Чужая

Глава 15. Никита

— Никит? Всё в порядке?

Я смотрю на Еву невидящим взглядом и киваю. Далеко не всё в порядке, но я в норме. В норме.

Вот только глаза режет невыносимо, поэтому приходится сжать пальцами переносицу, чтобы не разреветься, как девчонка.

— Точно? — идёт Ева ближе.

— Сто процентов, — бросаю я и поднимаюсь на ноги. Я не нуждаюсь в чей-либо жалости. Нет уж, увольте. — Пошли обратно.

— Я... — теряется Ева, изучая меня смешанным взглядом. — Хотела предложить...

— Что? — тороплю я её.

— Может, спустимся к зданию? — улыбается она с осторожностью, словно шагает по минному полю. — Посмотрим...

— Плевать, — жму я плечами, подхватываю с травы её телефон и, проходя мимо, вручаю его ей. — Пошли.

Ева ничего не говорит, спускаясь вслед за мной.

Здание состоит из красного кирпича. Давно заброшенное. Изветшалое. Но именно в таких местах веет своего рода магией. Или даже мистикой.

Внутри полно строительного мусора, кое-где пробивается трава, а то и деревца: тонкие, ветвистые.

В целом складывается впечатление, что была задумка что-то здесь построить, которая так и не увенчалось успехом.

— Здесь красиво, да? — осторожно ступая по ломанному кирпичу, улыбается Ева.

И ты красивая.

Не знаю, дело ли в освещении, в самом месте или в искреннем восторге, что светится на её лице, но я вдруг ясно осознаю, что девчонка мне нравится.

И, возможно, нравится давно. С той самой первой встречи. С момента, как я только-только заглянул в невероятные медовые глаза, в которых увидел что-то большее, чем простое желание поживиться за чужой счёт...

Я ничего ей не отвечаю и прохожу к нише для окна. Забираюсь туда с ногами, опираясь спиной на кирпичную стену, и закрываю глаза.

Долгий и странный день. И появись такая возможность, я не стал бы в нём ничего менять. Ни одной прожитой минуты.

— Ты пыталась помочь своему отцу? — спрашиваю я негромко, даже не надеясь, что Ева меня услышит. Или не желая этого.

Но она слышит:

— Ты про то, умоляла ли я его бросить пить ради своих детей? Или выливала ли я спиртное в раковину, чтобы потом за это получить? Или вытаскивала ли из кармана его куртки зарплату, чтобы успеть заплатить по счетам квартиры, пока он не пропил все деньги? За что тоже получала? Ругалась ли я с ним? Взывала ли его к совести, напоминаниями о маме, о том, что бы она ему сказала, будь жива? — Ева останавливается рядом, опирается ладонями в нишу и смотрит на меня: — Всё это было. Пока я однажды не поняла, что он взрослый человек, самостоятельно выбравший такой путь. Потому что слабый и никчёмный.

— Но он же не всегда таким был?

— Всегда. Будь иначе, он бы не сломался. Не бросил бы нас с Ромкой.

— Ну а специализированная клиника?

— Смеешься? — фыркает Ева. — Откуда у нас такие деньги? Да и будь они, без его желания вылечиться это пустая трата времени. Человеку невозможно помочь, если он не хочет, чтобы ему помогали.

— Ты не можешь быть в этом уверена, — цежу я сквозь зубы. — Вы не пробовали даже!

— А вы? Пробовали с твоей мамой? — вызывающе приподнимает она подбородок.

Вся злость мигом улетучивается, я отвожу от Евы глаза и выдыхаю:

— Отец говорил, что да...

— Ты ему не веришь? Поэтому хочешь помочь ей сам, верно?

Я вновь смотрю на девчонку.

Мне не нужна чья-либо жалость, да, но понимания... Понимания хочется.

