Чужие дети

Глава 13

В супермаркете Элизабет купила продукты, которые, на ее взгляд, должен любить Руфус: кукурузные хлопья, бисквитные палочки в шоколаде, изюм в круглой картонной коробке, голландский сыр в пакетиках крошечного размера. Ее привлекала всякого рода детская продукция, в том числе зубная паста с ароматом клубники и печенье в форме динозавров. Может, сын Тома и был слишком большим для этого, но ей стало просто приятно покупать еду, так сильно отличающуюся от той, что берет для себя взрослый. Лиз провела много времени перед баночками с детским питанием, милыми рядами ватных шариков, детских салфеток и подгузников. Все было уложено в чистые белые пластиковые пакеты, на которых яркими красками были напечатаны рисунки. Это было похоже на путешествие в другое измерение: стоять и представлять, что эти вещи нужны для обычных, ежедневных потребностей.

Она взяла голубую баночку с детской молочной смесью. «Для малышей от четырех месяцев» было написано на ней. А на другой стороне темными синими буквами: «С добавлением кальция и витаминов».

Ее тележка внушала чувство удовлетворения своим забитым доверху видом, когда Лиз направила ее к выходу. Она никогда за всю свою жизнь не покупала гак много за один раз. Просто не было нужно брать несколько рулонов туалетной бумаги, больше чем шесть яблок или сразу два наименования деликатесов. Конечно, Руфус приедет почти на десять дней, так что это все меняло. Но, даже делая покупки для себя и Тома, Элизабет ощущала перемену в этой церемонии. Ведь все продукты и средства для уборки нужны, чтобы навести в доме порядок, создать в нем уют и добрую атмосферу. Теперь среди прочих наименований в тележке лежала коробка ароматизированных разноцветных свечей, пачка итальянского кофе-эспрессо, патентованное лекарство от простуды, не имевшие к Лиз никакого отношения. Они были куплены, потому что в них нуждался кто-то еще, эти вещи необходимы, ведь теперь покупки делались не для нее одной. Надо было учитывать вкусы и пожелания другого. От этого Элизабет испытывала непривычное волнение.

Она остановила тележку возле пустой кассы и начала выкладывать приобретения.

— Беспокойные выходные? — спросила женщина за кассой, наблюдая за ней.

Элизабет кивнула, опустив голову, чтобы скрыть свою улыбку. Женщина взяла лекарство от простуды.

— Приболели?

— Нет, — ответила Элизабет и потом, к своему удивлению, внятно сказала: — Это для моего жениха.

Женщина просканировала лекарство на кассе.

— Единственное, чего я не могу терпеть — это болезненных мужчин, — доверительно сказала она.

«Я новичок в этом, — хотела было возразить Элизабет, — такой новичок, что не имею ничего против. Том думает, что простудился, и почему бы не купить ему лекарство, если он хочет предотвратить болезнь. На самом деле, я буду не против, если меня попросят выбрать сосиски для Руфуса, пополнить запасы мыла, средства для полировки мебели и питьевой воды».

— Жених, вы сказали? — спросила женщина.

— Да…

Она бросила на Элизабет добрый взгляд и подняла сетку с картошкой.

— Вы все поймете сами, — сказала она.

Справа от жилища Тома находилась парковка, где было достаточно места для машины Элизабет. Она не считала себя особенно опытным водителем, чтобы легко маневрировать, и никогда не испытывала необходимости быть владельцем автомобиля. Том купил ей эту машину просто так, чем крайне удивил ее.

— Она нужна тебе.

— Но я никогда…

— Теперь будешь. В любом случае, я хочу, чтобы у тебя была машина. Это свобода для тебя.

— Даже не верится…

Он поцеловал Лиз.

— Ты вступаешь в другой мир. В семьях всегда есть машины.

Элизабет уже нравилась машина и новое неожиданное положение, которое создавал автомобиль — независимость, выбор. Даже теперь, поднимая дверь багажника, чтобы выгрузить объемистые сумки с покупками, она чувствовала некоторую гордость, не могла не испытывать наслаждения, пусть даже никто и не видел ее.

