Дельфийский Оракул

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Джелль Зейлинга де Бур вырос в Индонезии, в районе вулканов. Время от времени землю начинало трясти и один из соседних разломов в земле начинал шипеть, сопеть, а потом начиналось извержение, выбрасывавшее в небо тучи пепла. Такое явление не может оставить равнодушным любого человека, не говоря уже о подростке.

Однажды, когда де Буру было шесть лет, они с отцом ехали в горах на новеньком «Шевроле». Внезапно отец нажал на тормоза: на дороге перед ними образовалась трещина. Из трещины выше капота веером ударила коричневатая вода. Изумленные отец с сыном наблюдали, как вода поднималась в воздухе, и казалось, что это никогда не прекратится. Но потом водяной занавес опустился, и вода схлынула на край дороги. Шоковые волны землетрясения — слишком слабые, чтобы их могли заметить, — сжали землю и выбросили на поверхность подземные воды. Это было совершеннейшее откровение. Большинство людей никогда в жизни не видели, как вода может пробить слои каменной породы. Увиденное запечатлелось у де Бура ярким воспоминанием.

Семья де Буров жила на Яве, самом развитом и самом населенном из семнадцати тысяч островов, которые составляют Индонезию, и где находится столица страны — тогда Батавия (теперь Джакарта). Де Буры были потомками колонизаторов Голландской Восточной Индии, их предки занимались торговлей пряностями, которые росли на богатой вулканической почве, идеальной для плантаций чая и кофе. На Яве расположено более тридцати вулканов, это регион самой большой вулканической активности на планете. К востоку от дома де Буров, в проливе между Явой и Суматрой, часто вился дым над вершиной вулкана Кракатау, извержение которого в 1883 году унесло почти сорок тысяч жизней. Яванские вулканы очень активны, но в большинстве случаев неопасны. Небольшие извержения, которые регулярно выбрасывают пепел и пар, действуют как предохранительные клапаны, фатальным бывает отсутствие воздушных потоков. Их ближайший вулкан был гигантом-молчуном и назывался Велиранг. Его вершина представляла собой скопление конусов и кратеров, серных отложений и небольших выходов газа и пара. Сменявшие друг друга полосы взрывной активности и относительного покоя придали окружающей территории совершенно сюрреалистический вид. В медленно текущих реках громоздились гигантские валуны. Холмы древней лавы и пепла высились там, где остановились потоки расплавленного вулканического камня. В Голландии земля была плоской и неподвижной, ил и глина. Этот контраст заставил де Бура еще больше ценить Яву. Она была богата не только плодородными нагорьями, но и густыми джунглями и индуистскими храмами, благоухающими пряностями и экзотическими цветами.

Этот уголок мира был подобен раю. Отец де Бура, архитектор, построил свой дом-мечту на склоне вулкана, где климат был прохладный. К дому вел каменный мост через горный поток. В лесах неподалеку с утесов шумели водопады, горячие источники наполняли воздух тонкой пеленой тумана.

Семья, где были верные слуги, вела беспечную красивую жизнь, которая концентрировалась вокруг четверых детей. Джелль был самым младшим. Он по утрам отправлялся в школу на пони, проезжая под шатром старых деревьев и по узким тропинкам между рисовыми полями. Двух старших детей де Буры отправили учиться в Голландию, но все равно их дом остался таким же оживленным, потому что они взяли в приемные дети нескольких местных ребятишек. Из всех игр больше всего они любили войну воздушных змеев, традиционную яванскую игру. После муссонов в дневное время ветры дули ровно, и дети запускали бамбуковых воздушных змеев, которые совершали стремительные нырки и повороты. Порой удавалось срезать нити конкурентов, и тогда змеи начинали кувыркаться и падать на землю.

Со всей этой идиллией покончила война. Япония, позарившись на нефть, рис и каучук, в марте 1942 года оккупировала страну и безуспешно пыталась заставить колониальное правительство заключить союз. Когда это не удалось, японцы изобрели собственный метод управления архипелагом.

Военные власти разбили семью. Отца сослали в Бирму в качестве заключенного на строительство железной дороги, сестру бросили в концентрационный лагерь, а Джелля с матерью посадили в тюрьму. Японцы считали мальчиков в возрасте десяти лет уже мужчинами. В начале 1944 года, когда де Буру было девять с половиной лет, его разлучили с матерью и отправили в концентрационный лагерь вместе с сотнями других голландских подростков и стариков, многие умирали. Пришлось пережить множество трудностей, побои, лишения. Жизнь на грани голодной смерти, дизентерия, бесконечная работа, вши, клопы, тучи москитов. Когда стража напивалась, пленники подлезали под колючую проволоку и пытались продавать свою одежду местным индонезийцам за пищу. Мальчиков ловили и били.

Де Бур был маленьким и очень худым, и кто-то из старших попросил его попытаться добыть какой-нибудь еды. Для того чтобы его не заметили, он прополз по канаве с человеческими экскрементами. На третий день его схватили, и последствия были самые плачевные. После этого монахини в маленькой лагерной больнице кое-как сумели залечить его раны.

Самолеты союзников пролетели над лагерем 23 августа 1945 года, сбросили на парашютах персики, сливочное масло, колбасный фарш, солонину, овощные консервы, пасту с витаминами. В этот день де Буру исполнилось одиннадцать лет. Скоро открылись ворота лагеря. Но войска союзников так и не пришли, и индонезийские снайперы, после многовековой колонизации боровшиеся за независимость, охотились и за японцами, и за голландцами.

Де Бур бежал из лагеря с группой других мальчиков. Без рубашки и обуви, заросший грязью и почерневший на солнце, он мог бы сойти за индонезийца, если бы не его голубые глаза. Мальчики собирали милостыню или крали еду и искали свои семьи. Некоторых из них застрелили. Де Бура ранили в голову и ногу. В конце концов почти через год он встретил мать и сестру. Отец погиб в последние дни войны. Остатки семьи де Буров воссоединились в Голландии.

