Дельфийский Оракул

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ВОСТОРГ

В мае 2000 года Хейл плыл по Эгейскому морю в круизе, организованном Ассоциацией выпускников Йельского университета. Он и его учитель Дональд Каган, ученый-классицист, читали лекции о великих сражениях Античности. Корабль останавливался в Трое, Саламине и других исторических местах. Но, само собой разумеется, в голове Хейл а были Дельфы, а не эпические войны. Однажды он опустил жалюзи в корабельном салоне, включил слайд-проектор и начал рассказывать пассажирам и экипажу о сделанных им открытиях.

В нем еще не улегся восторг по поводу результатов анализа водных проб, и он с удовольствием рассказывал о том, как содружество сестер-оракулов, вероятнее всего, оказывалось под воздействием пьянящих паров этилена. В конце лекции со своего места поднялся выпускник Йеля, врач из Вудзхоула в штате Массачусетс. Он сказал, что одно время изучал причины, по которым этилен даже в небольших дозах оказывает такое сильное действие на людей. Он заметил, что газ оказался необычайно сильным.

Хейл едва не бросился обнимать его. Это был главный вопрос, который им с де Буром еще предстояло изучить и понять: как всего лишь от одного-единственного дуновения газа могло возникать эйфорическое состояние. И вот здесь, посреди Эгейского моря, совсем рядом с Дельфами, некий эксперт добавил несколько интригующих подробностей. Боги снова улыбнулись ему.

Хейл и доктор обменялись контактной информацией и договорились поддерживать связь, а потом за оставшееся время плавания не раз встречались. Хейл подумал, что нашел четвертого члена команды, можно сказать, родственную душу. По приезде в Соединенные Штаты он с энтузиазмом поделился с де Буром впечатлениями об этой случайной встрече.

Хейл написал доктору. Шли недели и месяцы. Он написал еще раз. Ничего. В конце концов Хейл сдался. Вероятно, врач был очень занят или путешествовал. Какой ни была причина, но новому члену команды появиться было не суждено. Однако желание добавить специалиста, имеющего опыт в области медицины, физиологии и нейрофармакологии, кого-нибудь, кто смог бы объяснить роль дельфийских газов в возбуждении эйфории, только усилилось. Книга Геологического общества Лондона с их первой статьей должна была выйти в сентябре 2000 года после задержки, связанной со смертью редактора. Статья была сугубо геологическая, как и рукопись, которую подготовили де Бур, Хейл и Чентон для «Geology», публикации Геологического общества Америки, старейшего и самого известного сообщества геологов.

Авторы считали, что, если хотят удовлетворить собственную любознательность в отношении Оракула и познакомить со своими открытиями более широкую аудиторию, им необходимо еще лучше разобраться, что же в самом деле происходило в Дельфах. Дисциплины геология, археология и химия были хорошим началом, но их не хватало для того, чтобы осветить всю картину в целом. Им нужен был кто-то, способный разобраться в нюансах биохимии человека, в воздействии разных газов на сознание.

Удача улыбнулась им летом 2000 года. Прошло несколько месяцев после возвращения из поездки, Хейл работал над рядом общественных проектов в Луизиане, касающихся Южной Америки. Одним из них был показ народного искусства. Другой — организация приезда с лекциями в университет Луисвилля южноамериканского профессора. Готовя эти мероприятия, Хейл часто разговаривал по телефону с Генри А. Шпиллером, которого все звали Рик, местным медиком, хорошо знакомым с Центральной и Южной Америкой, потому что вырос в Парагвае. Шпиллер был директором Кентуккийского регионального центра по отравляющим веществам, филиала Детской больницы Косэра. Хейл знал его только как активиста-общественника, близко знаком с ним не был.

В это время Хейл, помимо своей постоянной занятости учебными и общественными делами, проходил медицинское обследование по поводу подозрения на рак легких — к счастью, это оказалось ложной тревогой. Однажды в августе он поехал на прием к доктору в Медикал Тауерз Саут, огромный лечебный комплекс. Хейл случайно обратил внимание, что в том же здании расположен Кентуккийский региональный центр токсикологии, и решил заглянуть к Шпиллеру, поскольку никогда не встречался с ним. Директор встретил его радушно. Подтянутый, атлетически сложенный, лет на десять моложе Хейла, отец целого выводка детей, Шпиллср оказался общительным и разговорчивым человеком, очень похожим на Хейла. Они сразу нашли общий язык. За разговором Шпиллер заметил, что интересуется археологией. Хейл рассказал ему о том, как изучает римскую виллу, афинский флот и Дельфийского оракула.

Шпиллер, в свою очередь, рассказал о том, что его Центр каждый год имеет дело с тысячами обращений по поводу наркотиков, фармацевтических препаратов, передозировки, домашних токсинов и так далее. Многие обращающиеся в Центр были в серьезном состоянии, некоторые на краю смерти.

Здесь до Хейла стало доходить, что Шпиллер может многое знать в отношении науки об интоксикации. Археолог упомянул, что они обнаружили свидетельства о наличии углеводородных газов в Дельфах и что у них куча вопросов о том, что бывает при вдыхании таких газов.

— Удивительное совпадение, — обрадовался Шпиллер. — Ведь я именно это и изучаю.

