Чужие дети

Глава 5

— Ты не зайдешь? — приветливо спросил Мэтью у Руфуса.

Мальчик сидел спиной к дому на низкой ограде сада и размеренно барабанил по стене пятками.

Элейн только что привезла его. Она припарковала машину чуть поодаль от дома, и Руфус медленно вышел из машины, позволил матери крепко обнять себя, но потом молча отклонил предложение войти в дом. Вместо этого он высвободился из объятий Джози и теперь сидел на стене.

— Я бы оставила его в покое, — сказала Элейн. Она слегка повысила голос, чтобы внук мог слышать. — Он зайдет в дом, когда замерзнет.

Джози озабоченно посмотрела на улицу — неприметную, построенную в жилой зоне с парными домами на одну семью, стоящими друг против друга. Все здания относились к концу семидесятых, они были похожи одно на другое. Некоторые из садов выглядели аккуратными и ухоженными, другие — чрезвычайно плотно засаженными. Но большинство участков с разбросанными игрушками, бельевыми веревками, мусорными ведрами и машинами, стоящими на блоках в ожидании ремонта, красноречиво говорили о неопределенности, которая стала основой семейной жизни. Джози пока еще не знала никого на этой улице, да и самой улицы — безопасна ли она для восьмилетнего мальчика, который сидит здесь один, могут ли припаркованные машины, которые периодически подъезжали из центра Седжбери, снова отправиться в путь…

— Пойдем, — сказала она сыну слегка заискивающим тоном. — Пойдем. Мы привезли тебе гостинцы.

Он не взглянул на мать. Вместо этого мальчик посмотрел на дом через дорогу. Там колодец в саду был украшен пластмассовой кошкой, ползущей по крыше.

— Нет, спасибо, — ответил Руфус.

Спустя какое-то время Джози и Элейн вошли в дом. Руфус не обернулся, но он чувствовал, почти видел, что они стояли у окна в гостиной и наблюдали за ним. Мальчик решил встать и пройтись, но ему не хватило для этого бунтарского духа. Да и пугать маму не хотелось.

Руфус просто намеревался дать матери безошибочно понять, что, может быть, она и выбрала Баррат-роуд, 17 местом его проживания, но это — не его дом. Дом остался в другом месте. С ним связаны теплые воспоминания, он досконально знаком, ты знал его большую часть своей жизни. Поэтому дом становится твоим естественным местом пребывания. А вот на Барратт-роуд, 17 нет таких воспоминаний, — по крайней мере, не для Руфуса. Да и в любом отношении здесь незнакомое место для мальчика. Ему очень непривычно находиться тут, и он хотел причинить за это острую боль — матери, бабушке и… Мэтью.

Казалось, прошло немало времени, пока за ним не пришли. Он уже успел действительно замерзнуть, наблюдая, как постепенно темнеет. Несколько домов внизу улицы обзавелись рождественскими елками, Руфусу были видны их огоньки. В основном, это были цветные гирлянды, которые, как знал мальчик, кое в чем хуже, чем простые белые лампочки. Он подумал, что у них, в доме под номером 17, есть елка. Руфус не слишком сильно хотел ее, но на Рождество полагается елка. Хотя на улице были видны деревья в огоньках, сложно поверить, что наступает праздник. Во всем происходящем не ощущалось рождественского настроения — здесь, вдали от Бата, где есть возможность прибытия детей Мэтью.

Руфус сильнее забарабанил пятками по стене. Дети Мэтью были проблемой для него, о чем мать, казалось, даже и не подозревала. Он слышал звуки шагов по бетонной узкой дорожке, ведущей к дому — это шла не мама. А потом, краешком глаза, мальчик тихонько наблюдал за Мэтью, сидящим на низкой стене примерно в восьми футах от него. Отчим молчал. Он сидел лицом к Руфусу, засунув руки в карманы.

Мальчик пожал плечами.

— Ты не хочешь зайти? — спросил Мэтью спустя какое-то время.

Руфус ничего не ответил. Он не хотел заходить в дом, но все же потерял желание сидеть здесь.

— Я не пойду вместе с тобой, — сказал Мэтью. — У меня дела в гараже. Если пойдешь в дом, то там только мама и бабушка.

Мальчик наклонил голову и что-то пробормотал.

