Далекие странники (перевод новеллы)

— Получается, даже плохой человек… может быть достоин сострадания?

— Конечно, — без промедления ответил Чжоу Цзышу.

Вэнь Кэсин едва заметно кивнул, хотя его собеседник вряд ли мог заметить это, а затем веско постановил:

— А-Сюй, я обнаружил, что тебе вовсе не обязательно быть красавцем, чтобы соответствовать моим вкусам.

Уголок губ Чжоу Цзышу раздражённо дёрнулся, но настроения спорить не было. Он предвидел, что Вэнь Кэсин не сможет долго оставаться серьёзным и вскоре вернётся к привычной пустой болтовне.

Приподнявшись на локтях, Вэнь Кэсин взглянул на Чжоу Цзышу и расплылся в улыбке:

— Я не шучу! Тебе больше не нужно завидовать моим родителям. Кто мешает нам жить так же? Если станешь моим спутником, мы будем вместе странствовать по цзянху, а потом вместе уйдем в уединение. И я не про несколько дней говорю! Обещаю, что не покину тебя. Что думаешь, м-м?

— Прошу прощения, но я не заслуживаю безраздельного внимания Вэнь-сюна, — бесстрастно возразил Чжоу Цзышу.

Вэнь Кэсин хихикнул и затянул импровизированную серенаду, бессовестно наслаждаясь растущим негодованием своего спутника:

— Красота моя, отчего же ты прячешь лицо?Несмотря ни на что, гэгэ^[158] твой не отступит назад…

Чжоу Цзышу почти дошёл до белого каления, но не мог выпустить пар на глазах у Чжан Чэнлина, поэтому вынужденно притворялся глухонемым. Подвели руки — он слишком сильно сжал кулаки и случайно сломал палку, которую собирался подкинуть в костёр. Вэнь Кэсин не испытывал ни малейшей вины. Наоборот, он получал удовольствие от чужих страданий и чувствовал себя просто прекрасно.

- - - - -

Наутро Чжан Чэнлин вернул накидку Чжоу Цзышу с робким шёпотом:

— Спасибо, шифу.

Чжоу Цзышу метнул на него короткий взгляд и скомандовал:

— Идём. Нам пора обратно в поместье Гао.

Чжан Чэнлин замер, а потом уныло поплёлся следом, сохраняя скорбное молчание, как малолетняя невеста.^[159]

Вэнь Кэсин захотел немного успокоить мальчишку:

— Не переживай! Твой шифу решил влиться в ряды великих героев цзянху — в порыве ярости крысы и змеи устроили в поместье Гао общее гнездо. Пока А-Сюй будет гостить в поместье, ты сможешь встретиться с ним, когда захочешь, даже вернувшись к Чжао Цзину.

В завершение ободряющей речи Вэнь Кэсин заверил Чжан Чэнлина:

— Конечно, ты и со мной сможешь видеться!

Чжоу Цзышу немного обогнал их, но, услышав слова Вэнь Кэсина, обернулся:

— Когда это я говорил, что задержусь в Дунтине?

Вэнь Кэсин в замешательстве потёр подбородок и улыбнулся:

— Значит, не задержишься?

— Нет, — хмуро отрубил Чжоу Цзышу.

— На самом деле? — переспросил Вэнь Кэсин и чуть скосил глаза в сторону.

— Я не… — Чжоу Цзышу машинально проследил за его взглядом и наткнулся на Чжан Чэнлина.

Мальчик снова стал похож на пугливого крольчонка. Забывая моргать, он с робкой надеждой смотрел на Чжоу Цзышу. Но как только их взгляды пересеклись, Чжан Чэнлин стиснул челюсти, силясь выглядеть мужественным и стойким. Отказ так и не сорвался с губ Чжоу Цзышу. Он только фыркнул и продолжил широким шагом мерить дорогу.

Вэнь Кэсин не отказал себе в удовольствии подлить масла в огонь. Он погладил мальчика по голове и умильно вздохнул:

— А-Сюй, разве мы втроём не похожи на семью?! Ну, знаешь, два родителя и ребёнок…

Чжоу Цзышу устремился вперёд ещё быстрее.

Представив себя в роли отца, Вэнь Кэсин ощутил прилив благожелательности и предложил Чжан Чэнлину:

— Поскольку впереди долгий и скучный путь, как насчёт того, чтобы я рассказал тебе историю?

Чжан Чэнлин кивнул, как и полагалось почтительному отроку. Вэнь Кэсин довольно хмыкнул и повёл рассказ:

— Давным-давно у подножия горы У Син^[160] жил ребёнок-демон по имени Красный Мальчик. Жил он вместе с другими демонами и бессмертными духами, но ненавидел и презирал их. Ведь все они только и делали, что причиняли другим боль и страдания…

Глубокий голос Вэнь Кэсина, выдержанные паузы и верные интонации сплетались в мелодичное повествование, которое достигало ушей шедшего впереди Чжоу Цзышу. Ему пришлось признать, что негодник по фамилии Вэнь обладал незаурядным даром рассказчика — доверчивый Чжан Чэнлин ловил каждое его слово, охая и ахая в нужных местах.

—…Однажды Красный Мальчик узнал тайну своего происхождения. Оказалось, что его мать, которую звали Белой Девой, была духом большой белой змеи. Она тайно пришла в мир смертных, влюбилась в молодого учёного и вышла за него замуж. Об этом узнал старый буддийский монах по имени Фахай. Он отыскал Белую Деву, схватил её и заточил под горой Хуа…

Потрясённый такой мешаниной^[161] Чжоу Цзышу споткнулся о камень и чуть не упал к ногам великого сказителя, как самый восторженный почитатель его таланта.

—…Красный Мальчик хотел спасти свою мать во что бы то ни стало. Он устремился к горе Хуа, чтобы расколоть её на части и разрушить до основания. Желая его остановить, старый монах Фахай попросил помощи у богов. Красный Мальчик оказался сильнее и поверг всех противников до единого. Но он не ожидал предательства чудовищ, с которыми жил у горы У Син. Духи и демоны тоже выступили против Красного Мальчика, мечтая его убить.

На этом моменте Чжоу Цзышу, знакомый с классическим вариантом истории, окончательно потерял дар речи. Но Чжан Чэнлин развесил уши и слушал ахинею Вэнь Кэсина с незамутнённым восторгом.

— Почему чудовища так себя повели?! — возмутился наивный ребёнок.

— Потому что боялись, что один большой секрет выйдет наружу. На самом деле Белая Дева вовсе не была духом. Она была простой смертной с высочайшим уровнем совершенствования. Её завистники распустили по миру лживые слухи, старый монах поверил клевете и решил запечатать «демоницу» под горой. Скажем так, если бы её освободили и правда всплыла наружу, оказалось бы, что родители Красного Мальчика — обычные смертные. И это, в свою очередь, означало бы, что их ребёнок — тоже обычный человек.

— А, обычный человек… — повторил Чжан Чэнлин как попугай. — Старший, я всё равно не понимаю!

— Глупое дитя! — рассмеялся Вэнь Кэсин. — «Те, кто из чужого рода, другим умом чреваты».^[162]

В голове Чжоу Цзышу призрачной вспышкой промелькнул ключ к пониманию. Но вопрос Чжан Чэнлина прервал ход его мысли, и зыбкая догадка рассеялась раньше, чем он успел её ухватить.

— Значит, Красный Мальчик погиб? Не смог расколоть гору? — забеспокоился Чжан Чэнлин.

— Я ещё не придумал, — поразмыслив, признался Вэнь Кэсин. — У тебя есть идеи?

— Конечно! Он поразил демонов, спас мать и стал непобедимым героем! — уверенно заявил Чжан Чэнлин.

— Хм… может быть, — протянул Вэнь Кэсин. — Правда, это немного скучно. Девять из десяти историй заканчиваются подобным образом. Как насчёт того, чтобы лишить Красного Мальчика чудесных способностей и позволить ему стать простым смертным, который никогда больше не сможет парить в облаках?

Чжан Чэнлин издал разочарованное «ох», хотя и не мог объяснить, почему посчитал такой финал немного печальным. Подняв голову, он поглядел на Вэнь Кэсина и заключил, что этот старший и вправду очень хороший. К тому же, не слишком строгий. В надежде подружиться с ним, Чжан Чэнлин осторожно попросил:

— Старший, пожалуйста… Расскажите о чём-нибудь ещё.

Вэнь Кэсин воодушевился, наконец-то встретив преданного слушателя. Малыш и впрямь был небезнадёжен, раз мог оценить красоту искусно сотканной истории. Придя к такому выводу, Вэнь Кэсин дал волю своему болтливому рту и продолжил плести небылицы.

Странные и чудесные легенды о сове и чаше с красной водой, о битве Чжан Цзыя с Демоном белых костей, о Цуй Инъин, потопившей в гневе сундук с сокровищами,^[163] и многие-многие другие лились непрерывным потоком вплоть до возвращения в Дунтин.

- - - - -

В поместье Гао троих загулявшихся гостей первым заметил Цао Вэйнин. Сначала молодой мечник застыл на месте, воззрившись на Чжан Чэнлина, а потом разразился взволнованной тирадой:

— О, какая радость! Молодой господин, уважаемые господа! Где же вы пропадали? Герой Чжао чуть с ума не сошёл, разыскивая вас…

— Мы случайно заметили, что мальчик покидает поместье в одиночку, и спешно последовали за ним, — тактично объяснил Чжоу Цзышу. — Не успели никого предупредить. Пожалуйста…

Цао Вэйнин схватил его за руку, не дав договорить, и потащил за собой, на ходу вводя в курс дела:

— Вы пропустили невероятные новости! Быстрее же, идёмте… Прямо сейчас все заняты тем, что грызутся как собаки!

Примечание к части

∾ Фрагмент стихотворения «Там просо склонилось теперь» («黍离») из «Книги песен» («Шицзин»), глава «Песни царской столицы» (пер. А. Штукина).

∾ После убийства вана Западного Чжоу восставшими удельными князьями при содействии степняков-кочевников ваном был назначен Чжоу Пин, его сын от отвергнутой жены. Столицу перенесли в Лохэ (совр. Лоян).

∾ Чжоу Цзышу использует метафору «青出于蓝», в полной версии: «тёмно-синий краситель, добытый из светло-синей травы». Значение: ученик превзошел учителя/ потомок превзошел предка.

∾ Ученик за закрытыми дверями (关门弟子) — самый младший по рангу и обычно любимый ученик наставника.

∾ Гэгэ (哥哥) — «старший брат», выражение используется как для обращения к молодому человеку, возрастом старше говорящего, так и для игривого обозначения возлюбленного.

∾ «Малолетняя невеста» — «невеста, воспитанная с детства» (童养媳) - так говорили о девочках, которых отдавали в чужую семью в качестве будущей невестки.

∾ У Син (五行) — пять элементов/ стихий. Одна из основных категорий китайской философии; пятичленная структура, определяющая столпы мироздания.

∾ Красный Мальчик — персонаж из «Путешествия на Запад», Белая Дева — из «Легенды о Белой Змее». Прекрасная визуализация «Легенды о Белой Змее» в технике резьбы по дереву города Дунъян: https://tanjand.livejournal.com/1539803.html.

∾ «Те, кто из чужого рода, другим умом чреваты» — цитата из «Цзо-чжуань» («左傳»), памятника исторической прозы Древнего Китая.

Том 1. Глава 24. Маска призрака

Чжоу Цзышу не интересовался скандалом в поместье Гао. Так называемые герои могли драться как собаки, свиньи, драконы, да кто угодно — его это никоим образом не касалось.

В данный момент Чжоу Цзышу заботил только поиск таверны, в которой он мог наполнить вином опустевший кувшин, а потом подыскать тёмную комнату, забыться мертвецким сном и вытравить из памяти сказку о красных мальчиках, раскалывающих горы и спасающих белых дев. Поэтому Чжоу Цзышу ловко вывернулся из хватки Цао Вэйнина и предложил с порога:

— Как насчёт того, чтобы сначала отвести этого ребёнка к главе Чжао?

— И в самом деле, чуть не забыл! — Цао Вэйнин хлопнул себя ладонью по лбу и оглянулся на Чжан Чэнлина.

— Ты и так слишком много пережил для своего возраста, — вздохнул он, потрепав мальчика по плечу. — Теперь ситуация ещё больше усложнилась, так что будь осторожен, хорошо?

Добродушное лицо Цао Вэйнина выражало искреннее сожаление, но Чжан Чэнлин не знал этого молодого человека и смотрел на него в полной растерянности. Зато Вэнь Кэсин отреагировал мгновенно:

— Герои до сих пор спорят из-за Кристальной брони? Цао-сюн, только не говори, что семью Чжанов подозревают в… — он взглянул на Чжан Чэнлина и осёкся на полуслове.

Цао Вэйнин не считал своих новых друзей посторонними, поэтому затараторил, торопясь выложить все новости:

— Вы выбрали не лучший момент для отлучки. Вчера тут случился жуткий переполох! Как только Фэн Сяофэн заикнулся о Кристальной броне, всё пошло наперекосяк. Глава Гао и настоятель Ци Му насилу успокоили толпу. Но у многих остались подозрения. Первым выступил Юй Цюфэн, глава школы Хуашань. Он сказал, что герой Чжао мог присвоить фрагмент Брони, принадлежавший Чжан Юйсэню. Хуже того — глава Юй предположил, что его сын Юй Тяньцзе случайно узнал, что случилось с тем фрагментом, и за это был убит Чжао Цзином.

Цао Вэйнин наморщил лоб, припоминая последовательность событий, а затем продолжил рассказ таким монотонным голосом, словно отвечал вызубренный урок:

— Юй Цюфэн выглядел почти обезумевшим от горя. Он так стенал и рыдал, словно ждал общего собрания в Дунтине, чтобы оплакать сына. Эмэй, Кунтун, Цаншань и другие школы, состоящие в добрых отношениях с Хуашань, ожидаемо его поддержали. Они потребовали от Чжао Цзина разъяснения трагических событий, которые недавно случились в его владениях. Некоторые герои призывали к ответу самого Гао Чуна. От него хотели узнать, чем на самом деле является Кристальная броня и почему в цзянху внезапно объявились призраки? Фэн Сяофэн цеплял всех подряд, чем изрядно подлил масла в огонь. В итоге дело быстро дошло до драки.

Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу поражённо смотрели на Цао Вэйнина. Как так получилось, что этот недалёкий парнишка за один день начал складно говорить и увязывать воедино события?

Цао Вэйнин прочистил горло и разъяснил этот парадокс:

— Хорошо, что шишу потом растолковал мне, что к чему! Честно говоря, на вчерашнем собрании я не успел ничего понять — там такой гвалт стоял!

Теперь стало ясно, почему он рассказывал, будто читал по книге…

Чжоу Цзышу посмотрел на Чжан Чэнлина:

— Малой, ты знаешь нечто важное? Иначе зачем кому-то поджигать твою комнату и посылать за тобой скорпионов?

Чжан Чэнлин тупо уставился на шифу и отрицательно помотал головой. Чжоу Цзышу закатил глаза. Не в силах дольше лицезреть бестолковое лицо Чжан Чэнлина, он отвернулся от мальчишки и обратился к Цао Вэйнину с просьбой:

— Может ли Цао-сюн обеспокоиться благополучным возвращением ребёнка герою Чжао? Премного благодарен.

