А в огромном доме, как тут же выяснилось, практически всюду вовсю кипела работа. Это в подвальном тренировочном зале, с его толстыми стенами, было тихо и спокойно, как в склепе. А стоило подняться оттуда всего на один лестничный пролет, и я будто угодил внутрь натурального муравейника. Только в роли деловито снующих без продыху насекомых здесь выступала многочисленная армия кое-как прикрытых латанными-перелатанными рубищами работяг.
Деловито шушукающиеся меж собой, снующие здесь и там сгорбленные безликие фигуры разнорабочих, при моем приближении, безмолвно замирали и кланялись в пояс. А как только я удалялся, переходя в следующую комнату, работники отмирали и продолжали дальше: менять разбитые стекла в окнах, выносить битую мебель и прочий мусор, чистить от грязи и обгоревшей драпировки стены, менять разбитые или опаленные плашки в паркете…
Работы по восстановлению разоренного ночным набегом поместья уже, похоже, подходили к концу. И, вместо утренних руин, сейчас, под вечер, огромный особняк де’Бинэ почти вернул себе изначальное величие и строгую красоту. О чем не преминул поставить меня в известность розовощекий, чисто выбритый пухляш средних лет, как-то незаметно нарисовавшийся рядом во время моего сольного обхода владений.
— Ваше сиятельство, третий этаж уже полностью готов. И второй вот-вот обещали закончить… — по-бабьи тонким тенорком, забавно сочетающимся с хрякоподобной тушей, стал докладывать розовощекий типок.
Это наш управляющий, Жюль Драже, — представил мне в параллель писклявого Каспер.
— … С первым этажом, увы, управиться до ночи не успеваем. Слишком серьезные там оказались разрушения. Однако, если пожелаете, разумеется, можно заставить этих дармоедов… — толстяк небрежно махнул рукой с сторону какого-то перемазанного сажей бедолаги, как водится, соляным столбом заставшего в моем присутствии на месте, и из-за глубокого поклона едва не уткнувшегося породистым носом в тачку груженую каким-то обгоревшими тряпьем, — … продолжить работу и ночью, при свете масляных светильников. Но шум, производимый этими неуклюжими лодырями здесь, внизу, при этом, может помешать вашему драгоценному сну.
— Не надо ничего мне тут форсировать, — поморщился я, добравшись наконец в сопровождении управляющего до раскуроченного главного входа. — Дай ты уже честным пролетариям хоть ночью передохнуть, кровопийца.
— Простите, ваше сиятельство, недопонял, — скрючился в неуклюжем поклоне писклявый жиртрест. — Кому и что вы изволили приказааа?.. АААть⁈ — оступившись на верхней ступени высоченного мраморного крыльца, неуклюжий тип смешно замахал руками, но каким-то чудом смог-таки удержать на верхотуре равновесие.
Ты б попроще с Жюлем объяснялся. А то у толстяка от твоих мудреных оборотов, вон, аж глаз задергался, — хмыкнул под черепушкой Каспер.
— В общем, работы в доме на сегодня сворачивай. И людей по домам отправляй, — перевел я, спускаясь вниз по высоким мраморным ступеням. — Пусть ночью, как положено, отдохнут и выспятся. Ну а завтра, со свежими силами, все закончат.
— Всенепременно будет исполнено, ваше сиятельство, — скороговоркой заверил меня толстяк и, развернувшись на сто восемьдесят, поплюхал по ступеням обратно вверх.
Про ужин еще спросить его не забудь, — подсказал Каспер.
— Эй, как там тебя?.. — обернулся я, сойдя в последней ступени на утрамбованную земляную площадку.
Жюль, – напомнил Каспер.
— … Жюль! Че там насчет ужина?
Почти сбежавший в дом управляющий, развернувшись, доложил:
— Ужин, как обычно, будет подан в малой столовой к восьми часам, ваше сиятельство.
— Отлично. Тогда я тут пока по саду поброжу, аппетит нагуляю, — кивнул я.
— Как будет угодно, вашему сиятельству, — поклонился толстяк.
Вообще-то, это парк, а не сад, — поправила меня Каспер, когда я свернул на ближайшую земляную дорожку.
— Да пофиг, — отмахнулся я, с щенячьим восторгом пялясь на открывшуюся взору красоту.
