Де’Бинэ Сача

Глава 42

Ночь в КПЗ прошла без эксцессов. Сразу после ужина я завалился на свою койку (вполне приличную, кстати, с не продавленным матрасом и свежим бельем) и, под мерный перестук костяшек по столу неутомимых то ли индийцев, то ли пакистанцев, сам не заметил, как заснул.

Я так наглухо отключился от реальности (видимо сказалась накопившаяся усталость двух предыдущих нервных и практически бессонных дней), что без сновидений продрых аж до самого завтрака. И дежурному конвоиру на следующий день пришлось даже меня долго тормошить, приводя в чувство, для обязательного построения всех обитателей КПЗ перед утренним приемом пищи.

Пока мы ели, без толкотни вшестером рассевшись за длинным столом (достаточно приличную, кстати, жрачку хавали, а ни разу не баланду), дежурный конвоир спокойно, без суеты, стал собирать с наших помятых постелей грязное белье, а потом сам же (не отрывая нас от еды) застелил их чистыми простынями и наволочками. Когда, насытившись, все арестанты разошлись по своим углам, бедолага-конвоир в одно рыло собрал за нами и всю грязную посуду со стола. Еще безропотно приняв в конце своего визита пакет с «запачкавшимися» шмотками у чудака Алена (по новой закутавшегося в свежую простынку), конвоир удалился с тележкой восвояси… Вот это сервис — я понимаю. Не в каждой гостинице такой вышколенный персонал сыщется. Реально, мы здесь будто не в КПЗ пребывали, а в эдаком хостеле, с гостевым номером на десять персон, и с оригинальной фишкой, в виде брутальных решеток на узких окнах под потолком.

После завтрака тройка молчаливых (и потому по-прежнему безымянных) усачей снова залупасила костяшками домино по столешнице, а притулившиеся на другой стороне стола Лео с Аленом затеяли партию в шахматы. Я тоже, от нечего делать, собрался было подсесть к приятелям и последить за их игрой. Но не довелось.

Едва захлопнувшаяся за дежурным конвоиром дверь камеры через считанные минуты снова залязгала отпираемыми замками. И меня позвали на выход.

Сегодня повели меня отчего-то другими коридорам, нежели вчера вечером в допросную к следователю. И я не на шутку очканул, опасаясь подлянки от месье Жиле, в виде перевода в карцер (или, того хуже, в пресс-хату) за несговорчивость. Нагнетая панику, молчаливый конвоир по дороге так и не удостоил меня ответом ни на один из многочисленных тревожных вопросов. Но, к счастью, идти нам пришлось не долго, а когда в конце меня затолкнули в глухую кабинку со стеклянной стеной в торце и висящей сбоку на рычаге старомодной телефонной трубкой, все опасения развеялись сами собой.

Я опустился на мягкий, удобный стул и стал ждать. Примерно через минуту с другой стороны прозрачного бронестекла в кабинку переговорной запорхнула Кати. Девушка что-то беззвучно начала чирикать прямо с порога и приветливо махать мне рукой. Но, сообразив вскоре, что так я ее совершенно не слышу, плюхнулась на такой же, как у меня, стул напротив стеклянной перегородки и первой цапнула со стены телефонную трубку.

Когда, в свою очередь, я поднес аналогичное средство связи к уху, из верхнего динамика уже вовсю лился поток волнующего до дрожи девичьего щебетанья.

— Сача, милый, ну как ты там? Тебя не обижают? Кормят нормально? Соседи не докучают? Милый, как тебе спалось этой ночью? На новом месте, должно быть, тяжко вот так, с бухты-барахты, сразу приспособиться? Ох как же это тебе угораздило, так…

Любимая! Ну наконец-то! Как же я по тебе истосковался!.. — заскулил в параллель с подружкой под черепушкой и Каспер.

— Да все норм, дорогая, — ответил я куда как сдержанней, перебивая бесконечный поток женских вопросов. — Жить можно. Тоскливо тут только. Нет разнообразия. Особенно по тебе я сильно скучаю.

— Я тоже, милый! Честно! Ужасно скучаю! — закивала Кати. — Ты уж прости меня, Сача! Не держи зла, милый, на дуру неуемную!

— Да прекрати! Что за ерунда? — откликнулся я, опередив зависшего от неожиданного заявления подруги Каспера.

— Это ж с тобой все из-за меня случилось! — продолжила распекать себя девушка. — Если б я не давила на тебя…

— Да прекрати, ты тут, вообще, не причем, — фыркнул я в ответ.

— Ты такой великодушный, прям ах, — расчувствовавшаяся Кати сложила ладошки вокруг трубки сердечком.

Да я такой! — оживился снова сосед, воспрявший духом из-за незамысловатой похвалы.

— Ты как сама-то? Как малыш Жюль? — решил я сменить тему.

— Хорошо, что ты сам об этом заговорил. А то я, прям, извелась вся, не зная, как начать, — улыбка собеседницы из открытой и приветливой сделалась вдруг какой-то заискивающе-виноватой.

— Что еще стряслось? — насторожился и я.

— Крепись, Сача, твой дядя Франц сегодня ночью умер, — огорошила Кати известием.

ЧЕЕЕГООО⁈ — раненым бизоном взревел под черепушкой Каспер.

