Чужие дети

Глава 10

— Но это — третий раз, — сказала классная руководительница, обращаясь к Клер. — Третий раз на неделе ты говоришь, что не могла сделать домашнее задание.

— Я не могу, — ответила девочка. Она была одета в школьную форму, которую носило большинство ребят, и пола ее рубашки выбилась с одной стороны. Казалось, Клер не замечала этого.

— У тебя есть дома место, где ты можешь делать домашнее задание? — спросила учительница.

Клер подумала о кухне.

— Есть стол.

— А там тихо?

«Было бы тихо, — размышляла Клер, — если мать сидела бы не на кухне, а делала наверху в своей студии глиняные витые вазы». Вазы стали новым увлечением Надин. В доме все было из глины. На дне ванны глина лежала вперемешку с песком.

— Да.

— Тогда объективно у тебя нет причин для оправдания. Твои брат и сестра получают домашние задания, верно?

— Да.

— Где они делают уроки?

Клер задумалась. Бекки проводила добрых полчаса на полу их комнаты и так громко включала музыку, что мать кричала и требовала тишины. Рори, похоже, вообще никогда не делал уроков. Он забирал школьную сумку в свою берлогу, но Клер не стоила иллюзий, будто он хотя бы открывал учебник. Оба убеждали Клер своим видом, что делать домашние задания — не только не круто, но донельзя бессмысленно. Уроки — ничто, это просто бесцельная тренировка, придуманная учителями для их собственных непонятных целей.

Клер не была уверена в этом. В ее нежелании делать уроки имелось, без сомнения, нечто, о чем и понятия не имели в школе. Это здорово — быть среди всех, здорово идти каждый день куда-то, где бы с тобой обращались, как со всеми. В том, что Клер не выполняла домашних заданий, не оказалось ничего бунтарского. Дело, скорее, заключалось в безнадежности. Каждый вечер она доставала свои учебники и клала их на стол, с которого убирала остатки последней трапезы. Девочка садилась перед ними и сидела там. Она сидела и смотрела неподвижно — и ничего не могла сделать: ни прочитать хотя бы слово, ни взять ручку…

— Где, — терпеливо спрашивала учительница, — делают домашние задания твои брат и сестра?

Клер посмотрела на нее. Учительница была молодой, с круглым лицом и кудрявыми каштановыми волосами. Девочка ненавидела кудрявые волосы.

— Везде, где придется…

— Клер, — сказала учительница, — ты должна делать уроки, понимаешь? Ты должна делать их — и не потому, что я так сказала. Просто я смогу видеть, поняла ли ты материал, который изучали в классе.

Девочка кивнула, чувствуя, что после такого рассудительного объяснения ей придется давать правдивые ответы.

— Но я не могу.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу делать уроки.

— Ты имеешь в виду, что ты не понимаешь задания?

— Нет, — ответила Клер. — Но когда я прихожу домой, я не могу ничего делать.

Учительница внимательно посмотрела на школьницу. Она казалась усталой, но множество детей выглядят утомленными от бесконтрольного просмотра телевизора в своих комнатах. У родителей не хватает терпения на их воспитание.

— Твоя мама не работает? Она дома, когда ты приходишь со школы?

Клер кивнула утвердительно головой.

— Может, мне поговорить с ней…

— Нет, — сказала Клер.

— Почему нет?

Клер процитировала девиз Надин:

— Мы должны научиться с этим справляться.

— Потому что, — деликатно спросила учительница, — вы предоставлены сами себе?

Клер снова кивнула. Ее глаза наполнились слезами. Она не видела отца уже шесть недель и три дня. А этим утром произошла драка: мать хотела выстирать спортивный костюм с героями Диснея.

— Он сядет!

— Нет!

— Он сядет, сядет, не трогай. Я не хочу его стирать…

Мать вырвала у нее костюм, но потом отправилась в туалет. Клер, тем временем, достала свою одежду из кучи грязного белья и спрятала под покрывалом Рори. Когда мать приедет, чтобы забрать ее и отругать дочку, будет скандал.

— Ты можешь постараться сегодня вечером? — спросила учительница.

Клер вздохнула. Ничего хорошего не будет. Она сказала несчастным голосом:

— Я не могу думать.

— Понимаю, — сказала, вставая, учительница. — Ты уверена, что мне не надо говорить с твоей матерью?