— Да... Она нашла меня, потому что умерла моя бабушка, её мама. Ей больше не из кого было тянуть деньги, и она вспомнила обо мне. Знаю, что это не говорит в её пользу, но мне... Мне плевать. Я просто хочу, чтобы она жила. Я помню её другой, понимаешь? И мне больно смотреть на ту, которой она стала. Я хочу ей помочь, коплю деньги на лечение в клинике...

— Но и платишь за её наркотики, да? — поджимает Ева губы. — Вот что ты делал в нашем районе с той наличностью. Вот почему так не хотел их отдавать. И вот кто требовал с тебя денег...

— По-твоему, мне нужно было позволить ей колоть себе всякую дрянь? — рычу я, вновь ощущая, как злость обжигает желудок. — Это временная мера!

— Ты так думаешь, потому что не хочешь признавать её слабость. Не хочешь признавать, что наркотики она любит больше, чем...

— Ну? — вновь рычу я. — Договаривай!

— Больше, чем тебя, — припечатывает Ева безжалостно, а затем подаётся ближе ко мне: — Поверь, как только ты с этим смиришься, станет легче. По себе знаю.

На этих словах она резко разворачивается и идёт вон.

Я спрыгиваю на землю вслед за ней, ловлю её кисть и разворачиваю лицом к себе:

— Считаешь себя самой умной, выходит?

— Не считаю, — цедит она в ответ. — Но и понимания моего не жди. Твоя мама тебя использует! Тебя, твою жалость к ней, твою любовь! Сколько лет она принимает наркотики? Всю твою жизнь! А может, и раньше начала? Что её сподвигло? Плохая жизнь или хорошая? Она сама виновата, ясно?! Она сама выбрала такую жизнь! Ты не обязан быть за неё в ответе! Это она должна отвечать за тебя, но в какой-то момент она решила потакать своим слабостям!

— Ты ничего о ней не знаешь!

— Да? Чудесно! Зато я кое-что знаю о себе и о тебе! Давай, посмотри на нас — два живых примера благополучной и неблагополучной семьи. Ты хоть раз пробовал наркотики, уходил в запои? Просто потому, что у тебя есть возможность попробовать всё? Позволить себе всё на свете? Я уверена, что нет. И я — та, что уже давно могла пойти по наклонной — ведь все условия есть, а я даже не курю! Мы с тобой не хотим такой жизни, так? А они хотят! И в этом виноваты не мы. Мы всего лишь дети, которым предпочли пагубную страсть. И что нам остаётся? Мучиться и страдать от этой нелюбви? Или заняться собственной жизнью, которой мы в силах управлять? Что ты выберешь, Никит?

Лицо Евы пылает негодованием, медовые глаза тоже горят огнём, в них легко читается вызов, злость и неравнодушие. А ещё, в их глубине, вместе с золотом плавится решимость и смелость. Она не боится правды. Не боится признать, что отец её не любит...

В отличие от меня.

Что ты выберешь, Никит?

Тебя. Мне хочется выбрать тебя. Позволишь?

Я обхватываю ладонями её скулы: кожа горячая, нежная. Хочу прямо сейчас забыть обо всём. Кроме одного. Нестерпимого желания ощутить тепло мягких, чуть приоткрытых губ...

— Что... что ты делаешь? — выдыхает Ева испуганно, упираясь ладошками в мою грудь.

Теперь в её глазах нет ничего, кроме страха.

— А на что похоже? — спрашиваю я тихо.

— От... отпусти меня, — отворачивается она, пробуя меня оттолкнуть.

Не позволишь, значит.

— Почему?

— Ты... Не надо. Просто... просто пойдём обратно.

— Да, — выдыхаю я с досадой, отпуская её. — Пойдём.

Бред какой-то. Не знаю, что на меня нашло.

Я быстро забираюсь на пригорок и, не дожидаясь Евы, спускаюсь с него с другой стороны. Мне ещё никогда в жизни не хотелось настолько сильно кого-то поцеловать. Ни разу. Обычно я просто отвечал или нет на поцелуи, с которыми ко мне лезли. Они в принципе не особо меня и привлекали. Необходимая формальность, если есть желание пойти дальше. Если есть...