— Что?

— Это не так…

— Да нет же, — сказал Мэтью. — Я думаю, что это так. И пока это все, что можно придумать на данный момент, чтобы помочь тебе.

Он посмотрел на дом. Его купили два месяца назад, после восьми месяцев жизни в тесной квартирке, где Мэтью и Джози заверяли друг друга (и неоднократно), как все изменится, когда появится собственный дом. Свет горел в гостиной, Джози и Элейн сидели на диване и в кресле с кружками чая. Кресло взяли из дома Мэтью, который он делил с Надин, а Джози нашла диван на распродаже на соседней улице.

Половина мебели была приобретена таким образом — та половина, которая не принадлежала Мэтью или Джози с той поры, когда она жила в Бате. На другом конце Седждбери находилась их общая с Надин мебель. Она была сложена в кучу в закрытом на ключ гараже. «Склад» принадлежал одному из друзей Мэтью, который не пользовался гаражом. Бывшая жена не захотела взять мебель в Херфордшир с той же самой горячностью, с которой отказалась воспользоваться своей долей суммы, вырученной от продажи бывшего дома, чтобы купить квартиру в Седжбери. Мэтью знал, что она приобрела машину, но он не представлял, как Надин распорядилась остальными деньгами. Средств было немного, одному богу известно, сколько осталось после того, как они выкупили закладную. Но этого вполне достаточно для Надин, чтобы растратить финансы — или даже просто их потерять. Она теряла деньги как носки при стирке. Обычно это приводило мужа в бешенство.

Мэтью взглянул на Руфуса. Было уже темно, но бледное лицо мальчика отлично различалось. Пасынок глядел вниз, себе под ноги.

Сын Джози пришел в жизнь Мэтью с собственными средствами — точнее, с деньгами Тома Карвера, на которые его будут кормить, одевать, оплачивать транспорт и отправлять на школьные каникулы. Конечно, правильно, что все так сложилось: Карвер будет содержать своего собственного сына. Но присутствие его денег в бюджете Мэтью терпел с трудом. Он беспокоился из-за этого: без помощи Джози нельзя было бы выплатить взнос за этот дом. Но ничто не мешало предпочесть независимость. Необходимость сознавать, что средства другого мужчины помогли ему выкрутиться, внушала страх. Джози сказала, что почти все, что она дала на покупку дома, принадлежат ей. Она экономила деньги с того времени, когда работала учительницей в Бате. Но, глядя на ее одежду и имущество, Мэтью иногда задавался вопросом, насколько жена тактична. Слишком тактична, возможно, почти снисходительна, если посчитала, что правда об ее финансах касается его. И он остро чувствовал это. Джози всегда так открыто восхищалась всем, что делал Мэтью, его педагогическими навыками, способностью любить молодежь, работать с ней, наставлять на путь истинный. «Ты работаешь хорошо, — говорила она не раз. — Ты творишь добро, вот в чем дело». Но когда дело доходило до денег или отношения к ним, он замечал — жена не проявляла такого же доверия.

По Баррат-роуд проехали машины, дальний свет фар внезапно разрывал тьму сверху и внизу, словно они преодолевали горные хребты на дороге. Оттого-то муниципалитет предписал снижать скорость. Некоторые из них освещали Руфуса и Мэтью быстрым желтым светом фар. Было видно, что мальчик дрожит.

— Тебе нужно зайти в дом.

— Почему мама не пришла?.. — спросил Руфус, не глядя на отчима.

— …Чтобы забрать тебя? Потому что я пришел. Ты выглядел немного одиноко.

— Мне нравиться быть одному, — ответил мальчик.

— Да, — сказал Мэтью. Он встал и подошел, чтобы положить руку на плечо ребенка. — Давай.

Мальчик спрыгнул на тротуар, потом, пригнув голову, нырнул под въездные ворота и опрометью помчался вверх по бетонной дорожке к дому. Мэтью слышал, как открылась и затем громко хлопнула входная дверь. Он вспомнил, что, будучи примерно в возрасте Руфуса, предавался фантазии, которая владела им месяцами — о том, что он сирота, объект страдания и восхищения в мире, в котором нет места для его матери, отца, младшей сестренки Карен. Даже спустя тридцать пять лет он мог вызвать ощущение воображаемого одиночества, той печали и отваги. А потом отчим взглянул вверх и увидел в освещенной гостиной, как Джози поднялась навстречу сыну, чтобы поздороваться с ним. Мальчик очень нерешительно входил в комнату, что выдавало глубокое нерасположение. «Моя Джози, — подумал Мэтью, встрепенувшись при виде ее, — моя…» Он увидел, как она пытается обнять мальчика, а тот, ловко уклонившись от ее рук, уселся на диван возле бабушки.

