(1910–1996)
Архимандрит Павел (Груздев) — великий старец Русской Православной Церкви. С детских лет он жил в монастыре, служил Богу и Церкви, много лет провел в ссылках и лагерях как исповедник православной веры. Стяжал множество даров Святого Духа: прозорливость, духовное рассуждение, пламенную веру, горячую молитву и любовь Христову.
Пища духовная
Протоиерей Сергий Цветков, духовное чадо старца, вспоминал, как однажды он задумался о гостеприимстве отца Павла (Груздева):
— Конечно, приятно, что меня, недостойного, великий старец так привечает — как приедешь, тут же он и Марья хлопочут накрыть стол. Думаю, могли бы и подождать кормить, сначала бы духовно напитаться, общаясь со старцем.
И вот приезжаю в очередной раз. Но подъезжая (и уже проголодавшись), все равно предвкушаю, как он меня угощать будет. Вхожу, здороваюсь, сажусь. Начинаем с ним разговаривать. Но чай пока не несут. Вот и хорошо, думаю. Не за едой приехал, а духовной пищей насладиться.
Наконец Мария, верная помощница, голос с кухни подает: «Батюшка! Рыбу-то разогреть?» «Да подожди, Мария!» — отвечает он. И опять течет беседа, продолжается разговор… Опять Мария с кухни: «Может, хоть чаек поставить, отец Павел?» — «Подожди, Мария, подожди!» И опять мы беседуем.
Вдруг он встает и приглашает меня в церковь. Идем в храм, прикладываемся к образам. Потом он начинает мне, как водится, особо чтимые иконы показывать, рассказывать о чудесных случаях. А я уже, между прочим, проголодался. Возвращаемся к нему в сторожку, опять садимся за стол разговаривать на духовные темы. Опять Мария голос подает, и опять он ее обрывает. А я уже сильно кушать хочу!
Наконец батюшка, улыбаясь, достал кусочек четверговой соли, раскатал его скалкой, принес кусок хлеба (он такой хлеб называл «папушник») и кружку кваса. Все это он делал как-то красиво и значительно, с любовью. Все так же улыбаясь, он макнул кусок хлеба в соль, аппетитно откусил и запил квасом. Затем быстро придвинул это мне. Я вкусил, и мне показалось, что я отродясь не ел ничего более вкусного. И понимаю, что я как тот царь из «Отечника», который пришел к пустыннику и вкусил его самой простой пищи.
И вдруг вспоминаю, что ведь я же сам хотел получить от нашей встречи духовного, — и вот получил по своему желанию. Но кто же батюшке-то об этом сказал? Сказало его духовное чутье. Да, Господь открывал ему человеческие души, чтобы он исцелял их и вразумлял.
«Был бы я архиерей — дальше бы направил»
Протоиерей Анатолий Денисов делился:
— В 1985 году я окончил семинарию, и владыка Ярославский и Ростовский Платон отправил меня в самый глухой приход… После Троице-Сергиевой лавры какое-то Пошехонье, да еще пятьдесят километров, полное бездорожье… Пришли туда, а там всего десять — двадцать старух.
Они и говорят: «Да нам вроде и священника-то не надо. Мы тут все уже умираем. Понамрут-понамрут. Батюшка приедет соседний, отпоет, и опять мы так живем. Как вы будете здесь жить? Умрете с голоду, да и все. Дорог нету, магазина нету, медицины нету. Давайте-давайте отсюда. Мы вас чайком попоим, да и милости просим: езжайте». Поехали с Галей к отцу Павлу: «Батюшко, так-то, так-то, нас отправили в такое село». А он и говорит: «Толькя, был бы я архиерей — дальше бы направил. Да там так хорошо!» Свечек нам надавал да проводил… Приезжаем обратно. А там совершенно другая атмосфера… Все рады, все нормально, и пятнадцать лет мы отслужили на том месте.
