Дельфийский Оракул

ГЛАВА ПЯТАЯ
МЕСТО, ПОМЕЧЕННОЕ ЗНАКОМ X

Попытка заполучить разрешение на изъятие образца камня началась через несколько месяцев, в мае 1996-го. Совершенно не уповая на успех предприятия, де Бур написал Розине Колонна, дельфийскому официальному лицу, которая выдала разрешение на осмотр святилища. Он объяснил ей, каким образом разбросанный по всему храму Аполлона травертин может хранить свидетельство о газах, сочившихся там в древности, и попросил разрешения проверить эту идею, сделав скол четырех кусков травертина.

То, что колесо государственной власти крутится черепашьими темпами, — всеобщая истина жизни, но особенно это бросается в глаза в Греции. Ко всему прочему пребывавшие в ту пору у власти социалисты старались демонстрировать особенную приверженность скрупулезному следованию букве закона и всевозможным инструкциям. В отношении предложений, которые могли бы повести к изменениям в бесценном классическом наследии древности, основе греческой национальной гордости, чиновники в Афинах демонстрировали педантизм, граничащий с фанатизмом.

Колонна была сама любезность. Она написала, что ценит такой интерес науки, но за подобным разрешением может обратиться только археолог. Таковы правила. И решать будут Афины.

В сентябре 1996 года Хейл представил заявление на получение разрешения взять в Дельфах образцы травертина. Это представление он сделал через достойного посредника, Американскую школу классических исследований в Афинах. Только ее обращение в греческое министерство культуры и Центральный археологический совет, как установили Хейл и де Бур, имело шансы быть благосклонно рассмотренным этими учреждениями. Хейл набрался смелости и увеличил число образцов с четырех до десяти, попросив к тому же и сколы большего размера. Каменные образцы, написал он, должны равняться в диаметре пятнадцати сантиметрам, приблизительно толщиной в два кулака. Хотя предложение было подготовлено Хейлом и он же имел дело непосредственно с Американской школой, в документе де Бур назывался главным экспертом-исследователем и значился как член научной группы, который имеет для этой миссии наибольшую квалификацию.

В частном порядке Школа предупредила их, что греки, если они вообще дадут согласие, вряд ли разрешат вывоз образцов для исследования за пределами страны, как предусматривалось планом. Власти предпочитали проводить такие работы дома. Но оба ученых тем не менее решили настаивать на своем предложении, будучи убеждены, что для анализа подобного рода американские лаборатории подходят больше.

Недели сменялись месяцами, начались и закончились зимние каникулы, наступил уже 1997 год, и де Бур переключился на изучение последнего волновавшего Хейла вопроса: какой еще дополнительный фактор, находившийся где-то по линии дельфийской расщелины, мог способствовать выходу газа. В отличие от Хейла, де Бур очень хорошо представлял себе разнообразие расщелин, их непредсказуемость, неожиданную смену направления и множество других сюрпризов, которые ждали исследователя. Постоянно меняющие место расположения главные входы в глубины земли бывали сухими там, где специалисты ожидали наткнуться на бьющие фонтаном холодные струи воды. Такое ему приходилось испытать на собственном опыте.

Вопрос, почему длинная дельфийская расщелина выбрасывала газ именно в этих, а не в других местах, не казался ему таким уж запутанным, как Хейлу, которому длинная черная линия на греческой карте не давала объяснения причин, по которым Дельфы отличались от других мест.

Тем не менее де Бур чувствовал, что вопрос, поставленный Хейлом, был новым и стоящим того, чтобы им заняться. Кто знает, что им откроется? Может быть, обнаружится какой-то новый природный механизм. Он чувствовал, что ответ может лежать в каких-то пока что не обнаруженных иных расколах земной поверхности, которые пересекали дельфийскую расщелину под углом, близким к прямому, приблизительно в форме буквы X. Это увеличило бы выход битуминозных известняков на поверхность, усилило бы давление на две расщелины во время землетрясений и, как это случается обычно, облегчило бы подъем газов с глубины. С точки зрения геометрии это трансформировало бы вертикальную плоскость в пересечение двух вертикальных плоскостей, причем их соединение образовало бы канал выхода газов на поверхность. Конечно, эта мысль имела ценность только в том случае, если бы пересечение X находилось непосредственно под храмом Аполлона.

Догадка де Бура основывалась на глубоком знании пересекающихся расколов, приобретенном за десятилетия исследовательской работы. Он знал их не только по книгам и университетским курсам, но и по работе в поле, которую вел по всему земному шару, от Пакистана до Коннектикута. Такие пересечения совсем не редкость в природе, а если взглянуть на необъятные просторы планеты — самые обычные явления. Их вездесущность объясняется огромным числом видов взаимно пересекающихся трещин: разрывов, сдвигов, сбросов, скрытых разломов, разрезов, пещеристых трещин, смещений, преобразований, пересекающихся разломов и многих других.

В Греции де Бур был знаком с изобилием пересекающихся расщелин не понаслышке, поскольку долгое время занимался исследованием Коринфа и граничащих с ним зон. К его докладу 1985 года Национальному научному фонду об итогах исследований в Греции прилагалось несколько карт, на которых были помечены пересекающиеся расщелины, по большей части расположенные в северной части Коринфского рифта, куда входили и Дельфы. На картах было показано, что главные разломы, в их числе те, которые были связаны с землетрясением 1981 года, как правило, тянулись с востока на запад, а их пересекающие — с севера на юг.

Де Бур покопался в своих заметках и дневниках, чтобы убедиться, нет ли там чего-нибудь о пересекающихся расщелинах в Дельфах. Он нашел много нужного материала. Как оказалось, во время своих первых знакомств с храмом он пометил много скоплений мелких пересекающихся трещин на склоне холма над храмом рядом с высокими утесами. Небольшие трещинки, приблизительно двадцать штук, убедительно свидетельствовали о том, что где-то рядом находится материнская расщелина. Они были каменным свидетельством былого разлома, от которого в разные стороны разветвились дочерние щели.

Но где находится большой разлом? И как он сможет продемонстрировать его существование, что очень важно с точки зрения публичного представления результатов научного исследования, в процессе которого исследователь должен не только доказать обоснованность идеи, но и убедить скептиков. Де Бур перекопал научную литературу о Дельфах, перерыл библиотеки в ближайших городах, съездил, например, в Нью-Хейвен, чтобы посетить Йельский университет. Мысли об этом не оставляли его ни дома, ни на работе. Его дом уютно устроился в холмистой местности среди лесов рядом с рекой Коннектикут и был идеальным местом для размышлений. За ним раскинулась широкая лужайка с ручейком и прудом, где в свое время его дети ловили лягушек и пескарей.

Де Бур высказал предположение о существовании второго скалистого разлома. На эту мысль его натолкнуло то, что пять действовавших и угасших источников располагались на одной линии и, вероятно, имели общее геологическое происхождение. Из этих родников только первый — Керна — функционирует и поныне.

Поразмышляв, де Бур пришел к заключению, что потенциально сильным доказательством будут старые родники, от которых сегодня остались скопления травертина. На дельфийском склоне Парнаса они лежали на одной линии, заканчивавшейся ниже храма, что говорило о том, что вода поднималась по общей расщелине, которая проходит под самым храмом Аполлона. К тому же оказалось, что линия, по которой они выстраиваются, параллельна скоплению малых трещин, которые он очень точно нанес на карту.

В его представлении в районе храма били по крайней мере пять родников, располагавшихся по прямой линии вниз по холму, но теперь, вероятно, пересохли или изменили русло. Они начинались с самой вершины родником Керной около высоких утесов, потом снова выходили на поверхность в древнем павильоне над родником по соседству с большим театром над храмом, потом переливались через опорную стену в том месте, где остались наплывы травертина, потом появлялись в адитоне (о чем говорила система водоотводов, выходившая из нижней части фундамента храма) и изливались в том месте, которое называлось ключом муз, или Геей, по имени самой древней из богинь. Линия, по которой вытянулись выходы воды, была почти совершенно прямой.

Наконец де Бур вытащил свои старые аэроснимки региона и внимательно всмотрелся в них, пытаясь найти следы этой расщелины. Вот оно, это место. На снимках можно было в отбрасываемой холмами тени к северу и югу от Дельф разглядеть намеки на пересекающиеся расщелины. Эти снимки подкрепляли убедительные, но окончательно не подтвержденные свидетельства существования такой расщелины. Оставалось искать ее выход на поверхность, подобный тем, которые были найдены к востоку и к западу от Дельф. Он пообещал себе, что займется этим в свою следующую поездку.

