Стас.
Трудно было предположить, что Сергей Сергеевич вышел подышать свежим воздухом.
Его просто не было этим мартовским вечером на Старом Арбате.
Кроме того, он терпеть не мог всей его пестроты и шума, из-за чего несколько раз хотел переехать в другой, более спокойный район.
Но жена была категорически против.
Такое жилье казалось ей достойным и престижным для академика и такого светила медицины, как он.
В итоге Сергей Сергеевич вынужден был ограничиться установкой таких окон, сквозь которые не проникал ни один посторонний шум.
И открывать их, проветривая квартиру, только когда все постепенно стихало, то есть, ночами.
А уж если он вышел и стоит вот так здесь — то дома явно произошло что-то из ряда вон выходящее.
«Не с Леной ли что? Или — с мамой?..» — подумал Стас и даже похолодел от этой мысли.
Но виду не подал, а как шел, так и продолжил идти.
Сергей Сергеевич пожал его вялую руку крепче обычного.
И это только подтверждало, что Стас, кажется, не ошибся.
Но не успел он задать вопрос, как отец опередил его, причем таким тоном, что сразу стало ясно — если и есть новости, то не из разряда страшных:
— Чего это ты бредешь так, словно вчерашний день ищешь? — спросил он.
— Да я и сегодняшний потерял! И вообще… — Стас безнадежно махнул рукой.
— Ну! Ну! — остановил его отец. — Нельзя тебе так раскисать. Тем более, теперь!
— А что — сегодня праздник какой? — огрызнулся Стас.
— Да для всех остальных людей, вроде бы, нет! Пятница, — ответил отец и как-то загадочно улыбнулся: — Но для тебя… Ты ведь все же мужчина. Можно сказать, почти уже сам отец!..
— Что?!
Стас с изумлением взглянул на Сергея Сергеевича.
— Ты что это серьез…
— Да, причем, без всяких «но»!
— Вот это да!
Стас, с трудом попадая магнитным ключом в кружок, едва дождался, когда откроется дверь, и рванулся наверх.
Прыгая через ступеньку.
Через две…
Через три…
— Лифт же есть! — донеслось снизу.
Но он уже был на четвертом этаже!
Ворвался в прихожую.
И с трудом переводя дыхание, уставился на вышедшую из их комнаты Лену:
— Ленка, это что, правда?!
— Что? — на всякий случай уточнила Лена.
— Ну, то что ты, что у тебя, то есть у нас — будет ребенок!
— Да...
— Ну ты даешь! Что же ты раньше-то ничего не сказала?
— Да я сама только сегодня узнала… — веря и не веря тому, что ее Стасик снова стал прежним, прошептала Лена.
А тот, словно между ними и не было многодневного охлаждения, восторженно обнял жену.
Потом испуганно отстранился:
— Ой, с тобой же нельзя, наверное, уже так…
И, подхватив на руки, как был — в обуви и верхней одежде, понес в комнату.
— Стасик, ты с ума сошел! — отчаянно заверещала, болтая в воздухе ногами, Лена. — Отпусти сейчас же!
Но голос ее был счастливым.
Гордиев узел не нужно было ни развязывать.
Ни разрубать мечом.
Он распался сам!
Не нужно было ничего объяснять.
Оправдываться.
Лукавить…
Вышедшая из зала на шум свекровь заглянула к ним в комнату и, слегка нахмурившись от увиденного, официальным тоном сказала:
— Стасик, Лена, быстро приводите себя в порядок. Успокаивайтесь, и прошу вас на ужин, во время которого будет серьезный семейный совет!
— Сейчас, мы только немного пообщаемся! — попросил Стас. — А то целый месяц не разговаривали!
Лена тоже умоляюще посмотрела на свекровь, словно прося не лишать ее такой долгожданной радости.
Стас, не зная куда девать себя от волнения, осторожно усадил Лену на диван, а сам принялся ходить по комнате.
Потом остановился около святого угла.
Перекрестился, беззвучно шевеля губами.
«Благодарит Господа!» — поняла не сводившая с него влюбленных глаз Лена.
И, достав из нагрудного кармана купленный образ Пресвятой Богородицы, прислонил его к иконе Спаса Нерукотворенного.
— Вот… А это мы положим сюда!
— Ой, «Феодоровская»! — радостно всплеснула руками Лена и слегка капризно посмотрела на Стаса. — Ты что же, выходит давно уже все знал? И даже не позвонил?!
— Не-ет, мне только сейчас, у подъезда отец сказал, — покачал головой Стас. — И даже не сказал, а так, слегка намекнул. Чтобы окончательно не выдавать твою тайну. Вдруг ты сама захотела бы мне ее открыть…
— И открыла бы!
— А тогда, собственно, в чем дело? Почему ты вдруг так удивилась? И спрашиваешь об этом!
— Да потому, что перед этой иконой будущие мамы молятся о благополучных родах!
— Надо же… — удивился Стас. — А я знал только то, что ею благословляли на Царство Михаила Федоровича Романова. И с тех пор она была небесной покровительницей этой династии.
— Тогда почему же ты купил ее?
— Все очень просто — ведь сегодня ее день! И матушка в храме посоветовала приобрести.
Стас умолчал в такой торжественный, как он сердцем чувствовал, момент — что на сдачу…
— Господи! — прошептала Лена.
И ее глаза наполнились слезами.
— Что с тобой? — встревожился Стас. — Тебе же нельзя теперь волноваться!
— Глупый! Да как же ты не понимаешь? — подбегая к иконке и целуя, целуя ее, принялась объяснять Лена. — Ведь это чудо! Самое настоящее чудо! Я узнаю о том, что беременна — именно в день Феодоровской иконы. И больше того — она сразу приходит к нам в дом! Ты даже не представляешь, как успокоил меня этим! Теперь мне ничто, никакой семейный совет не страшен! Слышишь — никакой!!!
— Никар-кой! Никар-ркой! — тут же поддержала ее ворона.
— Ой, вон и Горбуша голос подала! — обрадовалась Лена.
— Может, она и есть уже хочет? — с готовностью спросил Стас.
— Икар! Икар-р-р! — согласилась ворона.
— Сейчас, погоди!
Стас сбегал на кухню и вернулся с целой пригоршней красной икры.
Они вместе, тепло прижимаясь плечом к плечу, принялись кормить ею ворону.
Та деликатно, чтобы не обижать никого, поочередно брала лакомство то у одного, то у другого…
И так продолжалось до тех пор, пока у мамы не лопнуло терпение.
Единственное, на что ее еще хватило, так это не прийти самой.
А послать за детьми Сергея Сергеевича.
Который, с улыбкой понаблюдав за тем, чем занимается молодая семья, деликатно заметил, что Горбуша, кажется, уже наелась, если не сказать больше, и теперь не мешало бы подкрепиться и всем остальным!
Глава четвертая
СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ
1
— Нас — пятеро, — перебила свекровь Лена.
Ужинали, как никогда, тихо-мирно.
Беседуя о чем угодно.
Работе Сергея Сергеевича.
Учебе Стаса.
Предложенном свекровью летнем плане отдыха всей семьей на Канарских островах, который Лена шепотом назвала «летним пленом»…
Выздоровевшей Горбуше, съевшей на радостях ее хозяев всю икру, так что и на стол ничего не осталось подать.
Только не о предстоящем разговоре.
Наконец, когда была допита последняя чашка чая…
И съедена последняя конфета…
Свекровь сказала:
— Ну вот, а теперь давайте поговорим!
Она обвела всех сразу ставшим деловым взглядом и
— Вы хорошо знаете нашу семейную новость. С одной стороны, надо бы радоваться… Леночка не даст мне солгать, я сама говорила ей, что мечтаю иметь одного, а то и двоих внуков: мальчика и девочку. Так?
— Так, — подтвердила Лена.
— Но… вся беда в том, что это было — до нашей консультации у известнейшего окулиста Кривцова…
Стас хмыкнул, услышав такую не подходящую для глазного врача фамилию.
Но промолчал.
— Не вижу ничего смешного! — бросила на него недовольный взгляд мама и продолжила: — Когда он сказал, что Леночке нельзя наклоняться, напрягаться, поднимать ничего даже мало-мальски тяжелого, то есть делать хоть что-то по дому, я смирилась. Леночка мне нравится, лучшей жены — верной, красивой, умной — для сына я не желаю. Да и его любовь к ней для нас с Сергеем Сергеевичем значит очень и очень много. Слава Богу, руки у меня есть, пока жива-здорова, буду помогать вам во всем. А когда Стасик станет большим писателем и разбогатеете — наймете, как теперь говорят, помощницу по хозяйству. Это вообще сейчас престижно и модно…
Никто не возражал, и свекровь повысила голос.
— Даже после того, как профессор заявил, что Леночке категорически противопоказано рожать, иначе она сразу ослепнет, я тоже вынуждена была подчиниться этому горестному обстоятельству. В конце концов, можно взять и чужого ребенка из детского дома…
— Зачем чужого, когда уже есть, то есть, скоро будет свой? — возмутился Стас.
Лена успокаивающе положила ему ладонь на руку и умоляюще показала глазами на свекровь — слушай и не перебивай, она ведь все же твоя мама!
Та, даже не замечая этого, многозначительно помолчала, словно проводя между тем, что сказала и скажет дальше — черту глубиной в пропасть, принялась за самое главное:
— Лена все знала, была, как говорится, в курсе всех дел. И вдруг сегодня выясняется, что она — беременна!
— Мы беременны! — поправил Стас.
— Я серьезно! — нахмурилась мама.
— Я тоже! — с вызовом не уступил Стас.
Собственно, этого и следовало было ожидать.
Готовая к такому развитию событий, его мама решила взять бразды правления в этом доме в свои руки и с металлом в голосе решительно заявила:
— Ну вот что, нас тут четверо, и мы сообща должны решить…
— Нас — пятеро, — перебила свекровь теперь уже Лена.
— Ворона не в счет! — отрезала свекровь. — И уж кому-кому, а тебе со своими вечными шутками, лучше бы сейчас помолчать!
— А я и не о Горбуше! — пожала плечами Лена.
— А о ком же?
— О ребенке!
— Каком ребенке? — накинулась на нее свекровь. — Ведь его же пока нет!
— Почему это нет! Есть! — словно закрывая от любой напасти живущего в ней малыша, бережно положила руки на живот Лена.
— Но ты же сама слышала, как гинеколог сказала, что это пока всего лишь — горошина!
— Какая горошина? Это уже живой, с бьющимся сердцем и, если хотите знать, мыслящий, как и мы, человек! Ну, по размерам пока, конечно, еще человечек…
— Ты хочешь сказать, что он уже — шевелился?! — сразу насторожилась свекровь.
— Нет, разумеется! — вспыхнула Лена. — Всему свое время…
Свекровь, не позволяя никому сказать ни слова, властно посмотрела не нее и — как отрезала:
— Вот за это время ты должна от него избавиться! Всё! Разговор окончен!
2
Стас махнул рукой и …удалился в свою комнату.
Но разговор, как оказалось, только еще начался…
— Нет. Нет. И нет! — низко опустив голову, тихо, но твердо сказала Лена.
И — в подтверждение своей решимости — даже легонько стукнула обоими кулачками по столу.
— То есть, как это — нет?! — изумилась свекровь.
— А вот так — нет и все!
— А о Стасике… о нас ты подумала?
— Да.
Лена подняла глаза и, не столько видя, сколько чувствуя на себе уничтожающий взгляд свекрови, ответила:
— Поэтому, и правда, давайте я лучше уеду!
— Предупреждаю! — подал голос Стас. — Я без нее не останусь.
— И что же ты будешь делать? — насмешливо поинтересовалась у него мама.
— Как что? Тоже возьму билет, соберу вещи, и…
— Нет, — перебила его мать. — Я о том, что ты будешь делать в Покровке — коров пасти? Тебе ведь учиться нужно! И становиться писателем!
— Между прочим, — заметил Стас, — многие великие писатели работали в деревне! И именно там создали то, что мы называем теперь классикой!
Сергей Сергеевич красноречиво показал глазами жене — мол, что я тебе говорил, он уже никак не сможет без Лены.
И та не выдержала:
— Сережа, а ты что молчишь?
— А что я могу сказать? — уже вслух заметил Сергей Сергеевич. — Стас неправ лишь в том, что все те писатели удалялись в деревню уже после учебы и признания!
