Дедовщина

Зверь Лютый

Книга 37 Дедовщина

Часть 145 "Здесь будет город сокрушён. Назло...".

Глава 741

-- Командовать приступом будешь ты.

-- Кто?! Я?! Не-не-не! Ваня... господине... я не, я...

-- Что "я"? Ты уж как-то определись, принцесса. Или ты проститутка, или ты полководка.

***

Или правильнее - полководша? Полководища? Полководица? Полководиня? Генералька? Маршалня? Стратегищица? Как, всё-таки, не просто правильно назвать женщину по-русски...

То ли дело у них! "Фемина, ля". Это так... ёмко. И универсально.

"А по-французски женщины - бабьё!...".

"Эх, запад!

Не пот - а запах,

Не женщины, а сказки братьев Гримм!".

Настолько же страшные, как те сказки? Ужас-с!

Тогда и запах... Ужас - два раза.

***

Дилемма - ложная. Можно ж быть и тем и другим одновременно. Или попеременно. Или не тем и не другим.

Логическая несуразность притормозила психическую нестабильность. В смысле: начинающаяся паническая истерика отложилась. На чуть-чуть.

-- Господине... я не могу! Я не умею! Я не воин!

-- Не воин. А кто? Курвень курвущая? Это твоё место по жизни? Твой любимый выбор?

Дёрнулась. Будто от пощёчины. Не нравится? - Изволь измениться.

-- Не вопи. Твой дело - делать то, что я велю. На коне сидеть умеешь? Косынку с тыковки снять можешь? Махнуть ею по команде? Всё.

-- А... а ты?

-- А я залезу на дерево и буду кукарекать кенарем. Или дятлом.

Говоря о себе, Ваня, правильнее уточнить разновидность дятлов: "долбо-". Никогда не слышал, чтобы дятлы кукарекали. Как, впрочем, и канарейки.

Бывшая Самая Великая Княжна Всея Руси, жена князя Вислецкого Казимира Болеславича, отданная им мне "на забаву" в качестве "медовой ловушки", моя рабыня в роли не то походно-полевой жены, не то воспитанницы, Елена Ростиславовна, смотрела на меня с нескрываемым страхом.

Бабе? Штурмовать крепость?! - Бред!!!

Мужик свихнулся. Да ладно бы просто какой-то мужик! А то свой. Хуже: хозяин. Владелец. Души и тела.

Обе сущности измучены и страдающи. Тело - от нескольких дней верхового марша. Душа - от потрясений, страхов, надежд... и марша тоже.

Проведя в Берестье дипломатические переговоры "на уровне близком к высшему", сопровождаемые активной подстольной (не путать с подковёрной) деятельностью обеих договаривающихся сторон (об этом - уже подробно...), я сразу же приступил к реализации достигнутых договорённостей.

Я же честный человек! Мне лжу сама Богородица запретила! Обещал войска и корабли - будут. Только подумаю малость.

Перечень потребного несколько отличался от очевидного, а раскрывать свои планы я не хотел. Не то, чтобы не доверял. Просто, чего не знаешь - о том и не проболтаешься.

Апрель-май-июнь. За это время надо прибрать Полоцк, отданный мне Государем, упорядочить Минск, чтобы не выпендривались. И вернуться в Берестье на "всё готовенькое" к походу. За "всё готовенькое" отвечает князь Федя.

Снова, как в Велиже, Луцке, Галиче, приходилось продумывать всё самому. Самоё тяжёлое - предусматривать варианты. "А что будет, если...". Не линейное, а "деревянное" развитие предполагаемых событий.

Пачка надиктовываемых писем. Длительная беседа с Миссионером. Он отправляется в Минск впереди меня. Попытка дать тамошним князьям Глебовичам последний шанс стать русскими князьями "в законе". А мне получить ресурсы княжества. Иначе... "язва на спине". Ударит в самый неподходящий момент.

