Дарю тебе сердце

Глава 5

С тех пор как Доусон влюбился в Кэтлин, ему стало казаться, что дни пролетают незаметно и одновременно тянутся бесконечно долго. Она не переставала удивлять и восхищать его. То, как она склоняла голову набок, задавая очередной из своих бесчисленных вопросов. Улыбка, озарявшая ее лицо, когда Доусон дарил ей какую-нибудь мелочь. Трогательное выражение безграничного доверия, которое он читал в ее взгляде, стоя у штурвала «Моей Дайаны». А какую радость он испытал, когда Кэтлин сказала, что хотела бы еще раз постоять у штурвала парохода, но только если он будет стоять рядом. Всякий раз, когда Доусон входил в холл Сан-Суси и Кэтлин выбегала ему навстречу и покрывала его лицо поцелуями, в нем поднималась жаркая волна любви. Доусон не только любил и желал Кэтлин, он также испытывал к ней глубокое уважение, и это помогало ему сдерживать страсть. Гордость переполняла его, когда, приведя Кэтлин на очередной бал, он ловил завистливые взгляды мужчин и видел их откровенное восхищение красотой девушки, которая любит его одного. Все эти чувства скрашивали каждый прожитый день, и время летело очень быстро.

В то же время каждый новый день превращался в пытку, потому что Кэтлин была рядом, но он не мог обладать ею. Как же ему хотелось заключить ее в объятия и познать всю сладость ее любви! Доусон не мог дождаться дня, когда они поженятся и он увезет ее к себе. Он каждый день молил Бога, чтобы никакое несчастье не разлучило их и не разбило его полное любви сердце. Доусон мечтал похитить Кэтлин, увезти от родителей и запереть в своем доме, чтобы никто, кроме него, не мог к ней даже приблизиться. Он испытывал угрызения совести за эти порочные фантазии, но ничего не мог с собой поделать. Он страстно мечтал о минуте, когда наконец снимет с нее одежду и его голодный взгляд досыта насладится зрелищем ее нежного прекрасного тела. Порой Доусона охватывала самая настоящая животная похоть, ему хотелось наброситься на Кэтлин, сорвать с нее одежду, грубо овладеть ею, даже причинить боль. И в то же время он любил ее так сильно, что ему хотелось прикасаться к ней с бесконечной нежностью, медленными ласками разбудить ее чувственность, терпеливо обучить любви, поклоняться ей, стать ее вечным рабом. Доусон боялся однажды проснуться и обнаружить, что Кэтлин его больше не любит, что когда-нибудь она его прогонит и ему придется прожить остаток жизни в мучительной агонии разлуки с любимой.

Кэтлин чувствовала то же, что Доусон, с той только разницей, что для нее и проносились, и тянулись бесконечно долго не дни, а часы. Все в Доусоне восхищало и радовало ее. То, как он всегда говорил при встрече: «Я люблю вас, радость моя», – даже если они не виделись всего несколько часов. Его чувственная улыбка, озарявшая красивое мужественное лицо всякий раз, когда Кэтлин входила в комнату. Ощущение надежности, которое он вселял в нее своей уверенностью в себе. А какой восторг она испытывала, когда Доусон обнимал ее, обещая любить вечно! Ее любовь была так сильна, что порой это пугало. Кэтлин глубоко уважала его как человека, в ее глазах он был безупречен. Ее переполняла гордость, когда, придя с Доусоном на бал, она ловила завистливые взгляды женщин. Кэтлин с восторгом предвкушала день, когда станет его женой.

Когда же Доусона не было рядом, часы тянулись бесконечно. Но Кэтлин не испытывала той муки неутоленного желания, что терзали ее возлюбленного. Она спала как младенец, и перед сном ее мысли занимали только приятные воспоминания о его поцелуях.