Де Бур исследовал также природу газов, которые, скорее всего выходили из пересечения разломов X и одурманивали Оракула. Он подробно переговорил с друзьями из Техасского А&М университета, изучавшими находившийся неподалеку Мексиканский залив, и узнал от них много интересного о газах, залежах нефти и выходах углеводородов в регионе, который подстилался массивным известняковым комплексом. Залив показался ему очень подходящей аналогией. Де Бура заинтересовал техасский проект, по которому исследования крупного просачивания углеводородов велись километрах в 250 от Луизианы, где из большого «вздутия» на дне океана поднимались струи пузырьков. В состав газов, выделявшихся вдоль двух расщелин, входили метан, этан, пропан и бутан. Метан и этан — главные компоненты природного газа.

Кажется, когда де Бур узнал, что выделяющиеся из этого подводного холма газы выходили со дна периодически, только когда залив разогревался, на место встала еще одна частичка картинки-загадки. Никаких пузырьков не отмечалось, когда воды залива были холоднее. Для геолога это представляло собой потенциальный ответ на вопрос, почему Оракулы говорили от имени Аполлона только девять теплых месяцев в году. Возможно, храмовый источник слабо наполнялся газом в зимние месяцы и выделял недостаточно пьянящих паров, которые были необходимы для сеансов прорицания.

Заинтересовавшись тем, как такие газы могут влиять на человека, де Бур посоветовался со своими уеслеанскими коллегами с химического факультета и принялся искать нужную литературу. Оказалось, что метан, этан и бутан, если их вдыхать в достаточных количествах, оказывают слабый наркотический эффект. Но дело было в том, что они не пахли.

Помня о том, как Плутарх описывал пневму, де Бур искал что-нибудь со сладким запахом вроде аромата экзотических духов. Так пах этилен. В начале двадцатого столетия хирурги использовали сильнодействующий сладковато пахнущий этилен для анестезии. Даже в крайне незначительных дозах он вызывал беспричинную эйфорию, похожую на приятное, воспаряющее опьянение. Образцы газа из Мексиканского залива, как предположил де Бур, могли быть насыщены этиленом, но его присутствие обнаружить было крайне затруднительно, к тому же газ не представлял практически никакой коммерческой ценности, и техасские специалисты не обращали на него внимания. Коктейль из этилена с несколькими другими газами обладал всеми необходимыми атрибутами, причем самое сильно опьяняющее действие на людей оказывал этилен. И его воздействие прекращалось достаточно быстро. Как только прекращалось вдыхание газа, через несколько минут состояние опьянения проходило. Современные данные, по всей видимости, сходились со свидетельствами древности.

Пытаясь постичь научную сторону явления, он разговаривал и переписывался с Хейлом. Археолог сообщил ему, что от афинских властей пока еще ничего не слышно относительно их просьбы взять образцы травертина, но ему удалось серьезно продвинуться вперед в определении места Оракула в истории Греции. Оказалось, что древние греки воздвигли не только Дельфы, но и ряд других больших храмов над родниками и газоносными выходами. Все они находились в Малой Азии, где сохранилось множество величественных греческих руин, и все они, как представлялось, были построены примерно по плану Дельф, которые им предшествовали.

Храм Аполлона, сообщил Хейл, стоял в глубине полуострова в оживленном городке Гиераполис на холме, покрытом ослепительно белыми слоями травертина. Совсем рядом с холмом есть родник, который называют Плутониумом, в честь Плутона, бога подземного мира, и газы, выделяемые им, не веселят, а убивают. Жрецы демонстрировали его силу, бросая туда мелких животных и птиц, а потом наблюдали за тем, как они умирали.

На западном берегу в Кларосе, в сельской местности, действовал другой храм Аполлона, считавшийся важным прорицательским центром. Глубоко в развалинах храма археологи нашли адитон, где пробивался родник. По свидетельствам древних, священнослужители пили из него священные воды, чтобы на них снизошло божественное вдохновение.

Наконец, Хейл рассказал о месте, называвшемся Дидима, среди холмов на западном побережье. Его храм Аполлона мог вполне вместить Парфенон. Как и в Кларосе, в его адитоне бил святой источник, из которого жрецы пили воду во время ритуала, предшествовавшего сеансу прорицания.

В начале 1997 года де Бур посчитал, что ими собрано достаточно доказательств, чтобы предать их гласности, и предложил выступить с докладом о результатах проведенных исследований. Невзирая на свою обычную осторожность касательно публикаций, Хейл согласился с этой идеей. В конце концов, речь шла всего лишь о докладе, стандартном способе ознакомления общественности или коллег о проделываемой научной работе и предварительных выводах, а не об официальной публикации результатов, изложенных в конкретной и окончательной форме. Более того, де Бур должен был представить доклад геологам, своим коллегам, а не археологам, аудитории намного более пристрастной. Наконец, ученый-геолог являлся неоспоримым лидером проекта, так что имел полное право выступить с сообщением, если считал это нужным. К тому же, подумал Хейл, доклад вызовет отклики, которые могут оказаться полезными для проекта.

Он предупредил де Бура, что найдется много людей, которые будут заинтересованы в пересмотре истории Дельфийского оракула, и что не исключено, что доклад привлечет к себе внимание. В конце апреля 1997 года де Бур прилетел в Лондон и выступил с докладом на конференции под названием «Вулканы, землетрясения и археология», которая проводилась на средства Геологического общества Лондона. Конференция проходила на Пикадилли в штаб-квартире Общества в Берлингтон-Хаус, красивом старинном здании, где располагались научные общества. Основанное в 1807 году, Геологическое общество было старейшей в мире организацией подобного рода, в его библиотеке хранились горы журналов и был установлен бюст Чарлза Лиелла, англичанина, одного из основоположников геологии. Для де Бура важным было то, что выступление состоится в Европе. Он считал, что европейская аудитория в наибольшей степени подходила для обсуждения древней истории западной цивилизации.

Он изложил гипотезу и собранные доказательства, сообщил слушателям о возможном существовании битума и расколов под храмов. Он отметил, что в течение веков землетрясения могли привести к испарению битума и смещению расщелин, тем самым сократив приток газа. Де Бур пошел еще дальше и высказал предположение, что приятно пахнущий этилен мог быть одной из причин опьянения. Выступление де Бура с изложением этих идей продемонстрировало уверенность геолога в собственной интуиции, хотя он не представил достаточно веских доказательств того, что слои битума действительно выделяли одурманивающие пары. Только время покажет, было ли его сообщение ошибкой, преждевременным или смелым научным предположением.

На фоне десятков выступлений ученых со всех концов мира его доклад произвел самое большое впечатление и наделал много шума. В конце концов, Дельфы — это Дельфы, важное место в истории человеческой цивилизации, о котором все вспоминают с благоговением. И даже больше: доклад де Бура заинтриговал всех тем, что совсем не походил на другие выступления. Большинство из них сообщали о вулканах и землетрясениях как факторах разрушения. Де Бур же утверждал их благое воздействие. Для древних греков сотрясения земли помогли наполнить духовным смыслом их религиозную жизнь. Средствам массовой информации это дало информационный повод. Лондонские СМИ — «Тайме», Би-Би-Си, «Дейли телеграф» и «Нью сайентист» — засыпали де Бура вопросами, печатные издания опубликовали пространные статьи.

Присутствовавшие на конференции французские геологи сидели в задних рядах зала со скрещенными на груди руками, каменными лицами и не проявляли ни малейшей реакции на сенсацию. Было непонятно, дошло ли до них, что американский геолог подрывает триумф французской науки, которым ученые гордились на протяжении прошедших ста лет.

Большинство людей, посещающих Закинф, не имеют представления о его древнем колодце — источнике битума, или им просто нет до него дела. Остров лежит у западного побережья Греции в Ионическом море. Полет из Северной Европы очень недолгий, и туристы, особенно молодежь, приезжают сюда толпами. Им нужны пляжи и модные отели, бары и бьющая ключом ночная жизнь. На песке образуются шеренги взятых напрокат зонтов и гладких загорелых тел под ними.

За шумным наплывом туристов трудно разглядеть миленький зеленый остров. Тут мало современных зданий и много очарования, повсюду разбросаны старые деревеньки, плодородные поля, скалистые горы, густые леса и синие гроты, которые море выгрызает в известняках. Крестьяне выращивают цитрусовые и виноград на изюм. Название острова происходит от имени легендарного спутника Геракла, прилегшего здесь, как рассказывали, отдохнуть посреди окружающих сельских красот.