— Вот! — весомо подняла указательный палец его жена. — Только, пожалуйста, не удаляйся от главной темы! Скажи прямо — ты за аборт или против?
— Прямо, как на консилиуме… — пробормотал Сергей Сергеевич. Машинально одернув рубашку, он стал приподниматься, но вспомнив, что находится дома, сел. И задумчиво произнес: — Что я могу сказать… Мне приходится резать теплые живые тела людей — ради жизни. И поэтому я всегда был против абортов, то есть, когда врач порождает смерть. Какие бы убедительные основания для этого ни были!
— Ты все сказал? — с гневом взглянула на мужа жена.
— Да, — кивнул Сергей Сергеевич.
— А то, что речь идет еще не о человеке, учел?
— Как это не о человеке? — ахнула Лена. — Я ведь вам говорила, что у него уже бьется сердце. Больше того, он слышит сейчас все, что мы тут говорим! И если у нас, действительно, семейный совет, а не военный трибунал, то нужно спрашивать и его мнение!
— Ко-ого?! И вообще, откуда у тебя все эти данные? — набросилась на невестку свекровь.
— Разумеется, не из светских, каким вы привыкли доверять — а из православных книг! — с готовностью ответила Лена.
— Только не нужно и тут приплетать вашего Бога! — морщась, попросила ее свекровь.
— Ох, и надоели мне все эти беспредметно-абстрактные разговоры! — неожиданно возмутился Стас.
И, махнув рукой… удалился в свою комнату.
На лице его матери появилось выражение радости.
С самого начала семейного совета она надеялась на практический ум сына, его умение быстро мыслить и находить единственно верные, самые выгодные для него решения.
И, кажется, не ошиблась в своих расчетах.
Сергей Сергеевич, сам слегка озадаченный поведением сына, молчал.
Не зная, что теперь и сказать…
И тогда всю свою энергию свекровь направила на Лену, которая, слушая ее, все ниже и ниже опускала голову.
Чувство вины переполняло ее.
Давило.
Мешало ровно, без слез, дышать.
Ведь если разобраться, думалось ей, она и только она была причиной всего того, что сейчас происходит в этой, спокойно и мирно жившей до ее появления, семье.
Сергей Сергеевич — молчит.
Стасик и тот бросил…
Оставил одну.
Хотя нет…
Он никогда не делает ничего неспроста!
И не мог так просто отдать ее на растерзание.
Наверняка, молится или что-то срочно придумывает.
Но что…
Что тут можно придумать?!
«Господи, помоги!» — взмолилась она.
И тут в зал ворвался Стас.
— Вот! — явно торжествуя, бросил он на стол несколько только что распечатанных на цветном принтере страниц.
Одни только с текстом.
Другие — с рисунками.
Только теперь Лена поняла, чем все это время занимался ее Стасик: он вошел в интернет, скачал и распечатал все, что ему срочно удалось найти об абортах.
— Что это? — с нескрываемым разочарованием и беспокойством взглянула на сына мама.
— А ты посмотри!
Пожав плечами, она нехотя взяла одну из страниц, бегло пробежала по ней глазами и спросила:
— Ну и что?
— А вот что!
Стас подсел к ней поближе.
И сам, принялся выборочно читать и показывать:
— Вот… известный французский профессор, специалист в области клеточной генетики Парижского Университета Иероним Лежен пишет: «Как все ученые, которые беспристрастно наблюдают биологические явления, я считаю, что человеческое существо начинает свою жизнь с момента оплодотворения. А это значит, что преднамеренное уничтожение зародыша любого — любого, это я уже от себя подчеркиваю! — возраста равносильна убийству человеческого существа!»
— Так вы еще, чего доброго, и в убийцы меня запишете! — через силу усмехнулась свекровь.
— Ты лучше слушай дальше! Никто никуда тебя не записывает, потому что ты просто многого даже не знаешь, — остановил ее Стас. — Это мнение повторяется здесь великими учеными не один раз. А вот эти снимки и результаты исследований говорят, что у зародыша уже в возрасте 18 дней ощутимы удары сердца и начинает действовать обособленная, его собственная система кровообращения. В 50 дней у еще не рожденного ребенка фиксируются мозговые импульсы: маленький человек имеет полностью сформированные внешние и внутренние органы. То есть к двум месяцам у него, хоть он с легкостью поместился бы в скорлупу ореха, есть все: руки, ноги, голова, которую, кстати, раздрабливают, чтобы вытащить при аборте его из тела матери, имеются внутренние органы, мозг, который уже с четвертой недели, а по некоторым данным еще и раньше, обладает самосознанием! Можно даже определить отпечатки его пальцев! Ну, а в три месяца ребенок достигает такого уровня развития, что поворачивает голову, делает различные движения, гримасничает, сжимает кулачок, находит рот и сосет палец! Вот — как на этом снимке! Кстати, он сразу предчувствует угрозу со стороны медицинских инструментов, когда начинается аборт, двигается быстрей и тревожней, сердцебиение учащается со 140 до 200 ударов в минуту, широко раскрывает рот, и мы только не можем слышать его душераздирающего крика… Но увидеть можно. В фильме «Безмолвный крик», где при помощи ультразвуковой киносъемки аборта зафиксированы все эти подробности. Могу через компьютер показать хоть сейчас!
— Нет, только не это! — решительно отказалась свекровь. — А ты, коли такой умный и сообразительный, подскажи, что нам теперь делать? Ведь Лене категорически противопоказано рожать!
— Но еще более категорически нельзя делать аборт! — вместо прямого ответа сказал Стас. — Во-первых, тогда она станет убийцей, и все мы — его соучастниками. А, во-вторых, потом, когда Господь, а я просто уверен в этом, излечит ее глаза — она уже может просто не суметь забеременеть снова, и даже забеременев — родить. Как бы все того уже ни желали! Вот, — показал он еще одну страницу: — Последствия абортов: для матери — большая вероятность летального исхода от прободения матки, ибо, если при аборте начнется кровотечение и под рукой врача не окажется достаточного количества донорской крови — смерть неизбежна, а так же сепсиса, инфарктов…
— То, что касается тяжелейших инфарктов, развившихся во время абортов, подтверждаю, — подал голос Сергей Сергеевич. — У меня в практике были подобные случаи. Несколько молодых, красивых женщин, несмотря на все мои старания, так и не удалось спасти…
— Для детей, — благодарно кивнув ему, продолжил Стас. — Количество мертворожденных детей и преждевременных родов у женщин, сделавших аборты, увеличивается вдвое. Растет число больных, с различными физическими недостатками. Тут есть сноска: в России только 4 процента детей рождаются здоровыми. В этом обвиняют медицину, экологию, но мало кто понимает, что одной из основных причин рождения болезненных, слабых и недоношенных детей являются аборты. Теперь — последствия даже одного аборта для семьи. Это надламывает психическое здоровье женщины и при этом нарушается вся семейная гармония. Вот почему многие семьи вместо того, чтобы им, как предполагалось после избавления от нежелательного ребенка — радоваться и наслаждаться беспроблемной жизнью, сразу перестают быть счастливыми и… распадаются! Ну, а как же мы хотели, если нарушается Божья Заповедь — «Не убий!»?
Стас собрал все страницы в одну стопку и весомо показал их матери.
— Все это так, — согласилась она и тут же возразила: — Но ведь официально же их не запрещают! И делают. Везде! Во всех цивилизованных странах!
— Да, после того, как впервые в мире аборты были узаконены у нас в России ленинским правительством в 1920-м году, — с горечью усмехнулся Стас. — Как говорится, зараза к заразе тут же пристала. Вот тут написано, что нашему примеру вскоре последовали Япония, Швейцария, скандинавские страны — и пошло, и поехало… А до этого, между прочим, в Древней Руси за аборты казнили. И того, кому делали, и кто делал. А в просвещенном девятнадцатом веке женщину отправляли на каторгу.
— Сам Гиппократ, — задумчиво заметил Сергей Сергеевич, — отец современной медицины, призывал своих учеников не делать аборты и включил соответствующий пункт в свою знаменитую клятву.
— Которую, кстати, возможно именно из-за этого пункта запретили большевики! — уточнил Стас.
— И все равно, — не сдавалась его мама. — В чем-то вы меня, конечно, смогли убедить. Но в основном я остаюсь при своем мнении. И ничто, повторяю, кто бы мне что ни говорил — не заставит меня поменять своих убеждений!
Звонок в дверь остановил ее на полуслове.
Она с суеверным страхом оглянулась.
И успокоилась лишь после того, как выскочивший из-за стола Стас не сообщил из прихожей, что это Ангелина Степановна — их соседка с пятого этажа — зашла узнать, не забегал ли к ним ее кот…
3
— Ну как это не переживать! — всхлипнула свекровь.
— Так что же ты ее там держишь? Пригласи скорее зайти! — упрекнула мать сына.
Шепнула Сергею Сергеевичу:
— Некстати, конечно! Но что о нас будут думать люди, тем более в таком элитном доме?
И, поспешив навстречу вошедшей пожилой, очень респектабельной женщине, самым радушным и гостеприимным тоном принялась уговаривать ее посидеть с ними и попить чаю.
Та охотно согласилась.
Приняла из рук хозяйки маленькую старинную чашечку.
С видом знатока одобрительно кивнула.
Затем осмотрелась по сторонам…
И, кажется, осталась менее довольна не самыми дорогими креслами, диваном и стенкой.
Почему-то в этом доме — богатые и известные всей стране — соседи как правило не заходили друг к другу.
У каждого свой круг, куда близко не подпускались чужие, знакомств.
Свои интересы…
Насколько помнили Сергей Сергеевич с супругой, за три года, как они сюда переехали со старой квартиры, эта женщина была здесь впервые.
Первым делом она посетовала на то, что опять сбежал кот.
Он у нее такой непоседа.
Чуть зазеваешься, сразу шмыг из двери — и в чужую!
А там такое натворит…
— Ведь он у меня не простой, а сиамский — еще тех, первых, диких кровей. Сама, если честно, его иногда боюсь… Может, заскочил к вам и теперь ждет, чтобы неожиданно выстрелить? То есть, простите, выскочить? — спросила она.
— Да нет, мы бы сразу заметили! — успокоила ее мама Стаса.
И Лена добавила:
— У нас ведь — Горбуша есть!
— Горбуша это что — домохозяйка?
— Нет, ворона!
— Ну, тогда моего Васьки тут точно нет! — махнула рукой соседка. — Не знаю, как ваша Горбуша, а он бы ее сразу заметил и даже перышек не оставил!
— Не уверен! — с усмешкой подал голос Сергей Сергеевич. — Она у нас в клетке, между прочим, чугунной!
— У-у, вы моего Ваську не знаете! Он бы и клетку открыл! Или прогрыз! — уверенно заявила соседка. — Ну, как говорится, на нет и суда нет. Теперь или соседи позвонят, пожалуются — забирайте его, пока мы не вызвали МЧС, как это уже однажды было, или, когда есть захочет — сам прибежит. Ведь это же — Васька!
— Нехорошо кота человеческим именем называть… — тихо сказала Лена.
И Стас, несмотря на то, что мама делала детям отчаянные знаки не нарушать светских приличий за столом, поддержал ее:
— Да, ведь есть святой Василий Великий, Василий Рязанский Чудотворец и называть так животное — просто неуважение к ним!
Казалось, властная соседка должна была возмутиться.
Но она неожиданно с пониманием отнеслась к этому замечанию.
— Да сама знаю… — призналась она. — У меня ведь зять — генерал-полковник, кстати, большой человек в силовых структурах. Да вы его по телевизору часто видите. А брат его, не поверите, самый что ни на есть смиренный инок, даже — послушник в монастыре. Так вот он то же самое нам говорил. Но мы как-то уже привыкли — Васька да Васька. К тому же на всяких Пушков и Марсиков он просто высокомерно не стал отзываться. Как быть? Вы, Сергей Сергеевич, насколько мне известно, академик. Может, что посоветуете?
— Я даже не знаю, что вам и сказать, это ведь несколько в иной области от того, чем я занимаюсь… — замялся Сергей Сергеевич и с надеждой взглянул на сына: — Стасик, давай, выручай отца!