Она поставила сумки на ступени возле входной двери с обеих сторон и закрыла машину, внимательно посмотрев, сработал ли замок. Все произошло, как полагалось. Потом Лиз снова поднялась по ступеням и вставила ключ во входную дверь. Она не была заперта. Элизабет повернула ручку, открыв дверь на себя.

— Том?

— Это я здесь, — отозвалась Дейл из кухни.

Элизабет глубоко вдохнула.

— О…

Дейл показалась в дверном проеме. На ней был алый передник поверх черной футболки и джинсов.

— Ходили за покупками?

— Да.

Дочь Тома прошла вперед.

— Я помогу вам отнести сумки.

— А вы уже давно здесь? — спросила Элизабет.

— Около часа.

— Почему не позвонили?

— А зачем?

— Чтобы предупредить, что зайдете. Почему вы не позвонили мне?

Дейл наклонилась, чтобы поднять одну из сумок.

— Прошу, оставьте их, — сказала Элизабет. — Пожалуйста, оставьте их в покое и ответьте.

Девушка медленно выпрямилась.

— Мне не нужно звонить.

— Теперь нужно, — возразила Элизабет.

— Это мой дом…

Лиз засунула руки в карманы.

— А теперь и мой тоже. Мы рады видеть вас в любое время и по любому поводу, но не без предупреждения. Мне нужно знать заранее.

Дейл неподвижно смотрела на нее.

— Почему?

— Это вопрос личного характера, — ответила Элизабет. — Здесь нет никаких секретов, просто это касается лично нас.

Девушка ответила с возмущением:

— Этот дом был моим все двадцать пять лет, пока мой отец не повстречал вас.

Элизабет наклонилась, чтобы взять две сумки, стоявшие ближе всего к ее ногам.

— Мы не можем продолжать этот разговор в дверях.

— Вы сами начали его.

— Нет. Вы вынудили меня начать его, придя в дом в наше отсутствие и не предупредив нас.

— Это мой дом! — воскликнула Дейл.

Она повернулась спиной к Элизабет и прошла в кухню. Лиз подняла сумки с покупками возле входной двери, отнесла их в холл и потом закрыла дверь. Она последовала за Дейл. Половина дверец шкафов были открыты, а стол оказался заваленным пакетами и банками.

— Что вы делаете?

— А на что это похоже? — грубо сказала Дейл. Она натянула пару желтых резиновых перчаток. — Весенняя уборка. Я всегда делаю это для отца.

— Всегда?

— Ну, последний год или два…

Элизабет сняла свой пиджак и повесила его на ближайший стул.

— Теперь это моя работа, Дейл. И ничья больше. И это мои шкафы и моя кухня. Я, если выражаться старинным языком, хозяйка этого дома.

Дейл швырнула желтую перчатку на стол. Она в ярости прошипела:

— О, как банально! Вы делаете все великолепно, вам не нужно ничего говорить мне.

— Что вы имеете в виду?

Дейл закричала:

— Фотографии моей матери! Картины моей матери! Что вы сделали со всеми картинами моей матери?

Элизабет ровным тоном ответила:

— Вы были в гостиной…

— Да!

— А где еще? Где еще вы были? В нашей спальне?

Дочь Тома свирепо посмотрела на нее.

— В нашей спальне? — повторила Лиз.

— Только на одну минутку…

— Только на одну минутку! Не так уж и на одну, как я полагаю, если сумели заметить, что фотография вашей матери не там, где была всегда.

Дейл часто дышала. Она сняла вторую перчатку, швырнув ее на ближайший кухонный стол.

— Гостиная была ее комнатой!

— Картины в полной сохранности. Они убраны наверх и упакованы для вас и Лукаса в коробки. Вы найдете их в старой комнате брата. Портрет вашей матери по-прежнему в гостиной, там и останется. Я ничего не уничтожаю, просто устраиваю все на свой вкус.