Будучи токсикологом, Шпиллер объяснил, что занимается латентной эпидемией детской наркомании. Речь идет о детях, не имеющих денег на приобретение уличных наркотиков и вместо этого пользующихся такими дешевыми и доступными вещами, как клей, газ, растворители, жидкости для зажигалок и тому подобное — все это разного рода углеводороды. Наносимый ими вред включает искажение чувственного восприятия и поражение разных органов. В то время употребление этих простых дурманящих средств переросло в настоящую эпидемию, особенно среди младших школьников. Федеральная статистика показывала, что в предшествующий 1999 год в Соединенных Штатах появился еще один миллион детей, вдыхающих клей и прочие заменители наркотических веществ.

Шпиллер сказал, что он изучает действие легких углеводородных газов на человека. В данный момент он писал статью по проблеме злоупотребления вдыхаемыми веществами. Для Хейла этот момент был таким же судьбоносным, как его встреча с де Буром в Португалии. Вновь его поманил к себе новый мир.

— Могут ли пары быть смертельными? — спросил Хейл.

— Не обязательно, — ответил Шпиллер. — Но асфиксия у детей случалась, приводила к летальному исходу. Иногда, особенно если вдыхающий испугается или сильно шокирован, у него может развиться сердечная недостаточность.

Хейл с трудом сдерживал себя. Они уже обсуждали особенности интересовавшего его явления, уже проводили возможные параллели между детьми, вдыхающими углеводородные газы, и Пифиями, говорили об одной из Пифий, которая умерла, когда ее принуждали прорицать в состоянии сильнейшей интоксикации. Шпиллер был бы превосходным дополнением их команды, быстро решил Хейл. Он достаточно авторитетен, имеет опыт клинициста, способности исследователя и сообразительность. И даже вполне возможно, что его познания в области фармакологии смогут прояснить загадку Оракула.

Хейл рассказал ему о найденном ими этилене и о том, как они пришли к мысли, что этот газ был главным стимулятором интоксикации Оракула. При этом он добавил, что де Бур узнал, как врачи в начале века использовали этилен в качестве анестетика.

Увлекшийся рассказом Хейла Шпиллер сказал: «Я ничего об этом не слышал. Но с удовольствием все узнаю».

Их отношения крепли, чему способствовали общий интерес и территориальная близость. Как и Хейл, Шпиллер жил в предместье Луисвилля к северу от реки Огайо. Они стали регулярно встречаться, делиться мыслями, и токсиколог с головой ушел в исследования. Краткое знакомство с литературой показало, что этилен, этан и метан обладают способностью вызывать состояние умственной активности, но сила их воздействия не одинакова. Этилен был сильнее этана, а этан сильнее метана. Но даже при этом этан был почти таким же активными, как этилен, поэтому они могли усиливать друг друга. При вдохе они быстро проникали в легкие и кровеносную систему, распространялись по всему телу и попадали в мозг.

Шпиллер установил, что эти два газа способны облегчать боль и вызывать эйфорию и галлюцинации, обычно сопровождающиеся отключением самоконтроля и полным раскрепощением. Он также установил, что они очень сильно отличаются от наркотиков, которые ослабляют мозговую деятельность и вызывают сонливость. Более того, наркотики обычно вызывают привыкание. Дельфийские газы, напротив, в легких дозах действовали подобно анальгетикам, притупляя боль без снижения деятельности структур мозга. Эти газы способствуют быстрому изменению настроений и действуют абсолютно безболезненно. Находящийся под их воздействием человек может чувствовать себя необычно, не отдавая себе отчета в этом.

Шпиллер исследовал происхождение этилена и обнаружил, что он присутствует не только в местах нефтяных залежей и при рафинировании нефти, но также выделяется фруктами и цветами, которые производят его в ничтожных количествах. Он действует, как гормон, помогает процессу созревания фруктов, распусканию листьев и раскрытию цветочных бутонов. Хотя врачу не удалось найти работ по этому вопросу, но Шпиллер считал вполне допустимым, что приятное чувство, доставляемое ароматом цветочного букета, может возбуждаться, хотя бы отчасти, несколькими молекулами этилена, которые стимулируют центры удовольствия в мозгу.

Главным же объектом его исследований были процессы, связанные с вдыханием человеком этилена, и де Бур с Хейлом быстро переключили его внимание к зарождению анестезии в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого столетия. Факты поразили его, потому что серьезные исследователи оставили графики изменений, происходивших в состоянии их собственного сознания, несмотря на то что экспериментировали они с первым газом, закисью азота, «веселящим газом», задолго до появления на сцене этилена. Их записки невольно наводили на мысли о Дельфах. Сделанные тогда описания процессов были абсолютно субъективными, не окрашивались современными предубеждениями и, казалось, подсказывали, что могли испытывать Оракулы тысячи лет назад.

Исследования начал Хэмфри Дейви, молодой английский химик. В первый раз он вдохнул закись азота в 1798 году и, к своему удивлению, обнаружил, что она вызывает сильнейшее чувство эйфории и приступы смеха и рыданий. Он назвал его «веселящим газом», даже при том, что отметил непредсказуемые эффекты. В одном случае вдыхание «вызвало сильную дрожь, распространявшуюся от груди к конечностям», — писал он.