— А что тут долго думать? — пожал тот плечами. — Насколько я понимаю, нужно что-то созвучное с тем, что уже есть и, учитывая характер вашего кота, значимое. — Василевс! — коротко предложил он и пояснил: — Таким был титул самого Александра Македонского и византийских императоров…
— Какое быстрое и оригинальное решение! — похвалила соседка, но тут же с сомнением поджала губы: — Хотя, насколько мне известно из древней истории, правильно говорить — базилевс!
— А это еще как сказать! — пришла на защиту Стаса Лена. — Раньше принятое сейчас «б» переводили, как «в». То есть библиотека была для наших предков, например, восемнадцатого века — вивлиофика!
— Или Тиберий — Тиверий! — добавил Стас.
— Афины в древности и вовсе произносились, как Атенай!
— Какая образованная молодая семья! — восхитилась соседка. — Чувствуется, что им есть о чем поговорить на понятном обоим языке! И темы для бесед, наверняка, не те, что смотришь в сериалах о молодежи и слышишь теперь от нее на улице!
Она оглядела сидевших за столом, ожидая благодарных и понимающих улыбок, но видя только серьезные лица, сказала:
— Ой, простите, я все о своем, а у вас вижу — что-то случилось?
— Почему это вы так решили? — насторожилась свекровь.
— Да просто сидите, как на поминках…
— Ох, — вздохнула свекровь.
И решив, что такая соседка может стать авторитетным союзником в ее споре, где она явно оставалась в одиночестве, кратко рассказала обо всем происшедшем.
Предусмотрительно умолчав лишь о своей позиции в этом действительно непростом и неоднозначном деле.
Чтобы потом никто не говорил, что она перетянула ее на свою сторону.
И соседка с пониманием тронула ее за руку:
— Да не переживайте вы так!
— Ну как это не переживать! — всхлипнула свекровь.
— А вот так! У меня внучка — ей тоже ведь было запрещено рожать. Язвенный колит. Такие лекарства принимала, что после них, как твердо сказали врачи, однозначно родится урод.
— Ну-ну! — с нетерпением заторопила ее свекровь. — И что дальше?
— Дальше, как и вы, тоже не знали, как быть! Как говорится, слезы, сопли… А тут — как тут Андрюшка. Ну, брат зятя, о котором я вам уже говорила. Как специально приехал на пару дней из монастыря. Документы какие-то оформлять, что ли… В общем, совершенно случайно.
— Случайно ничего не бывает! — вставил Стас.
— Да я и сама это прекрасно понимаю, все-таки жизнь прожила, — кивнула соседка. — Так, к слову пришлось…
— И что же этот брат тестя? — чувствуя, что разговор, кажется, принимает не совсем желательный для нее оборот, упавшим голосом напомнила свекровь.
— Что-что… Он даже объяснять ничего не стал. Ты, говорит, только роди его и сразу вызови батюшку, чтобы он покрестил его. А потом я его сам, вот этим ножом — тут он взял из моего кухонного набора самый большой нож, которым я семгу разделываю, — зарежу! Какая тебе разница — сейчас это врач сделает, или я потом. Зато душа пойдет к Богу, как это и положено для блаженной для него Вечности — крещенной. Вот так и родили…
— И что же, ребенок теперь — урод? — с последней надеждой уточнила свекровь.
— Какое там! — засмеялась соседка. — Глазища — во! Ресницы такие, что бедные девчата вокруг него будут! Ласковый, красивый! А уж умный… Преподаватели, уж на что строгие и требовательные в нашей элитной школе, и то говорят, что он, этот… как его — унтер…
— Вундеркинд! — сразу поняла Лена.
И победно взглянула на свекровь.
На которую после такой ее промашки просто страшно стало смотреть…
4
— Ваше право. Мне не привыкать! — устало кивнула медсестра.
Справедливости ради, нужно сказать, что мама Стаса сумела быстро взять себя в руки.
Потому что буквально столкнувшись в дверях с выходящей, в прихожей появилась — входящая гостья.
Это была та самая медсестра, которую она с Леной видела сегодня в женской консультации.
— У нас сегодня прямо-таки день открытых дверей! — шепнул Лене Стас.
— Ты что разве не понимаешь — Господь их нам посылает! — отозвалась та.
И он виновато вздохнул:
— Понимать-то понимаю, но каждый раз трудно в это поверить!
Приглашенная также к столу оживившейся хозяйкой, которой показалось, что медсестра пришла по поручению врача уговорить-таки, в силу своих служебных обязанностей, Лену прийти завтра утром на аборт, новая гостья равнодушно приняла дорогую чашечку.
Сделав глоток, хотела что-то сказать, но свекровь решила сама прийти к ней на помощь.
— У вас богатый опыт, — с подчеркнутым уважением сказала она и принялась говорить, не позволяя перебить себя: — Помогите же мне убедить моих домашних, что они не правы. Ведь существует масса причин, когда аборт, да, я согласна, при всей его жестокости и бесчеловечности, не только показан, но просто необходим! Например, когда у людей и без того нет средств к существованию, что же это — нищету плодить? Я уж не говорю о тяжелых наследственных болезнях и таких недугах, когда женщина может навсегда подорвать здоровье и стать в тягость другим. Или молодые люди не успели еще закончить учебу, получить профессию, заиметь свое жилье, да хотя бы пожить по-человечески, для себя…
Сказав все, что хотела, причем не только медсестре, но и Сергею Сергеевичу, детям, то есть убивая одним выстрелом двух зайцев, свекровь устремила свой требовательный взгляд на гостью.
— У вас все? — терпеливо спросила та, отставляя недопитую чашку.
— Да-а, — с некоторым недоумением — неужели опять ошиблась? — протянула свекровь.
— Ну тогда я вот что скажу...
Медсестра немного подумала, словно выбирая в своей памяти самое подходящее для данного случая, и для начала призналась:
— Там, в кабинете, я вынуждена была молчать, и так на волоске вишу. А сказать есть что. У меня действительно богатый в этом отношении опыт. Более тридцати лет я борюсь за жизнь каждого приговоренного к смерти в утробе матери ребенка… Честно говоря, искупаю этим, если его, конечно, можно хоть чем-то искупить в жизни, свой давний грех…
И теперь сама не давая хозяйке перебить себя, она продолжила:
— И вам я хотела много сказать. Но думаю, вместо долгих слов лучше привести один лишь короткий, дабы не утомлять вас, да и я устала за день — пример. Однажды на большой всемирной конференции, где известнейшие, знаменитые врачи делилось опытом в проведении абортов, на кафедру вышел один человек. Я не помню его фамилии. Да и какая разница? Главное, что это был человек с большой буквы. Он предложил своим коллегам дать свое заключение в следующей ситуации. Средневековье, когда не было тех средств, которые помогают в экстренных случаях спасти жизнь пациентам. Семья — около десяти человек. У одного из родителей тяжелая степень сифилиса, у другого — острый туберкулез. Все дети больные. Страшная нищета. И вот мать снова беременеет. Как быть? Рожать, или…
— Хм-мм! — задумался вслух, качая головой Сергей Сергеевич. — Случай, действительно, неординарный и на редкость показательный. И какое было окончательное мнение тех врачей?
— Все до одного высказались за аборт.
Медсестра помолчала и добавила:
— И тогда выступающий сказал: «Тем не менее, мать не стала прерывать беременность. И на свет появился… Иоганн Себастьян Бах!»
Фамилия великого музыканта прозвучала в зале, словно выстрел.
— Помнишь, мы ходили с тобой на концерт его органной музыки, и ты не то чтобы прослезилась, как во время романсов Галины Каревой, или плакала, как после симфонии Бетховена — а просто рыдала? — напомнил жене Сергей Сергеевич.
Но та лишь отмахнулась от него и с гневом сказала медсестре:
— Так вот оно что… Я думала, что вы пришли, чтобы была выполнена рекомендация профессора, и Лена осталась зрячей. А вы… вы… Завтра же пойду с жалобой к вашему руководству!
— Ваше право. Мне не привыкать! — устало кивнула медсестра, улыбнулась Лене со Стасом, поклонилась Сергею Сергеевичу. – Свой долг я выполнила. И желаю вам, не смотря ни на что, тоже остаться людьми с большой буквы. И помнить, что какая бы нищета ни была, какие бы ни были противопоказания, желания пожить в свое удовольствие, доучиться и так далее, и тому подобное — сотни отговорок, а Господь никого еще не оставил, кто оставался верным ему до конца. И наоборот — после аборта желавшие пожить еще хоть немного для себя семьи неминуемо разрушаются, учеба почему-то оказывается бесполезной, люди еще больше заболевают, а то и вовсе лишаются жизни. И если честно, беспристрастно разобраться — то ни одну семейную пару ни в какие времена аборт не сделал счастливой! А вот несчастнее — да!
Сергей Сергеевич проводил, как он, с уважением высказался, коллегу до двери.
Щелкнул замок.
И в зале воцарилось гнетущая тишина.
Которую прервала свекровь.
— Единственное, в чем она права, — сказала она, — так это, что всем нам пора идти спать. Завтра договорим!
Не сумев совладать сразу со всеми, она решила применить действенную во многих случаях тактику «разделяй и властвуй».
Сегодня поговорить с мужем, который больше всего на свете не любил, когда у них напрягались отношения.
Затем завтра днем — с Леной.
Надавливая на то, что она может перечеркнуть жизнь ее любимому Стасику.
И, наконец, под видом прогулки по магазинам зайти на работу к сыну и, возвращаясь с ним домой, побеседовать о том, что надо поберечь Лену. Сначала вылечить, ведь на этом Кривцове — и правда, не совсем подходящая фамилия для врача! — свет клином не сошелся. Отец провезет ее по всей Европе, надо — в Америку заедут и поправят лазерами и всем чем можно сетчатку. А уж потом, пожалуйста, можно беременеть и рожать!
После такой подготовительной работы вечером, договорившись не впускать больше никого в дом, — хватит, от этих гостей один только вред! — пока они не примут нужного решения, снова собрать семейный совет.
И довести задуманное до логического конца.
План, по мнению свекрови, был безупречным.
Она уже собралась пожелать всем доброй ночи…
Как вдруг снова раздался звонок.
Только уже не в дверь, а — домашнего телефона.
— Неужели в клинике что-то случилось? У меня как раз там тяжелый случай… — забеспокоился Сергей Сергеевич.
— У тебя всегда тяжелые случаи, и еще ни разу на моей памяти не было легкого! — проворчала свекровь.
— Ничего не поделаешь — кардиология! — развел руками Сергей Сергеевич.
Он взял трубку, как всегда, деловым тоном сказал: «Теплов слушает» и неожиданно заулыбался:
— Мама? Ты?!
— Бабушка! Папина мама — наш человек! — шепотом объяснил Лена Стас, показывая большой палец.
— Как ты себя чувствуешь? — забыв даже поздороваться, снова тоном врача, только с особенными сыновними нотками, первым делом принялся расспрашивать Сергей Сергеевич.
Но, судя по всему, его мама тоже сразу спросила о том, что больше всего заботило ее, и он тут же стал отнекиваться:
— Нет-нет, у нас все в порядке! Чай попили. Скоро ложимся спать. А вот ты почему не спишь? У вас ведь давно уже за полночь… Что?! Сидишь в вагоне? И уже даже едешь?!
— Этого нам еще только не хватало! — чуть слышно простонала свекровь.
Не став дожидаться окончания телефонного разговора, она жестом показала мужу, что передает привет своей свекрови.
И сама отправилась спать.
На этом семейный совет, как она прекрасно понимала, окончательно и бесповоротно был закончен…
5
— Надо же… — с уважением покачала головой Лена.
— Вся беда в том, что профессор, врач гинеколог и, прости, твоя мама подошли ко всему этому — без Бога! — сказала Лена, заходя со Стасом в их комнату. — А даже страшно не то, что сказать, но даже подумать — с кем!
— Да… согласился Стас. — А мы, насколько могли — с Богом. Особенно, эта медсестра! В ней даже что-то монашеское есть, правда?
— Я тоже это заметила, — подтвердила Лена. — Может, выйдет на пенсию и действительно уйдет в монастырь?
— Здравствуйте! Кар-р! Кар-р-р! — радостно встретила их истосковавшаяся в одиночестве Горбуша.
— Привет! — кивнул ей Стас и с сожалением заметил: — И чего бабушка сразу не позвонила? Тогда бы и всего этого разговора не было! Только время даром потеряли!