Де Бур со своими студентами приехал на Закинф ради его геологических богатств. Туристам было совершенно невдомек, что остров рассекается огромным разломом, который проходит в направлении с севера на юг и тянется почти на тридцать с лишним километров, огромный разрез в подстилающей известняковой породе от одного берега острова до другого. К востоку от расщелины простирается равнина и песчаные берега, а к западу — горы с впечатляющими утесами и уединенными пляжами. Геолог хотел исследовать расщелину и другие особенности рельефа не только ради их с Хейлом дельфийского проекта, но и своих собственных интересов, возможно, для книги о землетрясениях. В 1953 году на острове произошел сильный толчок, сровнявший с землей большинство строений и вызвавший много пожаров. Венецианцы, правившие островом Закинф с 1484 по 1797 год, украсили город множеством прекрасных изображений, соборов и зданий. Землетрясение уничтожило большинство из них.

До этого де Буру не доводилось бывать на Закинфе, и он с удовольствием взялся руководить группой студентов из трех девушек и юноши во время поездки на остров.

Судя по картам, которые он захватил с собой, и по изученной им научной литературе, остров представлялся ему отдаленной версией Дельф: его основание изобиловало битуминозными известняками и было расколото протяженным разломом, который кипел и булькал ключами и выбросами углеводородов.

Впервые об этом асфальтовом болоте он услышал от Хейла, который вычитал о нем у Геродота. Отец истории описывал одно место на Закинфе, откуда люди брали смолу и накладывали ее в кувшины, по-видимому, для продажи на экспорт, а также на местные нужды. Древние греки употребляли смолу в том числе как липкий материал для смазывания деревянных судов, отчего те приобретали водонепроницаемость.

Де Буру хотелось познакомиться с Закинфом, чтобы проверить дельфийскую гипотезу. Возможно, асфальтовое озеро там дышало парами, похожими на те, которые опьяняли Оракула. Если так, то забор образцов и документирование их состава обещали дать серьезные аргументы в пользу этой гипотезы.

Это было в июне 1997 года, сразу после окончания занятий в школе, два месяца спустя после лондонской встречи и более года после того, как они с Хейлом в первый раз приехали в Дельфы. Предстояло еще получить разрешение на взятие пробы травертина в окрестностях храма Аполлона. Стремясь оставить за собой запасной выход, де Бур видел в Закинфе аналог Дельф и возможность продублировать образцы.

Их группа миновала, не задерживаясь, места, облюбованные туристами, и направилась прямо к юго-восточному берегу острова, где находилось знаменитое (во всяком случае, с точки зрения нескольких ученых) асфальтовое болото. Этот район назывался пляжем Ке-ри. Это было место естественного притяжения для де Бура, так как озеро, очень похоже, располагалось на самом главном разломе, который нырял в море.

Поворот на Кери был отмечен десятком указателей на лодочные станции и призывами принять участие в приключениях в морском гроте. Извилистая дорога привела к маленькому городку и каменистому пляжу, утыканному тенистыми деревьями. По прибрежной дорожке с треском сновали мотоциклы. Ни одного европейского туриста на глаза не попадалось, но в тени под деревьями располагалось несколько греческих семей, дети плескались у берега на мелких местах с песчаным дном. Асфальтовое озеро находилось сразу за пляжем в окружении зеленых холмов. Лужи липкой черноты пузырились среди высокой травы, камыша и водяных ям на плоском пространстве размером с футбольное поле. Студенты добрались до черных луж, тыкали в них палками и бросали камни. Стоял знакомый острый запах, какой чувствуешь на строительстве автодороги, когда укладывают асфальтовое покрытие.

Болото никак нельзя было назвать туристской Меккой. С одной стороны высились свалки мусора. Почти в самой середине торчал скелет проржавевшего синего пикапа без мотора, какие-то трубы и металлические приспособления высовывались из луж асфальта там, где в не столь отдаленные времена наши современники, подобно древним грекам, собирали липкую массу. Неподалеку, в городке Кери, указатель оповещал о том, что специально для туристов отведено место, где на всеобщее обозрение выставлена часть этого липкого пространства. На указателе на греческом и английском языках было начертано: «Ключ Геродота. 50 метров», и стрелка указывала на дорожку. Там за неким зданием стояла белая будка с красной черепичной крышей. Внутри скрывался колодец диаметром шесть или семь футов, в глубине его медленно вспучивалась черная смола. Пораженные необычайной плотностью массы, студенты снова принялись тыкать в нее длинными палками, она находилась довольно глубоко. Болотная смола была намного жиже.

Собираясь в экспедицию, еще в Коннектикуте команда приготовила огромный мешок принадлежностей для сбора образцов: пакеты, пузырьки, банки, ручки, ярлычки. Теперь под присмотром геолога студенты вытащили из мешка баночку и наполнили ее смолой. Черное вещество походило на суперклей, прилипало к пальцам и обуви и отдиралось с большим трудом. Но у них теперь был желанный образец. В случае необходимости опытный химик сможет произвести анализ для получения нужных доказательств.

Делать это нужно будет очень аккуратно, чтобы исключить загрязнение и, как следствие, ложные результаты. Геолог, мировой авторитет в вопросах рисков неверной интерпретации палеомагнетизма, понимал, что подобные же подводные камни существуют и в мире химии и что не ему учить студентов, как обходить эти камни.

Напротив асфальтового болота, рядом с дорогой, манил вывесками баров супермаркет «Геродот». Перекусив, де Бур со студентами направились на пляж, искупались в прохладных водах, подурачились и поболтали. Совсем рядом они увидели маленькую бухточку с причалом. Де Бур подошел к нему полюбоваться ярко раскрашенными лодками и открывающимся оттуда видом. В отдалении маячил островок.

Внезапно повеяло каким-то запахом. Тухлые яйца, такой знакомый всем старшим школьникам по урокам химии запах, признак сульфидов, серы. Он оглянулся. Ну конечно, вон они, несколько линий пузырьков, поднимающихся с морского дна на поверхность, не так много, как в Фермопилах, но с таким же постоянством. Пузырьки, вероятно, состояли из смеси серы и нефтехимических газов, выделяемых подстилающим дно битумом. Именно это он и надеялся обнаружить — свидетельство исчезнувшего Тетиса и давно ушедшей жизни.

Как и большинство ученых, де Бур знал, что у серы весьма неординарная история и очень нехорошая репутация. Когда-то она ассоциировалась со смолой, в которой кипят в аду грешники, с дьявольским присутствием, из горючего вещества серы веками изготовляли спички и порох. Потом серу стали употреблять в лечебных целях. В нынешних тонизирующих средствах используется питательная сера, которую рекламируют как важнейшее средство для здоровой кожи, волос и ногтей, поскольку она способствует образованию белков.

Студенты вытащили коробку с принадлежностями для сбора образцов. Опустив бутылки в морскую воду, они тут же переворачивали их вниз горлышком над пузырьками, стараясь уловить газ. На выброшенных на берег неподалеку водорослях они также нашли похожие на парафин осадки и набрали образцов этого маслянистого вещества. Порасспрашивав местных жителей, де Бур выяснил, что по вечерам, когда утихал ветер, запах становился очень неприятным.

Проходя по пляжу, они наткнулись на обнажение песчаника, его кусочки с видимыми тонкими слоями валялись прямо на поверхности. Камешки были темно-коричневого цвета и сильно пахли битумом, некоторые кусочки имели вкрапления асфальта. Направление дочерних щелей указывало на то, что под болотом проходит материнская расщелина и что она направлена приблизительно под прямым углом к основной расщелине, которая разрезает Закинф надвое. Возможно, материнская расщелина представляет собой ответвление от главного перекрестка, который выделяет тонны вязких углеводородов.

После ужина уставшие исследователи вернулись в гостиницу, которая стояла на возвышении над заливом Кери. Де Буру это место очень не понравилось. На стенах повсюду были видны красные пятна от прихлопнутых комаров. Со времени кошмаров японского концентрационного лагеря де Бур ненавидел комаров. Болото поблизости казалось идеальным местом для их размножения. Днем никто не обратил на это внимания, комаров сдувал легкий бриз. Но сейчас ветер стих, насекомым уже ничто не мешало летать и охотиться на людей. Де Бур заделал все дыры, какие только сумел обнаружить в противомоскитной сетке на окне, и лег спать. Комариный звон накатывался волнами. Скоро он стоял на кровати, бешено размахивая руками, и разбудил студента, который жил с ним в номере. Через два или три часа де Бур сдался и решил искать спасения в машине, где плотно закругил стекла.

