Глава двадцать вторая Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев и другие

В нашей семье все «жаворонки». Возможно, кроме сестры Ленки, которую разбудить утром — задача не из простых. Но Ленка маленькая ещё, вот подрастёт, тогда посмотрим. Так что к девяти утра мы были полностью готовы и даже позавтракать успели (яйца всмятку, хлеб с маслом, чай).

Без пяти минут девять в дверь позвонили. Папа открыл. На пороге стоял улыбающийся Петров в тёмно-сером гражданском костюме и даже при галстуке.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — радостно провозгласил он. — Поздравляю с очередным званием! Доброе утро, Серёга! Ну что, вы готовы?

— Доброе утро, — ответил папа. — Готовы. Зайди-ка на минутку.

Петров шагнул в квартиру. Папа закрыл дверь и негромко спросил:

— Мы что, в Кремль едем?

— Нет, — ответил Петров. — На дачу Брежнева. Тут совсем недалеко по московским меркам. Тоже на юго-западе, сразу за МКАДом. Не волнуйтесь, товарищ полковник, всё нормально будет.

— Легко сказать не волнуйся, — пробормотал папа. — Ладно, пошли.

Подумав ещё вчера, отец не стал одеваться в гражданское. Надел ту же летнюю форму, в которой встречал меня вчера. Я тем более не заморачивался: джинсы, любимая американская рубашка в красно-чёрную клетку, кроссовки Adidas Gazelle — вот и весь наряд. Не совсем по-советски, а точнее, совсем не по-советски, но что делать? Что имеем, то и надеваем.

Во дворе нас ожидали две белые «Волги» ГАЗ-24. Возле одной, скрестив руки на груди, стоял Боширов. Поздоровались, расселись (Петров и Боширов сели в одну, мы с папой — в другую), поехали. Мои часы показывали девять часов две минуты.

Ехать, как и сказал Петров, оказалось всего ничего. Через пять минут мы выехали за пределы Москвы, свернули налево, переехали через узкую, густо заросшую по берегам травой и кустами речку Сетунь и вскоре, после короткой проверки документов на контрольно-пропускном пункте, въехали на территорию дачи.

По сравнению с тем, что я видел в Узбекистане, дача показалась мне весьма скромной. Пара деревянных одноэтажных домов с двускатными крышами, сад, дорожки, посыпанный кирпичной крошкой… Скромно отдыхает товарищ Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, скромно.

Нас ждали.

Среднего роста плотный мужчина за пятьдесят, в тёмном костюме голубоватой рубашке, галстуке и идеально начищенных туфлях, выступил на парковочную площадку из-за ближайших кустов так, что казалось, будто он возник ниоткуда.

Обозначил улыбку, окинул нас взглядом больших внимательных глаз.

— Здравствуйте. Меня зовут Цуканов Георгий Эммануилович, я помощник Леонида Ильича. Это я вам вчера звонил.

— Здравствуйте, Георгий Эммануилович. Полковник Ермолов Пётр Алексеевич, — представился отец.

Рукопожатие.

— Сергей Ермолов, — сказал я. — Здравствуйте, Георгий Эммануилович. Теперь я вижу, что вы — это вы. Точнее — слышу. Приношу свои извинения за вчерашнее.

— Здравствуй, Серёжа, — сказал Цуканов, протягивая руку. — Позволишь себя так называть?

Рукопожатие у него было крепким, уверенным. Но не чрезмерно.

— Разумеется, Георгий Эммануилович. По отчеству всё-таки рановато. Да и не по заслугам.

— Ну-ну, — сказал Цуканов. — Заслуги у тебя уже такие, что мало кто из взрослых похвастаться может. А возраст — дело наживное. Но ты прав — Серёжа удобнее. Что до извинений, то ты был совершенно прав. Бдительность прежде всего. Прошу за мной. Товарищи Петров и Боширов, вы свободны, спасибо.

Мы попрощались с Петровым и Бошировым и направились вслед за Цукановым по садовой дорожке в глубь сада.

Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, облачённый в синий полушерстяной спортивный костюм, пил чай в беседке и курил сигарету.

Я сразу его узнал по многочисленным фотографиям и телевизионным передачам. Как не узнать эти брови!

Рядом с Брежневым сидели двое: незнакомый мужчина лет шестидесяти в костюме, при галстуке и в очках в тонкой металлической оправе и товарищ генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич собственной персоной. Тоже в костюме, но без галстука. Увидев меня, Бесчастнов едва заметно улыбнулся и подмигнул.

— Вот, Леонид Ильич, — сказал Цуканов. — Привёл.

— Ага! — воскликнул Брежнев. — Замечательно. Здравствуйте!

— Здравия желаю, Леонид Ильич! — чётко произнёс папа.

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — мягко сказал я.