— Вовсе не даром! И хорошо, что не сразу! — возразила Лена. — Ведь он же в первую очередь был нужен для твоей мамы ! Мы-то, домашние, для нее не авторитет. Сам Господь сказал, что не бывает пророка в чести в своем отечестве. А тут, словно по заказу, приходят другие люди и начинают открывать на многое ей глаза. В том числе и на духовное. Там дальше, глядишь, ниточка и к самому главному потянется…
— Честно говоря, я, хоть и написал балладу на эту тему — бр-рр! — не знал всех этих подробностей!
— Да и я уже на грани была, — призналась Лена. — С одной стороны, твоя мама безусловно не права. А с другой — заботясь о нас — права безусловно… Так ведь, в конце концов, и на своем настоять можно!
— Ну, теперь уже бабушка не даст! Она у нас знаешь какая? — Стас помедлил, подыскивая нужное сравнение. — Кремень!
— Кар-ремень! Кар-р-ремень! — подхватила Горбуша.
— Точно, — выпуская ее из клетки, похвалил Стас. — Вот такими, наверное, были во всем, что касается веры, наши предки. Да приедет — сама увидишь!
— Да я и так уже, как по лучикам от солнца это заметила, — улыбнулась Лена. — И глядя на тебя. И на твоего папу. Он очень многое перенял от нее. Причем, самое главное, что только есть в нашей вере — любовь! Она у него — ну просто во всем проявляется! Только одного не понимаю. Если твоя бабушка такая — то почему тогда она не крестила тебя в детстве?
— Время было такое… — пожал плечами Стас. — Наверное, не хотела папу подводить. Ведь тогда у него за это могли быть серьезные неприятности.
— Ах, Стасик! — не удержалась от восторженного порыва Лена. — В какое же счастливое время мы живем! За веру не расстреливают, не сажают в тюрьмы, не отправляют в психушки. Храмы открыты. Православная литература — есть даже в светских магазинах. Разумеется, если это не псевдодуховные книги, издающиеся без ведома Церкви! Никто никого за крещение детей, венчания, панихиды по усопшим не увольняет с работы!
— Скорее наоборот, повышают в должности! — усмехнулся Стас и посерьезнел. — Но тут, как у любого меча — две стороны. Теперь многие принимают святое крещение, даже не задумываясь над тем, что делают. А так: одни из-за моды. Другие, потому что — а чем это мы хуже остальных? Третьи, я имею в виду чиновников, видя по телевизору, что руководители страны выстаивают службы, крестятся, ездят по монастырям, начинают напоказ выставлять свое благочестие. А ведь когда нет знаний и искренности, а одно лицемерие и тонкий расчет — то при первом удобном случае такие отпадут от веры и даже сами начнут гнать ее. Как это, собственно, и случилось в 1917-м… История-то все время повторяется! И в самом маленьком, и в великом!
Стас обнял Лену и шепнул ей на ухо:
— Кстати, о самом маленьком! Как мы с тобой назовем-то его?
— Ну, если это будет он, то, конечно же, Тихоном!
— В честь отца Тихона? Отлично придумано. Принимается единогласно! А… если она?
— Тогда — Тихоней! — засмеялась Лена и осеклась на полуслове. — Ой, Стасик… А что, если я и правду ослепну? Как же нам жить тогда?
— Ты что — моего папу и свою медсестру плохо слышала? — с нарочитой грубоватостью остановил ее Стас. — Мы ведь покажем тебя лучшим специалистам! Времени, чтобы подлечить твою сетчатку, еще более чем достаточно. Средств и связей — тоже! И потом, ты что забыла про мужчину, который вылечился от гангрены? Про министра Соколова, чудом вставшего с кресла-каталки, несмотря на полный паралич ног? Про чудеса с другими паломниками? Да и даже, если допустить самое нежелательное — все равно Господь не оставит нас! Главное, чтобы мы не оставили Его! Завтра же утром — идем в храм. Поблагодарим Его за то, что он даровал нам возможность иметь ребенка! Знаешь сколько людей, по статистике, вообще лишены ее? За то, что помог сегодня раз и навсегда отстоять право на его жизнь! И вообще — за все и за вся!
Он помолчал и, кивая на полку с научными и художественными книгами по древней истории, добавил:
— Раньше, в той же Византии Патриарх благословлял, осеняя крестным знамением, чрево забеременевших императриц. Без этого будущие наследники не имели, как теперь принято говорить, легитимной основы для власти. Ну, мы с тобой не императоры. Поэтому просто помолимся напрямую Богу и, если удастся, попросим у батюшки благословения!
Зевнув, Стас достал из кармана полученный сегодня в подарок денарий Нерона и небрежно бросил его на стол.
— Ты что? — ахнула Лена. — Горбуша ведь стащит!
— А-а! Такой не жалко, — только и махнул рукой Стас. — Мало того, что он весь истерт чуть ли не до дыр, так и почти ничего не стоит! Как говорится, ненужная в хозяйстве вещь! И держать, вроде бы, незачем и выбросить жалко! Все-таки абсолютно подлинная, в отличие от многих золотых и в отличной сохранности серебряных — античная монета.
Лена, погрозив сразу насторожившейся Горбуше кулачком, взяла монету и прочитала круговую надпись:
— «NERO CAESAR AVGUSTUS». Это что — Нерон?
— Он самый! Судя по каталогам, 64-65 годы первого века.
— Надо же… — с уважением покачала головой Лена. — Представляешь? Этот денарий ходил в то самое время, когда по земле шла апостольская проповедь. Жило самое первое и начиналось второе поколение христиан. Когда принявшие веру в Христа люди больше всего в жизни боялись запятнать грехом светлые крещальные одежды. То есть, в святое время! Быть может его держали в руках те, кого превратил в 64-м году этот Нерон в своих садах в пылающие факелы. Или, по крайней мере, видевшие этих святых мучеников люди! И потом он просто напрямую универсальным образом подходит для твоего… для нашего романа!
— Постой-постой! — остановил ее Стас. — А ведь, кажется, ты права…
Он взял денарий из руки жены и наклонился над схемой, бормоча:
— Только вот куда бы теперь положить его? Ведь он действительно мог быть в любом из этих нужных нам мест!
— А ты перекладывай его время от времени туда, где в это время находятся Апостол, Юний, Элия, Ахилл… — посоветовала Лена.
Стас с изумлением посмотрел на нее:
— Слушай… А ведь это идея! Где же ты раньше была?
— В Покровском!
— Да нет, я серьезно!
Стас оглянулся на просиявшую от радости, что хоть чем-то могла помочь своему любимому, Лену:
— Я искал повсюду, в клубе нумизматов, в своем и других антикварных магазинах… платил бешеные деньги за монеты… закрывал глаза на то, что многие из них не соответствуют времени романа, и только лишь подходят по месту описываемых, точнее, увы, обдумываемых пока событий. До сих пор не могу найти монету греческого города Патры, где как раз в это самое время был казнен апостол Андрей Первозванный и где запланирована финальная сцена книги. А тут вот — пожалуйста! Этой монетой мог быть именно этот денарий! Можно сказать — универсальная вещь! Как говорится, на все случаи жизни!
Сняв стекло, Стас уже бережно положил денарий на то место, где он был отчеканен — на короткое слово «Рим», и с неожиданным воодушевлением сказал:
— Последнее время я говорил тебе все про Юния да про Элию… Давай-ка, я еще немного расскажу тебе про апостола, а потом посмотрим, что делал в это время находившийся совсем рядом с Нероном — Ахилл?
— Как! Прямо сейчас? — обрадовалась Лена, но тут же с тревогой взглянула на Стаса: — Но ведь ты же устал! Учеба, работа. Этот… семейный совет!
— Ничего страшного! — успокоил ее Стас. — Для меня это — лучший отдых. К тому же, я все равно не смогу сейчас остановиться. Благодаря придуманной тобой схеме меня так и тянет в то давнее время!
Он немного помолчал и, слегка прикрыв глаза, начал:
— Значит, так… В то время, когда Элия, наконец, встретилась с Юнием. И не столько он не узнал ее, сколько она его, так разительно он изменился после долгого общения с Апостолом…
— Погоди! — спохватилась Лена и умоляюще посмотрела на Стаса. — Я сейчас… Одну минутку!
Она привычно включила диктофон и, сделав вид, что не расслышала то, что уже было произнесено, попросила:
— Так что ты сказал? Повтори, пожалуйста, еще раз…
Стас охотно повторил — фраза прочно отпечаталась в его памяти, хотя он даже и не заметил этого.
И принялся рассказывать про Ахилла, сенатора Мурену, императора Нерона…
Он говорил час…
Второй…
Готов был не умолкать до утра.
Но тут усталость одолела не его, а… Лену!
Глаза ее, как она ни боролась с тяжелыми ресницами, наконец закрылись.
Диктофон выпал из руки.
И Стасу ничего не оставалось делать, как самому выключить его.
Предусмотрительно положить под подушку, чтобы Лена решила, что это она перед тем, как уснуть, успела спрятать свою звуковую пишущую машинку.
Затем уложить жену поудобнее на диван.
Накрыть одеялом.
И бережно, совсем невесомым движением, погладить по голове…
6
Скучающее лицо Нерона оживилось…
Дорога шла по-над южным берегом Эвксинского Понта.
Многочисленные ученики старались держаться поближе к учителю, который неторопливо рассказывал на ходу, сколько вот таких дорог, только в далекой знойной Палестине, пришлось исходить Спасителю и в каких условиях жить, неся людям Благую Весть о приблизившемся Божием царствии.
Наконец впереди показался небольшой поселок.
Не доходя до него нескольких стадиев, группа остановилась.
Харон с несколькими учениками первым делом вошел в стоящую на перекрестке дорог хижину и вскоре появился, вынося из нее треножник, деревянные изображения богов, глиняные скульптурки...
— Что они делают? Это же — кумирня! — в ужасе воскликнул Юний.
— Вон уже и жители бегут защищать своих богов! — нахмурился Янус, показывая рукой на людей, с дубинами и кольями, а кто и боевыми мечами высыпавших из деревни. — Как бы и нам с тобой не попало за такие их дела! Может, пока не поздно, отойдем в сторону, а?
Юний согласно кивнул.
Но тут кто-то из местных узнал апостола, и радостно закричал остальным, что это тот самый целитель, что несколько лет назад исцелил его.
Вскоре вся деревня окружила апостола, ведя к нему больных, хромых, увечных, слепых...
Привели к нему и однорукого бесноватого, которого с трудом удерживало несколько крепких мужчин.
— Горе нам! Горе!.. — вопил он диким голосом. — Ученик Галилеянина снова пришел мучить нас!..
Святой апостол, выполняя мольбы бедных крестьян-поморов, помолился и, возлагая на больных руки, прямо на глазах изумленного Юния исцелил их.
Да-да, он точно видел это – здесь не было никакого обмана!
Бесноватый, после того, как и над ним помолился апостол, тоже неожиданно успокоился, попросил держащих мужчин освободить его и стал оглядываться вокруг себя осмысленными глазами.
Тем временем Харон с учениками подошел к апостолу и сообщил, что в ближайшем жилище этого селения у них все готово к началу Богослужения. Апостол поблагодарил его и с несколькими учениками неспешно удалился в эту хижину.
Теон бросился было за ними следом, но дорогу ему преградил Харон:
— А ты куда?
— С вами!
— Туда нельзя!
— Но почему?
— Там — вечеря любви, служба Богу. В ней могут участвовать только верные!
— А что нужно сделать, чтобы тоже стать верными?
— Покаяться! И — креститься!
Теон с друзьями-фракийцами с нетерпением дождались, когда окончится служба. И, как только апостол появился из превращенной в Божий храм хижины, бросился ему прямо в ноги:
— Крести меня, учитель!
— И меня! И меня!.. — умоляюще стали просить остальные фракийцы.
— А ты? — спросил Юния Янус. — Тоже не хочешь вместе с ними?
— С чего бы? — усмехнулся тот, но, впрочем, наблюдал за происходящим с неподдельным интересом. — Хотя... любопытно было бы посмотреть, как это у них делается!
Крещение проходило прямо во впадающей в безбрежное море реке.
Теон вышел из нее радостным.
Вид у него был, словно у человека, не понимающего, что с ним происходит. Он глядел вокруг счастливыми глазами и вдруг вместе с остальными только что крещенными фракийцами начал говорить на чистом элллинском, иудейском и других — незнакомых даже Янусу языках...
