По дороге Мэт зашёл в другой трейлер, попросил меня обождать, и вскоре вышел, держа в руках пояс-патронташ с двумя кобурами на нём, из которых выглядывали рукояти револьверов.
Мы вошли в шатёр через задний служебный вход и оказались за кулисами. Здесь вовсю шла подготовка к вечернему представлению. Стучали молотки. Суетились рабочие. Пахло свежеструганным деревом, человеческим потом, табачным дымом и почему-то женскими духами. Мимо нас танцующей походкой пробежала девушка с волнующими формами, прикрытая в самых интересных местах двумя полосками искрящейся ткани.
— Привет, Мэт!
— Привет, Венди. Готова?
— Луше всех. Что это за сладенький птенчик с тобой?
— Обломайся. Он несовершеннолетний.
— Если попал в наш курятник, автоматом становишься совершеннолетним, — сказала Венди и жарко мне подмигнула. — Пока, сладкий, надеюсь, ещё увидимся.
— Пока, — сказал я.
Мы вышли на сцену, залитую ярким электрическим светом.
— Видишь щит? — кивнул Мэт.
У левой кулисы располагался, сбитый из толстых досок, щит высотой около трёх с половиной метров.
— Стрелять будешь с другого края сцены, — сказал он. — С бедра. Здесь расстояние сорок футов.
Чуть больше двенадцати метров, перевёл я про себя. Ерунда.
— Иди сюда, я покажу.
Мы отошли к противоположному краю сцены.
— Надевай, — он протянул мне пояс-патронташ.
Я взял, осмотрел. Жёлтые блестящие патроны держались сзади — каждый в своём гнезде. Две кобуры с револьверами по бокам. Килограмма два с лишним всё вместе.
Надел пояс на бёдра — так, как видел в кино про индейцев и ковбоев с Гойко Митичем в главной роли, застегнул на предпоследнюю дырку.
— Так?
Мэт осмотрел меня, подёргал за пояс.
— Вроде нормально. Теперь смотри, — он вытащил из кобуры револьвер. — Это современная реплика знаменитого «Peacemaker» образца тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Кавалерийский вариант с длиной ствола семь с половиной дюймов. Сорок четвёртый калибр. Вес — два с лишним фунта. На, подержи.
Я взял. Оружие легло в руку, как там родилось. Отличная эргономика, даже не ожидал.
— Какие два основных правила обращения с оружием?
Я вспомнил науку отца и сказал:
— Первое: всегда помнить, что раз в год стреляет даже незаряженное ружьё. Второе: никогда не направлять оружие на человека. Даже незаряженное. Исключение — враг. Есть ещё третье — всегда чистить оружие сразу после стрельбы.
— Всё верно, — кивнул Мэт. — Кроме второго. Оно для военных людей, а мы цирковые. Но об этом позже. Слушай внимательно. У этого револьвера нет предохранителя. Говорят, когда-то, чтобы избежать случайного выстрела, заряжали пять патронов вместо шести, чтобы одна камора напротив ствола оставалась пустой. Но мы так не делаем, у нас шоу. Поэтому заряжаешь все шесть. Взводи курок до щелчка.
Я взвёл.
— Покрути барабан.
Я покрутил. Барабан свободно вращался, издавая лёгкий треск.
— Достань шесть патронов и положи в карман.
Сделал.
— Теперь открой зарядную крышку — вот она — заряжай по одному патрону. Зарядил — повернул барабан. Зарядил — повернул.
Я открыл крышку и зарядил револьвер. Было в этом что-то… опасное? В том числе. Но не только. Что-то по-настоящему мужское, из каких-то древних, почти забытых времён. Оружие, подумал я. Это — оружие. Оружие, способное убить. Легко и быстро. Власть — вот в чём дело. Оружие — это власть, а власть — это ответственность. Не забывай. Ой-ой, ответил я сам себе. Поменьше пафоса. Уж как-нибудь не забуду.
— Закрой крышку и держи его стволом вниз.
— Окей, — я опустил револьвер.
Мэт отошёл к щиту, вытащил из нагрудного кармана игральную карту (это был пиковый туз) и пришпилил её к доске на высоте головы. Вернулся ко мне и зычно крикнул:
— На сцену никому не ходить! Стрелять будем!
Продолжил, обращаясь ко мне:
— Чтобы выстрелить, нужно поставить курок на боевой взвод. То есть оттянуть его дальше.
Курок щёлкнул ещё раз.
— Готово. Теперь сделай мне дырку по центру туза. Учти, отдача мощная. Поэтому держи револьвер как птицу.
— ?
— Чтобы не вырвалась и не улетела с одной стороны, но и чтобы не задушить — с другой. Бережно, но крепко.
— Окей.
