Удивительно, но факт: холодный киш на вкус мог бы быть и получше. Почему-то от вина остался затхлый привкус пива, цыпленок сделался какой-то липкий, и весь ужин превратился в мрачное испытание моей стойкости горечью неоправданных ожиданий. Тем не менее Декстеру упорства не занимать — вернувшись домой уже за полночь, я употребил солидную порцию этой гадости с мужеством истинного стоика.
Рита не проснулась, когда я улегся в постель, да и сам я не замедлил покинуть берега бодрствования. Но только успел закрыть глаза, как радио-будильник у кровати принялось вопить мне в ухо о вздымающейся волне чудовищного насилия, угрожающей затопить наш несчастный потрепанный город.
Я приоткрыл один глаз — оказывается, уже шесть, пора вставать. Какая несправедливость! Все же я сумел вытащить себя из постели, доковылял до душа, а когда наконец заявился на кухню, Рита накрыла стол к завтраку.
— Цыпленка пробовал? — заметила она, как мне показалось, довольно мрачно. Похоже, настало время для маленькой лести.
— Очень вкусно! — похвалил я. — Вкуснее, чем в Париже!
Жена чуть смилостивилась, но недоверчиво покачала головой.
— Врешь ты все. Остывшее невкусно!
— Ты просто волшебница, — заверил я Риту. — Все было теплое.
Она хмуро убрала с лица непослушную прядь.
— Я понимаю, тебе надо… ну, ты знаешь… Ну, в смысле, работа у тебя… Но как жаль, что ты не смог попробовать… нет, правда, я все понимаю! — путано заверила меня Рита (хотя я сам не до конца уверен, что все понял). Она подала мне яичницу с сосисками и кивнула на небольшой телевизор рядом с кофе-машиной. — Все утро в новостях, ну, это… ведь это оно, да? И сестру твою показывали, она тоже говорила… про это, ну, ты знаешь. С несчастным видом.
— Да, радоваться ей нечему, — согласился я. — Хотя казалось бы: работа сложная, ответственная, теперь вот и по телику показывают.
Рита не улыбнулась моей легкомысленной шутке, только еще больше нахмурилась, пододвинула свой стул к моему, села и стиснула руки на коленях.
— Декстер, нам нужно поговорить.
Благодаря своим наблюдениям за жизнью других людей я знаю, что такое начало вселяет ужас в души мужчин. Довольно удобно, что у меня самого никакой души вовсе нет, но я все равно поежился, услышав эти зловещие и загадочные слова.
— Сразу после медового месяца? — уточнил я, пытаясь хоть немного понизить градус серьезности.
Рита покачала головой.
— Это не… то есть… — Она подняла было руку, но снова уронила на колени и, глубоко вздохнув, наконец выговорила: — Это про Коди.
— А… — отозвался я, понятия не имея, что «это» означает применительно к Коди. Мне он казался вполне нормальным… С другой стороны, я гораздо лучше Риты понимал, что, хотя Коди и выглядит как зашуганный человеческий детеныш, на самом-то деле он мой стажер, будущий Декстер.
— Он все еще такой… — Рита снова покачала головой и опустила голову. — Его… отец… делал такое, что… делал ему больно! Ужасная травма. Но… — Глаза жены заблестели от слез. — Так неправильно, так долго не должно быть! Он всегда такой тихий и… — Она опять поникла. — Я просто боюсь, что… — Слезинка капнула на колени; Рита шмыгнула носом. — Что он, наверное… ты знаешь… навсегда…
Новые слезинки последовали за первой, и я, обычно беспомощный перед лицом эмоций, догадался, что тут нужен некий утешающий жест.
— С Коди все будет нормально, — заявил я, благословляя собственное умение убедительно врать. — Ему лишь нужно выбраться из раковины.
Рита снова шмыгнула.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно! — Я накрыл ее ладонь своей (жестом, недавно подсмотренным в кино). — Коди замечательный мальчишка! Просто он взрослеет чуть медленнее остальных. Из-за того, что с ним приключилось.
Она покачала головой и ударилась в слезы.
— Откуда ты знаешь?!