Дейл сказала с горячностью:

— Это была ее комната, она создала ее, она выбрала все для нее, она была женой отца, она была его первым выбором, была нашей матерью…

— Я все знаю, знаю.

Девушка плюхнулась на ближайший стул и спрятала лицо руками. Элизабет обошла стол и встала возле нее. Она смотрела вниз на блестящие темные волосы, мягко убранные сзади на затылке густым узлом.

— Дейл…

Та ничего не ответила.

— Послушайте, — проговорила Элизабет, пытаясь говорить мягко. — Ведь вы уже выросли, вы взрослая женщина, и должны хоть немного обратиться к своему воображению и здравому смыслу. Я не могу бороться с духом вашей матери, Дейл, действительно не могу. Я не стану соперничать с тем, что идеализировали, и вы не в праве требовать этого от меня. В любом случае… — она замолчала.

Дейл убрала руки от лица.

— Что?

— Разве вы недостаточно взрослая, чтобы продолжать верить, что ваша мать была святой?

Дейл прямо посмотрела на нее.

— Вы никогда не знали ее. Вы не понимаете, о чем говорите.

— И вы не знали ее хорошо, — возразила Элизабет. — Вы были совсем ребенком.

Дейл вскочила и заорала:

— Сотни людей были на ее похоронах! Сотни и сотни! Они приехали со всей Англии, со всего света!

— Я в этом и не сомневалась. — Элизабет на миг закрыла глаза.

— Вот так-то!

— Я не сомневалась, что ваша мать была прекрасным человеком, любимым многими. Но не в том дело. Она трагически погибла, а значит, какими бы ни были нежными воспоминания, нельзя теперь пытаться влиять на нас, на тех, кто еще жив, на наш выбор, на то, как нам жить. Когда она оставалась здесь, этот дом был ее, она устроила его на свой вкус. Теперь он станет домом для вашего отца и для меня. Мы хотим жить здесь по-другому.

Дейл наклонила голову и вытерла рукой глаза. Она плакала.

Элизабет сказала с некоторым отчаянием:

— Дейл, дорогая, сделайте усилие и станьте немного взрослее. Я не самозванка, вы должны смириться с этим.

Девушка огляделась по сторонам и оторвала несколько кусков от рулона бумажных полотенец, висевшего на стене. Она с яростью высморкалась.

— Вы хотите нас вышвырнуть!

— Не хочу, — ответила Элизабет. — Вот это — меньше всего. Просто мне надо, чтобы вы уважали мою личную жизнь и независимость, как я уважаю вашу.

Дейл снова высморкалась.

— Вы не уважаете мое прошлое!

— Уважаю, — сказала Лиз. Она схватилась за спинку стула и прислонилась к нему. — Но мне трудно, когда вы пытаетесь доказать и настаивать, что прошлое имеет гораздо большее значение и гораздо важнее, чем настоящее или будущее.

— Вы поймете сами, — горько проговорила Дейл. Она наклонила голову, распутала завязки алого передника, сняла его и кинула на стол среди коробок и банок.

— Как полагается сие понимать?

Дейл надела жакет.

— Вы не можете прикоснуться к тому, что мы имели, что мы получили, потому что у нас было…

— Я знаю, что…

— Вы не знаете! — закричала девушка. — Вы не знаете и никогда не узнаете. Думаете, что можно прийти сюда с вашим крошечным сознанием государственного служащего и тихонечко вытеснить нас прочь, так, чтобы не было ничего неприятного, никаких эмоций и страстей. Вам не удастся! То, что у нас было, останется навсегда, и вы не можете прикоснуться к этому. Вы никогда не поймете нас, потому не можете чувствовать так, как мы, вы не можете знать, что знаем мы, вы никогда не будете принадлежать к нам. Можно сколько угодно стараться изменить жизнь отца внешне, никто не станет мешать, но вы никогда не измените его внутренне. Вам такого не дано. Он был там, куда вы никогда не попадете.

