Дела и случаи нестарой школьной девы

Июнь 2000 года. Подмосковье

Злата в ожидании гостей топталась на крыльце. Вечер был тёплым, но она куталась в шаль: спасалась от голодных комаров конца весны — начала лета, которые целыми эскадрильями атаковали и приехавших, и хозяйку. Прошли в дом. Павел и Злата приветствовали Андрея как доброго знакомого. Их общий экстремальный февральский забег по ледяным улицам Марьина давал такое право. Ещё с крыльца Ирина порывалась вывалить на друзей подробности произошедшего, но её подруга, пока не усадила всех в огромной столовой-гостиной за уютный овальный стол пить чай с мятой и тортом-медовиком собственного приготовления, внимать визитёрам категорически отказывалась. Наконец все потискали выбежавших встречать гостей собаку Геру и рыжего кота со смешной кличкой Банзай, осмотрели дом, вымыли руки, вытерли их белоснежными крахмальными полотенцами и чинно уселись за столом.

— Ну, рассказывайте! — соблаговолила разрешить строгая хозяйка, и нетерпеливые гости дружно изложили всю историю. Павел всё внимательно выслушал и спросил:

— Понял всё, кроме истории с Костей Добролюбовым. Почему ему нужны деньги? Что там с его отцом? И что за мегера его мамаша?

Ирина и Злата переглянулись и почти хором начали:

— У Костика очень сложная жизнь! У них, по его рассказам, была чудесная семья, папа занимался бизнесом, мама сидела сначала с Костиком, а потом и с его младшим братишкой Ростиком.

— Костя их обожал, и отца, и маму, и братика. А потом случилась беда. Что-то у отца там с бизнесом не заладилось. Кинули его, короче. Да ещё и дефолт случился. Мама пошла работать, но у неё зарплата крошечная, денег не хватало. Расплатиться с долгами не могли. Пришлось продавать их большую новую квартиру и переезжать к нам, на окраину в крошечную двушку в старом доме. Она им от бабушки осталась. Та воспитательницей в детском саду была, в том, куда сейчас Ростик ходит. Он ещё со старых времён сохранился, его не сломали, когда новостройки возводили. Умерла она рано, а квартиру им оставила.

Сначала отец пытался бороться, хватался за любую подработку. Но мама — я не знаю, может, она от горя с ума сошла, потому что больше ничем перемены, произошедшие с ней, не объяснишь, — заняла очень удобную позицию. Обвинила во всех смертных грехах мужа, стала его пилить ежедневно. Как Костик говорил, просто последними словами обзывала. Его бы поддержать немного, он бы выплыл, справился. А в семье никакого понимания, вот у него надлом и поизошёл. Он не выдержал и начал выпивать. И затянуло его постепенно. Сейчас буквально на самом дне барахтается.

— Ну, нет, Ириш! Ну, не на самом! Ему Костик не даёт совсем опуститься. Павлунь, представляешь, Костя его тянет изо всех сил. У них не так давно совсем дикая ситуация случилась. Её Костя наш Алёше рассказал, а тот уж мне сообщил. У нас с ним договорённость, что он меня в курсе дела держит — боимся Костю упустить. Мало ли что натворит с горя и от безысходности.

Так вот, недавно Костя пришёл из школы и обнаружил, что холодильник мама перетащила — не сама, конечно, а наняла кого-то — из кухни в свою комнату. То есть в ту комнату, где она жила с мальчиками.

— Зачем?! — в один голос спросили Павел и совершенно обалдевший Андрей.

— Да затем, что старший сын, Костик то есть, отца подкармливал. Купит мать поесть, приготовит что-нибудь, а он сам не ест почти ничего, чтобы не так заметно было, а отцу потихоньку тащит. Мамаша его за этим делом застала и учинила безобразнейший скандал. Алёша говорил, что Костю трясло всего, когда он к нему прибежал. Он ей ещё сказал, что, если они с отцом надумают развестись, то он с папой уйдёт. Костя-то имел в виду, что боится за отца, переживает, что тот без него пропадёт. А мамаша толстокожая подумала, что это он ей так заявляет, что её меньше любит. То есть парень собой жертвует, а она ревновать вздумала! В общем, обвинила она сына во всех смертных грехах — нашла крайнего — и запретила отцу помогать. Костя совсем дома есть перестал, мы его в школе подкармливали, давали ему бесплатные завтраки и обеды, как нуждающемуся, а он всё норовил отцу что-нибудь оттащить: то булку, то коржик. Да опять попался. Тогда нежная мать и выселила его из комнаты, а холодильник поставила к себе. Младшего сына кормит, а старшего гонит.

— С ума сойти. — Андрей запустил пятерню в волосы и энергично за них подёргал. — Она больная, что ли?

— Мне тоже кажется, что у неё с головой не всё в порядке. Потому что если она нормальная, тогда я вообще ничего не понимаю.

— Теперь ясно, чего она на нас в детском садике напустилась. А я-то уж думал, что у неё к вам, Ирина, что-то личное.

— Да личное и есть: она терпеть не может никого, кто имеет отношение к её мужу или старшему сыну. А я классный руководитель Кости. Я её только один раз видела, на улице. Они все вместе шли, когда ещё только к нам переехали. Тогда она мне вполне адекватной показалась, мы даже поговорили. Вот она меня и запомнила. И Костик ей фотографии класса показывал… А потом… Она в школе ни разу не была. Отец, пока совсем под откос не покатился, на собрания ходил. Да вы его, Андрей, должны помнить. Симпатичный такой крупный дядька, всегда за последней партой у окна сидел.

— А, это он и есть?! Видел я его, конечно. От него ещё всегда жвачкой пахло, как будто он целую пачку сжевал зараз.

— Да он запах алкоголя пытался забить — стеснялся. Я ж говорю, хороший дядечка, жалко его ужасно. Всегда дождётся, пока все уйдут, самым последним ко мне подойдёт, чтобы узнать про успехи Кости. При этом пытается не выдыхать и рот поменьше открывать, чтобы перегаром зажёванным не разило, встанет бочком и почти шёпотом меня расспрашивает. Он, похоже, думал, что так меньше заметно его состояние. До слёз жалко. А Костик у них редкий пацан. Добрый, весёлый, умница такой. Руки золотые. Говорит, его папа раньше всему учил, мастеровой он у них. Костя и учится хорошо. Не отличник, но очень прилично успевает. Даже сейчас, в таких невыносимых условиях.

Злата не выдержала:

— А как он поступил, когда мама холодильник закрыла? Уму непостижимо! Ну, представьте только! Четырнадцать лет, считай почти сирота при живых родителях. Что большинство в его ситуации бы сделало?

— Покатилось бы вниз, — мрачно процедил Павел, его уже мутило от этой отвратительной ситуации.

— Вот именно! А он, когда мать холодильник перетащила, разнорабочим в магазин устроился и стал понемногу зарабатывать на жизнь. А теперь ещё вопрос на засыпку: что бы почти все сделали с заработанными деньгами?

— Ну, на еду потратили бы. Самые лучшие бы ещё отцу помогали. Костик из вторых?

— Костик из уникальных! Он деньги пополам делит. На половину они с отцом живут, а оставшиеся он матери отдаёт, чтобы ей помочь. Да ещё и братику игрушки покупает, книжки! — Злата не выдержала, голос у неё сорвался, она отвернулась, кусая губы. Ирина тоже сидела мрачнее тучи.

— Силён пацан! — Андрей восхищённо покачал головой. — Действительно, уникальный парень. — А мать деньги берёт?! — ужаснулся Павел.

— Берёт!!! И даже спасибо не говорит! И не кормит его!

— Почему же Лёха наш мне ничего не рассказывал?

— Да потому что Костик очень стесняется сложившейся ситуации! Мы и сами почти случайно узнали. Я его случайно увидела, когда он ящики разгружал в магазине. В угол зажала и всё из него вытрясла. Так он с меня честное слово взял, что мы никому не расскажем. Боится, что его в детский дом заберут.

— Да уж, хорошего в этом мало…

— Да он же не за себя боится, а переживает, что отец без него пропадёт. Понимаете? Вот он его, такого, опустившегося, любит и жалеет. И мать свою бестолковую тоже жалеет, помогает ей своими копейками заработанными! Да это не пацан, а герой настоящий! Ему четырнадцать лет, а он мужчина! А они этого не видят! И думают только о себе! Ну, как это?!

Павел горько вздохнул:

— Злат, а ты почему мне об этом не рассказывала?

— Да говорим же — стесняется Костя. Мы ему обещали. Вот и молчим, сами помогать пытаемся.

— Эх вы, молчуньи!

Девушки пригорюнились. Андрей, взглянув на их несчастные лица, спросил:

— А теперь он, значит, надумал денег заработать, чтобы отца лечить?

— Алёша так написал. Костя высокий и крепкий мальчик. Выглядит старше своих лет. Да ещё и рукастый, я же уже говорила, так что его вполне могли взять разнорабочим. А брат ваш — верный друг, вот и подался с Костей.

— И что будем делать? Как искать?

— У меня такое предложение, — Ирина обеими руками, запустив их почти по плечи внутрь, порылась в летней сумке для переноски слонов, выудила из неё толстенный ежедневник и тоненькую металлическую ручку — для начала надо составить план.

Её подруга вытащила из своего пучка один из удерживающих волосы карандашей. Тяжёлый узел поехал вниз, но не распустился полностью — удержал второй карандаш. А Злата уселась, поджав ноги, на стул рядом с подругой. Она потянулась и рукой опустила ближе к столу абажур, который ездил вверх-вниз. Обе с интересом уставились в ежедневник.

Симонов ласково усмехнулся — типичные училки, но до чего ж трогательные и искренние. Павел перехватил взгляд Андрея и тоже улыбнулся. Улыбка его была чуть насмешливая, но очень тёплая. Симонов уже понял, что хозяин своей молоденькой горячей женой гордится ещё больше, чем отвоёванным у тления Домом. Андрею тоже остро захотелось вот так любить свою жену, которой у него не было никогда, и восхищаться ею. Он снова посмотрел на две склонённые головки — каштановую и светлую — и умилился.

Ничего не подозревавшие «типичные училки» тем временем план составили и горели желанием его обсудить. Предлагали они следующее.

Во-первых, поскольку в последнее время нигде в Подмосковье, кроме как в Никольском, у Златы, Костя не бывал, поиски вести именно в вышеуказанном Никольском, которое в последнее время невероятными темпами строилось и ремонтировалось. Так что можно было предположить, что именно здесь сбежавшие искатели подработки и подвизаются на ниве частного строительства.

Во-вторых, следовало поделить Никольское на квадраты и прочёсывать, заходя на все участки, где ведётся строительство. Да и вообще расспрашивать о двух подростках, которые могли работать и не только снаружи, но и внутри домов, на отделочных работах.

В-третьих, для ускорения процесса предлагалось искать мужчинам на машинах, а девушкам имело смысл использовать новенькие велосипеды, недавно приобретённые Рябиниными.

В-четвёртых, приступить к поискам следовало завтра с утра, но, к сожалению, не полным составом. Потому что завтра, в пятницу, у Златы был первый экзамен, на котором она ведущий учитель, а у Павла — важная встреча, которую уже не получалось перенести. Тем не менее, хозяева готовы были присоединиться к Ирине с Андреем, как только освободятся.

Прочитав хорошо поставленным учительским голосом план, Злата с надеждой воззрилась на мужа и спросила:

— Ведь ты же готов, хозяин?

— Готов. Всегда. — Оправдал надежды Павел и чмокнул жену в нос.

Ирина смущённо потупилась и до боли захотела оказаться на месте подруги, при условии, конечно, что в нос её будет чмокать предположительно бесхозный Андрей Симонов, а не «хозный» Павел Рябинин, который при всех своих многочисленных достоинствах совершенно её не интересовал. Зато интересовал — и ещё как! — почти неведомый брат ученика.

Она искоса глянула на ничего подозревающего Андрея и растерялась, потому что он, оказывается, тоже смотрел на неё со странным выражением лица. То есть выражение было вполне понятное даже малоискушённой в сердечных делах Ирине Сергеевне. Но меньше всего она ожидала увидеть его в свой адрес. И теперь вместо того, чтобы обдумывать план, мучительно размышляла над увиденным и медленно, но неотвратимо краснела.

К счастью, затянувшееся молчание нарушил хозяин дома, обращаясь к гостям:

— План неплохой, и, если все согласны, давайте будем действовать. Предлагаю лишь некоторые уточнения. Завтра, поскольку поиски вы начнёте вести вдвоём, отказаться от использования велосипеда, а прочёсывать улицы на машине. Ириш, ты здесь всё-таки не очень хорошо ориентируешься, а нам со Златиком будет спокойнее, если ты будешь под приглядом Андрея.

— Да! — добавила Злата. — И давайте найдём фотографии Алёши и Кости. И карту нашего посёлка. Так будет проще. Отксерим, то есть сделаем копии, — поправилась она и засмеялась: хороша, мол, «русичка», словечки жаргонные во всю использует, — и будете отмечать дома и улицы, которые проверили. Так мы не запутаемся.

— Хорошая идея, — Андрей кивнул, а Павел полез по специальной деревянной стремяночке под самый потолок за фотоальбомом и картой. Подготовка к поискам переходила от стадии планирования к стадии реализации.

И закипела работа. В альбомах нашли более-менее крупные фотографии Алёши и Костика, а также среди бумаг обнаружили старую карту посёлка. Сложив найденное в выданную Златой папку, Андрей объявил подготовительную стадию поисков законченной и, на правах брата разыскиваемого и настоящего доктора выдвинув себя в руководители операции и, сам же свою кандидатуру утвердив, предложил перейти к следующей, не менее важной стадии, — аккумуляции сил. Союзники возражений не имели, и уже через полчаса старый дом погрузился во тьму и тишину. Слышно было только, как старательно моет шубку Банзай и блаженно похрапывает Гера.

Возбуждённая невероятными событиями дня и вечера Ирина не думала, что сможет хотя бы задремать. Но, как только очутилась на широченной постели в большой и уютной гостевой комнате, в которой пахло мятой и яблоками, заснула сном младенца и была немало удивлена, когда услышала над ухом жизнерадостный напев: «Вставай, вставай, дружок! С постели на горшок! Вставай, вставай, штанишки надевай!»

Ирина подскочила на своём мягком и удобном ложе и в ужасе воззрилась на сияющее бодростью и энтузиазмом явно свежеумытое лицо самопровозглашённого руководителя операции. В окно нахально лезли солнечные лучи, насквозь пронизывающие нежную, ещё весеннюю яблоневую листву. Небо было ровно-голубым, без малейшего намёка на облака. Птицы заливались так, что заглушали даже звуки недалёкой железной дороги. И в открытое окно тянуло запахами травы, земли и весенних цветов. И Ирине стало хорошо, как в детстве. Она повыше подтянула одеяло, спрятавшись за ним по самый подбородок. Ей было неловко, что Андрей видит её такой, разнеженной и сонной, да ещё и не покинувшей постели.

Спала Ирина в своей любимой «походной» пижаме. Та состояла из широченных изумрудного цвета шаровар, отделанных по низу полосками ткани в мелкий изумрудный же цветочек, и курточку из этой цветастой ткани с огромными карманами, в которые можно было спрятать руки по локоть, если бы была в этом нужда. Пижаму Ирине подарила двоюродная бабушка. И хулиганка Злата называла этот целомудренный продукт отечественной промышленности пижамой верности. Оставляя, впрочем, окружающим самим догадываться, что она имела в виду, зато обещая перед свадьбой подруги пижаму выкрасть и торжественно уничтожить, дабы счастливый муж никогда не увидел этот ужас.

Сидевший на краешке кровати Симонов радостно смотрел на учительницу брата и улыбался. Не проснувшаяся ещё окончательно Ирина тоже улыбалась ему сонной и благодушной улыбкой. Волосы дыбом, левая щека розовая и помятая, как у ребёнка, глаза заспанные, томные, с поволокой. Андрей, глядя на неё, снова испытал бурный восторг, как и три месяца назад, в травмпункте. Чтобы скрыть нахлынувшее смущение, он протянул руку легонько нажал Ирине Сергеевне на хорошенький идеальный носик:

— Бип!

Она дёрнулась, собираясь было дать отпор, но вместо отповеди вдруг засмеялась и нажала в ответ на его далеко не хорошенький и не идеальный нос:

— Фамильярничаете, Андрей Евгеньевич?

— Не фамильярничаю, а на правах руководителя операции по поиску строителей-самоучек поднимаю боевой дух в рядах вверенного мне отряда. И разве мы не перешли уж три месяца тому как на обращение по именам?

— Перешли.

— Тогда не сбивайтесь. Мы же не в школе. И предлагаю ещё упростить наши отношения и «тыкать» друг другу.

— А не слишком ли вы торопитесь, уважаемый руководитель операции?

— Ну да… Я тороплюсь… Конечно… Через три месяца после того, как я имел удовольствие наблюдать вас практически в неглиже и даже приводить в чувство после романтического обморока на школьной лестнице, я вдруг осмелился предложить перейти на «ты»… Действительно, торопыга.

Застигнутая врасплох, Ирина вспыхнула и сердито запыхтела. Симонов беззастенчиво посмеивался и не собирался выходить из её, то есть, конечно, из гостевой комнаты. Попыхтев немного, Ирина решила не занудствовать и простить неделикатного доктора, у которого, как она догадалась, уже наверняка случилась профессиональная деформация, превратившая его в циника и беспардонного человека. Но им предстояло вместе немало потрудиться, а посему ей стоило снисходительно отнестись к его слабостям и не обострять ситуацию. Тем более, что даже его слабости были такими симпатичными и ужасно нравились Ирине. Придя к такому выводу, она, совсем запамятовав про свою пижаму, свесила ноги в изумрудных шароварах вниз с высоченной кровати, на которой возлежала, поболтала в воздухе босыми маленькими ступнями и бодро спросила:

— А где все?

— Уже уехали. Я там завтрак сварганил, предлагаю подкрепиться и выдвинуться, — Андрей с интересом посмотрел на умопомрачительно яркого цвета широченные штанины и вежливо прокомментировал, — симпатичные штанцы у тебя.

Хоп, и движением фокусника, с невероятной скоростью Ирина спрятала ноги под одеяло:

— Андрей, вы… ты… это… не мог бы пока выйти, я скоро спущусь.

Симонов улыбнулся обезоруживающе и встал с кровати:

— Конечно, прекрасная принцесса! Жду вас в столовой к завтраку. — склонившись в шутовском поклоне, он стал пятиться к двери, верноподданнически поглядывая на Ирину. Она не выдержала и захохотала, запустив в него подушкой. Снаряд стандартного размера семьдесят на семьдесят был пойман и возвращён с такой силой, что Ирина завалилась на постель. Когда она вылезла, наконец, из-под подушки, Симонова в комнате уже не было.

Ирина вскочила, быстро застелила кровать, поставив подушки старомодным домиком и накрыв связанной рукодельной бабушкой Златы белоснежной тончайшей салфеткой. Полюбовалась на дело рук своих, мысленно согласилась с подругой и Павлом в том, что в таком доме должно быть как можно меньше современных вещей, и прошлёпала по тёплому полу с наборным паркетом — сохранили-таки его хвалёные реставраторы — к огромному зеркалу в тяжеленной деревянной раме. Недолго повертелась перед ним и пропела на неопределённый мотив сама себе «во всех ты, душенька, нарядах хороша». Тем не менее, рассмотрев себя со всех сторон, Ирина решила перед Симоновым в «пижаме верности» не показываться, да и, пожалуй, всё же добровольно сдать её Злате для уничтожения как наряд, морально устаревший уже в момент своего появления на свет.

Уже на лестнице она услышала сногсшибательные запахи, доносившиеся с первого этажа и, подобно мультяшному толстому мышу Рокфору, потянулась на них, не в силах устоять.

Доктор Симонов в весёленьком, явно маловатом ему цветастом фартучке, напевая что-то себе под нос, сервировал стол.

— Доброе утро! — Ирина улыбнулась самой пленительной своей улыбкой. — Какой же ты молодец, мне даже неудобно! Я дрыхну, как сурок, а ты уже кашеваришь!

Говорить «ты» Андрею было непривычно и странно, но она старательно преодолевала себя.

— Это я прикидываюсь белым и пушистым, а так я деспот и готовить не умею.

— Ну да, ну да, — покивала Ирина, не в силах уже переносить мук голода, которые накинулись на неё, как стая уличных котов, стоило ей войти на кухню. — Командуйте, деспот, что делать. Я буду вам помогать!

— Командую: мой руки и садись есть!

С огромным удовольствием выполнив команду, Ирина устроилась за столом и с благодарностью приняла необъятную тарелку с чем-то очень живописным и, похоже, вкусным.

— Я сделал омлет с сосисками, помидорами и зелёным луком. Лук местный, я его на грядках нашёл. Вот ещё перья молодого чесночка, рекомендую.

— Ага, и будем потом благоухать, — засмеялась счастливая и довольная Ирина.

— Ну и что? В машине, кроме нас, всё равно никого не будет. А мы оба чеснока наедимся, и нам будет без разницы.

— А как же окружающие, к которым, возможно, нам придётся обращаться с вопросами?

— Ну… есть три варианта. Первый: пару минут да ещё и на воздухе переживут уж как-нибудь. Второй: могу при общении с аборигенами отходить подальше и кричать на всю ивановскую. И, наконец, третий: могу, выходя из машины, надевать противогаз. Я тут как раз один в шкафу у Рябининых обнаружил.

Представив себе эти варианты в красках, Ирина, обладавшая на редкость живым воображением, захохотала так, что чуть не подавилась омлетом. Отсмеявшись, она признала, что все три варианта имеют право на жизнь, и предложила использовать их поочерёдно. На том и порешили и принялись за чеснок.

Закончив трапезу, начинающие сыскари убрали за собой кухню, оделись, прихватили провиант и выдвинулись в путь.

Сначала поиски проходили в атмосфере непринуждённого веселья. Но после обеда, когда была прочёсана уже не одна улица, проинспектированы все стройки в доброй половине посёлка, оба загрустили. Мальчишек нигде не было, и видеть их тоже никто не видел. Буквально, ни одна живая душа.

После четырёх к поискам присоединился сначала Павел, а затем и решительно настроенная Злата. Подкрепление прибыло в боевом настроении, и это ненадолго взбодрило Ирину и Андрея. Но когда уже в темноте члены немногочисленного поискового отряда собрались в гостиной дома Рябининых, сил ни у кого не было и от задора остались только воспоминания.