Тут есть... диверсионный оттенок. Типа, если князей там нет и дружина мала, то Миссионер с малой командой... чисто поговорить заехал... чисто по нужде вышел на стену... или, там, воздухом подышать... чисто случайно обронил верёвку из кармана... хотя карманов в здешних одеждах... а оттуда... ка-ак полезли! вдруг! морды! В смысле: гридни "Зверя Лютого".

Ах-ах! Случайность, знаете ли, такая случилась.

"Свой среди чужих и на свободе" - может быть очень полезен.

Гонца в Гродно. Для вежества и чтобы тамошний князь... не совершил ошибок. В Друцк и в Полоцк. Позвать и посмотреть. Что получится.

Ниже по Бугу есть два русских города: Мельник и Дрогичин. Идя к Казику на свиданку - мимо не пройти, пусть готовятся. Заодно, своими шевелениями подтвердить ляхам серьёзность моих намерений.

По всему Бугу ладить плавсредства. С учётом разницы их виртуала и моего предполагаемого реала. И минимальной, хотя бы, секретности различий. Указать кому каких сколько.

У ляхов лодок мало: дорожная сеть гуще, расстояния меньше, население живёт плотнее. То, что есть или строится на Висле и притоках, будет угнано под войска старших князей. Для Казика останется минимум - паром через реку. Поэтому такое место встречи и выбрано: устье Нарева. Которое они считают в Висле. В отличие от меня, который видит его в Буге. Ему от Вислицы идти конями, переправа, тут и Ванька с лодейками прибежит.

У меня будет речной флот - у него нет. Это можно как-то... к пользе уелбантурить?

Призыв "охотников" по Галицкому, Волынскому и Полоцкому княжеству. С очень аккуратной формулировкой. Без "крестового похода", с оповещением заранее об отказе от хабара, скота и полона. И жалования. Чисто за честь и славу. Но, конечно, вероятны подарки от Воеводы Всеволжского за успешную службу.

Тут вообще непонятно: сколько и каких придёт. "Охотники", как правило, бояре и подбоярышники. Государева власть их... прижимает. Но "прижимает" не сильно, волю даёт. А у меня лично слава "полнокретина знатного" - городов победителя. Есть желающие к славе присоединиться. И даю я из добычи не скупясь. Ежели есть за что.

Создание запасов продовольствия. Для тех кто сюда придёт и на сам поход.

"Накрутить Феде хвост", чтобы он накрутил своим, чтобы пограничье вычистили от "лишних людей". Слать разведку до Сероцка. И дальше. Вниз - по Бугу и Висле, вверх - до Мазурских озёр.

Сборы в дорогу. В Полоцк. Там... не славно. Всё-таки, Боголюбский знал, что говорил, посылая меня. А уж после моих... похождений, после передачи мне Двины с городками, о чём там уже известно, и вовсе...

Сперва Минск. 350 вёрст. Дороги, в немалой части, нормальные, не дебри глухие. Хотя есть "дырки" между заселёнными пятнами-волостями и там... не просто.

Продумать маршрут, места стоянок. Отправить вперёд квартирьеров с табуном коней. Местный окольничий - до границы княжества. Дальше... Хотя бы проводников.

Уже была ночь, когда я вспомнил о постоянно висевшем на краю сознания недоделанном деле. Очень важном, но постоянно оттесняемом потоком более актуальных мелочей.

О "принцессе".

Сжавшаяся в углу ямы, обхватившая коленки, дрожащая от холода женщина. Голая, обритая.

Негромкий голос Сухана:

-- Волосню сбрил, ногти обрезал, промыл, промазал. Дёргалась. Вон, порез над ухом.

Человек непривычный после санобработки второго уровня, даже частичной, выглядит... потрясённо. Ну, это-то фигня, не третий уровень. Кровь из вены не брали, пункцию спинно-мозговой не делали, кишку глотать не заставляли.

Я - гумнонист? Нет, я - "сапожник без сапог". Многое есть. Тот же мазок взять... Но - там. Во Всеволжске. А тут...

Факеншит! Ну почему эта страна такая большая?! Раньше было - "ничего нет". Теперь хуже: "есть". Но не здесь. Ещё обиднее.

Спокойно, Ваня. "Из дерьма - конфетку". Сырья... Сам сказал - страна большая. Действуй.