— Слушай, а может, в этой реке — вино? — недоуменно прошептал Юний, почерпнул пригоршней воду из реки и недоуменно уставился на друга. — Вода как вода! Почему же они все тогда, словно пьяные? Теон, что это с тобой?
— Со мной — ничего... только неслыханное блаженство, счастье! Дай я обниму тебя, брат мой! — порывисто обнял он Юния и, глядя ему прямо в глаза, неожиданно сказал: — Ты придешь! Ты обязательно придешь к своему Отцу!
Юний недоверчиво оглядывая учеников, случайно встретился глазами с апостолом, и тот с улыбкой объяснил ему:
— Это — действие благодати! Блажен Теон и все мы, сподобившиеся принять святое крещение именно сейчас, когда ее действие столь сильно, что отчетливо ощущается нами. Наступят времена, когда люди почти не будут чувствовать ее, и потому нам сейчас особенно нужно беречь ее в себе!
После крещения прямо на берегу моря ученики развели костер.
На месте прежней кумирни воздвигли большой крест.
— Радуйся, всечестной Крест, устроенный для спасения людей! Радуйся, победоносный крест, сокрушитель силы демонской! — провозгласил апостол.
Ученики, оттесняя поморов, тут же обступили его.
Янус с Юнием уже без опаски снова подошли поближе.
— Ты — наш учитель! — слышались восторженные голоса.
— Ты — был призван Самим Христом!
— Ты — свят!
— Свят один Бог! — строго остановил эти хвалебные эти речи апостол и вдруг с улыбкой спросил: — А знаете, кто был самым первым благовестником, посланным Спасителем на проповедь?
— Ты? — наперебой закричали люди.
— Петр?
— Павел?
— Нет?..
— Тогда кто же?!
Апостол жестом подозвал бывшего бесноватого однорукого мужчину и усадил его рядом с собой.
— Однажды мы пришли с Наставником в Гадаринскую область… — не спеша начал он и рассказал евангельскую историю об исцелении бесноватого[23]
Закончив ее, он обвел взглядом, преисполненным милосердия и любовью, всех без единого исключения окружавших его людей, продолжил:
— …И когда, исцелив этого бесноватого, Христос вошел в лодку, потому что народ страны Гадаринской просил отойти Его от их пределов, исцеленный принялся умолять взять его с Собой. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь, и как помиловал тебя! И пошел этот бывший бесноватый, и начал проповедовать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус, и все дивились. Так что вот кто был первым проповедником!
Пока апостол говорил, мужчины поселка принесли рыбацкие сети — старые, латаные-перелатаные, как и вся их жизнь, и попросили благословить их наловить для дорогих гостей рыбы.
Получив благословение, рыбаки сели в лодки, и к апостолу один за другим стали подступать просители.
Дождался, наконец, своей очереди, и купец Маний.
— Чего тебе надобно? — спросил его, как и всех, апостол.
— Я… — немного робея, ответил тот: — Хочу стать богатым. Очень… очень богатым!
— Что ж, иди со мной, и я приведу тебя к такому богатству, которое не ветшает, не ржавеет… — охотно кивнул апостол.
— К золоту?! — радостно восклицает Маний.
— …и которое не могут, подкопав, украсть воры! — не слушая его, докончил апостол.
— Что же это за богатство, которое не могут похитить воры? — изумился Маний и без долгих раздумий согласился идти с апостолом, к которому подходили все новые и новые люди.
А он, отвечая им, вспоминал что-то далекое, очень дорогое для себя, похожее на то, что делалось сейчас на лодках, и смотрел, как забрасывают в море старенькие сети бедные рыбаки…
***
…В то же самое время из другого — Средиземного, или как называли его в древности — Внутреннего или Нашего моря — появлялись уже другие — позолоченные, из пурпурных и красных веревок сети.
На виду императора Нерона их вытаскивали роскошно разодетые императорские рабы.
Рыбы было совсем не много, но на помощь им бросились, чтобы показать свое рвение, несколько всадников — каждый с золотыми кольцом на указательном пальце, в тоге с узкой красной полоской и даже сенаторы.
Сам император возлежал на прекрасном ложе, под пологом.
Вокруг него стояли угрюмые германцы-телохранители, солдаты преторианской гвардии и разномастная — от вольноотпущенников до наместников провинций — ближайшая свита.
На почтительном отдалении от всего этого находился Ахилл. Он во все глаза смотрел на императора, прижимая к груди послание Совета Синопы, и прислушивался к разговорам вокруг.
Римляне нарочито громко, чтобы слышал благосклонно внимающий им Нерон, восхваляли его.
Но при этом приглушенным шепотом говорили друг другу совершенно противоположное.
— О! Троянский герой? — раздался вдруг над самым ухом Ахилла знакомый голос. — Как там тебя…
Ахилл недоуменно повернул голову и к своему удивлению увидел стоящего рядом сенатора Мурену.
— Ахилл!.. — с вежливым поклоном напомнил он.
— Верно — Ахилл! Я помню, что ты назван в честь героя Троянской войны, но какого именно — хоть убей! — позабыл! Рад тебя видеть, рад!
— Я тоже! Вдвойне! Втройне, клянусь Юпитером!
— Давно в Неаполе?
— Только что прибыл…
— А я уже неделю как здесь! Хожу в героях. Как же — бывший противник Агриппины! Кстати, надеюсь, ты не потерял в дороге послание?
— Как можно? Что ты? Вот оно!
— Очень хорошо! А главное — вовремя! Цезарю сейчас как никогда нужны хорошие новости! Погоди минутку…
Мурена отошел к важному сенатору и стал что-то говорить ему, показывая глазами на Ахилла.
Тот понимающе закивал и быстрыми шагами направился к императору.
Вернувшись, Мурена коротко сказал:
— Как только будет удобный момент, тебя сразу же представят цезарю!
— Хвала богам! Да не знает твое благополучие и счастье — границ! — не знал, как и благодарить сенатора, Ахилл и спросил: — А кто это?
— Кто?
— Ну, тот, с кем ты сейчас разговаривал!
— Согласно республиканским законам, высшее государственное лицо — консул! А на деле — одна лишь броская вывеска. Однажды он имел неосторожность сказать несколько слов против налогового проекта цезаря и теперь не знает, как загладить свою вину. Я бы и помог ему, да как? Казна полупуста. Надежды на огромный клад тирской царицы Дидоны не оправдались… Я предложил ему кое-что, но все это, хоть и одобрено цезарем, лишь полумеры… А надо бы нечто такое… — Мурена пошевелил пальцами, словно игрок, перебирающий кости перед решающим броском… — Такое, чтобы…
— А это кто? — осторожно перебил его Ахилл. — С красивым гребнем на шлеме?
— О-о! Это сам префект претория, то есть, личной гвардии императора — Афраний Бурр!
— А рядом с ним?
— Это — бери еще выше! Учитель цезаря — Сенека. Философ по мысли, купец по делам! Да… Если бы не эти двое, нашего цезаря никто бы уже не смог удержать!..
— А кто во-он тот, который все время шутит, военный?
— Легат Веспасиан. Так — ничего любопытного… Бывший погонщик мулов!
— А это — императрица? — показал глазами Ахилл на красивую, в самой роскошной одежде, женщину.
— Нет, императрица, дочь прежнего, божественного императора Клавдия — Октавия осталась в Риме. А это — Поппея!
Сенатор произнес имя Поппеи так весомо, что Ахиллу сразу стало понятно, что красивая женщина — неофициальная императрица.
— А вон, видишь, худенькая, в розовой тунике? Это — Акта, первая любовь цезаря. Ее привезли в Рим рабыней, но вскоре сделали вольноотпущенницей. Нерон души в ней не чаял, хотел даже жениться, но Агриппина не дала. Несмотра на то, что Акте составили родословную, будто она из рода пергамских царей! Цезарь не стал бороться за свою любовь или просто разлюбил ее… Теперь у Акты только роскошные виллы в Италии и Сардинии, свои рабы… А Нерону затмила сердце Поппея!
Ахилл во все глаза смотрел на Акту, на Поппею, на цезаря…
— Хвала богам, — с чувством сказал он, — здесь говорят о цезаре совершенно без опаски быть преданным суду за нарушение закона об оскорблении императорского величия. А в провинции меня чуть было не наказали за это!
— У тебя были еще приключения? — с удивлением посмотрел на него Мурена.
— Ничего похожего на то, что мы испытали на «Палладе»! Просто один меняла в Эфесе придрался к моим словам: «Что за рожу ты даешь мне на своей монете?». Оказалось — это был портрет Нерона… Благо, я догадался сказать, что если в Риме возобновят действие закона об оскорблении величества, то я сам подам донос на весь Эфес за то, что они так изобразили римского императора!
— Что? Как ты сказал? — неожиданно заинтересовавшись, вцепился жесткими пальцами в локоть Ахилла Мурена. — Ну-ка, повтори!
— Портрет… императора… — не понимая, в чем дело, растерянно перечислил тот. — Если возобновит действие закона…
— Вот оно! — торжествуя, воскликнул сенатор. — Слушай, мальчик, ты, кажется, дарован мне богами для того, чтобы приносить удачу! Во всяком случае, уже второй раз ты выручаешь меня.
— Я? Тебя?
— Да, первый раз, правда, спасая свою шкуру от пиратов. А теперь — даже сам не подозревая этого! Если возобновят действие закона… Прекрасно! Прекрасно! Только не если, а — когда! — знакомо пошевелил пальцами Мурена. — Теперь я знаю, что делать!
Он снова направился к консулу, принялся что-то ему говорить.
Объяснять.
Доказывать.
Тот сначала отрицательно и даже с возмущением стал качать головой, потом, понемногу соображая, задумался и, наконец, начал часто-часто обрадованно кивать.
Заинтересовавшийся всем этим Ахилл с нетерпением дожидался Мурену, чтобы расспросить, в чем же заключается его помощь.
Как вдруг к нему подошел человек в красной одежде.
Шевеля губами, чтобы лучше запомнить, он уточнил его имя, наличие римского гражданства, город, откуда прибыл, и приказал следовать за ним.
Человек в красной одежде вел Ахилла мимо всадников и сенаторов — дальше преторианцев, дальше свиты.
Он остановился прямо перед пологом и сообщил на ухо императору, все, что только узнал об Ахилле.
Скучающее лицо Нерона оживилось.
— Номенклатор сообщил мне, что ты прибыл сюда из Синопы? — приветливо спросил он.
— Да, цезарь! — преклоняя колени, дрогнувшим от волнения голосом ответил Ахилл.
— С посланием?
— О, да! — протянул свиток папируса Ахилл.
Человек в красном взял его из рук синопца и передал императору.
Нерон поднес к глазам лорнет с огромным изумрудом.
Изучил сначала Ахилла.
Потом — послание…
Взгляд его привычно скользил по строчкам и вдруг остановился на имени матери.
Рука с лорнетом невольно опустилась.
Ближайшее окружение почтительно смолкло.
Еще бы!
Император погрузился в раздумья.
Но это были не размышления о государственных делах, а воспоминания.
Только они, в отличие от спокойных и величественных воспоминаний апостола, были, суетны, лихорадочны, трусливы…
…Без малого пять лет назад, когда ему шел семнадцатый год, было объявлено о кончине императора Клавдия.. На ступенях дворца его приветствовали императором, на носилках отнесли в лагерь преторианцев, оттуда, после его обращения к солдатам, — в сенат, а из сената он вышел, осыпанный бесчисленными почестями…
…Матери он доверил все свои общественные и частные дела, и в первый же день правления назначил трибуну телохранителей пароль: «Лучшая мать»…
Он дал ей всё, что только мог дать: на монетах ее изображение стояло рядом с его профилем… греческие города Малой Азии воздавали ей божеские почести, сооружали памятники, ставили статуи в ее честь.
Агриппина давала аудиенции иностранным послам, посылала письменные приказания правителям провинций и подвластным Риму Царям.
Когда он, Нерон, должен был являться официально на публике, она всегда сопровождала его, бывало, что ее несли в носилках, а он, император, шел подле пешком в ее свите.
«Чего ей не хватало еще?..» — поморщился Нерон.