— Знаю. — Как ни странно, это-то я знал на самом деле. — Я прекрасно знаю, что он чувствует, потому сам прошел через такое же.
Жена обратила ко мне блестящие заплаканные глаза.
— Ты… ты никогда мне не рассказывал…
— И не буду. Но это очень схоже с тем, что было с Коди, так что я действительно знаю. Доверься мне, Рита.
И я снова потрепал ее по руке, мысленно добавив: «Да, доверься мне. Доверься, и я выращу из Коди замечательно приспособленное, полностью работоспособное чудовище, такое же, как я сам».
— Ох, Декстер, — вздохнула она. — Я тебе верю! Но ведь он такой…
И снова залилась слезами, орошая всю кухню.
— С ним все будет нормально, — повторил я. — Правда. Ему нужно выглянуть из раковины. Научиться играть с другими детьми, со сверстниками.
И мысленно дополнил: «Научиться притворяться быть как все», — хотя вслух этого не сказал.
— Если ты уверен… — пролепетала Рита и опять оглушительно шмыгнула носом.
— Уверен.
— Хорошо. — Жена промокнула глаза и нос салфеткой. — Тогда мы просто… — Хлюп. Шмыг-шмыг. — Наверное, нужно придумать, как ему почаще играть с остальными детьми.
— Главное — начать! — поддержал я. — Оглянуться не успеешь, как он и в карты мухлевать научится!
Рита высморкалась в последний раз.
— Иногда трудно понять, шутишь ты или нет, — сказала она, потом встала и чмокнула меня в макушку. — Здорово, что я тебя так хорошо знаю.
Конечно, знай она меня на самом деле так хорошо, как думала, она бы всадила в меня нож и бросилась со всех ног прочь, однако важная часть жизни состоит в поддержании наших иллюзий. Я промолчал, и чудно успокаивающая рутина завтрака продолжилась. Позволить кому-то за собой ухаживать — подлинное удовольствие, особенно когда этот кто-то — истинный профессионал на кухне. Я не против даже выслушивать сопутствующее ухаживаниям щебетание.
Коди и Эстор присоединились к нам, когда я пил вторую чашку кофе. Дети уселись бок о бок, с одинаковыми сонными и недоуменными физиономиями. Без кофе им потребовалось несколько минут на осознание того факта, что они уже в общем-то проснулись. Как обычно, первой тишину нарушила Эстор.
— Сержанта Дебби показали по ТВ, — сказала она. К Деборе Эстор с некоторых пор начала относиться со странным и благоговейным почтением (как раз с тех пор, как девочка узнала, что у сержанта есть оружие, а еще она командует могучими полицейскими в униформе).
— Работа у нее такая, — заметил я, осознавая, что лью воду на мельницу героического образа моей сестрицы, достойной всяческого поклонения.
— А тебя почему никогда не показывают, Декстер? — осуждающе вопросила Эстор.
— Я в телевизор не хочу, — ответил я, и девица уставилась на меня, словно я только что предложил запретить продажу мороженого. — Ну да, не хочу. Представь, если бы все знали, как я выгляжу. Даже по улице не пройдешь — все будут пальцами показывать и перешептываться за спиной.
— На сержанта Дебби никто не показывает, — возразила она.
Я кивнул.
— Еще бы! Кто посмеет? — Эстор явно собиралась что-то возразить, но я шумно отставил свою чашку и встал из-за стола. — Ну, все, я на работу, защищать добропорядочных сограждан!
— С микроскопом никого не защитишь, — заявила Эстор.
— Хватит, Эстор, — вмешалась Рита и поспешила ко мне с поцелуями, на этот раз в лобик. — Надеюсь, ты поймаешь убийцу, Декстер.
Я и сам весьма надеялся. Четыре жертвы за день как-то слишком уж рьяно, даже на мой вкус. По городу непременно разольется параноидальная подозрительность, и тогда мне будет нелегко предаваться собственным спокойным играм.