На следующий день, с больной головой, но радуясь яркому солнцу, геолог повел студентов знакомиться с полуостровом. Дорога шла вверх, пока не закончилась тупиком. Все это было ярким подтверждением каменного раскола, разделившего остров на две части. Они нашли обнажения, покрытые сотнями маленьких трещин, многие из них были пропитаны нефтью. Они вынули молотки и долота и стали откалывать образцы. Потом они спустились к набережной залива Кери и снова почувствовали запах серы, но на этот раз никаких пузырьков не увидели. Они соскребли с ближайших скал маслянистые земляные пятна и положили в пакеты для образцов.

После ланча они поехали внутрь Закинфа, намереваясь проследить тридцатиметровую расщелину. Они без труда рассмотрели ее с расстояния, потому что проложенные внутри острова дороги пролегали параллельно ей. В несравненно меньших масштабах, но по форме и расположению деталей картина была аналогичной американским равнинам, где внезапно перед глазами возникают маячащие на горизонте отвесные Скалистые горы. Но подобраться поближе было трудно. В горы вело очень мало дорог. Там, где они были, экспедиция тщательно исследовала открытые входы в расщелину и окружающие их породы, присматриваясь к возможным признакам нефти или газа и поэтому постоянно нюхая воздух. Они не нашли ничего, хотя потратили на поиски целый день. Казалось, что одной дыры в земле было явно недостаточно, чтобы высвободить то, что скрывалось в ее глубине.

К концу пребывания на острове они проехали вдоль расщелины до самой северной оконечности острова. Согласно материалу, подготовленному одним греческим геологом, который удалось раздобыть де Буру, берег там буквально сочился углеводородами и был усеян глыбами твердого вещества, очень похожего на застывший воск или парафин. Это место так и называлось — Ксигия, по-гречески «жир». Туристская литература об острове называла этот пляж живописным, но осторожно добавляла, что там стоит сильный запах серы. Невзирая на такие неприятные особенности этого места, говорили, что местные греки очень ценят его насыщенные серой воды, считая их укрепляющими.

Они использовали их в кремах для лица и лосьонах, считали действенным средством от ревматизма.

Многообещающий последний отрезок пути оказался небезопасным, пришлось ехать по проселочной дороге. Ксигия оказалась совершенно изолированным и совершенно заброшенным местом, никаких семейных идиллий или суеты Кери, просто маленький галечный пляж, зажатый между скалистыми мысами, что-то вроде приватной бухточки. И никакого запаха серы. Только свежее дыхание океанского бриза и удивительного соленого воздуха.

Де Бур оглядел скалы вокруг. Мыс справа, там, где часть выхода длинной расщелины ныряла в море, нависал над ними, вздымаясь в высоту метров на двадцать, и вершина его была покрыта голым, как тонзура, камнем, обрамленным деревьями и темной растительностью. Вид был совершенно захватывающий. Поблизости от смоляного выхода не было видно никаких явных признаков щелей. Щель, по которой углеводороды сочились на поверхность и разливались лужицами, пряталась под широким болотцем, и поэтому рассмотреть ее было нельзя. Однако они нашли оконце в глубины земли: для геолога, который провел десятки лет, выискивая потаенные произведения глубин, видеть такое было чистым удовольствием. Над де Буром и студентами высилась массивная, гладкая и до блеска отполированная ветрами вертикальная каменная стена, еще один пример мощи природы.

Обведя глазами окружающий пейзаж, де Бур увидел, что это место гораздо более интересное и значительное, чем показалось с первого взгляда. В поле его зрения попала не одна великолепная расщелина, а пересечение двух расщелин, и место их соединения было видно совершенно отчетливо. Присоединяющаяся расщелина находилась сразу за пляжем, это было прекраснейшее обнажение, параллельное береговой линии и почти под прямым углом к открытой расщелине на гигантском мысу.

Эти две расщелины образовывали несомненное соединение в форме X. Де Бур со студентами облазали всю присоединяющуюся расщелину, которая была меньше и старше главной. Следуя направлению меньшей расщелины вдоль берега, они набрели на участок, покрытый обломками известняка и провалами, местами маленькими пещерами. Кое-где изъеденный известняк покрывали выцветшие пятна бледно-желтого цвета, признак наличия серы. Они повернули назад к каменистому пляжу и решили сплавать к морским гротам, где, как им рассказывали, было больше всего пузырьков углеводородов. На море стоял почти полный штиль, до гротов было не больше ста метров, они были справа, за большим из двух мысов. В туристских путеводителях они назывались Белой пещерой и Дьявольской глоткой, последняя так называлась, конечно же, из-за запаха серы.

Де Бур и студенты не без опасений мерили глазами расстояние, но все-таки ступили в воду, привязав к себе мешки со всем необходимым для сбора образцов. Вода была холодноватой. Стоял июнь, до середины лета оставалось еще несколько недель.

Все пятеро выплыли из бухточки и обогнули оконечность мыса, направившись к группе торчавших над водой скал, казалось, несших охрану выдававшегося в море большого мыса. Скоро им открылась пещера. Она и в самом деле открылась, как разинутая пасть, у ее каменистых краев плескалась вода, с бульканьем вливаясь внутрь. Геолог заметил, что вода становилась белой, как молоко, и из пещеры тянуло серой. Чем ближе к горловине пещеры, тем белее становилась вода. Он задержался у горловины, студенты вплыли в грот. Они сообщили, что известняк на сводах окрашен неярко, пещера необыкновенно красивая, за многие века вода намыла много причудливых фигур. По словам студентов, запах серы теперь чувствовался очень сильно, и чем глубже они заплывали, тем сильнее. На стенах они видели похожие на воск отложения. Глубина пещеры была метров девять-десять.

«Соберите парафин!» — крикнул им де Бур. Бултыхаясь в воде, он совсем посинел от холода. Двое студентов начали соскабливать наслоения со сводов пещеры сразу над уровнем воды, другие помогали упаковывать образцы, похожие на светловатую желтую пасту. Они засовывали кусочки в пластиковые пакеты и неслушающимися пальцами завязывали горловины пакетов.

Вернувшись на пляж, они поздравили себя с успешным завершением миссии и с любопытством разглядывали вязкое вещество, восхищаясь делом своих рук. Эта штука походила на застывший жир — только с запахом серы.

Потом они отметили удачу в придорожном ресторане и пили вино за виды побережья. После трудного дня де Бур отдыхал, чувствуя удовлетворение и покой. На Закинфе ему удалось не только устроить своим студентам запоминающуюся практику, но и узнать многое такое, что поможет прояснить проблему Дельф. Для него было очевидно, что раскаленные глубины Закинфа действовали как нефтеперегонный завод, перерабатывая битум в комплекс продуктов. Студенты собрали образцы смолы, нефти, газа и парафина. Широкий ассортимент таких продуктов свидетельствовал о том, что внизу бушует высокая температура, что было вполне объяснимо. В конце концов, в широком просторе Средиземноморья Закинф располагался в местах, где африканская плита поднырнула под греческий материк, вспучив, раскалив и перетряхнув все, что было вокруг.

Как знает любой инженер-нефтехимик или геолог, который занимался когда-либо работой в нефтяной промышленности, для извлечения простых газов из сырой нефти не нужно много тепла — меньше ста градусов по Фаренгейту или сорок градусов по Цельсию. Дело в том, что газы состоят из цепочек атомов углерода, которые не бывают длинными, один-пять атомов, не больше, — и поэтому их молекулы очень летучи. Для отделения более сложных углеводородов — бензина (пять-десять атомов углерода), керосина (десять-двенадцать атомов углерода), мазута (пятнадцать-восемнадцать атомов углерода), смазочного масла (шестнадцать-восемнадцать) и дегтя и асфальта (тридцать-пятьдесят) — требуются намного более высокие температуры.

Исследования на Закинфе показали, что Греция, страна, бедная пригодными для добычи запасами нефтехимических ископаемых, тем не менее обладает многими производными сырой нефти, которые могут подниматься на поверхность земли. По сути дела, они обнаруживались так часто и в таком разнообразии, что де Бур просто не ожидал увидеть остров, хранивший в себе необычайно много видов побочных нефтепродуктов. Следовательно, заключил де Бур, это очень убедительно говорило о том, что недра Закинфа подогреваются внутренним жаром сильнее, чем в Дельфах.

Это не значило, что недра Дельф должны были кипеть. Де Бур знал, что требуется совсем не такое большое количество тепла, чтобы битуминозные известняки под храмом Аполлона высвобождали газы, которые, как он считал, вдыхали Оракулы.

