Чужие дети

Глава 7

Надин глядела на кусок холодной свинины на кухонном столе. Она не была уверена, что мясо можно есть спустя много времени после того, как оно было приготовлено. А приготовлено оно почти неделю назад — на Рождество.

Она не могла вспомнить, когда прежде готовила свинину. Это было одно из тех многочисленных блюд в списке фирменных рецептов, за которые Надин никогда не бралась. Но на сей раз было не избежать готовки куска мяса — подарка фермера, который жил в полумиле от коттеджа. Фермер принес свинину рождественским утром вместе с бумажным пакетом картошки и мешком брюссельской капусты. Если бы он не пришел, то неясно, чем им пришлось бы питаться.

Надин почти не думала о еде, когда звонила по телефону в дом Мэтью и умоляла Бекки не оставлять в Рождество ее одну — совсем одну!

Пришлось встречаться с Мэтью на полпути, чтобы забрать детей. Надин хотела не этого, ей надо было, чтобы бывший муж подъехал к самому коттеджу, чтобы он увидел своими глазами, как она живет, в какой оказалась ситуации.

Но Мэтью отказался, заявив, что если придется проехать больше, чем полпути, то он вообще не будет подвозить детей. И тут же Надин услышала, как Бекки стала умолять его, как заплакала Клер. Она не могла поверить, что бывший муж мог так обойтись со своими собственными детьми. В воображении представлялись самодовольно улыбающиеся Джози и ее сын, сидящие в удобном доме со включенным отоплением и набитым до отказа холодильником.

Потом Мэтью положил трубку. Когда она попыталась дозвониться снова, включался автоответчик, и Надин испугалась, что может опоздать на встречу с детьми. Поэтому пришлось тут же побежать к машине и выехать в ночь, припав к рулю, словно это как-то могло помочь ехать быстрее.

Дети выглядели измученными. Надин отметила про себя, что не смотрит на Мэтью, не говорит с ним. Однако она отлично рассмотрела, что бывший муж тоже выглядел измотанным. Это утешало. Он похудел. Мэтью всегда был склонен к худобе, но теперь выглядел сухопарым и гораздо старше своих лет. Отец толком не попрощался с детьми, просто молча позволил им пересесть из одной машины в другую, помог только Клер с ее сумками. Рубашка младшей дочери зацепилась за дверцу его автомобиля. Когда девочка выбиралась из машины, рубашка порвалась. Клер снова начала плакать, выглядя так, словно ревела неделями.

А потом, в миле от дома, автомобиль остановился: просто намертво встал посреди дороги и не трогался с места, лишь издал слабый глухой звук, когда Надин повернула ключ. Было очень темно, а у них не оказалось с собой фонарика.

Надин сказала как можно более жизнерадостно, что придется идти пешком.

— Нет, — возразила Бекки.

— Но…

— Я не потащу все свои шмотки и не оставлю их в машине. Она не закрывается.

Мать проговорила с долей сарказма:

— Что же ты собираешься делать в таком случае?

— Пойду на ферму.

— На какую ферму?

— На одну из здешних. Кому-то же принадлежат коровы.

— Но мы не знаем фермеров…

— Пока не знаем, — ответила старшая дочь.

Бекки велела Рори идти с ней, они вместе вышли в темноту и вернулись обратно за удивительно короткое время в «лендровере» с фермером по имени Тим Хантли. Это был моложавый улыбчивый мужчина, широкоплечий и сильный. Он подмигнул Надин и сказал, что бензин закончился.

— У меня нет…

— У тебя есть… У тебя есть! — закричала Бекки.

Тим Хантли наполнил бак из канистры, которая лежала у него в багажнике его «лендровера».

— У вас все в порядке в коттедже? — спросил он у Надин.

— Нет. Кто может этим похвастаться?

Фермер усмехнулся:

— Мы никогда не думали, что коттедж сумеют сдать снова.

— Это все, на что мы могли рассчитывать, — ответила Надин. Она видела, как дети поежились при этих словах.

В свете фар «лендровера» Тим Хантли внимательно посмотрел на семейство.