Джелль с трудом привыкал к рутине повседневной жизни, учеба в школе давалась с трудом. Он часто затевал драки. В это время в их семье поселился друг отца из Индонезии. Он оказался серьезной стабилизирующей силой. Джелль стал гордиться своей двойной фамилией Зейлинга де Бур, стал хорошо учиться и добиваться успехов в спорте. Из него вышел прекрасный фехтовальщик. В средней школе он мечтал стать военно-морским летчиком, но не был принят в училище из-за слабого зрения. В ужасном настроении он бродил по Утрехту, большому старинному университетскому городу Нидерландов.

На берегу канала он увидел друга по концентрационному лагерю, это был юноша постарше, который очень помогал тогда де Буру, доставал для него еду, возможно, спас ему жизнь. Друг сказал ему, что изучает естественные науки, и пригласил Джелля зайти к нему посмотреть, как он живет. Они зашли в величественное старое здание, в котором, как оказалось, обитало много студентов, которые тоже выросли в Индонезии. Естественная красота той страны захватила воображение молодых людей, как было и с Джеллем, и пробудила интерес к Земле. И вот теперь они готовились сделать науку о Земле своей профессией.

Де Бур почувствовал себя так, словно обрел новую семью. Хаотичное прошлое теперь, казалось, должно смениться осмысленным будущим. Он с головой ушел в новые перспективы и увлекся интересными полевыми работами, что привело его в Альпы и Пиренеи. Позже он влюбился в девушку-голландку, которая, как и он, выросла в Индонезии, как и Джелль, едва выжила в японском лагере. Они поженились и завели ребенка. Глава семьи приобретал образование и мужал. В нем росло чувство целеустремленности.

В тот момент, когда де Бур в конце 1950-х годов окончил курс в Утрехте, в геологии произошла революция, преобразовавшая ее из скучной описательной дисциплины в увлекательную науку, которая была способна объяснить происхождение основных характеристик материков планеты и с определенной долей точности определить их будущую конфигурацию.

Старая наука о Земле учила, что континенты и океаны находились в фиксированном положении по отношению друг к другу. Например, она утверждала, что Атлантический и Тихий океаны всегда омывали Америки. Оказалось, что, напротив, лицо Земли претерпевает постоянные изменения. Так, Старый Свет и Новый Свет когда-то были частью первичного сверхконтинента. Геологи указывали, что «плечо» Бразилии очень точно входит в «подмышку» Африки. Кажущаяся застывшая поверхность Земли была непрерывно меняющейся мозаикой.

Главные открытия произошли в начале 1960-х годов. Глобальные исследования доказали, что едва заметные подвижки за века накапливаются и в результате континенты сближаются и расходятся, горы формируются и разрушаются, образуются и сливаются океаны. Это была историческая эпопея, хотя развивалась она крайне медленно. Новая картина геологии мира также объясняла, почему некоторые вулканы извергаются, а другие потухли, почему земля в каких-то местах сотрясается с губительной силой, а в других остается безмятежно спокойной. Лежавшая в основе этого теория получила название плитотектоники (по греческому слову тектон, или строитель). В обыденном обиходе ее называют дрейфом континентов. Теория гласила, что поверхность Земли состоит из десятка или больше колоссальных размеров плит, которые постоянно сходятся, расползаются и сталкиваются и несут на своих спинах континенты и бассейны океанов.

В Утрехте де Бур учился у известных голландских ученых, работы которых способствовали формулированию этой теории. Гигантской фигурой в этой области буквально и фигурально был Венинг Мейнеш, весьма корпулентный мужчина, многие годы втискивавший себя в крошечные голландские субмарины, чтобы изучать подводные пропасти. Он регулярно бывал у южного побережья Явы и Суматры, нанося на карту гигантскую впадину, уходившую на глубину около восьми с половиной километров ниже уровня моря. Впадина, как оказалось, проходит там, где одна плита надвигается на другую, вдавливая ее в кипящую магму. Части плиты расплавленными потоками поднимаются вверх и извергаются как вулканы, образуя на поверхности воды протяженные острова.

Так де Бур узнал, как тектоника объясняла события его собственного прошлого. Удивительное дрожание земли в его детстве было просто отзвуком миграции и разрушения гигантских плит. Будучи студентом, де Бур участвовал непосредственно в процессе исследований. Утрехтские ученые были лидерами изучения долгой истории движения плит. Они искали в земной коре трудно уловимые следы древнего магнетизма, который называют палеомагнетизмом. Они обнаружили такие следы в камнях по всему земному шару, в том числе оставленные медленной аккумуляцией осадков в древних морях. Эти следы проявлялись, когда подхваченные водой крошечные металлические магнитные частицы, медленно падая и оседая на уже отложившиеся на дне слои, попадали на линии магнитного поля Земли. Образовавшиеся твердые породы навечно сохраняли магнитную ориентацию крупиц, словно мириады крошечных компасов. То же самое происходило и с вулканическими породами. Остывая, они давали мельчайшим магнитным частицам возможность расположиться в поле земного магнетизма и в таком положении застыть. Геологи научились читать направления древних магнитных линий и по ним определять, насколько далеко данный регион сдвинулся по отношению к существующему магнитному полю Земли. Дело это было нелегкое, но результаты оказывались настолько ошеломляющими, что тех, кто этим занимался, иногда называли палеоволшебниками.

Из Утрехта де Бур вышел экспертом по этой новой науке и начал выяснять происхождение земель, раскинувшихся на территории от северо-восточной Испании до южной Франции и северо-восточной Италии. При этом он обращал особое внимание на один дополнительный фактор, который может показаться чуждым для новоявленного геофизика, — древнюю жизнь. Он не был ни биологом, ни палеонтологом. Но большое место В его работе занимал поиск остатков окаменел остей в горных породах разных, отстоящих на большие расстояния друг от друга горных цепей как свидетельство того, что в далекие времена данные животные жили в похожих регионах или природных условиях. Такие параллели помогали ему в его палеомагнитных исследованиях.