Теперь дело было за тем, смогут ли они с Хейлом обнаружить убедительные доказательства присутствия древних газов в Дельфах, в каких-то полутора сотнях километров от Закинфа, по ту сторону Ионического моря и Коринфского залива. Судя по всему, так оно и должно было быть. Оба места не только находились в одной области и совсем по соседству, но по всему было видно, что они обладают общими признаками.

Раздумывая над полученными результатами и о том, что находится в Дельфах, де Бур с особенным удовольствием вспоминал красоту пересекающихся разломов на пляже Ксигии. Так элегантно очерченные, так замечательно открывающиеся и так легко доступные для исследования явления встречаются исключительно редко. Стык пород выглядел настолько отчетливым, что как геологу ему не с чем было это сравнить. На Закинфе он со своими студентами не нашел в средней части разлома, поделившего остров на две части, ни нефти, ни газа, ни битума. Но на пляже Ксигии нефтепродукты выливались на поверхность в месте, где пересекались две расщелины. Возможно, то же самое происходило и на берегу в Кери, хотя удостовериться они не могли, потому что эта геологическая структура лежала под болотом.

Во всяком случае, их находки на Закинфе добавили свежих доказательств в подтверждение идеи, что под храмом Аполлона в Дельфах находится место пересечения двух разломов. Похоже, у де Бура оказалось еще больше возможностей ответить на вопрос Хейла.

На другом конце мира в Луисвилле Хейл изнывал от нервного ожидания. Из Греческой археологической службы министерства культуры Греции пришел пакет с афинским штемпелем. Это был ответ, которого они так долго ждали. Со времени их первой попытки получить разрешение на взятие образцов прошел год. Археолог, как и геолог, лично для себя решил, что Американская археологическая школа, вероятно, была права и что греки никогда такого разрешения не дадут.

Письмо было написано на греческом. Хейл знал древнегреческий, а знакомство с современным языком было слишком поверхностным, чтобы разобраться в содержании письма и его приложениях, которые казались официальными документами со множеством печатей и марок. От одного размера пакета у него поднялось настроение. Вряд ли простое «нет» могло быть таким пространным. Он осмелился надеяться, что Афины удовлетворили их просьбу.

Перелистав списки студентов, он нашел студентку, принадлежавшую к греческой православной церкви в Луисвилле. Нет, сказала она, она не владеет греческим, но у нее есть друг', который владеет.

Около полудня он вошел в кафе «Сити», на одной из центральных улиц города, славившееся хорошими ленчами. Друг студентки уже был там. Познакомившись и обменявшись с ним общими фразами, Хейл вынул греческие документы. Молодой человек молча просмотрел их. Через секунду у него засияло лицо.

— Да, да, — сказал он, — ваши надежды не напрасны. Вам дали разрешение!

В первый момент Хейл от возбуждения не мог произнести ни слова. Произошло невероятное. Юноша дал приблизительный перевод. За руководством археологического музея в Дельфах, как значилось в письме, остается последнее слово в отношении процесса взятия образцов, афинские же власти дали принципиальное согласие на этот акт. По окончании ленча Хейл с удовольствием заплатил по счету.

Еще не веря в свое счастье, он отправился в главную библиотеку Луисвилльского университета. Большой греческий словарь помог ему сделать скрупулезный, слово за словом, перевод. Он не хотел пропустить ни одного нюанса или оговорки. Все было так, как сказал молодой человек. Они получили разрешение. Мало того, в соответствии с их просьбой им будет разрешено взять десять образцов дельфийского травертина и вывезти из Греции бесценные камни для проведения анализа.

Найти университетских профессоров в летнее время дело нелегкое, так как многие разлетаются по миру, как листья по ветру. Они путешествуют, они бродят, они лазают по горам, они ездят тут и там. Перед этим, в июне, Хейл был в Португалии. Теперь стоял конец лета 1997 года, и археолог, несмотря на то что был близким партнером де Бура, никак не мог разыскать его. Оказалось, что геолог во Франции, проводит время в своем доме. В августе Хейл сумел раздобыть его телефонный номер и позвонил ему.

— Мы его получили! — выпалил он. — Мы получили разрешение взять образцы травертина!

Де Бур пришел в восторг, что было совершенно ему не свойственно, обычно он был человеком очень сдержанным. Наконец-то после буранов и гроз солнечный Аполлон улыбается им. Они с Хейлом стали договариваться о том, когда смогуг поехать в Грецию. Поездка могла состояться в начале весны следующего года, в марте 1998 года. Это будет почти вторая годовщина их первой поездки. Хейл сообщал де Буру о том, что планирует сделать доклад об их проекте. Мало-помалу археолог справлялся со своим беспокойством по поводу недостаточно веских доказательств, которые были у них на руках. Обретенная уверенность распространилась даже на его кабинет в Луисвилле, где он повесил на стене большую, в человеческий рост, живописную картину Колльера «Оракул».

После спокойного окончания осеннего семестра Хейл в конце декабря вылетел в Чикаго для выступления с докладом на ежегодном собрании Американской филологической ассоциации. Это было главное научное общество в Соединенных Штатах по изучению греческого и латинского языков, литературы и цивилизации. В названии его выступления отражалась вновь приобретенная уверенность в себе. В докладе не было ничего по поводу доказательств или спекуляций, ничего, наводящего на мысль о неуверенности или уклончивости. Наоборот, Хейл бросал вызов полувековой концепции. Доклад назывался «Бездна и испарения в Дельфах».

Несколькими неделями позже уверенность Хейла укрепилась еще больше. Будучи в Стэнфордском университете, он зашел в книжную лавку, где, перебирая книги, которыми в свое время пренебрег, наткнулся на издание, немедленно приковавшее его внимание. Это был «Геологический путеводитель по Греции и Эгейскому морю», написанный для Корнуэльского университета двумя авторами, отцом и сыном. Их общая работа была аналогична тому, что делали Хейл и де Бур. Рейнольд Хиггинс тридцать лет занимался греческими древностями в Британском музее, а его сын преподавал геологию в университете Квебека. Это был редкий случай — геолог исследовал Древнюю Грецию рука об руку с экспертом по древностям, и вдвоем они описали свои наблюдения.

Хейл быстро раскрыл раздел о Дельфах и был поражен, увидев, что эта пара независимо от них подошла близко к одной из недавних догадок де Бура.

Они писали, что в святилище в Дельфах было несколько древних источников, которые сбегали с горы и уходили под храм, причем располагались почти по прямой линии, что говорило о том, что вода поднималась из одной расщелины. Хейл вздохнул с облегчением. Это было еще одно подтверждение того, что они с де Буром были на правильном пути, что геолог был прав в своей интуиции и интерпретации фактов. И хотя Хейл мог испытывать острое чувство соперничества, он не видел оснований считать, что книга представляет опасность для их приоритета в сделанных открытиях. Хиггинсы установили факты относительно северо-южного разлома, но совершенно упустили из виду тот, который тянулся под храмом с востока на запад. Они не сумели разглядеть крестовину X.

Тем не менее они отказались полагаться на археологическую премудрость и задумались о физическом механизме, который, должно быть, приводил Оракулов в состояние транса. Но и здесь нарисованная ими картина была неполной, что приводило к сомнительным выводам. У них не было ни слова о слоях битума под Дельфами, о которых они, по-видимому, не имели представления. Вместо этого Хиггинсы предположили, что Оракулы вдыхали углекислый газ, сочившийся в Фермопилах и многих других известняковых источниках по всему миру. Однако Хейлу было известно, что углекислый газ не обладает активным психическим воздействием и в достаточных концентрациях может быть смертельным, если вытесняет в воздухе кислород. Это он обнаружил в отношении Гиераполиса в Турции, где жрецы приносили в жертву подземным богам мелких животных.

Хейл был обрадован. Даже если Хиггинсы ошибались в частностях, они были близкими по духу людьми, пытавшимися разобраться в том, что древние утверждали о Дельфах. Они укрепили его позиции, особенно в части геологии. Самое важное, они тоже посягнули на многолетние научные взгляды, поставили под вопрос мысль о том, что эйфория Оракула не имела под собой никакой физической основы. Они с позиций современной науки подтвердили предположение, что сама земля могла сыграть решающую роль в создании воображаемого экстатического соединения Оракула с Аполлоном.

В марте 1998 года де Бур приехал в Дельфы за несколько дней до Хейла и голландской кинобригады, получившей разрешение снять документальный фильм об их исследовании. Оба они, и геолог, и археолог, охотно согласились, будучи еще больше убежденными в правильности своих открытий и радуясь возможности рассказать миру об этом. На этот раз погода им не препятствовала. Не было дождей, снега, затянутых тучами небес — одно только солнце и почти живое тепло ранней весны, когда из земли тянутся первые дикие цветы, воздух прозрачен и сладок. Козы жадно поглощали свежую траву, словно никогда в жизни не пробовали ничего вкуснее.