— Заводите прямо сейчас, — сказал он.

Надин попыталась.

— Возникла воздушная прослойка.

Она попробовала снова.

Фермер опустил руку на дверь водителя.

— Подвиньтесь, — сказал Тим, — Я сам это сделаю.

Он сел за руль и вытянул подсос. Потом повернул ключ. Мотор зарычал один или два раза и все же завелся.

— Вот так.

Он вышел из машины и придержал для Надин дверцу.

— Я зайду утром, — сказал Тим, — чтобы проверить, как она будет заводиться.

— Благодарю вас…

— Нет проблем. Я все равно встаю около пяти из-за коров.

Тим приехал в девять утра в Рождество, выложив мясо и овощи на кухонный стол. Потом ткнул пальцем в кусок свинины:

— Из наших. Должна отлично хрустеть, если поджарить.

Надин была в своем домашнем халате, она распустила волосы.

Готовя чай, она улыбнулась ему, но с опаской подсчитала куски хлеба, чтобы убедиться, всего ли достаточно.

— Вы очень, очень добры.

— Это ерунда.

— Я имею в виду продукты. Спасибо.

Фермер слегка покраснел и снова показал на кусок мяса:

— Тридцать пять минут — на фунт. Разогрейте посильнее духовку. И не пересолите.

Надин вдруг почувствовала огромное счастье, стоя на кухне с такой обнадеживающей грудой еды на столе. Она бросила на Тима осторожный и быстрый взгляд:

— Я даже не мечтала о таком…

Позже она расслышала, как завели ее машину в пристройке, а спустя некоторое время нашла оставленные возле двери дрова.

— Вы поняли? Нет, вы поняли? Вам следовало быть на Рождество дома, верно?!

Клер что-то пробормотала себе под нос.

— Что? — спросила Надин. — Что? Что ты сказала?

Но дочка, которая с отчаянием прошептала: «Я не знаю, где нам следовало быть», — не смогла произнести этого вслух.

Они ели свинину на Рождество, и на святочный день, когда слугам и посыльным полагается получать подарки, и день спустя. А потом дети не смогли больше есть. Надин положила остатки мяса (большую часть лопатки) в сырую кладовую, где под полками обитала зеленая и голубая плесень. Туда же отправилась и печеная картошка — их повседневная еда. Наряду с приготовлением картошки дети выполняли поручения, о которых просила мать — мыли посуду, притаскивали дрова, выносили мусорное ведро на кухне. Но при этом они старались искусно притворяться, что не получили подарков на Рождество. Их мать сказала себе, что слишком горда, чтобы спрашивать, получены ли втайне от нее подарки. Но она отлично слышала визжащие и похожие на барабанную дробь звуки, характерные для электронных игр. А Бекки под перчаткой носила на пальце серебряное кольцо в виде рыбки, обернувшейся вокруг себя. Надин была уверена, что колечко было куплено в индийской лавке в Седжбери. Вероятно, оно — то самое, которое дочь мечтала получить на день рождения. Но тогда Мэтью в одном из обывательских припадков бешенства по поводу денег сказал, что не сможет его купить. Очевидно, сейчас дочка заполучила безделушку. Значит, теперь Бекки подкуплена, готова любить отца, оставаться с ним и его рыжей женой в их замечательном маленьком доме.

— Мама? — проговорила Бекки позади Надин.

— Как думаешь, стоит добавить сюда карри? — спросила мать, указав на свинину. Розовая жидкость сочилась из мяса и застывала тонким слоем желе.

— Нет, — ответила дочь. — Мы можем пойти в Росс?

Надин посмотрела на нее:

— Нет. Зачем?

Бекки покрутила свое утаенное кольцо под перчаткой.

— Просто мы хотим… куда-нибудь выйти. А то торчим здесь целыми днями…

— Что ты хочешь делать, если пойдешь в Росс?

Девочка пожала плечами:

— Пройдусь по магазинам…

— А на какие деньги?