Итак, на работу я отправился с твердым намерением вершить правосудие. Конечно, любые попытки добиться справедливости должны были вначале преодолеть дорожное движение, ведь водители в Майами давным-давно превратили простую задачу перемещения из пункта А в пункт Б в опасную игру на скорость, в состязание автомобильных бамперов. И даже еще интереснее, ведь правила у каждого автолюбителя свои. К примеру, еду я в плотном потоке машин по скоростной трассе, и тут вдруг из машины на соседней полосе отчаянно сигналят. Оборачиваюсь посмотреть, а там мужик как заорет: «Maricôn!»[23] — потом подрезал меня, протиснулся вперед и прибавил газу.
Понятия не имею, что на него нашло. В общем, я только помахал рукой вслед какофонии гудков и воплей, а его машины уж и след простыл. Симфония «Час пик в Майами».
На работу я приехал чуть раньше положенного, однако в управлении уже кипела бурная деятельность. В жизни не видел столько людей в зале для пресс-конференций… по крайней мере можно было предположить, что это люди, хотя с журналистами никогда не угадаешь. Но до конца я осознал всю серьезность нашего положения только тогда, когда разглядел, сколько тут собралось камер и микрофонов.
Дальше — больше: коп в униформе загородил мне проход к лифту и пропустил только после того, как я продемонстрировал свое удостоверение, хотя мы с этим парнем были немного знакомы. Хуже того: когда я наконец добрался до лаборатории, то обнаружил, что Винс и вправду притащил пакет круассанов!
— Ну и ну… — изумился я, разглядывая крошки на рубашке Винса. — Да я же просто пошутил!
— Знаю, — отозвался он. — Но я подумал, это, типа, стильно, вот и… — Мой коллега пожал плечами, отчего на пол густо посыпались крошки от круассанов, и добавил: — Их с шоколадом делают… А еще с ветчиной и сыром.
— В Париже, кажется, такого не одобрят, — заметил я.
— Где тебя носило?! — рявкнула у меня из-за спины Дебора и выхватила из пакета круассан с сыром и ветчиной.
— Некоторым и поспать иногда требуется, — объяснил я.
— А некоторым спать некогда! — возмутилась сестра. — Потому что некоторые пытаются работать, несмотря на камеры повсюду и журналюг из чертовой Бразилии и черт еще знает откуда!.. Эй, а это что за?..
— Пончик по-французски, — пояснил я.
Дебс швырнула недоеденный круассан в ближайшую корзину для мусора, но промахнулась.
— Гадость какая!
— А с джемом хочешь попробовать? — Винс предложил ей свою надкусанную порцию.
Дебора и глазом не моргнула.
— Прости, этим я не наемся, — отказалась она и схватила меня за руку. — Пошли!
Сестра притащила меня на свое рабочее место и плюхнулась на стул. Я присел на раскладной стульчик у ее стола и приготовился к любым возможным выплескам эмоций.
Атака последовала в виде кипы газет и журналов, которыми Дебора принялась швырять в меня, приговаривая:
— «Лос-Анджелес тайме», «Чикаго сан-таймс», дебильный «Нью-Йорк тайме», «Шпигель», «Торонто стар»!
Газеты погребли меня почти с головой и едва не задушили, но я все же успел схватить сестру за руку, когда она размахнулась экземпляром «Карачи обсервер».
— Дебс, — взмолился я, — не надо в лицо, и так плохо видно!
— Мы по уши в дерьме, — объявила она. — По уши в дерьме, и даже хуже!
Честно говоря, не знаю, что может быть хуже, чем оказаться по уши в фекалиях, особенно памятуя о том случае в школе, когда Рэнди Шварц запустил фейерверк в полный унитаз и мистеру О’Брайену пришлось уйти домой пораньше, чтобы переодеться. Но Дебс, очевидно, была не намерена предаваться теплым воспоминаниям, хотя мы с ней оба одинаково не любили мистера О’Брайена.
— Я и сам догадался, — произнес я. — Учитывая, что Мэттьюс вдруг сделался невидимкой.
— Его не слышно, не видно, — хмыкнула она.
— Вот уж не думал, что когда-нибудь нас так прижмет, что капитан от репортеров будет бегать…
— Четыре трупа за день! — выплюнула Дебора. — Да еще такие неслыханные! И все это на меня вешают!
— Зато ты отлично смотрелась в телике, — ободряюще заметил я.