Элизабет убрала руки со спинки стула и заткнула ими уши.

— Прекратите…

— Я ухожу, — сказала Дейл. Она тяжело дышала, роясь в сумочке в поиске ключей от машины. — Я ухожу, но вернусь. Я вернусь, когда захочу, потому что это мой дом, я — его часть, я родом из этого дома и всегда буду являться его частью.

Элизабет ничего не ответила. Она обхватила руками голову, закрыв уши и глаза, хотя и слышала, как щелкнула застежка на сумке Дейл.

— Будет мило, — сказала дочь Тома, — если вы не скажете отцу о сегодняшнем. Хотя нет, я надеюсь, что скажете. А если не вы, то я должна буду сделать это, — она замолчала, а потом спросила с нажимом в голосе:

— Не так ли?

Затем Дейл вышла из кухни и из дома, громко хлопнув обеими дверями.

— Что все это значит? — спросил Том.

Он застыл в дверном проеме своей спальни и заглянул в полутьму. Элизабет лежала на кровати. Казалось, она провела в такой позе несколько часов. Окна спальни оказались зашторенными.

— Ты больна?

— Нет.

Он подошел ближе.

— Что случилось, дорогая?

Элизабет ответила, не сдвинувшись с места:

— Ты же видел…

— Конечно, видел этот разгром на кухне. Все вверх дном. И покупки на полу в холле. Понятное дело, Бейзил уже отыскал масло. Я подумал, может, тебе нездоровится, ты приболела…

— Так оно и есть.

Том опустился на кровать возле нее и положил руку ей на лоб.

— Голова?

— Нет.

— А что?..

Элизабет лежала в одежде на своей стороне кровати, закутавшись в плед. Она проговорила, глядя прямо перед собой, а не на Тома:

— Приходила Дейл.

— Правда?

— Она была здесь, когда я вернулась с покупками. Наводила порядок в кухонных шкафах.

Том убрал руки от лица Лиз.

— Ох, дорогая…

— Мы поссорились, — сказала Элизабет, повернувшись на спину и глядя на Тома. — Я сказала, что она не должна позволять себе просто заходить в этот дом, когда ей захочется. Вот и началась ссора.

Том избегал смотреть в глаза любимой.

— И чем все закончилось?

— Фразой Дейл, что она будет приходить сюда, когда ей заблагорассудится. Раз это всегда был ее дом, таковым он и останется.

Том медленно встал с кровати и подошел к окну, раздвинул занавески, чтобы впустить сумрачный дневной свет.

— Речь шла о Паулине?

— О, да, — ответила Элизабет, поднимая глаза к потолку. — Она всегда так поступает…

— Что ты сказала?

— О Паулине? То, что я не могу соперничать с духом. То, что Дейл слишком взрослая, чтобы верить, будто ее мать была святой.

— Она таковой и не была, — проговорил Том, повернувшись спиной к Элизабет. Та повернула голову, чтобы взглянуть на его силуэт у окна.

— Ты меня очень успокоил, раз так говоришь…

— В некотором смысле она очень походила на Дейл. Правда, умела лучше контролировать себя. — Он повернулся к Элизабет. — Родная, мне так жаль.

— Да…

— Ты лежишь здесь, наверху, с тех пор, как она ушла?

— Да.

— Моя бедная, бедная Лиз…

Элизабет слегка приподнялась на постели, прислонившись спиной к передней спинке кровати.

— Том…

— Да?

— Что ты собираешься делать?

Он подошел к кровати и сел возле Элизабет.

— А что, по-твоему, я должен сделать?

Она закрыла глаза.

— Это неправильная постановка вопроса.

— Я не успеваю за твоей мыслью…

— Разве вопрос в том, хочу ли я, чтобы ты сделал что-то? — сказала Лиз. — Проблема в том, хочешь ли ты что-то сделать сам — даже не ради меня, а ради нашей общей жизни, ради свадьбы, которую мы затеяли?

