Да, урук-хаи мы!

Глава 22

Зугмор и ещё шестеро орков паскудно ухмылялись, глядя на меня, окружённого на узкой тропе, а я чувствовал, как праведный гнев закипает внутри и рвётся наружу, как пар из чайника, и если его не выпустить, не поздоровится никому.

— Решил бросить мне вызов, Зугмор, — прошипел я, глядя ему прямо в глаза. — Но ты трусливая перхоть из гномьей подмышки, Зугмор, в тебе нет смелости, чтобы победить. Даже Урагу хватило яиц, чтобы сделать это на глазах у всей деревни.

Зугмор, мой бывший соратник и друг, скривил лицо.

— Ты всем надоел, Ундзог! Ты лишаешь нас, орков, нашей свободы! — выпалил он, оглядывая своих прихвостней в поисках поддержки.

Те нехотя закивали, откровенно меня побаиваясь. Оружие почти все из них держали опущенным, то ли не желая направлять его на вождя, то ли надеясь в дальнейшем предать Зугмора и перейти на мою сторону. Я понял, почему Зугмор так хотел отправиться со мной на разведку. Если бы я разрешил ему, меня, возможно, просто закололи бы в спину. Жаль, да уж, в верности Зугмора у меня не было никаких сомнений, и, как выходит, зря.

— Ты просто дурак, Зугмор, — сказал я, вскинул арбалет и спустил крючок.

Болт мгновенно вонзился ему чуть ниже колена, раздробив кость и делая Зугмора хромым на весь остаток его короткой жизни. Я бросил арбалет наземь в тот же момент, крутанул копьём и двинул тупым древком ему по лицу. Нос сломался почти наверняка, брызнула кровь, ярко-красными линиями расчертив сугробы возле тропы. Зугмор даже не успел ничего сделать. Как и его прихвостни.

Они мигом растеряли всё желание драться, двое даже зачем-то добавили упавшему Зугмору пинков, то ли демонстративно заверяя меня в своей лояльности, то ли просто вымещая злость на единственном подходящем объекте.

— Ты будешь молить меня о смерти, Зугмор, — произнёс я, глядя на распластавшееся на тропе тело. — Станешь примером для всех остальных. Обезоружить его, поднять и связать. Идём обратно в деревню.

Приказ исполнили с небывалой торопливостью, и мы начали подъём в гору, особенно тяжёлый для хромого Зугмора. Но меня его трудности не особо волновали, и я не стеснялся подгонять его остриём копья.

Было немного тоскливо на душе. Этот орк был одним из первых моих соратников, мы вместе били врагов ещё до того, как я стал вождём и ханом. И вдруг такое предательство.

На этот раз пошли по более быстрой, а не по короткой дороге, по той, по которой шли эти неудачливые заговорщики. Если бы я сразу вспомнил про неё, то легко бы улизнул от преследователей, а так они меня даже опередили. Здесь было чуть меньше крутых подъёмов и спусков, и только за счёт этого удавалось идти быстрее.

Шли в полном молчании, только раненый Зугмор тихонько пыхтел и стискивал зубы, в очередной раз наступая на повреждённую ногу. Я запретил каким-либо образом ему помогать, и даже опираться на палку. Остальные шли неуверенно и постоянно оглядывались на меня, замыкающего эту процессию, как конвоир. В чём-то оно так и было. Я думал, как поступить с теми, кто повёлся на сладкие речи Зугмора, ведь они знали о том, что он затеял, и не доложили, и не нашёл ничего лучше, чем отправить их в следующей битве в первый ряд, без доспехов и щитов, кровью искупать свою вину. Если выживут, значит, такие умелые воины мне нужны, если погибнут, то есть за что.

А вот что делать с Зугмором, я пока так и не знал. Может, Орда решит и рассудит, как лучше поступить. Но и созывать всех ради одного предателя я не хотел, слишком много чести. Решим это внутри племени.

— Эй, Гултрог, — позвал я одного из орков, и тот мгновенно обернулся, вытягиваясь по струнке.

— Да, вождь? — выпалил он.

— Зачем с ним пошли? — подозрительно щуря глаза, спросил я.

— Ему вызов бросить! — тут же выпалил Гултрог, и все остальные загудели то же самое, понимая, что только так сумеют отвертеться от наказания.

Вызов новоиспечённому вождю это часть традиции выборов. И я бы с удовольствием эту традицию поменял на что-нибудь более подходящее такому централизованному государству, как наша Орда.