Помню, владыка Платон приехал на праздник иконы Божьей Матери «Достойно есть». Начали ему многолетие петь, а он едва слезы сдерживает. Отец Павел увидел, что тяжело ему, и стал шутить: «Ох как зареву! Как сейчас зареву!» Потом говорит: «Владыко, да хватит, останови их. Что ж они поют: “многая лета” да “многая лета” — так и не умрешь!»
Отец Павел (Груздев) с прихожанками
Отец Павел мечтал в Верхне-Никульском «монастырей» создать. Он шутил: «Наберем девок-дурочек человек двадцать». — «Батюшка, а почему дурочек?» — «Да умные все разбегутся!»
«Не имей сто рублей, а имей сто пятьдесят»
Еще протоиерей Анатолий Денисов рассказывал такую историю:
— Еще до того, как я поступил в семинарию, отец Павел пригласил меня в первый раз к себе на приход. И вот едем мы из Тутаева. У него было восемь сумок — все набиты чем-то, тяжелые. Он говорит:
— Толянко, ты буланкой мне послужишь.
Я говорю:
— Батюшко, так конечно.
Он босиком. Жара невыносимая. Через плечо навешали: Марья две сумки, я сумки четыре. Пот — во все ручьи. Приехали в Рыбинск, оставили сумки на вокзале. Отец Павел говорит:
— Толькя, пойдем на Мытный рынок.
Это старый рынок в Рыбинске. Отец Павел там всех по имени даже знал. Вот мы идем. Подходим — памятник Ленину. Смотрю: отец Павел крестится и кланяется. Я говорю:
— Батюшко, так это же Ленин.
А он говорит:
— Толька, дурень, смотри внимательно пьедестал-то.
А я смотрю, пьедестал-то никак не вяжется с Лениным. Оказывается, Ленин-то — современная скульптура, а на пьедестале там царь Николай стоял раньше. И это очень заметно: старинный постамент, а на нем Ленина поставили.
Заходим на рынок. Одни грузины, да армяне, да азербайджанцы сидят; да арбузы, да дыни — ножики воткнуты. И никто ничего не берет. Увидели батюшку отца Павла: волосы распущенные, босиком, шаровары. Подходит отец Павел к мужику-азербайджанцу, берет дыню, отрезает от дыни сантиметра три пласточек — мне, отрезает Марье. Этот мужик подошел — он и ему отрезал. Тот берет. Все едим. Мужик смотрит, отец Павел говорит:
— Ешь, ешь.
Он ест. Хочет, наверное, поперек сказать: у нас денег-то нету. Отец Павел говорит:
— Хороша дынька. Вкусно.
Мужик говорит:
— А у нас все такие.
— Толянко, возьмем?
А я думаю, чего же сказать-то? У нас и так восемь сумок…
И вот мы пошли по рынку, а этот азербайджанец бросил свой лоток и ни на минуту от нас не отстает. Я говорю:
— Ты иди, тебя ограбят.
А он говорит:
— Где этого деда можно найти еще?
Я говорю:
— Да тут много таких бородатых ходит.
— Я тебя спрашиваю, где вот этого деда можно найти.
— Чего ты к нему пристал-то?
— Не твое дело. Где этого деда можно найти?
— Так иди вначале покрестись.
— Не твое дело.
И вот так ходил целый час за отцом Павлом. Потом надавал ему этих дынь просто так.
Устали, сидим на вокзале с Марьей. Чего же делать-то будем с этими сумками, а? Как же быть-то, а? Отец Павел говорит:
— Пойдем к Ваське.
— Так, поди уж, скоро поезд.
— Толенькя, оставляй дыни, пойдем.
Заходим, смотрим: «Начальник отделения линейной железной дороги подполковник Василий Иванович какой-то там Важный». Отец Павел открывает двери.
— Ой, Васенька!
— Батюшка, дорогой ты мой!
— То ли вези, то ли сади. Как хочешь!