— Садитесь, — пригласил Брежнев. — Знакомьтесь. Генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич, Комитет госбезопасности. Как я понимаю, ты, Серёжа, знаком с товарищем генералом?

— Ещё как, — сказал я. — Здравствуйте, Алексей Дмитриевич. Как ваше здоровье? Как давление?

— Я вам говорил, Леонид Ильич, — сказал Бесчастнов, обращаясь к Брежневу. — Этот парнишка лечит лучше всяких таблеток. У меня после него год почти давление в норме было, недавно только опять поползло. Здравствуй, Серёжа. Товарищ полковник, — он наклонил голову.

— Поправим, Алексей Дмитриевич, — сказал я уверенно. — Не вопрос.

Вот оно, подумал. Давно бы так. Все они, эти люди при власти, старые и больные. По-настоящему им помочь могу только я. Помочь так, что обойтись без меня они уже не смогут.

— О здоровье потом, — сказал Брежнев. — Это такая тема, что стоит начать — не закончишь. Сначала давайте я всех познакомлю. Вот этот интеллигентного вида мужчина в очках — Кириллин Владимир Алексеевич. Ученый, академик. Председатель Государственного комитета по науке и технике. Цуканова, моего помощника, вы уже знаете.

Кириллин улыбнулся тонкими губами, обозначил поклон.

— Вы завтракали? — спросил Брежнев.

— Благодарю, Леонид Ильич, — сказал папа. — Не голодны.

— Тогда — чаю. С вареньем! — Брежнев махнул рукой.

Женщина средних лет, одетая официанткой, до этого стоящая в отдалении, подошла и стала наливать нам чай в чашки. А я вдруг понял, что очень хочу кофе. Эх, была ни была.

— Прошу прощения, а кофе есть? — невинно осведомился я. — Соскучился по кофе.

— Думаю, найдётся, — усмехнулся Брежнев и посмотрел на официантку. — Кофе принесите, пожалуйста.

— Если можно, не растворимый, — добавил я.

— Хорошо, — женщина поспешно ушла в дом.

— В Америке привык, — пояснил я, встретив взгляд тёмно-серых глаз Брежнева. — Там больше кофе пьют, чем чай.

— Понравилось в Америке? — спросил Брежнев.

— Понравилось, — сказал я. — Но дома лучше.

— Это правильно, — сказал Леонид Ильич. — Дома всегда должно быть лучше. Даже если кажется, что хуже. Ну, рассказывай, Серёжа.

— Что рассказывать, Леонид Ильич?

— Откуда ты такой взялся. Потому что то, что рассказывает о тебе товарищ Бесчастнов, звучит как какая-то сказка. А я сказки только в детстве любил. Хотя помечтать люблю, не скрою.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью? — я позволил себе широко улыбнуться. Со всем своим обаянием.

— Именно, — поднял вверх палец Леонид Ильич. — Преодолеть пространство и простор.

Аура Брежнева была не самой лучшей из тех, что встречались мне уже здесь, у людей Земли. Потрёпанная была аура, прямо скажем. Этот человек с юных лет очень много и напряжённо работал. Воевал. Был контужен. Потом опять работал. С годами работы становилось больше, а здоровья меньше. Годы. Сколько ему? Шестьдесят пять полных. По гарадским меркам — ерунда, возраст молодого человека. Но мы не на Гараде. А человек-то хороший. Искренний и добрый. Хотя, разумеется, закалённый властными интригами, по-другому здесь просто не бывает. Открытый. Жалко будет, если помрёт раньше времени. Или потеряет работоспособность. Кто ему на смену придёт, ещё неизвестно, а с ним точно можно работать. К тому же, я к нему не пробивался, сам пригласил. Это — шанс. Шансами нужно пользоваться, других может и не быть.

— Я расскажу, Леонид Ильич. Но сначала попрошу десять минут, чтобы немного подлатать вам здоровье. Это будет действенней любых слов, поверьте.

— Ого, — усмехнулся Брежнев. — Всего десять минут, чтобы подлатать здоровье, которое я гробил всю жизнь?

— Подлатать, — сказал я. — Совсем чуть-чуть. Для основательной поправки, конечно, потребуется гораздо больше времени.

Генеральный секретарь ЦК КПСС вопросительно посмотрел на генерал-лейтенанта КГБ.

Интересно, подумал я, а где Андропов? По статусу, вроде бы, ему положено здесь сейчас находиться, или я чего-то не понимаю?

Бесчастнов утвердительно кивнул головой и сказал:

— Он может. Ручаюсь, Леонид Ильич.

Десяти минут мне не хватило.

Уж больно несгибаемая внутренняя воля оказалась у этого, на вид столь добродушного и домашнего человека. Подсознательно он поначалу так мощно сопротивлялся моему воздействию, что пришлось потратить много времени и сил на то, чтобы заставить его расслабиться и поверить, что всё будет хорошо. Удалось. Дальше пошло проще. Наконец, понизив давление, поработав с сосудами головного мозга, другими сосудами и сердцем, я закончил. То есть, работы там было ещё непочатый край, но теперь я точно знал, что в ближайшие пару месяцев пациент будет в относительном порядке.

