Дела житейские и духовные: Мудрость, доброта и юмор духовников и старцев XIX–XX веков

Истории митрополита Антония Сурожского

(1914–2003)

Митрополит Антоний (в миру Андрей Борисович Блум) — епископ Русской Православной Церкви, митрополит Сурожский. В 1965–1974 годах — Патриарший экзарх Западной Европы. Автор многочисленных книг о духовной жизни, мемуаров. Один из наиболее известных православных проповедников XX века.

Детские воспоминания

Митрополит Антоний Сурожский о своем детстве вспоминал с юмором:

— Помню, у меня был собственный баран и была собственная собака… У барана были своеобразные привычки: он каждое утро приходил в гостиную, зубами вынимал изо всех ваз цветы и их не ел, но клал на стол рядом с вазой и потом ложился в кресло, откуда его большей частью выгоняли; то есть в свое время всегда выгоняли, но с большим или меньшим возмущением. Постепенно, знаете, все делается привычкой; в первый раз было большое негодование, а потом просто очередное событие: надо согнать барана и выставить вон…

Был осел, который, как все ослы, был упрям. И для того чтобы на нем ездить, прежде всего приходилось охотиться, потому что у нас был большой парк и осел, конечно, предпочитал пастись в парке, а не исполнять свои ослиные обязанности. И мы выходили целой группой, ползали между деревьями, окружали зверя, одни его пугали с одной стороны, он мчался в другую, на него накидывались, и в конечном итоге после какого-нибудь часа или полутора часов такой оживленной охоты осел бывал пойман и оседлан. Но этим не кончалось, потому что он научился, что если до того, как на него наложат седло, он падет наземь и начнет валяться на спине, то гораздо труднее будет его оседлать.

Местные персы его отучили от этого тем, что вместо русского казачьего седла ему приделали персидское деревянное, и в первый же раз, как он низвергся и повалился на спину, он мгновенно взлетел с воем, потому что больно оказалось. Но и этим еще не кончалось, потому что у него были принципы: если от него хотят одного, то надо делать другое, и поэтому если вы хотели, чтобы он куда-то двигался, надо было его обмануть, будто вы хотите, чтобы он не шел. И самым лучшим способом было воссесть очень высоко на персидское кресло, поймать осла за хвост и потянуть его назад, и тогда он быстро шел вперед. Вот воспоминание…

«Ты не мог бы делать это за двоих?»

— Бабушка у меня была замечательная; она страшно много мне вслух читала, так что я не по возрасту много «читал» в первые годы: «Жизнь животных» Брема, три-четыре тома, все детские книги — можете сами себе представить. Бабушка могла читать часами и часами, а я мог слушать часами и часами. Я лежал на животе, рисовал или просто сидел и слушал…

И там мне пришлось пережить первые встречи с культурой: меня начали учить писать и читать, и я этому поддавался очень неохотно. Я никак не мог понять, зачем это мне нужно, когда можно спокойно сидеть и слушать, как бабушка читает вслух — так гладко, хорошо, — зачем же еще что-то другое? Один из родственников пытался меня вразумить, говоря: видишь, я хорошо учился, теперь имею хорошую работу, хороший заработок, могу поддерживать семью… Ну, я его только спросил: «Ты не мог бы делать это за двоих?»

«Кем вы хотите быть в жизни?»

— Так или иначе, в Вене я попал в школу и учился года полтора и отличился в школе очень позорным образом — вообще школа мне не давалась в смысле чести и славы. Меня водили как-то в зоологический сад, и, к несчастью, на следующий день нам задали классную работу на тему «Кем вы хотите быть в жизни».

И конечно, маленькие австрияки написали всякие добродетельные вещи: один хотел быть инженером, другой доктором, третий еще чем-то; а я был так вдохновлен тем, что видел накануне, что написал — даже с чудной, с моей точки зрения, иллюстрацией — классную работу на тему: «Я хотел бы быть обезьяной».

На следующий день я пришел в школу с надеждой, что оценят мои творческие дарования. И учитель вошел в класс и говорит: вот, мол, я получил одну из ряда вон выдающуюся работу. «Встань!» Я встал — и тут мне был разнос, что «действительно видно: русский варвар, дикарь, не мог ничего найти лучшего, чем возвращение в лоно природы» и т. д. и т. п.

«Вот морковка и нож»

— Решив идти в монашество, я стал готовиться к этому. Ну, молился, постился, делал все ошибки, какие только можно сделать в этом смысле. Постился до полусмерти, молился до того, что сводил всех с ума дома, и т. д. Обыкновенно так и бывает, что все в доме делаются святыми, как только кто-нибудь захочет карабкаться на небо, потому что все должны терпеть, смиряться, все выносить от «подвижника».

Помню, как-то я молился у себя в комнате, в самом возвышенном духовном настроении, и бабушка отворила дверь и сказала: «Морковку чистить!» Я вскочил на ноги, сказал: «Бабушка, разве ты не видишь, что я молился?» Она ответила: «Я думала, что молиться — это значит быть в общении с Богом и учиться любить. Вот морковка и нож».

Про вора и иконы

— Есть у нас икона Иверской Божией Матери на аналое перед иконостасом. Как-то раз во время службы подходит ко мне сторож и говорит: «Отец Антоний, вы убирали эту икону?». «Нет», — отвечаю. «Значит, исчезла».