Сенаторы, и те были созываемы на заседания во дворце, так как Агриппина не могла являться в курию, и из другой комнаты, отделенной только занавесью, она слушала их совещания…
Но ей, помимо всего этого, хотелось властвовать над сыном, а он не мог позволить ей этого…
Однажды, в порыве гнева, она стала грозить, что раскроет перед народом преступления, которыми проложила сыну дорогу к престолу, и сказала, что истинный и законный наследник отцовской власти — Британник, которому шел тогда четырнадцатый год…
Британника вскоре удалось отравить.
Яд Лукусты сделал свое дело прямо за императорским столом…
Обедавшее общество несколько минут смотрело в оцепенении на это ужасное происшествие, но он сказал, что смерть Британника произошла от падучей болезни, и приказал продолжать пир…
После того как Агриппина не дала ему развестить с Октавией, чтобы жениться на Поппее, и когда сама Поппея сообщила, что Агриппина хочет лишить его жизни, он решился на крайние меры…
Притворясь почтительным и любящим сыном, он пригласил мать в Байи и заманил на великолепный корабль, который был построен так, что часть его должна была отвалиться и раздавить свинцовым потолком или утопить Агриппину.
Он так нежно обнимал ее, сажая на корабль…
Но план не удался.
Агриппина получила лишь легкую рану, и подплывшая лодка перевезла ее на берег, откуда она перебралась на соседнюю виллу…
О, это была ужасная ночь!
Нерон был в отчаянии.
Помог только случай.
У посланца Агриппины, который примчался сообщить, что императрица жива, был найден под одеждой нож. Тут же было сообщено, что он подослан убить Нерона, а на виллу отправлены надежные люди…
Получив удар палкой по голове, Агриппина раскрыла тело перед мечом центуриона и сказала: «Вонзай сюда, откуда я породила его!».
…Мучимый совестью, он уехал сюда, в Неаполь, откуда послал сенату составленное Сенекой письмо, в котором говорилось, что Агриппина организовала заговор, чтобы убить его, и когда покушение не удалось, лишила себя жизни. Выслушав это письмо, сенат постановил, что во всех храмах должно быть принесено благодарение богам за спасение императора.
И вот, наконец, последовали исполненные преданности ему послания из провинций.
Теперь можно было и возвращаться в Рим…
Уже не задерживаясь больше, император дочитал послание до конца и с ласковой улыбкой попросил Ахилла передать его благодарность жителям Синопы и всего Понта за благонадежность и горячую любовь к своему цезарю.
— Благодарю!.. Благодарим!.. Обязательно передам! — сбивчиво пообещал Ахилл и, волнуясь еще больше, добавил: — У меня к тебе есть и личная просьба, цезарь!
— Ты что?! — тут же обжег его негодующий шепот номенклатора. — Немедленно убирайся отсюда! Или ты не знаешь, что цезарь, даже в урочное время получив жалобу, отвечает на нее только на следующий день, и исключительно в письменном виде!..
Ахилл, видя перед собой вопрошающие глаза Нерона, понимал, что у него, а значит, и у отца, есть шанс сейчас, немедленно, решить это дело, но слова номенклатора, выхваченный боковым взором сенатор Мурена, который всем своим видом говорил: «Ты что, с ума сошел?!» — заставили его, низко кланяясь, отойти назад. За ближайшую свиту… за преторианцев… за толпу сенаторов и всадников. Тем более что к императору подошел консул и с деловым видом начал что-то почтительно предлагать ему.
— Цезарь, а не пора ли нам возобновить закон об оскорблении императорского величества?.. Это даст казне немалый доход… — услышал Ахилл голос консула и ответ Нерона:
— Да-да, ты прав! Это хорошо и главное вовремя придумано! Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось! А что мне нужно, ты знаешь сам!
Пока Ахилл приходил в себя, консул закончил свой разговор с императором и направился к сенатору Мурене.
И снова Ахилл оказался невольным свидетелем чужой беседы.
— Цезарь остался доволен твоим предложением! — говорил сенатору консул.
— Моим? — недоверчиво уточнил тот.
— Ну, нашим! Да, я так и сказал ему — нашим! Теперь нам нужны честолюбивые, жадные, смелые и неглупые люди! Отыщи их! И, коль уж заварил эту кашу, помоги мне расхлебать ее!
— Да где же я так сразу найду их тебе? — вслух удивился Мурена. — Жадных и честолюбивых — хоть пруд пруди. Но, чтобы они были к тому же неглупыми… да еще и смелыми!.. Можно сказать, даже отчаянными… и — преданными нам во всем…
Он с презрительной усмешкой осмотрелся по сторонам и вдруг натолкнулся взглядом на Ахилла.
— А-а, ты еще здесь? Это хорошо, это очень хорошо, мой… мальчик! Ты можешь пригодиться мне и в третий раз! Как только вернемся в Рим, немедленно приходи ко мне!
— А что, цезарь скоро отправляется туда?
— Уже отправляется! — оборвал его Мурена, показывая на вставшего с ложа Нерона и людей, идущих к разукрашенным золотом и драгоценными камнями повозкам и каретам.
Прошло совсем немного времени.
И тысяча мулов тронулась в путь.
Даже копыта этих животных были подкованы серебряными гвоздями…
***
...Грязные копыта старого мула, навьюченного дорожными сумами, месили раскисшую от дождей землю Фракии.
— Да, это не Виа Аппиа — Царица Дорог! — хрипло дыша, ворчал Янус. — Там, — мечтательно щурился он, — от Рима до самой Капуи ни тебе кочек, ни рытвин — едешь, как по бронзовому зеркалу тамошней красавицы! А тут...
Он оглядел гористую, заросшую лесами местность и презрительно сплюнул:
— Одно слово — Фракия!
— И сколько нам еще так шагать, — глядя на апостола, со вздохом согласился Юний. — Сами боги и те, наверное, толком не знают!..
7
Молодые супруги подошли к священнику…
Проснувшись наутро, Лена сначала никак не могла взять в толк — почему это она лежит одетая под одеялом?
Затем, с ласковой улыбкой взглянув на еще спавшего на своем диване мужа, поняла, что это он вчера, уложив, заботливо укрыл ее им.
«И как же это меня угораздило вчера так незаметно уснуть…» — сладко потягиваясь, подумала она.
И вдруг от ужаса подавилась зевком:
«А как же диктофон?!»
Вся задумка помочь Стасу из-за ее усталости и невнимательности мгновенно оказалась под угрозой срыва!
Лишь найдя диктофон у себя под подушкой выключенным, причем так, чтобы случайно не включился, она успокоилась.
«Надо же, совершенно не помню, как его выключала. Вот они — издержки моего нового состояния, или как говорят — известного положения… Надо к нему теперь привыкать! И в следующий раз быть осторожнее».
Она посмотрела, сколько вчера было записано, и не поверила своим глазам.
«Так много?!»
Пора было снова приглашать Олега с Ириной, чтобы они перенесли звуковой текст на переносной компьютер.
— Стасик, — взглянув на часы, тихонько позвала она. — Вставай!
— Ма… ну сегодня же суббота, дай человеку поспать! — по давней привычке заворчал еще не проснувшийся Стас.
— Я пока еще не мама! — уже громче сказала Лена. — Поднимайся, а то в храм опоздаем!
— А-а… Это ты? — тут же открыв глаза, радостно заулыбался Стас и процитировал:
На рыбалку я готов
Встать легко хоть в пять часов!
А как в церковь в семь вставать —
Хоть со мной неси кровать…
Лена нахмурилась и сказала:
— А мне больше нравится у тебя вот это:
Благослови, Господь, меня
На утро нынешнего дня,
На первый миг, на первый вдох,
На день — хорош он или плох.
Благослови еще меня
На все дела в теченье дня,
На каждый час, на каждый шаг,
Чтоб не осилил меня враг,
На перекрестках всех путей,
В лесной глуши, среди людей...
И, наконец, на склоне дня
Благослови на ночь меня!
— Ну что ж, принимается! — охотно согласился Стас. — Тем более, что это, как говорится, как раз в тему. Ведь нам с тобой нужно идти на благословение!
Вскочив, он мигом оделся.
Поцеловал Лену.
— Стасик, можно, сегодня Олег с Ирой к нам в гости придут? — осторожно спросила она.
— Не можно… — шутливо отозвался Стас и, увидев, что у Лены огорченно вытягивается лицо, уже серьезно продолжил: — А нужно! После вчерашнего семейного совета — это более чем кстати! Тебе вообще теперь нужно побольше положительных эмоций. Да и мне они не помешают. Поэтому попроси их, если придут раньше, чтобы дождались меня!
— Стасик, записки нужно еще написать! — деловито напомнила Лена.
— Да я уже вчера все сделал!
— Ой, так меня — ведь теперь надо, как непраздную, писать!
— Как — кого? — не понял Стас.
— Ну, есть больные, путешествующие, заключенные, а те женщины, которые в положении — непраздные! — терпеливо объяснила Лена. — То есть, занятые своим самым главным земным делом!
— Я даже никогда не слышал об этом! И вообще вчера я еще ничего не знал! — покачал головой Стас.
И в храме первым делом подошел к женщине, которой накануне отдал записки.
Он попросил вернуть на время одну из них, чтобы дописать перед именем Елена — слово «непраздная».
Но та сказала, что записки уже унесли в алтарь.
Радостно поздравила Лену и Стаса.
Сказала, что канонически нет такого правила писать перед именами все подробности. Это просто общенародная практика. Каждому хочется, чтобы священник приложил особое старание, видя, что человек, судя по записке — тяжко болен, путешествует, находится в заключении, служит в армии или, как в данном случае — ждет ребенка. То есть, «непраздная» или, как еще иногда пишут, «плодоносящая».
— Господь и так все про всех знает, — с доброй улыбкой успокоила она.
И поторапливающе кивнула:
— А вон как раз батюшка идет! Скажите ему, он и помянет, как следует…
Это было, как нельзя, кстати.
Молодые супруги подошли к священнику.
Тот хорошо знал Стаса, обычно приходившего с Сергеем Сергеевичем, и приветливо взглянул на него.
— Простите, — сказал Стас. — Тут такое дело… Моя супруга ждет ребенка, срок еще совсем небольшой. Но профессор-окулист, осмотрев ее, настаивает на аборте, иначе она неминуемо ослепнет. Все-таки первая группа инвалидности и очень большой риск из-за сетчатки…
Священник сразу стал строгим и недоступным.
— Вы что, хотите, чтобы я благословил вас и вашу супругу на детоубийство? — хмуро спросил он.
— Да нет, что вы, наоборот. Я буду рожать, что бы там ни было! — вступила в разговор Лена.
— Мы просто хотели попросить у вас благословение! — пояснил Стас.
— Ну, это совсем другое дело!
Лицо священника смягчилось, и глаза стали ласковыми.
Он широким крестом благословил, спросив, как ее звать, сначала Лену.
Потом ее живот.
«Ну, совсем, как Патриархи — императриц в Византии!» — только и подивился этому Стас.
Наконец, их обоих.
Не выдержав, даже обнял, властно притягивая друг к другу.
И сказал:
— Я немедленно запишу Вячеслава и непраздную Елену в свой личный синодик и буду ежедневно молиться, чтобы все у вас было благополучно!
— Спаси вас Господи, батюшка! — прослезившись, принялась благодарить Лена.
А Стас уточнил:
— А как ей теперь быть с постом?
— Однозначно — послабляется, — ответил священник. — Кстати, и тебе, как учащемуся, если не ошибаюсь, сразу в двух вузах — тоже. Ну, конечно, не так, как Елене. Но рыбку иногда можно вкусить!
Извинившись, он пошел начинать таинство исповеди.
Лена со Стасом направились за ним следом.
Встали в очередь.
Исповедовались…
Во время службы, после чтения Евангелия, началось чтение записок.
Хор пел совсем тихо.
А священник читал их так громко, что без труда можно было разобрать каждое имя.
— О здравии: Сергия, Валентины, Виктора, Елены, Вячеслава, Иоанна, Никиты, Владимира, Ирины, Олега… — услышал Стас и понял, что это читается его записка.
Следом за ней из алтаря зазвучало:
— Заключенного Андрея, заключенного Стефана, заключенной Тамары, заключенного Никиты…
«Никиты?!»
Стас мгновенно вспомнил оперативника из следственного комитета.
Догадался, что это была его записка.
А раз он вел дело Никиты, то это могло означать лишь одно…
Что Ник — в тюрьме!
Если только у оперативника не было других подследственных с таким именем…
Стас покосился на ничего не заметившую Лену, которая ответила ему благодарным взглядом.