— Да.

— Ну, что ж. Тогда я бы поговорила с кем-нибудь другим.

Клер взглянула на нее с тенью надежды.

— С моим отцом? — спросила она.

В гостиной коттеджа Бекки развалилась на диване. Он был полусломанным, и девочка устроилась с подушкой и старым шерстяным одеялом там, где вообще не было пружин или где они не торчали, подобно копьям, через потертую кретонную обивку. Телевизор был настроен на какой-то детский канал с жалкими куклами-ведущими — глупыми простаками, которым делали волосы из щетки. Но Бекки почти не смотрела передачу из-за «снежной бури» на экране — настолько плохим оказался прием. Да и не трогало это. Она не хотела смотреть телевизор вообще, просто включенный «ящик» — хоть какая-то компания, иллюзия людей, чего-то происходящего…

В гостиной было холодно. Бекки стала почти что мастером по разжиганию огня, но чувствовалось что-то непривычное в том, как дул ветер, а огонь никак не хотел разгораться. Девочка завернулась в одеяло со своей постели, плотно подоткнув его со всех сторон. Так делают, когда сильно чем-то напуганы. Она тихонечко подвинулась, чтобы пачка сигарет в кармане не упиралась в грудь, и подумала о том, что было в том кармане еще. Белая таблетка, завернутая в фольгу, с отпечатанной птицей на одной стороне и улыбающейся рожицей на другой. Парень в школе дал ее. Он сказал, что может получить за таблетку пять фунтов, но даст пилюлю ей, если она прогуляется с ним на выходных. По клубам, сказал он. Парень был высоким, стройным, похоже, он на год старше Беки. Почти все время разговора он небрежно перекидывал маленький пакетик фольги из руки в руку и пялился на ее грудь.

Бекки сама не знала, зачем взяла пакетик. В известном смысле это льстило ей — быть приглашенной, востребованной. Ее улещивали, чтобы она отправилась гулять, приобщилась к особой группе. А пригласивший парень был одним из полдюжины тех, кто рассматривался в школе как «дамский угодник». У него, конечно, имелась репутация желавшего всего и сразу, отказывающегося пользоваться презервативом, искусного любовника. Это делало его опасным, но в то же время — и привлекательным. Если она пойдет с ним на выходных, то не сможет притвориться, что не знала, для чего. Во всяком случае, часть сознания Бекки желала этого, очень хотела испытать кайф, быть необузданной и сексуальной. И свободной. Но существовал и другой внутренний голос. Он недавно пробудился в ней, и его воздействие сильно смущало.

Бекки не могла притворяться, что внутреннего голоса нет совсем. Нельзя больше говорить, что у нее нет никакой ответственности и никаких обязанностей, и ей не следует таковые иметь в шестнадцать лет. Трудности наступили, хотела ли она этого или нет, с разводом родителей. А большинством этих невзгод, вообще-то, связаны с самой мамой. Надин была матерью, матерью трижды, но не тем, что обычно подразумевается при слове «мать». Она сама, начинала понимать Бекки, нуждалась в матери — неоспоримом авторитете, который помог бы ей снова обрести себя. Девочка видела (а ей казалось, что другие замечали тоже — судя по тому, как они вели себя), что положение дел вышло из-под контроля. Это были не просто вопросы ведения хозяйства, — скорее, ощущение, что Надин не знает, куда она движется, зачем наступил следующий день или неделя. И ее страх от этого незнания витал вокруг.

Если Бекки пойдет по клубам со Стью Бейли в субботний вечер и примет таблетку экстази, и все потом закончится сексом на один раз в многоэтажном паркинге около четырех утра, то придется почувствовать, что сделала это: сломала клетку и стала свободной, как птица. Но все равно потом придется вернуться домой и встретиться с матерью. Там может случиться то, что хуже всего, что может сказать или сделать Надин, чтобы выпутаться из сложившейся неразберихи проблем за одну ночь.

С другой стороны, все может произойти по-другому. Нельзя отделять приятное от неприятного, с огорчением осознала Бекки. Не получится, не ожидая последствий, вернуться обратно, распевая песни, чувствуя себя как прежде. Она рискует, если пойдет со Стью Бейли. И даже если Бекки хотела рискнуть, то не уверилась, что сможет встретиться лицом к лицу с дальнейшим.