В программу его обучения входило изучение известковых образований, осадочной каменной породы, формировавшейся в древних океанах и часто хранившей в своих недрах окаменелые остатки древних морских животных. Каждое лето де Бур отправлялся, как говорят ученые, в поле, часто в южную часть Франции. Его привлекали известняковые гряды, их переплетение и структура, совершенно не похожие ни на что другое. По сравнению с гранитом или базальтом известняк очень мягкая порода. За столетия дожди и подземные воды могут изменить конфигурацию мягких пород, особенно вдоль старых расщелин и разломов. В южной Франции в результате эрозии образовались тысячи пещер, карстовых воронок и подземных рек. Такой пейзаж поверху может показаться безводным и иссохшим. Но там таятся сюрпризы — сеть подводных потоков, когда они подходят близко к поверхности, выплескиваясь наружу родниками и хрустальными ручейками, которых в других условиях никто бы и не заметил.

Де Бур полюбил этот известняковый край — каменистые холмы и источающие ароматы растения, поля тмина и шалфея, неожиданные зеркала чистейшей холодной воды, которую можно безбоязненно пить и в которой можно искупаться, пещеры, где доисторические люди оставили наскальные рисунки. Кончилось тем, что его родители, родители жены и он с женой купили там дома. Его дом находился в маленькой средневековой деревушке. Он приезжал туда всегда, как только выдавалось время.

К началу 1960-х годов де Бур и его коллеги открыли, что Средиземноморье в геологическом смысле было сравнительно молодым образованием, которое сложилось, когда более крупное и более древнее море невероятно сократилось в размерах. Этот район был реликтом. Это означало, что бассейн Средиземного моря и его прибрежные районы столетие за столетием переживали геологические катаклизмы и что подстилающие его каменные слои были новообразованиями без кладбищ окаменевших животных (как было бы, скажем, на новом вулканическом острове) — настоящим музеем давно ушедшей в прошлое жизни. Вот почему местами в Альпах встречаются окаменевшие коралловые рифы.

Древние воды, как они установили, покрывали большую территорию суши в эпоху динозавров, особенно в меловой период, приблизительно от 145 до 65 миллионов лет назад. Растянувшись по экватору, этот первородный океан излучал тепло и энергию, кипел бурями и шквалами. К северу лежал необъятный изолированный суперконтинент Евразия, к югу — столь же изолированная Африка с Аравийским полуостровом. Геологи называют это давно исчезнувшее море по имени греческой морской богини Тетис. Климат Земли был теплым и способствовал появлению органической субстанции. Жизнь буйно развивалась. Тетис в особенности отличался кипением жизни не только из-за близости к экватору, но и потому, что соседствовал с гигантскими континентами, чьи реки и смывы с поверхности обеспечивали постоянный приток питательных веществ. Его воды кишели рыбой, плезиозаврами и эласмозаврами, похожими на аллигаторов, — хищниками длиной до восемнадцати метров, которые извивались всем телом, подобно змее. Повсюду встречались примитивные акулы с необыкновенно длинными зубами.

В этом параде жизни самыми маленькими, но, возможно, самыми важными по причине несметного количества участников были мириады плавающих растений и простейших животных — планктон. Там были диатомовые водоросли, фораминиферы и радиолярии, их раковины были бесчисленными, как снег.

Жизнь приходила и уходила, а панцири и останки умерших тел сыпались /дождем, перемешивались с песком, грязью, илом, устилая дно Тетис слоями осадков. Со временем эти слои затвердевали и превращались в камень, включая те, которые были богаты органическими материалами. На дне отлагалось огромное количество микроорганизмов, и на всем протяжении моря состав их был одинаковым, так как большинство живых существ состоят из одних и тех же строительных блоков — длинных цепей атомов водорода и углерода, которые называются углеводородами.

Богатые кальцием раковины давно умерших животных уплотнялись и превращались в известняк и мрамор, которые представляют собой не что иное, как кристаллический известняк. Они также формировали пласты мела, которые через какое-то время оказались на суше, как, например, белые скалы Дувра. (Сам меловой период — кретацен, по латинскому слову, означающему мел, крета.) Некоторые тетисовые известняки складывались без помощи умершей жизни, когда перенасыщенные кальцием воды превращались непосредственно в камень, как это происходит сегодня в некоторых мелководных местах на Багамах. Однако некоторые слои содержали много биологических остатков, некоторые вещества окрашивали их в коричневый и черный цвета. Эти горные породы могли содержать также много серы, обычного составляющего элемента морской воды и органики, где она помогает образованию аминокислот и белков.

По мере того как эти слои становились толще, вес этих накапливающихся осадков заставлял их опускаться все глубже в землю и ближе к ее раскаленному центру. Исходящие оттуда тепло и давление спекали слои органических осадков, дробя длинные молекулы на более простые молекулы углеводородов: нефти, минеральной смолы, битума и таких газов, как метан, пропан и этилен. Последний несколько необычен из-за своего сладковатого запаха. В зависимости от состава сырья продукты этого процесса могли отдавать серой — на жаргоне нефтяников это кислые, а не сладкие вещества. Короче, столетия отложения осадков привели к образованию нефти.

Со временем наиболее легкие из этих углеводородных отложений, значительно менее плотные, чем окружавшие их каменные породы, начинали подниматься к поверхности. Невооруженным глазом можно увидеть, что обычный камень слишком плотный, чтобы через него что-то могло проходить. Но большинство каменных пород в верхних, до нескольких километров толщиной, слоях земной поверхности испещрены крошечными порами, трещинками и щелями, через которые могут совершенно спокойно просачиваться вода и прочие жидкости, хотя для этого нужно время. По объему до 40 процентов большинства каменных пород, даже таких, которые кажутся сплошными, представляют собой проницаемую для жидкостей преграду. Если поднимающиеся кверху углеводороды доходят до слоя очень плотной породы, они начинают накапливаться и образуют большие залежи.

Нефть Тетиса много циркулировала, и не только из-за миграции в направлении к поверхности. Давление на каменные породы оказывал еще один мощный фактор. Миллиарды лет Африканская платформа медленно сползала в сторону Евразии. Затем наступил момент, когда два суперконтинента столкнулись. Первый контакт произошел на западе, где Африка медленно вторглась в район, которому суждено было стать Испанией. В то время море Тетис пока еще простиралось бесконечно на восток. Но во время столкновения Африка начала поворачиваться против часовой стрелки, и ее движения сдавливали дно, острова и низкую прибрежную полосу восточного Тетиса, сжимая каменные массы до меньших размеров и заставляя дно моря во многих местах складываться, выгибаться или подниматься. Кульминация наступила в конце мелового периода, около шестидесяти пяти миллионов лет тому назад, когда поднимавшаяся правая сторона Африки въехала в самое подбрюшье Евразии, отрезав часть Мирового океана, ставшего внутренним Средиземным морем.