— Ты говоришь об этом с не очень-то большим энтузиазмом…

— Я и тени энтузиазма не испытываю, — сказала Элизабет. — Это страх.

— Страх?

Она взяла краешек пледа, которым была накрыта, и стала вертеть между пальцами.

— Страх перед чем? — спросил Том.

— Я боюсь Дейл.

Он наклонился вперед и спрятал лицо в ладонях.

— О, Боже!

— Как ты себе представляешь наш брак, когда мы оба напряженно слушаем, не повернется ли ее ключ в замке? — спросила Элизабет, разражаясь внезапными слезами.

— Ничего подобного не будет…

— Будет! — воскликнула она, приподнимаясь на кровати и скидывая плед. — Если она будет находиться в состоянии ревности или одиночества, то станет приходить все время, в любой час, требовать от тебя внимания, настаивать на своем праве являться сюда. И доведет до моего сведения, как сегодня, что я никогда не буду принадлежать этому дому, как бы ни пыталась, как бы ни любила тебя. Видишь ли, я никогда не дам тебе того, что ты получил, я просто не обладаю возможностью сделать тебя счастливым!

Том убрал руки от лица и обнял Элизабет. Он горячо прошептал, касаясь губами ее волос:

— Мне очень жаль, очень!..

Лиз ничего не ответила. Она повернула лицо так, чтобы их щеки соприкасались, а потом, спустя несколько минут, мягко, но решительно высвободилась из его объятий.

— Помоги мне, — проговорил Том. — Помоги мне решить, как поступить.

Элизабет начала высвобождаться из пледа и медленно пододвинулась к краю кровати.

— Я боюсь, — задумчиво сказала она, — что это будет не мое решение.

— Лиз…

— Да?

— Я не могу сменить замки в этом доме из-за своей собственной дочери!

Элизабет добралась до края кровати и встала.

— У нас нет ключей от квартиры Дейл. Мы никогда не приходим туда и никогда не просили этого.

— Но дочка родилась в этом доме…

— Я знаю. Это и есть одна из причин, почему я хочу продать его и переехать в жилище без воспоминаний.

— Но Руфус…

— Я знаю насчет него и принимаю такой аргумент.

Том тоже встал.

— Пойду вниз и приведу все в порядок. Почему бы тебе не принять ванну? — сказал он.

— Я бы приняла ванну, но это не изменит моего отношения.

— Хочешь, чтобы я поговорил с Дейл…

— Нет! — закричала Элизабет, слегка приподняв руки и закрыв ими голову. — Нет! Не этого я хочу! Что ты сможешь сделать для нас, для себя и для меня? Ты же прекрасно видишь, что произойдет, если дела пойдут так!

— Не пойдут. Это проблемы из разряда молочных зубов. У нее — шок от новизны. У нас так много общего, мы любим друг друга, Руфус любит тебя. Люк тебя тоже полюбит, и очень скоро. Мы не должны раздувать проблему. Дейл сейчас такая эмоциональная, а потом привыкнет к мысли о тебе. Мне очень жаль, что она расстроила тебя…

— Заткнись, — ответила Элизабет.

— Что?

— Прекрати болтать. Прекрати нести весь этот бред!

— Я пытаюсь объяснить… — раздраженно начал Том.

— Нет, ты не пытаешься, а хочешь уговорить себя не смотреть прямо в лицо настоящим причинам расстройства.

— Каким же?

Лиз прошла несколько шагов к двери. Потом вздохнула:

— Дейл нервная, неуравновешенная, у нее развито чувство собственности. И если ты не предпримешь что-нибудь по этому поводу теперь, она усядется тебе на шею на всю жизнь.

— Дети всегда даются на всю жизнь, — едко заметил Том.