— Мне они говорили другое, — прогундосил Зугмор, и ему тут же прилетела оплеуха от одного из орков.

— Заткнись, — произнёс я. — Тебя не спрашивали.

Постепенно впереди показались знакомые заснеженные пейзажи, деревня Кривых Копий лежала буквально за поворотом. Наша странная процессия приблизилась к деревне, и на этот раз нас встречали не восхищёнными криками, а удивлёнными возгласами и недоумевающими взглядами.

— Эй, малец, — позвал я одного из орчат, играющих на улице. — Пробегись по деревне, зови всех на площадь.

Парнишка кивнул и пулей понёсся от одной хижины к другой, передавая приказ вождя.

Зугмор вдруг повернулся ко мне и рухнул на колени.

— Вождь… Прости, вождь, лучше просто убей, прошу! — взмолился он. — Я признаю, я зря… Я не хотел… Я думал как лучше…

— Поднимите его, — приказал я, даже и не думая слушать его причитания.

Зугмору дали пинков, и он нехотя поднялся снова. Из хижин и чумов начали выходить орки, молодые и взрослые, мужчины и женщины, старики и дети. Мы прошли к площади, на которой чёрной прогалиной виднелось старое кострище, и остановились там, ожидая, когда всё племя выйдет по моему приказу.

На нас удивлённо косились, особенно на Зугмора с его окровавленной мордой. Орчата, из тех, что посмелее, подбегали и разглядывали его, чтобы убежать снова, остальные смотрели издалека, гадая, что там опять затеял вождь. Вышли все, и брат Дургуз с женой, и старый слепой шаман, и Кара, и даже воины из других племён, жившие пока в наших казармах. Я решил, что пора начинать.

— Орки! — громогласно объявил я. — Сегодня мне бросили вызов!

Все затаили дыхание, ожидая, что произойдёт дальше.

— Трусливо, из засады! Тот, кого раньше звали Зугмором, решил, что из него получится вождь лучше, но не осмелился вызвать меня на честный бой, как подобает орку! — проревел я. — Он коварно нарушил традицию и посягнул нечестным способом на власть вождя! Что мы сделаем с ним?

Мои соплеменники завороженно смотрели на побитого Зугмора, понимая, что даже засада не помогла ему побить меня, а значит, нынешний вождь круче любых гор.

— Убить! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Изгнать! Нет, на кол посадить! Повесить! — кричать начали наперебой, над площадью тут же повис невообразимый гвалт, словно бы это была колония чаек.

Я вскинул кулак, требуя тишины.

— Я называл Зугмора своим братом, доверял ему свою жизнь в бою, — сказал я. — И я пообещал ему, что он останется жить. Но жизнь эта будет хуже смерти.

— Ослепить! Отрубить пальцы! — снова заголосили орки, перебивая и стараясь перекричать друг друга.

Пришлось снова требовать тишины.

— Тот Зугмор, которого я знал, больше всего в жизни любил сочинять и петь песни, — сказал я. — Отрезать ему язык.

Бывший сотник закричал и забился в руках у своих конвоиров, попытался вырваться, но удар по раздробленному колену заставил его обмякнуть. Воины, привычные ко всякой грязной работе, выполнили приказ, а шаман даже что-то вложил ему в рот, чтобы остановить кровь. Зугмор после этой процедуры лежал на земле и тихонько скулил, как побитый пёс, но моё сердце оставалось холодным и жестоким. Предательства я простить не мог.

— Больше он не соблазнит своими речами никого. Как соблазнил нескольких своих копейщиков, отправившихся с ним в засаду, — сказал я.

Толпа снова забурлила, загомонила, требуя расправы ещё и над ними. Гултрог и остальные копейщики замерли на месте, с ужасом ожидая своей участи.

— Но они были обмануты коварством своего сотника, — продолжил я. — Впрочем, доля вины есть и на них. Они даже не попытались его остановить. Так что в следующем сражении они пойдут в первом ряду, без оружия, щитов и доспехов. Те, кто выживет, кровью искупят свой проступок. Те, кто не сможет… Станут уроком для остальных.

Всё племя застыло в тишине, удивлённое моей жестокостью и милосердием одновременно, а я покосился на своего бывшего друга.

— Унесите… Это, — приказал я. — И созовите воинов из остальных деревень. Завтра мы снова идём воевать.