Датта Даршанам

ЗАХВАТ КОРОВЫ

Однажды император со своей армией, включающей в себя слонов, колесницы, конницу и пехоту, отправился в поход. Возвращаясь после легкой победы, по дороге он увидел ашрам махариши Джамадагни.

Он слышал, что Джамадагни был не обычным риши, а поистине «джваладагни»[151], и он подумал, что было бы хорошо получить его даршан. Оставив свои вооруженные силы в отдалении и взяв несколько слуг, он босым пошел в ашрам и после даршана простерся перед махариши и вежливо спросил о его благоденствии. Удовлетворенный смиренным поведением императора, махариши принял его с большим почетом и, усадив императора перед собой на место, сделанное из травы дарбха, развлекал его множеством славных историй.

Сразу после беседы Джамадагни сказал: «О махараджа, прими наше гостеприимство сегодня и заверши свое путешествие завтра».

Улыбка появилась на лице императора. Он подумал: «Брамин расхвастался. Ему самому нечего есть, а он приглашает меня на угощение. Простота на лице, а тщеславие внутри». Однако с напускной вежливостью он сказал: «Муниндра, твои слова — праздник для нас. Мы удовлетворены твоим даршаном. Позволь нам удалиться».

Однако Джамадагни настаивал: «Махараджа, ты — дхарматма[152]. У нас, живущих в лесах, редко бывают гости, а гости, подобные тебе, — большое событие для нас. Чувствуй себя как в собственном доме и остановись здесь, пожалуйста».

«Но со мной большая свита», — ответил император, уходя, однако мудрец продолжал уговаривать: «Ну так что? Махараджа, я приглашаю тебя и всех, кто тебя сопровождает. Не смущайся».

Сомнения императора возросли, но он согласился. «Похоже, этот брамин намеревается показать мне силу своей аскезы», — подумал он.

Лицо махариши осветилось радостью, и он громко позвал: «Мать Сурабхи». Император подумал, что он зовет какую-то девушку из ашрама, но пришла, звеня маленькими колокольчиками, красивая коричневая корова. У нее было светящееся тело, большие глаза, витые рога, гладкая шкура, широкая шея и большое вымя, короче говоря, приятная внешность.

Когда корова, словно дочь, подошла к мудрецу, полная привязанности, он представил ее и сказал: «Смотри, мать, император пришел со своей свитой. Такой удачи никогда больше не будет. Ты должна приготовить все необходимое». Медленно покачав головой, Сурабхи ушла.

Император был поражен, когда увидел изысканное гостеприимство, которое было оказано ему и его спутникам. Очень долго пришлось бы описывать приготовления к трапезе. Есть выражение, которое определяет такое экстравагантное гостеприимство двумя словами: «гостеприимство Бхарадваджи». То событие произошло в другое время, описанное великим поэтом Вальмики. Но гостеприимство Джамадагни превысило гостеприимство Бхарадваджи.

Опьяненная великим гостеприимством, тем восхитительным обслуживанием и утонченными удовольствиями, свита, забыв себя, начала превозносить махариши в присутствии самого императора. Кое-кто говорил: «Если такая роскошь может быть в ашраме, то к чему все усилия на службе у императора?» Другие восклицали: «Это в самом деле грандиозно!» Некоторые отмечали: «Никогда до сих пор мы не видели такого великолепия». Образованные гости восклицали: «Эти брамины высоко уважаемы всеми потому, что, располагая таким великолепием, они отказались от него, заняты аскезой в этих лесах, питаясь только корнями и луковицами».

Восхваления свиты были оскорбительны для императора, и его ум смутился и расстроился.

В конце концов он пришел к заключению: «Думая, что все это благодаря силе тапаса мудреца, они поражены и введены в заблуждение. В действительности это сила Сурабхи, коровы. Почему-то Джамадагни держится за нее. Если я тайно заберу у него корову, тогда его обман будет обнаружен. Конечно, Джамадагни сейчас горд этой своей победой».

Но когда он увидел мудреца, тот был в высшей степени спокойным и уважительным и разговаривал с Картавирьей с большой радостью.

Если зерна яда посеяны в уме, то заслуги других не видны. Каждое действие махариши казалось императору актом неуважения.

Обращаясь к махариши, Картавирья сказал: «Твоя корова — сокровище среди коров. Такой удивительной корове подобает принадлежать мне». Махариши посмотрел на императора с изумлением.

«Я не свободен дарить ее, даже если император сам желает этого». Махариши еще не закончил, когда Картавирья прервал его.