Мэтью развернулся спиной и зашагал в сторону гаража. «Моя — а заодно чья-то еще, — задолго до меня».

Клер остановилась в дверях спальни.

— Это здесь я буду спать?

— Да, — сказала Джози. Она улыбалась. Это заняло у нее несколько дней — приготовить на славу комнату девочек, включая извлечение из закрытого гаража пуховых одеял и постельного белья, принадлежавшего детям Мэтью. Джози выстирала одеяла, застелила кровати, купила торшеры, пробковую доску для заметок, положила на полу белый шерстяной греческий ковер, который обычно находился в Бате, в детской Руфуса, когда тот был младенцем. Комната получилась замечательной. Мэтью покрасил стены и повесил синие занавески с узором из звезд (их Джози нашла в благотворительном магазине). Он сказал, что девочки будут в восторге. По его словам, у них никогда не было комнаты и вполовину лучше этой. Муж обнял Джози, поцеловал ее и сказал, что она великодушна.

— Наше первое Рождество — и все вместе! Ты так много сделала для этого.

— Мне нравится такая работа, — сказала она.

Это была правдой. Ей действительно все нравилось, Джози получала удовольствие, понимая, что пытается наладить жизнь с детьми Мэтью, которые (что было мучительно), всегда жили в очень нестабильной и неуютной атмосфере. Она только однажды столкнулась с Надин, которая вела себя грубо и несдержанно. Но оставалась вполне реальная надежда, что от бывшей жены Мэтью не последует жестких действий.

— Они боятся ее, — сказала Джози мужу.

Он выражал сомнения всем своим видом.

— Да, это правда, — повторила она и добавила:

— Они боятся ее нрава.

— Думаю, — с горечью проговорил Мэтью, — что они любят ее.

Даже если они, подумала про себя Джози, отрежут бахрому на греческом ковре, это не помешает им увидеть, как хорошо здесь, как полезно есть в четко установленное время и жить в чистом, радостном доме, где нет ссор. Конечно же, ссор не будет. Эти свары, как сказал Мэтью, разрушили его жизнь с Надин. Та с неумолимым постоянством швыряла посуду и ругала детей.

Джози пришла в шок от услышанного. Она и Том, конечно, спорили — в основном, из-за Дейл, — но никто из них ничем не швырялся. Подобного не произойдет. У нее есть свой путь во всем, что касается общения, а вскоре и дети Мэтью увидят это. Надо быть очень терпеливой с ними, не спрашивая и не требуя ничего взамен, — сказала она себе.

Погрузившись в заботы о доме и семье, Джози чувствовала, что нужно проявить бесконечное терпение. В обмен она получит ту свободу, которой была лишена в прежнем доме в Бате. Дом Карверов, со всеми их привычками и традициями, оказался уже полностью сложившимся. Было неизменно тяжело ощущать повсюду воспоминания об умершей жене Тома, Паулине. Мать Лукаса и Дейл, которая умерла такой молодой и столь трагично, наполнила дом изысканной строгостью. Джози уважала бы это, если бы не чувствовала ужаса перед ней.

Прошли годы, прежде чем Дейл разрешила мачехе зайти в комнату своей матери, позволила самостоятельно подбирать дизайн помещения и постельное белье. А когда это было сделано, Джози убрала множество фотографий Паулины. Надин в сравнении с Паулиной была более существенным противником. Она, вне сомнений, оказалась отвратительной матерью, неопрятной хозяйкой, никогда не заработала ни одного пенни, — зато была жива…

…Клер бросила на пол возле ближайшей кровати три или четыре набитых спортивных сумки. Они повалились на бок, оттуда в беспорядке вывалились неопрятные вещи.

— Тебе нравится? — спросила Джози.

Девочка ничего не ответила.