Примерно 200 миллионов лет назад начался распад единого суперконтинента. Из частей Пангеи образовались современные континенты и огромная акватория, известная как море Тетис. Позднее она сократилась в размерах, и на ее месте образовалось Средиземное море, а на месте поднявшихся над водой отмелей — Балканский полуостров.

Так получилось, что отложения моря Тетис, содержащие битуминозный известняк, оказались разбросанными по всему Средиземному морю и далеко за его пределами, до Ближнего Востока и Индии.

Африканская платформа не ослабляла давления в северном направлении, вытесняя остатки Тетиса, и тектоническая активность продолжала усиливаться. Под воздействием этого процесса стали расти горы, расположившиеся в поясе, включавшем Испанию и Италию, Армению и Турцию, Азербайджан и Грузию, Иран и Ирак.

Тогда-то необъятный Тетис в дополнение к Средиземному морю передал в наследство земле новые водные пространства: Персидский залив, Оманский залив, Черное море, Каспий. Благодаря давно вымершим животным, обогатившим собой осадочные каменные породы, под этими водными пространствами и прилегающими к ним землями прятались сказочные залежи углеводородов. Сегодня люди получают большую часть необходимой им энергии из этих запасов ископаемого горючего.

В Средиземном море сжатие дна Тетиса произвело на свет скалистый полуостров, который впоследствии назвали Грецией. Это вздыбление каменной породы было результатом редкого сочетания воздействия разных сил — не только тектонического столкновения Евразии и Африки, но и боковых сжатий, происшедших, когда Малая Азия двинулась на запад, а Италия — на восток. Греция попала в столкновение трех сил.

Греческий полуостров покрыт молодыми горами, как и многие из близлежащих островов, которые представляли собой просто скалистые продолжения смятого морского дна. Африканская плита не остановилась и продолжала наступать на Евразию, продвигаясь с перерывами и толчками. Горы и острова Греции поднимались все выше и выше, испытывая частые землетрясения, создавая молодую сушу посреди самых неспокойных мест на земле. Для тех, кто не знаком с беспредельностью геологического времени (приблизительно 4,5 миллиарда лет), трудно представить себе, насколько молода Греция. Может помочь аналогия. Если историю Земли сжать в один год, самые древние каменные породы, свидетели рождения планеты, датировались бы февралем, ядра континентов сформировались бы где-то начиная с марта по май. Простейшая жизнь, преимущественно одноклеточные растения и животные, появилась между маем и октябрем. Каменные породы, хранящие свидетельства более сложной жизни, всего лишь от трилобитов до лишайников, датировались бы ноябрем и декабрем. Земля, которая станет Грецией, появилась в последние дни календаря, наверное, около Рождества, 25 декабря, чтобы в канун Нового года превратиться в то, чем она стала сегодня. Ко времени, когда сформировалась Греция, динозавры, некогда господствовавшие на континенте, уже давно исчезли. Поэтому ее земля, в отличие от Азии, Европы, Америк и многих других регионов, не содержала никаких костей.

Отражая свое водное происхождение, Греческий полуостров усеян обширными известковыми хребтами, а также карманами окаменевших морских раковин на расстоянии многих километров от берега моря и десятков метров над его уровнем. Недалеко от юго-восточного берега, на том месте, которое потом назовут Афинами, вырос каменный известковый массив, холм, где суждено было быть воздвигнутым Акрополю. В целом материк Греции состоит на 65 процентов из известняков, преимущественно мелового периода.

Западные области Тетиса оказались неблагоприятной средой для сохранения органических остатков прошлой жизни, а значит, для формирования сколько-нибудь значительных их количеств. Геологи нашли, что такая относительная бедность углеводородами связана с тем, что в этих местах морская вода содержит слишком много кислорода, глубины небольшие и часто штормит, а это создает самые благоприятные условия для размножения бактерий, питающихся остатками, которые образуются в процессе разложения погибших живых организмов. Напротив, в глубоких восточных водах Тетиса кислорода мало, и это сокращает возможности для размножения бактерий и оставляет большую часть остатков живых организмов медленно перерабатываться в нефть.

Греция поднялась на стыке двух этих крайностей. В результате ее мягкие известняки содержат только незначительные количества смол, нефти и газа, настолько небольшие, что их коммерческая разработка нецелесообразна. Но даже при этом в ряде мест в земле скрываются карманы нефтепродуктов в концентрации, достаточной, чтобы просачиваться на поверхность.

Ко времени окончания учебы в Утрехте в 1963 году, получив степень доктора геофизики, де Бур знал многое из истории Тетиса, особенно о происхождении северного Средиземноморья. Его докторская диссертация была посвящена зарождению сложного комплекса Итальянских Альп. Ему предложили работу в компании «Шелл», голландском нефтяном гиганте. Он решил предложить свои услуги американским университетам. Будучи привлекательным кандидатом благодаря специализации но палеомагнетизму, он получил несколько предложений. Он выбрал Уеслеан. Это был престижный либеральный классический колледж, один из небольших колледжей «Лиги плюща»[2]. Он расположен между Бостоном и Нью-Йорком в холмистой местности штата Коннектикут, и де Буру показалось, что здесь будет та же пасторальная атмосфера, которая так нравилась ему в провинциальной Франции. К тому же колледж только что взял на работу видного эксперта по земному магнетизму, с которым ему хотелось сотрудничать.

Де Бур приехал в Уеслеан в конце 1963 года и сразу же окунулся в преподавание и научную работу, сначала расширив свои исследования в Европе, а затем сосредоточившись на районах, расположенных ближе к его новому дому. Он изучил Аппалачи и долину Коннектикута. В качестве адъюнкт-профессора океанографии университета Род-Айленда он занимался исследованием Атлантики и Тихого океана. (Одним из его студентов был Роберт Д. Баллард, который позже прославился, обнаружив «Титаник» на дне северной Атлантики.)