— Подведём итоги, — вяло поглощая картошку с салатом, начал руководитель операции, — в Никольском пацанов, похоже, нет. Мы объездили буквально весь посёлок…

Он достал карту и расстелил в центре стола, предварительно сдвинув сервировку в сторону.

— Проверьте меня, может, я в пылу поисков что-то упустил? Вот мы с Ириной прочесали улицы, которые помечены красным. Кружками мы обозначали дома, где ведётся строительство или ремонт. Здесь мы по возможности или заходили на территорию или расспрашивали. Если было заперто, я лазал через забор. На каждой улице мы по несколько раз останавливались и вопили как иерихонские трубы.

— Что вопили? — заинтересовалась Злата.

Симонов набрал в лёгкие воздух и неожиданно заорал:

— Лё-ха! Кос-тя-а!

Гера, давно уже предавшаяся своему любимому занятию — сладкому сну на мягком матрасике у не функционирующего по причине тёплой погоды камина, заполошно вскочила, решив, видимо, что проспала нападение на хозяев, и огласила дом басовитым лаем. Банзай удивлённо приподнял с диванной подушки голову, неодобрительно посмотрел на горластого гостя и, отвернувшись от нарушителя, с буддистским спокойствием продолжил спать. Остальные, оправившись от шока, дружно захохотали.

— Ну, тогда я спокоен, — заметил Павел, — такое мальчики не услышать не могли.

— Но возникает вопрос, где они, если не в Никольском?

— Девчонки, вспоминайте, что было во время той поездки? Ну, когда ребята были здесь в гостях?

Ирина со Златой переглянулись и задумались. Хозяйка дома начала медленно, с расстановкой говорить:

— Ириш, ну-ка, вспомни, если все в основном носились по саду, то Костик был в полном восторге от Дома… Он ещё попросил у меня разрешения походить везде, посмотреть. А потом стал спрашивать, купили ли мы Дом с обстановкой, откуда все старые вещи…

— Точно! — загрустившая было Ирина выпрямилась и повеселела. — А ты ему рассказала про вашу любимую барахолку!

— И он очень захотел на неё съездить. А Алёша не мог — торопился куда-то.

— У него тренировка в тот день была, — пояснил Андрей. — Я помню, он ещё расстроился, что пришлось уехать раньше, чем все.

— Помнишь, Злат, Костя пошёл Алёшу провожать, и предупредил, чтобы мы не волновались, потому что он уже не вернётся — хотел успеть на барахолку. Так, может, он и не в Никольском вовсе нашёл работу, а там?

— А барахолка у нас где? — заинтересовался Андрей.

— В Салтыковке, — дружно ответили остальные, — это следующая станция в сторону области.

— А что? Пожалуй, имеет смысл поискать там, — заметил Павел.

— Я тоже так думаю, — кивнул Андрей.

— И я.

— И я.

И, воспрянув, хором закончили вразнобой, но жизнеутверждающе:

— И Я ТОГО ЖЕ МНЕНИЯ!

Наученная горьким опытом Гера не вскочила, но всё же подняла голову и с упрёком посмотрела на своих шебутных хозяев и их не менее неспокойных гостей, явственно вздохнула, чтобы ни у кого не осталось сомнения о природе её чувств, и закрыла глаза. Банзай даже не пошевелился.

Утром малочисленный, но решительно настроенный отряд выдвинулся в сторону Салтыковки. Была суббота, и поэтому народу у станции клубилось много — базарный день. Решив, что будут искать двумя экипажами, разъехались. Рябинины взяли себе улицы по левую сторону от железной дороги, а Андрей с Ириной — по правую.

Пока стояли на переезде, Ирина задумчиво смотрела в окно. С грохотом подкатила электричка и остановилась, выпуская пассажиров. Мимо потянулся поток людей: салтыковский рынок знали и любили.

— У меня есть предложение, — начала Ирина.

Андрей отвлёкся от созерцания полосатого шлагбаума и вопросительно поднял брови.

— Предлагаю сначала поискать на рынке. Вдруг мальчишки пойдут за едой, или Костик, неравнодушный к старью, решит воспользоваться случаем и посмотреть… Ведь в будни рынок не работает. А сегодня первая суббота с того дня, как ребята уехали.

— Хорошая мысль, — согласился Симонов. И Ирина довольно заулыбалась. Всё-таки он оказывал на неё гипнотическое воздействие.

Миновав, наконец, переезд, на котором пришлось простоять добрых пятнадцать минут, и с трудом найдя место для машины в тенёчке, чтобы транспортное средство не превратилось при непосредственном участии весёлого летнего уже солнышка в мобильную душегубку, выбрались на улицу. По причине жары Ирина надела длинную лёгкую юбку, связанную из тончайших льняных нитей кофточку, которую сама ласково называла хламидкой, а на голову повязала пёструю шёлковую косынку — не любила, когда пекло макушку. Переглянувшись, молча пошли к рынку. Народу было пруд пруди.

— Удивительно, что не все на дачах, — улыбнулся Андрей. Его хорошее, несмотря на неудачные пока поиски, настроение было напрямую связано с толпой. Под предлогом грозящей им в людском море опасности потеряться он взял Ирину за руку, и она не возражала. Чувствуя себя влюблённым подростком, счастливый Симонов с давно забытым душевным трепетом ощущал в своей горячей ладони прохладные пальчики учительницы брата и натурально млел. В душе разгоралось желание свернуть горы ради этой смешной и отзывчивой девчонки, чем он и намерен был заняться. Слегка портило настроение лишь осознание того, что в настоящий момент он готовился свернуть вышеупомянутые горы не для предмета своего горячего, почти подросткового обожания, а для себя. Брат-то был его собственный, а никак не Иринин.

Предмет обожания в свою очередь тоже был далёк от безмятежного спокойствия. Пальцы в сильной ладони Андрея подрагивали и трепетали, успокоить их никак не получалось. Да ещё и сердце, казалось, тоже мигрировало теперь туда, в соединение двух рук. Влюблённая Ирина с трудом заставляла себя не терять бдительности и оглядываться по сторонам в поисках мальчиков.

Среди желавших купить и продать что-нибудь разной степени необходимости было сложно пробираться, но руководитель поискового отряда и вверенная ему боевая единица самоотверженно продолжали поиски. Толпа вынесла их к симпатичной аптеке, расположенной в одноэтажном домике жёлтого кирпича. Молодые люди поднялись на ступени и принялись оглядывать бурлящий рынок с этого небольшого возвышения. Из аптеки вышла женщина, с интересом посмотрела на них и неожиданно спросила:

— Вы тоже к этим, к тренингистам?

— К кому? — не поняли Ирина и Андрей.

— Ну, к этим, которые к нам на тренинги приезжают в этот их новый центр, ну, который достраивают сейчас?

Ирина ровным счётом ничего не понимала и хотела было уже вежливо закончить ненужный разговор, но Андрей почему-то заинтересовался:

— Мы не они, но нам интересно. Расскажите, пожалуйста. А то вдруг и нам тоже это нужно, а мы не в курсе.

Сказав это, он улыбнулся так обаятельно, что женщина в ответ тоже разулыбалась и с готовностью дала увести себя в тенёк для разговора.

— Ну, так что там, с этими, как вы их назвали, тренингистами?

Женщина принялась путано объяснять, но через десять минут Ирина с Андреем смогли-таки худо-бедно понять, о чём она пытается им рассказать.

Оказалось, что за несколько месяцев до тёплого летнего утра, когда Ирина с Андреем отправились на поиски сбежавших мальчишек, в Салтыковке появились новые обитатели. Скупив сразу несколько участков на тихой уютной улочке, неизвестный хозяин начал строить дом. Поначалу местные жители не обратили на это никакого внимания. В последнее время их посёлок и соседнее Никольское стали пользоваться большой популярностью у тех, кто хотел жить в собственном доме поблизости от столицы.

Но вскоре многие стали замечать, что дом строился какой-то странный. Длинный прямоугольный параллелепипед из красного кирпича был слишком большим для жилища одной семьи, первый этаж практически не имел окон, а забор, возводимый вокруг, мог запросто сравниться габаритами с Китайгородской крепостной стеной.

Стройка, во всяком случае, её видимая часть, завершилась довольно быстро. И в странный дом началось форменное паломничество. Со станции туда тянулись вереницы людей, иногда приезжали и на машинах. Автомобили, среди которых были замечены и весьма недешёвые, на улице не парковали, загоняли на огромную территорию.

— Поначалу мы их за сектантов каких приняли, — рассказывала женщина. — Очень уж странно всё выглядело. Но потом узнали, что они никакие не сектанты, а тренингисты!

— Простите, кто? — снова несказанно удивилась Ирина, в очередной раз услышав странное слово.

— Ну, эти, тренингисты…

— А, я кажется понял, они тренинги проводят, что ли?

— Ну да! — обрадовалась тому, что её поняли, женщина. — Они обосновались тут и всё строятся, строятся не переставая. У них уже и большой дом готов, и зал для собраний, и гостиница для своих. И всё продолжают расширяться. Я думала к ним устроиться кем. Но не взяли…

Услышав о стройке, Андрей с Ириной навострили уши. Симонов, покивав, выражая сочувствие огорчённой даме, спросил:

— Простите, а где они обосновались, тренингисты ваши?

— Да там, — женщина махнула рукой влево от станции, — на параллельной улице. Вон, видите, дом красный кирпичный торчит — это их владения.

— Спасибо, — вежливо кивнул Андрей, который тут же испытал потребность выдвинуться к месту возможного пребывания брата и его друга, но всё-таки путём титанических усилий преодолел её и не рванул с низкого старта, а продолжил диалог:

— А не подскажете, они строителей нанимают или своих привозят?

— Нанимают, а как же… Но только всё больше молодёжь. Им взрослые не больно-то нужны. А вот совсем пацанов с девчонками охотно берут на подсобные работы, чуть ли не подростков, — она с любопытством посмотрела на них, — а вы что ж, работать у них хотите? Ну, вы ещё довольно молодые, может, и возьмут. Хотя, конечно, старше остальных, так что, может, и не возьмут…

— Как же дурят как народ! — сказал Симонов, когда они простились с женщиной, болезненно скривился и покачал головой. — Как дурят!

— Ну почему? — удивилась Ирина. — Сейчас всякие тренинги ужасно модная и популярная штука, говорят, полезно на них сходить.

— Ты правда веришь, что можно столько денег заработать какими-то тренингами? — удивился Андрей.

Ирина засомневалась, но всё же сказала:

— Может, у них много желающих, а цены высокие…

Разговор пришлось прекратить, потому что они подошли уже к здоровенному четырёхэтажному дому.

— Вот это махина, — поразилась Ирина, — неужели в частном секторе можно строить такие?! Смотри, аж над улицей нависает. И прилепили его почти вплотную к забору. Ужас какой-то, а не дом.

— Да уж, — Андрей тоже был впечатлён довольно мрачной громадиной с небольшими редкими окошками и балконом, опоясывающим дом на уровне третьего этажа, — неприятное зрелище. Где там у них стройка идёт?

Они прислушались. Звуки стройки раздавались откуда-то издалека, но никак не с участка, занимаемого «тренингистами».

— Может, у них сегодня нерабочий день? Или женщина вообще ошиблась, и нет здесь никакой стройки?

— Кто их знает. Но спросить всё равно придётся. Не можем мы мимо такого подозрительного места пройти. — И руководитель поисков, снова взяв за руку боевую единицу вверенного ему отряда и предмет воздыханий в одном лице, решительно направился к металлической калитке.

База «тренингистов» выглядела более чем внушительно. Глухой кирпичный забор выше человеческого роста, металлическая калитка, покрытая коричневой молотковой эмалью, выпуклый глазок, врезанный в калитку, и кнопка звонка.

— Как-то мне тут неуютно, — поёжилась боевая единица поискового отряда. Андрей ободряюще улыбнулся и легонько пощекотал пальцем нежную ладошку:

— Не бойся, я с тобой.

Ирина мужественно вздёрнула подбородок и почему-то перешла на шёпот:

— Не буду.

Симонов нажал на кнопку звонка и для надёжности несколько раз грохнул в калитку кулаком, с трудом подавив желание ещё и попинать её.

Долго не было никакого ответа, хотя за забором явно кто-то находился: доносилось копошение, горячий шёпот и топот нескольких пар ног. Послушав эти не внушающие доверия звуки, Андрей перестал отказывать себе в удовольствии и три раза энергично и жизнерадостно пнул калитку, весело пропев:

— Кто, кто в теремочке живёт? Кто, кто в четырёхэтажном живёт? Отвори-и-ите! Отопри-и-ите! Ваша мама пришла, молочка принесла!

— По-моему, это из разных сказок, — придушенно прошипела смеющаяся Ирина, прижавшись лбом к холодным кирпичам.

— Да? — несказанно удивился Андрей. — А я и не знал! Какой пробел в моём образовании! Как же я буду своим многочисленным детям сказки на ночь рассказывать?!

Ирина захлебнулась смехом и уставилась на него. В этот момент калитка неожиданно распахнулась и в образовавшуюся щель высунулось симпатичное, но очень испуганное девичье личико. Девочка была лет пятнадцати на вид. Огромные карие глаза смотрели на пришедших почти с ужасом.

Не успела девочка раскрыть рот, как кто-то, не видимый за калиткой, резко дёрнул её на себя, и она исчезла. Калитка с грохотом захлопнулась. И снова раздались странные звуки. Ирина в ужасе уставилась на Андрея. Тот приложил палец к губам и предостерегающе покачал головой: молчи. А сам громко сказал:

— Простите, что беспокоим! Но у нас беда. Пропали мой младший брат и его друг. Им обоим по четырнадцать лет. Зовут Алексеем и Константином. Не могли бы вы посмотреть на фотографии. Вдруг вы их видели? Очень вас просим!

Копошение за калиткой стихло. И через секунду брякнул засов. В проёме показалась симпатичная немолодая полная женщина.

Ирина улыбнулась ей и выхватила из папки фотографии.

— Вот, посмотрите, пожалуйста. Мы очень волнуемся за мальчиков.

Андрей добавил:

— У нас есть информация, что они на какую-то на стройку разнорабочими подались. Один из них мой младший брат. Мы поссорились, и он сбежал, а я найти его не могу, понимаете?

Женщина сочувственно кивнула:

— Я вас понимаю, беда с этими подростками. Вот и у меня племянница от рук отбилась. Плохо год закончила в школе и сейчас пыталась сбежать, а к ней скоро должен репетитор прийти. Одним словом — лентяйка и хулиганка.

Внимательно рассмотрев фотографии мальчиков, она вздохнула:

— Простите… Но нет, я ваших мальчиков ни разу не видела. Жаль, что не могу помочь.

— Спасибо, — Ирина с Андреем тоже вздохнули. — Пойдём искать дальше.

— Удачи! — пожелала женщина.

— И вам тоже, с вашей племянницей…

Распрощавшись с ней, они не спеша направились вдоль забора в сторону станции.

Отойдя на несколько метров, Симонов положил руки на плечи Ирине, повернул опешившую девушку к себе и стал её обнимать и быстро целовать в щёки, лоб, волосы. Опешившая Ирина упёрла твёрдые кулачки ему в грудь и еле слышно прошептала:

— Что происходит?! Вы с ума сошли?!

— Ничего не происходит — я утешаю расстроенную девушку, — продолжая покрывать её щёки и волосы короткими поцелуями, ответил Андрей, и шепнул:

— Веди себя естественно, за нами, скорее всего, наблюдают… Покажи, что ты расстроена неудачей… И сколько можно напоминать, что мы на «ты» перешли?

Ирина, поняв только то, что ему требуется подыграть, громко всхлипнула и обвила его шею руками. Обнимать его оказалось так приятно, что Ирине стоило большого труда не увлекаться и не забывать о деле. Собрав волю в кулак, она приникла головой к плечу Андрея, периодически оглашая окрестности вздохами и всхлипами, исполненными истинного трагизма. Наплевав на впечатление, которое может произвести на Андрея, Ирина для полноты тщательно создаваемого образа одной рукой подняла подол длинной юбки и принялась вдохновенно и с убедительным шумом сморкаться в него. Восхищённый сообразительностью и безусловным актёрским дарованием боевой единицы и предмета воздыханий, Симонов нежно поглаживал её по спине и волосам и, как могло показаться со стороны, шептал ей слова утешения. На самом же деле, вместо нежностей Ирине пришлось выслушать краткий курс молодого бойца и довольно подробный инструктаж.

— Происходит что-то непонятное. Мне кажется, я эту девочку где-то видел, но никак не могу вспомнить, где. Возможно, на работе. Но у нас ежедневно такой поток, что всех не упомнишь. И там, за забором явно что-то не то происходит. Дело очень тёмное. Уходить будем через пару минут. Сообщи желающим послушать, что ты ошиблась, и теперь искать будем в другом месте. Потом, не оглядываясь, не медленно, но и не слишком резво пойдём к станции, сядем в электричку в сторону Москвы, но только в самый последний момент, чтобы по возможности отсечь хвост. Машину светить не будем, пусть стоит у станции, она нам ещё пригодится. Поняла?

Ирина ткнулась ему губами в межключичную ямку и жарко прошептала:

— Поняла, командир.

— Умничка. Действуй.

Девушка подняла несчастное лицо на Андрея, ещё раз всхлипнула, драматично похрюкала в подол юбки и громко с прононсом произнесла:

— Ну, конечно, их здесь нет и быть не могло! Ростик всё перепутал, и они не в Салтыковке вовсе, а, пожалуй, всё-таки на даче Костика. Так что поехали туда. Здесь уже все стройки обошли, эта была последней. Только зря людей побеспокоили и время потратили. Ясно же, здесь искать бесполезно. Поехали в Видное.

— Вот и правильно, — громко согласился Андрей и, взяв Ирину под локоток, направился в сторону станции. Они дошли до угла дома, свернули на перпендикулярную улицу и двинулись было дальше, но тут Ирина тихо ойкнула и потёрла щёку.

— Что случилось? — еле слышно спросил Симонов.

— В щёку что-то ткнулось. Жук, что ли, какой? — Ирина собралась продолжить путь, но Андрей чуть придержал её, внимательно глядя под ноги. На асфальтовой крошке дороги почти у его туфель валялся крошечный комок бумаги. Он наклонился, словно поправляя брюки, быстро и незаметно поднял шарик и потянул Ирину за собой, громко обсуждая, когда имеет смысл поехать в Видное. Находку сунул в карман.

На платформе они постояли совсем недолго, скоро послышался шум приближающейся со стороны области электрички. Оба разведчика сделали вид, что она их по каким-то причинам не интересует, и отвернулись от путей, рассматривая рыночный люд. Андрей внешне равнодушно скользил взглядом по толпе, пытаясь понять, кто же послан по их души. Но понять это не успел, зато умудрился в самый последний момент, резко повернувшись, заскочить на переднюю площадку первого вагона и, придержав закрывающиеся уже двери, затащить за собой Ирину.

Мозг исправно фиксировал всё происходящее: вот пассажиры, стоявшие в тамбуре, проявили солидарность, помогли ему придержать двери, а Ирине протиснуться в образовавшуюся щель, вот машинист беззлобно поворчал на них по громкой связи,…

Ага, вот и ты, хвост-хвостище.

К дверям вслед за ними метнулся худенький невысокий парень в бейсболке. Но где уж там? Вскочить, конечно, не успел, ударил кулаком по закрывшимся с возмущённым шипением дверям и встретился взглядом с внимательно наблюдавшим за ним Андреем. Симонов, с деланным сожалением покачал головой: опоздал, мол, ну, что ж, брат, не переживай, бывает, скоро следующая электричка. Он надеялся, что хвост не поймёт, какой интерес вызвал у преследуемого. Пока совершенно не ясно, что происходит. И будет лучше, если хвост станет думать, что они с Ириной, ни о чём не догадались.

Электричка набрала скорость, побежали назад рынок, дома, деревья. Андрей перевёл дыхание и покачал головой. Что же происходит-то? К сожалению, он не ошибся. И дело, похоже, пахнет керосином.

На следующей станции они с Ириной вышли и направились к дому Рябининых, благо, предусмотрительная Злата утром дала им запасной комплект ключей. Следовало позвонить Павлу, у которого был новенький мобильный телефон, и сообщить новости.

Рябинины, хотя и очень удивились звонку, вопросов задавать не стали и пообещали минут через десять-пятнадцать присоединиться к ним. Пока ждали на огромной веранде в обществе до крайности обрадованной их визитом Геры возвращения хозяев, Андрей достал трофейный комок бумаги, развернул его, и на ладонь ему выпала маленькая голубая рубашечная пуговичка с белым ободком по краю и четырьмя дырочками, в которых застряли обрывки белой нитки. Внимательно наблюдавшая за ним Ирина быстро схватила пуговичку и уставилась на неё с неописуемым ужасом.

— Ты что? — удивился Андрей.

— Я знаю эту пуговицу. Это от любимой рубашки Костика. Ему её на прошлый день рождения папа подарил, он тогда ещё в более адекватном состоянии был. Костик её носит в школу, почти не снимая. Я подозреваю, что у него просто другой нет. А тут недавно пуговица оторвалась в школе, так я её собственноручно ему и пришила. Да вот голубых ниток не было, только белые, пришлось ими приделывать… А вот и обрывки от них… — она пальцами вытянула нитки из дырочек и показала их Симонову.

— Понятно, — медленно протянул Андрей, он вертел в руках крохотный клочочек бумаги в клеточку, — а вот здесь ничего не понятно…

— Что понятно? И что не понятно? — Ирина впала в полный ступор. Её сознание заупрямилось и категорически отказывалось принимать очевидную весть.

— Понятно, что мальчики или в этом доме, или были здесь. А кто-то попытался нам об этом сообщить. Может быть, они сами… Или кто-то другой… А не понятно, что за каракули здесь. И он протянул ей бумажку. На той вкривь и вкось скакали буквы, складываясь в нечитабельные слова.

— Подожди, — Ирина взяла её и стала напряжённо всматриваться, — нет, это не каракули… Вернее, каракули, конечно, но совершенно точно осмысленные. Это записка. Кто-то хотел нам что-то сообщить.

— Тут без шифровальщиков не разберёшься. Не почерк, а кошмар какой-то. Даже я, хоть и врач, лучше пишу.