Я согнул руку у бедра, следя боковым зрением, чтобы никто не выскочил под выстрел, мысленно продолжил линию ствола до центра карты и выстрелил.
Грохнуло так, что слегка заложило уши. Я увидел, как со среза ствола вылетело пламя. «Миротворец» толкнулся в руке, словно живой, но я его удержал. Бережно, но крепко.
В центре карты возникла дырка. Запахло сгоревшим порохом.
— Неплохо, — сказал Мэт, прищурившись. — Ещё одну. Взводишь курок и стреляешь.
Я выстрелил трижды, положив все три пули одна в одну.
— Очень хорошо, — похвалил Мэт. — Теперь я встану вон там, в глубине сцены и брошу пустую банку из-под пива. Ты должен сбить её на лету. Сможешь?
— Попробую, — сказал я, взводя курок.
Не знаю, где он взял пустую банку. Наверное, была где-то припрятана.
— Готов?! — крикнул Мэт.
— Готов!
Банка, кувыркаясь, взлетела по плавной дуге, намереваясь пересечь пространство сцены и упасть в зал. Не вышло. Я сбил её первым же выстрелом. Ничего сложного, даже в орно входить не нужно.
— Две банки!
— Давай!
Полетели две банки, одна за другой, и я выстрелил дважды, взводя курок ребром ладони левой руки. Как в кино.
Бах!!
Бах!!
Дважды грохнул кольт, и обе банки — одна за другой — были сбиты на лету.
— Да ты настоящий стрелок, сладкий! — услышал я сзади будто сквозь вату.
Обернулся. Венди, закутанная в шерстяное пончо, восхищённо показывала мне большой и указательный пальцы, сложенные колечком.
Эге, подумал я. Кажется, Серёжа, у тебя есть шанс, наконец, потерять девственность. Правда, остаётся Наташа, но где она и где я? Опять же, с ней у меня ничего не было, и будет ли — неизвестно.
Мы постреляли ещё немного.
После того, как я выстрелами из двух револьверов одну за другой погасил две горящие свечи и с помощью зеркальца попал в центр всё того же многострадального туза, стоя к щиту спиной, сомнения у Мэта отпали.
— Считай, ты принят, — хлопнул он меня по плечу. — Сто долларов в неделю.
— Грешно наживаться на детском труде, — сказал я. — Сто сорок.
— Сто десять. И моя кормёжка.
— Кормёжка даже не обсуждается, это и так понятно. Сто тридцать.
— Пацан, не наглей, я и так охренительно рискую, тебя нанимая. Ты же без документов, верно? Сто двадцать. Наличными. Это моё последнее слово.
— По рукам, — сказал я.
Мы ударили по рукам.
— Где так стрелять научился, если не секрет?
— Отец научил, — честно ответил я.
— Понятно, — кивнул он. — Контракт подпишем после шоу. Идём, покажу тебе твоё место в трейлере, выдам костюм и расскажу вкратце, что будешь делать сегодня и когда. И вот что ещё. Имя Том Смит совершенно не годится. Будешь… — он пощёлкал пальцами. — О! Джим Хокинс! Самый юный стрелок Дикого Запада Джимми Хокинс по кличке Молния! Как тебе?
— Смешно, — сказал я. — Вы помните, кто такой Джим Хокинс?
— Нет. А должен?
— Главный герой романа Роберта Стивенсона «Остров сокровищ», — сказал я.
— Не читал, — сказал Мэт. — Думаю, большинство наших зрителей тоже.
— Это очень известный роман. Я бы сказал, всемирно известный.
— Вот чёрт. И кто там этот Джим Хокинс?
— Юнга на парусном корабле. Там они ищут сокровища пирата Флинта. Действие в середине восемнадцатого века происходит.
— Этот Стивенсон он кто, англичанин?
— Шотландец, насколько я помню.
— Отлично, — потёр руки Мэт. — Лучший стрелок старой доброй Англии Джимми Хокинс по кличке Юнга! Когда-то с помощью своей необыкновенной меткости он добыл сокровища кровожадного пирата Флинта на далёком острове, а теперь продемонстрирует своё искусство нам! По-моему, великолепно. Всё, решено, отныне ты Джим Хокинс. Когда роман написан?
— Лет сто назад примерно.
— Значит, никто права на имя не предъявит. Только вот костюм… Ладно, озадачу нашу Рэйчел, она что-нибудь придумает.
Так я неожиданно стал Джимом Хокинсом.
К началу представления (шоу, как все тут говорили) зал был забит под завязку.