Семнадцать минут ровно — столько заняла вся процедура по часам. Где-то на пятой минуте Бержнев заснул, свесив голову на грудь. Папа, Цуканов и Кириллин смотрели на происходящее во все глаза. Только Бесчастнов не смотрел, а поглядывал и спокойно пил чай — ему это уже было знакомо. Всем хватало ума помалкивать. Только Цуканов в самом начале, когда Леонид Ильич уснул, произнёс негромко:

— Надеюсь, Серёжа, ты знаешь, что делаешь. О последствиях предупреждать не стану.

Я только кивнул — знаю, мол. Папа открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в конце концов промолчал, за что я был ему благодарен, хотя и понимал, что он волнуется больше всех. Ещё бы. Его сын, по сути мальчишка, производит непонятные манипуляции над первым лицом государства. Не просто манипуляции, а связанные непосредственно со здоровьем упомянутого лица. А ну как, не приведи бог, что-нибудь и впрямь случится? Ох, лучше об этом даже не думать…

Разумеется, всё обошлось, и всё получилось. Я бы и не взялся, будь хоть малейшие сомнения.

— Просыпайтесь, Леонид Ильич. Можно.

Брежнев открыл глаза, поднял голову. Огляделся с немного ошарашенным видом.

— Ну надо же, — сказал.

Встал, прошёлся туда-назад по дорожке. Сделал несколько энергичных разминочных движений.

— Ух ты. Как будто десять лет скинул. Да ты волшебник, Серёжа!

— Что я говорил, — с довольным видом сказал Бесчастнов и отхлебнул чаю.

— Должен сразу предупредить, Леонид Ильич, — сказал я. — Никакого волшебства и шаманства. Всё по науке. И вообще я не врач. Это так — побочный эффект. К тому же не на всех действует, — слукавил я.

— Побочный эффект чего?

— Клинической смерти подозреваю.

Я рассказал присутствующим историю с котёнком и грузовиком купца-афганца в Кушке.

— Подтверждаю, — кивнул папа. — Таки всё и было. Мы с женой чуть с ума не сошли.

— Имеется также официальное заключение начальника кушкинского госпиталя подполковника Алиева, — добавил Бесчастнов. — Там то же самое, только казённым официальным слогом с кучей медицинских терминов. В переводе на нормальный язык: клиническая смерть и затем чудесное выздоровление. Необъяснимое с точки зрения медицинской науки.

— Встречались мне необъяснимые с точки зрения медицинской науки вещи на войне, — задумчиво сказал Леонид Ильич. — Помню, под Новороссийском один боец получил пулю в голову. Да не по касательной, а прямо в мозг, — он постучал пальцем себе по лбу. — Так он не только не погиб на месте, а остался на ногах и продолжал бой. Голову только перевязал. Но то война. На войне вообще всякое случается. В том числе необъяснимое. У нас, вроде бы, мирное время. А, что скажешь, Владимир Алексеевич? — Брежнев вопросительно посмотрел на Кириллина. — Ты же у нас академик.

— Я не врач, Леонид Ильич, — ответил тот. — Но даже я знаю, что внезапные и необъяснимые выздоровления бывают. Причём не только на войне. Глупо и самонадеянно было бы считать, что мы знаем всё о человеческом организме и вообще об окружающем нас мире. С точки зрения науки, чудо — это проявление каких-то природных сил или явлений, о которых нам пока неизвестно. Меня больше интересует, как тринадцатилетний мальчик, даже не закончивший среднюю школу, мог собрать антиграв. Прибор, нейтрализующий действие гравитационного поля Земли. То, что он действует, я видел своими глазами. Вот что с моей точки зрения является настоящим чудом. Напомню присутствующим, что современной науке до сих пор не известна даже природа гравитации. Гравитационные волны — это гипотеза, не более того, и…

— Стоп, машина, — сказал Леонид Ильич веско.

Кириллин умолк.

Брежнев перевёл взгляд на меня:

— Что скажешь, Серёжа?