— Там твои пуховые одеяла и постельное белье…

Дочь Надин окинула кровати поверхностным, безразличным взглядом.

— Правда?

— Да. Разве ты не рада видеть их снова?

Клер начала теребить пуговицу на своем кардигане.

— Я не помню их.

— Надеюсь, — настойчиво сказала Джози, — что я постелила все правильно и не перепутала кровати. Я застелила для тебя здесь, а на той кровати у окна — для Бекки.

— Бекки не будет спать у окна, — сказала Клер. — Окно ей нужно только для того, чтоб швырять в него свои окурки.

Джози улыбнулась:

— Прости, но я не хочу, чтобы она курила здесь.

Девочка вздохнула. Она прошлась по комнате, споткнувшись о ковер и сбив его, взглянула на пробковую доску.

— А это для чего?

— Для постеров. Для твоих постеров и открыток, а может, и для рисунков, которые ты сделаешь на уроках.

— В моем классе, — ответила Клер, — мы делаем керамику.

— Отлично. Конечно, у тебя есть несколько постеров, верно? Поп-группы, фотомодели или еще кто-нибудь?

Клер уставилась на нее:

— Фотомодели?

Джози наклонилась, чтобы расправить ковер.

— Это было всего лишь предположение.

— Бекки нравиться «Оазис», — сказала Клер. — Они сюда не подойдут.

— Клер, — сказала Джози, — Я оставляю тебя, чтобы ты могла осмотреться. Открой шкафы, разложи вещи. Ты знаешь, где ванна и туалет.

Девочка наградила ее быстрым взглядом.

«Я не пойду в туалет, — сказала Бекки этим утром на платформе в Херфорде. — Нет. Я не сяду туда, где сидела она».

«А что ты собираешься делать?» — спросил Рори.

Бекки выпустила клуб дыма: «Гадить в саду».

Рори и Клер не обратили на это внимание. Бекки уже давно утратила способность шокировать их. Но Надин, которая вместе с ними ожидала поезда, стала, смеясь, зубоскалить по этому поводу. Что-то внутри Клер пожелало, чтобы мать не поступала так, чтобы она не усиливала жестокость, которой и без того достаточно. И вот, в этой комнате, о которой она и не мечтала в своей жизни, от Клер страстно ожидали знака одобрения — мол, комната чудесная, а сама Джози — приветливая.

Девочка повернула голову и выглянула из окна. Если она положит на стульчак туалетную бумагу, то, может быть, тогда будет можно сесть туда, где сидела Джози — пока Бекки не видит, как сестра делает это.

— Мы не украсили елку, — сказала Джози. — правда, Руфус? Мы оставили эту работу для тебя и Рори, верно?

Ее голос звучал фальшиво, бодро и глупо, как пародия на воспитательницу детского сада в группе упрямцев лет четырех от роду.

— Ты наряжал елку для мамы в Херфордшире? — обратилась она к Рори.

— Нет, — ответил он. Рори был одет, как все дети — в тот же самый костюм, в котором был и на свадьбе. Мальчик стоял возле коробок, украшенных рождественскими картинками, и пакетов из серебряной мишуры. Рори грыз заусенец на большом пальце. Как заметила Джози, у него был прыщик возле носа, а от тела исходил затхлый запах, словно он не мылся неделями, а его одежда — не стиралась.

— Давай, — сказала Джози Руфусу.

Мальчик наклонился и поднял коробку с елочной гирляндой.

— Здесь новые…

— Да, правильно.

Сын посмотрел на нее. Он бросил на мать долгий спокойный, но упрекающий взгляд — за то, что гирлянда для рождественской елки отличалась от очень длинных лент маленьких белых лампочек. Те лампочки покупал отец, ими украшали елку в Бате каждый год.

— Я не сумела съездить в Бат, — проговорила Джози. Ей следовало сказать правду — цветные огоньки, купленные на рождественской ярмарке в Седжбери, были самыми дешевыми, какие можно найти. Но, как считала мать, посвящать сына в экономические соображения еще нельзя.

— Эти — очень простые, — пренебрежительно сказал Руфус.

Рори перестал жевать и посмотрел на него.

— Они должны быть белыми, — пояснил мальчик.

Джози поднесла руку к волосам и поправила резинку, которая держала их узлом на затылке.