Любовь изменила их обоих и косвенно повлияла на окружающих. Доусон стал настолько одержим Кэтлин, что с трудом мог думать о другом. Раньше он управлял своей плантацией железной рукой. Под его строгим надзором она превратилась в одну из самых прибыльных в штате Миссисипи. Управляющий обсуждал все проблемы и планы лично с Доусоном, и тот всегда в малейших деталях представлял себе положение дел в своих владениях.

Так же обстояло дело и с небольшой флотилией грузовых судов, принадлежащей Доусону. В любое время дня и ночи он знал, где находится любое из них, ни один груз не загружался и не разгружался без личного приказа Доусона Блейкли. Бывали периоды, когда Доусон осуществлял одновременно восемь – десять независимых друг от друга деловых проектов, никогда ничего не путая.

Даже при своей занятости Доусон находил время для женщин. Он ухитрялся помнить прихоти и слабости всех своих любовниц. Каждая восхищалась им и чувствовала себя единственной, главной женщиной в его жизни. Помимо дел и женщин, Доусон ухитрялся выкраивать время, чтобы поиграть в карты в одном из притонов Нижнего Натчеза. А потом все изменилось. Доусон увидел Кэтлин Борегар и впервые в жизни влюбился. Управляющий плантацией обнаружил, что хозяин почти утратил интерес к его идеям и предложениям. Та же проблема была у Сэма. Перекинуться словом с капитаном стало почти невозможно. Женщины, с которыми он раньше имел дело, пребывали в смятении. Ни одна не знала, что произошло. Доусон даже бросил пить и играть в карты.

Он влюбился, полюбил страстно и навсегда, поэтому все, что не имело отношения к Кэтлин Борегар, вызывало у него только раздражение. Ни в голове его, ни в сердце не осталось места ни для кого, кроме золотоволосой красавицы.

Любовь повлияла и на Кэтлин. Абигайль обнаружила, что дочь стала более почтительной. Луи находил, что у нее убавилось своеволия, улучшились манеры. Ханна заметила, что девушка стала менее властной. Подруги сходились во мнении, что Кэтлин смягчилась, стала менее ревнивой к чужому счастью. И всем казалось, что она похорошела еще больше.

Находясь вместе, Доусон и Кэтлин являли собой пример того, как по-разному действует на людей магия любви. Доусон не замечал никого и ничего, кроме Кэтлин. Кэтлин же, напротив, стала интересоваться всем, что говорят другие. Она могла часами разговаривать о предметах, которые прежде только нагоняли на нее тоску.

На свете не существовало мужчины и женщины, любивших друг друга сильнее, чем невинная и прекрасная Кэтлин Борегар и красивый, много чего повидавший, но преображенный любовью Доусон Блейкли.

Вечер 10 ноября 1856 года в Натчезе был сырым и холодным. Доусон стоял в холле Сан-Суси в сером кашемировом пальто, когда на лестнице показалась Кэтлин. Она была в темно-розовом бархатном платье с узкими длинными рукавами, лиф, плотно облегающий тонкую талию, спереди скромно застегивался на пуговицы до самого горла. Ее шелковистые светлые волосы были собраны на затылке розовой бархатной лентой, несколько локонов вились по обеим сторонам ее маленького личика. Глядя на нее, Доусон понял, что должен на ней жениться как можно скорее, иначе сойдет с ума.

– Добрый вечер, дорогой. – Кэтлин приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

– Добрый вечер, любовь моя. Ваши родители дома?

– Да, они в библиотеке. Хотите, пойдем туда?

Кэтлин взяла его за руку и потянула за собой в просторную библиотеку. Луи и Абигайль были как всегда любезны и гостеприимны.

– Мистер Борегар, если можно, я бы хотел встретиться с вами завтра.

– Разумеется, в любое время, когда вам удобно. – Луи улыбнулся и предложил гостю выпить.

Доусон вежливо отказался.

– В таком случае я приду в два часа пополудни, если вы не возражаете.

– Отлично! Дамы как раз собираются поехать за покупками, не так ли, дорогая? – Он посмотрел на жену.

– Да, – с готовностью подтвердила Абигайль.

Кэтлин озадаченно воззрилась на мать.