Скинули лесенку, слез.

-- Твой... уехал. Даже не спросил про тебя. Ты не нужна. Никому.

Остановившийся взгляд сухих опухших глаз. Выплаканных до донышка.

Чуть дёрнулись губы. С явно видимым трудом разомкнула плотно сжимающие коленки руки. Неловко, чуть охая от прикосновения к земляному полу, перевернулась. В коленно-локтевую. Постояла так, собираясь с силами, послюнявила пальцы, потёрла между ног. Тяжко вздохнула и расставила колени пошире. Изготовилась. К встрече своего господина и повелителя.

Единственно возможный способ вызвать мой интерес? Вот так она меня понимает?

"Самый лучший секс с тем, с кем хорошо и без секса".

А здесь "без"... даже в мыслях не допускается?

Сучка. Шлюха. Женщина с пониженной социальной ответственностью.

Не будь идиотом, Ваня. У неё нет социальной ответственности. У неё вообще нет никакой ответственности. Она - инструмент, "орудие говорящее", "машинка детородная". И неважно, что формально - высшая аристократка, княгиня, член королевского дома. Разве дело в титулах и этикетках, в золотых кольцах и драгоценных камнях? Лошадь остаётся скотиной, каким бы вальтрапом её не накрывали, сколько бы решт на узду не навешивали.

Овцематка. Жевать и ягниться. Чтобы "породу не портила" - глухой загон. Она к этому привыкла, такую жизнь приняла. Ничего другого не представляет и не желает. Знает, что если удачно подставиться, если хозяин "надует брюхо", то... "всё будет хорошо, у нас всё получится". Её не будут сильно пинать - кто же бьёт матку перед ягнением?

Меня трясло от бешенства. От несовпадения реала, в котором я вижу одомашненную самку бесшерстой обезьяны, и тем виртуалом, образом, придуманным, сформировавшимся в моём мозгу воспоминаниями наших встреч. О моей страстной, какой-то... прямо говоря, подростковой любви к этой женщине семь лет назад.

Она же была для меня чудом мира! Светом в оконце, целью и смыслом, волнением и наслаждением! А стала... дрожащим мясом с дыркой.

"Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность - болью прощания,

а ненависть - силой того отвращения,

с которым ты помнишь свои обещания".

Любовь? - Она поступала "правильно", "все так живут", "жена добрая". Следует "Домострою", исполняет заповедь божескую: "жена да убоится мужа своего". В этом нет её вины. Мне не за что её прощать.

Ненависть? - Я ей ничего не обещал. Не сложилось такой ситуации - "обещание". Ненавидеть её... не за что.

Но... А зачем она мне? Есть же много красивее, моложе, умнее, веселее, интереснее... Лучше.

Эта... Зачем?

-- Тебя следует вернуть мужу.

Она вздрогнула. Не сдвинулась, только ещё сильнее пригнула голову к полу. И пригибала сильнее с каждой моей фразой. Будто гвозди вколачивал.

-- Ты - не интересна. Нет причины тратить на тебя время. Ты уже не станешь. Чем-то. Поздно. Той, какой ты была, которая так волновала и нравилась мне когда-то - уже нет. И никогда не будет. Ты - мусор. Ваша Вислица - подходящее место для таких... отбросов. Твой Казимир - гармонично золочёный крысюк на тамошней куче дерьма.

Её трясло всё сильнее. Меня, кстати, тоже. Хоть бы голос удержать. Без рычания и воя. Вовсе не академически-нейтрально-доброжелательное повествование.

-- У меня нет причин заниматься тобой, принимать участие в твоей судьбе. Ни одной. Кроме памяти о наших встречах. Ради той, уже исчезнувшей девочки, от которой у тебя только имя, я вожусь с тобой, просто - смотрю на тебя. Зря смотрю. Впустую. Не ной. Я запрещаю тебе плакать.

Она проглотила начавшийся всхлип. Сумела. Чуть слышно, с задержкой выдохнула. Дрожь видимыми волнами проскакивала по её телу, но дыхание сумела удержать.