Это значит, что кто-то подошел, перекрестился, икону поцеловал, взял в свои объятия под одеждой и ушел с ней. Я сказал ему: «Не говори пока ничего и никому, положи другую икону Иверской Божией Матери». Он положил другую икону, поменьше, — через две недели и эта ушла.

Тогда я обратился к приходу, рассказал о случившемся и просил молиться: «Для того чтобы человек украл икону во время службы, нужно, чтобы у него была или крайняя денежная нужда, или крайняя душевная растерянность, поэтому преследовать его мы не имеем права. Давайте молиться о том, чтобы Господь благословил путь этих икон и они принесли благословение Божией Матери, куда бы они ни были принесены или отданы». И так мы молились в течение нескольких месяцев.

За неделю до Рождества раздается звонок в дверь, я тогда жил в церковном доме. Открываю — стоит человек и говорит: «Отец Антоний, можно исповедоваться?» Я, будто что-то почувствовал, говорю: «Нет. Вы зайдите, потому что я вижу, что вы хотите спрятаться. В чем дело?» — «Я вор, который ваши иконы украл».

Я говорю: «Вы хотите получить разрешительную молитву и сохранить иконы — на эту сделку я не пойду, так вы не спасетесь. Вы крали у других людей?» — «Да, крал у своих знакомых». — «Так идите домой, соберите все краденое в чемоданы и ходите по знакомым. В почтовый ящик не кидайте, звоните в дверь, объясняйте, в чем дело, и отдавайте краденое. А если вас спустят с лестницы, подберетесь и скажете: “Так мне и надо” — и пойдете к следующему. Когда вы можете вернуться?» — «Часов в десять вечера».

Полночь прошла, его не было. Я думал: «Неудивительно — струсил». На следующий день около десяти утра появился. Говорю: «Мы же договаривались на вечер». — «Да, — говорит, — но у меня столько краденого было, что я только теперь управился, и последнее я вам принес — это ваши иконы».

Поэтому, когда теперь я вижу эти иконы, когда я молюсь перед ними, эти иконы для меня означают спасенного человека, и радость берет и особенная ласка к этим иконам: они спасли живого человека от лютой погибели.

Святой Никита Новгородский

— Другая икона у нас есть, святого Никиты Новгородского. Она, можно сказать, позор моей жизни. Я был в Новгороде, и мне подарили бумажную икону святого Никиты. Она мне ничего особенного не говорила, и я положил ее в ящик.

Кто-то однажды искал икону этого святого, я обрадовался: «Вот, возьми, мне она не нужна». А потом мне стало стыдно: святой Никита в образе этой бумажной иконы ко мне пришел, а я ему говорю: «Ты мне не нужен, и я тебя отдам кому-нибудь, кто тебя хочет». Я стал молиться ему, просить у него прощения.

Прошел год, другой, как-то раз приезжаю в Москву, меня на вокзале встречает владыка Ювеналий и говорит: «Мы сейчас прямо едем на вокзал, потому что завтра праздник Никиты Новгородского. Мы едем в Новгород». Я подумал: «Вот, пришел суд».

Мы приехали, я принимал участие в богослужении, сначала приложился к раке, молился ему, объяснил ему все снова, хотя он, наверное, все знал, и тоже принимал участие в службе.

И в конце службы владыка Антоний, который сначала был Минский, потом стал Новгородский и Петербургский, вышел из алтаря, выносит икону святого Никиты и говорит: «Мы так рады, что ты у нас послужил, и вот тебе икона святого Никиты с частицей его мощей».

Я подумал: «Ну, значит, святой Никита меня простил». Я на эту икону смотрю, и у меня душа радуется, так я ему благодарен за его доброту и ласку. И много еще есть икон, которые, так или иначе, дороги нам.

Ангелы и митрополит Антоний Сурожский

Клирик Успенского кафедрального собора в Лондоне, протоиерей Максим Никольский вспоминал о митрополите Антонии Сурожском:

— Обыкновенно владыка брал отпуск летом и уезжал из Лондона, чтобы побыть одному, чтобы ему никто не мешал, никто не знал куда. Целый год он принимал людей в храме, служил, в его дверь без конца звонили и знакомые, и незнакомые.

Бывало так: звонят, владыка идет открывать. Дверь открывается, и посетители видят, что перед ними стоит старичок в ношеном подряснике, в сандалиях на босу ногу. Люди думают — стоит привратник.

«Мы пришли поговорить с митрополитом Антонием». — «Да, а что?» — «Это не твое дело, зови митрополита Антония». — «Это я». — «Ах, вы, да? — И в недоумении осматривают его с ног до головы: рваный подрясничек, босые ноги. — Ах, простите». Владыка их приглашает в храм, и они разговаривают.

Но когда он летом уезжал, то в соборе не знали куда. Однажды перед такой поездкой отец Михаил Фортунато спросил его: «Владыка, а если что-то случится и нужно будет вызвать вас, как мы это сделаем?» Ведь тогда еще не было мобильных телефонов. Владыка ответил: «Ну, ничего, ничего, если случится, я приеду». А кто-то подходит и говорит: «Отец Михаил, если будет надо вызвать владыку, то ангелы призовут его сюда».