– Мама, я впервые об этом слышу! Если Доусон придет в гости, я лучше останусь дома.

– Но, дорогая, мне понадобится твоя помощь. К тому же Доусон хочет поговорить с твоим отцом.

– Куда мы сегодня отправимся? – спросила Кэтлин, ближе придвигаясь к нему на сиденье коляски.

– Сегодня, дорогая, я отвезу туда, где вы еще не бывали. – Доусон лукаво улыбнулся.

Дорога была не слишком долгой, но к тому времени, когда коляска остановилась перед большим особняком, Кэтлин уже ерзала на сиденье от нетерпения, как ребенок.

– Это же ваш дом! Но почему именно сейчас?

Доусон не ответил. Широко улыбаясь, он помог Кэтлин выйти из коляски. Двери особняка распахнул перед ними улыбающийся невысокий негр.

– Мисс Кэтлин, мистер Доусон, добрый вечер.

– Познакомьтесь, Кэтлин, это Джим. Он служит мне много лет и очень хорошо обо мне заботится.

– Рада с вами познакомиться, Джим, но откуда вы знаете, как меня зовут?

– О, мисс Кэтлин, мистер Доусон так много о вас рассказывал, что мне кажется, будто мы с вами уже знакомы.

Кэтлин с восхищением оглядывала просторный холл, служивший одновременно картинной галереей. Доусон показал ей столовую, располагавшуюся слева от холла. Комната, обставленная мебелью розового дерева, сверкала хрусталем и французским серебром.

– Какая прелесть! – От восхищения большие глаза Кэтлин стали еще больше.

Доусон провел ее в гостиную.

Кэтлин с восхищением рассматривала резные деревянные панели на стенах, изысканную лепнину на потолке, французские обои, красивые шторы. Мебель розового дерева была обита старинной голубой парчой. В комнате стояли виндзорские стулья, французское пианино, пол устилал толстый восточный ковер. При виде всего этого великолепия у Кэтлин захватило дух.

– Как здесь красиво! Я и не представляла, что вы живете в такой роскоши!

Доусон улыбнулся и молча повел ее в смежную комнату, оказавшуюся библиотекой. На полках старинных книжных шкафов стояли тысячи книг.

– Доусон, неужели вы прочли все это?

Он рассмеялся:

– Не все. С тех пор как я встретил вас, у меня совсем не стало времени на чтение.

Из библиотеки вела еще одна дверь – в комнату для игры в карты. Здесь стояло несколько столов, покрытых зеленым сукном, одну стену целиком занимал бар.

– Этой комнатой я больше не пользуюсь, но, бывало, мы частенько играли здесь в покер… до того, как в моей жизни появились вы.

Доусон и Кэтлин поднялись по широкой лестнице красного дерева. Идя по длинному коридору второго этажа, в который выходило множество дверей, Доусон пояснил:

– За этими дверями – спальни и комнаты для гостей.

В дальнем конце коридора Доусон распахнул массивную дверь, и они оказались в огромной гостиной. Комната, обставленная тяжелой мебелью, сейчас освещалась только пламенем камина. Ее стены были тоже обшиты голубой парчой. Доусон выпустил руку Кэтлин и прошел через комнату к двустворчатой двери, ведущей в хозяйскую спальню. Распахнув створки, он пригласил Кэтлин войти. Здесь также стояла добротная старинная мебель, напротив широкой кровати жарко пылал еще один камин, две стены почти целиком занимали высокие окна. Голубые парчовые занавеси были раздвинуты, и из окон открывался восхитительный вид на Миссисипи.

– Доусон, это же просто чудо! Вы можете любоваться рекой, даже не вылезая из кровати! Мне здесь так нравится, что…

Доусон улыбнулся и сел на кровать. Кэтлин повернулась к нему и спросила:

– Разве вы не собираетесь зажечь свечи?

– Камин дает достаточно света. Для того, что я собираюсь сказать, мне хотелось создать романтическую обстановку. Идите сюда, Кэтлин.