«Махариши, ты подумал, что я хочу твою собственность даром? Мы дадим тебе дважды столько, сколько ты запросишь, и в придачу — тысячу коров». Слова царя были полны высокомерия.

«О император, как я могу быть свободен продавать ее, когда я не свободен даже дарить ее? Неужели ты учишь браминов продавать их коров?» — ответил махариши такими резкими словами.

«Эта корова бесценна, кроме того, она мне как дочь, сестра и мать. Не только мне, она — мать нашего ашрама. Так как обязанность брамина говорить тебе то, что лучше для тебя, я должен тебя предостеречь. Не сердись. Ты идешь в неверном направлении. Отвратись от этого пути, пока не слишком поздно!»

Эти слова пронзили сердце Картавирьи.

Император не мог вынести критики, особенно перед своими солдатами. Как будто его собственные люди плевали на него. С другой стороны, совесть говорила ему, что совершаемое им — неверно. Хорошая репутация была утеряна, и он зашел уже слишком далеко. Он стал объектом осмеяния в присутствии собственных солдат. Император чувствовал, будто какой-то безумный или злой дух овладел им.

«Эй, брамин! — зло крикнул он. — Ты преступил границы уважения. Все драгоценные вещи империи принадлежат императору. Поэтому мы забираем корову с собой. Однако мы отдаем тебе дань уважения. Надменный и гордый силой аскезы, ты неуважительно разговаривал с нами. Следовательно, ты подлежишь наказанию за открытое неповиновение императору. Но не в наших обычаях наказывать жителей лесов. Будь рад, что ты до сих пор жив. Теперь же не препятствуй нам и не призывай несчастье на свою голову».

Солдаты заволновались, видя императора пронзительно кричащим, подобно дикому слону. Все жители ашрама были испуганы и ошарашены. Только махариши оставался спокойным и безмятежным.

Император приказал своим слугам взять корову и вести ее перед войском. Слуги немедленно попытались выполнить команду императора, но Сурабхи не уступала их силе. Она подошла к махариши и встала перед ним, печально глядя на него.

Когда махариши посмотрел на печально стоявшую перед ним корову, шея которой до этого момента не знала веревки, он с трудом удержал слезы. Нежно погладив ее, он сказал: «Мать, ты должна идти. О мать, я не могу смотреть на твое страдание. Где бы ты ни была, будь счастлива. Пусть благополучие будет с тобой».

Услышав эти слова, Сурабхи склонила свою голову. Теперь она не сопротивлялась и печально пошла в окружении свиты императора, со слезами на глазах.

Когда император увидел слезы коровы, его сердце замерло. Он почувствовал отвращение к себе, и у него мелькнула мысль о возвращении коровы. Он подумал: «Мы показали нашу силу. Разве этого недостаточно? Какой грех я совершил?» Его ум был смущен. Однако победило высокомерие.

Ведя корову с собой, император отправился со своим окружением. Как будто одержав победу благодаря собственной доблести, солдаты продолжали с энтузиазмом тянуть корову за собой.

В то время как происходил этот шумный инцидент, Парашурама, младший сын махариши Джамадагни, отсутствовал в ашраме, уехав, чтобы выполнить какую-то работу. Было очень поздно, когда он вернулся после сбора топлива, фруктов, травы куша и других вещей.

Когда он достиг ашрама, все показалось ему странным. Несчастье и печаль были на лицах всех жителей ашрама. Сурабхи не подошла к нему как обычно. Хотя отец был погружен в глубокое самадхи, его лицу не доставало обычного свечения. Тогда его старшие братья подошли и рассказали ему все, что случилось во время его отсутствия.

Глаза Парашурамы стали от ярости красными, как горящий уголь. Его топор до сих пор покоился на плече, он взял свой лук со стрелами и другое оружие, мысленно поклонился своему отцу и убежал по лесным дорогам, как ураган.

Когда император Картавирья вошел в столицу, окруженный победным ликованием, он был глубоко погружен в размышление.

«Какую большую ошибку я совершил. В этом нет сомнения. Что бы я решительно ни предпринял теперь, все будет тщетно, как сооружение моста после того, как река пересохла. Определенно, я открыл дорогу высокомерию и низко пал, совершив этот грех. Совершение греха и затем попытка избежать наказания — это другая большая ошибка. Даже малейшее малодушие не должно касаться меня».

Думая таким образом, он ждал возмездия, которое, он был уверен, придет. Он был готов ко всему.