В Уеслеане де Бур значительно повысил свой профессиональный уровень. Он научился различать следы современных магнитных полей, приобрел навыки в области аэромагнетизма, названного так потому, что самолет, пролетая на небольшой высоте над целевой территорией, может выявлять невидимые следы магнитных линий. Де Бур собирал эти данные и по возвращении в лабораторию сводил их вместе на схеме. Получившаяся картина походила на контурную топографическую карту и при соответствующей методике анализа могла рассказать очень многое. Например, резкие изменения магнитных линий говорили о скрытых трещинах, а они, в свою очередь, могут свидетельствовать об опасности землетрясения, причиной которого могут быть возведенные человеком в этом районе сооружения.

Любовь к приключениям, а также необходимость содержать увеличивающуюся семью заставляли де Бура консультировать компании и правительства по всему земному шару, часто пользуясь своими познаниями в области аэромагнетизма для поиска минеральных и энергетических ресурсов или для выявления угрозы землетрясений. Выступая в качестве советника, он побывал в Бенине и Никарагуа, на Филиппинах и в Пакистане. Там он увидел известняки Тетиса, почерневшие от смол и битума, и это расширило его представления о вездесущности остатков жизни. Когда представлялась возможность, он брал с собой семью. В один семестр он взял в колледже отпуск, чтобы принять участие в проекте ООН в Коста-Рике, и захватил с собой жену и троих детей. Они жили в горах и носились по дорогам в стареньком джипе.

Многочисленные путешествия и следовавшие за ними научные работы повысили его способности, интуицию и авторитет. К 1974 году — через десять лет после отъезда из Европы — де Бур стал профессором Уеслиана, а к 1977 году стал заведовать кафедрой. Для преподавателя это венец карьеры.

В 1979 году один из друзей пригласил де Бура присоединиться к группе ученых, собиравшихся в Грецию, чтобы произвести рекогносцировку различных местностей страны с точки зрения возможности строительства атомных электростанций. Потребность в таком исследовании возникла в связи с существованием в стране ряда серьезных проблем. Греция ощущала острую нехватку электроэнергии. Больше того, сжигание большого количества каменного угля вело к загрязнению атмосферы и кислотным дождям, которые разъедали древние каменные памятники и храмы, разрушая многочисленные сокровища классической Античности. Потреблявшийся в Греции каменный уголь относился к разряду бурых, его сжигание сопровождалось выбросом в атмосферу большого количества серы, что и вело к образованию кислотных дождей, которые растворяют камень. Греческое правительство при поддержке Организации Объединенных Наций предприняло шаги по разработке альтернативных, более чистых способов производства энергии.

В принципе де Бур не нуждался в участии в новых проектах. Однако возможность узнать больше о Греции, колыбели западной цивилизации, познакомиться с новым для него примером действия тектонических сил была логическим продолжением его работы, проделанной в Испании, Португалии, Франции и Италии. «Ветерану» Тетиса это показалось интересным. Кроме того, в Греции известковые террасы были даже намного обширнее его любимых мест в южной Франции. И с интеллектуальной, и с эмоциональной точки зрения Греция влекла его, как мало что другое. Он решил согласиться и взял годовой академический отпуск. После этого он поднял свои записи и отчеты прошлых лет, когда занимался консультированием правительственных учреждений. Речь шла об американских материалах аэрофотосъемок, которые могли помочь в решении поставленных задач. Полученные в свое время фотографии показывали горную поверхность Греции в деталях, так, как не может показать никакая другая карта, выявляя такие тонкие геологические особенности, как протяженные низменности, отражавшие разломы, сбросы и другие нарушения целостности горных пород.

Когда де Бур приехал в 1980 году в Грецию, все выглядело не совсем так, как представлялось поначалу. Экспедиция получила джипы, аэромагнитные данные, ей было обещано много оборудования, вроде буровых установок для получения образцов каменных пород с больших глубин. Но дело шло страшно медленно, если вообще двигалось. Геологи (все из Соединенных Штатов) большую часть времени проводили в гостиничных номерах, ожидая правительственных разрешений и обещанного оборудования.

Тем не менее время бездействия оказалось плодотворным. С собой для чтения де Бур захватил целую коллекцию книг древних и современных авторов, надеясь найти в них какие-нибудь сведения о сейсмической истории Греции. Древние греки, любознательные натуралисты, часто упоминали о тех грозных катастрофах, которые классики, такие как Гомер и Гесиод, приписывали богам. Позже более дюжины философов, вроде Платона и Аристотеля, развивали натурфилософские теории, стараясь объяснить причины землетрясений и даже пытаясь предсказывать время разрушительных природных катаклизмов.

Среди прочих авторов де Бур читал Плутарха, верховного жреца Дельфийского храма и друга Клеи. Мало-помалу он ознакомился с долгой историей храма и центральной ролью, которую играл в ней Оракул, узнав все это непосредственно из трудов древних греков, а не из учебников и источников, передававших сведения из вторых рук.

Плутарх задумывался над вопросом, не являются ли землетрясения и другие естественные явления причиной флуктуации пневмы — парообразной субстанции, которая, как тогда считалось, вызывала у Оракула божественное безумие. При этом он ссылался на страшное землетрясение в Дельфах, «которое сровняло город с землей» и разрушило храм в 373 году до н. э.

Двух человек, разделенных во времени почти двумя тысячелетиями, соединяла наука. Де Бур считал Плутарха не витающим в облаках мистиком, а мудрым человеком, наблюдения которого за природными явлениями приводили к разумным выводам. Необычное явление, которым были источавшиеся в храме пары, наряду с разрушением лежащего поблизости города обратили на себя внимание геолога, и он постоянно раздумывал об этом совпадении. Ясно, что было бы интересно побывать в Дельфах.