— Сначала первое. О лечении. Мой прапрадед по матери умел лечить руками людей и животных. Это подтверждённый семейный факт. Вероятно, мне передались его способности. До поры до времени они дремали, а после клинической смерти активизировались. Второе. Гравитационные волны существуют. Просто у нас пока нет приборов, которые могут их обнаружить. Доказать я это не могу, я не ученый. То есть я не могу математически изложить теорию антигравитации, на основе которой работает мой генератор. Но он работает, верно? Практика — критерий истины. Так, кажется, утверждал Карл Маркс? Так. Он был абсолютно прав. Что мы имеем? Мы имеем работающий прототип генератора антигравитационного поля. Да, я его придумал и построил. Не без помощи родных и близких. Как? Понятия не имею. В один прекрасный день его схема возникла в моей голове. Сразу. Я её просто увидел. До самых мельчайших деталей. Принцип действия? Извольте. «Принцип действия основан на создании антигравитационного поля, которое в свою очередь возникает при когерентном взаимодействии двух электромагнитных полей, одно из которых получено с помощью сверхпроводящих материалов, и одного лазерного электромагнитного излучения, пропущенного через кристаллы горного хрусталя определённых размеров и формы», — процитировал я свои записи. — Устроит вас такой ответ? Подозреваю, что не устроит. Но другого дать не могу. Назовите это чудом, озарением, волшебством, как угодно, но было именно так.

— Сверхпроводимый при комнатной температуре контур тоже сам по себе в голове возник? — скептически осведомился Кириллин.

— Да, — подтвердил я. — И контур, и схема кваркового реактора, и станция дальней связи на Луне, как и сама дальняя связь. Вы читали мои записи? — я посмотрел на Бесчастнова. Тот едва заметно кивнул головой — передавал, мол.

— Читал, — поморщился Кириллин. — Какая-то научная фантастика. Точнее даже ненаучная.

Вот этого я и боялся. Академики и профессора. Закостеневшие от званий и наград. Незыблемые авторитеты. А тут какой-то пацан с прорывными, фантастическими технологиями. Не может этого быть. Потому что не может быть никогда. Но чёрт возьми, не зря же я долго готовился к подобному разговору! В самых обычных провинциальных библиотеках Советского Союза можно много чего интересного найти. Особенно, когда знаешь, что ищешь. Да и библиотеки Соединённых Штатов в этом смысле не отстают.

— Хорошо, — сказал я. — Мы могли бы поговорить об уравнении Эрвина Шрёдингера, о принципе неопределённости Гейзенберга, о парадоксе Эйнштейна — Подольского — Розена, а также тайнах и загадках квантовой физики более подробно, но, боюсь, утомим хозяина. А оно нам надо? В конце концов, если я правильно понимаю, меня пригласили для того, чтобы обсудить практические дела. Я правильно понимаю, Леонид Ильич?

— Правильно, — сказал Брежнев. — Ты вот что, Владимир Алексеевич. Перестань придираться к парню. Я всё понимаю. Ты — академик, а он — никто, обычный советский школьник. Яйца курицу не учат. Так?

— Леонид Ильич, я только…

— Подожди, я ещё не закончил, — голос Брежнева заметно окреп. — Напомню, если забыл. Твоя задача — не разоблачить чьё-то невежество и укрепить свой несомненный авторитет, а поставить талант этого мальчишки, — он ткнул пальцем в моём направлении, — на службу Родине. Потому что то, что он уже придумал и, уверен, придумает ещё, может дать нам такой научный и технологический рывок, что никакой Америке не догнать. Это даже я понимаю, хоть и не академик. Хотя с американцами мы кое-чем поделимся, по-другому не получится. Не даром, конечно. Заплатят. Но я отвлёкся. Ты понял, о чём я говорю, или повторить?

— Понял, Леонид Ильич, — сказал Кириллин. — Всё сделаем, не сомневайтесь. Извините. Но уж очень всё это… невероятно. В голове не укладывается.

— А ты попроси нашего Серёжу, пусть он с твоей головой поработает, — лукаво усмехнулся Брежнев. — Глядишь, и уложится.

— Нет уж, спасибо, — пробормотал Кириллин. — Я как-нибудь сам.

— Кстати, насчёт головы, — сказал я. — Копаться в своей не дам, сразу предупреждаю. Я не подопытный кролик. Стандартные медицинские анализы и обследования — максимум. Да и те только с моего разрешения.

— А если заболеешь? — спросил Брежнев.

— Я не болею.

— Совсем?

— Совсем.

— Это правда, — подтвердил папа. — До того несчастного случая болел и довольно часто. Потом — как отрезало.

Кириллин молча покачал головой. На его лице был написан крайний скептицизм. С этим нужно было что-то делать и прямо сейчас. Иначе мало будет толку от нашей работы.

— Вижу недоверие на ваших лицах, — сказал я. Показал на хлебный нож, лежащий на столе. — Можно?

Брежнев кивнул.

Я взял нож и с силой провёл лезвием по ладони. Обильно потекла кровь.

— Ты что делаешь? — схватил меня за руку отец.

— Спокойно, пап, всё нормально будет.

Положил нож.

— Засекайте пять минут.

Брежнев, Бесчастнов, Кириллин и Цуканов посмотрели на часы.

— Время пошло, — сказал Леонид Ильич.

Я накрыл рану ладонью и вошёл в орно.

Загрузка...