Подполковник выбежал, сразу обнял батюшку, закрыл кабинет свой изнутри поплотнее:
— Батюшка, по восемь капелек!
— Обязательно!
Сразу коньячку да по стопарику помаленечку. Марья кричит:
— Батюшка, тебе нельзя!
Он говорит:
— Васькя, ты бы Марью куда-нибудь в технички устроил бы. Надоела, зараза!
В шутку, конечно. Подполковник троих участковых вызвал, все эти сумки взяли, остановили поезд не на две минуты, а на пять, посадили в вагон, денег еще на дорогу дали, да еще и стремянную стопочку налил. Отец Павел говорит:
— Толенькя, вот так я и живу: «Не имей сто рублей, а имей сто пятьдесят»…
Отец Павел (Груздев) с гостем
Поповская яичница
Владимир Валентинович Белов делился такой историей:
— Вот, вспоминаю: начало восьмидесятых годов, зима. Приезжаю к отцу Павлу. У него, что случается редко, никаких гостей. В сторожке он сам и Марья Петровна. Усадив меня с дороги за стол, отец Павел спрашивает: «Вовка! Ты ел когда-нибудь поповскую яичницу?» Думаю про себя, что это такое? Отвечаю: «Нет, батюшка, не приходилось». «Вот сейчас как раз и поешь!» — говорит он. И дает команду Марье разжигать керосинку. А в хлебосольстве батюшка, как известно, был непревзойденный мастер.
Оказалось, что поповская яичница — это икра свежевыловленной рыбы, зажаренная в сливочном масле на сковороде. Вещь оказалась необыкновенно вкусная. Поели мы с ним, он мне и говорит: «А теперь пойдем, я тебе кое-что покажу!»
Выходим из теплой сторожки в холодный чулан. А морозы тогда стояли лютые. И что я вижу? Весь пол чулана слоем сантиметров на сорок засыпан рыбой, которая уже замерзла, но видно, что сыпали ее не так давно.
«Батюшка, да тут тонна рыбы, не меньше! Откуда это все?» — спрашиваю я. А он отвечает: «Проплывали (это зимой-то!) мимо рыбаки из Брейтова, пришли ко мне в гости да немножко рыбки-то и отсыпали». Я про себя думаю: «Да куда же девать теперь эту кучу?»
И вот, пока мы так стоим да разговариваем, стучит кто-то в дверь из деревенских, а может, из соседней деревни, не знаю. Поговорили (о чем — теперь уже не помню), и батюшка этому человеку — раз! — сетку рыбы. Приходит еще кто-то, он и ему пакет! А следующему — куль! И на моих глазах, в течение одного или двух дней, он всю эту рыбу раздал людям!
И тут я понял: хоть тонну рыбы привези, хоть две — все равно мало будет, потому что это — для всех…
«Благословите по единой?»
Сам отец Павел (Груздев) как-то рассказал следующую историю:
— К одному сельскому священнику для проверки несения службы приехал вновь назначенный и потому незнакомый лично архиерей. После службы священник пригласил владыку домой, где был накрыт стол по случаю его приезда. Закусок было много, но, опасаясь неизвестной реакции на свой вопрос, священник, доставая запотевшую бутылочку к столу, робко спросил: «Владыка, благословите по единой?» «Благословляю», — ответил владыка.
Далее священник неоднократно под различные блюда повторял этот вопрос: «Благословите по единой?» и всегда получал положительный ответ.
Посещением этого гостеприимного прихода владыка был очень доволен и поздним вечером «еле можаху», но в добром настроении поехал в город.
В другом селе при схожих обстоятельствах священник за столом спросил владыку: «Владыка, благословите по одной?» «Благословляю», — ответил владыка. Далее под мирную беседу священник спросил: «Владыка, благословите по второй?» «Благословляю», — ответил владыка. Но когда священник спросил: «Владыка, благословите по третьей?», владыка резко встал и, отодвинув в сторону стул, спросил: «Ты что, считать будешь?»