Когда де Бур и экспедиция наконец попытались осуществить поставленные перед ними задачи, они стали то и дело натыкаться на препятствия. На Эвиа, гористом острове у побережья Греции неподалеку от Афин, местное население встретило экспедицию с подозрением. Коммунистическая газета подливала масла в огонь, утверждая, что иностранцы были частью заговора правительства по военному использованию атомной энергии. Кто-то выстрелил из ружья в аспиранта, члена экспедиции. Хулиганы постоянно терроризировали женщину-социолога, члена группы, которая занималась изучением плотности населения и социальными условиями жизни. У нее даже произошел нервный срыв. Утратившая первоначальный энтузиазм группа тем не менее старалась сделать все, что возможно, работала сразу в нескольких направлениях, пытаясь не привлекать особого внимания к своей деятельности.

Де Бур отправился на Пелопоннес, южную часть Греции, и изучил места предполагаемого строительства реактора вблизи Олимпии, родины Олимпийских игр. Как обычно, он исследовал зону, раскинувшуюся на сорок километров вокруг будущего места строительства, его интересовали молодые разломы, которые могли считаться активными. Кольцо могло оказаться в зоне риска. Теоретически происшедшие в ее пределах землетрясения могли создать угрозу ядерному комплексу, разрушив здания и оборудование. После этого он направился на север, перебрался на пароме через Коринфский залив на северный берег и далее двинулся на восток. Узкий залив обступали угрюмые древние утесы, от вида которых сердце геолога не могло не возрадоваться.

В Итее, городке с популярным в округе базаром, выбеленном известкой и по всему своему облику типичном средиземноморском поселении с выстроившимися вдоль береговой линии пальмами, он повернул от залива и снова поехал на север. Дорога вела в Дельфы.

Он миновал ответвление дороги, ведшей в Киру, древний порт Дельф на ближнем побережье, и оказался в океане зеленых олив, следуя многовековым путем древних богомольцев. Дорога вилась плодородной равниной в сторону возвышавшихся на горизонте скалистых гор, где к подножию горы Парнас прилепился храм. Впереди, приблизительно километрах в десяти, отчетливо просматривались склоны Парнаса. Де Бур рассчитывал задержаться в Дельфах ненадолго, по пути к месту предполагаемого севернее строительства реактора. Судьба же распорядилась так, что его недолгое пребывание в городе обернулось многократными приездами на протяжении десятков лет.

Астрономы вглядываются в звезды, биологи — в жизнь, метеорологи — в облака. Геологи, изучающие строение планеты, смотрят на скалы и особенности земной поверхности. Те, кто хочет исследовать подземный мир, лабиринты разных каменных глыб, смещения пород, разломы и трещины, нефтяные поля и обширные зоны, которые составляют подземные царства, сталкиваются с колоссальными трудностями, прокладывая дорогу и пытаясь дать оценку изучаемому материалу. Время от времени вулкан выбрасывает из недр земли расплавленную магму и образует в поверхности земли окно, если это не происходит, то представляющий для них интерес предмет остается по большей части вне досягаемости. Им приходится бороться за крохи информации.

Специалисты разбираются в этом настолько, насколько позволяет им основанное на научном познании воображение. Они придумали целый арсенал простых, а также чувствительных инструментов (буровые установки, ротационные буравы, сейсмометры, радары, взрывные заряды, газоанализаторы, гравиметры, магнитометры и т. п.), с помощью которых раскрывают тайны невидимого мира и делают выводы о его составе и судьбе. В геологии много физики и химии, но предмет ее изучения сложный и неопределенный, а его переменные намного многочисленнее. В результате геологи часто вынуждены идти на головоломные компромиссы между фактами и догадкой. Элемент неточности затрудняет в геологии достижение консенсуса в большей степени, чем в физике, и вызывает горячие споры и скептицизм. Континентальный дрейф более полувека оставался очень спорной теорией, пока в 1960-е годы не накопилось более чем достаточно доказательств ее истинности, и все геологи согласились с ней, пусть даже некоторые с неохотой.

Де Бур относился к тем геологам, которые проводили большую часть своей жизни, заглядывая в невидимое нутро земли, особенно интересуясь медленным движением тектонических плит. Недостаточное понимание происходящих процессов было одной из причин того, что он обратился вновь к полевым работам в надежде найти баланс между теоретическими предположениями и фактами, подтвержденными в ходе практических исследований. Вот почему то, что де Бур увидел в Дельфах, было для него большой неожиданностью. Поднимаясь на машине по крутому склону долины и кружа по серпантину на юго-западных склонах Парнаса, а затем двигаясь по довольно плоскому пространству перед Дельфами, он вдруг увидел геологический феномен, который заставил его сердце забиться.

Там, у подножия холма, немного левее, с километр или около того, он разглядел прекрасно различимую расщелину. Местами она уходила вверх по склону холма в сторону Дельф. В целом она не очень отличалась от длинных врезов, которые делают строители в небольших возвышениях при сооружении современных автострад, с той разницей, что в этом случае врез выглядел гладким и абсолютно естественным. Для де Бура это был очень характерный признак, пример, достойный украсить любой учебник.

Он знал, что подобного рода вход в расщелину обозначает место схождения двух массивных плит горной породы. Такие расщелины раскиданы по всей планете и достигают нескольких километров в глубину. Они образуются при столкновении гигантских материковых масс. Получившаяся щель свидетельствует, что здесь произошло землетрясение, во время которого одна плита скользнула по другой. При этом она прошлась по ее поверхности, как абразивный камень по граниту. Обе поверхности выглядят как отшлифованные.

Де Бур вышел из машины и прошел по террасированным полям, обходя торчаидие из земли камни и колючие кусты. Он был в своей стихии — вокруг раскинулся горный склон, заросший тмином, шалфеем, дикими цветами, местами напоминавший его второй дом в южной Франции.

Он читал горный ландшафт как раскрытую книгу. Это был гладкий, мраморовидный известняк, кусочек застывшего во времени Тетиса. Протянувшиеся горизонтально разные прослойки породы рассказывали долгую историю столкновений и перемещений, когда в результате землетрясений расщелина удлинялась. Каждая очередная подвижка добавляла новый метр-полтора. История подвижек показывала, что верхний слой перенес гораздо больше ударов природы: его мягкие известняки сильно пострадали от эрозии и несли на себе ее ярко выраженные оспины. В самом верху эрозирование было настолько сильным, что образовались глубокие впадины и ямы, которые выглядели как настоящие цветочные вазы, заполненные землей с растущими в ней растениями. Самая нижняя из горизонтальных прослоек, расположенная у самого основания возвышения по соседству с каменистым полем, была самой гладкой, поскольку позже других подверглась воздействию стихий и солнца.