Тоже заметила, когда читалась его записка!
И не забыл ни ее родителей, ни Вани!
Он не стал пока ничего говорить ей.
И не только потому, что в церкви категорически запрещено разговаривать — тут ведь даже ангелы благоговейно трепещут в присутствии Самого Бога, а что уж говорить о грешных людях! — во время службы!
Вдруг, действительно, это не тот Ник?
А ей нельзя было лишний раз волноваться…
8
Стас просиял и воскликнул…
Олег с Ириной пришли в этот раз гораздо раньше — за целых два часа до возвращения Стаса с работы.
Но зато — как вовремя!
Свекровь, поняв, что задачу максимум — освобождение невестки от крайне нежелательного, по ее мнению, ребенка выполнить ей не удалось, решила осуществить хотя бы задачу минимум.
Удалить Лену из Москвы.
Для этого она даже сумела переманить на свою сторону Сергея Сергеевича.
О чем они говорили после семейного совета, можно было только догадываться.
Но, перед тем как уехать на срочный вызов, он, пряча глаза, пробормотал, что сам с удовольствием пожил бы сейчас месяц-другой в деревне и даже завидует Лене, что у нее есть такая возможность.
Затем неожиданно позвонила мама Лены.
Она ничем не выдала то, что с ней до этого обстоятельно переговорила свекровь.
Но грустным голосом спросила: а может, Лене и правда, пока в Москве тяжелый весенний воздух и у нее начался ранний токсикоз, лучше побыть в Покровском? Сказала, что Ваня поступил послушником в тот самый монастырь, где подвизался отец Тихон, готовится поступать в семинарию. Папа почти все время проводит в лесу. И ей с дочкой — ох! — было бы куда веселей…
Наконец, после такой подготовительной работы свекровь сама перешла в решительное наступление.
Заботясь вперемешку — о здоровье Лены с будущим малышом, о том, что у Стаса не за горами сессия, к которой лучше всего готовиться заранее, она убежденно говорила… говорила…
Что первые месяцы беременности (впрочем, как и последние!) очень ответственны, что в Покровском она будет под постоянным присмотром медика-мамы, что со Стасиком они смогут перезваниваться по нескольку раз на день — все расходы они с Сергеем Сергеевичем возьмут на себя!
А рожать, и если Сергею Сергеевичу удастся договориться, на консультации с новыми профессорами-окулистами, она, конечно, приедет в Москву!
Это продолжалось так долго — как говорят в народе, свекровь решила взять не мытьем, так катаньем, — что Лена, внутренне твердо стоявшая на своем, уже не знала, куда себя девать…
И тут пришли ребята.
Беседа сразу прекратилась.
Свекровь демонстративно взялась за пылесос и, громко ворча, что всю генеральную уборку приходится ей делать самой, начала готовить квартиру к приезду мамы Сергея Сергеевича.
Пока Олег переносил с диктофона на ноутбук то, что еще удалось вытянуть из Стаса, Ирина присоединилась к ней.
Почистила на кухне электрическую плиту с духовкой, натерла в зале паркетный пол, помыла двери и окна…
Затем и сам Олег, взяв палас и дорожки, пошел выбивать их на улице так, что было слышно в квартире.
Словно подгадав, когда все будет закончено, появились всегда тяготившиеся домашним трудом Сергей Сергеевич и Стас.
Оба хмурые и явно встревоженные.
Ну — Сергей Сергеевич, тот понятно. Он тут же ушел в свой кабинет и стал давать по телефону указания дежурному врачу.
А вот почему Стас?..
Рассеянно поздоровавшись со студентами, он осторожно обнял жену.
И… молчал.
Словно выполнял свое же пожелание, чтобы отныне ничто не волновало Лену.
Но она и так сразу поняла: что-то случилось.
— Стасик, — шепнула она. — Опять в магазине какая-нибудь монета разбилась?
— Если бы, — мечтательно вздохнул он. — Что какая-то монета, даже самая золотая, по сравнению с судьбой человека?
И, не желая больше тянуть — все равно ведь Лена должна узнать когда-то, нехотя сообщил:
— Ника посадили.
— Как? — ахнули все. — А сколько дали?
И тут же с болью принялись уточнять:
— Пять лет?
— Десять?
— Пятнадцать?!
Стас отрицательно качал головой.
И наконец, с трудом выдавил:
— Пожизненно…
— Как? Откуда это тебе известно?! — в ужасе обхватила ладонями щеки Лена.
Олег с Ириной, не веря услышанному, ошеломленно переглянулись.
Но эмоции — эмоциями.
А с фактами, какими бы они ни были, не поспоришь…
— Я позвонил сегодня Рите, — объяснил Стас. — Она как раз приехала со свидания с ним. И узнал все подробности. Не буду утомлять вас их полным изложением. Скажу только, что, судя по всему, этот Градов рассчитал все лучше самого совершенного компьютера. И то, что Ник приедет на встречу с ним со своим пистолетом. И то, что Ник в юности был стоящим на учете наркоманом. И то, что Ник по телефону обещал застрелить его… Ник говорит, что как в тумане помнит, как в машине на него навалились невесть откуда взявшиеся люди, как они ввели ему в вену дозу, потом выстрелили из его пистолета в Сашу, что потом, кстати, тоже повесили на Ника и… в самого Градова… Он ясно помнит, как тот требовал, чтобы стреляли как можно аккуратней, чтобы не повредить кость, а потом орал от боли. Банальная история. Которая и для сюжета боевика уже не годится. Но все улики — забрызганная кровью Градова машина, исчезновение его самого, явно для следователей телефонные переговоры людей Градова, что тот убит — сошлись на Нике. А его туманные воспоминания к делу не подошьешь… Как бы того ни хотел действительно пытавшийся хоть что-то сделать для Ника оперативник.
— И все равно нужно бороться до последнего. Как за жизнь безнадежно больного человека! — сказал подошедший Сергей Сергеевич, который слышал всю эту историю. — Вот я, увы, сейчас опоздал что-то сделать. А Нику можно еще помочь. Нужно нанять самого лучшего адвоката. Кроме того, у меня есть очень влиятельные в судебных органах люди.
— У соседки — зять генерал-полковник! — подсказала, узнавшая в чем дело, мама Стаса.
— А мы пока будем отправлять ему посылки, то есть передачи, деньги! — добавил Олег.
— У нас еще много осталось от того, что он нам дал! — с готовностью подтвердила Ирина.
Лена с нескрываемой надеждой посмотрела на Стаса: а они что могут сделать для Ника?
Воодушевленный этим взглядом Стас – как это бывало с ним всегда, когда он искал решение в важном вопросе — до выступивших прожилок, напряг лоб.
И забормотал:
— Если допустить… или наоборот, отвергнуть… ну да, конечно!
Он просиял и воскликнул:
— Не нужно никакого адвоката!
— Как это? — удивленно посмотрели на него все.
— Очень просто. Судя по всему, и я уверен, что ни у кого из нас в этом нет никаких сомнений, Ник не убивал Градова. Тот просто, обанкротив его, инсценировал собственное убийство. Поэтому нужно искать не правды в суде — а самого Градова! То есть, надо нанять толкового частного сыщика. И если он найдет этого Градова живым, то все обвинения с Ника отпадут сами собой!
— Стасик, ты — гений! — восторженно покачала головой Лена. — И только теперь я поняла, что значит, нестандартное мышление!
— Да, разумная идея, — согласился Сергей Сергеевич. — И главное, такой сыщик у меня тоже есть. После того, как его удалось не только спасти, но и вернуть к нормальной трудовой деятельности, он обещал, в случае надобности, отложить все, чем бы он ни занимался — и помочь мне!
Сергей Сергеевич взял у Стаса телефон Риты, которая могла бы дать этому сыщику фотографии Градова, его адреса, знакомых и отправился немедленно звонить ему…
За ужином, который помогла приготовить Ирина, Лена, как обычно, положила себе в тарелку всего самого постного.
Заметив это, Стас добавил туда кусок рыбы и сыр.
— Да ты что? — возмутилась Лена. — Я не буду!
— Ах, так? Забыла, что сказал тебе батюшка?
И с этими словами Стас взял из тарелки своей мамы кусок сырокопченой колбасы и отправил его себе в рот.
— Между прочим, это впервые с тех пор, как я тоже строго стал соблюдать посты! — заметил он Лене.
Больше ничего скоромного образцово-показательно есть ему не пришлось.
Лена оценила такой его подвиг.
Настоящей, уже не земной — а небесной любви.
Глаза ее наполнились слезами.
Хотелось, конечно, додержать как всегда до конца Великий Пост.
Но она пересилила себя.
Спросила у Ирины, может, и она тоже поддержит ее?
— Нет, — смущенно отказалась та. — Нам пока еще рано…
И Лена покорно стала одна есть все, что положил ей в тарелку Стас и еще незаметно для ее подслеповатых глаз несколько раз подкладывала свекровь…
Одно утешение и даже награда ждала ее за это.
После того, как Олег с Ириной ушли, а отец с матерью удалились в свою комнату, Стас, не дожидаясь никаких просьб, сам стал рассказывать о том, что было с Юнием и Ахиллом дальше…
9
Ахилл вздохнул и неопределенно пожал плечами.
Апостол, как и любой другой живой человек — тем более уже в пожилом возрасте — часто уставал.
И поэтому короткие привалы были обычным явлением.
Но зато вечером беседы у костра продолжались далеко за полночь…
Как правило, Юний с Янусом предпочитали останавливаться где-нибудь в стороне.
Лучше всего — в деревенских жилищах.
Где было удобнее и сытнее.
Но однажды Юний неожиданно заявил:
— А знаешь, пойду-ка я к ним!
— С чего бы это вдруг? — не понял Янус.
— Да так... спать не хочется! — зевая, ответил Юний.
Спать он как раз хотел, причем так, как никогда в жизни.
Но сам до конца не понимал, что это с ним.
Он подошел к костру как раз в тот момент, когда апостол, в который уже раз начал пересказывать то, что говорил Иисус Христос во время Своей Нагорной проповеди.
И — удивительное дело!
Спать Юнию почему-то сразу же расхотелось…
Подперев щеку ладонью, он лежал на боку, слушал и невидящим взглядом видел бездонный костер и искры... бездонное небо и — звезды... звезды... звезды...
***
...Те же звезды, только через отверстие в потолке атрия роскошного дворца Мурены, видел и Ахилл.
Он возлежал на ложе напротив сенатора Мурены.
На столике перед ним были разные виды вин и фрукты.
Еще два ложа застланы для возможных гостей.
Мурена движением бровей приказал наполнившему кубки рабу удалиться и вопросительно взглянул на неохотно оторвавшего взор от неба синопца.
— Ну? — не дождавшись, что Ахилл начнет разговор первым, сделал он нетерпеливое движение пальцами.
Ахилл вздохнул и неопределенно пожал плечами.
Глаза сенатора начали нехорошо суживаться:
— Третий раз ты приходишь ко мне без ясного и точного ответа на мое предложение! Я тебя предупреждал, что этот день будет последним?
— Да...
— И что же?
Ахилл поднял глаза на сенатора и тут же отвел их: вцепившийся пальцами в ковер на ложе Мурена в этот раз как никогда соответствовал своему имени. Казалось, он готов был броситься на него, словно хищная рыба...
— Я не могу! — наконец выдавил из себя Ахилл и с жаром принялся объяснять: — Не сумею... Доносить на людей — нет-нет, это не по мне!
— А что по тебе? — насмешливо осведомился сенатор. — Жить в нищете?.. Молчи! Из такого рабства, в которое попал твой отец, не возвращаются! Так что же — жить в своей жалкой синопской лачуге, мечтая, без всякой надежды, не то что о сенаторской, но даже о всаднической тунике? А я предлагаю тебе, нет — Римское право предлагает: четвертую часть состояния тех, которых ты обвинишь в нарушении закона об оскорблении императорского величества! Это же сотни тысяч сестерциев, дворцы, загородные виллы, рабы, всадническое кольцо, наконец!
— Мне его уже предлагали, не так давно... — одними губами усмехнулся Ахилл.
— Кто?!
— Да так, один оракул...
— Вот видишь, даже оракул предначертал тебе такую судьбу, а ты гневишь богов! Ну, соглашайся!
— Я бы и рад, но... Это же низко, подло!..