С тех пор второй священник был на плохом счету в епархиальном управлении, а первый достойно продвигался по службе.
«В баночке балдеет колорадский жук»
Владимир Валентинович Белов рассказывал:
— Вспоминаю еще одну историю. Мы к тому времени уже были знакомы с отцом Евстафием — он был тогда духовником и экономом Толгского женского монастыря — и вместе ехали к отцу Павлу. С нами были еще две монастырские послушницы, Елена и Евгения.
Я был за рулем, а потому особенно внимательно следил за местностью, по которой мы ехали. Дело в том, что до Верхне-Никульского, как я уже говорил, хорошей дороги не было, и последние полкилометра из-за грязи проехать было особенно трудно. Правда, можно было двигаться кружным путем, по проселку, который у местных назывался БАМ, и дорога шла в этом случае огородами мимо сельского магазина прямо к сторожке отца Павла.
Был августовский день, светило солнце. Мы ехали мимо картофельных полей. Но что это были за поля! Вся картошка до стеблей была съедена колорадским жуком! И эти участки стояли красные, а не зеленые, какой бывает ботва обычно.
Мне даже пришла в голову забавная мысль, что если бы колорадский жук шел, например, для производства лекарств, то, собрав жуков с таких вот колорадских плантаций, можно было бы разбогатеть! Этой своей коммерческой мыслью я поделился с отцом Евстафием. Мы посмеялись и вот в таком не очень покаянном настроении подъехали к сторожке отца Павла.
У батюшки, конечно, как обычно, уже были гости. Но и нас он тоже принял с распростертыми объятиями, усадил за стол. Шел общий разговор обо всем. Обсуждали и урожай. Как уродилась морковь? Как свекла? А как капуста, лук и чеснок? Ну и, естественно, заговорили о картошке, этом втором хлебе. И все в один голос стали обсуждать это небывалое нашествие колорадского жука. И вот, когда все выговорились, батюшка вдруг, в свою очередь, сказал: «А у меня колорадского жука нет».
А у него, надо сказать, тоже были два участка, засаженные картофелем. Один возле сторожки перед сельским кладбищем, а другой — прямо внутри церковной ограды, между двумя сторожками.
Но я-то видел, что кругом все буквально съедено жуком! И тут он говорит нам, что у него нет жука? Да этого же просто не может быть!
И я, как во всем сомневающийся опер, потихоньку встал из-за стола, никому не сказав ни слова, и пошел на проверку. Сначала пошел на тот участок, что возле кладбища. Хожу, смотрю, даже на четвереньки встал, чтобы удобнее было искать. И что же? Нет жуков! Но я-то знаю, что такого не может быть! А может, кто-то ему этих жуков прямо перед нашим приездом собирал? Тогда должны остаться следы на листьях, изъеденных личинками. Изучаю листья — ничего! Следов ног также нет. Но ведь не может же этого быть, не может!
И тут вспоминаю, что у него еще один участок, внутри церковной ограды. Но там-то уж точно должны быть жуки! Там только невысокий деревянный забор, а по ту сторону забора — те самые колорадские жуки в огороде соседки Насти. Им через этот забор перелететь — плевое дело! Нет, все-таки найду я у него жуков, не будь я опер!
И вот на другом участке буквально ползаю по картофельным грядкам. Все излазил — ничего нет! Ничего!
Возвращаюсь в сторожку. Выждал паузу в разговоре и говорю: «Батюшка! Я сейчас оба участка картошки посмотрел. Ничего нет — ни жуков колорадских, ни личинок. И даже следов от них на листьях нет!»
А он отвечает спокойно, как будто само собой разумеется: «Так ведь я же тебе сказал. И зря ты ходил, искал. Я ведь против них молитву знаю».
Тут я про себя думаю: «Ну что он такое говорит? Какая еще молитва? Да мало ли этих молитв — а толку-то что?» Таким я был в то время Фомой неверующим… И все-таки я был этим случаем поражен. Ведь это было нечто совершенно противоестественное. А точнее — нечто сверхъестественное.