«Я почувствовал, как ощутимо и очень приятно потянуло каждый мой член, визуальные впечатления затмились и явно предстали в преувеличенном виде. Я отчетливо слышал каждый звук в комнате и ясно представлял свое состояние. Постепенно, по мере того как приятное ощущение усиливалось, я потерял все связи с внешними вещами, в моем мозгу быстро проносились зрительные образы, и они были связаны со словами таким образом, что делали восприятие совершенно другим. Я существовал в мире вновь связанных и модифицированных идей. Я теоретизировал, я воображал, что делаю открытия».

Вдохновленный своими открытиями, он пригласил друзей и знакомых испробовать газ и записал их впечатления. Поэт Сэмюэль Тейлор Колридж сообщал об «огромном экстазе». Атмосфера возбуждения в конце концов вызвала к жизни вечера «веселящего газа» и к появлению в 1800 году книги Дейви «Исследования, химические и философские, закиси азота, или лишенного флогистона азотного воздуха, и дыхания». В книге он сделал прозорливое предложение. Он писал: «Поскольку газ представляется способным уничтожать физическую боль, не исключено, что его можно использовать во время хирургических операций».

Его предложение не имело последствий, и первые эксперименты с новым газом имели целью не изучение медицинской нечувствительности, а выявление таких способов вызова необычайно измененных состояний сознания и чувств, что поэты сравнивали их с райским наслаждением. Прошли целые десятилетия, пока врачи и стоматологи, особенно в Бостоне, начали использовать эфир и закись азота в хирургии и при удалении зубов. Как это было и с Дейви, но только с большим размахом и намного глубже, вместе с широким распространением анестетиков расширился и интерес ряда исследователей к выявлению их потенциала для открытия возможностей восприятия.

Всерьез этой проблемой занялся Бенджамин Пол Блад, фермер и философ, живший в Амстердаме, маленьком городке в штате Нью-Йорк. В I860 году Блад попал на прием к зубному врачу, вдохнул закись азота и почувствовал, как переносится в некое трансцендентное царство. Он стал повторять этот опыт и спустя четырнадцати лет исследований, в 1874 году, опубликовал брошюру «Анестетическое откровение и сущность философии». Он говорил, что все великие философы, начиная с Платона до Гегеля, испытывали то же, что испытал он, вдыхая газ. Он утверждал, что откровение было врожденным, по своей сути непередаваемым и присущим всем людям чувством — это была наркотическая мистика, нечто такое, чем веками пользовались шаманы и религиозные фигуры, но в мощной новой форме.

Блад разослал свою брошюру ведущим американским мыслителям того времени и помог подвигнуть небольшую группу философов на то, чтобы попробовать закись азота. Они вовсе не опровергли его утверждения как несусветный бред. Скорее, они подтвердили и развили его впечатления, сойдясь в том, что это анестезирующее средство вызывало своего рода мистическое откровение. Среди наиболее именитых членов этой группы был Уильям Джеймс, гарвардский профессор и философский мистик, который в конечном итоге стал президентом Общества психологических исследований. В 1882 году он описал изменяющий жизнь экстаз, который, как он утверждал, может посетить всех людей. Он писал:

«Это было со мной, и это было с другими, о которых я слышал. Лейтмотив переживаемого — потрясающее чувство метафизического озарения. Истина открывается глазам в глубине глубин почти с ослепительной очевидностью. Ум видит все логические связи бытия с отчетливостью и моментальностью, которые не известны обыденному сознанию; после возвращения к нормальному состоянию чувство озарения блекнет, и остается лишь отрешенный взгляд, а также записанные несколько бессвязных слов и фраз. Так бывает, когда смотришь на мертвую вершину снежного пика, которую только что покинул свет заходящего солнца, или на черный пепел догоревшей головни».

Джеймс с некоторым разочарованием заметил, что сделанные им во время эксперимента записи оказались почти бессмысленными. Пример: «Боже! Ничего, кроме чего! Это звучит как нонсенс, но это же чистой воды сенс!» Он посчитал, что самым внятным у него получилось предложение: «Нет разницы, кроме разницы в степени разницы между различными степенями разницы и отсутствием разницы».

Двумя десятками лет позже, в 1902 году, Джеймс в своей подписной работе «The Varieties of Religious Experience» с удовольствием вспоминал дни, когда вдыхал веселящий газ, говоря, что газ открывает потаенные измерения жизни. «Невольно в голове у меня сложился вывод, — писал он, — что наше нормальное бодрствующее сознание, рациональное сознание, как мы его называем, это лишь один особый вид сознания, а со всех сторон его окружают отделенные от него тончайшими перегородками потенциальные формы совершенно другого сознания».

Шпиллер нашел, что описания Дейва и Джеймса намного подробнее, много личностнее и экспрессивнее, чем у тех, кто открыл медицинское использование этилена, что произошло по прошествии немалого времени после эры вечеринок «веселящего газа» и анестетического мистицизма. Подобно тому, как были сделаны многие научные открытия, для них момент истины наступил в начале двадцатого века в результате случайно сделанных наблюдений.