— Да что ты говоришь⁈ — в параллель с соседом выдохнул и я, изображая искреннее (надеюсь) огорчение… На самом деле чего-то подобного в ближайшем будущем я ожидал. Потому эта новость не стала для меня такой уж шокирующей.

— Его обнаружила сегодня в шесть утра домработница, когда пришла убираться в квартире, — продолжила меж тем делиться инфой Кати. — Франц лежал в ванной, в багровой от крови воде. Когда прибывшие на вызов полицейские слили воду, они обнаружили на теле бедняги Францы более десятка колото-резанных ран. В ванной и рядом с ней орудия убийства не оказалось, к тому же большинство ран было нанесено ему под такими углом, что самому себя ударить подобным образом даже теоретически крайне затруднительно. Потому версия о самоубийстве изначально отпала сама собой. Полицейские быстро сошлись во мнении, что Франца жестоко убили какие-то непонятные злодеи. Которые мало того, что не оставили за собой ни малейшего следа в квартире убитого, еще каким-то чудесным образом исхитрились незамеченными проскочить мимо огромного количества подъездных и уличных камер… В общем, полицией начато расследование убийства Франца Бинэ. И нас с сыном начиная примерно с половины восьмого уже вовсю терроризировали репортеры и сетевые блогеры, из беседы с одним из которых я, собственно, и узнала все те жуткие подробности ночного убийства бедняги Франца.

— А вы с Жюлем тут с какого бока, вообще? — удивился я.

— Ну как… — на секунду опешила даже Кати. — Во-первых, я — мать единственного ребенка Франца. А, во-вторых, так уж чудовищно совпало, что аккурат вчера Франц с какого-то перепуга вдруг решил переписать свое завещание, вычеркнув оттуда тебя и остальных своих родственников, и оформив все свое движимое и недвижимое имущество в наследство единолично малышу Жюлю, или мне, как законному опекуну сына до его совершеннолетия. После оформления подобного документа, сам понимаешь, в глазах полиции у меня появился серьезный мотив желать скорейшей смерти Франца Бинэ. И, как назло, беднягу убивают буквально через несколько часов после оформления нового завещания. В общем, мне уже следователь позвонил и попросил прибыть сюда, в участок, для дачи показаний — у него, кстати, тут кабинет неподалеку. И еще он предложил помочь с организацией этой нашей встречи. Ну я, разумеется, согласилась.

— У следователя, случайно, не Жиле фамилия? — насторожился я.

— Да, это он. А вы что знакомы?

— Типа того, — хмыкнул я в трубку. — Мир тесен. Этот обжора ведет и мое дело.

— Обжора?.. — удивилась Кати.

— Поймешь, когда его увидишь, — подмигнул я заговорщицки девушке.

— Ну, Сача!..

— Уж поверь: это тот еще флик, — продолжил я напускать тумана.

— Еще и флик? Он же следователь. И по телефону показался вполне адекватным и даже остроумным.

— Сама увидишь…

О чем вы, блин, вообще! Ведь дядю Франца убили! — напомнил о себе Каспер, возвращая беззаботную болтовню в конструктивное русло.

— Выходит, ты теперь миллионерша? — сменил я тему.

— Ну, наверное, да, — с грустной улыбкой пожала плечами Кати.

— Да не переживай ты из-за беседы с этим месье Жиле, — попытался приободрить я сникшую подругу. — Ответишь на его дурацкие вопросы, и он от тебя отстанет.

— Да я не об этом, — хмыкнула Кати, роняя из глаза первую предательскую слезу. — Понимаешь, милый, тут такое дело… В общем, Франц переписал все в завещании на Жюля с одни безапелляционным условием. По которому, чтобы получить доступ к завещанным деньгам, я должна после смерти Франца в ближайшие несколько часов разорвать все текущие отношения с его племянником. То есть с тобой, милый.

— Вот говнюк мстительный! — фыркнул я, не сдержавшись.

— Если я этого не сделаю, все его деньги отойдут нотариальной конторе, и мой малыш Жюль останется нищим, — продолжила Кати, и слезы сплошным потоком капали уже из обеих ее глаз. — Уверена, стервятники из нотариальной конторы, с их немалыми возможностями, уже вовсю следят за мной. Меня загнали в угол, Сача. И если я…

— Все понятно. Не продолжай, — прорычал я, до боли в пальцах сжимая трубку.

— Извини!.. — простонала сквозь рыдания Кати.

Ничего мне не понятно! — возмущенно завопил под черепушкой Каспер. — Кати, а как же наши чувства? Ты что продашь их за эти грязные кровавые деньги? Я в это не верю! Я люблю тебя! Кати! КАТИ!..

Увы, причитания бедняги, слышимые лишь мной, остались без ответа.

— Последний вопрос! — брызгая слюной, заорал я в трубку, когда рыдающая девушка стала уже относить телефонную трубку от уха. — Раз ты изначально пришла сюда с целью разорвать наши отношения, так для чего были все эти наигранные ахи-вздохи, о моем здесь пребывании⁈

Не ответив, Кати отшвырнула трубку, как ядовитую змею. И, вскочив со стула, пулей вылетела из переговорной кабинки.