-- Хорошо. Я возьму тебя. Рабыней. Ты будешь делать, что я велю. У тебя не будет иной цели, нежели стремление услужить господину. Мне. Ни муж, ни дети, ни даже твоя собственная душа - не важны. Только господская воля. Над душой и телом, умом и сердцем, горем и радостью. В этом мире и в мире горнем. Ни бог, ни дьявол не оспорят моей власти. Даже смерть не освободит тебя. В мою власть - навечно. Согласна? Подумай. И пусть будет твоё да - "да", а нет - "нет". Если "нет", то я отпущу тебя на волю. Сразу.

"На волю"? Это куда?

"Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества".

Какую "волю" она может найти в здешнем "обществе"? Кто навяжет ей свою волю, едва она выйдет со двора? - Любой, у которого больше кулак.

Она молчала. Только дрожало тело, подрагивали смотрящие на меня молочно-белые ягодицы, тряслись отвисшие груди, колыхались жировые складки на боках.

-- Д-да. Господин.

Понимает цену свободы? Или просто... никогда не задумывалась, не представляет что делать с этой... абстракцией?

-- Тогда пошли.

Она неуклюже попыталась подняться. Я протянул руку и, когда она ухватилась, подтянул лицом к лицу. Совершенно измученный больной взгляд. Но не тупой, остановившийся. Или хитрый, просчитывающий. Твёрдый. Замученный, но - разумный.

В ней был когда-то крепкий стержень. Она ничего не боялась, кроме пожара и мышей. Может, что-то осталось?

После семи лет непрерывного прессинга? В роли дичи на "дикой охоте" придворных? "Ату её!". - Вряд ли. Даже и взрослые мужчины просто в одиночке за семь лет сходили с ума. А то и быстрее.

***

"Процесс 193". 265 человек, 3,5 года в тюремных казематах, к началу процесса 43 - скончались, 12 - покончили с собой, 38 - сошли с ума.

Молодые люди её, примерно, лет. С идеей, среди товарищей. На родине, в своём языке, вере и обычаях. Под защитой хоть тюремного, но закона. Под властью равнодушных, но лично не озлобленных надзирателей.

Она - одна. На чужбине. Среди злобы.

***

Как "стая обезьян" может загнобить парию... Психика человеческая ломается за часы. Тут - годы. Но хоть корешки какие-то остались? Прежнюю душу не вернуть, но, может, как с Суханом - вырастить новую? Достойную. Из тех корешков.

Саввушка в Киеве в застенке у Укоротичей, даже и чувствуя, не смог выкорчевать мои "корешки". Может, и Пясты с блюдолизами...? Правда, семь лет...

-- Я... я страшная? Противная? Бритая?

Женщина. Внешность - первое.

"Клин - клином".

-- Да.

Стащил бандану с головы. Наклонился к ней темечком.

-- Как я.

Глаза распахнулись. Кажется, она поняла, что обривание не есть унижение, втаптывание, но возвышение, приобщение. К чему-то... "зверо-лютскому".

И мы отправились в баню.

Постоянно топившаяся во время моего пребывания, она ещё не остыла. Здесь, в пляшущем свете прилепленного к оконному наличнику свечного огарка, бывшая Самая Великая Княжна Всея Святыя Руси, правнучка Мономаха, княгиня Висленская, Елена Ростиславовна приняла своей рукой и волей ошейник рабыни и "заклятие Пригоды".

Я уже не раз описывал этот ритуал, случившийся однажды с девкой-крестьянкой на покосе в глухом углу у Угры и стоивший ей жизни. Многократно и разнообразно повторённый, применяемый даже и к высшим аристократам, он давал эффект. Результат, основанный не на законах природы, но лишь на силе веры и суеверий, распространённых в этом мире, в "Святой Руси".

Внушённый ужас. Надежда на высшую силу. Подчинение воли. Выученная беспомощность перед хозяином.

У неё закрывались глаза. Силы кончились, слишком много потрясений. В конце она забилась в угол и принялась блевать - нервы. Неконтролируемый приступ паники.