Не дожидаясь ответа, Чжоу Цзышу развернулся и направился прочь. Было очевидно, что творящийся вокруг хаос совершенно его не беспокоит.

Чжан Чэнлин проводил взглядом удаляющуюся худую фигуру и поджал губы, скрывая разочарование. В этот момент кто-то погладил его по голове. Мальчик поднял взгляд и увидел улыбающегося Вэнь Кэсина.

— Старший?

— Как думаешь, почему твой шифу вежлив и спокоен с другими людьми, но с тобой делается нетерпеливым и раздражительным?

Чжан Чэнлин уныло понурился и пробормотал:

— Наверное, потому что я слишком глупый…

Вэнь Кэсин рассмеялся:

— Нет, ты не настолько глуп, где-то на среднем уровне. Позволь объяснить: он не притворяется вежливым с тобой, так как хочет подружиться, но не может сказать об этом вслух. Видишь ли, твой шифу весьма застенчив.

— Правда? — неверяще захлопал ресницами Чжан Чэнлин.

От улыбки глаза Вэнь Кэсина превратились в изогнутые полумесяцы. Он посмотрел в спину Чжоу Цзышу и немного рассеянно пояснил:

— «Родители даровали ему жизнь, а я лучше всех знаю его душу».^[164] Боюсь, кроме меня, в мире нет ни единого человека, способного его понять. Так что можешь мне поверить.

Очевидные внутренние травмы, непревзойдённая маскировка, привычка заметать следы, мастерское кунг-фу и сверхъестественная осведомлённость о делах цзянху — всё указывало на Тяньчуан. Вэнь Кэсин не мог придумать другого объяснения.

Но тогда каким образом Чжоу Цзышу избежал чудовищного наказания гвоздями «семи отверстий на три осени»? Вэнь Кэсин бесчисленное множество раз задавался этим вопросом, и вдруг его осенило! Неважно, как именно Чжоу Цзышу избежал превращения в пускающего слюни калеку, важно, что он знал такой способ…

«Небеса! Я увязался за действительно важной птицей», — подумал Вэнь Кэсин.

Чжан Чэнлин ещё обмозговывал услышанное, когда Цао Вэйнин понял, что не может молчать.

— Знаете, прежде мне казалось, что двое мужчин вместе — это немного странно, — с предельной искренностью произнёс юноша. — Но теперь я убедился, что быть рядом с тем, кто понимает тебя с полуслова, — великое счастье. Не уверен, что даже бессмертные пары совершенствующихся знают друг друга лучше! Мужчина или женщина окажется родственной душой, никакой разницы в том нет. На эту тему есть одно стихотворение… — и он начал декламировать строки, покачивая головой в ритм:

«Спрошу я у мира, что за любовь, что связала

Жизнь и смерть диких птиц обещаньем?..

Озера Персиковых цветов бездонной пучины глубь

— Не мера для чувства, с… с…».^[165]

Цао Вэйнин запнулся. Слова вертелись на языке, но, как он ни старался, вспомнить продолжение не смог. Смутившись, Цао Вэйнин попытался замять конфуз:

— В этом стихотворении господина Ду Фу заключён столь глубокий смысл, что его трудновато сходу понять. Такие строки определённо заслуживают, чтобы их красоту и содержание оценили без спешки.

Оба слушателя уставились на него как на полоумного.^[166] Повисшую тишину, грозившую превратиться в обоюдную неловкость, нарушил деликатный ответ Вэнь Кэсина:

— Школа меча Цинфэн воспитывает учеников поистине потрясающих боевых и литературных навыков. Это... поразительно.

Цао Вэйнин был чувствительным молодым человеком. Расценив слова Вэнь Кэсина как похвалу, юный мечник застенчиво улыбнулся и скромно потупил взор:

— О, вы слишком добры! Мой шифу считает, что для воинов улиня чтение бесполезно, поскольку мы не собираемся сдавать Императорские экзамены. Достаточно вызубрить пару-тройку стихотворений, а остальное время посвятить боевым искусствам. Сказать по правде, я посещал библиотеку нашей школы лишь пару раз, и моё знание поэзии весьма поверхностно.

Вэнь Кэсин подумал, что хотя бы одно слово — «поверхностно» — Цао Вэйнин подобрал наилучшим образом.

Вдвоём они отвели мальчика к Чжао Цзину. Тут же сбежались люди, и взволнованный глава Чжао засыпал Чжан Чэнлина примерно сотней вопросов. По беспристрастному наблюдению Вэнь Кэсина, хитрый лис действительно беспокоился за сына покойного друга. Поэтому Вэнь Кэсин решил, что может незаметно удалиться. Он почти дошёл до двери, когда затылком почувствовал пристальный взгляд.

Обернувшись, Вэнь Кэсин столкнулся с яростным блеском чьих-то глаз — так мог смотреть свирепый пёс, готовый вот-вот наброситься. Рядом с сердитым стариком в благоговении топтался Цао Вэйнин, значит, неприятной личностью был его шишу — никчёмный брат главы школы Цинфэн, известный старый склочник Мо Хуайкун.^[167]

Что-то сбивчиво объясняя учителю, Цао Вэйнин указал на своего нового друга, поэтому Мо Хуайкун и посмотрел на Вэнь Кэсина. От пронзительного взгляда обсидиановых глаз незнакомца по спине героя Мо пробежал неприятный холодок. Лицо этого человека показалось Мо Хуайкуну смутно знакомым, но он не мог сообразить, откуда. В безуспешных попытках освежить память он заметил, как губы Вэнь Кэсина изогнулись в кривой ухмылке. В тот момент Цао Вэйнин рассказывал о связи Вэнь Кэсина с другим мужчиной и глубине их взаимных чувств. Мо Хуайкун хмыкнул, подумав, что на самом деле в господине Вэне днём с огнём не отыщешь ни одной добродетели. Терпение Мо Хуайкуна внезапно иссякло, и он рявкнул на своего наивного шичжи:^[168]

— Когда уже ты заткнёшься?

Цао Вэйнин захлопнул рот, жалея, что не может его зашить.

- - - - -

Несколькими часами позже Чжоу Цзышу, наконец-то отыскав подходящую таверну и утолив голод, расслабленно потягивал вино, прислонившись к ограждению балкона. В это время какой-то человек подошёл к паре своих знакомых за соседним столом и шепнул им несколько слов. Те спешно расплатились и поднялись, не закончив обед. Чжоу Цзышу огляделся и с удивлением отметил, что таверна успела наполовину опустеть. Он придержал за руку одного из торопившихся к дверям посетителей:

— Что-то случилось?

— В поместье Гао изловили призрака и выставили на всеобщее обозрение! — объяснил тот.

Чжоу Цзышу сосредоточенно нахмурил лоб: Гао Чун поймал призрака, не выходя из дома?

За довольно короткое время Чжоу Цзышу успел натолкнуться на двух выходцев с горы Фэнъя. Без сомнения, призраки собирались и дальше будоражить цзянху, но что означал сегодняшний поворот событий?

Призраками становились из отчаяния и страха понести наказание за совершённые злодеяния. Для таких потерянных душ гора Фэнъя была единственной возможностью задержаться в бренном мире. Пойти на смертельный риск и пробраться в поместье Гао Чуна, где в данный момент роились герои со всего цзянху — какой самоубийца решился бы на подобное? И зачем понадобилась такая срочность?

Неужели Кристальная броня открывала путь к настолько чудесным секретам? Или, наоборот, тайна Брони была слишком ужасна? Поэтому Гао Чун провернул неуклюжий трюк и разыграл поимку призрака, чтобы отвлечь всеобщее внимание от неудобных вопросов?

Чжоу Цзышу так погрузился в размышления, что столкнулся с кем-то на выходе из дверей.

— Прошу прощения, — машинально пробормотал Чжоу Цзышу, прежде чем увидел, на кого по рассеянности налетел. Это был ученик Древнего Монаха с горы Чанмин.

У поражённого Чжоу Цзышу мелькнула нелепая мысль: «Бессмертный проголодался?».

— Ничего страшного, — ответил ученик Монаха, оправив свою накидку.

Чжоу Цзышу посчитал инцидент исчерпанным, и собрался восвояси, когда тот добавил:

— Я слышал о тебе от мальчишки из школы Цинфэн. Это ведь ты сопровождал сироту Чжана в Тайху? Уверен, тебе известно, кто я. Меня зовут Е Байи.^[169]

В отличие от Гао Чуна, ученик Древнего Монаха не был приверженцем долгих задушевных бесед. На совете героев Е Байи открывал рот, только если к нему обращались напрямую. Поэтому Чжоу Цзышу недоумевал, почему этот отрешённый человек, будто бы всегда пребывающий в дурном расположении духа, вдруг начал беседу. Чжоу Цзышу ответил любезными банальностями, которые, впрочем, были категорически проигнорированы — с каменным лицом Е Байи продолжил говорить, что хотел:

— У тебя вялое дыхание. И движения затруднены. Ты неизлечимо болен, но незаметно, чтобы это тебя огорчало. Странное дело.

Чжоу Цзышу подумал, что жизнь отшельника на безлюдной горе ради достижения бессмертия заставила этого парня слегка одичать и забыть об элементарном такте.

После некоторых раздумий Е Байи вновь обратился к нему:

— Как долго ты протянешь? Три года? Два?

Чжоу Цзышу не собирался обсуждать эту тему в дверях таверны с незнакомцем. Но ни кивок, ни покачивание головой не остановили бы неприятный допрос. Нацепив деревянную улыбку, Чжоу Цзышу попытался увильнуть:

— Проницательность Е-сюна достойна восхищения. Неудивительно…

Уловка могла сработать, если бы уши Е Байи не отсеивали любую праздную чепуху. Он бесцеремонно проигнорировал речь собеседника и нетерпеливо перебил:

— Даже бессмертные мастера не могут избежать пяти признаков угасания перед кончиной^[170] и терпят невыразимые страдания. Но ты беззаботно наслаждаешься земными удовольствиями. Кажется, времена изменились, и одна волна реки перегнала другую.^[171] С каких пор на Центральных равнинах появились такие необычные люди?

Договаривая последнюю фразу, ученик Древнего Монаха отвернулся и направился прочь. Про вежливое прощание он и не вспомнил, но, отойдя на добрый десяток шагов, вдруг остановился и крикнул через плечо:

— Если будет нечем себя занять, можешь как-нибудь угостить меня выпивкой, возражать не буду!

Последнее предложение Е Байи произнёс таким тоном, словно оказал великую честь. Чжоу Цзышу так и не нашёлся с ответом.

- - - - -

Зеваки плотным потоком стекались к поместью Гао, чтобы поглазеть на жуткого призрака, и Чжоу Цзышу легко влился в толпу.

Увы, смотреть было особенно не на что. Перед воротами поместья вооружённые до зубов стражники охраняли свирепого вида мужчину средних лет, связанного по рукам и ногам. Торс пленника был специально оголён, чтобы каждый желающий мог рассмотреть татуировку на пояснице: изображение маски призрака подтверждало «подлинность товара».

Чжоу Цзышу снова слишком глубоко погрузился в раздумья, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда чья-то рука легла ему на плечо. Вэнь Кэсин появился из ниоткуда и очаровательно улыбнулся:

— Я искал тебя целую вечность! Где же ты прятался?

Вместо ответа Чжоу Цзышу указал на узника:

— Как думаешь, призрак настоящий?

— Хм? — Вэнь Кэсин глянул в указанном направлении и неодобрительно покачал головой. — После нанесения такой татуировки нельзя выбираться на солнечный свет и бродить среди обычных людей. Кто захочет подделывать подобное художество и создавать себе лишние проблемы? Разве что этот бедняга перешёл дорогу не тем людям, и его подставили в отместку, чтобы подвергнуть унизительной публичной казни.

Речь Вэнь Кэсина прозвучала легкомысленно и небрежно, но смысл в ней был. Однако Чжоу Цзышу знал о татуировке кое-что ещё. Для нанесения этой несмываемой метки использовался пигмент из сока растения под названием «трава преисподней», которое встречалось только на горе Фэнъя. Кроме того, не каждый попавший в Долину удостаивался заветной татуировки. Точно так же, как душа умершего могла быть уничтожена вместо того, чтобы перевоплотиться или обратиться призраком, любой, кто искал убежища на горе Фэнъя, мог быть банально убит. В по-людоедски жестокой Долине только сильнейшие, те, кто умел достойно защищаться и побеждать, получали возможность остаться в призрачном братстве и нанести на тело «маску призрака».

Пока Чжоу Цзышу рассматривал татуированного мужчину, прикидывая, мог ли тот пройти строгий отбор на горе Фэнъя, в толпе поднялся взволнованный ропот. От школы Хуашань поступило предложение сжечь негодяя заживо.

Чжоу Цзышу резко развернулся и широким шагом направился прочь.

Примечание к части

∾ «Родители даровали ему жизнь...» — вариация на основе строк из «Исторических записок» о мыслителе и политике времён «Вёсен и Осеней» Гуань Чжуне: «Пусть родители даровали мне жизнь, но Бао знает меня лучше всех». Бао Шуя — близкий друг Гуань Чжуна.

∾ «Спрошу я у мира…» — первые две строки — из стихотворения Юань Хаовэня «Могила диких гусей» (摸鱼儿·雁丘词). Третья и четвертая — из стихотворения Ли Бая «Подношение Ван Луню» (赠汪伦) в переводе Л. Эйдлина. Забытые Цао Вэйнином слова: «с каким Ван Лунь меня провожает в путь!».

∾ «Вэнь Кэсин с Чжан Чэнлином уставились на него как на полоумного» — 1. Первое стихотворение о влюблённых (гусь покончил с собой, разбившись о землю после смерти гусыни), второе — о дружбе (Ли Бо выразил благодарность Ван Луню за тёплый приём и вино). 2. Ни один стих не является трудным для понимания. 3. Стихотворения принадлежат разным авторам. 4. Ду Фу не является автором ни одного из стихов.

∾ Мо Хуайкун (莫怀空) — досл. «тот, кто с пустым сердцем». Пустота сердца (отсутствие страстей и желаний) — один из идеалов даосизма.

∾ Шичжи (师侄) — ученик брата по школе (племянник по школе).

∾ Е Байи — 叶白衣, досл. «листья белых одежд».

∾ Пять ухудшений, которые, проходят просветленные мастера перед смертью (天人五衰) — грязь на одежде, затрудненное дыхание, пот в области подмышек, неприятный запах, неспособность устойчиво сидеть.

∾ Последующая волна Янцзы всегда выше предыдущей (长江后浪推前浪) — идиома, употребляется в значении «новое поколение превосходит предыдущее».

Том 1. Глава 25. Белые одежды

Чжоу Цзышу интересовал Вэнь Кэсина гораздо сильнее, нежели судьба захваченного призрака. Поэтому Вэнь Кэсин тоже начал выбираться из толпы, отстав от Чжоу Цзышу буквально на пару шагов. И тут худая фигура впереди, подёрнувшись рябью, пропала с глаз.