И еще мне запомнилось, как батюшка в это же примерно время напевал сочиненную им самим песенку про колорадского жука. Звучала она примерно так:
Вот цветет картошка, зеленеет лук,
И ползет на грядку колорадский жук.
Он ползет — не знает ничего о том,
Что его поймает Володька-агроном.
Он его поймает, в сельсовет снесет,
В баночку посадит, керосин нальет.
Вот цветет картошка, зеленеет лук,
В баночке балдеет колорадский жук.
«Доктор, как прошла операция?»
Отец Павел сам был великолепным рассказчиком своих историй, любил и остроумный анекдот, ну хоть про больного, который после наркоза очнулся и спрашивает у человека с ключами: «Доктор, как прошла операция?» — а тот отвечает: «Я не доктор, а апостол Петр!»
Это связано с собственными ощущениями батюшки. После тяжелейшей операции он очнулся в другом мире и увидел среди неведомых людей знакомого архимандрита. «Это, — сказал он, — те, за которых ты, отец Павел, всегда молишься со словами: “Помяни, Господи, тех, кого помянуть некому, нужды ради”. Они все пришли помочь тебе».
Отец Павел
Отец Павел часто ходил босиком не только в деревне, но и в городе. Летом и зимой. Однажды в Питере его даже милиционер остановил — почему сапоги через плечо, и не украл ли он, часом, кружку с изображением царской семьи. Однако, узнав, что босоногий человек — священник, поймал машину и помог добраться до вокзала, куда, собственно, и спешил Павел Груздев. А вообще, если спрашивал его кто из посторонних, отчего он по снегу ходит без обуви, отец всегда отвечал: «Спорт!»
На самом деле в лагерях, куда он угодил в мае 1941 года по статье 58-1, его ставили босиком на мороз. Однако он не простудился и не обморозился чудесным образом, а привык так ходить.
Лет пяти он попадает в мологский Кирилло-Афанасьевский женский монастырь, где находятся три его тетки. Там он два года учится грамоте в церковно-приходской школе, помогает на скотном дворе, поет на клиросе. Здесь же в 1918 году патриарх Тихон дарит восьмилетнему мальчишке подрясник, скуфейку и четки и тем самым определяет ему дорогу в монашество.
Не прямую, как оказалось. Поначалу он работает на судостроительной ферме в Новгороде, потом на скотном дворе селекционной станции, в бывшем Афанасьевском монастыре, возвращается в город Тутаев, где пономарит и поет в церковном хоре в Леонтьевской церкви. И тут его, раба Божьего, по сфабрикованному делу архиепископа Варлаама арестовывают и дают шесть лет лагерей.
Отец Павел (Груздев) в молодости
Отец Павел Груздев действительно прошел путь страданий и жертвенности.
Он верил. И с Богом у отца Павла были свои доверительные отношения. Прямая связь.
— У Гальки сын пьет, а сам хороший, добрый. Да помоги Ты ему, Господи!
Или:
— У Маньки корова не доится — помоги ей!
И помогал. Он двумя босыми ногами стоял на земле, а духом был высоко. Такой мост между небом и людьми.
Косьба — отец Павел впереди с косой, отел коровы — он лучший знаток процесса. В тяжелые для верующих хрущевские времена он свою церковь сохранил, в том числе и благодаря крестьянским навыкам.
«Закроете храм, а кто телят принимать будет», — говорили уполномоченным по религии районные начальники. Да и сами уполномоченные были снисходительны. Приедут на проверку, смотрят, маленький босой мужичок туалет чистит во дворе и вроде не нарочно с ведрами нечистот к ним идет. Ну, какой это поп?
А то спросят: «Знаешь ли Ленина?» А тот бодро отвечает: «Знаю. Это который электричество дал», — и на столб показывает. Юмор у него был природный.