Я не нравлюсь ей или что?!

Почему она меня оттолкнула?

И почему меня так злит её отказ?

Или меня так злит правда в её словах, сказанных «до»?

Мне необходимо остыть, и озеро отлично подойдёт для этой цели.

Я на ходу снимаю с себя футболку и бросаю её в траву, кеды и шорты оставляю на краю берега и с разбега ныряю в прохладную воду. Она остужает разгорячённую кожу и голову, свежесть делает мысли ясней, избавляет от ненужного. Сейчас мне всего лишь приходится думать о дыхании и гребках рук и ног в воде. Ничего лишнего. Проплыть до середины и вернуться. Всё.

А дальше... Дальше будет видно.

Ева встречает меня на берегу скрещёнными на груди руками и недовольством на лице:

— Теперь нам ещё и ждать, пока ты обсохнешь?

Я усмехаюсь, потому что от меня не укрывается её быстрый взгляд, скользнувший по моей груди и бедрам.

Нравлюсь. Знаю, что я ей нравлюсь. Это ведь не первый такой взгляд — тогда на лестнице девчонка смотрела на меня как заворожённая. Но она почему-то предпочитает противится своим чувствам. И я обязательно выясню почему.

Я подхватываю с земли свои шорты и спрашиваю:

— В какой институт ты хочешь поступить?

Девчонка хмурится, переступает с ноги на ногу, распрямляя руки, но отвечает:

— В машиностроительный. А что?

— Вот как, — натягиваю я шорты на мокрое тело. — И отчего такой выбор? Любишь машины?

— Очень, — отвечает она с осторожностью.

Я присаживаюсь, чтобы зашнуровать кеды и щурюсь на девчонку:

— Расскажешь предысторию, или мне придётся вытягивать её по крупицам щипцами?

— Мой отец механик, — пожимает она плечами, наблюдая за мной, не отрывая глаз. — Иногда ему приходилось брать меня с собой в мастерскую. Я влюбилась в гаечные ключи и прочее, — усмехается она. — Разбираешь сломаный предмет, заменяешь ставшую непригодной деталь, собираешь, и всё работает. Это завораживает.

Как отыскать нужную ноту, чтобы мелодия звучала идеально. Понимаю.

Я иду за футболкой, но по пути останавливаюсь близко к Еве и искренне улыбаюсь:

— Девчонка-механик — это круто.

— Наверное, — хмурится она, наблюдая за одной из капель воды, что скатилась с моих волос на шею и дальше по груди. Она облизывает губы, осознает ситуацию и, встряхнувшись, вопросительно вглядывается в моё лицо: — Ты со мной играешь?

— Играю? — деланно удивляюсь я, направляясь дальше. — Во что?

— Ты мне скажи, — ворчит она за моей спиной.

Я склоняюсь за футболкой и вдруг осознаю. Если я сам ни с кем не встречался, это не значит, что и она тоже. Тогда с ней было трое парней, возможно, один из них — её парень. Её отказ может означать не больше, чем желание хранить верность, верно? Это говорит о ней как о порядочном человеке, но что это будет значить для меня?

— У тебя есть парень, там, дома? Один из тех троих? — оборачиваюсь я к ней.

— Что? Нет! — возмущённо восклицает она. — Они мои друзья!

— Ну а кто не друг? Есть такой?

Ева смущается то ли того, что у неё есть парень, то ли того, что у неё никогда его не было. Я невыносимо хочу, чтобы верным оказалось второе предположение.

— Тебя это не касается, — выдыхает она в итоге. — Почему мы вообще об этом заговорили?

У неё нет парня. Возможно, она и не целовалась ни разу. Возможно, ей никто раньше и не нравился в этом плане. Никто до меня, естественно.

О, будет офигенно, если это так.