Кэтлин несмело подошла. Доусон усадил ее рядом с собой.

– Дорогая, я полюбил вас с той самой минуты, когда впервые увидел. Я хочу, чтобы вы стали миссис Доусон Харп Блейкли. Выходите за меня замуж, Кэтлин. – Доусон нежно поцеловал ее в губы.

Руки Кэтлин обвили его шею.

– О, Доусон, я тоже вас люблю. Когда мы поженимся?

– Как можно скорее, любовь моя. Именно об этом я и собираюсь говорить завтра с вашим отцом. И вот почему я привез вас в свой дом. Я хочу, чтобы вы все как следует осмотрели и начали думать, какие изменения вам захочется внести.

– Доусон, я не хочу ничего менять! В жизни не видела такого замечательного дома! Мне так хочется побыстрее здесь поселиться…

Доусон рассмеялся:

– Дорогая, я уверен, что вам захочется что-то переделать. Вероятно, обстановке этого дома недостает изящества.

– Я хочу, чтобы у нас была общая спальня.

– Я надеялся, что вы это скажете. Решено, эта спальня будет нашей общей. – Доусон снова поцеловал Кэтлин в губы и медленно опустил ее на мягкую постель. Рука, обнимавшая Кэтлин за талию, переместилась на ее грудь. Кэтлин прерывисто вздохнула и выгнулась ему навстречу.

– Как жаль, что мы не можем пожениться прямо сейчас, – прошептал он, касаясь губами ее шеи. – Я так сильно тебя хочу, любовь моя!

– О Доусон, – выдохнула Кэтлин.

Она потянулась к нему, ответила на поцелуй, и Доусон почувствовал, что теряет контроль над собой. Казалось, комната завертелась. Он резко сел. Кэтлин открыла глаза и немного обиженно спросила:

– В чем дело, дорогой?

– Нам пора возвращаться, – пробормотал Доусон. Он встал с кровати и провел дрожащей рукой по волосам, потом оглянулся на Кэтлин. Она лежала на кровати, раскинув руки, и дышала учащенно. Как ни странно, к нему вернулось самообладание.

– Вставайте, любовь моя, и помните, что когда мы окажемся в этой комнате в следующий раз, вы уже будете моей женой и мы сможем оставаться в постели столько, сколько пожелаем.

– Вы правы, дорогой. – Кэтлин улыбнулась и встала. – И не вздумайте ничего здесь менять, мне нравится все как есть.

Кэтлин первая направилась к двери, Доусон последовал за ней.

– Ханна, где ты? – крикнула Абигайль. – Мы готовы ехать, ждем только тебя.

В дверях появилась Ханна.

– Мисс Абигайль, я обещала поехать с вами и с мисс Кэтлин, но уж больно день был тяжелый, нельзя ли мне остаться дома и отдохнуть?

Заметив усталость на полном лице няньки, Абигайль тут же согласилась:

– Конечно, ты можешь остаться, если хочешь. Обещай, что до нашего возвращения не выйдешь из своей комнаты.

– Хорошо, мисс Абигайль, я пойду к себе и немного посплю.

Кэтлин уже ждала на улице в коляске. Абигайль подошла к мужу, чтобы поцеловать его на прощание.

– Ханна неважно себя чувствует, я разрешила ей остаться дома.

– Хорошо, дорогая. Будь осторожна.

Луи поцеловал жену в щеку и подсадил в коляску. Глядя вслед, Луи помахал жене рукой.

Ровно в два часа дня Доусон подъехал к Сан-Суси. Дверь открыл сам Луи.

– Входите, Доусон.

– Добрый день, мистер Борегар, – сказал тот с обаятельной улыбкой. – Кэтлин и миссис Борегар уже уехали?

– Да, мы совершенно одни. Проходите в библиотеку. – На суровом лице Луи не появилось и намека на улыбку. – Налить вам выпить? – Не дожидаясь ответа гостя, он плеснул себе виски.