Вэнь Кэсин застыл и обвёл взглядом зевак, не собираясь мириться с поражением, но Чжоу Цзышу растворился в море людей, как капля воды в океане. Озадаченный Вэнь Кэсин прищурился и снова посмотрел в сторону, где в последний раз мелькнул высокий зыбкий силуэт. Результат не изменился — этот непостижимый человек взял и растаял в воздухе!

Вэнь Кэсина охватили неприятные чувства, в которых он не хотел себе сознаваться — бессильный гнев и ощущение потери от того, что желаемое ускользало сквозь пальцы. Вэнь Кэсин мог вычислить личность Чжоу Цзышу, мог даже отгадать его мысли, но не мог остановить человека, способного исчезнуть, когда только пожелает.

Рыба, улизнувшая из сетей Тяньчуана, по праву могла считаться самым изворотливым угрём на свете.

- - - - -

Отделавшись от Вэнь Кэсина, Чжоу Цзышу направился в меняльную лавку.

Лучшая счётная контора в землях Дунтина и Цзяннани называлась просто: «Лавка Пинъаня». Процветающее учреждение не привлекало к себе лишнего внимания и благоразумно не вмешивалось в торговлю на других территориях. Казалось, владелец лавки охотно довольствовался своим сочным куском пирога.

Сверившись с вывеской, Чжоу Цзышу толкнул дверь и зашёл внутрь.

— Добро пожаловать, господин! — сразу поприветствовал его помощник приказчика. — Пожалуйста, проходите. Вы желаете обменять деньги или…

Посетитель обогнул его, не дав договорить, и прямиком направился к стойке.

— Я хочу попросить главного управляющего счётной палаты, господина Суна, об одолжении, — Чжоу Цзышу произносил слова тихо, со слабой улыбкой. — Могли бы вы связаться с ним?

Приказчик вздрогнул и поднял голову, чтобы хорошенько рассмотреть гостя, а затем осторожно спросил:

— С кем имею честь..?

Чжоу Цзышу ещё больше понизил голос:

— Я давний друг Седьмого Лорда,^[172] моя фамилия Чжоу.

Услышав о Седьмом Лорде, приказчик переменился в лице, вышел из-за стойки, провёл Чжоу Цзышу к столу и помог ему расположиться, сам продолжив стоять.

— Господин, извольте пока выпить чаю. Этот недостойный немедленно свяжется с главным управляющим Суном. Хотя, боюсь, его сейчас нет в Дунтине… Вы не против подождать несколько дней?

— Я не тороплюсь, — кивнул Чжоу Цзышу и любезно прибавил, — пожалуйста, садитесь.

Однако счетовод замахал руками, показывая, что не смеет.

— Господин Чжоу, по поводу цели вашего визита. Вы хотели бы обсудить её с главным управляющим лично, или этот никчёмный человек может чем-то помочь вам заранее?

После некоторых раздумий Чжоу Цзышу ответил:

— У меня не слишком важная цель. Вы когда-нибудь слышали о вещице под названием Кристальная броня?

Его вопрос застал приказчика врасплох.

— Этому… мне действительно кое-что известно. Господин говорит о броне, которая состоит из пяти многоцветных фрагментов?

— Именно, — кивнул Чжоу Цзышу.

Приказчик погрузился в глубокие раздумья. Через некоторое время он достал лист бумаги и вывел на нём иероглифы «Кристальная броня».

— Боюсь, знаний этого бесполезного человека будет недостаточно. Но если господин согласится подождать пару дней, этот слуга раздобудет больше информации.

Чжоу Цзышу внимательно пригляделся к лавочнику. Мужчина чуть старше тридцати лет обладал проницательным взглядом, говорил медленно и тщательно подбирал каждое слово. Хитрый лис хорошо вышколил своих лисят!

Старый друг покинул столицу много лет назад. Чжоу Цзышу не знал его возможностей в южных землях, но было ясно, что масштаб влияния не ограничивался банковским делом.

Допив чай, Чжоу Цзышу покинул меняльную лавку. Такой день стоило запомнить: бывший глава Тяньчуана впервые попросил сторонней помощи в сборе информации! Чжоу Цзышу и подумать не мог, что ради защиты маленького паршивца Чжан Чэнлина обратится с просьбой к этому человеку.

Вдобавок, Чжоу Цзышу понятия не имел, почему продолжает помогать мелкому сопляку. С самого начала это была дурацкая затея. Он встретил мальчишку совершенно случайно, так зачем было вешать на себя чужие проблемы — от скуки? С одной стороны, Чжоу Цзышу не имел никакого отношения к этому ребёнку с его бесконечными злоключениями. С другой стороны, в жизни неизбежно возникают ситуации, заставляющие поступать вопреки здравому смыслу и выгоде.

«Неужели это судьба?» — размышлял Чжоу Цзышу. Солнечный юг огромен. Чем, кроме провидения, можно было объяснить то, что он наткнулся именно на этого мальчика?

Наслаждаясь последним осенним теплом, Чжоу Цзышу неторопливо брёл по дороге и любовался живописными видами Дунтина, пока небо на западе не окрасилось багрянцем заката. Тогда, довольный прогулкой, он завернул в ближайшую таверну, заказал кувшин вина с закусками, и продолжил упиваться ощущением счастья. В прежней жизни Чжоу Цзышу ни разу не чувствовал себя так безмятежно. Обычно он либо сам по уши увязал в неотложных делах, либо планировал похоронить в неотложных делах кого-то другого.

В зале таверны девушка играла на цине. Нежный голос исполнительницы идеально дополнял приятную мелодию. Когда юная музыкантша закончила выступление, посетители таверны с обоих этажей дружно ей захлопали. Чжоу Цзышу разделил всеобщую признательность: красота девушки радовала глаз и ложилась бальзамом на сердце. В приступе благодарной щедрости он выудил большой кусок серебра и бросил на блюдо, с которым певица обходила гостей. Сперва девушка испуганно вздрогнула, а затем мило улыбнулась и поклонилась с тихой благодарностью. Настроение Чжоу Цзышу взлетело ещё выше.

Внезапно из ниоткуда появился человек в белом, занял место напротив и произнёс как ни в чем не бывало:

— Я пришёл, чтобы ты мог угостить меня вином.

Мечтательная улыбка начала потихоньку сползать с лица Чжоу Цзышу. Он немного напрягся, припоминая: «Неужели я успел наделать долгов, сам того не зная?».

Е Байи снисходительно сделал вид, что не заметил его недоумения. По мнению Е Байи, удовлетворение простых человеческих нужд в вине и пище было обычным делом, не требующим особых расшаркиваний. Раз уж он снизошёл до того, чтобы разделить с кем-то трапезу, само собой, этот кто-то должен был испытать искреннюю признательность и почтительный трепет. Поэтому Е Байи милостиво закрыл глаза на то, что простой смертный опешил от такой удачи.

Взяв ситуацию в свои руки, Е Байи перечислил подавальщику пугающее количество блюд и великодушно предложил Чжоу Цзышу:

— Заказывай всё что хочешь, не стоит робеть!

Чжоу Цзышу взметнул одну бровь, подумав: «Он действительно считает, что на моём лице написана робость?».

Похоже, ученик Древнего Монаха уселся за чужой стол с недоброй целью разорить случайного встречного. Заказанной еды хватило бы, чтобы накормить двух свиней. И прожорливые семейства этих двух свиней.

Видя, что Чжоу Цзышу не собирается дополнять заказ, Е Байи понимающе протянул:

— О, конечно. Твой недуг подавляет аппетит. Мой тебе совет: ешь, пока можешь. Сколько раз тебе осталось пообедать? Не так уж и много.

Настал черёд и второй брови Чжоу Цзышу взлететь вверх. Жаль, этот парень был учеником почтенного Древнего Монаха. В противном случае из него получилась бы отличная кукла для битья.^[173]

В этот момент к столу подошёл третий человек и демонстративно плюхнулся на стул рядом с Чжоу Цзышу. Не дожидаясь приглашения, вновь прибывший схватил палочки для еды и с наигранной улыбкой произнёс:

— А-Сюй, мне было интересно, почему ты исчез, не попрощавшись, — здесь Вэнь Кэсин сделал паузу и посмотрел на Е Байи. — И вот я вижу тебя с… другим мужчиной?

Остатки хорошего настроения, навеянного нежной песней и улыбкой юной девы, разлетелись в клочья. Чжоу Цзышу угрюмо прикинул, как сейчас было бы здорово встать и уйти со словами: «Прошу, вы двое, наслаждайтесь ужином! А мне, пожалуй, пора». Но прежде чем Чжоу Цзышу успел озвучить эту замечательную мысль, Вэнь Кэсин повернулся к нему и сквозь зубы процедил:

— Кто это?

— Это… — Чжоу Цзышу уже собирался сказать «случайный знакомый», но тут же себя одёрнул. Зачем было оправдываться? Тем более перед ним.

Захлопнув рот на полуслове, Чжоу Цзышу сердито нахмурился. Ученик Монаха, напротив, благосклонно кивнул Вэнь Кэсину и сообщил:

— Меня зовут Е Байи.

Вэнь Кэсин нацепил самую фальшивую улыбку из своего арсенала и вознамерился что-то ответить, но Е Байи его перебил:

— Кто ты, мне известно. Ты поджёг комнату наследника Чжана.

От этих невозмутимых слов рука Чжоу Цзышу с чашей вина застыла на полпути ко рту, а деланая улыбка Вэнь Кэсина пропала, как не было. Теперь Вэнь Кэсин смотрел на Е Байи мрачным немигающим взглядом, будто ученик Монаха уже был мертвецом. Леденящая кровь убийственная аура^[174] образовалась и уплотнилась вокруг Вэнь Кэсина в мгновение ока.

По спине Чжоу Цзышу пробежал озноб.

Подавальщик принёс заказ именно в этот неподходящий момент. Взглянув на лицо Вэнь Кэсина, парень испугался до полусмерти, затрясся и выронил поднос.

К счастью, ужин не пострадал — через долю секунды все блюда были в полной безопасности в руках господина в белых одеждах.

Зоркие глаза Чжоу Цзышу не смогли различить движения Е Байи, только размытое белое пятно. Неужели ученик Древного Монаха достиг таких высот в мастерстве? Означало ли это, что сам легендарный отшельник с горы Чанмин… Чжоу Цзышу бросило в холодный пот, когда он осознал, что информация, собранная Тяньчуаном о невероятном и загадочном Древнем Монахе, могла оказаться неполной.

Вэнь Кэсин не поменял направление взгляда, но его зрачки дрогнули и на миг расширились. Умерив немедленную жажду крови, Вэнь Кэсин заинтересованно рассматривал молодого человека в белом.

Сколько лет было ученику Монаха — около двадцати пяти? Нет. Его кожа выглядела юной, но поведение не соответствовало облику. Возможно, за тридцать? Снова нет…

При каждой попытке составить мнение об этом таинственном субъекте разум Вэнь Кэсина отдавался звенящей пустотой, такой же кристально чистой, как белоснежная ткань одеяний Е Байи. Если ученик Монаха не двигался, то выглядел восковой куклой. Бесстрастный, невосприимчивый к чужим эмоциям, он сидел на расстоянии вытянутой руки, но как будто находился в другой реальности.

Е Байи не обратил внимания на реакцию, которую вызвал своим последним заявлением, и всецело отдался поглощению блюд. С каждой опустевшей тарелкой лица Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсина вытягивались всё сильнее — похоже, желудок их сотрапезника был бездонным. Настоящая рисовая кадка!^[175]

Е Байи молниеносно расправлялся с любым угощением. Выглядело это, как «ураган, пронёсшийся над столом». Ученик Древнего Монаха сохранял хладнокровие и приличные манеры, но при этом поглощал еду с таким аппетитом, словно голодал на протяжении восьми воплощений. Его палочки порхали над тарелками, опустошая их, как нашествие саранчи, не оставляя другим ни крошки.

Чжоу Цзышу недавно поужинал, а Вэнь Кэсин пришёл не за едой. Однако оба были впечатлены энтузиазмом нового знакомого и машинально взялись за палочки, дабы выяснить, что за божественные яства подают в этой таверне. Сражение за еду продолжалось до тех пор, пока на столе не выросла гора пустой посуды. Отодвинув последнюю тарелку, Е Байи удовлетворённо вытер рот и изогнул губы в довольной улыбке.

— Спасибо за угощение, — сказал он Чжоу Цзышу, встал с места и ушёл прочь.

Чжоу Цзышу задумался, каким невероятным человеком должен быть Древний Монах… просто потому, что может прокормить такого монстра.

— То, что этот Е Байи сказал ранее, — внезапно начал Вэнь Кэсин. — Я не собирался… — он замолчал, недоумевая, зачем вообще надумал объясняться, и со странным щемлением в груди покосился на Чжоу Цзышу.

Через мгновение ресницы Вэнь Кэсина опустились, он выдержал небольшую паузу, улыбнулся, словно насмехаясь над собой, покачал головой и вернулся к обычному легкомысленному тону:

— Ученик Древнего Монаха? Ха! Больше похож на гигантскую саранчу в белых одеждах.

Чжоу Цзышу потянулся к кувшину с вином и налил себе остатки. Он решил не упоминать о пожаре в поместье Гао. Вэнь Кэсин мог прихлопнуть Чжан Чэнлина так же легко, как раздавить муравья. Для убийства не надо было подгадывать момент, когда мальчишка уйдёт из комнаты, и затевать переполох с дымом и пламенем. Так что на покушение это хулиганство не тянуло. Скорее, Вэнь Кэсин знал что-то, пока неизвестное Чжоу Цзышу, и поджог выполнял роль предостережения.

Непонятно было другое: каким образом Е Байи прознал о виновнике пожара?

В этот момент Чжоу Цзышу отвлекла другая мысль… Какое-то время он сосредоточенно обшаривал карманы, а потом повернулся к Вэнь Кэсину с весьма занимательным выражением лица:

— Скажи… у тебя есть с собой деньги?

Вэнь Кэсин уставился на него в полнейшем замешательстве.

Конец первого тома.

Примечание к части

∾ 七爷 (Ци Е) — дословный перевод «седьмой господин». Это прозвище. Означенный человек был седьмым по рангу при императорском дворе, а также (!!! спойлер новеллы «Седьмой Лорд»!!!) воплотился в седьмой инкарнации.

∾ Му Жэнь Чжуан (木人樁) — досл. «деревянный человек-столб». Деревянный манекен, столб с поперечными «руками и ногами» — для отработки ударов и техник.

∾ Здесь и далее: «ауры» представляют собой не что-то магическое, а нечто вроде поля из ци (энергии). Вполне реальное, материальное для китайской традиции понятие.

∾ «Рисовая кадка» (飯桶) — ёмкость для хранения варёного риса, в переносном смысле выражение характеризует обжору, ни на что негодного человека.

Том 2. Глава 26. Седьмой Лорд

Том 2. Один оступается — другой подхватывает.

Пышная листва, зеленеющая круглый год, звонкое пение птиц, порхающих в густой тени ветвей, уходящая вдаль дуга горного хребта, похожая на изгиб женской спины. Это место жужжало, шелестело, переливалось, пело и дышало жизнью. Таков был Наньцзян.

Под столетним раскидистым деревом за небольшим столом подросток делал уроки. Несмотря на юный возраст, его сосредоточенность на задаче была превосходной. Прилежно склонив голову, мальчик не шевелился дольше двух часов и выглядел так, словно ничто не могло отвлечь его внимание.