Элизабет посмотрела на него. Против света было трудно увидеть выражение его лица, но осанка Тома была полна решимости и вызова. Казалось, будущий муж давал понять: существует другая сторона жизни, абсолютно неведомая ей, но отлично знакомая ему. Лиз хотела было спросить, распространяется ли заявление Тома о детях на всех трех жен, но тотчас же поняла, что гордость не позволит задать такой вопрос. Вместо этого она замолчала и ушла в ванную с достоинством, которое только могла продемонстрировать, закрыв за собой дверь.

— Очень мило с вашей стороны, что вы согласились повидаться со мной, — сказала Эми.

— Ну что, вы, я очень рада… — проговорила Лиз.

— Я не была в Лондоне целую вечность, много месяцев, но потом меня пригласили на это собеседование. Я подумала, что пока я здесь, если вы не против…

— Нет, — ответила Элизабет. — Я рада видеть вас.

Эми обвела взглядом гостиную.

— Милая квартира, такая просторная.

— Я думала, что буду устраивать здесь вечеринки, но у меня нет…

— Вы сможете устроить здесь свой свадебный прием. Верно? Вот чудесная комната для этого.

Элизабет оставила Эми и прошла в маленькую кухню, которая соединялась с гостиной. Она спросила оттуда:

— Вам белое вино?

— Я не очень люблю спиртное, — ответила подруга Лукаса.

— Тогда чай или кофе…

— Чай, пожалуйста, — попросила Эми. — Пакетик в кружку. Люк думает, что это отжившее правило, но сейчас мне оно нравится. — Она вошла и остановилась в дверях кухни. — Я никогда не видела вас раньше в деловом костюме.

— Это моя рабочая одежда.

— Она вам к лицу, — проговорила девушка. — Вы выглядите очень впечатляюще.

Элизабет включила чайник.

— Именно так я и хочу. Костюм скрывает множество недостатков. Какую работу вы хотите получить?

— В кино, — ответила Эми. — Несколько средневековый сюжет. Мы должны будем загримировать актеров, но, в то же время, придать им немного сексуальности. Я не знаю, получу ли эту работу, но дело стоит того, чтобы попытаться.

— У вас нет контракта на телевидении?

— Только на три месяца, — ответила гримерша. — Нельзя ничего планировать, но теперь все так работают.

Элизабет достала из холодильника поллитровую бутылку белого вина и распечатала ее. Она видела, что Эми следила за ее действиями.

— Я всегда покупаю такую бутылку, вино здесь есть постоянно. Отец дразнит меня, называет это «утешением старой девы». Пусть будет доволен, что это не джин.

— Вы не любите джин?

— Не очень.

— Он делает меня молчаливой, — сказала Эми. — Лукас пьет водку. Сейчас он пытается не пить вообще. — Она замолчала, а потом проговорила с некоторой долей злости:

— Это совершенно не беспокоит его сестру.

Лиз опустила чайный пакетик в кружку и залила кипятком.

— Насколько крепкий?

— Очень, — ответила Эми. Она пошла в кухню и взяла чайную ложку, чтобы отжать пакетик о стенку кружки. — Настоящий крепкий чай.

— Мой отец любит такой.

— Руфусу понравился ваш отец, — проговорила девушка.

Элизабет налила себе вина.

— Взаимно.

Она открыла холодильник и предложила гостье упаковку молока.

— Сахар?

Эми кивнула. Она налила молоко в кружку и тщательно размешала.

— Вот так, выглядит великолепно. — Она вынула чайный пакетик. — Где у вас мусорное ведро?

— Там…

— Здесь так уютно. Вы должны быть хорошим кулинаром.

— Я не готовлю много.

— Лукас готовит для нас почти всегда. У него это получается лучше, чем у меня — более утонченный вкус. Проблема в том, что его почти не бывает дома, так что я живу на бутербродах на работе и чипсах дома.

Элизабет прошла мимо нее в гостиную, держа в руках бокал вина.

— Берите свой чай и приходите сюда.

Эми присела на краешек дивана, держа кружку на коленях. Она была одета в очень короткую клетчатую юбку и черную блузку. Волосы девушка завязала тесьмой.