Оставив вещи в «Куросе», де Бур направился в горы: ему не терпелось найти открытый выход расщелины, который помог бы установить существование главной расщелины, проходившей под храмом с севера на юг. Де Бур чувствовал, что без этого им не доказать публике существования соединения X. Будучи опытным геологом, он считал, что у них собраны веские доказательства, и полагал, что большинство его коллег согласятся с ним; Хиггинсы только подтвердили его правоту. Но его долгом было удостовериться, что их позиции достаточно прочны, чтобы поколебать сомневающихся и скептиков, археологов и историков, классицистов и других далеких от естественных наук дилетантов, которые знают очень мало или вообще ничего не знают о геологии и пожелают вникнуть в вопрос.

Известковые близнецы-утесы, которые называли Федриадами, «Синими» или «Сверкающими», высились над храмом метров на триста. Именно их соединение образовывало глубокую выемку на юго-западном склоне горы Парнас, создавая величественный фон, который помог Дельфам превратиться в религиозную опору Древнего мира. В этот весенний день, оправдывая свое имя, утесы блестели в лучах солнца, заливавшего их и всю горловину реки Плейстос неземным светом.

Де Бур повернул в сторону скалистого плато к северу от утесов, где более вероятно было наткнуться на выход разлома. Об этом свидетельствовали скопления мелких трещин, линии родников и аэрофотосъемки. Теперь дело было только за тем, чтобы найти разлом и подтвердить реальность того, что он за год до того уже описывал группе видных мировых специалистов-геологов.

Де Бур отправился в горы пешком, поднимаясь по вырубленной в известняке древней тропе, которая петляла вверх на утесы, а потом уходила за них. Открывавшиеся вокруг пейзажи поражали воображение и, чем выше он поднимался, становились все красивее, святилище лежало внизу и казалось миниатюрным. Подобно многому в Дельфах, сама тропа была древним памятником, оставшись со времен, когда молодые гречанки, празднуя, пили вино, пели и плясали, шествовали по тропе, прославляя Диониса, стремясь к мистическому соединению с богом, чтобы закончить свой путь на вершине горы в мерцающей глубине пещеры Корикьян.

Местность за утесами выровнялась и перешла в долину, обрамленную скалами, травой и темным кустарником. Долина продолжалась к северу, под прямым утлом к протянувшейся с востока на запад расщелине под храмом. Углубляясь в ущелье, де Бур видел, как по сторонам тропы появились купы сосен, а это был признак большей высоты и большего количества влаги. Для де Бура само присутствие этой узкой теснины было еще одним доказательством существования невидимой расщелины. Он почти ощущал ее всем своим существом. Он был уверен, что рощица вблизи показывала поверхность раздела двух массивных блоков известняка. Возможно, это была одна из теней, которые он видел на фотографиях, сделанных со спутника.

То, что он искал, материализовалось совершенно неожиданно, открывшись в ущелье справа по ходу тропы, — великолепный выход известняковой расщелины. Гладкая стена выросла из нагромождения бесформенных глыб на иссеченном ямами и рытвинами склоне. Длина выхода была метров двадцать, местами метров шесть. Она не была такой грандиозной, как выходы расщелин к востоку и западу от Дельф. Тем не менее она была серьезным подтверждением более мощной главной расщелины, которую она пересекала.

Де Бур распаковал инструменты и сделал десяток замеров. Закончив, он заглянул в свою записную книжку и сравнил полученные замеры с размерами скопления пересекающихся трещин на склоне горы над храмом. Рисунок получался такой же. Это были разные выходы одной и той же трещины в поверхности земли.

Никакого победного трепета он не испытал. Выход расщелины был именно таким, каким он и ожидал его увидеть. Де Бур изучал этот регион более полутора десятков лет. Просто речь шла о том, чтобы копнуть чуть глубже и поставить точку над «и». Эмоции, которые его охватили, были профессиональной гордостью, спокойной уверенностью в том, что ему понятен этот мир, отчего день сделался еще приятнее.

Хейл пришел в совершеннейший восторг, когда ему показали этот выход расщелины. Шаг за шагом прятавшаяся под землей крестовина X становилась обозримой реальностью. Это самое последнее открытие придавало их аргументации новый вес и усиливало уверенность в истинности их гипотезы. Все больше и больше становилось ясно, что пересечение двух расщелин — неопровержимый факт.

Группа американских исследователей предположила наличие двух разломов, пересекающихся под храмом Аполлона. В точке их пересечения образуется скважина, через которую поднимаются дурманящие пары. Топографическая карта показывает долину реки Плейстос. Топографические линии обозначают изменение высоты на 50 метров, а треугольниками отмечены высшие точки. Река Плейстос течет у подножия южных отрогов, а справа от храма Кастальское ущелье прорезает северные скалы.

В жизни и искусстве присвоение названия помогает структурировать мир и сделать его управляемым. Теперь, уподобившись гордым родителям, они решили дать вновь открытой расщелине имя Керна, по названию источника над храмом.

Вернувшись в дом Аполлона, они приготовились взять пробы травертина. Розина Колонна теперь стала директором музея и шла навстречу. Она позволила скалывать образцы там, где они посчитают нужным, при условии, что делать это они будут с соблюдением величайшей осторожности и стараясь оставлять как можно меньше повреждений. Де Бур вынул долото и молоток. Работу он начал с задней части храма, отбивая куски травертина в том месте, где когда-то вытекал Керна. Ниже по склону, ближе к храму, он начал откалывать кусок нароста на подпирающей стене, где скопилось множество слоев травертина. После нескольких ударов отвалился большой кусок, изнутри он оказался пронизан лабиринтом отверстий и пор. Он походил на кусок зернового хлеба с множеством крошечных пустых ячеек. Вся надежда была на эти мелкие пустоты. Возможно, в древние времена эти пустоты образовывались достаточно быстро и захватывали при этом частички газа. Пока де Бур работал молотком, Хейл складывал отбитые куски породы в белые матерчатые мешочки для образцов, снабженные крепкими тесемками. Он тщательно наносил на ярлыки место и время взятия образцов.

Наконец они проделали самую простую работу; поползав по внутренностям храма, Хейл заполз в открытое пространство под фундаментом, где нашел несколько больших обломков травертина, просто валявшихся на земле в ожидании, когда их поднимут. Сбор образцов в храме хотя и не очень приятное занятие, потому что нужно было передвигаться на четвереньках, но позволял увидеть живописные картинки. Периферия фундамента выполняла роль оранжереи, сдерживая натиск ветра и поглощая солнечные лучи, отчего почва внутри скрывалась под ковром весенних трав и цветов.

Опросив своих коллег относительно проведения анализа образцов, де Бур остановился на лаборатории в университете штата Флорида в Талахассе. Работавший там геохимик Джефри П. Чентон получил широкую известность за точность в тонком искусстве измерения концентрации углеводородных газов. Пользуясь технологией, известной под названием газовой хроматографии, он анализировал образцы, взятые как в море, так и на суше. Де Бур тщательно запаковал образцы, чтобы они не раскололись еще раз, и подготовил их для доставки во Флориду.

В конце пребывания в Греции они поехали в Фермопилы. Де Буру хотелось показать Хейлу причуды бьющего из-под земли источника. Теперь погода была самая благоприятная. Никакие снежные заносы не мешали проезду через гору Парнас. Выпуклые наросты травертина украшали вытекающий из источника ручей. Бурлящая вода была горячей. От нее в прохладный воздух поднимались облака пара. Хейл и де Бур надели плавки и окунулись в дымящуюся воду источника.

Они отдыхали, и беседовали, и снова все вспоминали. Горы вокруг были покрыты шапками снега, тепло постепенно размягчило мускулы. Они нашли перекресток X и собрали образцы, в возможность чего им раньше не верилось.

Хейл вглядывался в пузырьки газа. Они выскакивали из каменистого дна небольшого озерца прерывистыми линиями, один за другим, как бусинки на ожерелье. Зрелище было поразительное.

Они вернулись в Соединенные Штаты, сгорая от нетерпения узнать результаты анализа образцов, но долгое время никаких известий об этом не поступало, и они мало продвинулись на других направлениях. Постепенно чувство эйфории испарилось. Де Бур начал думать о худшем. Молчание означало, что результаты будут отрицательными, что они не покажут никаких признаков того, что в каменных порах травертина сохранились остатки каких-нибудь древних газов.