Дочь что-то пробормотала. Она наклонила голову, отчего волосы упали на лицо. Джози подарила ей на Рождество черный нейлоновый бумажник с десяти фунтовой банкнотой внутри. Бумажник был, конечно же, вульгарным, но получить десять фунтов — это здорово.

— Она дала тебе денег? — спросила мать.

— Немного…

— Разве ты не понимаешь, что тебя покупают?! — резко вопросила Надин. — Кто пытается тебя подкупить?

Бекки подумала о той еде, которую отказалась есть, о кровати, которую не стала заправлять, о ванной, где так и не приняла душ. Она презирала отца, который толкнул ее в сторону раковины, осмелившись применить силу. При мысли о несправедливости матери, которая не оценила непоколебимого противостояния новой семье, у девочки навернулись слезы на глаза.

— Как ты могла быть такой предательницей! — вдруг закричала Надин. — Ты брала у нее что-нибудь?

Бекки метнулась прочь от двери в подвал и налетела на стул возле стола на кухне.

— Это все деньги, которые у меня есть, — сказала она.

— Ха! — ответила Надин. Она промаршировала мимо Бекки с пригоршней картошки и с грохотом швырнула ее в раковину. — Добро пожаловать в клуб!

Бекки облокотилась о столешницу и тыльной стороной ладоней закрыла глаза. Когда она чуть нажала, цветные вспышки, звезды и кольца вспыхнули в темноте — быстрые, яркие. Они освобождали ее сознание от мыслей. От тех самых мыслей, которые преследовали ее сегодня все утро, от которых Бекки пыталась избавиться, предложив пойти в Росс. Она думала об отце, о том, как хочется, чтобы он оказался здесь. Ведь когда-то они были вместе, и возникало чувство уверенности и защищенности. Без отца Бекки утратила ощущение будущего.

Девочка подняла голову и посмотрела на узкую спину матери, склоненную над раковиной.

— Ма…

— Что?

— Когда ты и папа продали наш дом… — она замолчала.

— И что?

— Куда делись деньги?

— В банк, — коротко ответила Надин.

— Не могли бы мы взять хоть немножко оттуда?

Мать развернулась. Она держала в одной руке картофелину, а в другой — старый овощной нож.

— Нет.

— Почему?

— Потому что это все деньги, которые у меня есть, — ответила Надин. — Это все, что хоть когда-то будет у меня.

Бекки не смотрела на нее. Она положила ладони на стол и поспешно спросила, пока не исчезла отвага:

— Почему бы тебе не пойти на работу?

Наступила угрожающая тишина. Девочка слышала, как картофелина и нож для овощей полетели в раковину.

— Прости, как ты сказала? — спросила Надин. Ее голос стал ледяным.

Дочь пробормотала:

— Ты слышала меня…

— Да, я слышала, — ответила мать. Она отошла от раковины и облокотилась на противоположную сторону стола, глядя на Бекки. — Я слышала. Я слышала, как ты сказала как-то вечером то же самое. Помнишь, о чем я говорила с тобой?

— Да…

— Ну вот. Сейчас та же самая причина. Я не могу пойти на работу из-за вас, детей, из-за места, где мы вынуждены жить. И у тебя нет права требовать от меня идти на работу. Нет такого права! — Она наклонилась вперед. — Почему ты спрашиваешь меня?

— Другие матери работают… — проговорила Бекки, глядя на стол.

— Ха! — снова воскликнула Надин, ударив кулаком по столу. — Так вот что! Вот чего ты добиваешься! Она получила работу, верно? Ей досталось все, что когда-то было моим, — и эта проклятая работа тоже?

— Но у нее пока нет работы, хотя она собирается пойти…

— Бекки…

Девочка закрыла глаза.

— Бекки, как ты посмела заговорить со мной о ней? Как посмела начать сравнивать, даже подумать о таком? Ведь я все делала для тебя, а она это разрушила! Как ты смеешь?

— Я не сравнивала…

— Не сравнивала? Нет?!

— Я просто сказала тебе. Ты спросила, есть ли у нее работа, и я тебе ответила…

— Тебе должно быть стыдно даже упоминать о ней в моем присутствии.