Де Бур пришел к выводу, что этот разлом вполне активен, о чем свидетельствовала свежесть нижнего слоя. С точки зрения геологии, он был живым, а не мертвым остатком древнего сдвига. Пласты, совершенно очевидно, за последние несколько тысячелетий неоднократно надвигались один на другой.

Интересно, задумался он, какая зона эрозирования была связана с тем землетрясением, которое, по описанию Плутарха, «разрушило город». Дальше де Бур пошел пешком. Он медленно следовал по направлению расщелины, карабкаясь по грудам раскрошившегося известняка и обходя попадавшиеся на пути заросли колючего кустарника и группки сосенок. Время от времени он вынимал специальный инструмент с встроенным компасом — карманный теодолит, — чтобы замерить угол расщелины и записать цифры в блокнот. Да, все правильно. Это был самый открытый разрез, какой только ему доводилось видеть.

Пройдя таким образом по каменистому склону два или три километра, постоянно производя измерения, он вышел на вершину, с которой открывался вид на город Дельфы и храм. Картина была великолепной. Со всех сторон высились горы, смотревшиеся в отдалении насупившейся серой массой. Справа разливалось море оливковых деревьев и несколько прикрытый горным кряжем кусочек Коринфского залива и белых домиков Итеи. С другой стороны он видел долину реки Плейстос перед храмом, а повыше — выемку в склоне Парнаса, где в образованном зубчатыми утесами естественном амфитеатре располагался храм.

Де Бур оглянулся назад на то место, с которого начал подъем, потом кинул взгляд на то место, где был храм. Расщелины видно не было. Открытое пространство расщелины определенно находилось по другую сторону горы, уходившую в сторону Дельф, но, по-видимому, пропадало на подходе к храму, будучи засыпано остатками развалин и оползневым крошевом. Вернувшись к машине, де Бур сделал рекогносцировочный эскиз района и тонкой линией нанес на него расположение расщелины.

Обедал де Бур в Дельфах. Когда-то горстка полуразвалившихся домов, бывшая деревня за сто лет превратилась в приличный туристский городок с несколькими хорошими ресторанчиками. Однако задерживаться он не мог. Де Бура очень заинтриговала открытая расщелина, его охватило нетерпение увидеть то, что было спрятано от глаз. Но дело в том, что расщелина вообще-то имела весьма косвенное отношение к поиску места для атомной электростанции. Она была слишком далеко от потенциального места установки ядерного реактора, чтобы таить в себе какую-то угрозу для него. Даже крупное землетрясение в Дельфах вряд ли будет представлять опасность для электростанции, строящейся в северной долине. Он описал расщелину скорее по какому-то чисто личному внутреннему импульсу, а не из соображений деловой потребности. Просто было очень приятно пройтись в этих местах.

Де Бур продолжил дорогу на север. Неподалеку от открытой горной разработки бокситов, алюминиевой руды, он с удовольствием посмотрел на проходивший там серый слой известняка, потемневший от смол и битума, тот самый слой осадков, образовавшихся из отмиравшей органики Тетиса, какой он видел в Пакистане. Это еще раз подтверждало, что Греция сформировалась на дне моря и что следы прошлой жизни встречаются повсюду в каменных породах, составляющих фундамент здешнего региона.

В конце концов он присоединился к своим коллегам, и они сравнили свои заметки. Они установили, что с каждым новым собранным экспедицией фактом планы правительства Греции на строительство ядерного реактора все больше становятся эфемерными. Большинство из предложенных мест оказались непригодными: либо несли угрозу сейсмической активности, либо располагались слишком близко к густонаселенным районам. Несколько более или менее подходивших обязательно имели какие-то иные недостатки. Один из таких районов изобиловал древними артефактами и историческими памятниками, что в Греции было веской причиной для того, чтобы запретить любое строительство.

Неожиданно, совершенно как гром среди ясного неба, боги, явно Посейдон-Землетряситель, подтвердили эти дурные новости, причем самым непосредственным образом. Вечером во вторник 24 февраля 1981 года, а также утром следующего дня сильнейшее землетрясение поразило Афины с близлежащими окрестностями и ряд областей центральной Греции. По меньшей мере пятнадцать человек погибли, пятьдесят три получили серьезные ранения. Обрушились сотни зданий. В музеях Афин и Коринфа от подземных толчков попадали на пол и вдребезги разбились древние экспонаты. В Парфеноне пошли трещинами отдельные мраморные колонны. Полиция и армейские подразделения раздавали продовольствие, одеяла и палатки людям, боявшимся возвращаться в свои дома и квартиры.

В Коринфе, оказавшемся неподалеку от эпицентра в Коринфском заливе, землетрясение превратило в руины четыре гостиницы. Опасаясь новых толчков, тысячи людей бежали из Афин, Коринфа и Фив на открытые пространства, десятки тысяч спали на городских улицах под открытым небом. Пытаясь успокоить людей, власти передали по радио сообщение, что слухи о новых ударах стихии не имеют под собой оснований.

Посейдон напомнил о себе через несколько дней новым землетрясением и многочисленными толчками после него, унеся одну жизнь и ранив тридцать человек. Жители Афин бросились на площади, сельские жители наблюдали за тем, как многие расшатанные предыдущим землетрясением дома разваливаются. Старые глинобитные строения просто рассыпались.

Кошмарное потрясение для большинства, землетрясения привели американских геологов в восторг. Один толчок после главного землетрясения застал членов экспедиции за обедом в ресторане на открытом воздухе, и они с изумлением смотрели, как стоявшие на столе тарелки начали подпрыгивать, расплескивая содержимое. Хотя никто из американцев не пострадал, они слишком хорошо понимали всю глубину человеческой трагедии. Это было их делом, им платили именно за то, чтобы они наблюдали за невидимыми силами, орудующими в глубинах земли, и предсказывали внезапное проявление этих сил, которые превращали города в руины и не оставляли камня на камне от хрупких коммуникаций цивилизации. Их работа в Греции, сроки которой были продлены, к этому моменту уже навела их на мысль о возможности новых землетрясений, а теперь их тревоги нашли жестокое подтверждение.