С другой стороны стола стояло широкое кресло, в котором дремал человек, облачённый в одежды кроя Центральных равнин — длинный ханьфу с широкими рукавами. На коленях у него лежал раскрытый сборник классической поэзии. В ногах мужчины копошился маленький хорёк. На зверька никто не обращал внимания, поэтому от скуки он игрался с собственным хвостом.

На приближение стражника с письмом в руках ни подросток, ни взрослый не отреагировали. Стражник сделал поступь тише и остановился поблизости, молча наблюдая за ними.

Услышав лёгкий шум, мужчина в кресле приоткрыл «персиковые»^[176] глаза и осмотрелся. На вид ему было лет двадцать пять. Кроме исключительной красоты, этот человек обладал ясным взглядом, в котором всегда таилась лёгкая улыбка, добавлявшая ему привлекательности.

Маленький хорёк проворно запрыгнул к нему на руки, а затем перебрался на плечи, оплетя хвостом подбородок хозяина.

Стражник почтительно передал послание:

— Седьмой Лорд, доставили сообщение от главного управляющего Суна.

Мужчина лениво кивнул, принимая протянутое письмо, и без особого интереса приступил к чтению. Дойдя до середины, Седьмой Лорд вдруг широко распахнул глаза, резко сел и воскликнул:

— Он?! Неужели!

Хорёк попытался вцепиться когтями в таинственную бумажку, но владелец удержал его за шкирку и осторожно пересадил на стол. Мальчик поднял голову и спросил:

— Отец, он — это кто?

Не торопясь отвечать, Седьмой Лорд сложил письмо и начал расхаживать взад-вперёд, бормоча что-то совершенно не по теме:

— Лута,^[177] помнишь, как я рассказывал тебе о принципе «то, что давно разделено, до́лжно соединить; то, что давно соединено, до́лжно разделить»?^[178]

Привычный к отцовской манере делать многословные отступления, прежде чем перейти к делу, Лута с готовностью отозвался:

— Ты объяснял это как то, что человек, уставший после долгого стояния, мечтает сесть, а когда от долгого сидения его задница затекает, человеку не терпится снова встать. Это не столько принцип, сколько описание того, что люди, пока живы, обречены на постоянное беспокойство.

Седьмой Лорд просиял, а затем обратился к стражнику:

— Асиньлай,^[179] найди этого вашего Великого Шамана, и спроси, считает ли он моё объяснение разумным.

— А? — стражник пришёл в полное замешательство.

Седьмой Лорд собрался снова заговорить, но услышал тихий смешок, после чего другой голос медленно и спокойно произнёс:

— К чему это? Тебе здесь настолько наскучило, что хочешь вновь поискать неприятностей?

Подошедший был с головы до ног укутан в одежды цвета вороного крыла и держал в руке простой угольно-черный посох — символ власти. При виде него Асиньлай склонился в приветствии:

— Великий Шаман.

Шаман хмыкнул в ответ и повёл кистью руки, отпуская стражника:

— Можешь вернуться к своим делам… Бэйюань,^[180] перестань издеваться над честными людьми, хорошо?

Бэйюань усмехнулся и передал ему сложенное письмо:

— Ты никогда не угадаешь, кто почтил визитом нашу лавку в Дунтине. Самый неожиданный и невероятный гость!

Шаман не выглядел особо заинтригованным, но письмо принял, проворчав:

— Лишь бы не наш дорогой император… хм? Глава поместья Чжоу?

— Моё ядовитое создание, — на лице Седьмого Лорда появилась лукавая улыбка, — как насчёт того, чтобы посетить Центральные равнины? Если старый друг попросил помощи, разделить его боль и рискнуть своими жизнями будет в порядке вещей.^[181]

Великий Шаман взглянул на озорное лицо Бэйюаня, но промолчал, догадавшись, что тот горит желанием понаблюдать за переполохом на Центральных равнинах и, возможно, внести ещё больше сумятицы. Фраза про спасение давнего товарища была лишь запоздалым оправданием.

- - - - -

Чжоу Цзышу только предстояло узнать о судьбе, уготованной людям, неосторожно обращающимся за дружеской услугой. В данный момент он был озадачен более насущной проблемой — неожиданное появление обжоры Е Байи не входило в планы на вечер, и платить за его безумное пиршество было нечем.

После короткого состязания в гляделки с Вэнь Кэсином (один непонимающе смотрел на другого, другой так же непонимающе смотрел в ответ), Чжоу Цзышу осознал: скорее свиньи научатся летать, чем он сможет положиться на такого спутника. Просто потрясающе! На свою беду Чжоу Цзышу оказался за одним столом с прожорливым кабаном и поросёнком поменьше. Два сапога — пара!

Заметив нехороший блеск в глазах человека рядом, Вэнь Кэсин поёжился и наглухо запахнул накидку.

— Что? — осведомился он в тревоге. — Я готов торговать улыбками, но не телом! Ты не посмеешь оставить меня здесь в качестве залога.

— Разве есть другой выход? — удивился Чжоу Цзышу.

— А-Сюй, ты угощал, ты и расплачивайся! — упёрся Вэнь Кэсин.

— Я похож на чёртову девицу?! —сквозь зубы процедил Чжоу Цзышу. — Даже если я выставлю себя на продажу, кто меня купит? Ты?

Глаза Вэнь Кэсина вспыхнули.

— Конечно! Тебя я выкуплю, даже если ради этого мне придётся заложить всё состояние, включая штаны.

Чжоу Цзышу понизил голос:

— Как насчёт того, чтобы заложить состояние, включая штаны, и погасить долг за еду прямо сейчас?

После продолжительного молчания Вэнь Кэсин наконец проворчал:

— А-Сюй, думаю, лучше просто сбежать.

Чжоу Цзышу досадливо фыркнул и отвернулся. Конечно, он мог иногда «отнять у богатых ради помощи бедным» пару кошельков, но трепетно оберегал остатки совести. Скрыться, не заплатив за ужин, было слишком позорно. Чем больше Чжоу Цзышу смотрел на бесстыдного Вэня, тем меньше ему хотелось терять собственное лицо. Особенно перед этим наглецом!

Поэтому, как только Чжоу Цзышу глянул в другую сторону и заметил в дверях таверны знакомую фигурку, он сразу воспрянул духом и воскликнул:

— Дева Гу! Вот так совпадение!

Гу Сян едва успела переступить порог. Поняв, кто её зовёт, девушка побледнела, притворилась глухой и развернулась, чтобы дать дёру. К сожалению, она была не так проворна, как Вэнь Кэсин, который уже стоял в дверях, отрезав путь к отступлению.

— А-Сян, ты убегаешь от меня? — вопрос прозвучал безмятежно, но Гу Сян виновато потупилась и принялась жевать губу.

Набравшись смелости, она нервно переступила с ноги на ногу и пробормотала невнятное оправдание:

— Госп… Господин, я просто шла… перепутала дверь…

Вэнь Кэсин похлопал бедняжку по плечу и втащил внутрь:

— Неважно, дорогая, — ласково успокоил он. — Раз уж ты здесь, оставайся.

По коже Гу Сян проскакал табун мурашек. Сомнений не осталось — её господин замыслил что-то нехорошее! Но раз Гу Сян уже попалась Вэнь Кэсину, она могла лишь смириться и принять посильное участие в его планах. Неохотно, будто на собственную казнь, девушка побрела за ним к заваленному пустой посудой столу.

— Итак, у тебя есть при себе деньги? — вкрадчиво спросил её Вэнь Кэсин.

Гу Сян тут же выгребла из карманов всё до последней монетки: медяки, серебряные слитки, золотые листы и бумажные банкноты в рядок расположились на столешнице. Вэнь Кэсин удовлетворённо кивнул и крикнул с уверенностью состоятельного человека:

— Принесите счёт!

«Вот почему гадалка напророчила, что я смогу избежать беды ценой всех сбережений. О милосердный Будда!» — подумала девушка.

Люди, которые выручают деньгами, всегда вызывают признательность. Наверное, потому и Вэнь Кэсин сменил гнев на милость — он больше не прогонял Гу Сян и, покидая таверну, позволил ей остаться рядом. Чжоу Цзышу ушёл чуть вперёд и какое-то время размышлял в одиночестве, а потом резко развернулся и задал вопрос в лоб:

— Вэнь-сюн, так зачем ты спалил комнату ребёнка?

Гу Сян побледнела от испуга.

— Господин! Вы совершили поджог?!

— В ту ночь я сверился с положением звёзд и обнаружил, что молодой господин Чжан навлечёт на себя кровопролитие, — невозмутимо объяснил Вэнь Кэсин. — Единственный способ избежать беды — противопоставить кровавой жертве огонь. Хорошо, что я не растерялся и не поскупился на доброе дело!

В конце своей речи он заметил нелестное презрение на лицах спутников и великодушно добавил:

— Помощь, совершённая по чистому велению души, не нуждается в огласке. Не стоит смотреть на меня с таким восхищением.

— Господин, ты и мою судьбу можешь прочесть по звёздам? — оживилась Гу Сян.

— Конечно. Тебя настигнут страшные невзгоды, если ты сейчас же не заткнёшься, — ответил Вэнь Кэсин.

Ожидаемо, Гу Сян больше не раскрывала рта.

Подойдя к дому Гао Чуна, они обнаружили, что место, где днём выставляли связанного призрака, опустело. По словам немногих задержавшихся зрителей, пленнику повредили меридианы и пронзили цепями лопатки, прежде чем увести в темницу. В это время из ворот вышли Цао Вэйнин и Чжан Чэнлин, собравшиеся поискать в городе Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсина. Увидев знакомые лица, Цао Вэйнин выступил вперёд и поклонился в приветствии:

— Чжоу-сюн, младший Чжан сказал, что ты его шифу… — тут он рассмотрел Гу Сян, стоявшую за спиной Вэнь Кэсина, и умолк на половине фразы, забыв закрыть рот.

Гу Сян несколько раз моргнула в замешательстве, а Цао Вэйнин всё продолжал таращиться на неё в упор. Чжоу Цзышу демонстративно кашлянул пару раз, чтобы вывести молодого человека из оцепенения. Цао Вэйнин вздрогнул от резкого звука и, очнувшись, сходу принялся извиняться, всё гуще заливаясь румянцем и запинаясь через слово:

— Г-госпожа… П-простите, я н-не хотел показаться невежливым, правда… Просто… просто…

Гу Сян, сбитая с толку его странным поведением, решила, что у парня не все дома. Цао Вэйнин резко отступил на пару шагов, ещё раз поклонился и начал тихо бубнить себе под нос:

— Моя ф-фамилия Цао, имя Вэйнин. Я из школы меча Цинфэн на горе Тай… Тайхан, принадлежу к поколению «Вэй».^[182] Мой ши… шифу — глава школы Цинфэн Мо Хуайян…

Голос Цао Вэйнина звучал не громче комариного писка. Гу Сян внимательно осмотрела его с головы до ног и повернулась к Вэнь Кэсину:

— Господин, что с ним не так?

Цао Вэйнин ещё не успел огласить своё семейное древо полностью, а его светлые юношеские чувства уже были разбиты вдребезги. Чжоу Цзышу из сострадания перевёл взгляд с несчастного ученика школы меча Цинфэн на Чжан Чэнлина и после некоторых раздумий позвал:

— Идём, негодник!

Радуясь, что его не прогнали сразу, Чжан Чэнлин послушно побежал за шифу. Вэнь Кэсин похлопал Цао Вэйнина по плечу и тоже отправился восвояси. Следуя за своим господином, Гу Сян прошла совсем близко от красноречивого ученика школы меча Цинфэн, овеяв его нежным и свежим ароматом, от которого бедняга окончательно потерял голову.

Все давно разбрелись по своим покоям, когда Цао Вэйнин наконец вернулся в реальность. Всё ещё оцепенелый и изумлённый, он прошептал:

— «Горлицы, слышу, кричат на реке предо мной,Та, о ком веду рассказ, в речной долинеВ северном краю красавица живёт.Будет супругу доброй и нежной женой,Каких не видел белый свет в помине —Прекрасней никто никогда не найдёт».^[183]

После этого Цао Вэйнин нетвёрдой походкой побрёл спать, сокрушённо повесив голову и горько вздыхая о своей едва расцветшей и вмиг отвергнутой любви.

Когда они отошли достаточно далеко от чужих ушей, Гу Сян зашептала Вэнь Кэсину:

— Господин, лао Мэн тоже здесь! Спрашивает, как ему действовать дальше…

Вэнь Кэсин даже не обернулся. Уголки его губ приподнялись, но в глазах не было и намёка на веселье.

— С каких пор лао Мэну нужны мои подсказки? —мягко ответил он, не сбавляя шаг.

— Поняла…

В это же время Чжоу Цзышу завёл в свою комнату Чжан Чэнлина, не проронив ни слова за всю дорогу. Закрыв дверь, он кивком указал мальчику на стул:

— Садись, мне надо кое о чём тебя спросить.

Чжан Чэнлин сел, как было велено.

— Что хочет знать шифу?

Чжоу Цзышу на миг задумался, прежде чем заговорить:

— Похититель с отметиной на лице в форме ладони стремился выяснить, был ли среди напавших на твой дом человек без пальца. Я правильно уловил суть?

Чжан Чэнлин кивнул.

— Ну и как, ты видел такого человека?

Чжан Чэнлин потряс головой.

— Шифу, вы поняли, о ком речь?

Чжоу Цзышу ничего не ответил. Вместо этого он сел, скрестив ноги, и задумался, постукивая пальцами по колену. По описаниям, у Призрака Висельника Сюэ Фана была покалечена рука. Значит, незнакомец со шрамом, которого Гу Сян убила в заброшенном храме, точно не являлся Сюэ Фаном. Но тогда почему Сунь Дин, Скорбящий Призрак в багряных одеждах, настойчиво расспрашивал Чжан Чэнлина про Висельника?

Немного поразмыслив, Чжоу Цзышу снова заговорил с мальчиком, очень медленно и серьёзно:

— Малыш, подумай ещё раз: видел ли ты что-то приметное той ночью?

Под «той ночью» он подразумевал ночь резни в клане Чжанов. Дыхание Чжан Чэнлина участилось, и Чжоу Цзышу смягчил тон:

— Не торопись, просто поищи в памяти что-нибудь необычное. Это может быть очень важно.

Чжан Чэнлин побелел как полотно. Спустя пару минут он покачал головой и сдавленно ответил:

— Шифу… Вы просите вспомнить что-то необычное, но разве вся та ночь не была необычной?

Чжоу Цзышу нахмурился и перестал допытывать мальчика. Вместо этого он сказал:

— Вот что, я научу тебя одной мнемонической рифме.^[184] Постарайся освоить её самостоятельно. Попрактикуйся, когда вернёшься в свою комнату. Если что-то будет непонятно, можешь прийти и спросить меня.

Чжан Чэнлин остолбенел от изумления.

— Держись поближе к герою Чжао, — продолжил наставлять Чжоу Цзышу. — И никуда не отлучайся в одиночку. Что бы ни случилось, не покидай поместье Гао. Это понятно?

Глаза Чжан Чэнлина широко распахнулись.

— Шифу… Спасибо, шифу!