– Спасибо, не надо, мистер Борегар. Я бы предпочел перейти сразу к делу. Вероятно, вы догадываетесь, что я люблю вашу дочь и прошу ее руки. Обещаю, что буду хорошо о ней заботиться и обеспечу ей достойную жизнь.

Луи отхлебнул большой глоток виски и уставился в огонь. Его темные глаза оставались холодными. Наконец он повернулся и в упор посмотрел на Доусона.

– Мистер Блейкли, вы ни при каких обстоятельствах не женитесь на моей дочери!

Доусон опешил:

– Я не понимаю, мистер Борегар. Что вы сказали?

– Я сказал, что вы, должно быть, спятили, если вообразили, что я позволю моей дорогой дочери выйти за вас. Ну что, теперь понятно? Вы на ней не женитесь, я запрещаю!

– Как вы можете запретить? Ваша дочь меня любит. Вы радушно принимали меня в своем доме, позволяли Кэтлин со мной встречаться. Почему вы изменили мнение? Я не понимаю.

– Я никогда не желал видеть вас в своем доме! Я лишь терпел ваше присутствие, потому что моя своенравная дочь была вами очарована. Я думал, ее увлечение скоро пройдет, однако оно затянулось.

– Что я сделал, чтобы заслужить вашу неприязнь? Я люблю и уважаю вашу дочь, и вам это известно. Я думаю только о том, чтобы сделать ее счастливой.

Ханна лежала на кровати и уже засыпала, когда вдруг услышала доносившиеся снизу голоса. Удивляясь, кто бы это мог быть, она встала, подошла к двери и чуть-чуть приоткрыла ее. «Удивительное дело, дома никого не должно быть», – подумала она. Ступая как можно тише, Ханна спустилась по лестнице, прошла через холл и остановилась у двери в библиотеку. То, что она услышала, так потрясло ее, что она замерла. Она узнала возбужденные, гневные голоса хозяина и Доусона Блейкли.

– Я тоже желаю счастья Кэтлин, мистер Блейкли, вот почему я никогда не позволю ей стать вашей женой.

– Бог мой, но почему? Я же не сделал ей ничего плохого! – Доусон невольно сорвался на крик.

– Будьте любезны потише! Неужели вы не понимаете, мистер Блейкли, что моя дочь неизмеримо выше вас по рождению? По отцовской линии ее родословная восходит к королям Франции, по материнской – к королям Англии. Члены наших аристократических родов никогда не женились и не выходили замуж за людей более низкого происхождения. Если вы хотите возвыситься, женившись на девушке из аристократической семьи, то вы пришли не по адресу.

– Я не пытаюсь возвыситься, как вы изволили выразиться. Я люблю вашу дочь, а все остальное для меня не имеет значения.

– Зато для меня имеет. Я знаю, кто вы и откуда родом, вы не годитесь в мужья моей дочери! Ваша мать была Харп, мистер Блейкли, а на Юге всем известно, что за люди были эти Харпы. Они грабители, убийцы, отбросы общества! Белая шваль!

– Мистер Борегар, но я-то не такой. Да, Харпы были моими предками, но я-то к этому какое имею отношение? Я человек порядочный, и вам это известно.

– Это не важно. Вы Харп, и Кэтлин никогда не войдет в эту семью. Вы родились и выросли под обрывом. Ваша мать была из семейства Харпов, а отец – какой-то карточный шулер. И у вас еще хватает наглости спрашивать, почему я отказываюсь выдать за вас свою дочь?

Лицо Доусона потемнело от гнева.

– Я все знаю о своих предках и не собираюсь за них извиняться. Может, им жилось немного тяжелее, чем вам. Разве вы можете знать, что такое ничего не иметь и пробиваться в жизни своими силами? Все, что у вас есть, было преподнесено вам на блюдечке с золотой каемочкой, а я родился в Нижнем Натчезе; в одиночку пытался выбиться в люди и преуспел в этом. Я всего добился сам и горжусь этим. Если бы вы родились в Нижнем Натчезе, то, вероятно, оставались бы там до сих пор. Моя мать, какую бы фамилию она ни носила, была женщиной порядочной. Отца я плохо помню, но раз мать его любила, значит, в нем было что-то хорошее. Я не стыжусь, что мое второе имя – Харп. Что бы вы обо мне ни думали, я горжусь тем, что всего в жизни добился сам.