Я снова подхожу к ней, с силой сжимая в руке футболку.

— Потому что у меня тоже нет девушки.

— Тоже? — фыркает она с некоторой нервозностью от моей близости. — С чего... с чего ты взял, что мне нравятся девчонки?

Я тихо смеюсь, оценив шутку, и обнимаю её одной рукой за плечи.

— Пойдём.

— Ты мокрый! — возмущается она, пытаясь вырваться.

Я смеюсь и трясу головой, обрызгивая её остатками воды с волос. Ева тоже хохочет и, вырвавшись, даёт деру.

— Мне уже приходилось тебя ловить! — кричу я ей и бросаюсь следом.

— Здесь не будет чёрных кошек! — оборачивается она через плечо. — Наверное.

Дальше ограды ей всё равно не убежать.

Возле неё она и останавливается, поворачивается лицом ко мне, сгибается пополам, уперевшись одной рукой на бедро, а второй держась за бок, и улыбается, тяжело дыша.

— Нужно найти дерево.

Я перехожу на шаг и киваю, тоже пытаясь восстановить дыхание, но не останавливаюсь. Иду прямо на неё, вынуждая её выпрямиться и отступить к кованым прутьям. Обхватываю их пальцами, поймав девчонку в капкан своих рук и тела, и любуюсь огнём, что начинает разгораться в медовых глазах. Но прежде чем она успевает возмутиться, я склоняюсь к её лицу, коротко целую её уголок приоткрытых губ и отталкиваюсь от ограды, чтобы пойти дальше.

— Кто ищет, тот всегда — что? — оборачиваюсь я себе за плечо.

— Ты...

— Что? — смеюсь я.

— Футболку надень!

— Слушаюсь и повинуюсь, — усмехаюсь я, выполняя указание.

Подходящее дерево я нахожу уже через минуты три. Всё происходит в точности так же, как происходило ранее: я поднимаюсь первый и, спрыгнув с другой стороны ограды, готовлюсь поймать Еву. Правда, в этот раз я планирую не упустить нужный момент. А он будет. Я уверен.

Ева виснет на руках и спустя пару секунд разжимает пальцы, падая в мои руки.

Я типа поскальзываюсь и падаю в траву вместе с ней, тут же подминая её под себя. Мы оба смеёмся. До тех самых пор, пока не замираем, глядя в глаза друг другу. Я касаюсь указательным пальцем её виска и поглаживаю нежную кожу, пожирая при этом глазами её губы.

— Ник... — выдыхает она одновременно жалко и взволнованно.

Смотрю в её напуганные глаза, на дне которых плещется желание поцелуя не меньше моего. Но чего же бы боишься, Веснушка?

— Всё в порядке, Ева, — шепчу я.

Сокращаю оставшиеся сантиметры между нашими лицами и касаюсь мягких губ. Всего на одну чертовски короткую секунду. Потому что звук чужих и быстрых шагов вынуждает меня поднять голову на нежеланного пришельца.

Которым, кстати, оказывается Станислав Викторович.

— Вот так встреча!

Ева пугается по-настоящему и быстро выбирается из моих рук, тут же подскакивая на ноги.

— Мы...

— Гуляли, — с досадой заканчиваю я, падая на спину. Тру лицо ладонями и поднимаюсь, глядя за спину куратора: — Как и вы с Лилией Александровной.

— Хорошая попытка, — усмехается он. — Вот только я имел счастье понаблюдать за вашим акробатическим экспромтом. Что вы делали за территорией?

— Ничего криминально, если вы об этом, — нагло улыбаюсь я.

— Это радует. Но наказать вас мне придётся. Похоже, сегодня именно такой день, — вздыхает он в конце.

Я смотрю на Еву и встречаю её ответный взгляд. Кажется, она рада, что всё обошлось малой кровью. Или же она рада тому, что нас прервали. Одно из двух.

Что ж, Веснушка, — будут и другие моменты, которые я не собираюсь упускать.