Сестра отчего-то вдруг с силой треснула по пачке газет у себя на столе — так, что еще несколько экземпляров упали на пол.
— Я вообще не хочу в телевизор! Мэттьюс, сволочь, кинул меня львам! В целом мире нету хуже, сволочнее, говнистей новости, чем эта! А мы ведь еще даже фотографий трупов не публиковали! Все каким-то образом прознали, что в городе творится странное; мэр бьется в истерике; даже губернатор, черт его дери, в истерике! И если лично я не разберусь во всем этом дерьме к обеду, то всю Флориду смоет в океан, а меня — в первую очередь!
Она шарахнула по кипе газет, и на этот раз на пол рухнула по крайней мере половина пачки. У Деборы, похоже, не осталось сил скандалить; она выдохнула и вдруг показалась мне очень усталой и изможденной.
— Мне очень-очень нужна помощь, братец. Терпеть не могу тебя просить, но… если ты и впрямь способен понимать такие штуки, теперь — пора.
Я даже растерялся. Оказывается, она терпеть не может меня просить… А раньше просила, и не раз. В последнее время сестрица вообще вела себя довольно странно, если речь заходила о моих особых талантах. Конечно, чувств я не испытываю, однако к эмоциональным манипуляциям восприимчив; вот и от сестры, столь очевидно доведенной до отчаяния, легко отмахнуться не сумею.
— Конечно, помогу, Дебс, — согласился я. — Только не знаю, будет ли толк.
— Слушай, делать-то хоть что-то надо! Мы же тонем!
Приятно, что она сказала «мы», хотя до этого момента я и не подозревал, что тону. Но даже это новое ощущение причастности не помогло растормошить мой титанический мозг. Честно говоря, весь огромный черепно-мозговой комплекс, именуемый Мыслительным Аппаратом Декстера, был странно молчалив, совсем как на месте преступлений. Тем не менее сейчас следовало продемонстрировать старый добрый командный дух, поэтому я прикрыл глаза и сделал вид, что напряженно думаю.
Ну ладно: если там остались настоящие, материальные улики, то их разыщут неутомимые герои криминалистического анализа. А мне нужна подсказка из источника, которым не умеют пользоваться сослуживцы, — от Темного Пассажира. Увы, Пассажир молчал (что было очень для него нетипично) и лишь иногда над чем-то кровожадно посмеивался. Обычно мой спутник умел распознать и оценить любую демонстрацию хищного мастерства, и это зачастую помогало мне проникнуть в суть того или иного убийства. Сейчас он держал свое мнение при себе. Почему?
Может, не отошел после нашего недавнего перелета? А может, все еще приходил в себя после травмы? Хотя это уж вряд ли, если судить по тому, с какой скоростью крепло мое желание.
С чего вдруг такая застенчивость? Если под носом у нас происходит какая-то мерзость, я привык рассчитывать на некий отклик, а не просто на веселье. Но отклика не было. Следовательно… никакой мерзости не было? Чушь, ведь в городе со всей очевидностью появилось четыре трупа!
А еще из всего этого следовало, что мне придется действовать в одиночку… Между тем Дебора смотрела на меня выжидательно и настойчиво. Тогда шаг в сторону, мой злой и мрачный гений! Последние убийства по каким-то параметрам отличались от остальных, и не только из-за довольно безвкусной подачи тел. Кстати, «подача» — весьма подходящее слово; их именно подали, выложили так, чтобы гарантированно произвести максимальное воздействие.
Но на кого? По расхожему мнению касательно убийц-психопатов, чем больше усилий они прилагают, чем больше рисуются, тем сильнее жаждут высокой оценки и внимания публики. И также общеизвестно, что полиция тщательно закрывает подобные убийства от посторонних глаз… да и в любом случае ни одно средство массовой информации подобных кадров не опубликует (уж поверьте мне, я проверял).
Для кого тогда устроено представление? Для полицейских? Для нудных судмедэкспертов? Для меня? Вряд ли. Однако помимо вышеперечисленных и еще трех-четырех человек, обнаруживших трупы, никто ничего не видел, лишь вся Флорида гудела как растревоженный улей, пытаясь спасти туристическую индустрию штата.