В те дни джентльмены часто вдевали в петлицу пиджака гвоздику. В последнем немом фильме Чарли Чаплина «Огни большого города» он влюбляется в слепую девушку, которая приколола гвоздику на его потрепанный пиджак. За этим эпизодом скрывались интересы бизнеса. В Чикаго во время зимы 1908 года в оранжереях, согреваемых газовыми горелками, вдруг начали слишком быстро созревать гвоздики. Исследователи связали этот факт с утечкой газа и, очевидно, с этиленом, который, по их расчетам, составлял 4 процента осветительного газа. Его удивительное воздействие на растения навело на мысль испытать газ на лягушках, белых крысах и собаке. Предварительные результаты говорили о том, что этилен обладает анестетическими свойствами.

Довольно скоро врачи принялись изучать этилен, чтобы выяснить возможность использования его в качестве анестетического средств для людей, и испытывали газ на себе, сначала с оглядкой, потом уже ничего не опасаясь. Их сообщения были исключительно клиническими и предельно сухими. Времени на глупости не было. Это были серьезные ученые, мужчины и женщины, не фермеры и не философы. Они работали в известных институтах и были настоящим воплощением духа нового века, который, набирая темп, продвигал прогресс науки и отбрасывал все сверхъестественное. Им нужны были факты и никакой мистики.

Но и при этом их сообщения содержали намек на то, что газ мог вызывать и трансцендентные явления. В 1923 году в журнале «Journal of the American Medical Association» была напечатана пространная статья Арно Б. Локхарта и Джея Б. Картера, исследователей из Чикагского университета, которые провели первые эксперименты на мышах, кроликах и кошках, а потом сами легли на кушетку, чтобы вдохнуть сильный газ. Вдохнув воздух с небольшим содержанием этилена, Картер испытал то, что потом описывал, как «чувство удовлетворения и необыкновенной легкости». На Локхарта, врача по профессии и старшего из них двоих, газ произвел еще более сильный эффект. Ему захотелось «остаться навсегда лежать под воздействием газа». За время эксперимента он ни на секунду не терял сознания.

Исследователи установили, что как только человек перестает вдыхать этилен, воздействие газа скоро сходит на нет, даже быстрее, чем от закиси азота. Проводя эксперимент на добровольцах, Локхарт и Картер увеличили дозу. Для того чтобы проверить силу анестезии, они оттягивали кожу на руке испытуемого и прокалывали ее тупой булавкой. Арчер К. Судан не мог побороть смеха, пока анастезия действовала. Придя в себя, он возбужденно и несвязно рассказывал о том, что чувствовал во время эксперимента, и нормальная речь вернулась к нему через несколько минут. Никакой булавки он не помнил.

Как и в случае с закисью азота, эффект был непредсказуем. Картер один раз, выходя из глубокой анестезии, настолько возбудился, что присутствующие посчитали необходимым удерживать его руками. Поставив эксперимент над десятком испытуемых, Локхарт и Картер пришли к заключению, что у этилена имеются преимущества перед закисью азота. В больших дозах он не только вызывает полную невосприимчивость к физической боли, но и полное расслабление мускулатуры, не вызывая никаких побочных эффектов, если не считать легкую сонливость и потерю аппетита. Впрочем, и то и другое достаточно временно. Кроме того, оказалось, что регулирование дозы не представляет трудности, потому что газ оказывает действие и испаряется очень быстро. Если пациент начинал приходить в себя слишком быстро, достаточно был немного увеличить приток газа, и больной снова засыпал. И, напротив, если пациент засыпал слишком глубоко, нужно было только немного сократить поступление газа, и больной быстро приходил в себя.

Невольно описывая то, что происходило в Дельфах, они установили, что низкая концентрация газа вызывала состояние транса, которое часто было достаточно легким. Пациент сохранял сознание, сидел и отвечал на вопросы, чувствуя эйфорическое состояние, испытывал нефизические ощущения и впоследствии почти ничего не помнил. Но, случалось, происходили и дикие сцены. Некоторые пациенты громко вопили, выкрикивая бессвязные слова, и набрасывались на окружающих.

Шпиллер ознакомился с литературой и узнал, что начиная с 1920-х по 1970-е годы этилен стал одним из главных анестетических газов в мире. По мере роста его популярности ученые пытались установить природу его действия и проводили много исследований. Один из них описывал, как газ начинал действовать с поражающей воображение быстротой и менее чем за две минуты достигал такой концентрации в мозгу пациента, которая была достаточной для полной анестезии. Имеется сообщение от 1964 года о том, что по сравнению с закисью азота или эфиром этилен в три раза сильнее.

Шпиллер также установил, что популярность этого газа в конце концов снизилась. К 1970-м годам, через полвека после начала его применения, этилен растерял своих сторонников в связи с тем, что имел тенденцию взрываться, особенно если смешивался с кислородом, без которого невозможно поддерживать жизнь больного. Невзирая на значительные усилия устранить или снизить эту опасность, этилен продолжал калечить и убивать десятки людей. К 1970-м годам анестезиологи открыли новые классы анестезирующих газов, которые были намного безопаснее, что позволило отказаться от этилена.

Важной подсказкой для ученых стал тот факт, что хирурги в начале XX века использовали этилен для анестезии. Медицинские эксперименты, вроде изображенного на фотографии, доказали, что сильнодействующий газ способен вызывать чувства отрешенности и эйфории — приятное ощущение, способствующее переходу в состояние транса.

Покопавшись несколько месяцев в литературе, Шпиллер собрал воедино то, что сумел узнать, и в начале 2001 года стал обобщать свои результаты с тем, что узнал от группы «дельфийцев» относительно Оракула.