Она села, достала сигарету из кармана и закурила се. Потом выложила таблетку экстази и развернула ее. Пилюля выглядела невинно — как глюкоза. Бекки поднесла се к носу и понюхала, а затем быстрым движением языка лизнула ее. Наркотик оказался никаким на вкус, ничем не пах.

Таблетка лежала на ладони, улыбаясь Бекки в ответ. Она будет стоить ей (да-да, именно так!) пять фунтов — ее последние пять фунтов. Тогда можно владеть ею и, в то же время, быть свободной от Стью Бейли и пристальных взглядов на ее грудь. Это — если она хочет быть свободной. Кстати, Стью, в любом случае, захочет ее еще больше, если Бекки отвергнет его.

Она завернула таблетку обратно в пакетик из фольги и положила в карман. Сигарета на вкус казалась кислой и какой-то блеклой. Девушка на миг закрыла глаза. Надо пойти на это: мобилизовать всю волю, чтобы решить, что делать. Воспользоваться любым случаем, чтобы совершить то, что ей чертовски хочется. Но… Бекки открыла глаза и бросила сигарету в тлеющий огонь. Предположим, мать все выяснит? А если Стью Бейли действительно причинит боль?

Девушка наклонилась вперед и прибавила звук телевизора, отчего комната завибрировала от гула. Потом она откинулась спиной на диван и накрыла лицо одеялом.

— Это — в пятый раз, — сказал Тим Харли. Он стоял, широко расставив ноги и упершись руками в боки, на кухне у Надин, глядя на нее сверху вниз.

Мать Рори сидела за столом. Возле нее стоял сын, на его черной школьной куртке зияла прореха. Мальчик прислонился к холодильнику и играл пластмассовыми магнитами на дверце.

— Мне очень жаль, — произнесла тихим голосом Надин.

— Ферма — не место для игр, — заметил Тим. Он перевел взгляд с матери на сына. — Ферма — это смертельно опасное место. Там не только механизмы, там есть еще и яды. У меня достаточно гербицидов, чтобы покончить с половиной Херфорда. А еще — ружье. Твое счастье, что я не разрядил в тебя ружье.

Рори что-то промямлил.

— Что? — спросила Надин.

— Я ничего не делал…

— Ты был там, — сказал Тим. — Ты был там, не поставив меня в известность, без моего разрешения. Если ты, чужой, находишься на ферме, то можешь причинить вред себе или другим. У коровы может случиться выкидыш, или ты распространишь инфекцию…

Рори низко склонился возле двери холодильника.

— Простите…

— Я полагаю, так. Почему ты не в школе? — Тим взглянул на Надин. — Почему он не был в школе?

Мать слегка вздрогнула.

— Я думала, что он в школе.

— Мне там не нравится, — ответил Рори, а потом, ворча, добавил:

— Там скучно.

Тим прошел вперед и облокотился о стол.

— Это не служит оправданием. По закону ты должен ходить в школу. А еще, по закону ты должен оставаться там.

Надин взглянула на Рори.

— Тебя запугали?

Он покачал головой.

— Что тогда не так?

Мальчик колебался. Потом с размаху сбросил рукой все магниты на двери, и они покатились по полу.

— Я не могу там оставаться, — проговорил он. — Я не могу оставаться. Не могу… — его голос немного дрожал.

— У тебя есть домашние задания? — спросил Тим.

Рори кивнул головой.

— Почему тогда ты не пойдешь и не сделаешь уроки, пока я переговорю с твоей мамой?

Мальчишка пнул холодильник.

— Я голоден…

— Полагаю, ты знаешь, где хлебница. Надин поднялась:

— Я принесу…

Фермер следил за ней взглядом. Он заметил, что когда она резала хлеб и намазывала ломтики ореховым маслом, у нее дрожали руки. Рори не предложил своей помощи. Тим было открыл рот, чтобы сказать мальчишке, чтобы тот поднял свою праздную задницу, — но решил обождать. Он достаточно накричал на Рори в этот день, вытаскивая его за шиворот из сарая, где стояли трактора, и при этом порвал ему куртку. Паренек принял крик молча. Похоже, он не испугался, не казался сердитым. Просто создавалось впечатление, что подросток устало принимал нарастающее возмущение фермера. Тим швырнул его одним махом в «лендровер», словно мешок или тушу, а потом смилостивился и дал ему половинку плитки шоколада. Рори с аппетитом проглотил все.