Почти не пострадавший во время ночного нападения на поместье де’Бинэ парк, в итоге, произвел на меня даже большее впечатление, чем огромный особняк в его центре.
Ухоженный умелыми руками садовников, этот с большой буквы Парк являл собой настоящее произведение искусства, из сотен (если не тысяч) ярко-зеленых кустов непонятной «породы», мастерской стрижкой превращенных в живые скульптуры. Каждое из таких чудесных творений, до поры укрытое от рассеянного взгляда гуляющего по парку счастливчика бессчетным количеством ухоженных деревьев и клумб с цветами мириада оттенков радуги, выстреливало неожиданно сбоку от дорожки, поражая буйством фантазии средневекового ландшафтного дизайнера.
Кроме статуй-кустов, рассеченное стрелами земляных дорожек парковое великолепие дополнительно украшалось увитыми плющом и диким виноградом ажурными лавочками и тенистыми беседками, которых по огромному парку было разбросано просто несметное количество. Ну и вишенкой на торте в парковом ансамбле выступили, разумеется, сказочной красоты многокаскадные мраморные фонтаны, с золочеными статуями юных прелестниц в нижних чашах, под пенящимися струями воды бесстыдно сверкающих эротическими изгибами подтянутых тел. Всего таких фонтанов на перекрестках земляных дорожек я насчитал аж пять штук — один другого краше. Но, при этом, пройти до ужина я успел (двигаясь, к слову, достаточно быстрым шагом по ровным, как стол, дорожкам) от силы десятую часть парковых красот.
Впечатленный открывающимися буквально на каждом шагу красотами, удаляясь все дальше по земляным дорожкам, я и думать забыл об ужине. Однако привычный к красотам родного парка Каспер бдительности не растерял, и, сообразив как-то по положению заходящего солнца о приближении времени ужина, своевременно предложил мне глянуть на карманные часы. Нащупав на поясе массивную золотую луковицу, я удостоверился, что до времени «У» остаются считанные минуты, и, понукаемый требовательно заурчавшим животом, был вынужден, развернувшись, быстрым шагом мчаться обратно к дому…
По возвращении, у крыльца опустевшего за время достаточно продолжительной прогулки особняка меня ждал сюрприз, в виде лихо разворачивающейся на земляной площадке роскошной золоченной кареты, влекомой четверкой блестящих от пота гнедых рысаков.
Этого еще здесь нам до полного счастья только не хватало! — крайне раздраженно среагировал на явно знакомое транспортное средство Каспер.
— Может просветишь? — хмыкнул я на ходу под нос.
Дядька на ужин прикатил. Граф Шарль де’Казье, будь он не ладен! Ближайший родственник, считай, теперь наш по материнской линии, — проинформировал Каспер.
Пока он вещал, я почти добежал уже быстрым шагом до крыльца. И едва нос в нос не столкнулся с седовласым и седоусым дедком, в расшитом жемчугом серебристом камзоле, которому, аккурат при моем приближении, помог выбраться из остановившейся кареты спрыгнувший с запяток рослый лакей.
— Ох, мой бедный мальчик! — заголосил вдруг на всю округу незваный гость и тут же, не давая опомниться, заграбастал меня в ни разу не старческие объятья. — Знаю! Я все знаю!.. Какая трагическая, роковая случайность! Я ТАК сочувствую твоему горю, Сача! Нет, нашему общему, обоюдному горю! Ох-ох, мой несчастный, несчастный племянник!
Цену себе набивает, стервятник старый! — буквально по-змеиному зашипел в параллель с завываниями деда не жалующий родственника Каспер. — А на самом деле единственное, о чем фигляр этот горюет — это, что злодеи ночью не перебили всех де’Бинэ. Тогда б стервятнику, как ближайшему родственнику, все наши владения по закону достались… Да не молчи ты. Отвечай ему: дескать, рад приветствовать дорогого дядюшку. Что тронут его заботой и вниманием. И так же убит горем. И, разумеется, ценишь его сочувствие. Ну, и на ужин нахлебника этого не забудь в конце обязательно позвать.
Офигевая мысленно от лицемерия юного маркиза, я стал максимально корректно озвучивать отстранившемуся наконец родственнику наметанный Каспером текст приветствия.