Ирина улыбнулась и заметила:

— К счастью, для нас это не проблема, поскольку в наших рядах есть такой специалист по плохим почеркам, как Злата. Ты бы знал, какие писульки ей удаётся прочитать. Я иногда просто отказываюсь понимать, как она это делает. Да ещё ладно бы два-три слова разбирала, так нет, она же умудряется целые сочинения дешифровывать. Страна в её лице потеряла гениального специалиста…

Послышался шум двигателя, и вскоре к ним присоединились изумленные до крайности Рябинины. После короткого рассказа, который Ирина постаралась сделать как можно более информативным, Злата поражённо помолчала и заметила:

— Ну, никак не дадут спокойно пожить! Так и норовят втянуть в историю. Очередная часть остросюжетного сериала «Дела и случаи». Что ж за жизнь-то такая у нас! Никакой личной жизни! — поворчав для виду, она протянула руку. — Давайте записку, будем читать.

Ирина отдала ей клочок бумаги:

— Может, он вообще случайный, к делу не относящийся? А использовали его просто как обёртку для крошечной пуговки. Чтобы она не потерялась.

— Очень сомневаюсь, — Злата села за залитый солнцем стол и положила бумажку на него. С минуту она напряжённо смотрела на мятый клочок, даже губами шевелила, потом ушла в дом и вернулась с пеналом. Достав из него красную ручку, она снова склонилась над запиской.

— Это зачем? — тихо удивился Андрей, боясь громкими звуками сбить «дешифровщицу».

— А ей так лучше думается — условный рефлекс учителя, — шепнул Павел.

— А-а…

— Ну, всё, — Злата весело отбросила ручку и повернулась к ним, — написали нам — бумажка всё-таки не случайная — буквально следующее: «Мальчики здесь. Беда! Помогите!»

Все, хотя и ждали чего-то подобного, потрясённо помолчали.

— Ну и что теперь? Дуем в милицию? — первым пришёл в себя Андрей.

Павел покачал головой:

— Боюсь, что бесполезно. У нас тут начальник отделения милиции сменился. Был хороший, толковый и неравнодушный мужик, да на пенсию вышел по состоянию здоровья. Думали, поставят на его место Лялина нашего. Он даже ио был пару месяцев. Так нет же, прислали такого… долдона! Уму непостижимо, откуда такие берутся. За год, что он здесь, почти весь коллектив сменился. Кто сам ушёл, кого этот красавец выгнал. Только Лялин пока держится, да и то из последних сил. А он-то как раз в отъезде. Так что идти не к кому. К ним можно будет обратиться, когда хоть какие-то доказательства будут. А пока у нас в наличии только предположения, странная девочка, шум за забором и маловразумительная записка, которую без специалистов прочесть сможет только Злата. А специалистов никто и привлекать не станет…

— Понятно… То есть, ничего не понятно. Делать-то что будем?

— Предлагаю использовать по прямому назначению нашу разносторонне одарённую собаку, — задумчиво протянул Павел, почёсывая кудрявое пузо развалившейся на тёплых досках Геры.

— Это как? Пойти охотиться на львов? — усмехнулась Злата. Как-то раз в книжке про эрдельтерьеров они с мужем прочитали, что с двумя эрделями можно смело ходить на львов, и теперь частенько посмеивались над этим удивительным утверждением.

— Почти. Не зря же ты с Герасей ходила на занятия.

Злата с Ириной улыбнулись. Был такой факт в биографии собаки. Когда той было чуть меньше года, Злата решила пройти с ней в дополнение к уже освоенному ОКД — общему курсу дрессировки — ещё и КЗХ. Что расшифровывалось с претензией на устрашение, а именно — «курс защиты хозяина». Гера, проявившая себя на ОКД особой сообразительной и увлекающейся, на КЗХ неожиданно для хозяйки и инструкторов продемонстрировала патологически незлобливый нрав и феноменальное долготерпение.

На первом же занятии инструктор, облачённый в специальный защитный костюм, угрожающе переваливаясь с ноги на ногу и замахиваясь, побежал к мирно сидевшей Гере и стал делать вид, что собирается ударить её. Если другие собаки к столь хамскому поведению относились стандартно непримиримо, то Гера потрясла опытного инструктора до глубины души. Сначала, пока нападавший был ещё довольно далеко, она следила за ним с доброжелательным интересом. Когда он подбежал поближе, в её взгляде явно появилось что-то подозрительно похожее на безмерное удивление и даже жалость к непонятно зачем напялившему на себя тяжеленный ватник и толстые штаны человеку. Его угрожающие выпады в её сторону вообще скоро надоели нетипичной собаке, обладающей ангельским терпением и всепрощением. С грустью посмотрев на скачущего перед ней человека, Гера глубоко вздохнула и, встав, наконец… повернулась к источнику раздражения филейной частью и села. Замахнувшийся было на неё инструктор опешил.

Ещё несколько попыток напугать, раззадорить или разозлить Геру тоже не увенчались успехом. Теперь она сразу садилась к инструкторам, поочерёдно сменявшим друг друга, спиной и демонстрировала абсолютное, полное, непробиваемое равнодушие, чем основательно поколебала их уверенность в собственной профессиональной пригодности.

Зато другая составляющая курса защиты хозяина, а именно поисковая, Гере явно приносила огромное удовольствие. Она с азартом искала спрятанные вещи и почти всегда находила, страшно довольная собой.

Об этом факте биографии их теперь уже общей собаки Павел знал от Златы, и вот теперь ему пришла в голову мысль попробовать использовать Герин поисковый талант. О чём он и сообщил остальным.

Злата задумалась:

— Послушай, но ведь ваши мальчишки могли все три дня, что их нет, не выходить на улицу, за забор, и запах стал совсем слабым, если вообще не исчез окончательно. Они же не немытые бабуины с характерным едким запахом, в конце концов, а нормальные чистые пацаны.

— Ну, попытка — не пытка. А вдруг Гера сможет их унюхать. Тогда это будет для нас ещё одним подтверждением пребывания мальчишек в этом странном доме.

— Для нас — да. Но не для милиции.

— Для начала и это неплохо.

— То есть ты предлагаешь прогуляться с Герой мимо гнезда «тренингистов»?

— Именно. Ненавязчиво продефилировать и посмотреть на реакцию собаки.

— Так ведь ей требуется образец запаха, а где мы его возьмём?

С сомнением слушавший их диалог Андрей, встрепенулся:

— У меня в машине лежит свитер Алёшки, он его в понедельник забыл, когда я его из школы подвозил. Думаю, пойдёт.

— А у меня, если что, — добавила Ирина, — в сумке лежит тот листочек, на котором он мне послание оставил перед отъездом. Правда, там много посторонних запахов, скорее всего не поможет…

— Попробуем и свитером воспользоваться, и листком.

После обеда в сторону вражеской крепости, то есть, конечно, дома «тренингистов» выдвинулся маленький мобильный отряд в составе Рябининых, Андрея, Ирины и Геры, призванной исполнить роль служебной собаки. Гера о своей важной миссии не догадывалась, и поэтому, пока шли к машине — ехать пришлось на одной, поскольку «Фольксваген» Симонова остался в оккупированной предполагаемым противником Салтыковке — скакала вокруг хозяев и носилась галопом, всячески выказывая свою радость.

Около двух часов дня на улице, где стоял интересующий поисковый отряд дом, показалась одетая в синие шорты и футболку с пятнистым щенком далматинца очаровательная рыжая девочка-подросток с двумя длинными косичками. Она неспешно брела куда-то с большой собакой на поводке. В другой руке девочка держала полиэтиленовый пакет.

Чуть-чуть не дойдя до объекта, Злата, а роль подростка с успехом исполняла именно она, поскольку Ирина уже засветилась перед обитателями дома, да и Гера слушаться кого-либо, кроме хозяйки и хозяина отказывалась, закрыла Гере рукой глаза и поводила перед носом пакетом, который перед этим развязала. В пакете лежал свитер Алёши Симонова. А закрывать не слишком опытной в поисковых делах собаке глаза, чтобы не отвлекалась, её научил инструктор. Гера понюхала свитер и резво затрусила по улице дальше. У калитки она ненадолго замерла, поскребла землю лапой и направилась дальше. Злата, старательно изображая полное равнодушие, присмотрелась к особнячку. Никого не видно. Тишина и спокойствие. Есть надежда, что их никто не заметил.

Она в несколько витков намотала на руку широкий брезентовый поводок и заторопилась вслед за собакой, гадая, как понять её действия. Но тут, свернув за угол в узенький, почти заросший кустарником переулочек, Гера явно заволновалась и направилась в кусты. Там она долго возилась, трещали ветки кустов, «служебная» собака фыркала и шумно принюхивалась. Злата огляделась по сторонам и полезла за ней, надеясь, что её никто не увидит.

Гера в гуще кустов увлечённо обнюхивала клочок клетчатой бело-голубой ткани. Поморщившись, её хозяйка всё же наклонилась и с интересом пригляделась: зацепившись за ветку, невысоко над землёй висел не слишком свежий носовой платок. Злата вытащила из карманов синих шорт маленький полиэтиленовый пакет и, содрогаясь от отвращения, — брезглива была — положила находку в него и присоединила к свитеру.

Выбравшись из кустов и посчитав свою задачу выполненной, она так же не спеша направилась в сторону станции, где в машине их ждали остальные. Гера послушно трусила рядом.

Уже дома, в Никольском, кусочек ткани был тщательно изучен, и Андрей категорично заявил, что этот носовой платок совершенно точно собственность его пропавшего брата.

— Ты уверен? — засомневался Павел, для которого большинство носовых платков выглядели одинаково.

— Абсолютно. Вот, смотри, — он протянул Рябинину платок, и тот увидел в углу скромного ситцевого куска ткани две кривоватые буквы: «А» и «С».

— Это на уроке труда вышила наша с Алёшей троюродная сестра Анюта, Она Алёшку обожает, вот и решила сделать ему такой подарок на день рожденья. А Алёшка у нас деликатный и сестру любит, потому и платок частенько таскает с собой, чтобы сделать девочке приятное.

— Возникает вопрос, что платок делал в кустах? — Павел с интересом разглядывал находку.

— Сложно сказать… — пожал плечами Андрей.

— Я думаю, что знаю, — вмешалась в разговор Злата, — простите за натурализм, но я думаю, что Алёша потерял его, когда решил сходить до ветру перед тем, как пойти устраиваться на работу. Неудобно ему было в новом месте сразу в туалет проситься. Вот и решил заранее побеспокоиться о физическом комфорте. А платок случайно обронил. Кусты, в которых Гера сделала находку, явно кто-то использовал в роли туалета, возможно, что многократно. Можете мне поверить, запах был характерный…

— Оригинальная версия, — хмыкнул Андрей, — но вполне имеющая право на жизнь. То есть у нас получается следующее. В среду во второй половине дня Алёшка и Костик приехали в посёлок. Это мы точно знаем: Костя позвонил своему братишке Ростику и сказал, что добрался до места. Так что давайте исходить из того, что сюда они гарантированно приехали и пошли устраиваться на работу. Не доходя буквально двух десятков метров до калитки гнезда «тренингистов», брат мой полез в кусты по естественной надобности и потерял платок. Потом они направились в дом, где, по всей видимости, находятся и сейчас. Ну, или во всяком случае, были. Ведь пуговицу от рубашки нам кто-то перекинул через забор с вражеской стороны. Но нас на территорию этого режимного объекта вряд ли пустят. Снова возникает всё тот же не оригинальный вопрос: что будем делать?

— Для начала предлагаю съездить к отцу Петру и проконсультироваться у него об этой организации. Уж если кто про них знает, так это он.

Андрей непонимающе посмотрел на Павла. Тот пояснил:

— Отец Пётр мой близкий друг и духовный отец. Он настоятель Никольского храма и очень умный и образованный человек. Многие его прихожане из Салтыковки. И, возможно, он слышал о том, что за люди обосновались за этим забором.

— Тогда отличная идея. Когда поедем?

— Да прямо сейчас.

Они уже садились в машину, когда Ирина вдруг вскрикнула:

— Слушайте! Мы с вами с ума сошли все!

— Что? — испугалась Злата.

— Мы с вами так спокойно собираемся к отцу Петру. А если мальчишек сейчас убивают?! Или ещё что-нибудь плохое? Помните, записку?

И она дрогнувшим голосом процитировала:

— «Беда! Помогите!»

— Действительно, — согласился побледневший Андрей.

— Или их вообще сейчас куда-нибудь увезут? После нашего-то визита?

— Ты права. И что же делать?

Все растерянно переглянулись.

— Ехать к отцу Петру надо…

— Мы можем разделиться… И кто-нибудь из нас будет следить за домом.

— И что это даст? Там такая крепость, что если мы будем на улице, то ничего не услышим, даже если с забором станем обниматься. Особенно, если ребята в подвале сидят или в каком-нибудь помещении без окон.

— Значит кому-то надо попасть в дом.

— Меня и Ирину они уже видели, не пустят. — Андрей с тревогой посмотрел на Павла. — А вам нежелательно светиться. Неизвестно, как дальше дело обернётся…

— Да, согласен.

Ирина и Злата молчали. Мужчины тоже. Через несколько секунд Злата встрепенулась:

— А если Ясеня позвать?

Ирина воскликнула:

— Точно! Ясеня!

— И? — Павел очнулся от задумчивости и заинтересованно посмотрел на жену.

— При его сумасшедшем обаянии он наверняка умудрится попасть на территорию.

— Ему нужно не только туда попасть, но и пробыть там какое-то время, пока мы не придумаем, что делать дальше.

— А Ясень это кто? — спросил Андрей, который вообще ничего не понял из их стремительного диалога.

— Ясень — это мой лучший друг. — Пояснил Павел. — Он живёт недалеко. И человек надёжный. Если и звать кого на помощь, то именно его.

— Но как он в дом попадёт? «Тренингисты» эти никого дальше калитки не пустят.

— Надо подумать… Кому они не только откроют, но и позволят войти внутрь?

Следующие пару минут случайный прохожий мог услышать, как за кустом сирени несколько голосов лихорадочно спорят:

— Своих!

— Мы не свои.

— Милицию!

— Лялина нет.

— «Скорую»!

— Вряд ли…

— А если… — Павел замер и, боясь спугнуть мысль, немного помолчал.

Остальные тоже боялись издать хоть звук.

— Я, кажется, придумал… Зять нашего Ясеня, муж его старшей сестры, работает в Мосгазе. У него есть и форма. Если Ясень её наденет и скажет, что проводится проверка оборудования по всей улице…

— Отличная идея, — согласился Андрей, — но проверить газ — дело пяти минут. За это время мы не успеем поговорить с батюшкой и придумать план.

— Ну, это смотря как проверять. Дом там огромный, есть другие постройки. Кроме того, Ясень может уболтать любого…

— Тогда давайте ему звонить!

Через полчаса примчавшийся Ясень выслушал своих друзей и их гостей, выразил немедленную готовность разнести «гнездо тренингистов» в мелкую крошку, с трудом втиснулся в спецовку своего менее габаритного зятя и пообещал:

— Они меня оттуда не выкурят.

— Серёжка, хороший мой, ты там поосторожнее! — попросила Злата.

— Златик, ты ж меня знаешь, — утешил её Ясень.

— Вот именно… — вздохнула Злата и перекрестила его:

— Ну, с Богом.

Пока ехали в Салтыковку, креативный Ясень придумал, что и как будет делать:

— Я им скажу, что на линии авария. И я как опытный специалист во избежание несчастного случая, пока будут вестись ремонтные работы, должен контролировать давление газа. Как только вы будете готовы приступить к операции, позвоните мне. Я скажу, что ремонт закончен и удалюсь. А при мне они побоятся над мальчишками издеваться. Им лишние уши и глаза ни к чему. Если задумали что плохое, обстряпают всё без свидетелей…

— Слушай, а если они позвонят в газовую службу? Или у соседей спросят, приходили ли к ним ремонтники?

— При мне? — удивился Ясень. — При мне они не то что про соседей забудут, они не вспомнят, как их самих зовут. Ты ж меня знаешь.

— Да, но у тебя форма Мосгаза, а здесь область…

— Слушай, в Салтыковке московские телефоны, может, здесь и газовая служба столичная. Ну, откуда им знать?

— Думаешь, прокатит? — Павел всё ещё сомневался.

— Обязательно! — решительный Ясень послал ему воздушный поцелуй и выбрался из машины:

— Оревуар! Дуйте к батюшке! Ему от меня огромный привет!

Отца Петра они нашли в храме. Он готовился к вечерней субботней службе. Время до пяти часов ещё было, и батюшка позвал их в трапезную. История, рассказанная гостями, его живо заинтересовала.

— Да… — он помолчал, — знаю я этих сектантов…

— Отец Пётр, подождите… То есть как сектантов? Они же, вроде, тренингами занимаются? А это совсем другое дело.

Священник вздохнул:

— А вот так, сектантов. Я сейчас расскажу что и как. И вы поймёте. Но давайте с самого начала…

В общем, появились они у нас уж с год примерно, даже больше. Меня прихожане сразу в известность поставили. Я навёл справки, съездил, огляделся, и понял, что дело плохо. Конечно, никто про секту не сообщает. Наоборот, они себя называют образовательной организацией. У них всё солидно, чинно, сеть за рубежом и по всей стране, реклама по телевидению,…

— У нас что только не рекламируют, — не выдержал и перебил Андрей.

— Это точно, — невесело усмехнулся отец Пётр. — Но тем не менее люди рекламе верят. Сделать с ними ничего не мог тогда, не могу и сейчас. У нас в стране даже слова «секта» в юридическом языке нет. Был я у нашего правящего архиерея. Он мне только посочувствовал и посоветовал усилить миссионерскую работу в Салтыковке и в нашем Никольском. Я усилил, конечно, но, увы, храма в Салтыковке нет, я далековато. А у народа духовная жажда, и стремление к новым знаниям, наоборот, есть.

Вот и идут люди наши, в делах веры неискушённые, в разные образовательные организации, как они думают. А на деле попадают в ловушку. Обрабатывают их ох как активно! Приходит человек к ним, а там его встречают как самого дорогого гостя, с улыбками и распростёртыми объятьями. И всё приговаривают «мы», «у нас», «семья»… Гость проникается настроением единства, ему внушают всячески, что его очень ждали, что он нужен, а там и дело за малым. Ведь редко кто приходит к ним в состоянии счастья или покоя. Почти все прибегают, когда плохо, бесприютно, тоскливо, когда хочется чего-то нового. Поэтому семена их падают на благодатную почву. Они твердят: «развитие», «перспективы», «шансы изменить жизнь», «достижения»…

А у нас как? Вы же знаете… Приходит какая-нибудь девочка в храм. А её встречают бабульки наши. И понеслось: не так вошла, крестным знамением себя не осенила, свечку не той рукой передала, не туда встала, не так оделась, глаза не туда, руки не сюда, всё не так… Запугают, затуркают — вот девочка эта к нам никогда больше и не придёт. И ведь всё из лучших побуждений!

Отец Пётр горестно вздохнул:

— Ведь хотят добра, а получается беда. Сколько я с моими бабушками борюсь, да всё без толку. Говорю им, объясняю, что людей надо встречать с любовью и долготерпением. Кивают, соглашаются, а сами опять за своё. Рвением своим скольких людей от храма отпугнули! И идут бедные люди кто куда. Кто просто прочь, а кто и в подобные организации. Вот и вся борьба за души людские. Сейчас вот пытаюсь молодёжную дружину помощи впервые пришедшим в храм создать. Как ни дико звучит, но хотим воспользоваться опытом сектантов по работе с новичками. Планируем каждого впервые пришедшего или даже случайно заглянувшего в храм встречать, всё ему объяснять, подсказывать, поддерживать его. От бабушек защищать, опять же… — отец Пётр усмехнулся. — Глядишь, народ и потянется… Ох, что-то меня в сторону увело…

Павел улыбнулся невесело:

— То есть странная организация имеется?

— Имеется…

— А что про них известно?

— Сектанты, ну или как их там, заморские. Одно из отделений крупной, очень разветвленной организации, уходящей корнями аж в девятнадцатый век и в страну Соединённые Штаты Америки.

— Уж не «Очевидцы Яхве» ли? Я их агитаторов в последнее время частенько встречаю.

— Они самые. Никак их не запретят. Кстати, насколько я знаю, они у себя на родине оформлены всего лишь как книгопечатное издательство. Вот и печатают огромными тиражами свои книжонки. Чего только не выпускают, свои варианты святых книг, буклеты, даже журнал. Называется «Последний редут».

— Мне такой пытались всучить недавно, — вспомнила Ирина, — яркий, в глаза бросается.

Отец Пётр кивнул:

— А у них всё такое. Чтобы зацепить, понравиться. И выглядит всё очень современно, продвинуто, как сейчас говорят. Очень заманчиво. Я бы в юности купился, вполне возможно… Но в последнее время они поняли, что народ на их псевдорелигиозную пропаганду всё меньше реагирует, и сделали упор, на образовательные программы. И мало кто понимает, с кем на самом деле связался…

— И к ним попали наши мальчишки, — Ирина расстроилась до слёз. — Что же делать?

Павел решительно встал:

— Батюшка, благослови мальчишек наших поискать в этом доме.

— Хотите рискнуть? А план у вас есть?

— Пока в общих чертах.

— Так, может, к Володе Лялину нашему всё-таки обратиться?

— Да он же в отпуске! Расщедрилось начальство, летом отпустило. А он в Карелию рванул. Поди найди его там. Да и чем бы он помог, если на этих «тренингистов» никакой управы нет?

Отец Пётр хмыкнул:

— Точно, забыл я, он же неделю назад, перед отъездом, был у меня. Только с каких пор у нас конец мая — это лето?

— Ну не зима же, — засмеялся Андрей, ему ужасно нравился весёлый, всё понимающий священник.

— Поэтому придётся самим. Только, батюшка, мы вам ничего не говорили, а вы ничего не слышали.

— Ох, грехи мои тяжкие, — вздохнул отец Пётр, — вы уж там не слишком зарывайтесь, постарайтесь поменьше закон нарушать…

— Да мы попробуем почти честным путём, разве что соврать придётся. Хотим выдать Злату за представительницу их целевой аудитории. Так сказать, внедрить её в их ряды… Вроде бы её во время разведки никто не видел. Во всяком случае, мы не заметили. Так что рискнём.

— Злата, ты будь поосторожней, поостерегись. — Батюшка покачал головой. — Постарайся их обработку мимо ушей пропускать, а то, неровен час, внушат тебе что-нибудь, собьют с пути истинного… И обманывай поменьше… Ну, а я тут пока молебен отслужу в помощь вам.