Закончился весенний семестр, и по-прежнему никаких новостей. Хейл, как обычно, улетел в Португалию, что на несколько недель вывело его из игры. К середине лета оба ученых начали терять терпение. В августовскую жару 1998 года де Бур позвонил Хейлу, чтобы рассказать о нескольких старых статьях о Дельфах, которые ему удалось разыскать. Хейл заговорил о том, что нужно бы вновь взяться за собранные материалы и написать о результатах исследований статью в «American Journal of Archaeoloqy», один из самых престижных форумов его профессии. Но де Бур не согласился. Выйти на публику без результатов анализа травертина было бы все равно что написать пьесу без последнего акта. Им необходимы данные анализа образцов.

Осенний семестр почти подошел к концу, до зимних каникул оставались две недели, когда Чентон наконец позвонил де Буру. Прошло девять месяцев после их поездки в Дельфы.

— Вы были правы, — спокойно сообщил Чентон, — эти образцы травертина содержали несколько газов. Мы обнаружили метан и этан. Немного, но достаточно, чтобы подтвердить наличие газов в воде дельфийских источников. Самая большая концентрация была в районе храма.

Несмотря на то что сообщение его взволновало, де Бур постарался ответить таким же спокойным тоном, как будто разговор шел о погоде.

— В самом деле? Замечательно. А как насчет этилена? Вы не нашли его?

Этилен был давно известным анестезирующим средством со сладковатым запахом, который вызывал состояние легкой эйфории в большей степени, чем метан и этан, которые могли действовать как слабые наркотики. Он скорее всего должен быть главным ингредиентом дельфийского коктейля. На него в прошлом году де Бур обратил внимание Геологического общества Лондона как на наиболее вероятный источник одурманивания Оракула. Это была теория, на которую он делал главную ставку.

— Простите, — ответил Чентон, — мы не нашли этилена, только этан и метан.

Чентон прислал де Буру по электронной почте подробные результаты анализа, где измерения проводились с точностью одной частицы на миллион. Проделанная геохимиком работа была настоящей триумфальной победой. Одна часть на миллион эквивалентна одной капле почти на сорок литров, ничтожно малое количество. Полученные данные дали градиент, в котором концентрация газа увеличивалась по мере того, как образец приближался к храму, подтверждая мысль, что пересечение расщелин в том месте усиливало выделение газов.

Де Бур обрадовался этим результатам и нисколько не огорчился, что концентрация была столь мала. Эти данные доказывали, что принцип, которым он руководствовался, правильный, но ничего не говорили о первоначальных количествах газа, который давным-давно проникал из-под земли в Дельфах. Наличие газа в миллионных долях говорило не об интенсивности выделения газа в те времена, а о том, что именно столетия сохранили в окаменелых порах травертина и как повлияли те искусственные условия, которые создал Чентон, чтобы произвести измерения. Самым важным было присутствие углеводородных газов само по себе, а также то, что они увеличивались с таким градиентом, который говорил о том, что де Бур действительно раскрыл геологическую тайну этого места. Он заставил заговорить самые древние камни.

Де Бур позвонил Хейлу и послал ему результаты по факсу. Археолог пришел в восторг. Он сказал одному из друзей, что, похоже, это решающее доказательство. Их трехлетнее сотрудничество завершилось успехом. Хейл добавил, что теперь хочет послать статью в «Nature», ведущий научный журнал, имеющий всемирную аудиторию. В этом журнале в свое время Уотсон и Крик выступили с сообщением, что ими расшифрована структура ДНК.

Де Бур пребывал в отличном настроении, но теперь желал большего. Теперь, после возвращения с Закинфа и из Дельф, где он нашел интересное пересечение X и протянувшееся с севера на юг обнажение, а также узнал о том, что написали Хиггинсы, инициатива от Хейла перешла к нему. Теперь геолог считал, что публиковаться рано и что необходимо собрать дополнительные доказательства. Мы совсем близко, говорил он. Сейчас не время расслабляться. Еще немного усилий, и убедительные результаты станут неопровержимыми. Его пыл поддерживался опасением, что можно потерять темп, и желанием быть, как всегда, безукоризненным. Тогда, в Лондоне, он выступил с докладом, подробно изложив соображения о Дельфах, точность которых еще предстояло подтвердить на все сто процентов. Сильный характер и профессиональное реноме позволяли ему не опасаться мнения коллег. Но одно дело быть правым, другое — считать себя правым. И это было небезразлично даже для де Бура.

В особенности его заинтриговал и озадачил неуловимый этилен, который, как он продолжал считать, был главным дурманящим веществом. В Уеслеане он с новой энергией продолжал изучать этот газ и установил потенциальные причины, по которым Чентон ничего не нашел. Этилен оказался исключительно изменчивым и летучим. Будучи легче воздуха, этилен, возможно, давно уже исчез из известняка, а более тяжелые газы остались.

Еще важнее было то, что химический состав этилена сильно отличается от метана и этана. Они являютя насыщенными углеводородами и удерживают столько атомов водорода, сколько физически возможно — четыре в случае метана, шесть в случае этана. В то же время этилен, несмотря на наличие в нем двух атомов углерода (как у этана), имеет только четыре атома водорода. Следовательно, он более реактивен и динамичен. Химики называют такое состояние ненасыщенным. Это состояние летучее, напоминает ненасыщенные жиры, у которых тоже меньше — атомов водорода по сравнению с насыщенными жирами и которые при еде легче усваиваются, так как легче перевариваются и не закупоривают артерии. Этилен обладает химическим свойством взаимодействовать и соединяться со своим окружением, формировать связи, изменять форму. Короче, его характер в своей основе отличается от характера этана и метана. В Дельфах, выделившись из земли, он мог соединиться с другим газом или раствориться в воздухе.

Вскоре де Бур предложил план не только возобновить поиск этилена, но взять в Дельфах гораздо больше образцов, что могло укрепить позиции исследователей, и, возможно, значительно. Он предложил взять пробы воды. Они думали об этом с самого начала, но потом отложили эту идею и занялись травертином. Конечно, пробы воды не подскажут, что там происходило тысячи лет назад. Но сейчас, получив веские данные относительно выделения газа в прошлом, можно было исследовать источники и выяснить, продолжает ли лежащий под ними битум обогащать воду — этот вопрос оставался открытым, потому что дебит источников, совершенно очевидно, намного сократился с древних времен. С другой стороны, положительным в этой идее было то, что для забора воды вряд ли понадобится получать разрешение. И, самое главное, они смогут наконец обнаружить следы этилена, пусть даже самые слабые.

В целом идея де Бура сводилась к тому, чтобы исследовать два источника, которые все еще продолжают давать воду в Дельфах, и посмотреть, не поддержит ли их гипотезу сравнительный анализ взятых из них проб. В источнике Керна, вода из которого стекает вдоль расщелины с севера на юг позади храма (и все еще доступном для забора пробы, хотя воду его забирают для города Дельфы), должна быть относительно высокая концентрация углеводородных газов. Но высокая относительно чего? За основу можно взять анализ воды из Касталии, святого источника, расположенного в километре к востоку от территории храма. Если гипотеза верна, цифры по Касталии должны быть ниже или вообще нулевые. Расширить базу для сравнения можно будет также, проверив воду в Закинфе, аналоге Дельф. Теоретически там обнаружатся самые лучшие показатели, так как уровень выхода углеводородов на острове очень высокий.

В конце 1998 года де Бур обсудил этот план с Хейлом. Конечно же, археолог согласился. Он позвонил Чентону, и флоридский химик согласился поехать в Грецию следующей весной, в мае 1999 года, как только закончатся занятия в университете. Де Бур понимал, что предстоит еще одно долгое ожидание результатов — полгода до выезда Чентона в Грецию и еще несколько месяцев после этого, которые уйдут на исследования пробы. В общем, это будет три года с момента их обращения за разрешением на взятие образцов травертина в Дельфах и больше двадцати лет с тех пор, как он в первый раз отправился в Грецию для изучения структуры ее недр. Но он чувствовал, что потенциальные результаты стоят этого.

Каждое искусство располагает собственными инструментами. Для взятия проб воды это стеклянные бутылки. Их тщательно подбирают, чтобы они не только не пропускали никаких газов, но еще и не могли разбиться и к тому же легко было набирать воду. Больше того, их бока имеют округлую форму, чтобы пузырьки газа быстро выходили в горлышко и не скапливались внутри. И вместо отвинчивающихся или пластиковых пробок, которые могут привнести загрязнение, эти бутылки закрываются специально притертыми стеклянными пробками, как у аптекарских пузырьков.