Не новость. И по первой, и по второй жизням. Головокружение, ускорение пульса, потоотделение, удушье, боли в грудной клетке... Здесь - рвота. Приступы паники у трети взрослого населения - хотя бы раз в год. У женщин - в 2-3 раза чаще, чем у мужчин.

Она скулила, пыталась извиниться и не могла - выворачивало.

Принёс тёплой воды, умыл перепачканную испуганную мордашку:

-- Прежнее выходит из тебя. Вся отрава души и тела, которую тебе довелось принять за семь лет, будет извергнута. Это некрасиво, мучительно, но необходимо. Одевайся.

-- Н-но...

-- Мужская одежда. Для верховой езды. А этим подвяжи груди. Я не хочу чтобы они растягивались, болтаясь на рысях. С рассветом выступаем. Я знаю, что ты не ездила верхом. Что ты не умеешь. Это - неважно. Есть моя воля. Ты должна её исполнить.

На рассвете мы двинулись.

Возможно, кто-то ожидает от меня смачного описания каких-то садо-мазо игр, каких-то хитроумных секс-игрушек или порно-сценариев для организации изощрённого психологического воздействия. Опыт-то есть. Она не первая, чью психику необходимо изменить быстро и кардинально.

Фигня. Самый пытошный инструмент - седло.

Не надо иллюзий: это мука мученическая. Для человека, который ребёнком, лет пятнадцать назад, два раза проехал по кругу. На смирной лошадке, ведомой под уздцы преданным слугой.

Аристократки всегда лезут на коня. Мечтают оказаться сверху. Есть довольно яркие описания стремления дам почувствовать между ляжек горячего жеребца. Позже, в Ренесансе или в Просвещении это станет модным, будут довольно лихие наездницы. Про Екатерину Павловну и восторг наблюдателей от её езды - я уже...

Пока такое - маргинальность, крайняя отвязанность, непристойность.

Княжна может убедить слуг дать попробовать, позабавляться. Может отличить седло от стремени. И это всё. Она не крестьянка или служанка, которые целыми днями занимаются физическим трудом. У аристократки - отстоять молебен, бить поклоны, сидеть за пяльцами... Мускулатуре взяться неоткуда. Да и вообще: красивой считается толстая женщина. Кормить, поить и ложить. Я про это - уже...

И тут - седло. Миллионы людей, целые народы "живут в седле". Скачут десятки вёрст в день, каждый день.

Это - вообще. Где-то кто-то. А вот когда твоя личная задница... или спина... или ноги... Не "или" - "и". Болит - всё. От пяток до темечка.

Она пыталась влезть в седло. И свалилась, застряв ногой в стремени. Хорошо - спокойная кобылка, которую держали, не дёрнулась. Ладно, виновато седло - ей дали "рыцарский стул" с высокими луками. Она никогда после детства не задирала так высоко ногу. Никогда!

Вру. Было. Раз. Со мной на пожаре. Но и тогда я управлял её конечностью. Сама - никогда.

Посадили. Чуть тронулись - потеряла стремена. Это не смертельно. Но она перепугалась, запаниковала.

Отпустили стремена на полную ногу. И, факеншит!, привязали. К сапогам и к подпруге.

Так нельзя! Элементарно: конь упадёт - всадник, минимум, руки-ноги поломает.

Впрочем, всадники постоянно падают и что-нибудь себе ломают и при не привязанных стременах.

Велел самой проехать круг по двору.

Бли-и-и-н!

Ладно - потеряла повод, но она же другим дёрнула! Вопит, колотит пятками. Лошадь - галопом. Едва поймали.

-- Э-э-э... Иване... Ты б эта... оставил бы её тута. У нас в деревне баба была. Поехала раз верхи... Дык, померла. Конь-то фыркнул, а она орать, а конь-то с ора - понёс, шибче да шибче. Поймали. А она, слышь-ка, синяя вся. И не дышит. А с ентой... не, не доедет. Не довезёте. Оставь бабу тута, не мучай коня.

Князь Федор пришёл проводить.