В шесть вечера операция «Гнездо тренингистов» вступила в свою активную стадию. Ясень, всё это вемя пребывавший среди врагов, но так и не увидевший и не услышавший ничего подозрительного, получил приказ оставить позиции. Он сообщил уже не чаявшим избавиться от него неприятелям, что авария ликвидирована, для убедительности ещё раз осмотрел трубы и зачем-то постучал по ним разводным ключом, прихваченным у Рябининых, и наконец ретировался.

Буквально через несколько минут Злата, одетая скромно, но вполне молодёжно, постучала в калитку. Довольно долго ей никто не открывал и во дворе царила тишина. Злата, страшно волнуясь, топталась на месте и всем своим видом старалась продемонстрировать нерешительность и растерянность. Наконец, щёлкнул засов. На пороге возник высокий парень в чёрной рубашке и чёрных же брюках и неприветливо глянул на Злату. «Ого, серьёзно у них тут», — подумала гостья. Открывший посмотрел на её тоненькую фигурку, нежное юное лицо безо всякой косметики и задорные косички и неожиданно улыбнулся:

— Здравствуйте! Вы к нам?

Злата робко прошептала:

— Да… — и с надеждой посмотрела на парня, — мне сказали, что здесь мне помогут найти себя, своё место в жизни, научиться новому.

Била она не совсем наугад, отец Пётр проинструктировал её о том, что примерно нужно говорить, но всё равно было страшно до дрожи в коленях, и Злата оперлась рукой о забор. Оперлась и в ужасе похолодела — на безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо. Сердце ухнуло вниз с невообразимой скоростью, по спине пробежал холодок. Она выдавала себя за совсем юную девушку и при этом носила обручальное кольцо. Какое упущение! Злата застенчиво улыбнулась открывшему и медленно опустила руку, надеясь, что тот ничего не заметил. И в тот же момент поняла, что они допустили и вторую ошибку, которая могла стать роковой: на шее у неё на тоненькой цепочке висели золотой крестик — подарок свекрови, и золотой же образок Владимирской Божией Матери — его купил Павел. У блузки был небольшой вырез, и поэтому их не было видно, но неизвестно, как дальше пойдут дела и какие у них, тренингистов этих, правила. Может, они вообще переодевают неофитов в униформу или роются в вещах. Тогда крестик и образок могут их смутить.

Злата похолодела, но в ту же минуту пришла спасительная мысль: многие носят крестики просто так, сами совершенно не понимая зачем, в крайнем случае, в качестве оберега. Так что есть надежда на понимание.

Все эти мысли вихрем пронеслись у неё в голове. Одновременно она мило и наивно улыбалась парню снизу вверх. Он покивал, разглядывая гостью, и ответил:

— Уверен, что найдёшь. Все, кто приходит к нам, чувствуют себя, как дома. Мы — семья. Ты одна?

— Одна. А что, нельзя одной?

— Что ты! Можно, конечно! Просто спрашиваю, чтобы на кухню сообщить — они сейчас тебя покормят. Да и постель подготовить необходимо.

— Так вы меня примите?! — в её голосе была такая надежда, что парень широко улыбнулся и снисходительно кивнул:

— Конечно, во всяком случае, пока. А завтра наш Главный Тренер вернётся. Он и примет окончательное решение.

Злата радостно разулыбалась, изображая юное наивное существо, почти подростка. Дело было начато, и это самое важное. Как говорила её бабушка Надя: главное — ввязаться в бой, а дальше разберёмся. Вот и ввязались. Теперь бы разобраться, да не попасться.

Оказавшись на вражеской территории, Злата принялась вертеть головой — осматриваться. При этом она старалась выглядеть осчастливленной и польщённой оказанной честью. С этим проблем не возникло: ликование буквально рвалось наружу. Получилось! Она внутри! Как разведчик в тылу врага! Практически штандартенфюрер Штирлиц со всеми прототипами скопом. Рудольф Абель. Рихард Зорге. Мата Хари. Воспоминания о двух последних персонах, впрочем, вернули Злату с небес на землю и несколько притушили её восторг — она помнила, что кончили эти звёзды шпионского небосклона весьма и весьма плачевно.

Тем временем муж Штирлица, Абеля, Зорге и Маты Хари в одном лице сидел в машине в переулочке рядом с вражеской территорией (Андрей, Ирина и Ясень заняли свои позиции вокруг дома) и костерил себя последними словами. Как он мог?! Как только он до такого дошёл?! Чем он думал?! Отпустил с таким трудом найденную им среди более чем шести миллиардов землян свою половинку, свою любимую и единственную жену! И куда?! В место загадочное и, скорее всего, страшно опасное!

Рассудок говорил страдающему сердцу, что, когда дело касается учеников и друзей, жена его теряет всякое чувство меры и готова идти буквально на всё, ну, или на очень многое. Это её качество за почти полтора года совместной жизни он изучил досконально, и понимал, что коли уж дело коснулось этих самых учеников и подруги в одном флаконе — пиши пропало. Отговаривать Злату в таком случае было бесполезно. Но он мог воспользоваться правом мужа и запретить! И не сделал этого. Ладно Андрей — у него в логове «тренингистов» младший брат. Ирина озабочена проблемами своих учеников и страданиями объекта приложения нежных чувств в лице Симонова. Злата, как уже было замечена, готова на всё ради учеников и друзей. Но он-то! Он-то куда смотрел и о чём думал?!

Сжав кулак и сильно закусив кожу на тыльной стороне ладони, несчастный муж разведчицы застонал и выбрался из салона. Ему казалось, что так он становится ближе к жене. Подойти вплотную к гнезду противника Павел не решился — боялся насторожить возможных наблюдателей. Оставалось ждать прихода ночи. До наступления темноты было ещё несколько часов. И Павел не представлял, как он проживёт эти кошмарные часы. Теперь он как никогда каждой клеточкой был согласен со знаменитым мнением, что хуже нет, чем ждать и догонять.

Спокойному, уравновешенному Рябинину мерещились этим тёплым майским вечером форменные кошмары. То ему виделись костры инквизиции, то изощрённые пытки древних китайцев, то почему-то коллективное харакири группы японских товарищей, с мрачными кровожадными раскосыми лицами расположившихся под типичной русской берёзкой во дворе сектантского дома. Перед дружным самоубийством загадочные японцы в его видении хором пели бардовскую песенку, над двором неслось: «Над Канадой небо сине, меж берёз дожди косые…»

Измученный оригинальными и неотвязными видениями, Рябинин тряс головой, морщился, как от боли и пытался отогнать от себя порождение воспалённого воображения. Хуже всего было то, что у этих кошмаров отчётливо просматривалось одно, совсем уж кошмарное общее — главной героиней и главной же страдалицей в каждом из них являлась его обожаемая жена. И это приводило его просто в неистовство. Надежда была только на молебен, обещанный отцом Петром.

Тем временем в самом «гнезде тренингистов» всё шло довольно мирно. Злату, на всякий случай представившуюся Зоей, провели в дом, накормили довольно вкусно и сытно и отвели ей место в небольшой спальне на пять человек. Судя по кроватям, покрытым одеялами без пододеяльников, кроме неё в этой комнате пока никто не спал. Злата пыталась собраться с мыслями. За те полчаса, что она была в доме, заметить успела немногое. В первую очередь, обратила внимание на отсутствие какой-либо аппаратуры слежения. Во всяком случае, её неискушённому взгляду так показалось. Радовало и одновременно удивляло и почти полное безлюдье.

Ещё Злата попыталась выяснить, что за организация попалась им на пути, чтобы удостовериться в правоте отца Петра. В коридоре, по которому её вели из кухни, висели яркие картинки. Близорукая Злата пыталась понять, что же на них нарисовано. Глаз зацепился только за одну деталь: к деревянному столбу был прибит молодой темноволосый мужчина. В памяти всплыли рассказы батюшки о сектантах. В числе прочего говорил он и о том, что они считают, что Христос был распят на столбе, а не на кресте. Точно, похоже, не ошибался батюшка: угодили мальчишки к «Очевидцам Яхве». Крупная секта эта давно уже была известна в России. Её приверженцы ходили по домам с цветными буклетами и книжками и пугали неосторожно открывших двери людей близким концом света. Почему-то забывая о том, что руководители этой старой секты уже пять раз предсказывали его и все пять раз апокалипсис так и не случился. Приставали желающие открыть людям глаза и на улице. Но было совершенно непонятно, почему вдруг пропали мальчишки. Вроде бы в похищениях людей сектанты замечены не были. В одурачивании — да, в запретах на вакцинацию, переливание крови и трансплантацию крови — да. В разрушении семей — тоже. Но вот в киднеппинге?

Но, с другой стороны, по словам отца Петра, организация была многолика и в последнее время тяготела к делам мирским, а не духовным.

Требовалось разобраться. А ещё найти того, кто кинул Ирине и Андрею записку. Возможно, этот человек будет готов помочь? Записка была написана ужасающим почерком, Злате даже показалось, что писали не ведущей рукой, а другой, не преобладающей. Специально хотели изменить почерк? Или по какой-то другой причине? А ещё, несмотря на малопонятный и некрасивый почерк, у неё почему-то сложилось впечатление, что писала женщина. Теперь стоило проверить предположение.

Российская Мата Хари побродила в тишине по комнате из угла в угол, собралась с силами — первоначальное ликование сменилось страхом, хотелось сидеть в этой пустой спальне как можно тише и ничего не делать — и, выйдя в коридор, пошла на голоса. Разговаривали на кухне, в которой её только что кормили. Поморщившись — до чего ж противно подслушивать! — Злата притаилась за дверью.

Говорили громко, не таясь. Она узнала голос преувеличенно ласковой поварихи, которая кормила её. Теперь женщина говорила сухо, без мёда в голосе:

— На, отнеси еду в подвал.

— Обойдутся, — лениво ответил мужской голос.

Злата узнала и его тоже. Это был Геннадий — так представился встретивший её парень в чёрном. Кроме них двоих она пока никого ещё не видела. Вообще у неё создалось впечатление, что дом почти пустой.

— Не обойдутся, пусть поедят пока. Наше дело маленькое. Что наверху решат, тому и быть. Парни виноваты. Но уж издеваться над мальчишками, голодом морить — это ни к чему. Отнеси. Или позови Алинку или эту, новенькую, как её?

— Зою.

— Именно. Пусть кто-нибудь из них отнесёт.

— Ещё чего не хватало! Одна только пришла, и неизвестно, кто она такая. А вторая уже бежать пыталась. Лучше я сам.

— Ну, вот и правильно, — повариха довольно застучала тарелками, а Злата опрометью бросилась в свою комнату, радуясь, что надела очень мягкие туфли на резиновой подошве. Разуться бы она побоялась — а ну, как наткнётся на кого, как тогда объяснить отсутствие обуви?

Из-за неплотно притворённой двери Злата прислушивалась, кляня гулко бухающее сердце, и боялась пропустить хоть звук.

Подвал… Так, сейчас она на первом этаже. Вход в подвальные помещения может быть из дома, а может и с улицы. Бродить самой в поисках опасно. Попробовать проследить за Геннадием? Страшно. Так страшно, что руки холодеют и дышать тяжело. Но мальчишкам грозит опасность. Господи! Да что ж такое-то? В чём же они виноваты? Что могли натворить? Увидели что-то? Услышали? Одни вопросы и нет ответа.

Она так и стояла, прижавшись к двери ухом и вставив в узенькую щель палец, чтобы совсем не закрылась — а то ничего, пожалуй, и не услышишь. Пальцу было больно, неудобно. Но ещё больнее и неудобнее было душе. Больше всего на свете ей хотелось сейчас бросить всё и уйти. А что? Легче лёгкого пока это сделать. Выйти в коридор, пройти в сторону кухни, открыть дверь в холл. Злата, когда её вели сюда, заметила, что замки есть, но Геннадий их не запирал. А там, за холлом, где никакой охраны она не заметила, хотя и осматривалась украдкой, выход и близко-близко калитка с обычным запором. И рядом, в тихом переулочке, её самый близкий, самый родной человек.

Раньше ей казалось, что ближе бабушки и Бати и быть никого не может. А теперь вот ближе родителей, ближе Славянки, ближе всех смелый и добрый, умный, терпеливый и понимающий Пашка, её Пашка. Милый, долгожданный. Она сглотнула и упрямо потрясла головой: хороша учительница! Ты уйдёшь, а два чудесных мальчика пропадут ни за грош?.. Может, всё-таки в милицию?.. Она же выяснила самое главное — Алёша и Костик живы и находятся именно здесь. Теперь есть с чем «в органы», как говорит дедушка, обращаться.

Ага. Как же! С чем? С пуговицей, нечитабельной запиской и словами поварихи о каких-то мальчишках в подвале? Злата вздохнула. Нет. Ну, нет других вариантов! Будем прорываться.

Тут хлопнула дверь кухни, и раздались шаги. Злата видеть идущего не могла, но вся обратилась в слух — даже глаза закрыла. Шаги неспешные, размеренные. Приближаются, вот совсем рядом… Не к ней ли? Не заметили ли щель? Нет… Мимо… Дальше по коридору… Снова звук открываемой двери и скрип, долгий, тягучий.

Доморощенная и самопровозглашённая Мата Хари приоткрыла дверь пошире и выглянула. Никого, только в конце коридора, слева, невыносимо медленно, противно скрипя, закрывался проход куда-то. Злата быстро широко перекрестилась, вытащила из ворота блузки крестик и образок Богородицы, горячо приложилась к ним, спрятала обратно и шмыгнула в коридор. Глубокий вдох, как перед прыжком в воду… Десять летящих шагов до закрывшейся таки двери… Выдох…

Затаив дыхание она потянула дверь на себя и проскользнула в оставшуюся ещё узкую щель — даже сама удивилась, что смогла просочиться. И замерла: как закрыть дверь, чтобы она не оповестила всё гнездо сектантов о её передвижениях? Снова перекрестилась — так становилось спокойнее — и закрыла дверь одним резким движением, с трудом преодолевая сопротивление доводчика. Та затворилась без единого звука. Злата привалилась к ней спиной и огляделась.

Помещение, в которое она самовольно проникла, оказалось лестничной площадкой, крохотной и плохо освещённой. Голые стены без единого выступа были просто несчастьем для любого шпиона: спрятаться ну совершенно негде. Ощущавшая и в мыслях называвшая себя, конечно, не шпионкой, а разведчицей в тылу врага Злата, пугаясь стука собственного сердца, которое, казалось, собралось предательски выдать свою хозяйку и колотилось о рёбра, как трясогузка, попавшая по ошибке в парник и не умеющая выбраться на волю, робко ступила на узкую прямую лестницу, круто уходящую вниз, в полутёмный коридор.

Снова выдохнула — страшно было невозможно — и почти невесомо слетела вниз, едва касаясь ступеней. Слетела и довольно усмехнулась: видели бы её сейчас незабвенные учительницы по хореографии Дина Николаевна с Надеждой Евгеньевной, были бы довольны. Не прошли даром восемь лет в детской школе искусств. Лёгкость далась ей без труда — спасибо строгим учителям. Не зря каждый Божий день, кроме воскресенья, минимум по три часа буквально вили верёвки из воспитанниц. Злата снова тихонько втянула воздух и на цыпочках пошла дальше.

Впереди тянулся длинный и узкий же — вдвоём не разойтись — коридор — вдвоём не разойтись. По обеим сторонам с десяток утопленных в стены дверей. Конец помещения тонул в полумраке. Похоже, дальше поворот. Но до него опять негде спрятаться: в интерьере «тренингисты» явно тяготели к минимализму. Злата прислушалась. Где-то глухо звучали голоса. Она на цыпочках кинулась к первой двери — ничего. Вторая… Третья…

Повезло за седьмой. В замке торчал ключ. Точно, Геннадий здесь! Злата прильнула ухом к двери, рядом с замочной скважиной и различила бормотанье, но ни слова не смогла понять — дверь толстая. Но голос! Голос точно Алёшин! Живой! А вот и Костик кашлянул. Слава Богу! Ещё бы понять, о чём говорят, да разобраться, как парней запирают и не стерегут ли ненароком. Окрылённая удачей, разведчица скользнула за угол. Там источников света не было совсем. Она замерла, прижавшись к стене, в ожидании Геннадия. Посматривая из-за угла, никак не могла отвести взгляд от ключа. Вытащить бы! Но рискованно, ох, как рискованно! Нельзя.

Геннадий вышел буквально через минуту, посуды в руках не было. Он спокойно запер дверь и пошёл к лестнице, не оглядываясь по сторонам и явно не ожидая никакой опасности. Ключ на ходу сунул в карман. Злата чуть не застонала от обиды.

Когда за мужчиной захлопнулась дверь, она вернулась к узилищу и постояла, прислушиваясь. Мальчишки молчали.

Каково им сейчас там?! Ей до боли хотелось как-то сообщить им о том, что они уже не одни, что помощь идёт, и непременно до них доберётся, надо лишь подождать. Но дверь была слишком хороша и надёжна. Чтобы докричаться, потребуется вопить на весь дом. Поэтому Злата лишь погладила ладонью ручку и быстро выбралась из подвала.

Оказавшись в своей комнате, Злата в изнеможении повалилась на узкую кровать и задумалась. Полежала пару минут, усилием воли заставила себя подняться и пошла к кухне. Каждый шаг давался с трудом. Впервые она поняла смысл фразы «ноги не несут». Её ноги тоже отказывались нести свою хозяйку, саботировали процесс и пытались повернуть обратно. Но смелая разведчица, трясясь как овечий хвостик и кляня почём зря пресловутый инстинкт самосохранения, который вдруг включился так не вовремя в самый ответственный момент, тем не менее шла и шла вперёд, с ужасом ощущая, что длинный коридор на самом деле намного короче, чем ей в настоящий момент хотелось бы, и катастрофически быстро заканчивается дверью на кухню. Постояв несколько секунд перед пищеблоком и решив, что вряд ли мудрый и многоопытный русский народ врёт, про то, что «двум смертям не бывать», Злата, хоть и не желала торопить неминуемую единственную, негромко постучала и, услышав поварихино «войдите», решительно шагнула через порог.

— Чего тебе, деточка? — повариха излучала такое благодушие и желание помочь, что на мгновение Злате почудилось: их мобильный отряд фатально ошибается. Ну, не могут такие чудесные люди быть врагами. Но в тот же миг вспомнила про запертых в цокольном этаже мальчишек и пресекла зарождавшуюся было симпатию к похитителям детей на корню.

— Простите, вам никакая помощь не нужна? А то я уже устала сидеть в четырёх стенах без дела. Хотите, я приберу в доме? — вот так, неплохо, главное, не переиграть. Лепим наивную трудолюбивую девушку, которая просто искренне не знает, куда себя деть, и хочет помочь.

— А что? Это идея. Иди-ка ты на двор, там у крыльца метла стоит, прибери-ка во дворе.

Ага, получилось. Но улица… Улица интересовала разведчицу гораздо меньше дома. Но и то лучше, чем ничего. И она, изобразив жизнерадостную готовность помочь, чуть ли не бегом выскочила во двор.

Ирина свою роль в операции «Гнездо сектантов» сформулировала просто: дозорный. С помощью Андрея она взгромоздилась на разлапистую ветлу напротив интересующего их дома и вот уже пару часов сидела, обняв руками ствол и не сводя глаз с вражеской резиденции. Ничего интересного за два часа, прошедших с тех пор, как Злата в сопровождении малосимпатичного субъекта скрылась в доме, не произошло.

Задача дозорного, сначала казавшаяся элементарной, после двухчасового сидения на жёсткой, шершавой и отчётливо рельефной ветке, постепенно перестала казаться таковой. К Ирине пришло осознание того, что, похоже, задание будет позорно провалено. Когда стало совсем невмоготу и уже не помогало постоянное опасное для жизни ёрзанье, послышались шаги и под объёмной кроной появился Симонов. Ирина, стараясь не демонстрировать выпавшие на её долю мучения, мужественно улыбнулась ему и помахала рукой. Андрей улыбнулся и шепнул:

— Лови! — Ирина сначала выполнила команду и лишь потом задумалась, что бы она означала. В её руках оказалась маленькая пухлая подушечка. Ирина пару секунд недоумённо поразглядывала её, вспомнив, что думка лежала на заднем сидении машины доктора. И тут она поняла идею Андрея, а поняв, умилилась до нельзя. Расстроганно прижав подушку к груди, она благодарно закивала, чуть было не рухнув в объятья внимательного и сообразительного объекта влюблённости. Напоминая самой себе воздушную гимнастку под куполом цирка, Ирина не без изящества проделала несколько рискованных движений и угнездилась на подушке. Измученное длительным контактом с корявым деревом тело, отозвалось бурной благодарностью, которую дозорная постаралась донести и до доктора, сначала помахав ему, потом покивав, поулыбаясь, показав большой палец и, наконец, звучно чмокнув сложенные щепоткой пальчики: красота-а. Догадливый Симонов расплылся в ответной улыбке и, послав воздушный поцелуй, — Ирина тут же забыла о благодарности и преисполнилась возмущения от такой фамильярности — исчез из поля её зрения.

И очень хорошо, что исчез, потому что, как только она вернулась к своим непосредственным обязанностям и устремила взгляд на двор интересующего их объекта, скучная до этого картина — солнце, дом, пустынная территория — заметно оживилась. Из дома вышла весёлая Злата, взяла у забора метлу, и, судя по движению губ, напевая что-то, принялась мести двор.

Ирина с умилением смотрела на подругу. Жива и вполне здорова. Ну, слава Богу! Пару раз в окно выглядывала какая-то упитанная женщина, удовлетворённо кивала головой, глядя на работу девушки, и даже улыбалась. Очень даже милое лицо. И как такая к этим «тренингистам» попала? Хотя… У них и должны быть располагающие лица, а то ведь никто не в их ряды вступать не захочет.

Тем временем вжившаяся в роль Золушки Злата двигалась вдоль дома. Подмела перед фасадом и переместилась за угол. Ирина тоже переместилась — по ветке. И, чувствуя себя какой-то диковинной птицей, вытянула шею и продолжила наблюдать за подругой. А та вдруг быстро огляделась по сторонам, приткнула метлу к стене и встала на колени.

— О, Господи! — вслух испугалась Ирина. — Это что ж такое делается-то? Это у них там правила такие, что ли, молиться где ни попадя?

Но Злата в коленоприклонённой позе не задержалась, а пошла ещё дальше, распластавшись ничком прямо на тротуарных плитках, покрывающих двор. Секунду полежала, вскочила на четвереньки, быстро-быстро передвинулась на пару метров вперёд, снова легла, опять переползла дальше.