Плодами его трудов стали материалы, написанные им в соавторстве с де Буром и Хейлом. Самый подробный из этих материалов, опубликованный в «Journal of Toxicology», официальном органе Американской академии клинической токсикологии, наиболее известной организации, занимающейся сбором практической информации относительно ядов и лечения случаев отравления ими, — излагал то, что авторы назвали междисциплинарной работой по теории влияния газов из щели на Оракула. Ведущим автором выступил Шпиллер, начавший с того, как древние авторы постоянно связывали способности Оракула с щелью в земле, родником и газообразными парами.

Шпиллер писал, что поведение Оракула, о чем писали древние, напоминало поведение людей, находящихся под влиянием легких доз наркоза вообще и этилена в частности. Он отметил, что интоксикация Пифии проявлялась в двух отчетливых формах: в форме легкого транса, когда она слышала вопросы и давала посетителям связные, хотя и загадочные ответы в стихах или прозой, и реже, когда она впадала в безумное неистовство. Оба состояния вполне соответствовали степени интоксикации этиленом и первым стадиям воздействия анестезии. Шпиллер написал, что нормальное состояние Оракула очень походило на то состояние, которое описывали Дейви, Джеймс и их коллеги в первые дни экспериментов с газами. И в том и в другом случае, в нынешнее время и в древности, легкие струи газа, по-видимому, вызывали то, что участники испытаний называли необычайными откровениями и что Джеймс назвал «потрясающим чувством метафизического озарения».

Шпиллер отметил, что естественная форма щели, скорее всего, исключала прямое регулирование притока газа и что Оракул поэтому имел мало возможности контролировать силу анестезии. «Очень велика вероятность вредных последствий», — писал он, принимая в расчет, что за многие века многие сотни женщин вдыхали плохо регулируемый газ. Шпиллер обращал внимание читателей на то, что Локхарт и Картер в своей новаторской публикации 1923 года сообщали, что два из двенадцати испытуемых испытывали периоды возбуждения, путающегося сознания, вели себя буйно. Отсюда следовало, что десятки приступов безумия Оракула столетия назад могли плохо закончиться.

Самые подробные описания Оракула, дошедшие до нас с древних времен, как раз рассказывают о тех сеансах, которые заканчивались неудачей. Эта тенденция, по словам Шпиллера, была сродни современной медицинской литературе, в которой сообщения о трудностях и неблагоприятных событиях в количественном отношении намного превышают информацию об ординарных случаях.

Шпиллер процитировал рассказ Плутарха об Оракуле, которого заставили прорицать для богатых клиентов. Она говорила хриплым голосом, вела себя почти истерически, визжала и каталась по полу. Такое поведение сходно с имеющими порой место эффектами ранней стадии анестезии: конвульсиями, возбуждением, делириумом, утратой мускульной координации. Похоже, одного только этилена, а не только смеси газов было достаточно, чтобы вызывать эффект пневмы в Дельфах, в том числе угрозу жизни.

В отношении сладковатого запаха, который временами распространялся вокруг' адитона, Шпиллер сказал, что он бесспорно связан с выходом паров газа. И добавил, что в помещении Оракула пары должны были концентрироваться вокруг жрицы, значительно увеличивая тем самым вдыхаемую ею дозу по сравнению с дозой, которую улавливали посетители за пределами этого помещения, чувствовавшие запах газа только временами.

Шпиллер также отметил, что врачи, применявшие газ для наркоза, использовали дозы, состоявшие на 80 процентов из этилена (и 20 процентов чистого кислорода), которые делали пациента совершенно невосприимчивым к боли. Однако долгая практика показала, что в ряде случаев для проведения хирургических операций было достаточно давать всего 20 процентов этилена. Что касается Оракула, делал вывод Шпиллер, легкая доза менее 20 процентов этилена, по всей видимости, была достаточной для того, чтобы она оставалась в сознании, но при этом в помутненном состоянии разума.

Он высказал мысль, что другим указанием на предполагаемую связь между древними Дельфами и современной операционной было афинское изображение Пифии пятого века до н. э., на котором она была показана в момент предсказания. В тот период греческие художники традиционно изображали человеческие фигуры с прямой спиной, и Шпиллер указал на то, что Пифия была показана тяжело наклонившейся вперед, как могло быть с женщиной под легким наркозом.

Последняя параллель была связана с амнезией. Локхарт и Картер сообщали, что многие пациенты забывали о том, что с ними происходило под влиянием этилена; такие провалы в памяти типичны для начальной стадии анестезии. То же самое происходило и с Пифией. Шпиллер напомнил, что в древних текстах говорилось о том, что Оракул, случалось, забывала свои слова и другие события, которые происходили во время гадания.

В заключение Шпиллер и его соавторы утверждали, что, судя по многим признакам, можно говорить, что вдыхание Пифией этилена или смеси этилена с этаном являлось возможной причиной ее экзальтированного транса.