Мой номер шёл только после антракта, поэтому всё первое отделение я просидел в зале, наблюдая за выступлениями артистов. На Гараде нет отдельного циркового искусства. Уже нет. Сначала отошёл в прошлое цирк с дрессированными животными, а потом, постепенно, с падением интереса к массовым зрелищам как таковым, за ним последовал и весь остальной. В цвинт можно рубиться с малым количеством зрителей или даже вовсе без них — просто ради победы. То же самое относится и к любому другому спортивному соревнованию. Но цирк? Заниматься воздушной акробатикой, клоунадой или жонглированием только ради интереса мало кто хотел. Какие-то отдельные номера время от времени ставились — для тех же исторических фильмов, например, или театрализованных праздничных представлений, но это и всё.
Сидя в зале и глядя, как кувыркается в воздухе без страховочной сетки Венди, я вместе с залом издавал дружное «ах!», когда в последний момент её подхватывал за руки партнёр; восхищался ловкостью жонглёров и эквилибристов; смеялся над немудрёной сценкой, которую разыгрывали Рыжий и Белый клоуны, готовя по очереди печенье в шляпе «подсадного» зрителя (конечно, они не были похожи на Петрова и Боширова, ну, разве что самую малость…).
В какой-то момент я забыл и о Гараде, и о Советском Союзе, и даже о том, что мне самому выходить на сцену во втором отделении. Я был тем, кем был — четырнадцатилетним восторженным подростком, погружённый в волшебное представление, громкую музыку и яркий свет прожекторов. В реальность меня вернул антракт и голос Мэтью Раймонда:
— Джимми, какого чёрта ты ещё здесь? Быстро за сцену к Рэйчел — переодеваться и гримироваться. Твой номер четвёртый. Сразу после клоунов.
Рэйчел Картер была полной негритянкой лет сорока с широким задом, необъятной грудью и громким весёлым непререкаемым голосом «всеобщей мамы». Есть такой тип женщин — «всеобщая мама». Я встречал их на Гараде, в Советском Союзе и вот теперь здесь, в США. Они считают своим долгом позаботиться даже о незнакомом человеке так, словно он их сын или дочь. При этом не важно, нужна ли в самом деле их забота человеку или нет. Хотя, признаем, чаще всего нужна. К тому же в подавляющем большинстве «всеобщие мамы» настолько обаятельны, что их забота воспринимается, как должное и не вызывает отторжения.
— Пришёл! — воскликнула Рэйчел, когда я заглянул в ней в костюмерную за кулисами. — Джимми, да? Слушай, наш Мэт совсем уже рехнулся, скоро младенцев станет нанимать. И знаешь, что самое забавное? Они будут делать всё, что надо. Ползать по канату и жонглировать бутылочками с молоком. Так, иди сюда, ближе. Ну-ка, повернись, сынок… Ага, понятно. Мэт говорит, что тебе нужно что-то вроде костюма пирата?
— Джим Хокинс из «Острова сокровищ», чьё имя я ношу, не был пиратом. Он был юнгой…
— Я читала «Остров сокровищ», — перебила меня Рэйчел. — Хорошая книжка. Но я понятия не имею, как одевался юнга на парусном корабле двести лет назад. Зрители — тем более. Поэтому будем считать, что он был похож на пирата. Вот, примерь-ка, — она показала на стул, на котором лежали штаны зелёного цвета. На спинке висела белая рубашка с широким открытым воротом и алый шёлковый платок. Возле стула стояли сапоги с отворотами на голенищах, отдалённо напоминающие старинные ботфорты.
— Здесь переодевайся, — скомандовала Рэйчел. — У тебя нет ничего, что бы я не видела. К тому же ты теперь наш, цирковой, а мы друг друга не стесняемся.
Удивительно, но одежда подошла мне идеально. Даже сапоги оказались впору. Вот только что делать с алым платком я не знал. Поэтому повязал его наподобие пионерского галстука.
— Нет, — отвергла Рэйчел, критически меня оглядев. — Ты не скаут, ты пират. То есть, юнга. Но всё равно пират. К тому же скаутский узел другой. Это вообще не галстук, это бандана. Ну-ка…
Она развязала платок и ловко повязала его мне на голову.
— Вот, другое дело!
Я посмотрел в имеющееся здесь зеркало. Зелёные штаны, коричневые сапоги, белая рубашка и алая бандана. А что, неплохо. Главное — ярко и броско. То, что надо для цирка.
— Мне нравится, — сказал я. — Спасибо, Рэйчел.
— После шоу вернёшься сюда, переоденешься, — сказала она. — Иди. И да поможет тебе святой Христофор!