— Это все, что у нас есть.

— А где телек? — спросил Рори.

Джози показала рукой:

— Там.

Мальчик повернулся в том направлении.

— Сперва вы украсите елку, — сказала Джози. — Давайте. Это же чудесно — украшать елку.

Прежде елку наряжали под руководством Тома и крошечного Руфуса, трудолюбиво вешавшего игрушки на самые нижние ветки. Под конец даже Дейл радовалась празднику. То был один из очень немногих моментов в году, когда Джози могла чувствовать, что верно поступила, выйдя замуж за Тома Карвера. Им было хорошо всем вместе, и не столь уж важно, что она не могла любить Тома, как всегда надеялась любить мужа. Восторженной, ликующей любви не пришло, — поэтому Джози пыталась сделать счастливый вид, вызывающе идя по проходу в церкви (на пятом месяце беременности) в шелковом платье цвета слоновой кости в рубчик с талией под самую грудь. Это почти средневековое одеяние скрывало ее растущий живот.

Теперь формула любви была проста. Ей нужно лишь подумать о Мэтью, чтобы почувствовать его внутри себя подобно пламени или потоку воды. Вначале Джози удивлялась, было ли приятное возбуждение просто сексом, но это чувство не прошло и к свадьбе, спустя почти восемнадцать месяцев после их первой встречи на конференции в Челтенхэме. Оно не только не угасло, но стало еще сильнее.

Джози любила Мэтью. Он сделал ее счастливой, гордой и довольной и, в лучшем смысле слова, соблазнительной. А теперь ребенок Мэтью, стоящий в гостиной, так ожесточился по поводу поручения, которое всегда, в долгие годы душевных разочарований, могло поднять настроение.

— О-кей, — сказала она ребятам. — О-кей. Я бросаю вам вызов. Сейчас вы берете эти не самые лучшие гирлянды и остальные невзрачные вещи, которые вы так явно презираете, и сделаете что-нибудь с этим деревом. Я собираюсь готовить ленч. Как насчет макарон по-болонски?

Рори даже вида не подал, что расслышал ее.

— Даю двадцать минут, — сказала Джози. — Потом я вернусь и надеюсь быть приятно удивленной. О-кей?

Она посмотрела на них. Руфус, вздыхая, взял гирлянду из коробки, а Рори, продолжающий грызть свой палец, наклонился, чтобы вытащить свободной рукой из ближайшего ящика моток серебряной мишуры. Джози вышла из гостиной и закрыла дверь.

Руфус посмотрел на сводного брата. Рори не ответил ему взглядом. Вместо этого он бросил моток мишуры и неторопливым шагом пошел к телевизору.

— Где пульт управления? — спросил Рори.

Бекки курила. Когда она, наконец, вошла в кухню, слоняясь от скуки, то принесла с собой плотные клубы сигаретного дыма. Девочка была одета в свою жилетку и длинную черную юбку с разрезом, ее руки почти всегда скрывали толстые перчатки, связанными из черной, ярко-розовой и изумрудно-зеленой пряжи.

Бекки принесла что-то в наглухо закрытом белом полиэтиленовом пакете. Когда она села, то положила пакет перед собой на стол — на соломенную подставку для тарелок.

Джози, стоявшая возле духовки с поварешкой, помешивала спагетти. Она решила не обращать внимания и промолчать, что было непросто. Ничто в то утро не давалось легко. Слезы и эмоции сами собой переплелись в душе и подступили к горлу. Джози вспомнила, что не переживала подобного с тех пор, когда только-только вышла замуж за Тома. Тогда шестнадцатилетняя Дейл непрестанно и без обиняков говорила отцу об умершей матери. Беды этого утра были другого рода, — но оказались не менее действенными и глубокими. Со стороны детей Мэтью не случилось даже попыток распаковать вещи, они не проявили ни намека на самый поверхностный интерес к дому или возможности жить здесь. При этом им было сказано, что они снова окажутся среди своих старых друзей в Седжбери.

Бекки оставила свои сумки за дверью, отказываясь хотя бы взглянуть на свою комнату. Потом девочка исчезла. Когда Джози вернулась наверх посмотреть, все ли в порядке с Клер, то нашла комнату пустой, как будто обе сестры покинули ее. Только на полу в ванной странным образом была разбросана неиспользованная, но скомканная туалетная бумага. Ничто не выдавало, что до мыла или полотенца хотя бы дотрагивались.