Чжоу Цзышу неловко кашлянул и приструнил его:

— Всё, хватит пустой болтовни! Сосредоточься на понимании рифмы, дважды повторять я не стану.

Примечание к части

∾ «Персиковые» глаза — по китайской физиогномике миндалевидные глаза, широкие в центре, с изгибом внешнего уголка вверх, влажным блеском и ясным взглядом.

∾ Лута (路塔) — досл. «придорожная пагода».

∾ «То, что давно разделено...» — продолжение: «таков путь вселенной». Фраза из романа XIV века «Троецарствие» (三國演義), авторство которого приписывается Ло Гуаньчжуну («天下大勢，分久必合，合久必分»), в значении: обстоятельства постоянно меняются.

∾ Асиньлай (阿伈莱) — неханьское имя, записанное на китайском.

∾ Бэйюань (北渊) — «северная бездна».

∾ «Если старый друг попросил помощи…» — идиома (两肋插刀) описывает обоюдоострый нож, в переносном смысле характеризует людей, придающих большое (вплоть до самопожертвования) значение дружбе.

∾ Вэй — имя поколения. Один иероглиф присутствует в именах всех членов семьи одного поколения (самостоятельно или с другим символом). Примеры имён мастеров одного поколения из той же школы Цинфэн: Мо Хуайкун и Мо Хуайян, поколение «Хуай».

∾ «Горлицы, слышу, кричат…» — уникальная манера Цао Вэйнина цитировать поэзию: взять строчки из разных стихов с разным размером, перепутать что-то (горлиц с утками, например) и выдать на-гора. Первоначальные стихи: «Встреча Невесты» (关关雎鸠) из «Книги Песен» (Шицзин, 詩經), Песни царства Чжоу; «Тростники с осокой сини, сини» (在水一方) из «Книги Песен», Песни царства Цинь; «Песнь о красавице» (佳人曲), Ли Яньнянь.

∾ «Я научу тебя одной рифме...» — «мнемонические правила», инструкции, зарифмованные для облегчения запоминания.

Том 2. Глава 27. Резня

Он понимал, что спит, но сон казался слишком реальным.

Он ждал уже долго. Так долго, что кожа под маской перестала чувствовать порывы колючего ледяного ветра. Он был спокоен. Настолько спокоен, что сердце билось даже медленнее обычного. Солнце завершало путь по небосводу. Ночь вступала в свои права. Чжоу Цзышу бесстрастно наблюдал. Он давно привык отстраняться от происходящего. Привык отделяться от своей человеческой сущности, способной испытывать сострадание, сомнение и муки совести. Это была неосознанная самозащита. Единственный способ не сойти с ума. Не думать. Выполнить задачу.

Он — лишь пара рук, не более.

Он — лишь пара окровавленных ладоней, на которых держится мир в Империи. Пара окровавленных ладоней, надёжно спрятанных в складках богато расшитых рукавов обещанной эпохи процветания. Бдительные, скрытые от посторонних глаз, эти ладони терпеливо ждали окончания прогнившей эпохи войн. Ждали рассвета, чтобы уничтожить свидетельства былой жестокости и написать новую страницу истории…

Чжоу Цзышу опустил голову. В его снах лица людей всегда выглядели размытыми, но он неизменно чётко различал черты той маленькой девочки.

Девочку держала на руках перепуганная няня, дрожавшая от ужаса, как слабая овечка. Огонёк надежды в глазах молодой женщины уже погас, но она продолжала защищать ребёнка, до конца оставаясь верной долгу.

В этот момент малышка подняла глаза и произнесла тоненьким голосом:

— Мой отец — хороший человек, мой старший брат — хороший человек, и я тоже хороший человек. Мы все хорошие люди. Пожалуйста, не убивайте нас!

Он вспомнил.

Это произошло во времена правления покойного императора. Тяньчуан получил приказ избавиться от семьи бывшего придворного чиновника Цзян Чжэна, чтобы нанести смертельный удар по партии Второго Принца. Цзян Чжэна ждала новая должность в небольшом городке на границе с Наньцзяном, поэтому он вместе со своими людьми выехал из столицы.

Младшей дочери господина Цзяна, Цзян Сюэ, едва исполнилось четыре года, но она была не по возрасту смышлёной. Какой бы стала эта девочка, если бы ей дали шанс повзрослеть?

В своём сновидении Чжоу Цзышу поднял руку, и отчаянный женский крик разорвал ночное небо. Меч пронзил одним ударом и няню, и девочку. Чжоу Цзышу не чувствовал ни печали, ни отвращения. Он давно привык. С тех пор, как занял место главы Тяньчуана.

Неважно, что вы «хорошие люди». Кто сказал, что хорошие люди не могут умереть ужасной смертью? Что они не могут погибнуть, не оставив потомства?^[185]

Шум ветра соткался в протяжный вздох и еле различимый шёпот:

— Око за око, шисюн…

Острая боль прошила его насквозь, оборвав кошмар. Чжоу Цзышу распахнул глаза и попытался сесть, но в следующий момент медленно скрючился и схватился за грудь. От любого движения делалось только хуже. Он замер, пытаясь справиться с терзающими тело гвоздями, и стиснул зубы, чтобы не дать мучительному крику вырваться из горла. Пальцы вцепились в одеяло так судорожно, что побелели костяшки. Растрёпанные волосы прилипли к лицу, но убрать их с глаз не было сил. В дробившей внутренности агонии он поймал отстранённую мысль: «Чжоу Цзышу, проклятый ублюдок, вот и наступил твой черёд».

- - - - -

Этой ночью Вэнь Кэсину тоже не спалось. Он молча сидел у окна своей комнаты. Рядом стояла Гу Сян, глядя в пасмурное ночное небо. Полуграмотная девушка, которая не могла написать короткую эпитафию, не превратив её в шутку, сейчас смотрелась необычайно величественно. Неподвижная и безмолвная Гу Сян казалась прекрасным созданием из потустороннего мира. Холодный ветер, задувая в окно, развевал её волосы и одежду, метался по комнате и шелестел забытым на столе сборником «весенних картинок».

На губах Вэнь Кэсина медленно проступила улыбка, а затем он тихо проговорил:

— Я ждал этого двадцать лет.

Гу Сян безмолвно перевела взгляд на своего господина. Его усмешка выражала невероятное облегчение на грани безумного ликования. В полумраке Вэнь Кэсин выглядел нечеловечески могущественным существом и вызывал неподдельный трепет. Резко протянув руку, он сжал пальцы, словно ловя воздушный поток нарастающей бури.

— Я смету каждого, кто посмеет преградить мне путь, будь то человек или призрак, бессмертный или демон… Я сотру с лица земли всех чудовищ, всех отбросов, что не заслуживают жизни, и швырну их обратно в восемнадцать кругов преисподней. Там им самое место!

В другой руке он держал лист бумаги. На пожелтевшей странице неумелые детские каракули складывались в маску призрака. Вэнь Кэсин встал, зажёг свечу и поднёс рисунок к огню. Не отводя глаз, он наблюдал, как бумага занимается пламенем и обращается в пепел. В этот момент на лице Вэнь Кэсина читалось такое глубокое благоговение, словно он приносил жертву богам.

- - - - -

Е Байи не понял, почему резко проснулся в полночь. Однако в ясном взгляде его удлинённых глаз не осталось ни капли сонливости. Очень медленно Е Байи потянулся к кулону на шее и погладил его пальцами. Присмотревшись к искусной миниатюрной резьбе, можно было заметить, что эта вещица представляет собой уменьшенную копию Знака чести.

Е Байи закрыл глаза и пробормотал в пустоту:

— Чанцин, у меня плохое предчувствие… Что мне делать теперь, когда тебя больше нет рядом?

Он невольно задался вопросом, станет ли в мире спокойнее без Знаков чести? Или без Долины призраков, Кристальной брони, Тяньчуана…

- - - - -

Следующее утро встретило их свежими трупами.

С рассветом пришла весть о девяти мертвецах, разложенных вокруг начертанного кровью слова «призрак» у ворот поместья Гао. Широкое, не менее трёх чжанов,^[186] кольцо из человеческих тел перекрывало целую улицу. В толпе шептались, что жуткий иероглиф появился именно там, где накануне показательно пытали пленного призрака.

Когда Чжоу Цзышу проскользнул к месту происшествия, большинство покойников уже опознали. Призрачное братство проявило беспристрастность, и все крупные школы удостоились «внимания» в равной мере: каждая потеряла по одному человеку разного пола, возраста, статуса и пути совершенствования.

Одним из убитых был ученик Гао Чуна. При жизни этот несчастный не произвёл на Чжоу Цзышу впечатления — парнишка не был столь харизматичен, как Дэн Куань. Скромный, немного замкнутый тихоня, который помогал гостям и изъяснялся скупыми фразами. Узнав о случившемся, Гао Сяолянь лишилась чувств от потрясения. У Железного Судьи не было времени утешить ненаглядную дочь, и он поручил её заботам старшего ученика, а сам занялся осмотром тел вместе с настоятелем Ци Му.

У одного покойника красовалась на шее шёлковая удавка, другого прикончили ударом ладони, третьему выпустили кровь, четвёртого порубили на куски… Все погибли от разных причин.

— Призраки хребта Цинчжу выползли из логова, — вздохнул кто-то совсем рядом.

Чжоу Цзышу обернулся и узнал Е Байи. Было удивительно приметить на его фарфоровом лице лёгкую печаль — ученик Монаха сразу стал похож на статую Гуаньинь.^[187]

— Как вы сказали? — рефлекторно переспросил Чжоу Цзышу.

Е Байи бросил на него беглый взгляд и осведомился со своей обычной невозмутимостью:

— Ты оглох?

Чжоу Цзышу отвернулся, чтобы избежать дальнейших оскорблений. Но тут Е Байи покровительственно положил руку ему на плечо и произнёс:

— Прогуляемся сегодня вечером. Нужно кое-что обсудить.

Таким тоном Чжоу Цзышу разговаривал с Чжан Чэнлином. Не стоило обращать внимания на Е Байи, пока тот не научится хорошим манерам, но, вопреки доводам разума, Чжоу Цзышу коротко кивнул. А кивнув, мигом пожалел, что не может открутить свою дурную голову. Был и другой выход — вместо самоистязания прибить ученика Древнего Монаха. Чжоу Цзышу всерьёз размышлял, какой вариант принесёт ему больше удовлетворения, когда из толпы раздалось:

— Почему расправились именно с этими людьми? Каждый из нас публично обвинил Долину призраков! Каждого такое нападение застало бы врасплох! Так почему жертвами стали всего несколько адептов великих школ? Призраки не настолько глупы, чтобы объявить войну всему улиню! Кто-нибудь может объяснить, почему они так поступили? Или нам что-то недоговаривают?

Услышав это, Гао Чун встал во весь рост. Изнурённый и безутешный, он слегка пошатнулся. Дэн Куань бросился вперёд, чтобы поддержать Железного Судью под руку, но тот отмахнулся от помощи.

Обведя глазами возмущённых представителей пострадавших школ, Гао Чун медленно повернулся к группе сомневающихся, что продолжали возбуждённо шептаться. Пристальный тяжёлый взгляд героя Гао утихомирил и тех, и других. Теперь все воззрились на человека, который за последние десятилетия стал живой легендой улиня. И каждый различил его глухой шёпот:

— Это кровный долг.

Гао Чун опустил голову и долго смотрел на тела, прежде чем его голос разнёсся подобно раскатам грома:

— Это кровный долг! Долг, который призраки обязаны отдать клану Гао. Долг перед каждой школой, перед всем цзянху… Кровный долг, который они должны каждому праведному человеку в Поднебесной!

Гао Чун судорожно перевёл дыхание. Рядом настоятель Ци Му пробормотал «Амитабха», прикрыл глаза и начал перебирать чётки, вполголоса читая мантры за усопших. Дэн Куань беспокойно поглядывал на своего пожилого наставника. Он был готов подхватить его в любую секунду, но сдерживался из страха проявить неуважение.

В глазах Гао Чуна стояли слезы. Он указал на убитого молодого человека из клана Гао.

— Мой ученик… был сиротой. Он пришёл к нам ребёнком, и мы приняли его в семью. Его звали Гао Хуэй. Он был застенчив и мало разговаривал, поэтому другие дети дразнили его старым затворником…

Губы Гао Чуна дёрнулись в провальной попытке улыбнуться. Ученицы клана Гао уже рыдали в голос. Немного помолчав, Гао Чун продолжил:

— Мой маленький старый затворник был славным ребёнком. Многие из вас видели его в последние дни. Он выглядел нелюдимым и замкнутым… Но всё равно был славным ребёнком. Трудолюбивый, честный, никогда не вступал в споры. Его единственный близкий человек — бабушка, которая подобрала его на улице. Сейчас ей за восемьдесят, она слепа и почти не слышит, не узнаёт никого, кроме внука, её маленького Гао, рядом с которым она всегда оживляется… оживлялась. Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, как мне сообщить ей такую новость? Вы, герои цзянху, прошу, сжальтесь надо мной и научите, как я могу оправдаться перед ней?

Осенний ветер отчаянно взвыл, вздымая бурлящие волны.^[188]

Толпа у озера Дунтин затаила дыхание. Стало так тихо, что с закрытыми глазами могло показаться, будто поблизости нет ни единой живой души. Окружённый людьми почтенный глава Гао Чун склонил чело и сложил руки в мольбе, взывая к ответу — как ему объясниться со старой бабушкой? Даже грубиян Фэн Сяофэн молчал. Сейчас в глазах собравшихся любое пустое слово превратило бы говорившего в животное.

В недавно осиротевшей школе Тайшань только что был избран новый лидер, Хуа Цинсун, и он первым нарушил тишину:

— В мире не будет покоя, пока по земле ходит хоть один призрак! Отныне школа Тайшань находится под командованием героя Гао. Мы никогда не отречёмся от обещания. Даже если нам придётся пережить сотню смертей, мы отомстим за нашего убитого главу! Отомстим за трагическую гибель своих братьев!

Неожиданная расправа над великим мастером Хуа Фанлином оставила воинство дракона без головы.^[189] Новому лидеру школы Тайшань не было и двадцати лет. Открыв рот, импульсивный молодой человек не подумал, что озвученная им позиция лишает остальные кланы возможности промолчать. Одна за другой, все великие школы последовали его примеру и заявили о готовности сообща нести возмездие под предводительством героя Гао.

Во второй половине дня Гао Чун организовал грандиозные похороны погибших. В воздухе витала такая скорбь, словно на Дунтин обрушилась чума. Даже небосвод затянулся мрачными свинцовыми тучами. Уличная суматоха, выкрики торговцев, извечное движение повозок и экипажей — всё прекратилось, и город застыл в трауре.

В решающий момент Гао Чун талантливо объединил разрозненные голоса героев против общего врага.

- - - - -

Поздним вечером Чжоу Цзышу проводил Чжан Чэнлина до дверей его комнаты. Мальчишка улизнул от героев, чтобы повидаться с шифу, но теперь ребёнку пришла пора ложиться спать.

Чжоу Цзышу было не до отдыха — вернувшись к себе, он обнаружил второго незваного гостя. Е Байи оказался настолько самоуверенным, что не стал переодеваться в тёмные цвета, более подходящие для тайных ночных прогулок. Громко постучав в окно Чжоу Цзышу, он ворчливо окликнул:

— Ты! Следуй за мной!