Ирина трясущимися руками схватила мирно висевший до этого на сучке старинный бинокль, выданный ей Павлом, и приникла к окулярам. Теперь ей стало понятно: подруга обнаружила что-то, чрезвычайно заинтересовавшее её, в фундаменте дома. Но что именно, Ирина понять не смогла, а потому просто следила за Златой и боялась только того, что кто-нибудь увидит подругу в такой двусмысленной позе. Когда разведчица поднялась, она облегчённо выдохнула. Вроде бы никто ничего не заметил.

Злата ликовала. И было от чего. Метя двор и одновременно осторожно осматриваясь, она поняла, что в фундаменте дома почти на уровне земли есть небольшие узкие горизонтальные оконца, забранные решётками. Прикинув, она пришла к выводу, что они могут выходить только в помещения, скрытые за дверьми того коридора, где заперты мальчики. Так и вышло. За четвёртым окошком, практически прижавшись лицом к самому пыльному стеклу, она разглядела сидевших на полу Алёшу и Костика.

Первым её заметил Алёша. С изумлением поглядел пару секунд, потом вскочил и подбежал к окну. Оно было высоко, ему приходилось запрокидывать голову, но он смотрел, не отрываясь, и по-детски счастливо улыбался. Следом подскочил Костик, и растерянно зашевелил губами — что-то спрашивал.

На мальчишечьих лицах Злата заметила ссадины и синяки. Били их, что ли? Да что ж здесь происходит-то?! Злата покачала головой, прижала палец к губам и улыбнулась: всё хорошо, вы не одни. Ребята закивали, сияя. Алёша вдруг решительно вздёрнул ещё нежный, безбородый мальчишеский подбородок и поднял руку, сжатую в кулак, повёрнутый от себя: рот фронт, но пасаран. Злате тут же нестерпимо захотелось разнести в пыль этот дом, где держали в плену — иначе и не скажешь — и били детей. Лицо её дрогнуло от подступивших слёз, она ещё раз прижала палец к губам и вскочила. Огляделась — тихо и пусто, даже сонно. Схватила метлу и только после этого выдохнула.

Двор она домела за несколько минут. Дикая злоба на людей, заправляющих здесь всем, подгоняла. Поставив метлу на место, Злата навесила на лицо самое спокойное и добродушное выражение и направилась на кухню.

— Я всё!

— Да что ты?! Вот молодец какая… — повариха всплеснула руками. — Иди, моя хорошая, я тебе компотика налью!

Злата с благодарностью приняла компот и вновь поразилась, как такая милая с виду, уютная и славная женщина может здесь работать.

— А что мне теперь сделать?

— Да отдохни, полежи, почитай. Там в тумбочке книги должны быть.

— Спасибо, надоело уж отдыхать.

— Ну, тогда поспи. Скоро ужин, я тебя разбужу, вместе поедим. А то скучно одной-то.

— А что, нет больше никого? — равнодушно спросила Злата, ложечкой вылавливая из чашки сухофрукты и с удовольствием отправляя их в рот.

— Выходные, все разъехались. А Гена вон собрался по делам, — повариха махнула рукой в сторону окна. Во дворе действительно заработал мотор, поехали вверх ворота и зашуршали по плитке шины.

— Ну вот и давайте, пока никого нет, я приберусь в доме. Дни сейчас долгие спать не хочется, как раз успею хотя бы один этаж помыть.

Повариха с сомнением посмотрела на неё. Злата стояла, тихо и нежно улыбаясь, а сама про себя повторяла, как заведённая: «Ну, давай же! Давай! Соглашайся!»

— Ладно, иди. Только там поосторожней, ничего не сломай, не разбей. Завтра наш Главный Тренер приезжает, всё должно быть в полном порядке. В пятницу, конечно, убирали, но пыль за день уже налетела, так что протри там всё. В туалете возьми ведро, швабру, тряпки, порошки всякие. А воду наверху наберёшь, там на каждом этаже по туалету. Поняла?

Злата с готовностью кивнула, ещё раз как можно безмятежнее улыбнулась и пошла за инвентарём. Громыхая ведром, нашла лестницу и забралась на самый верхний, четвёртый, этаж. Налила воду, помыла тряпку, почти не отжав её — чтобы подольше была видна работа — быстро протёрла небольшую часть коридора. Потом живописно расставила пластиковые бутыли с чистящими средствами в дверях: может быть, помешают поварихе пройти бесшумно, немного задержат её, если она решит явиться с проверкой. После снова помыла в ведре тряпку, чтобы вода замутилась, а не бросалась в глаза чистотой и прозрачностью. И отправилась на разведку.

Сначала спустилась на второй этаж. Быстро осмотрелась. Чистенько, просто, без изысков. На полу линолеум. Стены покрашены приятной бежевой краской. На них стенды с фотографиями. Что-то вроде доски почёта. Коридор и двери, двери, двери. Как в общежитии. Да это и было, похоже, общежитие для рядовых членов. Злата дёрнула первую же дверь и та распахнулась. Комната на двоих. Явно жилая, а не заперта. И замка нет. Похоже, в «гнезде тренингистов» нет частной жизни. Только общественная. Интересно.

В комнате стояли стандартные, застеленные простыми покрывалами кровати, на стене в рамочках яркие картинки из той же серии, что она видела на первом этаже. У окна стол, два стула. На столе и тумбочках корпоративная «тренингистская» литература в разноцветных обложках и яркие рекламные буклеты организации. Больше ничего. Да и к чему роскошь тем, кто хочет найти смысл жизни и научиться новому? Только ищут не там.

Интересно, почему её поселили внизу, а не здесь? Может быть, в отсутствие начальства не знали, на каком она окажется уровне? Или она, новенькая, ещё в положении «ниже низкого»? Либо хотели, чтобы была под приглядом: комнатка-то её возле кухни, и поварихе удобно за ней следить?

Злате вдруг стал очень страшно. И одиноко. Она подошла к окну, посмотрела на иву. Где-то там, среди ветвей должна сидеть Ирина. Хорошо спряталась, даже и не подумаешь, что там дозорный. Загрустившая разведчица подняла руку и помахала. Дрогнула ветка. Ветер? Или всё же подруга? Стало легче дышать. Приободрившаяся Злата послала дереву воздушный поцелуй и вернулась к обследованию. Передёргав все двери, убедилась — второй этаж целиком жилой. Комнаты на двоих, троих, четверых. Самые большие — на шесть жильцов. Все они пока пустовали.

Третий этаж выглядел посолиднее: пол из ламината, стены оклеены обоями под покраску. Комнаты тоже оказались незапертыми и тоже жилыми. Но здесь были и одноместные, двухместные. И ни одной на трёх и более постояльцев. Да и обстановка поуютнее. На полу коврики, на окнах не простейшие жалюзи, а шторы. Покрывала с оборочками. Вот оно как. Иерархия в действии. Интересно, что же на четвёртом, последнем, этаже?

Коридор верхнего этажа делился на две части. Одна, меньшая, явно была офисом. Стерильная чистота везде. Паркетные полы, ковровые дорожки сдержанной расцветки. Злата удивлённо покачала головой: неплохо. Дорогие двери, ни на одной нет табличек, поясняющих, где что находится. И всё заперто. Точно — офис. Святая святых. Не иначе документы свои берегут от чужих глаз. Хотя откуда в этой цитадели посторонние? Ну, значит, и от своих прячут. Даже от своих. … От своих, пожалуй, и важнее. Зачем мелкой мошкаре знать о делах птиц высокого полёта?

Прихватив швабру и ведро, Злата, затаив дыхание от волнения, толкнула дверь на вторую половину. Боялась: а ну как не откроется? Но нет, распахнулась легко. А вот и жилая часть для руководства.

Красиво, уютно, как в каком-нибудь дорогом санатории. Паркет уже не простой, а наборный. Огромный очень красивый ковёр. На стенах дорогущие обои, в дорогих рамах не репродукции, а картины. Везде цветы: на подоконнике, стенах, в специальных напольных подставках. И дверей всего несколько. То есть за ними или очень большие комнаты или даже квартиры. Хорошо быть вершиной пирамиды.

Ни на что не надеясь, разведчица толкнула ближайшую дверь. Но та неожиданно распахнулась. Не может быть! Злата даже глаза закрыла от страха. Но сразу же открыла и на цыпочках зашла внутрь.

Перед ней действительно была квартира. Да какая! Позже, описывая друзьям то, что увидела здесь, Злата хотя бы даже в силу профессии не страдавшая косноязычием и бедным словарным запасом, постоянно повторяла только два слова: роскошь и великолепие. И прибавляла:

— Но всё чересчур. Слишком.

И вот мимо этой роскоши и по этому великолепию кралась она на цыпочках, больше всего на свете боясь быть обнаруженной. Зачем она решила осмотреть всю квартиру, и сама толком не знала. Но шла, заглядывая во все двери мимо одной, другой, третьей комнаты. Пройдя через просторный холл, она оказалась перед последней дверью, в которой торчал ключ. Чувствуя себя женой Синей Бороды, Злата не дыша повернула его в замке, просунула в образовавшуюся щель голову и замерла.

На необъятной кровати лежала девушка, вернее, девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Она не двигалась. Испуганная до дрожи в ногах разведчица подкралась к ней поближе и с удивлением поняла, что где-то видела спящую красавицу. К счастью, она именно спала: ровно дышала, положив правую щёку на ладони.

Злата огляделась. Комната была большой, прекрасно обставленной, но в глаза сразу бросились решётки на двух окнах. В остальных комнатах их не было. Да это самая настоящая тюрьма. Разведчица в ужасе покачала головой и тихонько подошла к девочке.

Та была очаровательна: невероятной длины и толщины каштановая коса, точёное лицо, всё сплошь покрытое солнечными конопушками. Даже вокруг нежного рта весёлые пятнышки. Тоненький изящный носик и длиннющие ресницы. Но веки припухшие, розовые. «Плакала, — определила Злата, — и долго, отчаянно». Девочка показалась знакомой. Она вспомнила, что об этом же ощущении говорил и Андрей Симонов, и вгляделась повнимательнее. Но глаза девочки были закрыты, и понять, где же они встречались, Злата не смогла. Она тихонько села рядом и дотронулась до руки девушки. Та вздрогнула и села, как бывает, вздрагивают и за одно молниеносное движение, сразу, садятся во сне, испугавшись чего-то.

Злата тоже вздрогнула и даже втянула голову в плечи, ожидая крика и разоблачения. Но девочка спросила тихо:

— Кто ты?

— Не бойся. Меня зовут Злата, и я пришла за двумя мальчиками. Это ведь ты бросила сегодня утром записку с пуговицей, — сказала Злата утвердительно, сама не зная, с чего вдруг она так решила. Но пока среди обитателей дома только эта испуганная зарёванная девочка походила на человека, который хотел бы помочь. Она не ошиблась, узница «роскоши и великолепия» кивнула, внимательно разглядывая пришелицу:

— Я. Но за ними с утра приходили другие люди. Блондинка со стрижкой под мальчика и высокий мужчина.

— Да, это мои друзья. Один из мальчиков — младший брат этого мужчины. И теперь мы пришли сюда, чтобы забрать мальчишек.

Девочка смотрела на неё, не отрывая взгляда, и неожиданно сказала:

— А я тебя, то есть вас, знаю. Вы — учительница! Только я сразу не узнала, потому что сейчас вы совсем на девчонку похожи, с косичками этими. Я вас видела, давно, ещё зимой. Тогда чуть драка большая из-за меня не случилась.

И Злата тут же вспомнила. Именно эту девочку попытался защитить от скинхедов злосчастный Эдик Зеленский. Именно её приводил в порядок, уведя чуть в сторону от разгневанных соратников, Алёша Симонов. Чудны дела Твои, Господи!

— И мужчину того, который утром приходил, тоже знаю! Это брат Алёши, который мне помогал. Он мне в феврале ссадины обрабатывал. Его Андреем зовут!

Злата кивнула:

— Всё верно. Теперь я тоже тебя узнала… Как тебя зовут?

— Алина, — ответила узница, — мальчики были здесь, но где они сейчас, я не знаю!

Она горестно всхлипнула и закрыла лицо руками. Близкие ещё после предыдущих рыданий слёзы мигом подступили и закапали сквозь пальцы, оставляя следы на длинной юбке. Злата прижала её к себе, чувствуя себя, как всегда рядом со своими учениками, взрослой и умудрённой:

— Не плачь. Я их нашла. С ними всё в порядке. Они в подвале. Но теперь мне необходимо их отсюда вытащить. И как можно скорее. А я пока ещё ни в чём не разобралась. Я тебе буду благодарна за любую помощь. За любую, — ещё раз веско добавила она. Алина отняла ладони от лица, проглотила набегавшие ещё слёзы и часто закивала:

— Да! Да, да! Я всё расскажу, объясню, всё, что знаю. Только умоляю! Возьмите и меня с собой!

Злата ничего не понимала, кроме того, что этой девочке, ровеснице её учеников плохо и страшно. Поэтому моментально включилось то, что сама она с иронией называла «учительским инстинктом», который сродни мощнейшему родительскому и диктует круглосуточную готовность оберегать, защищать, помогать. А если надо, то и любому глотку перегрызть за этих детей. Поэтому она решительно кивнула:

— Обязательно. Только давай сделаем так. Я должна мыть полы в офисе. Сейчас туда и пойдём. Я буду заниматься уборкой, а ты сядешь где-нибудь поближе к лестнице, будешь следить, чтобы никто нас не застукал и потихоньку мне рассказывать, что тебе известно. Если вдруг кто пойдёт, то ты его ещё от первого этажа услышишь — в доме тишина, звуки далеко разносятся. И ты успеешь сюда убежать, а я буду демонстративно драить полы, прикидываясь Золушкой. Договорились?

— Ага, — Алина совсем успокоилась и с готовностью вскочила. — Только давайте я тоже буду помогать?

— Нет уж. Ты у нас будешь часовым.

Так они и сделали. Алина устроилась в дверном проёме с видом на лестницу и тихо-тихо начала рассказывать. Злата слушала и физически ощущала, как шевелятся от услышанного волосы на голове.

— Мои родители развелись пять лет назад. И так получилось, что я осталась с папой. Потому что мама у нас актриса. Из неудачливых. Но всё равно постоянно то спектакли, то гастроли. Я ей и не нужна совсем. А папочка у меня самый лучший… Был… Он умер три месяца назад. В метро сердце прихватило, и он не дождался врачей… И тогда меня забрала к себе мама. Лучше бы меня отправили в детдом! — горло перехватило, и Алина с трудом сглотнула, Злата бросила швабру и на минуту присела к ней, обняла, прижала покрепче, погладила по руке:

— Почему лучше бы?

— Потому что мама моя сошла с ума совсем. Связалась с этой идиотской организацией. Я сначала думала, что ничего страшного нет. Даже наоборот радовалась, дурында. Мама бросила свой театр, перестала спектакли на дому нам с бабушкой устраивать. А раньше она этим страдала. То у неё мигрень, и она с бледным видом отравляет всем окружающим жизнь. То депрессия, и она рыдает, заламывая руки. То любовь, и она папе нервы мотает. Он, мол, её недостоин, у неё, видите ли, ТАКИЕ поклонники, а тут мы под ногами путаемся. Это она про мужа и единственную дочь! И бабушке, маме её, доставалось всегда. За то, что зятя любила. За то, что помогала ему меня растить, когда мы уже отдельно жили. В общем, за всё.

А тут вдруг мать попритихла. Спокойнее гораздо стала, даже мной интересоваться начала. Я уж думала, что, может, и получится у нас семьёй стать… А оказалось — всё совсем плохо.

Ходила она на все тренинги в эту… в эту организацию. Все деньги на это спускала. Пыталась нам мозги вправлять. Но мы с бабулей держались. Бабушка у меня умная, говорила мне всегда:

— Ты с мамой соглашайся, кивай, не серди её. Видишь, она не в себе…

Но потом мама увидела, как мы в Вербное воскресенье из православного храма выходили… Как она кричала! Аж слюной брызгала! Невменяемая просто была!

— Я, — говорит, — не дам вам погибнуть! Я вам покажу, где спасение! А если вы так ничего и не поймёте, значит, вы и не мать мне и не дочь, а чужие люди!

Бабушка её тихонько спросила:

— А кто ж тогда свои?

Мать засмеялась так страшно и выдала:

— А свои у меня только те, кто из нашей организации. И вы или ими станете или пожалеете.

После этого она все иконы в бабулиной комнате посрывала и ногами их топтала! Бабушке плохо стало, когда она это увидела. А мать «скорую» вызвать не давала. Я еле вырвалась и к соседям убежала, позвонила от них врачам и в милицию, чтобы они помогли врачам в квартиру попасть. И те, и другие приехали и бабушку забрали. Как я боялась, что она умрёт! У неё обширный инфаркт. Но она выкарабкается. Обязательно! Она не может меня одну с этой зомбированной психопаткой оставить!

— А мама? — тихо спросила Злата.

— А мать милиция только пожурила слегка… — Алина горько вздохнула. — И вот за те дни, что бабушка в больнице, мать совсем с ума сошла. Сюда меня приволокла. Всё говорила, что я ей помогу на следующую ступень подняться. Я не понимала каким это образом… Но теперь, похоже, поняла… — голос её стал бесцветным. Злата, снова яростно намывающая полы, выпрямилась:

— Что? Что ты поняла?

— Я объясню. Только сначала расскажу про ваших мальчиков… Я здесь уже пять дней, шестой. Мать не дала даже до конца учебного года подождать. На несколько дней раньше меня из школы забрала.

Приехали мы сюда в понедельник. Я сначала даже удивилась. Здесь молодёжи полно. Вернее, почти одна молодёжь. Всё больше девушки, но и парней много. Таких по возрасту, как моя мама, мало. Это сейчас никого нет, потому что у них какой-то выездной съезд. А завтра к вечеру вернутся… — она нехорошо усмехнулась. — И ведь всё у них так благостно. Все весёлые, обнимаются на каждом углу, твердят о перспективах, развитии, психологическом программировании каком-то… Меня приняли как родную… Слишком хорошо. Шагу одной ступить не давали. Буквально. Это ужас просто! Я на второй день волком выть была готова от такой опеки!

Но в четверг появились Алёша с Костей. Их в качестве разнорабочих наняли. Я Алёшу сразу узнала. Костю нет, не помнила. А Алёшу как же забыть?

Злата спрятала улыбку: да, этих братьев Симоновых забыть трудно. Вон, её подружка драгоценная уж почти год никак не может старшего из сердца выдворить. Разлёгся он у неё там вольготно, как на диване, и выдворяться отказывается. Да она, впрочем, и не горит желанием от него избавиться. И это взрослый человек!

А тут девчонка-школьница и юный красавец и мечта всех девчонок, который, правда, честь ему и хвала, себя таковым не считает! Но ведь девушки обмирают, когда его видят. Вот и Алина своего героя забыть не смогла. Не балбеса Эдика Зеленского, кинувшегося тогда в неравный бой, но потом напрочь забывшего про девочку и подстрекавшего всех к драке. А именно Алёшу, который Алину не бросил и всячески опекал в тот вечер. Злата была уверена, что, будь тогда на месте Эдика Алёша, он-то уж точно за девочку заступился бы не ради драки, не из любви к сварам и склокам, а из невероятного благородства, ему свойственного. Поэтому понять узницу было легко. Как же не влюбиться, когда вот он — готовый рыцарь! Да ещё и симпатичный такой.

А Алина, раскрасневшись, восторженно продолжала:

— Он меня тогда домой привёл. Брат его старший раны обработал, синяки какой-то мазью помазал. Потом они домой меня отвезли. Я ведь тогда с курсов самообороны шла. А тут эти дураки. Тоже мне, фашисты недоделанные! А я только-только на курсы записалась, ещё ничегошеньки не умела. Они прицепились: «Чурка! Черномазая!»

— Мне-то всё равно. Не трогают — и ладно. У меня-то русская кровь, может, почище, чем у большинства из них. Но не доказывать же это идиотам, которым больше, чем чистотой крови, гордиться нечем. Им папа с мамой не объяснили, что люди должны другим гордиться. И что нормальный русский ну никак фашистом быть не может. Потому что у нормального русского обязательно кто-то из семьи воевал или даже погиб на фронте.

Мне-то повезло. У меня папочка мне всё ещё в детстве популярно объяснил. А до этих оболтусов не донесли. Вот они и маются дурью. И не понимают, что фашисты когда-то тоже с этого начинали. Им сказали, что они особенные по праву рождения, они и поверили. Вместо того, чтобы гордиться культурой, литературой, музыкой, наукой, они кичились цветом волос и глаз. Ни к чему хорошему это не привело. Поэтому я шла себе и шла, внимания на них не обращала. А тут этот ваш… Эдик, да? Ему явно хотелось позадираться, вот он и решил с парнями помахаться. Только силы не рассчитал. Ну, и вышло Бог знает что… Счастье, что вы с другой учительницей вмешались, а то беда была бы!

Злата согласно кивнула: да, счастье, и да, беда…

Алина вдруг замерла, подскочила в ужасе и, молча показав вниз, метнулась на привилегированную половину. Злата, ещё не слыша шагов, схватила тряпку и принялась протирать пыль с листов гигантских откормленных фикусов и монстер, негромко напевая:

— Ты сегодня мне принёс не букет из пышных роз…

— Убираешься? — повариха стояла за спиной и требовательно оглядывала длинный коридор.

— Да, — с усердием обмахивая растения кивнула Злата, — ещё чуть-чуть осталось. Скоро пойду на третий этаж.

— Молодец, если устала — отдохни. И вот сюда, — она указала на дверь жилой части, — не ходи. Там уже убирали.

— Вот и славно! Тогда я, пожалуй, сегодня всё-таки успею помыть коридор третьего этажа, — Злата преданно заглянула в глаза поварихе. Та снисходительно кивнула:

— Ну, давай. Умница ты, девочка. Потом спускайся, я оладушков нажарю. Будешь?

— С удовольствием! Спасибо!

Проверяющая потопталась ещё немного и, тяжело ступая, пошла вниз. Злата покачала головой: так-так, хвалит, улыбается, а не доверяет. Вот ведь, нелегко ей, а забралась на четвёртый этаж с проверкой. Надо быть осторожнее.

Когда шаги стихли внизу, она покашляла, и в дверь высунулось испуганное личико Алины.

— Ну у тебя и слух! — восхищённо покачала головой Злата. — Пойдём-ка теперь на третий этаж. Ты на лестнице сядешь и продолжишь мне рассказывать, а я там помою. Успеешь, если что, убежать?