Конечно, "не мучай коня". Конь - это ого-го! Олег Вещий своего коня украшал так - никаким синхронным вельможкам не снилось. А баба... они живучие. Да и вообще, толку-то от них? В борозде не тянет, в бой не везёт.

"Бабе цена грош, да дух от нее хорош" - русская народная мудрость.

В других временах и культурах есть похожее: "Запах женщины".

Так поменяй "флакон"! В смысле: с подобным "одеколоном".

Федя из немногих, кто знает, что это чудо, потерявшее уже шапку и подсвечивающее предрассветный двор свежей белизной свежеобритой тыковки - княгиня из дома Пястов. Он, кажется, полагает, что я, в припадке похотливости, все мозги растерял.

Типа: Хочу! Вот эту дырку! На каждый день!

Миссионер помалкивает. Похоже, повторяет папу Урбана: "И пусть женщины не пускаются в путь... Они являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют бремя, нежели приносят пользу".

"Ложка дорога к обеду".

Если я оставлю её здесь, то эффект потрясения рассосётся. Ломать снова? - Мне жалко. А Полоцк? Да и фиг с ним, с тем Полоцком. Туда-то я по любому доеду. А вот эту женщину... только здесь и сейчас.

***

" - Ты заболел? Пойдём к врачу.

- Потом.

- Врач "потом" называется патологоанатом".

Не хочу.

***

Забрал вожжи из рук, показал где кулаки держать, как на рыси облегчаться, за пояс привязал к лукам, чтобы не вывалилась. Она чуть не рыдает:

-- Господине! Прости меня! Я такая неумелая! Такая бестолковая. Хуже всех.

-- Дурочка. Где ты видела, чтобы княгини верхом скакали? Ты не хуже всех, ты единственная. А, значит, тебе самой решать: хуже ты всех или лучше.

Самооценку придётся выправлять. Резко и нетривиально.

Солнышка краюшек выглянул. Миссионер с малой дружиной уже вперёд ускакал. Пора и нам.

С Федей обнялись, на церковь перекрестились, ворота нараспашку, тронулись.

Вдоль стен крепостных жители стоят, ручками машут. Э-эх, люди добрые, не знаете вы как "Зверь Лютый" ваше житьё-бытьё взбаламутит. Будут вам скоро... кому слёзы горькие, кому мошна тугая, а кому горизонты новые. Кто что выберет.

Через два часа сняли "принцессу" с седла. Сама не могла. Не только из-за привязей.

-- Живая?

-- Д-да. Господин. Ты же сказал: и смерть моя - в воле твоей. Как же я могу ослушаться?

Ты смотри. Ещё шутить пытается.

-- Молодец. Наперёд запомни: будешь меня о смерти просить - к мужу отправлю.

-- Он... он меня убьёт.

-- Хорошо, что ты понимаешь. Давай в кустики и дальше пойдём. С одеждой справишься или гридня прислать?

-- С-сама.

На следующей перемене лошадей она уже не шутила и от помощи не отказывалась. Точнее: пришлось на руках отнести.

Нет опыта, нет навыка... главное - нет мышц. И вот зародыши, "корешки" разных "сгибающих" и "разгибающих" пытаются. А нечем. Они растут, крепнут. И болят. Все. Нормально - нагрузка постепенно увеличивается. Где вы у меня видели нормальность?

Ольга Вячеславовна Зотова, "гадюка" А.Толстого, была, наверное, слабее Елены Ростиславовны. Недоубитая, недорасстрелянная, недели постельного режима в голодных лазаретах девятнадцатого года. За месяц стала кавалеристом. Хотя настоящего удара у нее не было: в ударе вся сила в плече.

У "гадюки" было в обучении много того, что "принцессе" не надо: строевая, рубка, стрельба, политзанятия, уход за конём. Здесь - только верховая езда. Много. И - "необходимость - лучший учитель". При любом намёке на слабость, на неисполнение команды я спрашивал:

-- Отправить к мужу?

И она была готова хоть в костёр лезть.

"Принцесса" попала в самый скверный вариант конного марша.