Конечно, это была пока что только гипотеза. В то же время основа науки — эксперимент и наблюдение, проверка и тщательное изучение результатов, которые показывают, насколько теории на деле согласуются с фактами. Как писал Уильям Джильберт за четыре столетия до этого, в самом начале научной революции, «в открытии тайных вещей и в исследовании невидимых причин более веские доказательства получаются в результате надежных экспериментов и убедительной аргументации, а не возможных догадок». Джильбертовский призыв к «надежным экспериментам» способствовал созданию подвижнического образа науки, которой с неизбежностью дано разгадать все тайны природы. Но на деле, как показывает история науки, этот процесс тяжелый, противоречивый и полон разочарований. Многие эксперименты, возможно большинство, заканчиваются неудачей.

Представляя себе подстерегавшие его трудности и отсутствие надежной перспективы успеха, Шпиллер принялся за проверку гипотезы. Его целью было перенести выводы из области «возможная причина» ближе к тому, что с полным основанием можно назвать «явной причиной». Он хотел сузить зазор недоказуемости и увеличить надежность теории по сравнению с тем, что де Буру и всем остальным коллегам удалось сделать за предшествующие два десятилетия. Как и со всеми экспериментами, это был расчет на чистую случайность.

Итак, он приступил к осуществлению плана, который представлялся ему лишь в общих чертах. Он найдет добровольца, согласного подышать газом в подходящих условиях, а потом тщательно проанализирует полученные результаты. Среди вопросов, стоявших перед ним, были: может ли наркотизировать пациента поступление газа из отверстия в маленькой комнате, в обстановке, радикально отличающейся от непроницаемой дыхательной маски, которыми в свое время пользовались в операционных? Что будет ощущать пациент, испытает ли мистический экстаз? Трудно или легко будет пациенту разговаривать, если он окажется в состоянии интоксикации? Сможет ли человек, находящийся поодаль от испытуемого, чувствовать запах этилена? На какое расстояние может распространяться запах? И последний вопрос, хотя положительный ответ не представлялся вероятным: получит ли испытуемый какой-нибудь пророческий дар и будут ли у него какие-нибудь вещие видения?

Короче говоря, ему хотелось выяснить в деталях, насколько вероятной и правдоподобной была их теория, и проверить, подтвердят ли особенности эксперимента их идеи или поставят под сомнение.

Конечно, Шпиллер полагал, что его оракулом должна быть зрелая женщина, имеющая жизненный опыт, если уж не «познавшая блаженство общения с Аполлоном».

Проконсультировавшись с Хейлом относительно размеров имитируемого адитона, Шпиллер сообразил, что у него под рукой есть подходящее место — сарайчик у него в саду. Расположенный по соседству с небольшим лесочком, он был достаточно велик, чтобы в нем мог уместиться доброволец, и достаточно мал, чтобы удерживать газ в течение минуты, пока тот не рассеется в воздухе. Кроме того, сарайчик располагался достаточно далеко от дома, и не было опасности, что случайные искры из дома смогут поджечь легко воспламеняющийся газ. Наконец, сарайчик был снабжен двумя толстыми металлическими кабелями, которые прижимали его к земле, чтобы противостоять сильным ветрам, так как в том регионе случались торнадо. Но поскольку крепления кабелей погружались в землю на полметра, металл служил к тому же средством заземления сарайчика, уменьшая тем самым вероятность возникновения статического электричества, от которого могли произойти возгорание газа и сильный взрыв.

Шпиллер заказал этилен. Как правило, его доставляли в концентрации между 98 и 99,99 процента. Он выяснил, что обычные примеси могут включать небольшие количества метана, этана, пропана, ацетилена, пропилена, углекислого газа, водорода, кислорода, азота и серы. Шпиллер приобрел баллон газа самого высокого качества, практически чистого, за цену фактически в два раза больше обычной. Он считал, что его «оракул» заслуживает лучшее.

Совершенно неожиданно в конце лета 2002 года он нашел женщину-добровольца в пригороде Луисвилля, Индиана, где он жил с женой и пятью детьми. Он договорился с ней после того, как напечатал две статьи и готовил технические условия для эксперимента. Получилось так, что ему помог Дионис. Точно так же, как свою роль в зарождении проекта сыграло португальское вино, так и непринужденный процесс поглощения домашнего пива помог приятно провести время и будущему экспериментатору, и его испытуемой.

Это произошло в субботний августовский вечер сразу после того, как Шпиллер возвратился домой после отдыха с семьей. Они со старшей дочерью Сарой пошли к соседям поблагодарить их за то, что они это время присматривали за их собакой. Сара была подругой Мег Кэпшью, с которой дружила со школьной скамьи. За собакой смотрел ее брат Бен, и Шпиллеру нужно было заплатить ему.

Дверь им с приветливой доброжелательной улыбкой открыла Морин, женщина умная и уверенная в себе. Шпиллер присел у обеденного стола поговорить. Несомненно, в столовой дома Кэпшью состоялось множество грандиозных обедов, но она также была и великолепной выставкой достижений домашней пивоварни. Ее стены украшали полки с этикетками и стаканами, бочками и бутылками домашнего пива и вина. Семейство Кэпшью необычайно гордилось этими аксессуарами. Морин была вице-президентом Общества особых возлияний Южной Индианы. Ее муж Боб долгое время исполнял обязанности главы Луисвилльского общества исследований использования зерна для пивоварения. Главной целью обоих обществ было производство и потребление пива. Поначалу, несколькими годами ранее, члены обществ ограничивались скромным прихлебыванием пива на вечерах. Но качество продукта улучшалось, причем с годами, по мере того как участники накапливали опыт, очень заметно. Несколько человек, в том числе Морин и Боб, объездили пивоваренные заводы Европы, переезжая на автобусе из Бельгии в Нидерланды, Германию, Чешскую Республику и дегустируя пиво на всем протяжении путешествия через континент и узнавая все больше о тонкостях пивоваренного искусства. Кэпшью теперь гордились своим бельгийским элем.