– Ну и гордитесь на здоровье, но на моей дочери вы не женитесь.

– Нет, женюсь, и вы ничего не сможете поделать!

– А вот тут вы ошибаетесь. Могу и кое-что обязательно сделаю. Я публично вызову вас на дуэль.

Доусон рассмеялся ему в лицо:

– Господи, неужели вы думаете, что я вас боюсь? Я почти уверен, что без труда убью вас.

– Вот именно. – Луи улыбнулся. – Как вы думаете, после этого моя дочь все еще будет вас любить? Лично я в этом сомневаюсь. Она возненавидит убийцу отца. Видите, как просто? Я вас обыграл. Если я вас убью, вы проиграли, если вы меня убьете, вы все равно проиграли. В любом случае Кэтлин вам не достанется. Оставьте ее в покое. Я знаю, гордость и высокомерие не позволят вам не принять вызов, так что лучше уходите.

– Кэтлин меня не разлюбит, а если я передам ей ваши слова, она сразу же выйдет за меня замуж.

– Ничего вы ей не расскажете. Я буду все отрицать. Уезжайте, Блейкли, и чем скорее, тем лучше. Я так люблю свою дочь, что готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы помешать ее браку с вами.

– Я могу ее увезти, и вы не узнаете куда…

– Я буду преследовать вас даже на краю света. Результат будет тем же: один из нас убьет другого, и вы проиграете. Кэтлин не сможет любить убийцу своего отца.

Доусона охватило ощущение безысходности. Если Кэтлин его возненавидит, он этого не переживет. Если он увезет ее против воли Борегара, этот жестокий человек и впрямь пустится за ними в погоню. Поверит ли Кэтлин, если он перескажет ей сегодняшний разговор? Вряд ли. Она любит отца и доверяет ему. Ему ничего не остается, кроме как отказаться от любимой.

– Вы победили. Я уеду. Я люблю Кэтлин и не хочу, чтобы она была несчастна. Полагаю, вы ей скажете, что я никогда не любил ее по-настоящему и сбежал, струсив в последний момент?

– Именно это я и собираюсь сказать. Как вы думаете, когда вы сможете уехать?

– Сегодня ночью. Как только закончу дела, отправлюсь на свой пароход, и еще до исхода ночи меня здесь не будет.

– Вот и хорошо. Если Кэтлин спросит, я скажу, что до меня дошли слухи, будто вы покидаете город.

Доусон судорожно сглотнул.

– Как хотите.

Луи удовлетворенно улыбнулся:

– А если Кэтлин все-таки найдет вас до того, как вы отплывете, скажите, что вы ее никогда не любили. Поняли?

– Понял.

Доусон направился к выходу, и Ханна поспешила покинуть свой пост у двери. Сердце ее бешено колотилось. Отец Кэтлин прогоняет ее любимого! Это разобьет бедняжке сердце! Господи, что делать, как помочь девочке?

Доусон уже открыл дверь библиотеки, когда Борегар крикнул ему вслед:

– И еще, я хочу, чтобы вы немедленно переименовали пароход!

Доусон круто развернулся, глаза полыхнули огнем.

– Может, ваша дочь и принадлежит вам, но пароход – моя собственность, и он будет носить имя «Моя Дайана»! И не пытайтесь на меня давить, а то я могу убить вас прямо сейчас.

С этими словами Доусон вышел из дома и, вскочив в седло, сломя голову поскакал прочь, подальше от Сан-Суси, подальше от дьявола, который называет себя любящим отцом. Он несся по улицам, пришпоривая коня, его лицо было перекошено от гнева.