Пожалев, что не убил этого парня раньше, Чжоу Цзышу вышел за ним на улицу.

Вэнь Кэсин в соседней комнате прекрасно всё расслышал и недовольно нахмурился, скрестив руки на груди. Гу Сян висела вниз головой на потолочной балке и начинала дремать, но даже её потревожил шум. Открыв глаза, девушка зевнула и сонным голосом спросила:

— Господин! Раньше вы говорили, что мы преследуем Чжоу Сюя, потому что он подозрительный тип, который может разрушить ваши планы. Но теперь, когда вы знаете, что он не представляет угрозы, почему приглядываете за ним день и ночь?

Примечание к части

∾ «Кто сказал, что хорошие люди не могут… погибнуть, не оставив потомства?» — отсутствие потомков — страшная судьба по китайским меркам.

∾ Гуаньинь (観音) — буддийское божество, часто рассматривается как олицетворение сострадания.

∾ «Осенний ветер отчаянно взвыл, вздымая бурлящие волны» — автор вписала в текст строки из стихотворения «Гляжу на лазурное море» (观沧海) Цао Цао, полководца и поэта империи Хань.

∾ «Неожиданная расправа… оставила воинство дракона без головы» — буквальный перевод идиомы «群龙无首». Фигуральное значение: группа без лидера. Дополнительное значение: никто в группе не обладает способностями, чтобы возглавить её.

Том 2. Глава 28. Древний Монах

Вэнь Кэсин окинул Гу Сян холодным взглядом и ядовито осведомился:

— Напомни, с каких пор ты решила, что можешь вмешиваться в мои дела?

Непривычно жёсткий тон напугал Гу Сян. Девушка оцепенела, широко распахнув глаза, но уже через секунду спрыгнула с балки на пол.

Она сопровождала своего господина с самого детства и прекрасно знала его характер. К важным делам Вэнь Кэсин относился серьёзно, но в свободное время позволял Гу Сян немного пошутить. Она частенько дерзила, но Вэнь Кэсин никогда прежде не сердился, поэтому девушка не могла взять в толк, что вдруг на него нашло.

— Господин, простите… — тихонько покаялась Гу Сян, с опаской поглядывая из-под ресниц.

Вэнь Кэсин промолчал, а затем, глубоко вздохнув, всё ещё раздражённый, отошёл к открытому окну глотнуть ночной прохлады. Когда он снова заговорил, уже не глядя на Гу Сян, голос звучал гораздо спокойнее:

— Итак, по-твоему, я тот, кто женщинами не интересуется совершенно, а мужчин находит или достаточно красивыми, чтобы переспать, или достаточно уродливыми, чтобы убить. Так, получается? Неужели трудно представить, что я могу завести одного-двух друзей, чтобы было с кем поговорить по-человечески?

Он не хотел пугать Гу Сян, но девушка совсем стушевалась, не понимая, чего от неё хотят, и, заикаясь, пробормотала:

— Д-да, господин. Я б-была не права…

Этот потерянный и бестолковый лепет заставил Вэнь Кэсина проглотить все слова, которые он собирался произнести. Было очевидно, что Гу Сян неспособна его понять, поэтому продолжение разговора лишалось смысла. Вэнь Кэсин всё явственнее ощущал незавидность своей доли: кого ни встреть, люди либо боялись его до оторопи, либо считали непредсказуемым безумцем. Разве кто-то раньше садился рядом у костра и слушал его фальшивый напев? Кто-то вспоминал о делах давно минувших дней, которые имели значение только для него?

— А-Сян, ты думаешь, я cпятил?

Вопрос прозвучал неожиданно. Гу Сян вздрогнула и нерешительно подняла взгляд на Вэнь Кэсина. Увидев его отстранённое лицо без малейшего намёка на гнев, она осмелилась нервно кивнуть. Вэнь Кэсин отвернулся с усмешкой. Немного подумав, Гу Сян добавила:

— Ну и пусть! Я все равно продолжу следовать за вами, господин.

— Зачем тебе сопровождать сумасшедшего?

Гу Сян всеми силами старалась правильно сформулировать ответ. Она с малых лет отлынивала от учёбы и радовалась, что никто особо не заставлял её корпеть над книгами. В итоге познания Гу Сян были весьма скудными, и только сейчас она заподозрила, что более обширный словарный запас не помешал бы. Гу Сян так много хотела сказать Вэнь Кэсину, но не знала, с чего начать. В итоге она выпалила:

— Сумасшедший или нет, всё равно! Вы в тысячу раз лучше других!

Вэнь Кэсин долго смотрел на неё, а потом печально улыбнулся. От этой исполненной одиночеством улыбки у Гу Сян аж в груди защемило. Поэтому она, не задумываясь, прибавила:

— Господин, я думаю… Знаете, я думаю, вы и в самом деле хороший человек!

Вэнь Кэсин громко расхохотался и закивал.

— Что ж, спасибо. После всей сказанной сегодня ерунды, ты наконец составила одно нормальное предложение!

С этими словами он распахнул окно пошире, собираясь выпрыгнуть наружу.

— Господин, вы куда? — всполошилась Гу Сян.

Вэнь Кэсин досадливо махнул рукой:

— Раз уж ты спросила — этот Е Байи слишком смазливый!^[190] Таким красавчикам нельзя доверять. Пойду, гляну, как глупый малыш Чжоу с ним справляется. Боюсь, без меня он может пострадать.

Он исчез прежде, чем Гу Сян успела что-либо ответить. Девушке потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и сообразить, кто такой «малыш Чжоу».

— Теперь мне понятно, каково это — лгать, не моргнув и глазом! — воодушевлённо сообщила она пустой комнате. — Глупый малыш Чжоу… Если он глупый, тогда я вообще без мозгов родилась!

Весьма досадно, что никто не дождался её ответа. С другой стороны, кое-кто мог не удержаться и намекнуть, что Гу Сян гораздо ближе к истине, чем ей хотелось бы думать.

- - - - -

Не сказав ни слова о цели их ночной прогулки, ученик Древнего Монаха летел вперёд как молния. Его цингун был настолько хорош, что Чжоу Цзышу с ужасом осознал: он давно потерял бы Е Байи из виду, если бы тот время от времени не поджидал отстающего.

Они довольно далеко удалились от поместья Гао, когда Е Байи наконец остановился и обернулся, заложив руку за спину. Чжоу Цзышу понятия не имел, зачем его привели на безлюдный перекрёсток, но не мог отделаться от одной невероятной догадки. Стоя чуть поодаль, он в недоумении наблюдал за своим необычным спутником.

Е Байи не спешил что-либо объяснять, зато дал возможность хорошенько себя рассмотреть.

Это был высокий крепкий мужчина с идеальной осанкой. Люди в белом обычно производят впечатление сдержанной скромности или невесомой лёгкости. К Е Байи эти определения не имели никакого отношения. В сумраке ночи он выглядел величественно, словно древняя статуя Будды. Внезапно у Чжоу Цзышу возникло убеждение, что оружием этого человека должен быть большой двуручный меч, который дополнил бы незыблемую стойку.

— Заметил что-нибудь? — чуть погодя спросил Е Байи.

Чжоу Цзышу вздрогнул. Его странное подозрение превратилось в уверенность.

— Прошу простить этого младшего за его слепоту, — произнёс он, склонив голову. — Я обращался к вашей почтенной особе недостаточно уважительно.

Молча, безо всякого предупреждения Е Байи вскинул ладонь и направил в левое плечо Чжоу Цзышу сокрушительный поток ци.

Потрясённый внезапным развитием ситуации, Чжоу Цзышу всё же успел подпрыгнуть на чжан в воздух и уйти с линии атаки. Е Байи подлетел к противнику и одним мановением руки запечатал основные акупунктурные точки на его теле. Как и предполагал Чжоу Цзышу, стиль боя Е Байи опирался на мощь и натиск.

Чжоу Цзышу давно лишился половины внутренних сил и не хотел рисковать, вступая в лобовое противостояние. В надежде уклониться и избежать боя он положился на свой мастерский цингун. Но противник атаковал со всех сторон одновременно. Не найдя поблизости ни малейшей точки опоры для прыжка, Чжоу Цзышу не смог разорвать дистанцию. В отчаянии он пошёл на крайнюю меру и оттолкнулся ногой от запястья Е Байи. Тот, будто не почувствовав удара, мгновенно развернул ладонь и схватил противника за голень. Чжоу Цзышу попытался использовать затухающий импульс от толчка и вывернуться из захвата, но его понесло совсем в другую сторону, как сорванный ветром лист.

Отлетев на пару чжанов, он аккуратно приземлился на землю и, переменившись в лице, сурово посмотрел на Е Байи.

— Что это значит, почтенный? — Чжоу Цзышу проговаривал слова медленно и веско.

Е Байи как ни в чём не бывало вышел из боевой стойки. Резко оборвав поединок, он некоторое время разглядывал противника, прежде чем заговорил о своём:

— Цинь Сун Зачаровывающий постигал боевые искусства у одного гнусного старика. Что наставник, что ученик — оба те ещё мерзавцы. Но младший был к тому же столь жалок, что его выгнали за бесталанность. Никчёмный во всем, кроме игры на лютне — в этом он действительно поднаторел! Но ты победил десятилетия практики Цинь Суна одной нотой. Сначала я решил, что в цзянху прибыл неизвестный герой, и мне стало интересно. Но оказалось… Ответь, мальчишка, твоё оружие — гибкий меч?

Глаза «мальчишки» удивлённо распахнулись. Он отступил на полшага и подобрался, втянув ладони в рукава. В Чжоу Цзышу проснулся подзабытый инстинкт убийцы — реакция на непривычную ситуацию, когда оценить истинные возможности соперника не получалось, а тот видел его насквозь. Заметив такую перемену, Е Байи насмешливо хмыкнул:

— Ты правда веришь, что до сих пор стоял бы на ногах, захоти я причинить тебе вред? Твоя уникальная техника цингуна называется «Без границ и следов».^[191] Твой наставник — владелец поместья «Времена года» Цинь Хуайчжан, верно? Тц… Яблоко от яблони недалеко падает. Что ты, что твой шифу от любой встречи ждёте подвоха!^[192]

— Древний Монах, безусловно, весьма уважаемая фигура в улине, но этот младший готов проявить к вам непочтительность, — холодно предупредил Чжоу Цзышу. — Мой шифу давно покинул этот мир. Каким бы недобросовестным учеником я ни оказался, я не позволю оскорблять память наставника.

— Что?! Цинь Хуайчжан мёртв?! — поразился Е Байи, и его взгляд потускнел прежде, чем Чжоу Цзышу успел ответить.

Казалось, старший никак не ожидал подобной вести, его голос прозвучал тихо и немного растерянно:

— Верно… Ведь столько лет прошло! «Династия Хань, а следом и Вэй, и Цзинь пали без моего ведома».^[193] Я пребывал в неведении, живя отшельником на Чанмине, где время остановилось. Но здесь сменились эпохи. Даже Цинь Хуайчжана больше нет.

Чжоу Цзышу немного расслабился, сообразив, что Е Байи не имеет дурных намерений, а его грубые слова лишены злобы. Юный облик старшего оставался загадкой, но Чжоу Цзышу больше не сомневался, что перед ним легендарный Древний Монах с горы Чанмин собственной персоной. Возможно, слухи о достижении им просветления и бессмертия были правдивы?

Е Байи протянул руку:

— Покажи свой меч.

Чжоу Цзышу не двинулся с места, и Древний Монах нетерпеливо фыркнул.

— Думаешь, я раньше не видел этот клинок? Именно я когда-то подарил его твоему шифу! И я не собираюсь его отнимать, так что дай уже взглянуть, безмозглый ученик Цинь Хуайчжана!

Только сейчас Чжоу Цзышу связал человека перед собой с выгравированными иероглифами «Байи» на лезвии.^[194] Он всегда считал их неким таинственным девизом, а выяснилось, что это просто имя! Чжоу Цзышу досадливо нахмурился, неуютно повёл плечами и потянулся к поясу. Немного помешкав, он вытащил блестящий гибкий меч и передал его старшему.

Принимая оружие, Е Байи быстро оглядел исхудавшую руку Чжоу Цзышу, затем посмотрел на его желтоватое болезненное лицо и недовольно проворчал:

— Что за дурная привычка у вас с шифу — напяливать поверх своего лица чужое? Не поймёшь, то ли вы люди, то ли призраки. Голову прячете, но хвост-то торчит! Терпеть это не могу.

Мудрый человек знает, когда лучше отступить, поэтому Чжоу Цзышу не стал огрызаться вслух, но про себя отметил: «Вот же старый пердун!».

Сверкающее гибкое лезвие сразу отозвалось на ци Е Байи, засияло ярче в его руках и с лёгким жужжанием завибрировало, наполняясь энергией. Под длинными ресницами Е Байи мелькнула печаль — людской век недолог, вот и памятный подарок пережил владельца, перейдя к преемнику.

Древний Монах долго смотрел на клинок и выгравированную надпись, прежде чем вернул меч. Нацепив вежливую неискреннюю улыбку, Чжоу Цзышу заговорил:

— Могу ли я спросить старшего о цели нашей ночной прогулки? Помимо проверки скромных навыков этого младшего и вопросов о моём покойном шифу, что ещё…

Не успел он закончить фразу, как ощутил на груди чужую ладонь. Движение было столь быстрым, что Чжоу Цзышу не успел отпрянуть. Е Байи действительно легко убил бы его, стоило захотеть. Чжоу Цзышу в ужасе замолчал и застыл как вкопанный.

Однако Е Байи больше не двигался. Помрачнев, он начал вливать ци через прижатую ладонь. Какое-то время этот мягкий поток бродил по меридианам Чжоу Цзышу, словно что-то искал. Чужая ци потревожила гвозди, и Чжоу Цзышу мгновенно покрылся холодным потом, сдерживая их движение. Но внезапно Е Байи усилил воздействие. Тонкий ручеёк энергии превратился в мощную реку, которая безжалостно ворвалась в наполовину иссохшие меридианы. Казалось, это бешеное течение прокручивает гвозди внутри тела. В глазах Чжоу Цзышу потемнело, он пошатнулся и начал оседать на землю. В этот момент кто-то приблизился сзади, подхватил его и гневно выкрикнул, отбивая руку Е Байи прочь:

— Ты что творишь?!

Е Байи удивлённо хмыкнул, но не увернулся от удара, и две ци столкнулись. Е Байи ошеломлённо вздрогнул — от невероятно убийственной атаки у него перехватило дыхание. Вэнь Кэсин был обескуражен не меньше. Он вложил в удар львиную долю внутренней силы, но энергия словно натолкнулась на невидимую стену и отскочила назад.

Крепче сжав талию Чжоу Цзышу, Вэнь Кэсин немного отступил, восстанавливая равновесие, и, повернувшись боком, замер между двумя мужчинами, заслонив собой одного от другого. Затем он обернулся, прищурил глаза, в которых не осталось ни единой весёлой искры, и пристально воззрился на Е Байи. Этот взгляд был похож на взгляд ядовитой змеи — немигающий, мрачный и холодный, он сверлил фигуру в белом, словно намеревался сквозь кожу добраться до костей.