— На вот, — сказала Надин. Она дала Рори сэндвичи на тарелке, а потом наклонилась и поцеловала его. — Не волнуйся.

Он, не посмотрев на мать, взял тарелку и начал неуклюже продвигаться по направлению к двери.

— А «спасибо»? — громким командным голосом воскликнул Тим Хантли.

Рори быстро замер.

— Спасибо.

— Все в порядке, — проговорила Надин.

Рори вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью. Они слышали, как мальчик прошел по кафелю в холле и стал подниматься по лестнице. Походка была медленной и неуверенной, как у человека, который гораздо старше двенадцати лет.

— Я полагаю, он поест в кровати, — сказала Надин.

— В кровати?..

— Он устроил себе своего рода спальню под самой крышей. Очень уединенно. Рори не пустит никого из нас туда. — Она посмотрела на Тима. — Кофе?

— С удовольствием, — ответил фермер. Выдвинув стул и опустившись на него, Тим облокотился локтями о стол, глядя на Надин. — Мы обсуждали вас, мама и я.

— И?

— Вы не справляетесь, не так ли?

Надин наполнила чайник, включила его и поставила две кружки — очень ровно.

— А разве это вас касается?

— Мы — соседи, — сказал Тим. — Это деревня, а не какой-нибудь проклятый городок, где вы можете упасть мертвым, и никто не заметит этого, — он замолчал, а потом продолжил:

— Здесь были дети, четыре или пять лет назад. Жили со своим отцом в доме на колесах. Если это можно назвать жизнью. Он был совершенно никудышным человеком, этот старый черт. Перебивался случайными заработками. Самый младший ребенок погиб по дороге в Росс, его сбил грузовик, когда он шел голодным по дороге. Других детей отдали в приют, а их отец исчез бесследно. Мы, я и мама, знали, что они жили там. Но не представляли, насколько плохо. Нам не было известно и половины всего, — пока не погибла маленькая девочка.

Надин ничего не ответила. Она помешивала ложкой кофе в кружках и очень осторожно закрутила крышку банки.

— Вы знаете, о чем идет речь, верно? — спросил Тим.

Мать Рори взялась за ручку чайника.

— О чем?..

— О ваших детях.

Она наклонила голову.

— Это не просто мальчик, выбившийся из общего хода жизни, — заявил Тим. — Ведь верно? Да и девочки тоже. Младшая выглядит полуголодной, а старшая флиртует вовсю с одним из парней Бейли.

— Кто эти Бейли? — строго спросила Надин.

Тим фыркнул.

— Лучше вам их не знать. Это источник всех неприятностей. Четверо сыновей, такие же дурные, как и их отец. Вы же не хотите, чтобы ваша девочка водилась с этими Бейли?

Чайник с шумом выбросил в воздух струю пара и самостоятельно отключился. Надин, придерживая запястье другой рукой, чтобы было легче ухватить чайник, налила воду в обе кружки.

— Молоко?

— С удовольствием.

— Сахар?

— Два куска, — сказал Тим Хантли. — Ваше здоровье. — Он следил, как она поставит кружку перед ним на стол. Потом женщина села напротив фермера.

— Бекки в гостиной, — сказала Надин, — делает свои уроки. Я каждый день отвожу ее в школу и забираю, и знаю, где она все время.

Тим не спускал с нее глаз.

— Вы не знаете, что она делает в школе. И не можете держать ее взаперти вечно. — Он вспомнил о развитой не по-девичьи фигурке Бекки. — Она скоро вырвется на свободу. Одна поездка в Херфорд или Глочестер — и вы потеряете ее.

Надин склонила голову над кофе.

— Уходите.

— Послушайте…

— Уходите!

Тим Хантли подался вперед:

— Не кричите из-за того, что я не ухожу. Я пришел не для того, чтобы вмешиваться не в свое дело, а чтобы помочь вам пресечь неприятности прежде, чем они начнутся. Иначе вы потеряете своих детей.

Надин подняла обе руки и закрыла ими лицо:

— Мы справимся, мы…

— Нет, леди, — сказал Тим. — Не вы. И если я найду вашего мальчика в моем дворе снова, без моего разрешения, я вызову инспектора по делам несовершеннолетних.