В мае 1999 года после начала весенних каникул Чентон со своим одиннадцатилетним сыном прилетел в Грецию, захватив с собой пластиковый переносной холодильник с бутылками. Они превратили рабочую поездку в путешествие в поисках приключений. Взяв напрокат автомашину, они прокатились по всей Греции, ночуя под открытым небом в маленькой палатке, и сначала заехали на Закинф. На солнечном острове они купили мешочек со льдом и положили в холодильничек. Затем поехали на пляж Кери. В каменном павильончике они нагнулись над колодцем. Вода текла по смоле, холодила руку и, по-видимому, била с большой глубины. Лучшего места для начала работы было не найти. Чентон знал, что нельзя просто налить воду в бутылку, потому что она смешается с атмосферными газами. Поэтому он вынул большую медицинскую клизму, вставил в нее длинный наконечник, погрузил его в холодную воду и сжал и разжал резиновую грушу. Потом осторожно влил воду в бутылку, так, чтобы она перелилась через край горлышка, и быстро заткнул бутылку пробкой.

Обтерев бутылку, он плотно обмотал пробку⁷ изоляционной лентой. Тщательно наклеив ярлычок, он отправил образец в холодильник. Как и в стационарном холодильнике, лед замедлит размножение любых бактерий, которые попали внутрь и способны усваивать углеводород и таким образом снижать содержание химических веществ. Поэтому важно было принять меры против воздействия бактерий.

Потом он повторил процедуру и в качестве запасного варианта на всякий случай наполнил вторую бутылку.

На следующий день отец и сын сели в машину и поехали на север к пляжу Ксигия. Проезжая по прибрежной дороге в северном направлении, они почувствовали запах серы, но пропустили поворот к пещере и выехали на северный берег повыше ее. В ресторане они узнали, что можно взять напрокат лодку, взяли моторку и спустились по морю к югу, любуясь будто рукотворными бухточками в скалах и нагромождениями камней на берегах.

В Ксигии клубящееся облако пара сразу выдало место нахождения пещеры. В воздухе стоял запах серы. Они подплыли поближе. Стена скалы выглядела угрожающе, из нее во все стороны торчали острые камни, известняк был так изъеден, что не было ни одного гладкого места. Чентон побоялся бы разбить лодку, если бы волнение было посильнее. Надев спасательные жилеты, они нырнули в холодную воду и заплыли в открытую пасть пещеры. Осторожно погрузив бутылки в воду, они наполнили их мутной водой. Еще две бутылки они заполнили про запас.

Далее они переехали на пароме на материк и направились в горы к Дельфам. Они разбили лагерь высоко на склоне горы, откуда открывался прекрасный вид. В отдалении были видны оливковые сады, бирюзовый залив, а за ним серые горы, некоторые с белыми снежными шапками.

Устроившись, они снова повторили процедуру, проделанную на Закинфе. На краю святилища наполнили бутылки из родника Касталия. Сын Чентона облазал гроты, врезавшиеся в известняковые стены каньона. Взятие самой важной пробы, а именно из родника Керна над храмом Аполлона, они отложили до самого отъезда.

1999 год был довольно беспокойным. В Вашингтоне скандал с Моникой Левински тяжело сказался на президентстве Клинтона, вызвал обсуждение импичмента и последующее оправдание. Техасский губернатор Джордж Буш объявил о выдвижении своей кандидатуры! на пост президента, а Хилари Родхем Клинтон заявила претензии на место в Сенате. Между тем безумные спекуляции на новых технологиях вызвали на биржах невиданный бум.

Де Бур и Хейл переносили ожидание как могли терпеливо. И, как и до этого, оно оказалось болезненно долгим. Опять близились каникулы. Стоял декабрь, прошел уже год с того времени, как они получили результаты исследования травертина, и вот наконец Чентон позвонил де Буру и сообщил об итогах исследования воды.

— Да, — сказал он, — Углеводород есть по всему месту. И да, мы нашли этилен.

Чентон сообщил, что в Дельфах родник Касталия, что на восточной стороне святилища, дал, как и ожидалось, самые низкие из всех показатели углеводородов. Это подтверждало гипотезу. По-видимому, непримечательная геология Касталии не создавала условий для доступа воды к расположенным в глубине слоям битума. Взятые Чентоном в Касталии образцы содержали 4,9 части на миллион частей метана, и не было никаких признаков этана или этилена. Напротив, Чентон установил, что все газы в изобилии присутствуют в источнике Керна на склоне горы над храмом Аполлона, где, по мысли инициаторов исследования, вода выливалась из земли в месте прохождения двух главных расщелин. На миллион частей Керна выдавала 15,3 части метана, 0,2 этана и 0,3 этилена.

Де Бур улыбнулся про себя. Наконец-то этилен! Его догадка была правильной. Результаты были совсем неплохие, если учесть, что земля в Дельфах, как об этом сообщалось, перестала выделять свою таинственную пневму где-то тысячу восемьсот лет назад.

Как и ожидалось, полученные Чентоном данные в целом были даже лучше для Закинфа. Его недра определенно взбили подземную сырую нефть в бродящее месиво. Оказалось, что взятые из колодца на пляже Кери пробы смолы содержали впечатляющие 109,4 части метана на миллион. Удивительно, но пробы воды содержали всего 0,1 части этилена на миллион, на две трети меньше, чем выдавал источник Керна. Де Буру подумалось, что большая часть этого легкого газа, вероятно, испарилась из колодца уже до того, как была взята проба.

Самые лучшие новости пришли с пляжа Ксигии, на северном берегу острова, где из земли выходили серные пары, а не вязкая смола. Чентон установил, что метан составлял 169,8 части на миллион. Сравнительно высокими были показатели для этана: 1,6 части на миллион.

Последние цифры показались де Буру самыми интересными. На пляже Ксигии концентрация этилена оказалась самой высокой среди сделанных в Дельфах и Закинфе замеров, но только на какую-то молекулу. Обнаруженные в сернистой пещере 0,4 части на миллион только на ничтожную величину опережали 0,3 из родника Керны около храма Аполлона. Статистически они пересекали финишную ленточку одновременно. Это было и понятно. Было установлено, что наибольшая концентрация этилена в Дельфах и на Закинфе приходилась на места, где существовали верные свидетельства наличия пересекающихся расщелин. В других местах его не было вовсе или было ничтожно мало. Для де Бура эти данные подтверждали реальность физического сценария, который он видел все эти годы. Из присутствовавших в исследуемых источниках газов этилен был не только самым сильным с точки зрения одурманивания человека, но практически неощутимым. Его присутствие обнаруживается только там, где он вырывается из земли, только там, где природный газопровод быстро доставляет его наверх, только там, где он не успевает улетучиться или изменить форму. Короче, геолог видел в этих данных еще одно свидетельство того, что они с Хейлом правильно разобрались с геологией недр под храмом, что каменные пути из глубин земли действительно перекрещивались под святилищем и в прошлом направляли выход газов на поверхность, в храм, благодаря чему происходило мистическое соединение Оракула с Аполлоном.

С другой стороны, цифры, полученные по источнику Керна, давали представление о геологических сокровищах храма. Ибо если битуминозные недра Дельф были не такими разогретыми, как на Закинфе, и все-таки испускали приблизительно эквивалентное количество этилена в районе пересечения разломов, то это можно было интерпретировать как то, что район храма имел определенную предрасположенность к выделению газа. Геолог видел еще больше доказательств этого в процентном соотношении газовых составляющих. В Ксигии этилен составлял 0,2 процента от протестированных газов. В Керне — приблизительно два процента, в десять раз выше. И это соотношение, полагал де Бур, было, возможно, еще более существенным тысячи лет назад, в первые дни возведения храма.

Де Бур был очень доволен тем, что материалы произведенного Чентоном анализа воды проливали свет на гипотезу в целом и на понимание древних дельфийских ритуалов, и все-таки считал, что особенно важное значение имеют данные о закинфском этилене. Они вновь пробудили в нем страсть к работе в поле, как у человека, изголодавшегося по реальному делу. Бухточка в Ксигии с ее двумя скалистыми мысами продемонстрировала отлично различимые пересекающиеся разломы, чего нельзя было увидеть в Дельфах, где доказательства их существования под храмом ему пришлось добывать с помощью вычислений. Для де Бура Ксигия была самым важным фактом. Она была единственным местом во всех их исследованиях, где они знали наверняка — он видел это собственными глазами, восхищался его красотой, говорил о его значении со своими студентами, — что перед ними Х-образное пересечение двух разломов.