Примечание к части

∾ «… этот Е Байи слишком смазливый!» — вместо слова «смазливый» в оригинале используется определение «маленькое белое лицо» (小白脸). И маленькое лицо, и белая кожа — стандарты красоты в китайской культуре. Также это определение может использоваться как пренебрежительное. Тогда оно подразумевает мужчину, который извлекает социальные преимущества, благодаря красивой внешности. Вполне возможно, что Вэнь Кэсин одновременно и признает красоту Е Байи, и иронизирует.

∾ «Без границ и следов» — 无际无痕, буквальный перевод «нет предела, нет следа». Вымышленная техника.

∾ «Что ты, что твой шифу от любой встречи ждёте подвоха...» — в оригинале используется отсылка к идиоме «以小人之心，度君子之腹» — мерить благородного человека сердцем подлеца, в значении «скептично относиться к искренним мотивам других».

∾ «Династия Хань, а следом и Вэй, и Цзинь пали без моего ведома...» — «乃不知有汉，无论魏晋» из «桃花源记» Тао Юаньмина. Персонаж романа «Весна цветущих персиков» (утопия) произносит эту цитату, когда понимает, что не заметил, как пали три династии.

∾ «Чжоу Цзышу связал человека перед собой с выгравированными иероглифами «Байи» на лезвии...» — те же иероглифы, что и в имени Е Байи: 白衣 — белая одежда. Чжоу Цзышу немного тупит, потому что до этого он обращался к Е Байи не по имени, а «цяньбэй» (前辈) — старший, старейшина.

Том 2. Глава 29. Слишком поздно

Между бровей Е Байи появилась еле заметная складка. Маска Чжоу Цзышу выглядела куда естественнее этих одеревеневших черт. Казалось, лицевые мышцы Е Байи застыли от долгого бездействия, и теперь каждое изменение мимики требовало невероятных усилий.

— Снова ты? — немного удивился Е Байи. — Кто ты такой, чтобы требовать от меня объяснений?

Вэнь Кэсин холодно улыбнулся и задал встречный вопрос:

— Сам не удосужился представиться должным образом, но хочешь знать, кто я? Древний Монах забыл преподать тебе основы вежливости?

Даже опираясь на Вэнь Кэсина, Чжоу Цзышу едва стоял на ногах. Горло горело огнём, и когда попытки подавить кашель провалились, Чжоу Цзышу пришлось отвернуться и сплюнуть большой сгусток крови. Заметив это краем глаза, Вэнь Кэсин спал с лица, а затем вполголоса отчитал и его:

— А-Сюй, ты тоже хорош! Стоял истуканом, позволяя непонятно кому трогать тебя, где вздумается! — Вэнь Кэсин бросил гневный взгляд на Е Байи и проглотил следующую фразу: «Даже мне ты этого пока не разрешал!».

Отповедь Вэнь Кэсина с трудом достигла ушей Чжоу Цзышу, который пытался вернуть течение ци в прежнее русло. Грубое воздействие чужой энергии взбаламутило внутренний поток, и Чжоу Цзышу чувствовал себя почти при смерти. Всё, что он мог — закатить глаза в ответ на упрёки.

— Твоё кунг-фу не так уж плохо. Чей ты ученик? В каких отношениях состоишь с этим мальчишкой? — спросил Е Байи у Вэнь Кэсина.

Этот странный человек произносил слова медленно и отрывисто, будто дряхлый дед. В сочетании с молодым неподвижным лицом такая манера речи выглядела неестественной до ужаса. Вэнь Кэсин только сейчас обратил внимание на эту занятную особенность. Он не был безрассудным и, выплеснув первую злость, ощутил тревожные подозрения, которые не успел озвучить — как раз в этот момент Чжоу Цзышу вытер рукавом рот от крови и тихо спросил:

— Почтенный Древний Монах, зачем ты это сделал?

— Я проверял, можно ли тебя исцелить, — невозмутимо объяснил Е Байи. — И я не говорил, что я Древний Монах. Тоже мне умник!

Вэнь Кэсин знал о внутренних травмах Чжоу Цзышу и не удивился словам о его здоровье. А вот вторая фраза заставила задуматься. Е Байи отмахнулся от догадки по поводу своей личности, не выказав ни капли уважения к Древнему Монаху. По меньшей мере это означало, что они с Монахом принадлежали одному поколению. Не в силах сдержать любопытство, Вэнь Кэсин снова всмотрелся в гладкое юношеское лицо Е Байи. При этом в его голове крутилась лишь одна мысль: «Насколько же стар этот ненормальный?».

— Когда верхняя балка кривая, то и нижние гнутся.^[195] Я не удивлён, что ученик Цинь Хуайчжана оказался бестолковым. И всё же послушай доброго совета: если ты плохо его знаешь, — Е Байи глазами указал на Вэнь Кэсина, — не стоит узнавать лучше. Он ещё бо́льший негодяй, чем ты.

У Вэнь Кэсина не осталось сомнений: этот обжора был рождён стать его заклятым врагом. От одного взгляда на древнего придурка в груди вновь заклокотала злость.

— Плохо меня знает?! — выпалил Вэнь Кэсин. — Старый дурак, ты когда-нибудь слышал о «чужих до седин» и «друзьях с первого взгляда»?^[196] Можешь сколько угодно кичиться своим возрастом, но с каких пор привилегии старшего дают право не только рассуждать об истинной природе вещей, но и копаться в чужом белье?

Е Байи мгновенно продемонстрировал скверный характер:

— Смерти ищешь, сопляк? — прорычал он и ринулся в атаку.

Чжоу Цзышу до сих пор пытался выровнять внутренний поток ци и не годился для уличной драки, не сулившей снисхождения молодости или почтения старости. Поэтому он благоразумно отступил на пару шагов, запрыгнул на ближайшую стену, уселся в позу для медитаций и занялся нэйгуном.^[197] Восстанавливая дыхание, Чжоу Цзышу с интересом наблюдал за борьбой поколений.

В то время, когда все вокруг потеряли покой из-за Кристальной брони и Долины призраков, никто и знать не знал, что в пустынном переулке разыгрался поединок столетия между великими мастерами кунг-фу. Е Байи отрицал, что он Древний Монах, а у Чжоу Цзышу не было веских доказательств. Однако кунг-фу Е Байи вполне соответствовало уровню легендарного бессмертного.

Вэнь Кэсин оказался достойным соперником. Присмотревшись, Чжоу Цзышу заметил, что в совокупности его движения сильно отличались от «Восемнадцати узоров Света осени». Хотя в своё время Вэнь Жуюй считался выдающимся мастером, сын на голову превзошёл отца.

Три связки, которым Вэнь Кэсин недавно обучал Чжан Чэнлина, были заимствованы из техники старшего Вэня. Они являлись воплощением честного и благородного боя. Но сейчас удары Вэнь Кэсина переполняла невероятная безжалостность. Чжоу Цзышу не мог предположить, к какому стилю они принадлежали, в какой школе могли обучать таким беспощадным, ранее невиданным техникам. Последовательности движений имели сходство со странными приёмами Гу Сян, вот только боевые навыки Вэнь Кэсина многократно превосходили умения девушки. В любом случае Вэнь Кэсин не мог почерпнуть такое от своих досточтимых родителей.

Чжоу Цзышу слегка сощурился, присмотрелся внимательнее, и его смутные предположения начали обретать форму. Это было даже забавно — все исключительные фигуры цзянху, которых Чжоу Цзышу не знал в лицо, находились сейчас прямо перед ним!

Внезапно на кожу Чжоу Цзышу упала ледяная капля. Резко похолодало, и тихая морось быстро перешла в частый дождь. Чжоу Цзышу плотнее запахнул накидку, разогнул скрещенные ноги, свесил их со стены и крикнул в сторону мелькавших за водной пеленой силуэтов:

— Эй, старший Е, Вэнь-сюн! Ливень разошёлся, я уже замёрз тут! Если вы почти закончили, как насчёт того, чтобы закруглиться? — он сказал это так, будто наблюдал потешное цирковое представление, а не эпическое сражение исключительных мастеров боевых искусств.

Е Байи презрительно фыркнул и отпрыгнул на пару чжанов назад.^[198] Опустившись на землю, он поправил разъехавшиеся в ходе боя отвороты накидки и то, что осталось от широкого рукава, край которого был отодран. Чжоу Цзышу развеселила мысль, что порча чужих одежд вошла у Вэнь Кэсина в привычку. Видимо, из-за собственных склонностей, которые не принято обсуждать в приличном обществе, ему не терпелось пообрывать рукава всем вокруг.

Вэнь Кэсин выглядел неважно, а чувствовал себя и того хуже — все его внутренности будто перевернулись вверх дном. Схватившись за грудь, он отшатнулся на пару шагов и выплюнул полный рот крови. Разрушительная ци последнего удара Е Байи задела его по касательной, наверняка сломав пару рёбер.

Е Байи бесстрастно подвёл итог поединка, крикнув противнику:

— Ты выдохся! Я лишу тебя жизни в следующие десять ударов, если продолжим.

Согнувшись и сгорбившись, Вэнь Кэсин прожигал его ненавидящим взглядом.

Чжоу Цзышу недовольно поморщился и подал голос:

— Почтенный Е, учитывая, что вы старший, скажите, почему единственное спасение, которое вы для нас приберегли — это смерть?

«Будь любезен, отлипни! Возвращайся на свою гору и займись садоводством или чем там старики занимаются. Совершенно незачем было впрыгивать в штаны и мчаться в Дунтин разгребать чужое дерьмо», — прибавил он про себя.

К досаде Чжоу Цзышу, его слова неожиданно подстегнули Вэнь Кэсина, и этот болтун бесстрашно заявил:

— Старый хрыч, время твоего расцвета прошло!^[199] Я лишу тебя жизни в следующие десять лет, если протянешь столько.

Е Байи отреагировал на угрозу убийства как на превосходную шутку. Сперва он изумился, а потом расхохотался так безудержно, что Чжоу Цзышу всерьёз забеспокоился, не треснет ли лицо этой каменной статуи от сильного искажения?

— Ты?! Лишишь меня жизни? — задыхался Е Байи. — Неплохо! Даже отлично — за пятьдесят лет ты первый, кто осмелился угрожать мне. Что ж… буду ждать с нетерпением!

С этими словами он хотел было уйти, как вдруг о чём-то вспомнил и бросил Чжоу Цзышу:

— Я не знаю, как вылечить твой недуг.

Чжоу Цзышу не подал виду, но про себя иронично фыркнул — Е Байи говорил так напыщенно, будто считал себя большим знатоком в целительстве!

— Уверен, никто не упрекнёт старшего за то, что он не всемогущ. Я и не ждал, что у вас найдётся решение.

— Твои меридианы почти иссохли, словно ветви старого дерева с погибшей сердцевиной, — пояснил Е Байи. — Извлечение из плоти ядовитых предметов не спасёт тебя. Они препятствуют течению внутренней энергии, но если убрать эту преграду, поток ци разорвёт полумёртвые меридианы. Отправишься прямиком к Яньвану.

Вэнь Кэсин пошатнулся от услышанного, как от пощёчины, и неверяще уставился на Чжоу Цзышу. Тот по-прежнему сидел на стене, лениво болтая ногами и беззаботно усмехаясь. Мелкие капли, осевшие на его волосах, слабо мерцали в тусклом свете. Если бы Вэнь Кэсин не был свидетелем внезапного приступа в пещере, то никогда бы не догадался о скрытых и, как оказалось, смертельных травмах этого человека.

Послышался звонкий смех Чжоу Цзышу:

— Значит, я обречён?

Е Байи кивнул, не колеблясь.

Чжоу Цзышу утвердился во мнении, что Древний Монах слишком долго пребывал в уединении своей горной обители — он успел не только нагулять лютый аппетит, но и растерять остатки деликатности.

— Старший, — покачал головой Чжоу Цзышу, — разве это дело — указывать монаху на лысину?^[200] Я ни разу не оскорбил вас, так к чему напоминать на каждом шагу о моём недуге? Прошу, не ворошите эту тему! Она не то чтобы приятна для обсуждения.

Е Байи ответил долгим взглядом, а затем ушёл, не оглядываясь. Он так и не объяснил Чжоу Цзышу, зачем притащил его сюда посреди ночи — наверное, просто отвлёкся на бой и забыл.

Чжоу Цзышу не собирался гнаться за вздорным стариком, чтобы узнать разгадку. Спрыгнув со стены, он поймал застывший взгляд Вэнь Кэсина и позвал:

— Чего стоишь столбом? Ты ранен. Лучше…

Не успел Чжоу Цзышу договорить, как Вэнь Кэсин оказался на расстоянии вдоха и коснулся его скул ледяными пальцами.

Ночную тишину нарушал лишь шорох дождя. Струйки воды стекали по бесстрастному лицу Вэнь Кэсина, растрёпанные влажные пряди прилипли к бледным щекам. На этой чёрно-белой картине особенно ярко выделялись тёмные, антрацитово-чёрные глаза. Чжоу Цзышу вдруг вспомнил их первую встречу и отрешённый взгляд, которым Вэнь Кэсин окинул его с балкона.

— Когда я был маленьким, мама заставляла меня много читать, а отец обучал кунг-фу, — заговорил Вэнь Кэсин. — Другие дети из нашей деревни резвились на улице, лазали по веткам и пугали кур. Но мне было велено оставаться дома и учиться с утра до ночи. Когда я наконец выскакивал за ворота, чтобы присоединиться к веселью и играм, всех сверстников уже звали домой на ужин.

Они находились слишком близко, отчего Чжоу Цзышу чувствовал себя весьма неловко. Он уже собирался отпрянуть от рук Вэнь Кэсина, когда заметил его странно потерянный взор. На ресницах Вэнь Кэсина блестели капли дождя. Когда он быстро моргнул, влага сорвалась и заскользила по щекам к подбородку, как пролитые слёзы.

— Я сердился на запреты и ненавидел родителей. Отец объяснял, что лень в юности приносит печаль в старости — если ждать, пока вырасту, слишком поздно будет учиться кунг-фу. Я же думал, что если ждать, пока вырасту, воровать куриные яйца и играть в шарики тоже будет слишком поздно!

Вэнь Кэсин замолчал, а потом снова тихо повторил «слишком поздно», словно хотел распробовать на вкус горечь этих слов. Затем он оплёл руками шею Чжоу Цзышу и вцепился в него так крепко, будто по-прежнему оставался наивным расстроенным ребёнком.

Чжоу Цзышу вздохнул. Слова «слишком поздно» не раз рассыпались едким пеплом на его собственных губах, превратившись в скорбный девиз всей жизни.

Вэнь Кэсин наконец отстранился и спросил:

— Значит, твои раны неизлечимы?

Чжоу Цзышу улыбнулся собственному безнадёжному положению и устало кивнул.

Чуть помолчав, Вэнь Кэсин задал следующий вопрос:

— Сколько времени у тебя… осталось?

— Года два-три, — легко подсчитал Чжоу Цзышу.

Вэнь Кэсин внезапно расхохотался, и Чжоу Цзышу стало не по себе от этого смеха.

— Ты в порядке? — встревожился он.