Мэт Раймонд оказался не только хозяином всего этого балагана, но и прекрасным ведущим. Шпрехшталмейстером, как говорят в цирке. Облачённый в красный фрак, синие, заправленные в сапоги штаны и жёлтую жилетку, с бело-синим цилиндром на голове, украшенным жёлтыми и зелёными звёздами, словно слетевшими с циркового шатра, он был полон жизни, энтузиазма и артистизма. Даже его сипловатый голос обрёл новую глубину и рокочущие обертона, долетая без всякого микрофона до самых дальних рядов зрительного зала.
На этот раз я наблюдал за представлениемиз-за кулис.
— Приготовься, — сказал он мне, выходя на сцену. — Ты сразу за этим номером.
— А сейчас, дорогие зрители… — громогласно начал он.
Вслед за ним, чуть вразвалку, на сцену вышел Рыжий клоун, с заткнутым за пояс громадным бутафорским пистолетом.
— Ого! — воскликнул Мэт. — Что это у тебя?
— Пистолет! — гордо ответил Рыжий. — Я — снайпер. Лучший стрелок во всём штате Огайо!
В зале засмеялись.
— Не верите? Кто хочет проверить? Ты? Или ты? Ну, смелее!
— Отстань от зрителей, — сказал Мэт. — Проверяй на мне.
— На тебе?
— Да!
— Ха-ха. Ну смотри, сам напросился.
Рыжий сдёрнул с головы Мэта цилиндр и нахлобучил на него свой котелок.
— Встань здесь! — он поставил Мэта возле правой кулисы и принялся отсчитывать шаги. — Раз, два, три, четыре… пять!
— Эй, — встревоженно спросил Мэт. — Ты что, будешь стрелять?
— Да! Стой спокойно и не шевелись. Три, два, один!
Рыжий сделал из пальцев «пистолет» и «выстрелил» в шпрехшталмейстера:
— Пафф!
Котелок слетел с головы Мэта и улетел за сцену.
— Да ты и впрямь лучший стрелок в Огайо! — воскликнул Мэт.
— Это ещё что, — произнёс Рыжий и вытащил из кармана горящую свечу.
Зрители зааплодировали.
— Погашу свет с любого расстояния, — заявил клоун.
— Ну давай, — Мэт вытащил из-за кулис стул с подсвечником. — Ставь её сюда.
Рыжий поставил свечу и начал отсчитывать шаги:
— Один, два, три…
— Не отсюда, — остановил его Мэт. — С заднего ряда.
— С самого-самого заднего? — клоун приставил козырьком ладонь ко лбу, вглядываясь в зал.
— С самого-самого.
— Ладно. Но я прошу три выстрела!
— Договорились.
Рыжий спустился со сцены, встал в проходе у заднего ряда и достал пистолет.
— Внимание! Приготовились… Девушка, не смотрите на меня такими восторженными глазами, вы меня смущаете! Три, два, один…
Хлопнул звук выстрела. В зале погас свет. Свеча на стуле продолжала гореть.
— Ну вот, — раздался довольный голос клоуна. — Я же говорил, что погашу свет с любого расстояния!
— А зажечь сможешь? — спросил Мэт.
— Могу попробовать.
— Пробуй скорее, ну будем же мы сидеть в темноте!
— Внимание! Приготовились… Три, два, один…
Бах! — хлопнуло где-то за сценой.
Погасла свеча. Вспыхнул свет. Застигнутый врасплох Белый клоун, который, наклонившись над стулом, только что задул свечу, подхватил с пола свой котелок с дымящейся дырой посередине и убежал за кулисы. Вслед за ним через весь зал ринулся Рыжий.
— Стой! — воскликнул Мэт, кидаясь ему наперерез. — Стой! Отдай мой цилиндр!
Несколько секунд Мэт гонялся за Рыжим по всей сцене под хохот зрителей. В конце концов, в очередной раз увернувшись от рук шпрехшталмейстера, Рыжий сдёрнул с головы цилиндр и накрыл им свечу на стуле.
— Тачдаун! — радостно заорал он и скрылся за кулисами.
Мэт поднял цилиндр. Под ним горела свеча.
Зрители засвистели и зааплодировали. Я уже знал, что здесь свистят в знак одобрения, а не наоборот, как на наших трибунах, поэтому зааплодировал вместе со всеми. Просто чтобы отвлечься. Прямо сейчас мне нужно было выходить на сцену, и я вдруг понял, что волнуюсь. Не до слабости в коленках, но всё-таки довольно сильно.
— Смелее, сладкий, — нежно дохнула мне на ухо Венди, почти неслышно оказавшись сзади. — Всё у тебя получится, вот увидишь.
— А теперь! — громогласно провозгласил Мэт. — Действительно лучший стрелок старой доброй Англии! Джимми Хокинс! Когда-то с помощью своей необыкновенной меткости он добыл сокровища кровожадного пирата Флинта на далёком острове, а теперь продемонстрирует своё искусство нам! Встречайте!