— Успею. Только разуюсь сейчас, чтобы меня слышно не было.

Они перетащили инвентарь этажом ниже, и Алина, стоя почти на лестнице, чтобы в любой момент рвануть наверх, шёпотом продолжила рассказ.

— Ну вот, тогда меня Алёша с братом домой отвезли. А через неделю умер мой папочка… И мама меня забрала к себе. Так что Алёшу я больше не видела. А тут вдруг смотрю — он! Я глазам своим не поверила. Мы обрадовались друг другу, остановились поболтать. Но моим «наставникам», так здесь называют тех, кто опекает новеньких, это очень не понравилось. Сразу ребят отослали куда-то, и меня тоже делами заняли. Я надеялась, что мы в столовой встретимся, но ребят там не оказалось. Я потом узнала, что работники на первом этаже живут… — девочка помолчала немного. Злата её не торопила. Через пару минут Алина мрачно заговорила:

— А дальше… Дальше я поняла, зачем мать меня сюда привезла… Господи, я ей так верила! Даже когда поняла, что она фанатичка… Всё равно — мама же… А она… Она…

Злата отставила швабру и испуганно обернулась. Но Алина не плакала, а стояла, бессмысленно глядя в пространство. Бедная девочка. Что же случилось-то? Злата тихонько подошла, встала рядом, рукой погладила по плечу. Алина благодарно улыбнулась:

— Я сейчас. Просто это очень страшно. То, что я хочу вам рассказать. В общем, этот их Главный тренер… — увидев Златино непонимающее лицо, пояснила:

— Не американский супер-пупер главный Президент этой организации, а наш, местный начальничек, которого америкосы поставили, это он так распрекрасно называется… Так вот, он любит девочек. И моя сумасшедшая мать привезла меня ему в подарок.

— Что?! — Злата была поражена. Нет, она не вчера родилась и розовые очки не носила. Но тут дар речи ей изменил. После вырвавшегося громкого возгласа, вызванного шоком, она несколько раз молча открыла и закрыла рот. Похлопала глазами. Потрясла головой, пытаясь прийти в себя.

— То есть ты хочешь сказать, что…

— Да, именно. Я не знаю, как это называется. Педофил — это, наверное, про гадов, которые к совсем уж маленьким ненормально относятся, — Алина явно с трудом подбирала слова, и Злата её прекрасно понимала. Здоровому человеку о таких вещах и говорить-то противно.

— А я же уже большая… почти. Но он всё равно скотина. Старая, вонючая, лысая скотина!

— Как ты обо всём узнала? — Злата попыталась переключить внимание девочки.

— Как-как? Подслушала! Я сначала ничего понять не могла. Мы, когда только здесь оказались, жили на втором этаже. Вы там были? Видели условия? Понятно, что это для мелочёвки, вроде моей матери. А потом вдруг кто-то приехал. Я обратила внимание на дорогущую машину, которая во двор въехала в четверг утром. В этот же день в столовой к нам подсел какой-то лысеющий дядька. Слащавый такой, с бородкой небольшой. И с маменькой моей так добренько-добренько беседовал. А сам на меня зырк, зырк. И говорит мне:

— Деточка, принеси-ка нам, пожалуйста, хлебушка ещё.

Я смотрю, а на столе хлеба ещё полно, и белого, и чёрного. Ну, и замешкалась. А мать как рявкнет:

— Ты что, не слышишь, дурища?! Иди и принеси, когда Главный тренер просит!

Она в жизни так со мной не разговаривала. Она вообще вся такая рафинированная, эфемерная, а тут такими словами! Я от ужаса вскочила и за хлебом. Вернулась, а этого Главного уже нет. Только мамашка довольная за столом сидит. Как будто подарок долгожданный получила.

В тот же день нас с ней перевели жить на четвёртый этаж. Не туда, где вы меня сегодня нашли, а в соседний номер. Он попроще, но тоже весь такой распрекрасный. Три комнаты, джакузи. Я такого и не видела никогда, хотя мы с папочкой неплохо жили.

Я за день устала, и легла спать. Жарко было, окно нараспашку, шторки ветром колышет — красота. Вдруг слышу, маменька моя куда-то намылилась. А потом её голос во дворе. Беседовала она с каким-то дядькой. Я не сразу поняла, что это и есть их главный. Он ей говорит:

— Альбина, вы, несомненно, достойны того, чтобы перейти на следующий уровень. Как только всё произойдёт, назначим день для таинства инициации.

Маменька моя лепечет:

— Ах, спасибо! Какая честь для нас!

Я лежу и думаю: для кого это для нас? А он, козлина, продолжает:

— Приведёшь мне её в воскресенье вечером. — То есть он, конечно, говорил «приведёте», он же весь такой интеллигентный, интеллигентный, аж до тошноты. И, продолжил, урод:

— Когда мы с симпозиума вернёмся, пусть она уже будет готова, и вечером приводите её ко мне. Вот вам список, вас завтра Геннадий по магазинам отвезёт. Купите всё по списку. В этих вещах она и должна будет ко мне прийти. Всё понятно?

Мама, теряя сознание от восторга, лепечет и в книксенах приседает. Я из-за шторы в окно подглядывала и видела.

— Да, разумеется. Всё так понятно, так понятно!

Тут маменька моя к его ручке припала, лобызает, обливаясь слезами восторга, а я чуть в обморок не грохнулась, потому как поняла, для чего мать меня сюда привезла и с какой стати нас на четвёртом этаже в этаких хоромах поселили. То есть она так хотела пробиться повыше в этом своём вертепе, что добровольно… Да что я говорю! Не просто добровольно, а с восторгом, упоением и признательностью меня ему была готова подарить!

У Златы всё плыло перед глазами. Она уже не возвращалась больше к уборке, а стояла, прижав девочку к себе, и гладя её по голове. Смеркалось, и вполне симпатичный дом этот стал казаться зловещим и мрачным.

— Мама вернулась развесёлая. Она и подумать не могла, что я всё слышала. Ходила по комнатам, песенки напевала. А я лежала и думала только о том, что мне делать. Когда мать заснула, я порылась в её вещах и нашла список этот, который Главный ей вручил. А там такая мерзость! Господи! Как его земля только носит?! В общем, там всякие юбочки в складочку и шотландскую клеточку, гольфики с помпончиками, босоножечки на плоском ходу, бантики разноцветные. Короче, тошнотина всякая для извращенцев. И это он планировал на меня нацепить!

Я тихонько денег у неё взяла, оделась — и ходу. А на первом этаже встретила ваших ребят — они мусор по зданию собирали и выносить на помойку собирались. Меня увидели — обрадовались! Хорошие такие, славные! — она горестно поморщилась. Не могла я им ничего не рассказать. Им тоже надо было из этого гнусного места бежать. Мы за угол отошли, я всё и растолковала.

Парни в ужасе были! Алёша просто рвал и метал. Они предложили мне помощь. Сначала, правда, порывались пойти Главному морду набить. Еле их отговорила. Тут народу толпы, и все или фанатики оголтелые или такие же уроды, как этот говнюк лысый. Тогда они предложили меня положить в тачку, в которой они мусор на ближайшую помойку должны были вывозить, и сверху мешками прикрыть. А потом мы бы тачку бросили подальше от дома, и на электричку. Ещё не очень поздно было, успевали. Алёша собирался меня к себе домой забрать. А там вместе с его братом мы бы что-нибудь придумали.

Хорошая идея была! Только не выгорело дельце. Геннадий этот, пёс цепной Главного тачку решил проверить на выходе. То ли догадался о чём, то ли у них тут это в порядке вещей. Ну, и запалил нас. С ним трое мордоворотов было. Меня уволокли. Парней избили. Сильно. Я утром во дворе пуговицу от рубашки Костика нашла и следы крови видела. Меня в воспитательных целях заставили плитку от крови, стоя на коленях отмывать. Я мыла и думала: живы ли? Но надеялась, что живы.

— Живы, — успокоительно кивнула Злата, — я сама видела.

— Слава Богу!

— А что потом?

— А потом мать меня обрабатывала, уговаривала. То орала, то на коленях передо мной ползала. Ужас такой! Ползает, пытается мне руки целовать, и всё твердит:

— Доченька, это великая честь! Доченька, это счастье!

То есть вот так, в пятнадцать лет с лысеющим козлом — это честь и счастье! А то, что я замуж всегда мечтала, за такого, как мой папочка? Что я детей хотела минимум троих?! И с мужем чтобы дружить и чтобы всегда вместе?! А она мне: так не бывает! И папочка твой уродом был! Это мой-то отец! Да он самый лучший! Он… — она вдруг замолчала на полуслове. — Скажите мне, что любовь есть, и что мать моя врала. А то, если это неправда, мне и жить уже незачем.

Злата твёрдо, веско прошептала:

— Есть. Я точно знаю. Просто твоя мама несчастная женщина. А я счастливая. И ты будешь счастливой. Верь мне.

— Я верю, — согласно кивнула девочка, — я верю и надеюсь любовь найти. А они… меня…

Злата смотрела на девочку и не знала, что ей сказать и чем утешить. Внутри у неё всё противно дрожало от накатившего чувства гадливости. Похожие ощущения она испытывала иногда, когда укачивало в транспорте. Усилием воли она взяла себя в руки и спросила замолчавшую и горестно вздыхающую Алину:

— А дальше?

Девочка встрепенулась:

— Дальше я рыдала всю пятницу. Вечером все уехали, а меня оставили с этим чёрным Геннадием и поварихой Татьяной Викторовной. Она вроде тётка такая хорошая. Но не простая, совсем не простая. Давно здесь работает. А, значит, не может не знать, что в организации происходит.

— Здесь что, кроме педофила, ещё тёмные дела творятся?

— Я думаю, что фильмы снимают для всяких извращенцев. Я тут видела аппаратуру всякую. А молоденьких девочек и парней здесь буквально на любой вкус… И, возможно, ещё наркота присутствует…

— Почему ты так решила? — Злата не верила своим ушам. Возможно ли, чтобы всё это было не кошмарным сном, а правдой? Во что они вляпались? И что им теперь расхлёбывать? А в том, что расхлёбывать придётся, она уже и не сомневалась, потому что ни один из их четвёрки не смог бы узнать такое и пройти мимо.

— А мне в пятницу, после того, как все, включая мою заботливую маменьку, уехали, Татьяна Викторовна принесла настой. Ну, во всяком случае, она эту бурду так называла. Сказала, что собственноручно травки собирала, что он мне поможет успокоиться, придти в себя. Ну, я сдуру и выпила. На вкус травки как травки, чуть горьковатые, терпкие. Только после этого настоя я уснула на раз-два-три и спала до обеда. И сны мне снились очень странные, слишком яркие, слишком красочные. Я вообще для сновидений плохой клиент: то вообще ничего не вижу, то забываю всё. А тут всё в подробностях запомнила.

И когда проснулась, было ощущение, что я не в себе. Всё вижу, всё слышу, всё понимаю. Но чувствую себя очень странно…

— А когда Ирина с Андреем пришли, что случилось?

— Ирина — это девушка с короткими волосами?

Злата кивнула.

— Когда все уехали, повариха с Геннадием расслаблялись, как могли. Генка загорал у бассейна за домом. Повариха сериалы смотрела с утра до ночи… Главный, как я понимаю, требует полного подчинения. Никакой расхлябанности не потерпит. А тут в калитку стучат, требуют открыть, а они кто в плавках, кто в халате и бигуди. Пока они суетились и себя в порядок приводили, я успела до калитки добежать, меня тогда ещё не заперли. Распахнула её, но Геннадий меня схватил и оттащил… Прихвостень Главного, блин! Ой, простите, пожалуйста! Вы же учитель, вот вам мои выражансы, наверное, слушать противно. Да я и сама не люблю так говорить, меня папочка по-другому воспитывал. Это я со зла… Ну, в общем, он меня в дом засунул и запер. А сам к калитке обратно пошёл… Может, они с поварихой вообще открывать не хотели, но Андрей громко стучал. И было ясно, что просто так не уйдёт. Побоялись, наверное, что шум поднимет…

— А ты уже пришла в себя после той жидкости, что тебе повариха дала?

— Да я уже более-менее была, во всяком случае, силы накорябать записку и завернуть в неё Костину пуговку нашлись. Хотя буквы будто разбегались. Еле-еле написала. Мне так хотелось мальчишек спасти, что я умудрилась мозги в кучку собрать. Только вот с почерком была просто беда. Пишу и понимаю, что сама ничего не понимаю. Как курица лапой — это про мой почерк тогда. Вообще-то я красиво пишу и понятно.

— А как же ты увидела, где Андрей с Ириной в тот момент были?

— Когда меня Геннадий в дом запихнул, я на третий этаж побежала, он по всему периметру балконом опоясан. Как они приблизились — кинула. Больше всего боялась не докинуть. Но в этом месте домина этот нелепый почти вплотную к забору стоит. Так что получилось. Бросила и присела сразу, чтобы они меня не увидели. Хотя наоборот надо было о помощи просить. Но я почему-то боялась кричать. Думала, вдруг не справятся они вдвоём. Всё-таки Геннадий крепкий дядька. Я же Андрея узнала и не хотела ему навредить. И мальчишкам тоже. А ещё я надеялась, что найду их всё-таки, и мы попробуем вместе убежать. Но не вышло. Геннадий, урод, меня здесь запер.

Я здесь целый день сидела, себя ругала. Надо же было такого дурака свалять. Что делать не знала. В пору с этого балкона головой вниз на плитку. Но не могу. Мне бабушка объясняла, что это самый страшный грех. Да ещё как подумаю, что я сигану, а она одна останется… И мальчишки… Как хорошо, что вы меня нашли! Вы же нас спасёте?

— Конечно. Только вот как? — Злата озадаченно потёрла лоб. — Я так понимаю, времени у нас нет. Или сегодня. Или никогда. Завтра Главный и все остальные со своего симпозиума-съезда вернутся. Против такой кучи народу мы ничего не сможем сделать… Давай так. Ты не спи, жди развития событий. Сиди полностью одетая. С поварихой и Геной, если он вернётся, веди себя спокойно, на рожон не лезь, но и не показывай, что повеселела. А мы сейчас что-нибудь придумаем.

Девушки поднялись на четвёртый этаж, Злата заперла дверь в дальнюю комнату, ставшую тюрьмой для Алины. Перед тем, как зайти в неё, девочка порывисто обняла Злату:

— Спасибо! А можно я потом в вашу школу перейду и в ваш класс? Я хорошо учусь! У меня только две четвёрки. Я ездить смогу, вы не сомневайтесь! Или мы с бабушкой переедем в папину квартиру, чтобы поближе к вашей школе быть…

Злата с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться: какие же они всё-таки ещё дети, эти взрослые и самостоятельные подростки. Она только ласково улыбнулась и объяснила:

— Алёша учится в классе у Ирины, Ирины Сергеевны. Так что тебе туда. Но я словечко замолвлю. Обещаю.

Алина вспыхнула, закрыла лицо руками и уже оттуда сквозь растопыренные пальцы прошептала:

— Спасибо.

Когда дважды повернулся в замке ключ, ей стало страшно. Но она вспомнила лица Златы, Ирины, Андрея, подумала о ещё незнакомом Павле и повеселела. Даже стала представлять себя узницей замка подлого и мрачного феодала. Тут уж девичья фантазия вылилась на необозримые просторы рыцарских романов. И Алёша, разумеется, превратился в Айвенго, Костя — в Робин Гуда. Андрей стал Ричардом Львиное Сердце. Павел — королём Артуром. Две молодые учительницы — прекрасными смелыми принцессами. Ну, а сама она, конечно же, леди Ровенной. Да и вправду, кем же ещё она могла быть?

Тем временем, Злата, собрав инвентарь и осмотрев двери на лестничных клетках, направилась вниз. Двери её немного успокоили — замков в них не было, то есть можно не беспокоиться, что на ночь несчастную Алину отрежут от решительных спасителей лишние препятствия.

Поужинав в обществе Татьяны Викторовны, она демонстративно раззевалась, стала жаловаться на усталость и, сопровождаемая охами и ахами довольной добровольной помощницей поварихи, отправилась в комнату. Геннадий ещё не вернулся, и это внушало надежду на благоприятный исход предстоящей операции. Самое плохое заключалось в том, что связи с «боевой группой» не было никакой.

Хлопнула дверь, Злата подскочила с кровати и, определив по звукам, что дородная повариха отправилась в подвал, выглянула. Так и есть, понесла еду пленникам. Только бы она им ничего не подсыпала! Только бы они не стали буянить! Но нет, не должны. Мальчишки знают: Злата рядом. И наверняка понимают, что от них требуется сидеть тихо и не привлекать к себе внимания. Теперь бы понять, где хранится ключ от узилища. Разведчица, кожей ощущая, что операция входит в решающую фазу, рискнула выйти в коридор и приоткрыла дверь на кухню. Через несколько минут, когда заскрипела подвальная дверь, извещая о том, что повариха возвращается, Злата сунула голову в пищеблок и весело позвала:

— Татьяна Викторовна! Ау! Простите, пожалуйста, можно войти? Татьяна Викторовна-а-а!

— Что тебе, Зоечка? — раздалось, разумеется, вовсе и не из кухни.

Злата подпрыгнула, будто от испуга, быстро оглянулась и облегчённо заулыбалась, глядя в напряжённое лицо поварихи:

— А, вот вы где! А я вас потеряла! — голос радостный, наивный-наивный, главное, не переборщить, не вызвать подозрений. — Простите меня, пожалуйста, я ужасный водохлёб, по ночам привыкла пить. Можно мне чашечку водички налить?

— Ой, да конечно! Да зачем водички? Иди я тебе киселька налью, — явное облегчение, которое испытала повариха, не укрылось от опытного глаза отважной разведчицы, и она засияла ещё жизнерадостнее. Кисель она терпеть не могла с садовского детства, но, не желая обидеть пренебрежением дружественную пока представительницу враждебного лагеря, мужественно кивнула:

— С удовольствием!

— Да ты пей, пей! Я тебе ещё налью, свеженький кисель, только вечером сварила.

Злата с вымученной улыбкой уставилась в чашку. Полное ощущение, что ей пять лет и она в детском садике. Садик она любила, а вот кисель — нет. Но с отчаяньем отхлебнула, проглотила и, старательно изображая блаженство, зажмурилась:

— Вот спасибо!

Повариха подвоха не заметила и довольно покивала:

— Вкусно, знаю! — она поставила в раковину грязную посуду, которую принесла из подвала и старательно прятала за юбкой. Видно было, что совсем успокоилась. Потом порылась в кармане фартука, вытащила ключ и повесила на крючок прямо у косяка. Злата замерла: неужели так просто? Да тот ли? Краем глаза глянула. Красный брелок в виде мячика. Точно! Тот самый! Только бы повезло, и кухню не закрыли. Тогда всё получится. Она благодарно приняла от поварихи полную чашку фирменного киселя, пожелала той спокойной ночи и пошла в комнату.

Не успела она поставить чашку с добытым ненужным киселём на тумбочку и выдохнуть, снова услышала шаги. Теперь повариха направилась наверх, кормить Алину. Скоро она спустилась, быстро помыла посуду, оставив дверь нараспашку. Злата, опять замерев у приоткрытой двери, слышала, как льётся вода и гремят тарелки. Отойти не могла, потому что опасалась упустить повариху и не узнать, где же та ночует. Потом вдруг подумала, что Татьяна Викторовна, хотя вроде бы и успокоившаяся на её счёт, может всё-таки новенькую проверить. Злата лихорадочно сорвала одежду, повесила её на стул и забралась под тоненькое одеяло. Свет она, занятая напряжённой разведывательной деятельностью, так и не включила.

Догадка её оказалась верной. Скоро дверная ручка негромко щёлкнула, и из коридора в образовавшуюся щель проник свет. Злата ровно дышала, уткнувшись носом в подушку. Повариха недолго постояла, плотно прикрыла дверь и ушла. Полуголая разведчица вскочила, через голову натянула юбку, радуясь, что выбрала довольно свободно сидящую, да ещё и на резинке. Блузку, кляня нелёгкую шпионскую долю, она напяливала уже на бегу.

Босиком выскочив в коридор, Злата в ужасе огляделась. Ни у кухни, ни у входа в подвал поварихи не было. Разведчица, чувствуя близость провала, кинулась на лестницу и прислушалась — тишина. Шаги затихали где-то в другом месте. Она растерялась, повернулась обратно к кухне и тут вспомнила о двери, которая вела в холл, к выходу. Выглянула туда и точно — Татьяна Викторовна в дальнем конце большого холла поворачивала в такой же коридор, ведущий вглубь другого дома. Освещение уже везде было погашено, но вполне хватало и неверного сумеречного освещения, проникавшего с улицы.

Разведчица, почти не дыша от страха, перебежала холл и заглянула в дальний коридор. И, к счастью, ещё успела увидеть, как повариха зашла в одну из комнат и захлопнула дверь. Оставалось надеяться, что именно это и есть её спальня.

Злата постояла в коридоре минут пятнадцать. Через дверь (здесь они были не такими основательными, как в подвале) слышала тяжёлые шаги поварихи, звуки льющейся воды — видимо, в этих помещениях были и ванные с туалетами. Похоже, всё-таки Татьяна Викторовна собиралась спать.

Злата уже было решила уходить, как вдруг уловила пиканье кнопок телефона. Буквально через минуту повариха заговорила. Голос её был резок, интонации утратили преувеличенную ласковость. Злата понимала, что, кроме Татьяны Викторовны говорить некому, но всё же с трудом узнавала.

— Это я. У нас всё нормально… Ревела. Сейчас, вроде, успокоилась… Ещё благодарить будет, бестолочь…. Ой, да было бы что беречь? Всё равно бы с каким-нибудь прыщавым подростком вскоре спуталась бы. А тут такая честь, такая удача…

Это она об Алине, — поняла Злата и передёрнула плечами от омерзения. Да уж, удача… Тем временем разговор продолжался:

— Да, у вас в апартаментах… Куда ей деваться? Ещё у нас новенькая. Зоей зовут. Хорошенькая, даже очень… Молоденькая… Лет семнадцать… Может, и меньше… С возрастом, может, и ошибаюсь, не спрашивала. Но что красивая — это факт… Рыженькая, длинноволосая… Поняла… Хорошо… До завтра… Ждём…

Снова пикнула трубка, затем негромко что-то стукнуло. Щёлкнул выключатель, исчезла тоненькая полоска света, выбивавшаяся из-под двери. Злата постояла ещё минут пять и, не услышав больше ни звука, на цыпочках вышла в холл.