Надин убрала руки и неподвижно, со страхом, уставилась на него.

— Вы не сделаете этого!

— Сделаю. Ради его же блага, ради вас. Никому не пойдет на пользу, когда ему позволяют бегать и беспризорничать.

— Я не позволяю этого.

— Но вы не можете пресечь проблемы. И очень скоро это будет выше ваших сил.

Надин нерешительно проговорила:

— У нас был трудный период. Мы… ну, мы преодолеем его, в конце концов… Вот до чего дошло.

— Простите, — сказал Тим. — Почему вы тут оказались, меня не касается. То, что случилось здесь — вот что важно.

Она глотнула воздух:

— Я не знаю, что сейчас произошло.

— Вам не следует жить в одиночестве, — сказал Тим. — На мой взгляд, вы выглядите так, будто вас выбили из седла. Вам нужно пожить среди других людей. Может быть, поможет коммуна в местечке по направлению в Хэй. — Он посмотрел на глину под ногтями Надин. — Займитесь творчеством. Садоводством.

Женщина закрыла глаза. Она сказала как можно больше решительным голосом, как пыталась говорить во время этой беседы:

— Я люблю моих детей.

Тим колебался какой-то момент и потом произнес:

— Существует еще кое-что.

— Что?

— Их отец — директор школы, не так ли? Паренек сказал…

— Заместитель, — с презрением ответила Надин.

— Может быть…

Она вдруг посмотрела на него своими удивительно синими глазами:

— Что?

— Может быть, — спросил Тим, вертя свою кружку с кофе, — вам следует передать детей на время их отцу?

Мэтью расположился возле телефона в гостиной. Он сидел очень тихо, как будто продолжал разговаривать, — так думала Джози, хлопотавшая рядом на кухне. Ему было нужно, чтобы жена так и считала. Сейчас пришло время собраться с мыслями в одиночестве.

Разговор был с Надин. Она редко звонила ему домой, можно сказать, совсем не звонила, за исключением пары разговоров о Рори. Уже больше месяца бывшая жена молчала.

Трубку подняла Джози.

— Алло, — сказала она, и тут же выражение ее лица переменилось. У Мэтью перехватило дух.

— Я сейчас позову его, — произнесла жена. Она протянула трубку мужу:

— Это тебя.

Мэтью взял телефон. Джози смотрела на него, словно ждала чего-то плохого, а он старался догадаться, в чем дело. Потом медленно повернулся спиной, приложив к уху трубку.

— Алло!

Жена прошла мимо него на кухню и захлопнула с грохотом дверь.

Надин кричала. Она орала и плакала на другом конце провода, сквозь слезы пытаясь обвинить его во всех грехах.

— Сейчас не время для этого, — сказал с раздражением Мэтью.

— Нет, время, время!

— Тогда расскажи мне, — спросил он. — Прекрати браниться и расскажи мне, что случилось.

Он слышал, как Надин с яростью высморкалась.

— Они в постели, — проговорила она. — Не слышат меня.

Мэтью ждал. Бывшая жена снова высморкалась, после чего воскликнула:

— Они отправляются к тебе.

— Что?

— У них большие проблемы, — заявила Надин. Ее голос теперь перешел на свирепый хриплый шепот. — Они прогуливают школу, не делают уроков, спутались с дурной компанией. Вот что ты сотворил для них, вот что произошло, потому что ты…

— Заткнись, — сказал Мэтью.

Он сжал телефонную трубку.

— Ты создал проблему, — шипела Надин. — Ты навлек на них беду. Теперь и вытаскивай их.

— Что послужило этому толчком?

— Ты знаешь, подлая тварь, чем это вызвано!

Мэтью глубоко вздохнул:

— Ты хочешь, чтобы дети переехали сюда…

— Я не хочу этого!

— О-кей, о-кей, дети должны приехать сюда. На постоянное жительство? Школа и все остальное?

Надин отчетливо произнесла:

— Да.

— Ты спрашивала их?

— Нет.

— Прежде чем начать перевозить их куда-либо, не мешало бы спросить о том?

Бывшая жена сказала, чеканя каждое слово:

— Для этого не было времени.

— Потому что ты не захотела предоставить им никакого выбора?

Она закричала:

— Потому что есть один выбор! Если ты не поможешь, если они пойдут по той дорожке, по которой пошли, тогда никто из нас не сохранит их!