Подземные толчки заинтриговали де Бура не меньше других. Его эти разрушительные проявления стихии не только убедили в рискованности проекта строительства ядерного реактора, но и дали толчок к новому видению скрытых подземных процессов в Греции. Он решил расстаться с экспедицией и заняться изучением данных о том, что рассказали землетрясения об этом регионе. Это решение сложилось под влиянием неожиданной мысли, возникшей, когда он увидел ту открытую расщелину под Дельфами.

Ни в одном из своих путешествий де Бур не видел такой страны, как Греция. Повсюду на планете — во Франции, в Италии, Коннектикуте, Массачусетсе, на Филиппинах и в Пакистане, Панаме и Коста-Рике — расщелины обычно прячутся незаметно в долинах или трудно различимы под слоями почвы, растительностью или накопившимися за столетия обломками выветренных скал. Совсем другое дело Греция. Она молода и поднялась из окружающих морей. Ее сухой средиземноморский климат и небольшое количество осадков не дали накопиться значительному слою плодородной почвы и отложений. Больше того, беспощадная вырубка лесов с древнейших времен по нынешние ускорила эрозию, способствуя вымыванию и того тонкого слоя почвы, который там имелся. Самое же важное заключалось в том, что молодая энергия горообразования часто оставляла расщелины очень заметными, почти обнаженными, придавая ландшафту вид скульптурной отточенности. Это образование с веками увеличивалось по мере того, как обнажались в следовавших друг за другом волнах землетрясений пласты и расщелины росли в длину. Теперь, по мнению де Бура, очертания расщелин, образовавшихся вблизи эпицентров недавних землетрясений, будут четче, соответственно, их легче будет изучить. И разлом в скалах рядом с Дельфами, расположенный близко к эпицентрам землетрясений в Коринфском заливе, будучи одновременно расщелиной того же типа и происхождения, представляет собой идеальное место для проведения сравнительных исследований. Время непосредственно после подземных толчков казалось ему самым подходящим для того, чтобы лучше разобраться в связях событий, происходивших на поверхности и внутри Земли.

Начиная с 1983 года он стал приезжать в Грецию летом, обычно привозя с собой студентов Уеслеана, а за ними и других учебных заведений. Он сразу же решил сосредоточиться на Дельфах. На этот раз, вместо того чтобы двигаться с запада и от Коринфского залива, он пошел кружным восточным путем через горы от Афин. Приближаясь к священному месту, де Бур снова увидел нечто примечательное — прекрасно различимую расщелину, на этот раз к востоку от святилища, похожую на ту, которую он уже осматривал на западе.

В свое время она не была столь заметной, ее завалило землей и обломками известняка, которые падали в долину. Но здесь строили дорогу и, расширяя ее на подъезде к Дельфам, чтобы могли разъехаться четыре автобуса, тщательно сняли часть почвенного покрова и открыли ее внутренность, отчего она стала более заметной. Местами стены расщелины высились метров на пятнадцать вверх.

Заинтригованные де Бур и его студенты принялись изучать восточный выход расщелины на поверхность, радуясь тому, что им улыбнулась удача. Интуиция подсказывала, что эта расщелина связана с западным выходом. Но это может сказать только подробное исследование. Во время своей первой поездки де Бур сделал сорок или пятьдесят замеров западного выхода щели. Теперь он со своими помощниками изучал тот и другой, произведя по сотне или около того измерений.

Их усилия не прошли даром: оказалось, что оба выхода разлома имели много общего. Конечно же, оба состояли из известняка, и оба имели по всей длине совпадающие, на первый взгляд неприметные неровности, то выпуклые, то вогнутые, потом снова выпуклые и т. д. Наконец, и тут, и там имелись желобки, отклоняющиеся от вертикальной оси под одним и тем же углом, это говорило о том, что направление периодического скольжения пластов во время землетрясений все время происходило несколько вбок.

Доказательств было больше чем достаточно, сделал вывод де Бур. На самом деле обе щели были едины. То, что представлялось отдельно восточной и отдельно западной, при ближайшем рассмотрении оказалось разными концами одного и того же разлома. И он проходил под храмом.

История науки полнится драматическими эпизодами открытий, когда исследователи вдруг осознают, что навсегда изменили наше понимание природы. Звездой такой первой драмы был Архимед, который, как утверждали, воскликнул: «Эврика!» («Я нашел это»), открыв способ измерения объема бесформенных твердых тел, и смог определить подлинность золотого предмета.

То, что произошло с де Буром в Дельфах, никак не походило на такую ситуацию. Со школьной скамьи и из своей исследовательской практики он знал, что центральную Грецию разрезают десятки протянувшихся с востока на запад разломов, из чего он пришел к заключению, что проходящая под храмом щель не является большим откровением. Он полагал, что более опытные и более знающие греческие геологи, которые вели в этом регионе поиски ценных полезных ископаемых, а возможно, даже первые французские археологи, проводившие там раскопки храма, уже установили связь между этим разломом и выбросом паров. Конечно же, ведя полевые исследования, нельзя было не заметить расщелины. Потенциальная связь между расщелиной и долгой историей Оракула, размышлял он, скорее всего, была исследована много десятков лет назад, а потом дополнительные полевые работы окончательно установили, так это или нет, возможно это или невозможно.

Несмотря на то что де Бур был весьма начитанным человеком, он ничего не знал о дискуссиях по поводу щели и выделяющихся паров, которые эхом прокатились по кафедрам археологии на протяжении двадцатого века, как не имел представления о концепции, которая отвергла существование и щели, и паров, этих двух непременных атрибутов оракульского мифа. Он знал только то, что видел собственными глазами, и то, что сообщали древние, о чем он узнал от Плутарха и других античных писателей.

Если бы у богов было желание раскрыть историю Древней Греции и помочь новому веку узнать об Оракуле, они бы познакомили де Бура с археологом, который был бы в состоянии понять смелость мысли, к которой пришел геолог.