В комнате Руфуса, которую Рори должен был с ним делить, валялся прямо в дверном проеме рюкзак сына Мэтью — черно-белый, покрытый плохо прилепленными стакерами с именами футболистов из «Ньюкасл Юнайтед». Рюкзак словно бы хотели тут же забрать.

В этот момент Джози услышала звук телевизора. Она вернулась вниз и открыла дверь в гостиную. На полу, развалясь на покрывалах, стянутых с дивана и кресел, лежали Рори и Клер. Брат держал пульт дистанционного управления и быстро перескакивал с канала на канал. А сестра сосала большой палец. Руфус выглядел жалко, делал петли из мишуры и вешал стеклянные шары на елку — все на одну сторону и подальше друг от друга, насколько это возможно. Он посмотрел на мать, когда она вошла. Рори и Клер не взглянули на Джози.

Она набрала в легкие побольше воздуха. Потом постаралась придать своему голосу по возможности приятный тон:

— Пожалуйста, выключи.

Рори не обратил внимания. Клер вынула свой большой палец и спрятала руку в складках юбки. Джози прошла вперед и забрала пульт из руки мальчишки.

— Боже…

— Что ты сказал?

— Боже, — устало сказал Рори. Он перекатился от нее в сторону на покрывале.

Джози выключила телевизор и положила пульт управления в задний карман своих джинсов. Она обратилась к Клер:

— Ты не поможешь Руфусу?

Девочка посмотрела на дерево.

— Он украсил елку.

— Нет, еще не совсем. Только с одной стороны.

Клер очень медленно подошла. Руфус обошел вокруг дерева так, что сводная сестра полностью скрылась из виду. Девочка подобрала красный стеклянный шар и повесила его в той части дерева, которая была и без того плотно украшена.

— Вот.

— Так не годится, — сказала Джози. Она постаралась, чтобы в голосе не было слышно раздражения. — Ну, посмотри сама? Три четверти дерева совсем без игрушек.

Рори сказал, не вставая с пола (его голос был приглушенным, потому что он говорил из-под покрывала, которое прижал к лицу):

— Кто собирается на это смотреть?

— Мы, — сказала Джози. — Вы, четверо детей, ваш отец и я. Это рождественская елка для… для семьи.

Слово сорвалось с ее уст, но она уже жалела о сказанном. Все дети вдруг разом замолчали, комната наполнилась осязаемым ощущением холодной обиды. Джози прикусила губу. Стоит ли высказать сожаления? Надо ли говорить: «О, как жаль, это моя ошибка»? Следует ли снова повторить это слово?

Джози посмотрела на них. Она думала о комнатах наверху и спагетти с салатом, уже приготовленных и стоящих на накрытом на кухне столе с красным подсвечником. Ведь это — неделя перед Рождеством.

Потом что-то поднялось внутри нее и вытеснило прежние оправдания, необходимость признания первой ошибки. И в самом деле, она просто ангельски, сверхъестественно терпелива!

— Это — слово, — сказала Джози притихшим детям. — Семья — это такое слово. Как и приемная семья. Приемная семья — слово в словаре, нравится вам это или нет. И не просто слово, а факт. И мы теперь таковыми являемся, так или иначе.

Джози замолчала, потом обратилась к Рори:

— Вставай.

Он не двинулся.

— Вставай, — произнесла Джози. — Вставай и положи обратно эти покрывала.

С неопределенной медлительностью он приподнялся, встал на ноги и начал стелить покрывала обратно на диван и кресла — как придется, не обращая внимания, куда именно.

— Делай, как следует, — проговорила Джози. Краем глаза она заметила, что Руфус молча умоляет ее не подавлять сводного брата. — Поторапливайся.

Рори вздохнул.

— Ты слышал меня?

Клер отошла от дерева и начала правильно укладывать покрывала. Она опустила голову, так что Джози не было видно лица. Рори смотрел на нее, засунув руки в карманы.

— Если бы твой отец был здесь, — сказала Джози, — ты бы продолжал в том же духе? Или ты просто решил устроить мне трудную жизнь?

Клер положила обратно диванную подушку, перевернув ее так, что стала видна застежка.