— Я не делала этого. Я никогда не упоминаю…

— Заткнись! — заорала Надин.

Бекки отодвинулась на стуле от стола, чтобы отпрянуть от разъяренного лица матери. Затем дочь уверенно и спокойно сказала:

— Я думаю, что тебе…

— Что?

— Тебе следует выходить отсюда. Тебе надо встречаться с другими людьми, кроме нас. Тебе надо… — она остановилась.

— Что я должна сделать?

Бекки зарыдала:

— Ты должна тратить силы на что-то другое, кроме ненависти к отцу!

— Верно, — сказала Надин. — Верно. Так и поступим.

Надин обошла стол и сильно пихнула стул, на котором сидела Бекки. Стул хрустнул и опрокинулся, отчего девочка слетела на кухонный пол и приземлилась на колени. Она выбросила вперед руки, чтобы не упасть, и ждала, стоя на четвереньках, что произойдет дальше.

— Ты не знаешь, что такое боль, — сказала мать. Ее голос охрип, словно она сдерживала крик. — Не знаешь, что такое страдание, что значит быть брошенной, остаться без любви. У тебя вся жизнь впереди, а что ждет меня? Ничего. Семнадцать лет отдано этому замужеству. И что я получила в итоге? Ничего. Ничего!

Очень медленно Бекки села на корточки, глядя снизу вверх на мать. Девочка сама не знала, почему не уходит в полной тишине, как обычно случалось. Но сейчас было не так. У нее засосало от страха под ложечкой, но дочь собиралась сказать все, что думала.

— У тебя может быть и другая жизнь, — начала Бекки дрожащим голосом. — У тебя может быть все, даже теперь, если ты захочешь этого. Ты могла получить это всегда, но не хотела.

Наступила короткая пугающая тишина, после чего Надин наклонилась и ударила ее по щеке. Бекки издала тихий крик. Мать никогда прежде не била ее. Могла орать и ругаться, заниматься пустословием, стучать кулаками по столу, биться о стены и мебель, — но раньше она не била Бекки или кого-то еще. Мама тискала и душила их в объятьях, осыпала поцелуями, когда была в хорошем расположении духа, — но никогда не занималась рукоприкладством.

Бекки схватилась рукой за щеку. Жгучая боль разлилась по лицу.

— О, господи, — сказала Надин. Она рывком выдвинула стул, грохнулась на него и закрыла лицо руками. — О, боже, прости, о, прости меня…

Очень медленно дочь поднялась на ноги, облокотившись о стол. Ее немного тошнило.

— Все в порядке…

— Нет, — сказала Надин, протягивая руки к дочери. — Нет, нет, подойди. Дай мне обнять тебя…

— Не могу, — произнесла Бекки охрипшим голосом.

— Пожалуйста…

Девочка покачала головой. Мать подняла голову, отняв руки от лица, и посмотрела на Бекки.

— Мне так жаль. Мне, правда, жаль. Могу я взглянуть? Я никогда бы не сделала так, никогда не ударила бы тебя. Я просто так расстроена, так разозлена…

— Я знаю…

— Разве ты можешь понять? — спросила мать. — Разве ты можешь осознать, что происходит, когда рушится самое дорогое для тебя?

Бекки вздохнула. Ее лицо теперь начало гореть, а кровь — учащенно пульсировать, словно ушиб стал проступать на коже.

— Как бы там ни было… — она замолчала.

— Продолжай.

— Как бы там ни было, как бы ни шли дела, — говорила Бекки, глядя вниз, на себя, на носки туфель, — тебе нельзя отыгрываться на нас.

Дверь в кухню открылась. Вошла Клер в своем костюме с диснеевскими героями и в старом отцовском свитере, держа наушники своего нового записывающего плеера.

— Рори ушел.

Надин опустилась на стул.

— Что ты имеешь в виду?

— Его нет наверху и нет внизу.

— Он вышел.

— На улице идет дождь, — сказала Клер.

— Может, он около машины?