Так что когда Боб и Морин предложили Шпиллеру домашнего пива, тот охотно согласился. Потом повторили. В конце концов, что особенного? Он только что провел день за рулем семейного автомобиля. Добрые соседи гостеприимны. Стоял теплый летний вечер, и пиво был таким прохладным.

Постепенно разговор зашел о том, чем занимается сейчас уважаемый директор Кентуккского регионального центра ядов. Шпиллер рассказал о своем новом проекте с университетскими профессорами, которые изучают вопрос, каким образом Оракул приходил в опьяненное состояние. Шпиллер упомянул о гипотезе с газом, научных статьях и о том, как он думает воссоздать адитон. При этом он заметил, что уже купил баллон с опьяняющим газом этиленом.

Морин и Боб слушали его с интересом. Дело в том, что его рассказ и сам по себе был любопытным, а к тому же их сын Бен изучал в школе латынь и увлекался греческой и римской древностью. На уроках латыни Бен слышал про оракулов.

— Представляете, — сказал Шпиллер, — вдохнуть этилена и испытать эйфорию, которая помогала Оракулу общаться с Аполлоном тысячи лет назад!

— Вот это да! — воскликнули Морин и Боб.

Не успев опомниться, Шпиллер уже задал вопрос. Последнее, что у него было на уме по возвращении из отпуска, это поиск добровольца для эксперимента. Но, кажется, вопрос оказался к месту.

Морин немного подумала и представила себя верховной жрицей в храме Аполлона.

Ну а почему бы и нет? Это будет полезно и познавательно для Бена и всей семьи, настоящий научный проект, а не просто что-то придуманное учителем или научным комитетом штата. Это поможет Бену лучше понять, каковы были оракулы.

Они подняли бокалы.

Ее дети заявили, что поддерживают ее решение, а некоторые друзья сказали, что она очень хладнокровный человек и вполне годится для эксперимента.

Мег тревожил только один вопрос. Она спросила, не вызывает ли газ привыкания. Вполне возможно, ответила Морин. Мы об этом узнаем, если я начну пропадать в сарае Рика Шпиллера с утра до вечера.

Дверная притолока была низкой, и, для того чтобы не расшибить лоб, Шпиллеру пришлось согнуться в три погибели и проявлять особую осторожность, пока он чистил сарайчик и наводил порядок внутри. На пол импровизированного адитона он положил тонкий шланг, пропустил его конец через цементный блок и уложил вокруг несколько камней, чтобы придать декорациям некую видимость подлинности. Подразумевалось, что таким образом все будет выглядеть наподобие природной щели. Какими бы недостатками в художественном отношении все это ни отличалось, выходу газа ничто не препятствовало.

Полупрозрачная панель в задней части сарайчика пропускала немного дневного света. Шпиллер рассчитывал, что даже при закрытой двери Морин не понадобится фонарик или электрическая лампочка. Его это радовало — меньше опасности пожара.

Еще один сосед Дейв Левдански, гений во всем, что касается механики, помог Шпиллеру установить шланг и баллон этилена с манометром, показывавшим давление газа. От импровизированной отдушины до баллона было около шести метров. Они внимательно проверили шланг, чтобы не было перегибов, перекручивания или дырок.

Эксперимент пришелся на субботу. В Лансвилле стояла тишина, многие из соседей еще не вернулись из отпуска. Пусть даже картина была сюрреалистическая — образцовая провинциальная Америка и садовый сарайчик в роли святая святых, — все равно они совершали смелую попытку воспроизвести греческий ритуал, который, насколько им было известно, не выполнялся почти две тысячи лет. В известной степени то, что они делали, можно было считать историческим событием.

Ровно в десять часов утра, как они условились заранее, пришли Морин с Мег и Беном. Небольшая кучка людей слонялась вокруг, пока шли последние приготовления. День выдался великолепный — сияющее солнце, нежаркая погода, практически ни ветерка. Это благоприятствовало задуманному. Можно было подумать, что Аполлон дает «добро». Морин устроилась на своем месте в сарайчике и приготовилась. В сарайчике было темновато по сравнению с ярким светом снаружи, и похоже на склеп. Шпиллер закрыл дверь. Стало еще темнее.

Дейв повернул кран, и этилен потек.

Морин услышала шипение и попыталась выровнять дыхание, вдох — выдох, вдох — выдох. Она расслабилась. Ничего не происходило. Правда, совсем как игра. Ну, кому доводилось играть в оракула?

Запах был необычайно сладковатым, похожим на духи с фруктовым ароматом.

У Морин стало покалывать ладони и ступни. Она почти перестала их чувствовать. Голова стала легкой, она почувствовала головокружение.

— Как чувствуете себя? — окликнул ее Шпиллер.

Морин хохотнула: «Вода просто чудо. Давайте, заходите».