— Где папа? — Ее голос звучал капризно, словно она вот-вот расплачется.

— В школе, — ответила Джози. — Приводит в порядок все документы на конец четверти.

— Я хочу к нему, — сказала Клер. Глаза девочки заблестели от слез.

«Я тоже, — подумала про себя Джози. — О, боже, да как сильно! И я тоже…»

Она попыталась коснуться Клер, но та отстранилась и спряталась за своим братом.

— Он скоро вернется. Он вернется к обеду, — Джози подавила в себе порыв закричать, а вместо этого стойко сказала, контролируя свой голос:

— Мы будем обедать?

— Я ничего не хочу, — проговорила на сей раз Бекки.

— Ты не снимешь свои перчатки? — спросила Джози.

Бекки положила руки на стол.

— Мне холодно.

— Но ты не можешь есть в перчатках.

— Я не собираюсь есть это, — ответила Бекки, глядя на Джози и на дымящиеся кастрюли на плите.

Руфус тревожно посмотрел и побледнел. Рори и Клер выглядели так, словно они давно привыкли слышать подобные вещи от сестры.

— Все любят спагетти. Всем нравится еда макаронников, — заявила Джози.

Бекки окинула ее быстрым голубым взглядом:

— Я не люблю.

Джози глубоко вздохнула:

— Ты завтракала?

— Нет, — сказала девочка.

— Ты что-нибудь ела за весь день?

Бекки не ответила ничего.

— Послушай, — проговорила Джози, — если ты выехала из Херфордшира в восемь с чем-то, а теперь половина второго, и ты ничего не ела, то должна умирать от голода. — Она положила спагетти и соус в тарелку, поставив ее перед Руфусом. — Вот, разве выглядит плохо?

Бекки начала распутывать узел, который завязала на полиэтиленовом пакете, чтобы не рассыпать содержимое.

— Где тарелка? — спросила Джози у Клер.

— Я не знаю.

Руфус повернулся в сторону матери. Мать протянула ему тарелку из стопки напротив.

— Тебе положить салат? — спросила она у Бекки.

— Нет, — ответила та.

Руфус передал тарелку Клер, а девочка, не глядя на него, передала ее сестре. Бекки водрузила ее на подставку и положила сверху полиэтиленовый пакет. Потом она снова стала развязывать узел. Джози выставила две большие тарелки с макаронами перед Клер и Рори. При этом брат и сестра даже не двинулись, не проявив ни малейшей реакции. Они, как зачарованные, смотрели на Бекки. И Руфус — тоже. Все их внимание было сосредоточено на том, что обнаружится, когда девочка развяжет узел.

— Прекратите таращиться, — сказала Бекки.

Джози положила себе небольшую порцию макарон и обошла стол, чтобы занять самой место между Бекки и Рори.

— Будь добра, передай мне перец.

Казалось, никто не слышал ее. Все глаза были прикованы к пальцам Бекки, распутывающей узел. Потом, очень медленно, она надорвала пакет и высыпала на свою тарелку с чрезвычайной осторожностью кучку сероватого риса вперемешку с меньшими горстями красновато-оранжевого и черного цвета.

Джози уставилась на содержимое пакета.

— Что это?

— Рисотто, — ответила Бекки. Ее голос звучал гордо. — Мама сделала это.

Она взглянула на Рори и Клер, имея наглость предложить им такую стряпню. Ведь когда Надин приготовила рисотто накануне вечером, все категорически отказались это есть. Тогда случилась ссора по этому поводу, а потом — другая ссора, немного позже, когда Надин нашла Клер и Рори под самой крышей с полиэтиленовым пакетом с нарезанной булкой. Те набивали рты и молча жевали с огромным аппетитом…

— Я думала, ты голодна, — сказала Джози, глядя на грязь в тарелке Бекки.

— Я же сказала, что не люблю спагетти.

— Понимаю. Пока мы едим эту горячую, только что приготовленную еду, ты собираешься кушать холодное рисотто?

— Да, — ответила Бекки. Она посмотрела через стол на Руфуса. — У меня еще много, — сказала она ему, и ее голос оказался почти приятным. — Этого достаточно, чтобы остаться в живых, пока я снова не окажусь дома. Мне не нужно есть что-нибудь здесь.