— Я посмотрела, — ответила дочь.

Девочка пошла искать его из-за внезапно наступившей тишины в убежище брата под крышей. Рори пребывал в таком настроении, когда избегал разговаривать с кем-нибудь. Но Клер видела его пару часов назад — брат пролезал в свою нору с новый швейцарским ножиком и маленькой калабашкой из стопки дров, которую привез Тим Хантли. Некоторое время сестра слышала скрежет и пиление, а потом надела наушники — и для нее не стало слышно ничего, кроме мелодий из коллекции «Саунд Мьюзик». Их Клер постоянно крутила, когда боялась, что ее опять будут дразнить за такую музыку — наводящую грусть, сентиментальную, душевную. Но она любила именно эту грусть. В мелодиях словно бы сохранялся образ их семьи — такой счастливой, где все любили друг друга, были неразлучны.

Когда Клер дослушала диск до конца, то сняла наушники и заметила, что шорох из «логова» брата прекратился. Она высунула голову над галереей и увидела, что кожаная куртка Рори — самая дешевая, которая оказалась на рынке в Седжбери (теперь куртка начала расползаться по швам) — исчезла оттуда, куда он ее зашвырнул.

Сестра прошла к его «бунгало».

— Рори? — позвала она.

Ответа не было. Клер залезла вовнутрь. Постельное белье оказалось усыпанным деревянными стружками. Стружки были холодными. На подушке лежала калабашка. Рори ничего не вырезал из нее, только сделал зарубки. Деревяшка вся покрылась глубокими рубцами, словно он просто пытался убить ее своим ножом.

Девочка вернулась обратно на галерею, обошла все комнаты наверху, а потом и внизу. Затем вышла на улицу и, пройдя под моросящим дождем, поискала брата в пристройке и в ужасном сарае, где в углу лежал, словно отвратительная жаба, поставленный набок испачканный старый унитаз.

Потом Клер вернулась в коттедж и нашла мать в кухне. Надин выглядела так, словно готова расплакаться.

— Я не выдержу этого удара…

— Все в порядке, мама, — проговорила Бекки. — не паникуй. Он не мог уйти далеко.

— Я должна идти и искать его.

— Если он не вернется к ленчу…

— Что?

— Мы пойдем и поищем его, если он не вернется к ленчу.

— Но…

— Ему двенадцать, — сказала старшая дочь. — Он почти уже подросток. В любом случае, что с ним здесь может случиться, когда за милю вокруг ничего нет, кроме коров?

Надин внимательно посмотрела на Бекки, потом — на Клер. Затем глубоко вздохнула, сдув прядь волос со лба.

— Надеюсь, ты знаешь… — проговорила мать, хотя ее голос слегка задрожал. — Надеюсь, вы обе знаете, как сильно я вас люблю? Вас всех…

— Эй! — воскликнул Тим Хантли. Он проезжал на тракторе возле угла голландского амбара, чтобы скосить кормовую кукурузу, когда уловил какое-то движение. Это движение было быстрым; кто-то явно залез на высокий стог кукурузы, причем этот кто-то казался не слишком большим. Потом незнакомец снова задвигался, выдав этим свое присутствие.

Тим увидел ребенка из «безнадежного коттеджа» — так Тим и его мать называли тот дом. Перед фермером был мальчик. Он забрался наверх, а теперь смотрел вниз, словно ожидая, что сейчас начнут кричать.

— Эй, что ты делаешь здесь наверху? — крикнул Тим.

— Ничего, — ответил Рори. На мальчишке были джинсы, кожаная куртка, знавшая лучшие дни, и футболка. Подросток посинел от холода.

Тим открыл дверцу трактора и спрыгнул вниз. Он посмотрел вверх на Рори, стоявшего в двадцати футах от него.

— И давно ты там сидишь?

— Давно…

— Тебе лучше спуститься вниз.

Рори колебался. Когда он пришел сюда, то забрался наверх одним махом — всего лишь ради того, чтобы увидеть, можно ли одолеть кукурузный стог, упираясь носками и хватаясь пальцами. Но спуск оказался куда труднее.

Тим подошел ближе.

— Я поймаю тебя.

Рори отошел назад.

— Я не собираюсь тебя пороть, — уверил его фермер. — Я просто хочу, чтобы ты спустился. Ляг на живот и толкайся ногами. Когда будешь падать, я поймаю тебя. — Он подошел, чтобы встать прямо под мальчишкой.

Голова Рори исчезла из виду, а потом над краем стога появились ноги в кроссовках.

— Не торопись, — говорил Тим.

Рори балансировал в воздухе, держась только руками.

— Давай!

Рори упал. Тим поймал его, крепко ухватив за пояс, когда тот падал. Оба шлепнулись на землю.

— Черт побери!

— Простите, — сказал мальчик. Он отполз в сторону от Тима и вскочил на ноги. — Простите!

Фермер медленно поднялся на ноги, отряхивая свой рабочий комбинезон.

— Вот что с тобой стало бы. Ты чего оказался здесь?

Рори ничего не ответил. Он и сам ничего не понимал, кроме того, что убежал из коттеджа в порыве внезапного желания уйти прочь. Ферма просто оказалась на его пути.

— Ты знаешь, что это нарушение?

Рори кивнул головой.

— Пребывание на чужой земле или на территории частного владения незаконно. Это — нанесение ущерба чужому имуществу.

— Я не наносил ущерба.

— Предположим, ты подавил кукурузу внизу?

— Нет.

— А мог. — Тим посмотрел на него. Мальчик дрожал всем телом. Он был одет недостаточно тепло, и теперь мерз. Фермер забряцал ключами в своем кармане. — Я отвезу тебя домой.

— Нет, — проговорил Рори.

— Почему нет?

Подросток ничего не ответил, просто пнул ногой мягкое сено на полу в амбаре.

— У тебя что-то стряслось?

— Нет, — ответил Рори.

— Тогда…

— Я пойду, — сказал мальчик. — Я пойду. Вам не нужно отвозить меня. Спасибо.

— Как ты доберешься?

— Пешком, — отозвался подросток.

— Ты одет довольно легко.

— Я в порядке.

Тим выдержал паузу и потом спросил:

— Где твой отец?

— Его здесь нет…

— Работает?

— Нет, — сказал Рори. Он наклонил голову, словно хотел рассмотреть рисунок, который отставляет его подошва. — Он живет в Седжбери.

— Значит, твоя мать предоставлена сама себе со всеми заботами о вас?

Рори кивнул головой.

— Тебе лучше позвонить ей, — сказал Тим. — Скажи ей, где ты.

— Нет…

— Почему нет?

Рори не мог объяснить. Он не мог рассказать этому человеку, которого едва знал, что если и позвонит матери, то случится скандал. Мама будет настаивать, чтобы его привели, станет благодарить Тима Хантли, как если бы он спас ее сына, когда тот тонул.

Вместо объяснений мальчик поспешно произнес:

— Мне все надоело. Я… я уже ухожу.

— Домой?

— Да…

— Хорошо, и иди именно туда, — сказал Тим.

Фермер вспомнил Надин — растерянную женщину на темной дороге накануне Рождества. Потом он видел ее в кухне на следующее утро. В тот раз мать мальчика, одетая в халат, выглядела невозмутимой. Казалось, она знала фермера всю жизнь. Ей должно было быть немного за сорок, коли у нее такие большие дети. Но Надин выглядела гораздо моложе своего возраста. Сестре Тима исполнилось сейчас всего-то тридцать два, а смотрится она старше. Правда, у сестры подрастает уже трое детей, она переживает за всех и теперь выглядит почти на пятьдесят — полная и непривлекательная. Мать Рори, хотя и показалась не очень аккуратной, могла заинтересовать…

Тим обстоятельно обсудил и Надин, и ее детей со своей матерью. «Ты должен держать ухо востро, — сказала миссис Хантли. — Помнишь тех детей из домика на колесах? Мы не хотим, чтобы это повторилось снова, а то нас опять обвинят в равнодушии. Ты должен присматривать за ними и контролировать ситуацию. Не позволяй зайти слишком далеко…»

…Фермер положил руку в карман и нашел пачку жевательной резинки. Он протянул ее Рори.

— Лови.

— Спасибо…

— Я позвоню тебе домой в обед. А если тебя не окажется там — получишь нагоняй.

— Почему ты ушел? — спросила Надин.

Рори пожал плечами.

— Почему ты никому ничего не сказал?

— Я не думал…

Перед ним на тарелке лежала жареная фасоль, и он давил ее лезвием ножа, устроив грязню, — но так и не съел. Рори захотелось сказать, что он ему все здесь наскучило, что он сыт по горло тем, что торчит все время в коттедже с сестрами и телевизором — таким старым, что даже если его починить, то все равно не получишь должный прием.

Но мальчик знал, что не стоит рисковать. Стоило только начать говорить что-нибудь подобное, как снова начнутся крики и вопли, — а он устал от скандалов. Не хотелось ничего делать, никуда идти, Рори потерял интерес ко всему, что находилось перед ним, устал даже от одного вида жареной картошки. Обычно подросток чувствовал такую апатию, когда отец и мать ссорились, или когда мать убегала куда-нибудь и оставляла отца одного.

Комок подступил к горлу Рори. Он не должен думать об отце. Конечно же, не должен — ведь это снова заставляло его желать, чтобы отец оказался здесь таким, как прежде — просто папой, — а не тем, кем стал теперь. Сейчас Мэтью сделался временным папой — и все из-за случившегося, из-за Джози и Руфуса. Рори не испытывал ненависти к Джози и Руфусу, как того хотела Надин, но ненавидел их появление, переменившее всю жизнь. Прежде все было просто, знакомо, обычно. В конце концов, отец — это центр той жизни. Той жизни — неизменно свежего чая, зевания на кухне рано утром, старых клетчатых халатов…

Слезы навернулись в уголках глаз мальчика. Он опустил нож и потер нос ребром руки.

— Ты проголодался?

— Не то чтобы…

Надин окинула взглядом стол. Клер съела половину своей фасоли, но у нее самой и у Беки еда осталась почти нетронутой. «Мы все расстроены, — подумала мать, — печальный маленький отряд человеческих отбросов. Их вышвыривают, как ненужные вещи, когда в жизни других происходят перемены. Просто хотят выбросить то, что больше не нужно. Бедные дети, бедные неряшливые, измученные дети с разрушенными жизнями, с зависимостью, с нежеланием причинять мне боль. Не надо было давать Бекки пощечину, нет, не надо! Не надо кричать на детей за то, что от них не зависит, за боль, которую мне причинил их отец, за то, что случилось. Они — хорошие дети, нет, правда, хорошие, любящие дети. Это — все, что у меня есть, все будущее, которое мне предстоит…»

Мать улыбнулась им:

— Доедайте.

Бекки медленно покачала головой:

— Нет, спасибо.

— Послушайте, — сказала Надин.

Они замерли. Мать наклонилась вперед, пригнувшись к своей тарелке, и положила ладони на стол.

— Мы должны извлечь из всего пользу.

Она замолчала и потом добавила:

— Верно? Мы должны научиться здесь жить, ходить в школу, найти свою компанию. Мы не собираемся сдаваться, правда? Не собираемся позволить другим людям поломать нашу жизнь. Скажите, что, если…

Клер и Бекки подняли головы.

— Мы пойдем вечером в Росс?

Старшая ответила:

— Ты говорила, что денег совсем нет…

Надин улыбнулась:

— Я могу снять немного денег со счета. Совсем немного. Можем сходить в кино. Что вы об этом думаете? — Она протянула руку и пожала ладонь Рори, который сидел рядом с ней. — О-кей?

Сын кивнул.

— О-кей, Клер?

Клер тоже кивнула. Надин повернулась к Бекки.

— Ну, Бекки, о-кей?

Дочка взглянула на нее и несмело улыбнулась:

— О-кей.