Когда идёт войско - есть обоз, который всё тормозит. Большой отряд, даже сплошь конный, подстраивается под медленных. Разные орг.потери. Построиться, выждать начало движения, время постановки на бивуак...

***

"Один день Ивана Денисовича":

" - А миг - наш! Пока начальство разберется - приткнись, где потеплей, сядь, сиди, еще наломаешь спину".

" - Какой секс вы предпочитаете?

- Групповой.

- О! А почему?

- Сачкануть можно".

В большом отряде всегда можно... сачкануть. Или отдохнуть, пока это делают другие.

***

Даже у государева гонца лучше. Он идёт сам или сам-друг. Может выбирать темп под себя. Сегодня что-то не в духе - пойдём медленнее, завтра нагоним.

Здесь самый тяжёлый вариант: марш воинской сотней.

Войско Даниила Галицкого в этих местах в походе на ятвягов делало 60-80 вёрст в день. У меня нет сотен гридней, среди которых обязательны "тормоза". И не чистая кавалерия - идём одвуконь. Шесть через шесть. Рысью. То тихой (трот), то резвой (мах).

В Европе лошадей, бегающих рысью, называют "костотрясами", на них ездят слуги и низшие сословия. Рысь стала распространенным аллюром после того, как появились дороги, экипажи и конный транспорт.

Это - там. У нас и в Степи рысь - основной аллюр. Шагом - медленно, галопом - лошадь скоро выдыхается.

Уже на средней рыси появляется подвисание, слышны два удара копыт на каждом шаге. И два встряхивания всего, что на лошади. Полтыщи вёрст махать сиськами и побалтывать маткой...

Породистые рысаки разгоняются до 10 м/с. Так, что и нормальных лошадей на галопе обгоняют. У нас таких нет. И не надо. Важна скорость в день. 100-120 вёрст. Хорошо бы.

Все бойцы - битые-ученые. Может, кто и покряхтит после перегона. Но навык есть у каждого. А вот "принцесса"... хватанула по полной. Ни слезть с седла, ни залезть - не могла. За конём, за ней самой - ребята ухаживали. Но и сама с собой управиться... стиснув зубы.

В первую же ночь заглянул в избушку, где встали. Слышу - стонет. Позвал - не отзывается. Щёлкнул "зиппой". Ух как они все...

-- А? Что?! Кто?!

-- "Мы ребята удалые. Лезем в щели половые". Тараканы. Просыпайся, хозяин заявивши. Снимай штаны.

-- Ты... опять?! Господи! Я сейчас... оказать... надлежащее внимание...

-- Делай, что велю. Или тебя к мужу? Давай-давай быстренько. И ножки раскинь.

Ванька-лысый - сперматозавр взбесившийся? Кто бы сомневался.

Попыталась повыть. Потом стянула кое-как амуницию. Ну я и приступил.

"Она закинула мне ноги на плечи".

Х-ха. Не смогла. Сам закинул. По одной.

***

" - Софочка, где вы умудрились порвать колготки?

- За самолёт зацепилась.

- В Одессе так низко летают самолёты?!

- Тю! Самолёт был на погонах!".

Самолётов нет, Одессы нет, колготок нет. Факеншит! Даже погонов нет!

***

Массаж ног. Начал с пальцев, со стопы. Стонет, но вроде, ничего. Всадник - не пехотинец, ему потёртостей на стопе бояться нечего.

Фигня, ноги стирают не шагами, а сапогами. Здесь обувка подошла. И портянки мотать умеет.

Корчажка с мазью. Марана иной раз такое изобретёт... тело как новенькое становится.

-- Господине, у меня всё болит. Всё-всё.

-- Без привычки - нормально.

-- Тело горит. Огнём жжёт.

-- В мази - гадючий яд. Для разогрева. Так и должно быть.

-- Будто в костре...

-- Этот "костёр" скоро пройдёт, дня два-три. А вот "костёр души" у тебя надолго.

-- К-какой "костёр души"?

-- Твой. Твоей. Душа твоя будет гореть. В пламени сомнений. Страхов. Растерянностей. В огне пере-понимания. Себя и мира. Пока всё прежнее, худое, мешающее, не сгорит, не уйдёт дымом из души и ума твоего.