Что ж… Пришла пора их операции вступать в решающую стадию. Замирая от страха — а вдруг есть сигнализация? — смелая разведчица отперла входную дверь. И на пару минут замерла, прислушиваясь. Хотя непонятно, что она вообще могла услышать? Потому что сердце бухало так, что заглушало все внешние звуки.

Вопреки ожиданиям ничего ужасного не произошло. Дверь открылась абсолютно беззвучно. Злата выскользнула во двор. Ярко светил прожектор, установленный на стене. Да и за пределами его луча было ещё довольно светло. Лето есть лето. В соседних кустах заливался соловей, где-то неподалёку квакали лягушки.

Злата глубоко вдохнула: по-о-о-ехали! Она быстро подошла к забору и наклонилась, чтобы увидеть, как отпираются замки. К счастью, окна комнаты поварихи выходили на другую сторону. И хотя бы об этом можно не беспокоиться.

С калиткой тоже проблем не возникло. Простой засов открылся легко. Больше всего в этот момент Злате снова захотелось выйти на улицу, плотно закрыть за собой калитку и бежать от этого ужасного дома. Как можно быстрее и как можно дальше. Но, конечно, она этого не сделала. Зато сделала то, что должна была: тихонько свистнула. Тут же — она даже поразилась скорости — из-за угла показались Андрей, Ясень и Павел. Её Павел. От облегчения и радости Злата тихо засмеялась и сама себе цыкнула: тщ-щ. Павел бросился к ней и обнял её. Оба на несколько секунд замерли, не в силах оторваться друг от друга. Наконец Злата шепнула:

— Пора.

Павел ещё сильнее прижал её к себе, быстро поцеловал и махнул топтавшемуся поблизости Ясеню:

— Пошли, Серёг.

Пока Злата, Павел и Ясень обменивались новостями, Андрей подошёл к ветле, где сидела дозором изнывающая от волнения Ирина и негромко сказал:

— Мы пошли. Следи за улицей. Если что — свисти, как договаривались. Свисток у тебя? Ирина с готовностью показала на грудь, где болтался на шнурке тускло поблёскивающий латунным боком антикварный свисток из коллекции Павла.

— Умница, — Андрей ласково улыбнулся, и Ирина вдруг испугалась.

А если они попадут в беду?

Видимо, на её лице отразились все переживания, потому что проницательный Симонов добавил:

— Будет совсем плохо — звони в милицию. Павел же тебе телефон оставил?

— Да… Иди…

Андрей снова ободряюще улыбнулся, повернулся, чтобы уходить и вдруг быстро шепнул:

— Я тебя люблю.

Ирина, уже давно ни на что не надеявшаяся и поставившая на их с Андреем счастливом совместном будущем крест, совершенно неромантично вытаращила глаза. И тут же поняла, что если на кого сейчас и похожа, так на изумлённую до крайности довольно крупную короткошёрстную обезьянку, уцепившуюся за ветку, а уж точно не на счастливую девушку, которой только что признались в любви. А поняв, застонала, ткнувшись лбом в кору. Стало больно. К счастью, Андрей уже ушёл. Потрясённая Ирина смотрела ему вслед и думала о том, что, пожалуй, ещё никто из её подруг не слышал более оригинального признания в любви. Вопреки тревожной ситуации она была счастлива.

Разведчица и вызванный ею передовой (и он же основной) отряд тем временем без помех проникли в «Гнездо тренингистов». Злата телеграфным стилем шёпотом ввела соратников в курс дела, и все вошли в дом.

Павел сразу же заинтересовался дверью, расположенной справа от входа. Это оказалась комната охраны. Злата выглянула из-за его плеча и осмотрелась. На большом, как у них в школе, стенде на крючочках ровными рядами висели ключи. Нижний ряд — первый этаж. Дальше — второй, третий. И, наконец, четвёртый. На каждом брелок. Разные этажи — разного цвета брелки. Красный — цоколь. Жёлтый — первый этаж. Зелёный — второй. Синий — третий. И, наконец, белый — четвёртый. Всё аккуратно подписано. «Очаровательный педантизм», — подумала Злата. Павел удовлетворённо заметил:

— Отлично. Не придётся ничего ломать.

Злата выбрала нужный ключ и заперла коридор, в котором находилась комната поварихи:

— На всякий случай. И надо бы постараться не шуметь.

— Давайте разделимся, — Андрей, который, с висевшим на шее фотоаппаратом, сильно смахивал на туриста, стал снимать ключи. — Я пойду на четвёртый за Алиной. Она меня знает и пойдёт со мной — это раз. И два — попробую в кабинетах пошуровать. Надеюсь, найду что-нибудь о деятельности этой высокодуховной организации. Я тут, пока ждал, с местными побеседовал, пока ждал. Так все уверены, что здесь что-то нечисто. Про педофилию не говорят, но отмечают, что подавляющее большинство приходящих и приезжающих сюда очень молоды. Возможно, даже подростки. И о наркотиках аборигены тоже упоминают. Надо бы поискать.

— Согласен, — кивнул Павел, — я с тобой пойду. Вдвоём больше успеем. Златик, а ты отправляйся за мальчишками. Мы Алину вниз проводим, ты их всех веди в машину, пусть будут подальше, на всякий случай. И ты тоже больше не возвращайся, хорошо?

Злата кивнула и вытащила добытый ключ с красным мячом. Муж подошёл и чмокнул её в макушку. Андрей, который всегда считал такие проявления чувств телячьими нежностями, неожиданно для себя умилился. И подумал, что тоже не будет стесняться любви к жене. Да чего уж греха таить?! Подумал он, конечно, не об абстрактной жене, а об Ирине. И сам удивился нахлынувшей нежности.

Всё эти глупости о том, что мужчины никогда не задумываются о будущей семейной жизни, чепуха, разумеется. Задумываются, ещё как. Вот он, к примеру. Профессионально циничный доктор Симонов уже давным-давно сентиментально решил для себя, что у него будет несколько детей и даже придумал для всех них имена. Только вот мать этих детей была где-то далеко. И он даже не мог подумать, что она, оказывается вот так близко. И представить её всё никак не получалось. Но теперь он уже точно знал, что в данный момент она сидит на ветке старой ветлы и напряжённо всматривается в сумеречную улицу и большой нелепый дом.

Андрей посмотрел вслед уходящей Злате, перевёл взгляд на Павла и заметил страх в его глазах. Страх за самую лучшую девушку на свете. И Симонов прекрасно понял его. С недавних пор такой же страх поселился и в его душе. Но, что удивительно, делал его не слабее, а сильнее, решительнее, отчаяннее. И Андрей впервые понял, с чего это вдруг разгорелась Троянская война. Раньше никогда не понимал, а теперь вот понял. Он за эту конкретную маленькую женщину тоже мог начать и — хочется верить — победоносно завершить вполне себе большую войну. Но пока ему предстояла другое сражение.

Злокозненная дверь в подвал, успешно приручённая смелой разведчицей, и в этот раз не скрипнула. Зато, когда закрылась, отсекла все звуки мира. Злата поёжилась. Как она в прошлый раз не заметила этой тяжёлой, давящей, угрожающей тишины? От страха, что ли? Зато сейчас она шла и слышала, как каждый её шаг отдаётся эхом в конце полутёмного коридора. Она нарочито выпрямила спину и решительно направилась к седьмой двери. Ключ повернулся тихо, девушка осторожно шагнула внутрь и застыла.

В почти полной темноте — свет не горел, а узкое зарешеченное окно под потолком пропускало внутрь лишь крохотный кусочек сумерек — дремали, лёжа на голом полу измученные мальчишки. Они оказались прямо в неярком треугольнике, образовавшемся от коридорного света, хлынувшего в темницу. И Злата сразу увидела бледные мальчишечьи лица, покрытые синяками и ссадинами. Через стекло и частую решётку они были не так заметны. А тут резанули глаза своей откровенностью. И добрая, неконфликтная Злата вмиг озверела. Ну что ж, война так война. С рук это заокеанским тренингистам и их отечественным приспешникам — или кто они там — не сойдёт.

Первым проснулся и с трудом поднялся навстречу ей обычно гибкий и подвижный спортсмен Алёшка. Посмотрел на неё сверху вниз и радостно, по-детски, улыбнулся разбитым ртом:

— Здравствуйте, Злата Андреевна! Всё-таки это вы! А то мы уж было решили, что у нас коллективная галлюцинация.

Костик тоже сел и теперь улыбался и щурился на свет. Правый глаз его совершенно заплыл: здоровенный кровавый припухший фингал поглотил даже длинные девчачьи ресницы.

Злата огляделась. Абсолютно пустая комната, только в углу зелёное эмалированное ведро с безобразными отбитыми боками. Запах невыносимый. Она поднялась на цыпочки, погладила мальчишек по вихрастым головам, русой и темноволосой, и пообещала:

— Всё закончилось. А теперь бегом за мной.

В холл они, действительно, почти вбежали. На пороге Алёша резко затормозил, так что Костик, спешивший сзади, налетел на него. Злата выглянула из-за мальчишек и всё поняла. В холле уже маялась Алина, рядом с ней был Павел. Узник радостно выдохнул:

— Алинка! — шагнул к девочке и обнял её. Тактичный Костик обошёл друзей по несчастью и негромко, но радостно сообщил Павлу:

— А вот и мы!

— Молодцы, — Павел усмехнулся и сгрёб мальчишку в охапку, затем похлопал, помял:

— Живой?

— Есть чуть-чуть, — поморщился Костик, — уходим?

— Вы уходите, а я пока останусь.

Счастливые освобождённые пленники гурьбой двинулись за Златой. Она приложила палец к губам и сердито нахмурилась. Дети притихли и перешли на рысь на цыпочках. И даже уже на улице продолжали шептать и пригибаться.

В тёмном переулке загрузились в машину.

— Ну, вы пока тут делитесь впечатлениями, а я скоро.

— Злата Андреевна, — вдруг вскинулся Алёша, — а наши документы и вещи?

— Где они?

— Отобрали. Так что не знаем.

— Час от часу не легче. Команду поняли? Сидеть и не высовываться!

Ребята молча закивали.

— Разговаривать можно, — улыбнулась Злата, послала им воздушный поцелуй и выбралась из машины. Нужно было вернуться в ненавистный дом.

В холл они, действительно, почти вбежали. На пороге Алёша резко затормозил, так что Костик, спешивший сзади, налетел на него. Злата выглянула из-за мальчишек и всё поняла. В холле уже маялась бледненькая и встревоженная Алина, рядом с ней был Павел. Узник радостно выдохнул:

— Алинка! — шагнул к девочке и обнял её. Тактичный Костик обошёл друзей по несчастью и негромко, но радостно сообщил Павлу:

— А вот и мы!

— Молодцы, — Павел усмехнулся и сгрёб мальчишку в охапку, затем похлопал, помял:

— Живой?

— Есть чуть-чуть, — поморщился Костик, — уходим?

— Вы уходите, а я пока останусь.

Счастливые освобождённые пленники гурьбой двинулись за Златой. Она приложила палец к губам и сердито нахмурилась. Дети притихли и перешли на рысь на цыпочках. И даже уже на улице продолжали шептать и пригибаться. На всякий случай.

В тёмном переулке торопливо загрузились в машину.

— Ну, вы пока тут делитесь впечатлениями, а я скоро.

— Злата Андреевна, — вдруг вскинулся Алёша, — а наши документы и вещи?

— Где они?

— Отобрали. Так что не знаем.

— Час от часу не легче. Пойду поищу. Команду поняли? Сидеть и не высовываться!

Ребята молча закивали.

— Разговаривать можно, — улыбнулась Злата, послала им воздушный поцелуй и выбралась из машины. Нужно было вернуться в ненавистный дом.

На четвёртом этаже кипела работа. Павел, Ясень и Андрей в предусмотрительно взятых из «Фольксвагена» резиновых перчатках доктора Симонова открывали кабинеты, фотографировали обстановку, бумаги, скрупулёзно ощупывали лучами фонарей все места, где мог храниться компромат. И всё в почти полной тишине.

Павел включил компьютер и стал на купленные для работы и вот когда пригодившиеся дискеты и диски копировать информацию.

— Удивительно, даже не запаролили. Смелые такие, что ли?

— Обнаглевшие, — мрачно буркнул Андрей.

— Да уж, — эмоциональный обычно Ясень только головой покачал.

Увидев жену, Павел нахмурился:

— Я же просил…

— Ищите ещё и документы Кости и Алёши. У них отобрали. И вещи, если найдёте, конечно, — сделала вид, что не слышит недовольства мужа, Злата.

— Да вещи-то ладно, — Андрей закатил глаза, — а вот документы нужны. Задачу поняли. Будем искать.

— Злат, иди в машину, — Павел был неумолим.

— Я только жилую часть осмотрю, а?! — она в ответ скорчила умоляющую рожицу, подошла к мужу и задрала голову, чтобы смотреть ему в глаза. Павел, старательно удерживающий на лице грозное выражение, не выдержал, фыркнул и прижал жену к себе. Протянул резиновые перчатки:

— Ну, иди, подлиза. Осматривай.

Злата на цыпочках кинулась к двери. Заглянула сначала две меньшие квартиры. В одной явно жила мать Алины. Луч фонарика освещал разбросанные женские вещи, неприбранная постель. На столе разложены юбочка в клеточку, короче короткого, белые гольфы с помпончиками, капроновые ленты, как в златином школьном детстве, белая блузочка с кружавчиками. Всё ясно, нежная мать выполнила приказание гуру и купила всё по списку. У Златы аж челюсти свело от отвращения.

К месту заточения Алины она шла с ужасом. Ничего подозрительного или интересного в первых комнатах не нашла. Открывала и закрывала шкафы, машинально отмечая шикарные дорогие костюмы, щегольскую обувь, превосходное бельё. Качала головой: выгодная нынче работа — руководитель отделения организации туманного назначения. Мебель, похоже, итальянская. Ковры едва ли не шёлковые. Уму непостижимо!

Удивляясь, восхищаясь, негодуя, Злата добралась, наконец, до дальней комнаты, где обнаружила несколькими часами ранее спящую зарёванную Алину. Не ожидая увидеть ничего нового, широко распахнула шкаф — и отшатнулась. В ужасе уставилась на содержимое, пару минут растерянно поизучала и захлопнула дверцу, привалившись к ней спиной. Будто плётки, ошейники, цепи и прочий ассортимент магазина для взрослых могли выскочить из своего хранилища.

Спокойно. Ничего такого в этом нет. Ну да, конечно! Ничего такого! Личное дело каждого! Если бы все стенки огромного, до потолка шкафа, не были увешаны фотографиями терзаемых, рыдающих, испуганных до полусмерти девочек. Ровесниц Алины и даже младше. И мальчиков. И теперь это было уже и её, Златиным, личным делом.

Она ещё раз, с ужасом и омерзением открыла шкаф, сунутой мужем мыльницей сделала несколько снимков и на негнущихся ногах вернулась в офис. Там тоже всё было закончено. Павел, услышав шаги жены, оглянулся и вмиг всё понял. Быстро подошёл:

— Где?

— Дверь слева. Шкаф в дальней комнате.

Они с Андреем и Ясенем кинулись туда. Вышли с видом крайней брезгливости. И ещё большей решимости. Все вместе тщательно заперли двери, спустились вниз, в охранницкой внимательно развесили ключи по крючочкам — все по местам. Павел осторожно отпер дверь в коридор, где мирно почивала повариха. Там царила всё та же сонная тишина.

Все собрались в холле. Андрей нёс спортивные сумки Кости и Алёши, обнаруженные под столом в одном из офисов. Павел указал соратникам на дверь:

— Идите, а я за вами дверь запру и сам через окно второго этажа вылезу. Я видел, там одно открыто. Желательно, чтобы как можно дольше не обнаружили неладное.

Андрей и Злата молча кивнули. Разговаривать не хотелось. Павел запер за ними дверь. И они, сгрудившись в тёмном углу двора, всё так же молча ждали его. Злата напряжённо всматривалась в окно второго этажа. Время тянулось невыносимо медленно. Что ж он там копается? Усталые глаза уже стали слезиться, когда муж появился в окне, успокаивающе махнул ей, легко выбрался наружу, встал на небольшой карниз, тянувшийся между первым и вторым этажами, аккуратно прикрыл створки. Она с ужасом следила за ним. Потолки первого этажа были высокими, нестандартными. Но Павел спокойно и ловко присел, уцепился пальцами за тот же карниз, повис на руках и тихо спрыгнул. Андрей одобрительно шепнул:

— Молодчина!

До неприличия влюблённая в своего мужа Злата обратила к Андрею восторженное лицо:

— Ага.

Симонов улыбнулся и приобнял смелую девчонку, которую ещё утром называл по имени-отчеству и на «вы», а теперь ощущал лучшим другом и женой лучшего друга:

— Вы очень классные, Златик. Оба. Я рад, что вас нашёл.

А про себя ещё подумал: я тоже для своей жены буду героем. Под женой подразумевалась — ну, разумеется! — другая смелая девчонка. Ирина. Он произнёс про себя её имя и расплылся в дурацкой блаженной улыбке.

— Вы что тут секретничаете в уголочке? — Павел обошёл двор, проверяя, не видны ли где следы их вторжения, и присоединился к ним:

— Не собираетесь покидать этот бордель и наркопритон в одном флаконе?

Злата вопросительно глянула на него: неужели и наркотики тоже? Он кивнул:

— Да. Есть. Всё нашли. Поэтому сейчас нам надо быстренько двигать отсюда и думать, как дальше быть.

Ирина, уже давно проклявшая кошмарный труд дозорного, сидела на старой ветле и болтала ногами, стараясь не заснуть. Была она ярко выраженным жаворонком и после десяти, по её собственному признанию, переходила на автопилот. Сейчас же время неуклонно двигалось к двум часам пополуночи, и ей, хотя утром этого невероятно длинного дня она и неприлично разоспалась, всё тяжелее было удерживать глаза широко распахнутыми.

Она поёрзала на суку и вдруг не к месту вспомнила о пытках, которым жестокие турецкие захватчики подвергали мужественных болгарских повстанцев, и подумала, что как бы ей не пришлось частично последовать их опыту и не вставить между веками палочки, чтобы глаза не закрывались самовольно. Книгу про турецкое иго в Болгарии читала она в далёком детстве, но описания страшных пыток, когда людей с вставленными в глаза палочками заставляли смотреть на яркое южное солнце, и несчастные в невыносимых муках лишались зрения, намертво врезались ей в память. А теперь вот вспомнились.

— Бр-р! Кошмар какой! — Ирина встряхнулась, отгоняя пугающие картины, которые живо нарисовало её шустрое воображение, и подумала о друзьях и соратниках, которые подозрительно долго не выходили из «гнезда» противников.

Воображение тут же услужливо активизировалось и пошло вразнос. Но, к счастью, буйствовало недолго. Только Ирина начала представлять себе ужасы вражеских застенков и страдания попавших в беду друзей, как увидела, что во дворе показались сначала Злата, Ясень и Андрей, а затем из окна второго этажа лёгкой тенью скользнул и Павел.

Дозорная страшно умилилась и до слёз растрогалась: живы, здоровы! И, похоже, даже невредимы. Она глупо разулыбалась и прижалась щекой к шершавому стволу.

Пора было покидать пост и идти уже принимать в объятья отважных героев. Ирина стала судорожно рассовывать по карманам пожитки, которые успела разложить для удобства по соседним веткам. Бутылочка из-под воды, давно опустошённая, пакетик из-под бутербродов, тоже без содержимого, несколько ещё не слопанных конфет и куча фантиков, перочинный нож… Собираясь слезать, она сняла висевший на ветке лук и зажала зубами несколько стрел. Луком и стрелами она обзавелась от скуки, пока во вражеском «гнезде» ничего интересного не происходило.

Когда-то в детстве она каждое лето проводила в глухой деревеньке, крошечной, буквально на десять домов. Только пять из которых были обитаемыми зимой. Дом в этой благословенной дальнеподмосковной глуши купили её родители, дедушки и бабушки, чтобы вывозить единственную обожаемую доченьку и внученьку, то есть её, Ирину, на природу. Девочка от рождения отличалась слабым здоровьем, и педиатры настоятельно рекомендовали обеспечить летом хворому ребёнку свежий воздух, солнце, водоём, фрукты и овощи в огромном количестве и полное раздолье.

Большая дружная семья посовещалась и купила огромный участок с огромным же запущенным домом. На участке росла крапива, скрывавшая друг от друга даже довольно высоких дедов и отца. Но городских покупателей это не смутило, а, наоборот, обрадовало, поскольку они решили, что такая крапива может уродиться только в исключительно благоприятных условиях. Как сейчас сказали бы — в экологически чистых.

И горожане мужественно кинулись приводить участок и дом в вид, пригодный для проживания нежного городского цветка, Иринушки. И ведь привели! Уже на следующий год дом сиял чистотой и свежевыкрашенными стенами. Собравшийся было помирать большущий сад ещё довоенной посадки ожил и выдал такой урожай, что просто они не знали, куда девать яблоки, груши, сливы и вишню. С крапивой было покончено. Вместо неё на грядках и в сооружённых парниках что только не росло. И даже бывалые местные бабульки ходили смотреть на диво дивное: баклажаны, перцы, нескольких сортов кабачки и патиссоны, а также прочую зелень.

Невероятно, но Иринины бабушки умудрились вырастить даже арбузы. Чем повергли аборигенов в суеверный ужас. Потому что так, как эти ненормальные москвичи, в этой тихой сонной деревушке, да и на двадцать вёрст в округе никто, включая совхозного агронома, работать не умел.

Хворый же ребёнок двух с половиной лет от роду моментально освоился в новой для себя обстановке. Стал носиться по единственной деревенской тропинке, тянувшейся между домами с одной стороны и прудом с другой, нагишом и босиком, есть всё, что произрастало вокруг немытым, пить ледяную воду из колодца, шлёпать по лужам, лазать через заборы, гонять кур и гусей по улице.

Правда, справедливости ради нужно сказать, что иногда в роли погонщика выступали и птицы. Так один гусак, доведённый крошечной москвичкой до белого каления, долго гнал орущую голопопую девчонку через всю деревню и периодически изуверски щипал её за мягкое место. Один из дедушек услышал дикие вопли обожаемой внучки и кинулся наперерез агрессору. Тот прекратил погоню, остановился как вкопанный, удовлетворённо посмотрел на красный тыл жертвы и ушёл к своим. А жертва долго икала от пережитого ужаса и впредь пробиралась по своим неотложным делам садами-огородами, справедливо опасаясь ходить по тропинке мимо пасущихся гусей.