— Что?

— Кое-кто следит за мной, — сказала Надин нерешительно. — Этот человек видел других детей, сбившихся на дурную дорогу, и этот некто… — она остановилась.

— Может донести? — спросил Мэт.

Надин ничего не ответила. Он слышал ее частое и громкое дыхание. Что-то близкое к жалости пробудилось в нем на секунду, — но сразу же исчезло.

— Понимаю, — ответил Мэтью. Он посмотрел на закрытую дверь в кухню. Сердце подпрыгивало у него в груди от неожиданного, светлого счастья. Потом он сказал, пытаясь придать своему голосу равнодушие, несмотря на все провоцирующие эмоции:

— Ты хочешь обсудить теперь условия?

— Нет.

— Завтра? Я позвоню тебе из школы…

— О-кей, — сказала она, снова начав плакать.

Он открыл рот, чтобы произнести: «Передай детям, что я люблю их», — но промолчал, иначе выдал бы свою радость. Вместо этого пришлось проговорить:

— Тогда — до завтра. Пока, — и повесить телефонную трубку.

Теперь он сидел в комнате рядом с телефоном, закрыв глаза. Мэтью горячо благодарил кого-то. Его дети возвращаются, они снова дома, их возможно подбодрить, защитить, проконтролировать, просто увидеть после почти что восемнадцати месяцев драгоценного, но банального хода размеренной повседневной жизни. Он чувствовал почти головокружение, слезы наворачивались на глаза. За последние недели пришлось готовиться к длительному мерзкому и выматывающему спору с Надин из-за детей, за разумный доступ к ним, за право получить возможность звонить, как за проявление свободы. Мэт даже не мечтал, что может существовать альтернатива, что ему просто вручат детей — неожиданно, почти ошеломляюще.

Мэтью называл их по именам, мысленно представил детей.

— Благодарю тебя, — говорил он тихо. — Благодарю тебя, благодарю.

Затем Мэт открыл глаза. Дверь в кухню была прикрыта. Он слышал, как Джози гремит посудой, как звучит классическая мелодия по радиоприемнику, работавшему целый день (жена носила приемник из комнаты в комнату).

Он встал. Первая волна восторга и счастья медленно погасла. Надежда, что Джози разделит его радость, была невелика. Мысль о том, что жена встретит новость о переезде его детей с тревогой, оказалась неприятной. Да она должна прийти в ужас, рассердиться, даже сопротивляться.

Мэтью прошел через гостиную и открыл дверь на кухню.

— Привет.

Джози мыла кастрюли, оставшиеся после приготовления их ужина. Жена не обернулась, говоря:

— Почему она настолько чертовски эмоциональна?

— Она эмоциональна, — подтвердил Мэтью. — Она такой всегда была. — Он прошел дальше в комнату и остановился позади Джози. — И Надин сегодня вечером попала в затруднительное положение.

— Что на сей раз?

— Джози, — произнес Мэтью.

Жена обернулась, держа в руках сковородку и металлический ершик; с ее рук стекала мыльная пена.

— Что случилось?

— Своего рода кризис. Я не знаю точно, что, потому что я не спрашивал, а если бы спросил, то получил бы очередной нагоняй — как будто все это моя вина…

— Что-то с детьми?

— Да.

Джози опустила кастрюлю и ершик и вытерла руки о чайное полотенце.

— Какие-то проблемы?

— Да.

— Серьезные проблемы?

— Я не знаю.

Жена посмотрела на него. В глазах Джози мелькнула догадка, а внутри у нее все сжалось.

— Она хочет, чтобы ты поехал туда?

— Нет…

Джози закусила губу. Мэтью обнял ее, но она не позволила прижать ее к себе.

— Дорогая, Надин не может с ними справиться и посылает их сюда.

— Сюда! — воскликнула Джози. — Жить?

— Да, — он наклонился вперед и поцеловал ее неотзывчивую шею. — Да, чтобы они жили здесь, ходили в школу. Жили с нами.

Жена ничего не ответила. Он коснулся кончиком своего носа ее, но не мог заставить Джози улыбнуться.

— Все в порядке?

Она закрыла глаза на миг, а потом сказала твердым и ясным голосом, непохожим на ее обыкновенную речь:

— Конечно.