-- А... а что оно... худое? Как отличить?

-- Жизнь научит. А до тех пор - вера. Вера мне. Вера в меня. Пламя, очищающее душу верой.

Она уже не ныла, зачарованно смотрела на меня, забыв о боли в спине и ногах.

Пять дней мы, как здесь говорят, "бежали конями" к Минску. Просто просидеть несколько часов с прямой спиной хоть бы и на стуле без привычки - тяжело. Но когда это - "рысью марш", когда на каждый скачок лошади нужно вжаться в седло - у нас "черкасское" седло, короткие путилища, пружинящая под задницей четырёхлопастная кожаная подушка, набитая шерстью, узкие легкие стремена-стаканчики, в которые всадник упирается лишь носками в круглое основание... - пытка. Целый день, каждый день.

Пытается найти наименее болезненную позу, горбится, скукоживается. На замечание реагирует. Выпрямляется. И через минуту - снова.

Нет уж, "принцесса", тебя семь лет дрессировали в "жену добрую". Еженедельной поркой. В "джигитушку" с правильной посадкой надрессируем быстрее.

Одному из своих телохранителей публично выдал палку и приказал:

-- Как сгорбится - по хребтине.

Она услышала, перепугалась, убежала. Поэтому не услышала продолжения:

-- Перестараешься - пасть порву.

Парень, в первый момент разулыбавшийся, сразу помрачнел.

Мучение. Ей - ехать, мне - на неё смотреть. И сделать ничего нельзя. Пока мышца не нарастёт. Я ускакивал в голову отряда, расспрашивал проводников, беседовал с новобранцами. Она ехала в колонне и скрипела зубами.

Снова ночь, костерок в стороне от лагеря. Идём налегке, как Святослав-Барс: котлов и шатров не тащим.

У костра двое: князь-волк и женщина.

Волк смотрит неотрывно в огонь. То прищурится, то распахнёт глаза. То оба, то по одному.

Говорят, волки боятся огня. Правда. Но чего боится князь-волк? Особенно, выросший в доме человека, "Зверя Лютого"? - Ничего. Вам не страшно жить рядом с существом, которое ничего не боится?

Интересно, а что он там видит?

Женщина тоже лежит. Но в огонь не смотрит. Никуда не смотрит - опротивело всё, глаза закрыты. Только стонет. Когда переворачивается - негромко вскрикивает. А переворачивается непрерывно: лежать на одном боку не может. Вообще ничего не может. Лежать, сидеть, стоять... в любой позе.

Факеншит! Её даже трахнуть страшно! Не - она страшная, а - за неё страшно. Рассыпется или сломается где-нибудь.

-- Раздевайся.

Во, уже адаптировалась. Уже глупых вопросов не задаёт. Только мельком глянула на соседний костёр. Там, шагах в десяти, Охрим со своими. Но после дня марша на рысях... что кони, что наездники - да пошли вы все.

"Ох-ох. Что ж я маленьким не сдох".

В смысле: маленькой.

-- На живот. Как спинка поживает? Тут больно?

-- Ай! Да. А это чего? Какую-то другую мазь принёс?

-- Унюхала? Другую. Во, так и написано: для волшбы, ведовства и колдовства.

-- Э... а... а откуда?

-- Из Всеволжска. Живёт у меня там одна... Мараной звать.

-- С-сама?! Марана?!

-- Ага. В Елно нашёл. Ивашку, гридня моего, чуть не извела. Мы с ней малость подрались. Потом помирились. Уговорил ко мне перебраться. Соблазнил.

-- Ты?! Соблазнил?! Саму Марану?!

-- Ага. Нет, не в том смысле, как ты сразу... У неё ж тоже... свои интересы есть. Варит разные зелья.

-- Из... змей и жаб?

-- Насчёт жаб... не видал. А гадюки - постоянно. Вот, в подарок дала.

-- А я с этого... в жабу... или в гадюку...?

-- Не. По размерам не подходишь, жаб таких не бывает.

-- Жирная?