В такой здоровой атмосфере хвори и болезни, естественно, существовать никак не могли и скоро напрочь покинули Ирину, которую тогда все звали Иришкой, конечно. Она к вящей радости родных из бледненькой тоненькой городской былинки за считанные недели превратилась в загорелую бесстрашную деревенскую босячку и осенью категорически отказывалась покидать благословенную деревню. Покинуть, конечно, пришлось. Но теперь каждое лето Иришка, подобно дяде Фёдору, не хотела ехать ни на какие моря и юга, и счастливо жила в глуши в окружении родных.

Помимо неё в деревню летом приезжали ещё несколько городских внуков и внучек местных бабушек и дедушек. Этой разновозрастной орде было вместе очень весело. И основным развлечением на протяжении нескольких лет была игра в индейцев.

Начитавшись Фенимора Купера, подмосковные отдыхающие чувствовали себя коренным населением совсем другого континента. В целях максимального сближения с индейцами ходили целыми днями почти нагишом, по причине чего приобрели устойчивый красно-коричневый колер. Ещё они ощипали хвосты всех деревенских петухов, а также индюков, индоуток и гусей для сооружения на головах подобающих индейцам украшений. Научились ездить верхом без седла. Правда, всем племенем одновременно скакать по прериям не удавалось, так как из лошадей и мустангов в наличии имелась лишь старая кляча почтальонки тёти Нины. Но для тренировок хватило за глаза и её.

Однако больше всего все до единого представители деревенского племени любили стрельбу из лука, набрасывание лассо или аркана, на который пошла бельевая верёвка бабы Кати, срезанная индейцами под покровом ночи, на все движущиеся и неподвижные цели и метание копья. Ирина невероятно преуспела в первом. Она научилась сама делать из ивняка большие гибкие луки, подбирать тугую тетиву и оперять оставшимися после сооружения головных уборов перьями стрелы. И в меткости ей в их немногочисленном, но воинственном племени равных не было.

Вот и в исторический день, скучая на старой ветле и дожидаясь развития событий, Ирина, вспомнив детство, при помощи предусмотрительно захваченного перочинного ножа вырезала неплохой лук и несколько стрел. Стрелы пришлось оперять листвой и единственным трофейным вороньим пером, забытым хозяйкой на соседней ветке. Невыносимо хотелось опробовать оружие. Чем Ирина и занялась ещё в светлое время, легкомысленно выстрелив несколько раз в разные стороны. Стрелы ложились довольно точно и даже кучно. Довольная Ирина, удовлетворённо пробурчав что-то вроде знаменитого «помнят руки-то!», решила лук взять с собой и на досуге ещё немного потренироваться.

Именно поэтому с дерева она собиралась слезать в обнимку с самодельным оружием. Но не успела. Буквально через несколько минут после того, как Павел выпрыгнул из окна второго этажа, и Ирина неосмотрительно решила, что всё страшное уже позади, вдруг раздался шум нескольких моторов, улицу осветили фары и к дому подкатили две иномарки. Из первой выскочил парень в чёрном, которого Ирина уже видела. Водитель второй быстро вылез на улицу и распахнул заднюю дверцу. Дозорная похолодела. Было очень похоже на то, что в «гнездо тренингистов» неожиданно явился их самый главный.

Ирина повесила лук себе на шею, обеими трясущимися руками вцепилась в ствол и в ужасе замерла. Что делать, она ровным счётом не понимала. Свистеть? Но уже поздно. Надеяться, что друзья услышали машины и сами успели спрятаться? А если нет?

Главный враг, которого парень в чёрном и второй водитель совместными усилиями не без труда извлекли из машины, не спеша прохаживался вокруг, разминая руки и ноги. Одет он был в светлые брюки и белую рубашку, поэтому даже в сгущающейся темноте виден был прекрасно. Ирина в отчаянье следила за его не слишком уверенными движениями и чуть не плакала, жалобно ругаясь последними словами:

— Принесла нелёгкая этого гада. У, напился. Чуть не падает, мерзавец. И всё равно припёрся. Что ему тут потребовалось? Ночью-то?

А во дворе, в самом тёмном его углу, застигнутые врасплох борцы за справедливость и против обмана, мошенничества, наркотиков, педофилии и прочих гадостей переправили через забор на улицу Злату. Всё вышло довольно ловко. Она очутилась на воле под сенью невысокой, но отрадно пышной и сногсшибательно благоухающей сирени, огляделась и, никем не замеченная, почти по-пластунски отползла к соседнему дому и замерла за кучей наваленного сухостоя.

Напуганная до полусмерти внезапным крушением их планов, Ирина благополучного избавления подруги из своего укрытия не увидела и в ужасе продолжала вглядываться в темноту. Неожиданно вражеский мордоворот Геннадий метнулся вправо и попытался схватить кого-то. Это Павел, преодолевая преграду, не смог спуститься так же удачно и незаметно, как его жена. Ирина прильнула к биноклю, слыша и чувствуя только, как бухает в ушах сердце и противно дрожат руки.

Павел ловко двинул Геннадию в челюсть, тот покачнулся, и это дало возможность Андрею, взлетевшему уже на кирпичный забор, сильно смахивающий на крепостную стену, сбросить соратнику сумку с вещами пленников и попытаться спрыгнуть самому. Но тут с боевым кличем «Я вас, гады!» бросился на помощь своему водитель второй машины. На спину ему с высоты слетел Ясень.

Замерев и позабыв дышать, Ирина увидела, как распахнулись дверцы автомобиля сектантской шишки и в завязавшуюся драку вступили ещё трое. Пятеро против троих! Злату и себя Ирина в расчёт не брала. Вспомнив наказ Андрея, она, боясь отвести взгляд от происходящего на улице, вслепую принялась искать телефон, чтобы позвонить в милицию, и всё никак не могла найти.

В это время отчаянно сопротивлявшегося Павла повалили на землю и принялись бить ногами. Андрей с Ясенем кинулись на помощь. Но нападавших было больше и двое из них ловко орудовали резиновыми дубинками. Буквально через несколько минут всё было закончено. Самые лучшие парни на свете лежали на траве лицами вниз.

Пьяненький сектантский начальник, возжелавший поучаствовать в заварушке, шатаясь подошёл к пленённым и попытался поставить ногу в светлом длинноносом ботинке на голову Андрею. Этого Ирина выдержать уже не смогла. Не помня себя от ужаса, она заметалась на своей ветке, схватила лук, совершенно не отдавая себе отчёта в своих действиях, на ощупь рванула лучшую стрелу с настоящим пером, прицелилась и выстрелила.

Эффект превзошёл все её ожидания. Просвистев в воздухе, стрела нашла свою цель и довольно глубоко вошла в ту же часть тела, что избрал для своей мести разгневанный гусак в Иринином счастливом детстве. А эта довольно упитанная часть тела принадлежала никому иному, как самому сектантскому начальнику. Светлые, льняные по виду, штаны его моментально окрасились кровью. Раненный в такое не героическое место красиво взмахнул руками, напомнив Ирине упитанного малосимпатичного белого лебедя, издал пронзительный визг и рухнул на лежавших вплотную друг к другу Павла Ясеня и Андрея. Его подчинённые его растерянно закричали, заметались и, наконец, притихли, бестолково сгрудившись и уставившись на обагрённый кровью зад начальства. Этих нескольких секунд растерянности в рядах врага хватило на то, чтобы пленники успели сориентироваться в происходящем. Почти одновременно они выбрались из-под бесчувственной туши. Андрей, совершив стремительный бросок, рукой схватил Геннадия за ногу и сильно дёрнул на себя. Тот не удержался на ногах и рухнул плашмя. Ясень подсёк второго и тут же навалился на него. Павел извернулся, вскочил на ноги и бросился на остальных.

Ирина громко ахнула и неловко соскочила с ветки, собираясь бежать на помощь друзьям. В этот же момент из-за сваленного в кучу сушняка, дико сверкая глазами, вылетела, словно фурия, Злата, вооружённая толстенной дубиной. Увидев эту картину, потрясённая до глубины души скоростью, яркостью и оригинальностью разворачивающихся событий Ирина почему-то вспомнила «дубину народной войны», о которой писал граф Толстой в «Войне и мире» и даже приостановилась на мгновенье, но тут же побежала дальше, рассекая воздух луком, готовая сражаться до конца.

Через мгновенье она присоединилась к Злате, которая, зажмурившись от страха и отчаянья, размахивала корявой палкой на манер косцов. Эх, «раззудись, плечо, размахнись, рука!» Никого завалить они, конечно, так и не сумели, но зато и сунуться к ним противники побоялись. Да ещё и внимание их Ирина со Златой на какое-то время отвлекли на себя, дав возможность Павлу, Ясеню и Андрею уложить одного нападавшего за другим.

Всё закончилось очень быстро. Временно деморализованные враги были связаны подручными средствами и верёвками, имевшимися в машине Павла, и заботливо уложены во дворе, а их проливший кровь руководитель осмотрен доктором Симоновым и аккуратно складирован на крылечке, где ему и остановили кровь, обработали рану и заклеили её пластырем, тоже имевшимся в чемоданчике Андрея. Мертвецки пьяный Главный за это время так и не очнулся, но его состояние тревоги у Симонова не вызвало:

— К утру проспится, — махнул он рукой и добавил:

— На свежем-то воздухе.

Пока Андрей оказывал раненому первую помощь, остальные укомплектовали побеждённых кляпами и перенесли вещи в машины. И через десять минут благополучно, хотя и не без труда, одержавший победу летучий отряд народных мстителей, забрав с собой всё своё (включая извлечённую судьбоносную стрелу) с хохотом и гиканьем — и то, и другое производили шёпотом — погрузился в спрятанные в переулке машины и рванул прочь, подальше от вражеского «гнезда».

Уже дома у Рябининых, когда эйфория и радость победы немного поутихли, а возбуждённые до нельзя дети были накормлены и уложены спать, стали подсчитывать урон. В плюсе были невредимая, только порядком испуганная женская часть отряда и найденные дети в количестве трёх штук. В минусе — основательно избитая мужская часть отряда.

— М-да… — доктор Симонов, оказавший первую помощь всем, включая самого себя, задумчиво обозрел валяющихся на диванах и креслах совершенно обессиленных соратников и с интересом заглянул в старинное зеркало. — Хороши! Как я на работу-то завтра пойду? То есть, уже сегодня… От меня же пациенты шарахаться станут. А, впрочем, я сейчас не один, позвоню с утра, отпрошусь, коллеги против не будут. А вы как, Паш, Серёг?

— Ну, наши сотрудники будут, конечно, в шоке. Но переживут, я думаю, — хмыкнул Павел.

— Ага, — согласился Ясень, — но от клиентов и партнёров придётся пару дней попрятаться.

— Недельку, — авторитетно не согласился Андрей, глядя на разбитые скулы и губу напарника, — как минимум.

— Да?

— Да.

— Неделю, значит, неделю. Придётся Симе побыть лицом фирмы. Это наш друг и коллега, — пояснил он Андрею.

Тот кивнул:

— Ясно. Хорошо, когда есть, кому заменить. У нас другая проблема. Что мы будем со всем этим безобразием делать?

— Ты про «гнездо»?

— Про него.

— Очень не хочется, но придётся идти сдаваться в милицию. Иначе мы никак не сможем об этом непотребстве сообщить.

— Ага. И станем мы не соратниками, а подельниками.

— А нельзя анонимку подбросить? — слабо подала с дивана голос побледневшая Ирина. — Приложим к ней все фотографии, там же много чего есть, вы же сами рассказывали. Должны отреагировать.

— Я боюсь, что пока суд да дело, пока на анонимку отреагируют, как ты говоришь, наши преступники всё подчистят и сбегут. Ну, или не сбегут, но следы позаметают, — вздохнул Андрей.

— Это точно, — кивнул Павел, — если они не дураки и не совсем обнаглели, конечно. Мы, само собой, старались документы на места класть и компьютеры выключили. Но, если подозревать возможность вмешательства, то следы заметить несложно. Это если бы они ни о чём не догадывались… Тогда была бы надежда. А так — вряд ли. Они же видели нас всех. И поняли, что мы выбрались с их территории. Да ещё могут заподозрить, что был и ещё один человек — стрелок, так сказать. Лучник. Вряд ли они поняли, что Ирина и лучник — одно лицо.

Все негромко хохотнули, а Ирина покраснела. Андрей, севший рядом с ней — после всех потрясений он твёрдо вознамерился провести остаток жизни рядом с любимой, коей, как уже все поняли, как раз и была Ирина, собственнически приобнял её за плечи. Любимая, потрясённая до глубины души, и не думала сопротивляться. Правда, пребывала она при этом в состоянии шока, как сам для себя машинально определил доктор Симонов. Но шока приятного — самоуверенно добавил про себя Андрей, велев доктору помолчать.

Как обычно бывает, именно в момент всеобщего веселья и единения зазвонил телефон. Произвёл он ошеломляющий эффект. Хохот прервался. Все застыли с открытыми ртами и вытаращенными глазами. Ирина медленно повернула голову в сторону часов, висевших на стене. Пять утра. Побледневший Павел встал и подошёл к столику, на котором трясся и подпрыгивал возмутитель спокойствия, заливавшийся громкой трелью. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло:

— Да.

Трубка старого телефона взорвалась такими негодующими воплями, что слышно было всем присутствующим. Кричал Лялин, вроде как отдыхавший в Карелии.

— Что «да»? Что, я тебя спрашиваю, «да»? Куда вас угораздило опять вляпаться? Ну ладно ты! Но Злата! Злата! И она туда же! Что ж за жизнь-то у меня такая?

— Володь, ты что? — удивился Павел. — Ты где вообще?

— Я где? — Лялин начал с конца. — Я пока ещё в отпуске! Но он уже — чтоб вам пусто было! — заканчивается! Меня отец Пётр разыскал со словами, что вы там похищенных детей из какой-то секты собираетесь выручать! С ума посходили вы там, что ли?! Какие дети?! Какая секта?! Здесь клёв обалденный! А я всё бросил! И уже сижу в аэропорту, рейса жду! Вам, гадам, дозвониться с вечера не могу! Уже самое плохое передумал! А он мне спокойно так «ты вообще где?» Это вы где были, искатели приключений?!

— Володь, ты не волнуйся, — Павел упорно не переходил на ответные вопли и говорил преувеличенно спокойно. — Мы уже дома. Детей спасли. Все живы. Почти здоровы. Так что ты отдыхай дальше. Мы с утра пойдём вашим сдаваться.

Трубка снова завопила голосом Лялина, который, похоже, забыл, что по телефону не обязательно орать, чтобы тебя услышали:

— Как сдаваться?! Зачем сдаваться?!

— Там в организации этой очень плохие дела творятся. Мы пофотографировали кое-что, девочка, свидетельница, у нас сейчас. Вот об этих делах и хотим сообщить твоим коллегам.

— Никуда не ходить! Сидеть! Ждать меня! — рявкнул Лялин и добавил:

— Объявили посадку, я скоро буду!

— В какой аэропорт прилетаешь?

— А вам зачем? — вдруг довольно спокойно поинтересовался Лялин.

— Встретим тебя.

— А… Ну, давайте. Сейчас спрошу, куда прилетаем, я не узнал даже, забыл обо всём с вами, — голос его стал менее слышен, — Девушка, девушка! А куда прилетаем? В «Домодедово»? Говорят, аэропорт «Домодедово»

— Понял. Будем там.

— Ну, давайте, авантюристы. Ждите. И чтобы никакой больше самодеятельности!

— Поняли, — усмехнулся Павел, — ждём. Лети спокойно.

— С вами спокойно не получается, — буркнул Лялин и отключился. Павел аккуратно положил трубку на старинный аппарат, рухнул в кресло и захохотал.

— Ну, вот и всё. Поспать теперь уже не получится. Девчонки, Андрей, Серёг, вы давайте по постелям, а я за Лялиным поеду.

— Я с тобой! — дружно подорвались верная жена и Ясень с Андреем.

— Злат, ты спать! Это не обсуждается. Андрюх, Серёг, спасибо, вместе веселее, конечно.

— Тогда бегом на кухню, — Злата ослушаться не посмела, но и своё слово вставила:

— И не вздумайте сопротивляться, как хотите, но голодными не отпущу.

Не собираясь отказываться, умяв исключительно подходившие по времени гороховый суп с рёбрышками и картошку с селёдкой, мужчины собрались в аэропорт, снабжённые нарезанными яблоками и грушами.

— Чтобы не заснули в дороге, — прокомментировала Злата, сунув им в руки по пластиковой коробке с фруктами, — и обещайте петь всю дорогу. Громко и с душой!

— Туда — обещаем.

— А обратно мы будем отчитываться, а Лялин — вопить. Так что не заснём.

— Ну, тогда ладно. Лялин у нас такой громкогласный, что и вправду не уснёте, — успокоенно кивнула Злата, и Павел с Ясенем и Андреем уехали.

Лялин и вправду вопил. Но не долго. Предусмотрительные Рябинин и Симонов в круглосуточном кодаковском павильончике распечатали фотографии, снятые ими в оплоте «тренингистов». И пока Павел вёл машину, Андрей и Ясень показывали их майору, сопровождая каждую подробным рассказом. Лялин в свете проносящихся мимо фонарей разглядывал подсунутое и молча качал головой. К тому моменту, когда они подъехали к дому Рябининых, глаза Лялина уже горели охотничьим азартом и даже восторгом.

— Ну, вы даёте, мужики! Ну, сильны! И молодцы, конечно. Неправильно говорю, но скажу. Я бы тоже так поступил. Всё верно. Не могли в по-другому, конечно. Не волнуйтесь, как-нибудь расхлебаем. А девчонки-то каковы! И Злата, и Иришка! Я-то, с Ириной познакомившись на свадьбе вашей, думал, что она тихая и ранимая. Она ж полсвадьбы проплакала! А она просто индейская скво! Это ж надо, в зад этому козлу стрелу вогнать! Во даёт!

— Да, она такая, — согласился невероятно гордый Андрей, и все покосились на него с понимающими усмешками.

— Готов ты, парень, — не сдержался Лялин.

— Готов, — кивнул счастливый Симонов, которому вопреки непростой ситуации хотелось всем и каждому хвастаться своим неожиданным счастьем, — совсем готов.

Неизвестно, как авантюрный квинтет вышел бы из ситуации, не разыщи отец Пётр Лялина, но с приездом майора всё закрутилось, завертелось, затянулось в тугой узел… И маленький отряд, как ни странно, выбрался из эпицентра этого неприродного катаклизма с малыми потерями. А вот «тренингисты» с большими. Не зря, выходит, настоятель Никольского храма, отслужив службу и обещанный молебен, полвечера дозванивался до мамы Лялина, а та, в свою очередь, сидела у телефона, дожидаясь звонка сына-отпускника. Он действительно позвонил, как они и договаривались ранее, и получил от проникшейся серьёзностью момента мамы категоричный приказ срочно связаться с батюшкой. Лялин удивился, но отцу Петру позвонил, выслушал короткий красочный рассказ, взбеленился, бросил всё и рванул в аэропорт, обещая самому себе и друзьями устроить им такую… нет, ТАКУЮ головомойку, которой они никогда не забудут.

На протяжении всего полёта он так яростно и самозабвенно скрежетал зубами, что его соседка, пожилая неестественно кудрявая дама интеллигентного вида, с ужасом поглядывала то на него, то в иллюминатор, словно пытаясь увидеть там причину неадекватного поведения попутчика. Попутчик, не желая стать причиной паники на борту, всякий раз, почувствовав на себе её обеспокоенный взгляд, выдавал гримасу, долженствующую обозначать благожелательную улыбку. Но вместо успокоения его ужимки вызывали у дамы явные признаки паники. Она попеременно поглядывала то в проход, то на стюардессу, то на то место над головой, откуда, если верить бортпроводникам, должны выпрыгивать в случае необходимости кислородные маски.

— Не волнуйтесь, — не выдержал злой до ужаса, но даже в раздражении не перестающий быть человеколюбивым Лялин и случайно срифмовал:

— Я не тот. Я совсем наоборот.

Дама от звука его голоса в ужасе подпрыгнула, собралась было потерять сознание, но почему-то передумала, собрала волю в кулак и уточнила:

— Кто не тот? И что за наоборот?

— Я не террорист. Я майор милиции.

— Да?! — заросший, пропахший костром, основательно искусанный комарами и прочими кровососами сосед с образом доблестного милиционера в её химически кудрявой голове никак не совмещался. Но она решила, что в целях всеобщей безопасности лучше с ним не спорить, и вежливо покивала:

— Да. Да-да. Милиция. Это хорошо. А то я уж думала, что, возможно, самолёт падает. Но раз вы милиция, то всё в порядке, в полном порядке.

— Что в порядке? — не сдержался любящий определённость Лялин. — Если я милиция, то самолёт перестанет падать? Боюсь вас разочаровать, но это не в наших силах. Если самолёт падает, то это не к нам. Это к Господу Богу. Так что рано вы успокоились.

В глазах соседки плеснулся такой откровенный ужас, что майор, наконец, чуть успокоился, пожалел ни в чём не повинную даму, имевшую несчастье лететь рядом с ним, когда он пребывал в крайнем раздражении, и примирительно похлопал её по наманикюренной ручке:

— Но в остальных случаях — я к вашим услугам. — И сунул ей в судорожно сжатые пальцы завалявшуюся в кармане джинсов мятую визитку.

— В каких остальных? — дама уже давно поняла, что следовало бы прекратить этот бессмысленный и пугающий разговор, но сосед просто гипнотизировал её.

— Ну, сумку украдут, по голове кирпичом треснут, отравят, задушат, пристрелят, взорвут, машиной переедут, в шахту лифта сбросят, — легкомысленно пожал плечами слегка оттаявший Лялин, выглядывавший в иллюминатор родное Подмосковье, — тогда обращайтесь. Всё сделаем в лучшем виде.

— Сп…Спасибо, — справилась с собой соседка и визитку спрятала в сумочку. — Я обращусь… Если что… Простите, у вас, случилось, наверное, что-то. Вы были так расстроены, так, простите за откровенность, скрежетали зубами…

— Да? Это я от злости. Лечу руки и ноги отрывать за самовольство.

— Подчинённым? — дама уже горячо сочувствовала ему.

— Свидетелям.

Дама в крайнем ужасе открыла рот. Закрыла его. Похлопала глазами. И… промолчала. Вернее, замолчала. Уже до самой Москвы. Что Лялина вполне устраивало.