— Я даже не знаю, зачем пришла. Ну, раз я здесь, то должна как-то начать, правда, не знаю, как… — сказала она.

Лиз сделала глоток вина.

— Речь идет о Дейл?

— Как вы поняли?

— Просто угадала…

Эми наклонилась вперед.

— Вам нравится Дейл?

— Уж и не знаю, что сказать на такой вопрос, — ответила Элизабет.

— Что вы имеете в виду?

— То, что она такая подавленная, сложная для понимания. В ней так много личного… В общем, то, нравится она или нет, тут уже не играет никакой роли.

Эми уставилась в свою кружку.

— Я скажу, что думаю.

Лиз ждала. Она смотрела на милые маленькие ножки Эми в мягких черных чулках, на ее небольшие ладони, держащие чашку с чаем.

— Нам было так хорошо, Лукасу и мне, — начала девушка. — Так здорово! Мы всегда смеялись. Я могла подтрунивать над ним весь день, и он всегда отвечал шуткой. И все шло нормально, пока у Дейл был друг. Он был слегка самодовольным, но зато умным, умел управлять ею. Но с тех пор, как Нейл ушел, все стало ужасно. Она не хочет оставлять Люка одного, а он жалеет сестру. Лукас всегда говорит, что они — близкие люди, что Дейл действительно пытается перебороть себя и измениться, что я должна симпатизировать ей, а не ворчать. Но как я могу ей симпатизировать, когда она забирает все внимание Люка? Я пыталась смолчать, но это ничего не дало. Ведь Лукас не замечает, как я подавляю себя. — Эми неожиданно остановилась, отхлебнула из кружки, а потом продолжала:

— Простите. Я не собиралась все это обрушивать на вас.

— Такое всегда происходит, — сказала Элизабет. Она взяла свой бокал вина, но снова отставила его. — Почему вы пришли ко мне?

— Потому что вы знаете, как справляться, — ответила Эми.

— С чем?

— Вы видели Дейл во всей ее красе. Вы были возле нее и сумели успокоить. Вы можете управлять ситуацией и урегулировать все.

— О…

— Лукас сказал мне, что если вы сумели справиться, то и я смогу. Он говорит, что вы просто живете своей жизнью, и неважно, рядом ли Дейл. Почему бы и мне не жить так? Люк решил, что я должна успокоиться и взять пример с вас.

— Эми, — сказала Элизабет, — я желаю, чтобы это все было так и на самом деле.

— Что вы имеете в виду?

— А то, — осторожно проговорила Лиз, — что на данный момент все так непросто вокруг нас. Порой эмоции берут вверх.

Девушка наклонилась вперед над чашкой.

— Вы ссорились с Дейл?

Элизабет провела рукой по юбке, расправляя ее на коленях.

— У нее ключи от дома отца. Она заходит иногда.

— Вы застали ее в доме?

— Я попросила ее больше этого не делать.

У Эми перехватило дыхание:

— Ничего себе!

— Я не хочу казаться ханжой. Но не чувствую себя вправе много говорить об этом. Том считает… — Элизабет остановилась.

— Что?

— Он думает так же, как (я полагаю) считает и Лукас. Дейл расстроена, ее любовная история закончилась, и это неудачно совпало с моим появлением в жизни Тома. Теперь воспоминания о потере матери снова разбужены, и мы все должны проявить терпение и подождать, пока не пройдет достаточно времени. Тогда Дейл снова почувствует себя уверенной.

— Вот как, — проговорила Эми. Она встала, одернув рукой юбку. — Вы поддерживаете это?

Элизабет колебалась. Она вспомнила, как сидела вечером за столом на кухне Тома после того, как он нашел ее в отчаянии в спальне. Лиз ела восхитительное рисотто, которое он приготовил. Будущий муж прилагал все усилия, чтобы заставить ее поверить в объяснения и примирительные слова, которые говорил.