При этой мысли я вдруг распахнул глаза — Дебора по-прежнему пялилась на меня, как ирландский сеттер на дичь.
— Да что, говори уже?! — потребовала она.
— А вдруг они именно этого добиваются? Я сразу сказал: убийство тут не самоцель. Кому-то хотелось поиграть с трупами. Украсить, аранжировать. Напоказ.
Дебс хмыкнула.
— Да помню я. Но все равно непонятно.
— Да нет же, понятно! Допустим, кто-то хочет оказать некое воздействие… Взгляни на события в обратном порядке: какой эффект уже возник?
— Если не считать того, что это привлекло к нам всю мировую прессу…
— Конечно, считать!
Сестра непонимающе помотала головой:
— Что?
— А чем тебе не нравится внимание прессы? Весь мир увидел наш Солнечный Штат, Майами, — путеводную звезду мирового туризма!
— Увидели, да, и теперь ни в жизнь на эту бойню не поедут! — возмутилась Дебс. — Декстер, ты о чем вообще?! Говорю тебе… А… — Она нахмурилась. — То есть кто-то напал таким образом на туристический бизнес? Всего нашего чертова штата?! Дурдом!..
— А ты, сестренка, думаешь, что тот, кто это делает, нормален?
— Да кто это вообще способен делать?!
— Не знаю, — отозвался я. — Калифорния?
— Ну уж, Декстер! — воскликнула сестра. — Смысл?! У того, кто это делает, обязательно должен найтись хоть какой-то мотив.
— Обида, — объявил я с напускной уверенностью.
— Обида на целый штат?! И сколько в этом смысла, по-твоему?
— Н-да, не много, — признал я.
— Может, тогда осмысленную версию придумаешь? Ну, типа, вот прямо сейчас? Хуже уже не будет…
Жизнь нас упорно учит: стоит только кому-то по глупости вымолвить сакраментальное «хуже не будет», и все, остальным можно ховаться за плинтусом. Кто бы сомневался, это и теперь сработало. Дебора и выговорить свои мрачные пророчества не успела, как на столе у нее зазвонил телефон, а мне на ухо кто-то шепнул чуть слышно, что пора прикинуться ветошью.
Дебора схватила трубку, сердито сверкая глазами в мою сторону, потом вдруг отвернулась, сгорбилась над столом, прошептала испуганно: «Когда? Господи… Ладно», — повесила трубку и вызверилась на меня так, что все прежние хмурые взгляды показались мне милыми улыбками.
— Ах ты, сукин сын…
Я удивился, сколько холодной ярости сквозило в ее тоне.
— Да что я такого сделал?
— Я бы тоже хотела это узнать… — пробормотала она.
Даже у чудовищ есть предел терпения, и я, кажется, был на грани.
— Дебора, либо ты начнешь изъясняться связными предложениями, либо я пошел. Мне еще спектрометр от пыли протереть надо.
— Дело проясняется, — заявила мне сестра.
— Так чего мы не радуемся?
— Новости из туристического управления, — добавила она.
Я открыл было рот, хотел отвесить какую-нибудь остроумную шуточку, но снова закрыл, так ничего и не сказав.
— Вот именно, — продолжала Дебора. — Словно кто-то действительно затаил обиду на целый штат…
— Ты что, думаешь, это я? — со всей искренностью изумился я, позабыв даже о раздражении. Она молча меня разглядывала. — Дебс, тебе, наверное, бурды какой-то вместо кофе налили. Флорида — мой дом! Ну что, пропеть «Река Суони»[24]?!
Не знаю, оживилась ли она от этого предложения или от чего другого, но спустя еще один долгий тяжелый взгляд исподлобья сестра вскочила с места и потребовала:
— Вставай, поедем туда!
— Туда? А Коултер как же? Он ведь твой партнер?
— Он за кофе поперся, придурок! И вообще, я лучше кабана взяла б в партнеры. Пошли!
Отчего-то мне не слишком-то польстило сравнение с кабаном, хоть даже и чуть-чуть в мою пользу, но, поскольку Декстер неизменно верен долгу, я последовал за сестрой.