Вэнь Кэсин потряс головой и отступил на шаг. А потом ещё на один.

— Всю жизнь! Пока я был мал и хотел играть, мне не разрешали. Когда я подрос и захотел узнать больше, сидеть со мной над книгами и обучать кунг-фу было уже некому. Вот скажи, можно ли быть более… несвоевременным? К счастью…

Улыбка Вэнь Кэсина резко погасла. А потом он развернулся и ушёл, оставив совершенно растерянного Чжоу Цзышу посреди перекрёстка.

«К счастью, я не успел влюбиться в тебя по-настоящему».

Осень приходит с проливными дождями,Зонтичное дерево умирает от старости,Ночной холод пробрался под тонкое одеяло.Упущенные шансы, растрата жизни впустую…Всё это сводится к единственной мысли:«Я жалею, что встретил тебя слишком поздно».^[201]

Примечание к части

∾ «Когда верхняя балка кривая, то и нижние гнутся (上梁不正下梁歪) — идиома в значении: «Пороки передаются от отца (или наставника) к сыну (или ученику)».

∾ «白首如新、倾盖如故» — идиома в значении: «Одни люди остаются чужими до старости, другие становятся близкими с первой встречи».

∾ Нэйгун — дословно «внутренняя работа», искусство совершенствования способностей человека. Использует медитации, физические и дыхательные упражнения.

∾ «Время твоего расцвета прошло…» — дословно: «хризантема, которая опадёт завтра» (明日黄花), отсылка к стихотворению Су Ши «Песня южной страны. Губернатору Сюй в День восхождения на гору», фраза означает (в уничижительном смысле) нечто устаревшее, вышедшее из моды.

∾ «Издеваться над лысым перед монахом» (当着和尚骂秃驴) — выражение описывает откровенную грубость человека.

∾ «Я жалею, что встретил тебя слишком поздно» (相见恨晚) — идиома, означающая «при встрече ненавижу опоздание».

Том 2. Глава 30. Дождливая ночь

Раскрыв один зонт и прижав другой к груди, Гу Сян вышла за ворота. Расшитые туфельки скользили по мокрой брусчатке, забрызгивая подол юбки. Когда резкий порыв холодного ветра пробрал девушку до костей, она почувствовала себя самым преданным и самоотверженным человеком в мире.

Подняв взгляд, Гу Сян всмотрелась в пелену дождя и различила одинокий силуэт мужчины, бредущего со склонённой головой.

Одежда Вэнь Кэсина находилась в полнейшем беспорядке, ткань промокла до нитки и прилипла к телу, но, судя по отрешённому лицу, ему не было дела до собственного потрёпанного вида.

— Господин! — позвала Гу Сян и бросилась на помощь.

Вэнь Кэсин не обернулся на оклик, но остановился, дав возможность нагнать себя. Гу Сян подбежала, протянула второй зонт и подумала, что борьба с ненастьем того не стоила. Зная своего господина, по одному взгляду она определила, что тот предавался непристойным занятиям в неприличном заведении. Поджав губы, Гу Сян несколько неодобрительно поинтересовалась:

— Господин, вы ходили развлекаться?

Вэнь Кэсин открыл зонт, сделал несколько шагов и тихо ответил:

— Сражаться.

— В постели? — рефлекторно ляпнула Гу Сян.

Вэнь Кэсин обернулся и впился в неё взглядом. Гу Сян с притворным укором пошлёпала себя по губам:

— Ах, глупый, глупый рот, зачем ты сказал правду? Ох, болтливый язык! Как вы смеете утверждать, будто солнце встаёт на востоке, даже если видели это бессчётное количество раз…

— А-Сян! — Вэнь Кэсин резко оборвал шутку, не разделив веселья.

Гу Сян моргнула. Дождь превратился в ливень, из-за потоков воды она плохо различала выражение лица Вэнь Кэсина. Тот надолго замолчал, а затем опустил глаза и еле слышно проронил:

— Он сказал… Он умирает…

— Что? — непонимающе вытаращилась Гу Сян. — Кто умирает?

— Чжоу Сюй.

Вэнь Кэсин прервался, либо давая себе возможность совладать с эмоциями, либо ожидая, когда Гу Сян осознает услышанное. А затем зашагал вперёд и продолжил обыденным тоном:

— Я знал, что он нездоров, но не думал, что проблема серьёзная. Он так резво прыгал, будто это сущий пустяк! А сегодня выяснилось, что его травмы неизлечимы, и жить ему осталось всего ничего. Услышав это, я убедился в том, кто он такой… Ха! Догадайся я с самого начала, ни за что не увязался бы за ним!

Гу Сян широко распахнула глаза. Казалось, ей было трудно осмыслить новости. После долгого молчания она спросила, запинаясь:

— Вы про Ч-чжоу Сюя?

— Да, — почти шёпотом подтвердил Вэнь Кэсин. — У меня мелькало подозрение, что он из Тяньчуана, но я отмёл этот вариант как невозможный. Тяньчуан нельзя покинуть, не получив гвозди «семи отверстий на три осени»! Это наказание лишает боевых навыков и всех шести чувств. Человек становится пустоголовым калекой, который хранит секреты лучше мертвеца. Наблюдая за Чжоу Сюем, я был уверен — вбив в себя все гвозди, невозможно двигаться так свободно… Сегодня кое-кто помог мне понять, что Чжоу Сюй использовал особый метод, ослабляющий действие гвоздей. Однако он всё равно умрёт в ближайшие два-три года.

Ошеломлённая Гу Сян слушала, едва осмеливаясь дышать.

— Господин… Откуда вы столько знаете?

— Я? —странно усмехнулся Вэнь Кэсин. — Дожил бы я до сегодняшнего дня, если бы не знал больше, чем следует?

Гу Сян немного помялась и неуверенно продолжила:

— Значит ли это… что Чжоу Сюй, он…

— Однажды я видел человека, покинувшего Тяньчуан, — голос Вэнь Кэсина дрогнул. — Никому раньше не удавалось избежать превращения в живого мертвеца после вбивания седьмого гвоздя. Но Чжоу Сюй стал исключением. Полагаю, он был по меньшей мере вторым человеком в Тяньчуане, а то и первым…

— Если он был главным, с какой стати ему беж… — Гу Сян поглядела на своего господина и осеклась на полуслове, осенённая внезапной догадкой.

Вэнь Кэсин пошёл быстрее, будто хотел оставить что-то как можно дальше позади. Миниатюрная Гу Сян поспевала за ним только вприпрыжку. Видя, что её хозяин всё больше ускоряет шаг, девушка осторожно нарушила молчание:

— Господин, вам грустно?

Не оборачиваясь, Вэнь Кэсин натянуто отозвался:

— С чего бы мне грустить?

Поразмыслив, Гу Сян не придумала веской причины. Вэнь Кэсин усмехнулся и заскользил вперёд ещё стремительнее, почти не касаясь земли.

— Из-за маски я даже не могу быть уверен в его красоте… Кроме того, в любовниках я предпочитаю утончённую мягкость и нежность. Поэтому, окажись он и в самом деле красив, он не в моем вкусе.

Гу Сян тем временем уже переключилась на цингун, пытаясь догнать Вэнь Кэсина.

— Господин! Разве вы не говорили всегда, что вам нравятся высокие, с узкой талией и прекрасными лопатками…

— Ты неверно запомнила, — отрезал тот и пробормотал, словно оправдываясь перед самим собой: — Я просто сочувствую… Я чувствую, что мы товарищи по несчастью…^[202] А-Сян, перестань меня преследовать!

— А? — только и успела выдохнуть девушка.

Силуэт Вэнь Кэсина мелькнул у неё перед глазами и начал стремительно отдаляться. Гу Сян осталось лишь с досадой выпалить вдогонку:

— Почему, господин? Что я сделала не так на этот раз?!

Вэнь Кэсин уже скрылся за маревом дождя, но его слова отчётливо прозвучали в ушах Гу Сян:

— Слишком много болтаешь.

Оставшись одна, девушка раздражённо топнула ногой и сердито крикнула в никуда:

— Вот и вся благодарность!

Но потом Гу Сян поглядела вслед исчезнувшему Вэнь Кэсину, и будто вновь увидела его образ: промокшая спина, напряжённые плечи, жёсткая осанка, летящие шаги под дождём и нежелание замедлиться ни на секунду. Вэнь Кэсин не смотрел по сторонам, поскольку давно уже шёл в одиночестве и никого не ждал.

Гу Сян стало немного жаль его.

Найти наконец кого-то, будь то товарищ по несчастью или ещё кто… И узнать, что этот человек подобен мерцающему пламени свечи, что вот-вот погаснет.^[203] Три года — короткий срок! Мимолётный прохожий мелькнёт ненадолго и пропадёт навсегда.

Прохлада приходит в гробницы Силина вслед за дождём,В покоях свеча догорает.Время так быстротечно...Есть сегодня вино — так сегодня пьяней!^[204]

Возможно ли беззаботно наслаждаться сегодняшним днём и не думать о завтрашнем?

Вы бы сумели?

Никто не знал, куда отправился Вэнь Кэсин в ту ночь.

- - - - -

С первыми рассветными лучами кто-то затарабанил в комнату. Как только Чжоу Цзышу открыл дверь, Цао Вэйнин чуть не повалился прямо на него. Схватив Чжоу Цзышу за руку, молодой человек потащил его за собой, тараторя на бегу:

— Как вы можете спокойно здесь сидеть, когда ваш ученик едва не погиб!

— Кто?..

После хаотичной ночи мысли Чжоу Цзышу слиплись в комок рисовой каши. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, о ком речь.

— Ты про Чжан Чэнлина? — нахмурился Чжоу Цзышу. — Во что он опять ввязался? Почему снова он?

— Бьюсь об заклад, звёзды в его гороскопе сложились крайне неблагоприятно! — вздохнул Цао Вейнин. — Ваш ученик бежит от одной беды к другой, а за ним по пятам следуют убийцы! Этой ночью в спальню младшего Чжана проникли посторонние и пытались его задушить. К счастью, глава Чжао спал в соседних покоях и вскочил от шума. Нападавших поймали, но они покончили с собой, приняв яд. Говорят…

Цао Вэйнин запнулся на полуслове. Молодой человек вспомнил, что сказал по этому поводу его шишу Мо Хуайкун: зачем покушаться на жизнь беспомощного, бесталанного ребёнка в то время, когда в Дунтине собралось столько громких имён? Вряд ли прекращение рода Чжанов оправдывает подобный риск! Скорее, у кого-то возникла срочная необходимость похоронить опасную тайну.

Даже своим заурядным умом Цао Вэйнин понимал — здесь не всё чисто. В воздухе витала непонятная тревога. Несмотря на успокаивающие речи Гао Чуна, сомнения проросли в сердцах людей, а сплетни и слухи расползались как чума.

Чем на самом деле являлась Кристальная броня?

Когда Чжоу Цзышу и Цао Вэйнин подошли к месту происшествия, там уже собралась толпа. Раздетый до пояса Чжао Цзин сидел на длинной скамье — ему перевязывали рану на плече. Лицо прославленного героя выражало глубокую досаду, у его ног лежал окровавленный меч.

Тут же на полу простёрлись два трупа с сине-фиолетовыми лицами. Очевидно, эти люди умерли от яда. Чжоу Цзышу сразу заметил изогнутый клинок за одним из тел — крюк скорпионов.

Банда Ядовитых скорпионов предоставляла различных исполнителей в зависимости от цены найма. Например, группа, которая заодно со Скорбящим Призраком выманила Чжан Чэнлина с совета героев, была относительно дешёвой — они не собирались умирать.

Но за немалую сумму находились и смертники.^[205] Тогда начинались серьёзные неприятности. Никто не знал точное количество скорпионов, достаточно безрассудных для заключения подобных контрактов, но они прибывали волнами, пока миссия не завершалась успехом. Убить или умереть — эти отчаянные не знали полумер.

Значит, чья-то рука оплатила их жизни золотом.

Но зачем было разоряться ради расправы над Чжан Чэнлином? Неужели кто-то опасался, что бездарный мальчишка отрастит три головы и шесть рук^[206] и превратится в грозную силу, если ему позволят жить?

У Чжоу Цзышу возникла парадоксальная мысль: он сам успел обзавестись бесчисленным множеством врагов, которые желали ему гибели, но не настолько сильно. Во взоре бывшего главы Тяньчуана, обращённом к Чжан Чэнлину, всколыхнулись смешанные чувства.

Парнишка стоял в стороне. Вопреки ожиданиям, он не казался испуганным или шокированным. Опустив голову, Чжан Чэнлин молча смотрел на бездыханные тела, лишь кивая или качая головой в ответ на расспросы окружающих.

Гао Чун немного наклонился к мальчику и мягко поинтересовался:

— Чэнлин, ты знаешь этих людей?

Чжан Чэнлин искоса поглядел на хозяина поместья и отрицательно покачал головой.

Гао Чун погладил его по волосам и ласково продолжил:

— Не бойся, дитя, ты под нашей защитой… Скажи, эти мерзавцы говорили тебе что-нибудь?

Чжан Чэнлин, не поднимая глаз, снова покачал опущенной головой.

Гао Чун казался немного сбитым с толку. Тут раздался резкий голос:

— Глава Гао, в чём смысл ваших вопросов? Те, кто постарше, давно поняли, что эти двое — скорпионы-смертники! Они всего лишь клинки. Где это видано, чтобы орудие убийства болтало с жертвой? Ай да шутка! Думаю, вам лучше спросить мальчика, знает ли он что-то, чего не знаем мы!

Говорившим был Фэн Сяофэн. На этот раз он стоял на земле, скрестив руки на груди, а не сидел на плече Горы. Гаошань-ну с устрашающей гримасой демона из народных сказок молчаливо возвышался позади своего друга. Фэн Сяофэн выплёвывал слова с явной издёвкой, задрав нос к небу. От этой картины многим немедленно захотелось вбить нахального коротышку в землю ещё на пару цуней.

Чжао Цзин не выдержал первым. Он вскочил со скамьи и закричал в лицо Фэн Сяофэну:

— Гнусный карлик, как ты смеешь говорить подобное?! Твою совесть собаки сожрали?

Фэн Сяофэн мрачно оскалился:

— Глава Чжао! С тех пор как вы взяли сироту Чжана под опеку, вы ни на миг не выпускаете его из поля зрения. Всюду таскаете мальчишку за собой, словно талисман! Интересно, почему? Не считайте нас идиотами! — глаза Духа Земли гневно сверкали, а писклявый голос резал как нож, когда он обернулся к Чжан Чэнлину. — Ну-ка, мальчик, ответь честно! Где фрагмент Кристальной брони клана Чжанов? Он всё ещё у тебя? Или этот Чжао… тьфу, глава Чжао забрал его?

Чжао Цзин пришёл в ярость:

— Демоны^[207] тебя разорви, карлик! И семью твою заодно!

Гаошань-ну шагнул вперёд, но Фэн Сяофэн остановил его снисходительным жестом, и гигант отступил на прежнее место.

— Глава Чжао, я задел вас за живое? — притворно забеспокоился Фэн Сяофэн. — Разве благородному герою пристало выходить из себя на ровном месте?

Мечник Цюшань бросился вперёд, чтобы преподать наглецу урок, но его удержал Гао Чун.