А Лиз хотела верить ему, сказав себе, что ее моральный долг — согласиться с ним. Ведь Том так серьезно все воспринимает. Она убедила себя, стоя перед зеркалом в ванной, что самое меньшее, что может сделать для будущего мужа, для себя, для них обоих, — это попытаться понять его.

Лиз посмотрела на Эми.

— Да, — сказала она.

Когда девушка ушла, чтобы попасть на национальный экспресс, едущий обратно в Бат, Элизабет сделала себе яичницу и съела ее ложкой, которой обычно пользовалась, стоя возле плиты. Потом она взяла яблоко и бисквит, способствующий пищеварению, приготовила себе растворимый кофе, который принесла обратно в гостиную. Ее бокал вина, все еще полный, стоял возле стула, где Лиз была до прихода Эми. На самом деле, девушка не хотела приходить. Лиз видела по ее лицу, что ей нужно как-то отвлечься, пока не поймет, как поступить в дальнейшем. Эми заметила, что Элизабет не собирается откровенничать, высказывать ей все, выметая сор из избы.

Элизабет села, держа свою кружку с кофе, упершись подбородком в ее край. Она почувствовала, как испарина выступает на лбу.

На обратном пути после работы Лиз позвонила в консультацию на Харлей-стрит, куда она приходила раньше к гинекологу, женатому на одной из ее коллег. Элизабет осмотрели, она сдала анализ крови. Этим вечером ей сказали, у нее все нормально, мало того — она способна родить ребенка.

— Конечно, — сказал гинеколог, — ваши шансы на зачатие будут гораздо лучше, если вы выберете рослого парня двадцати двух лет. Но мы не выбираем по таким принципам, верно? Выбирают нас. В любом случае, удачи.

Элизабет села в такси между Харлей-стрит и своей квартирой, одной рукой держась за живот, словно недавно обнаруженный потенциал требовал опеки и уважения. Она почувствовала легкое ликование, как будто ее поздравили с достижением или небольшой наградой. Лиз благодарно улыбалась — не кому-то конкретно, а просто так.

Она позабыла о волнениях и тревогах прошлого уик-энда, увлекшись не менее тревожной перспективой. Потом Лиз приехала домой, нашла сообщение Эми на автоответчике и отвлеклась на предстоящий визит. Элизабет так никому и не позвонила, чтобы сообщить радостную новость: учитывая возрастные ограничения ее и будущего мужа, она способна зачать и родить ребенка.

Теперь, сидя с кружкой кофе, Лиз удивлялась своему прежнему порыву позвонить. Кому? Тому Карверу? Своему отцу? Что она скажет? «Ты не поверишь, но я еще не слишком стара, чтобы иметь ребенка!» И что они ответят? Не будут ли оба, каждый по своим личным причинам, захвачены врасплох? Ее отец — потому что дети никогда не приходили ему на ум, даже как предмет восхищения. А Том — поскольку Элизабет прежде не планировала детей, ведь у него уже есть трое от двух прежних жен. К тому же, все его мысли, очевидно, заняты Дейл. Не вызовет ли эта новость раздражения?

Лиз подумала об Эми. Планировала ли подруга Лукаса завести детей с ним, а Дейл — с Нейлом? Если женщина хочет иметь детей, и у нее есть любимый мужчина, то не так ли важно, узнает он о том раньше или позже?

Элизабет наклонилась, отпивая кофе. Возможно, ей действительно не следует никому говорить об этом. Да и кто должен знать об осмотре, кроме нее самой? Кого заинтересуют ее тайный восторг при совершении покупок в супермаркете, радость обладания автомобилем, возможность сказать беззаботно «мой жених», имея в виду Тома? Так вот — об ее новой возможности пока никому не обязательно знать.

Лиз сделала новый глоток и опустила кружку рядом с бокалом вина. Она сказала Тому, что попытается быть терпеливой с Дейл. Значит, надо так и поступить.

Элизабет мягко, но решительно погладила свой живот. Конечно, она попытается быть терпеливой. Теперь понятно, ради чего, разве не так?