— Да. Подло. И низко, — неожиданно согласился Мурена. — Но, — поднимая кубок, на котором выгравирована волчица, вскормившая Ромула и Рема, добавил: — это смотря с какой стороны поглядеть! Возьмем, к примеру, волков! Скажи мне: угонится ли волк за крепким, здоровым зверем?
— Не думаю!.. — отрицательно покачал головой Ахилл.
— И думать нечего: нет! А догонит, так не возьмет! А за больным и слабым? То-то! Вот он, корень проблемы. Вроде бы гнусная тварь этот волк, но благодаря ему зараза не поползет по лесу. И слабые звери не народят подобного себе хилого потомства! И боятся его все! И сыт он всегда! Понял, к чему я клоню? А если прибавить к этому заботу о благе отечества...
— Да, но...
— Никаких "но"! Если не хочешь быть волком, станешь жертвой!
— Что ты хочешь этим сказать? — вздрогнул, почувствовав в словах сенатора нескрываемую угрозу, Ахилл.
— Всего лишь то, что тогда я вызову городских стражников, которые, как ты, наверное, заметил, дежурят у моего дворца, и... — сенатор допил до дна кубок и, закусив вино виноградиной, докончил: — обвиню тебя самого в оскорблении императорского величества!
— Но я всегда защищал все римское и, клянусь Юпитером, никогда не оскорблял величества римского народа... — с волнением в голосе, протестующе приподнялся с ложа Ахилл.
— А твои слова о Божественном Августе у Византия, помнишь? Когда ты возмутился, что он нарушил слово, данное двадцати тысячам рабов в Сицилийской войне! Мало? Так я велю разыскать одного небезызвестного тебе менялу, и тот подтвердит, что ты назвал рожей портрет ныне здравствующего цезаря. Впрочем, — поджимая губы, остановил сам себя Мурена, — достаточно и первого, чтобы удавка палача или Тарпейская скала навсегда освободили тебя от нищеты и бесполезных мечтаний... Всё, Ахилл! Хайре, то есть прощай, как говаривали твои предки-эллины...
Сенатор потянулся к веревочке на стене, чтобы вызвать слугу.
— Погоди! — вскочил с ложа Ахилл. — Стой!..
— Ты что-то хочешь сказать еще? Что именно? — лениво поинтересовался у него Мурена.
— Только то, что «хайре» у греков означает не только «прощай», но и «здравствуй»... — опуская голову, пробормотал Ахилл.
— Стало быть, ты принимаешь мое предложение?
— Да...
— Что?
— Да! Да. Да...
— Прекрасно, мой мальчик! Я рад за тебя. А теперь слушай меня внимательно! — снова сделался похожим на готовую к броску хищную рыбу Мурена. — Через час... — Он посмотрел на водяные часы-клепсидру и поправился: — Нет, уже через три четверти часа, сюда придут двое. Сенатор и всадник. Это мои давние друзья-кредиторы. Но не о том речь. Оба они богаты, имеют приличные дома, кареты, рабов... Словом, один из них — твой!
— И что я должен делать?
— Ничего особенного. Только слушать и запоминать. А в нужный момент сказать, что такой-то произнес слова, оскорбляющие величество нынешнего императора, а значит, и римского народ!
— А если они не произнесут ничего такого?
— Вряд ли. Они не из тех людей, которые хвалят Нерона и его начинания! А нет — сам подведи их к опасной теме, например, разговором об Агриппине или, — что не может оставить равнодушным ни одного уважающего себя римлянина, — о пристрастии Нерона к публичным выступлениям, к его игре на кифаре в цирке... в общем, сплети сеть из вопросов-веревок и, как только они зазеваются — р-раз! — Ахилл невольно пригнулся от резкого движения сенатора, имитирующего бросок опытного рыбака. — Набрасывай ее на них!
Три четверти часа прошли для Ахилла быстрее минуты. Как ни умоляюще смотрел он на часы, желая как можно дольше оттянуть неприятный момент, риска все быстрее и быстрее бежала от деления к делению и, когда достигла жирной черты, в атриум действительно вошли двое.
Впереди сенатор.
Следом за ним — всадник.
Рабы подвели их к свободным ложам, помогли забраться на них, надели на привычно подставленные головы венки и разлили по кубкам вино.
Мурена представил гостей и Ахилла друг другу.
Имя всадника неожиданно насторожило синопца.
Улучив удобный момент, когда Мурена чем-то отвлекся, он спросил:
— Прости меня, Тит Элий! Я бы хотел задать тебе один вопрос...
— Да? — приветливо поднял тот голову, и краем глаза Ахилл уловил одобрительное выражение на лице Мурены.
Который, как оказалось, не упускал ничего…
— Скажи... ты когда-нибудь был в Колхиде?
— Да, бывал! Во времена императора Клавдия... нет, даже еще раньше — при Калигуле!
— Прости... а не было у тебя тогда жены из Персии и дочери по имени Элия?..
— Жены? И... Элии?! Да это же... клянусь Юпитером... Минервой... всеми богами неба и земли — мои потерянные жена и дочь! Погоди, погоди... Ты что-то знаешь о них?!
— Да, кивнул Ахилл.
— О, боги! — приложил ладонь к сердцу Тит Элий. — Я столько искал их, но Римский мир так велик, что два человека в ней — это даже не иголка в стогу сена! Ну, что ты молчишь? Они... живы?
— Да. То есть, прости, жива одна только Элия. Жена твоя умерла, когда девочке было всего два года.
— А Элия? Дочь?! Ты — видел ее?
— Да, и представь себе, совсем недавно! Она чуть было не вышла замуж за моего... брата.
— И где же она сейчас
— В Синопе! — Ахилл услышал недовольное покашливание Мурены, увидел его пальцы, которыми он показывает, как вяжут сеть, и, сразу мрачнея, прошептал всаднику: — Я... потом тебе все объясню и дам адрес. А пока позволь мне переговорить с отцом-сенатором...
Ахилл, перехватывая взгляд Мурены, показал глазами на гостя-сенатора, как бы говоря: "Это — мой", — и стал мучительно смотреть на начинающее светлеть небо в отверстии атрия, в поисках вопросов, из которых он должен теперь связать свою первую губительную сеть...
Глава пятая
СЛЁЗЫ БОГОРОДИЦЫ
1
Мама Стаса, не зная, что и ответить на это, развела руками…
Прошло без малого полтора месяца.
Сколько событий уместилось за этот, казалось бы, не столь уж и большой отрезок времени!
Началось все с того, что Лена в первый же день сдружилась с бабушкой.
Тоже Еленой.
Только Стефановной.
— И ни в коем случае не Степановной! — как тут же поправляла та всякого, кто пытался переделать ее отчество на не православный лад[24].
Несмотря на преклонный возраст, это оказалась очень обаятельная, строгая и в то же время необычайно ласковая — сама доброта — старушка!
Ее постоянная забота, самое искреннее участие, как нельзя кстати помогли Лене перенести тяжелый период беременности, когда токсикоз становился просто невыносимым.
И порой она даже на несколько мгновений теряла сознание…
А еще бабушка Стаса была удивительной рассказчицей.
Едва она начала рассказывать про свою юность, про детство Сергея Сергеевича, Лене сразу стало понятно, откуда у Стаса весь его писательский дар.
— У нас в роду из поколения в поколение давно уже носят это имя, — сообщила она. — И преподобный Сергий является нашим небесным покровителем. Не буду рассказывать всех тех милостей, которыми он осыпал нас. И когда мы в предвоенные годы умирали от голода. Но, как видишь, остались живы. И когда изба наша горела — да так и не сгорела, хотя выгорело дотла все село. И когда супруг мой вернулся с войны. Ты может, не знаешь, но поначалу ведь против фашистов воевали солдаты, которых отучили верить в Бога. А тут из нашей Сибири, в которой еще сохранялось Православие, да прямо под Москву пошли крепкие воины с нательными крестами. С этого, считай, и взяла начало наша Победа. Так мой Сереженька — а и любила же я его! — мне говорил, его сам преподобный хранил. До самого, что ни есть, Берлина. Правда, недолго он после войны прожил. Врачи сказали, старый осколок артерию перекрыл… Многие потом ко мне сватались. Но я даже и помыслить ни о каком другом муже не могла! Одна, просто чудом, подняла детей. Тут никакого вечера не хватит, чтобы перечесть все те чудеса и помощь преподобного! Да взять хотя бы эту мою поездку. Молилась дома вечером, как всегда тихо, мирно. И вдруг, как что-то кольнуло в сердце — надо немедленно ехать! Зачем, почему — сама не пойму. Но быстро собралась. А пенсия-то только через три дня! На что билет покупать? Хорошо сосед выручил. Дал взаймы. Леночка, ты загибай пальчик — фамилия-то соседа — Сергеев!
— Надо же! — удивилась такому совпадению Лена.
— Вышла из дома. Сумки тяжелые, сама видела, сколько я привезла всего. Хотелось хоть чем-то утешить в Великий пост. Грибочки, по нашим, сибирским рецептам сделанная черемша, брусника невестке от давления, соления… А годы уже не те. И тут вдруг позади: «Бум-бум-бум!» Шаги, словно кто сваи вколачивают. Я хорошо тот звук запомнила, когда наше село в город превращалось. Смотрю — догоняет меня громадный такой мужчина. На руках наколки. Сразу видно, что сидел, да не раз, человек. Ну все, — думаю, — придется мне ехать к вам налегке! А он: «Ты, мамаша, вещи давай мне, а сама топай рядом! Тебе куда?» «До автобуса, — говорю, — а там — до вокзала…» «О, — говорит, — и мне туда же!» Думаю, успокаивает, чтобы не закричала. Но нет — донес всю мою поклажу до остановки. Затем — на вокзал. У него поезд позже был, так он прямо в вагон все мои вещи занес. И денег наотрез за помощь брать отказался. «Как хоть тогда твое имя? — спрашиваю». А он: «Зачем это тебе, ты, мать, прямо, как на допросе!» «А затем, — говорю, чтобы хоть знать, за кого мне теперь Богу молиться» — «А, ну это можно! — отвечает. — Молитва меня, знаешь, с какого дна проклятущей жизни достала? Можно сказать, она и на свободу выпустила. А теперь, благодаря тебе, глядишь, обратно на зону не даст попасть!» И говорит: «Сергей меня зовут, по-православному — Сергием…»
— Два! — объявила, загибая второй палец Лена.
— Ну, а затем соседка, хоть и ненамного младше, уступила мне нижнюю полку. Антонина Сергеевна.
— Три!
— А дальше — встретил меня в Москве на вокзале, довез на своей машине домой, донес вещи до самой квартиры — мой сынок — Сергей Сергеевич! Четыре, пять! — сама, словно маленькой, загнула четвертый и пятый палец на руке Лены бабушка.
И подмигнула:
— Теперь тебе ясно, что ваш со Стасом сынок тоже должен быть — Сергеем? А то я так против была, чтобы моего внука называли Стасиком. Но невестка тогда бредила театром и слышать ничего не хотела. Настояла, чтобы его назвали в честь режиссера Станиславского…
— Ой, а мы уже решили назвать нашего — Тихоном... — вспомнив, виновато прошептала Лена. — Конечно, если родится мальчик!
Елена Стефановна поначалу огорчилась.
И так как все у нее было от души — искренне обиделась на внуков.
Но когда те, перебивая друг друга, рассказали ей все про отца Тихона, то даже порадовалась:
— Не та мать, что родила и выкормила, а что к Богу привела. Так вот и ваш отец Тихон!
И сразу становясь строгой, предупредила:
— Ну, этот — ладно. Тут даже грех по-иному называть. Но следующего или, в крайнем случае, своего внука, чтобы обязательно назвали Сергием!
Увы!
Ни второй, ни третий профессор, приехавшие из-за границы на какой-то симпозиум, и которых Сергей Сергеевич уговорил осмотреть Лену, категорически не разрешили ей рожать не то чтобы последующих, но даже первого ребенка.
Впрочем, бабушка и слышать их не хотела.
«Рожай! А там, как говаривала моя мама — яко Бог подаст!»
Несмотря на то, что свекровь Лены явно надеялась, что Елена Стефановна уедет после Пасхи, чтобы организовать новый, более подготовленный семейный совет, она продолжала гостить у них.
На Светлое Христово Воскресенье Пасху — вчетвером (мама, разумеется осталась дома) сходили в храм.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги