Цветок Аида

Глава 13

Кора

— Что-то случилось? — Я отошла еще дальше, вглубь коридора. Слева, всего в паре шагов от меня, открыта дверь в мою комнату. И если вдруг…

— Ничего не случилось. — Его взгляд стал прежним — спокойным и безразличным. Но я никогда не забуду, как алчно блеснули его глаза, едва он зашел. — Твоя мачеха попросила проводить тебя к ней.

Герман быстро оглядел нашу скромную прихожую: маленький диван, шкаф с открытой вешалкой, небольшое зеркало и полку, на которой обычно лежали ключи да какая-нибудь мелочь.

— Не пойду. — Я обняла себя за плечи и попятилась к двери. — Я потом… когда они приедут.

— Боишься меня. — Наверное, прочитал страх в моих глазах и совсем не удивился.

— Тебя здесь все побаиваются, — вырвалось у меня. — Даже папа старательно на тебя не смотрит, когда приходит в наш сад.

— Разве я сделал что-то плохое? — Герман шагнул было вперед, но тут же остановился, посмотрел под ноги и снял резиновые сапоги. Аккуратно поставил их рядом с моими кроссовками и медленно пошел ко мне.

— Иногда не надо ничего делать такого. — Я облизнула пересохшие от волнения губы. — Чувства — они на то и чувства, им не всегда нужно логичное объяснение.

— Не придумывай себе всякую хрень, Кора. — Он подошел вплотную и положил руку на дверь прямо над моей головой. — Если б я хотел, ты просто не ушла бы тогда из подвала, но ты здесь — жива, здорова и почти богатая жена.

— Сплюнь и постучи по дереву. — Я нервно усмехнулась, но страх постепенно уходил. Мне, наверное, просто показалось. — Мне не нужны ничьи деньги, все, что я хочу, — это чтобы моя жизнь осталась такой, как раньше.

— А какая у тебя жизнь, Кора? — Он чуть наклонился и заглянул в мои глаза. На его губах играла усмешка. Это и разозлило, и придало мне силы.

Я оттолкнула его от себя, он и не сопротивлялся, отошел в сторону, скрестив руки, но явно ждал ответа.

— После того как умерла мама, я никому не была нужна, кроме бабушки. Папа поселил нас здесь только потому, что после маминых похорон какая-то желтая газета написала, что дочь бизнесмена Солнцева живет в убогой «однушке» с бабушкой, а ее отец совсем про нее забыл. Я давно смирилась с тем, что его любимая дочь — это Аделина, а я… у меня только бабушка. Но знаешь, что чувствую? Я не смогу быть «богатой женой» такого вот Даниза. Если бы ты только его видел, то даже в шутку не стал бы такое говорить. У меня была отличная жизнь, пока папа не влез в долги и теперь вынужден прогибаться перед этими людьми. У меня была свобода. Я хочу снова принадлежать только самой себе!

Я шумно выдохнула, переведя дух. Как же здорово иногда просто выговориться!

— Тогда просто скажи «нет», — мрачно ответил Герман. — Уходи сама, не жди скандала, тебе даже ничего не придется платить мне.

— Не все так просто… Я не одна, у меня бабушка, наш магазин, этот дом…

— Папин дом и его деньги. А ты говоришь — свободная? Малышка, да ты и смысла этого слова не знаешь.

— А ты знаешь? — Я еще больше рассердилась. — Ты тоже что-то не очень счастливый ходишь, я же вижу!

— Но я не настолько глуп, чтобы верить, что можно быть свободным, Кора. — Герман, не спрашивая разрешения, прошел в мою комнату, мне ничего не оставалось, как последовать за ним. — Человек не принадлежит себе, это иллюзия, всегда есть обстоятельства, обязательства, долги…

Я уселась в свое кресло и с любопытством смотрела на хмурого Германа. Впервые он так разоткровенничался.

— Ты кому-то должен?

В ответ в воздухе повисла пауза, а еще я почувствовала, что между нами снова сгущается напряжение. Наконец он нехотя сказал:

— Я, как и ты, заложник своей семьи, Кора. В этом мы очень похожи.

— Мне жаль! — Так захотелось подойти к нему, положить руку на плечо и сказать, что все образуется. Но я не решалась. Это как погладить грустного волка или уставшего льва. В любом случае загрызет.

— Ты очень странная, Кора, — негромко проговорил Герман. — Хочешь обмануть людей, которых сама же называешь очень опасными, и жалеешь меня.

— А разве тебя нельзя пожалеть? — осторожно спросила я. — Ты ведь тоже человек.

— Ты меня не знаешь. Поверь, лучше тебе прекратить этот разговор и пойти в дом к твоей мачехе. Когда я уходил, видел, как твой папаша приехал.

— Любой человек, что бы он ни сделал, заслуживает того, чтобы его пожалели. И лучше я останусь здесь с тобой, чем буду с ними ждать Аракчеевых.

— Польщен. — Он отвернулся и стал разглядывать фотографии на стене. — Ты очень похожа на мать. У меня не осталось столько воспоминаний о своей.

— А твой отец?

— Горит в аду. — Он дотронулся до одной из фотографий и, обернувшись ко мне, сказал: — Тебе очень идет ее платье. Сама нежность.

У меня дыхание перехватило от его слов.

«Сама нежность».

Этот парень просто так ничего не говорит, не расточает глупые комплименты, не пытается никому понравиться, и мне в том числе. И если он так сказал…

— Твоему «почти мужу» очень понравится.

Как обухом по голове!

— Пожалуйста, не говори о нем больше ничего! Ты не представляешь, как он мне противен. Он омерзителен и уже достал своими тупыми приколами. Просто пообещай мне, что все сделаешь, как договаривались. И этот придурок никогда не станет моим мужем.

Я удивленно смотрела на мрачное лицо своего «садовника» и совершенно не понимала, почему он молчит.

— Герман?

— А вот и гости пожаловали, — негромко сказал он, кивнув на окно. — Пойдем, я тебя провожу.

Я только сейчас сообразила, что так и не накрасилась, а волосы даже в косу не заплела, но Герман торопил.

— Надень пальто или кофту: на улице холодно, — хмуро посоветовал он. Скользнул взглядом по моему лицу, когда я наспех красила блеском губы, и отвернулся. Я не знала, что его внезапно разозлило, но спрашивать не стала.

Герман шел рядом, накинув на голову капюшон и спрятав руки в карманы. До папиного дома оставалось всего метров десять, не больше, когда мы увидели их.

Ядовито-зеленое платье почти до пят не заметить было сложно, но мой взгляд от Раисы переместился влево, я вздрогнула и вцепилась в рукав Германа.

— Что?

— Вон, видишь, трое мужчин рядом с папой? — негромко спросила я и чуть замедлила шаг. — Самый высокий — это Всеволод, рядом с ним с мобилкой в руке жует жвачку козел Даниз, а третий, наверное, Аид.

Мужчина стоял ко мне в профиль, он был одет во все черное, на глазах черные очки. Высокий и стройный, как его братья.

— Это который царь мертвых и самый главный гад? — шепнул мне на ухо Герман и потянул в сторону, к огромной иве.

— Ты запомнил? Да, этот мерзавец. Мачеха с отцом хотят, чтобы я ему обязательно понравилась!

— Не сомневайся, Кора, Аид будет от тебя в восторге. А теперь иди.

Он подтолкнул меня вперед, и вовремя. Едва я сделала пару шагов, как наткнулась на Даниза.

— Ну наконец-то! — Он вальяжно улыбнулся. За те недели, что мы не виделись, он стал еще противнее. И с гелем на волосы явно переборщил. — Иди ко мне, детка…

Он распахнул объятия, но в ту же секунду взвизгнул от боли, схватившись за левое плечо.

— Что случилось? — К нам уже подскочил Всеволод и взволнованно оглядел меня с ног до головы. — Каролина, что с тобой?

— Да не с ней, дебил! — выругался сквозь зубы Даниз, он по-прежнему держался за плечо. — Со мной. В меня что-то бросили… Эй! Арсений…

Папа уже спешил к нам, Всеволод пытался урезонить брата, который никак не хотел успокаиваться, но никто не смотрел себе под ноги. Кроме меня. На дорожке лежал небольшой камень, которого точно не было, когда мы здесь стояли с Германом.

Я радостно улыбнулась. Папа рассыпался в извинениях, толком не понимая, что случилось, Раиса в своем зеленом платье тоже прискакала, за ней, цокая каблуками, прибежала Геля. Аид даже не повернул к нам голову, так и остался стоять у входа в дом.

— Похоже, будет синяк. — Всеволод, самый разумный и спокойный, наконец, позволил Данизу снова надеть пиджак. — Каролина, ты ничего не видела?

— Совсем ничего. — Я еле удержалась от улыбки.

— Пойдемте в дом, скорее, — потребовал папа.

Я же старалась не замечать округлившиеся от изумления глаза мачехи. Мне было глубоко плевать, что она скажет про мое платье.

Я в нем сама нежность. Обернулась, посмотрела на нашу иву, рядом с ней никого не было.

Спасибо!

Я улыбнулась и пошла вслед за всеми в дом. Обед точно не будет ужасным. Никакой Даниз или Аид мне не страшен, ведь я не одна!