Так получилось, что планом не предусматривалось использовать появившихся в последнюю минуту добровольцев. Но по прошествии недолгого времени стало очевидно, что все идет гладко.

В сарай вошел Дейв Левдански и принес с собой еще один раскладной стул.

Потом в сарай вошел и Шпиллер. К этому моменту главный экспериментатор уже с полчаса следил за ситуацией — достаточно долго, чтобы увериться в том, что никакой опасности нет. Было не похоже, что Морин может потерять сознание или впасть в неистовство. И он уже несколько раз проверял, на каком расстоянии от сарая чувствовался запах этилена. Он уловил запах метрах в семи-восьми, что делало сообщения древних вполне правдоподобным. Его эксперимент говорил о том, что в Дельфах находившиеся вне адитона посетители вполне могли чувствовать газ.

Как же это приятно, подумал Шпиллер, начиная дышать полной грудью. До чего же приятно.

Он не мог поверить самому себе, что нюхает газ, он, директор Кентуккского регионального центра токсикологии, человек, занимающийся изучением мальчишек-токсикоманов, национальный эксперт, руководитель программы, имеющей целью отучить детей от пристрастия к наркотикам. Невероятно, просто нелепо. Чем он занимается? Словно уличный мальчишка, сам дышит газом. Но, напомнил себе Шпиллер, он делает это как ученый. Он будет держаться как клиницист, скептически и объективно. Как ученый, он прекрасно знал, что это такое, и не позволит себе поддаться субъективному чувству.

И тут он захихикал.

Его смех подхватили другие, и все трое, сидевшие в импровизированном адитоне, рассмеялись, потом на них напал безудержный смех, они шлепали себя по ногам, раскачивались и крутились на складных стульях, радостно тараторили, забыв про все на свете, кроме охватившего их чувства блаженства.

Шпиллер захотел посмотреть на манометр, сколько осталось газа для продолжения испытания. Вместо этого он двинулся к двери, распахнул ее и стал пытаться просунуть в низкий дверной проем голову.

— Ух ты! — вырвалось у него. Но это была просто привычная реакция на столкновение с препятствием. Никакой боли он не почувствовал.

Дейв Левдански поднялся со своего места и сделал то же самое, врезавшись в притолоку лбом.

Морин взирала на все неверящими глазами.

Я не шевелюсь, думала она. Я просто там, где я есть.

В конце концов она встала и вышла посмотреть, что же происходит. Шпиллер и Дейв, спотыкаясь, спускались по склону холма, раскачиваясь из стороны в сторону, словно подвыпившие матросы.

Де Бур, руководитель группы исследователей, считал, что необычный известняковый блок из адитона выполнял роль резервуара, в котором накапливались слабые потоки этилена. Пары поднимались в адитон через отверстия в блоке и через полый омфалос.

Эксперимент явно подошел к концу. Через три четверти часа после того, как был открыт кран, экспериментаторы посчитали, что этилен почти полностью закончился. То же самое произошло и с их самообладанием. Не приходилось сомневаться, что, начавшись как серьезное предприятие, эксперимент под конец напоминал заурядную пьянку. Через минуту-другую у Морин просветлела голова и она почувствовала, что с ней опять все совершенно нормально. Эксперимент прошел успешно, хотя и до невероятия глупо. Набравшись нахальства, все они стали оракулами или, по меньшей мере, современной их версией.

Впрочем, обменявшись впечатлениями, все они отметили, что воспоминания очень быстро выветриваются.

На Хейла навалились проблемы других проектов, особенно с книгой об афинском флоте. К тому же, собрав еще одну команду ученых, он приступил к поиску в Эгейском море у берегов Греции погибших флотов времен Персидской войны. Ему хотелось вернуть триремы к жизни и собрать арсенал оружия и военного снаряжения, которое, как полагают, ушли на дно с потопленными древними судами. Он превратил свое увлечение в экспертные знания, которые употребил на целый ряд научных предприятий. Его общественные и научные интересы накладывались друг на друга, и он должен был выбрать одно из двух. Он решил меньше заниматься Оракулом.

Последнее, что он сделал за этот период для дельфийского проекта, было участие в написании статьи для «Scientific American», третьей для этого журнала. Основным автором был Хейл, за ним следовали де Бур, Чентон и Шпиллер. Это было единственный раз, когда все четыре участника эпопеи выступили на страницах печати вместе. Хейл много поработал не только над текстом, но и над иллюстрациями, которые отчетливо показывали, как в Дельфах под храмом пересекались расщелины. В статье ученые писали, что главный урок, который они извлекли из сотрудничества, не то, что современной науке под силу разгадывать тайны прошлого; урок в том, что наука много выигрывает, когда к проблемам подходят с тем же междисциплинарным единением, какое показывают сами греки. Действуя с разных направлений, они добивались значительных успехов.

Французы кипели, но помалкивали. Наконец вышло несколько статей, которые пренебрежительно отзывались об открытии. В одной статье приводились слова ученых из Французского национального центра научных исследований, ведущего учреждения такого рода. Один из них, геолог, с неохотой согласился с возможностью существования щелей в дельфийском известняке, но оговорился, что они вряд ли могли непрерывно выделять газ в концентрации, достаточной для интоксикации людей. Он также выразил сомнение в отношении состава газов, утверждая, что едва ли паломники могли чувствовать просачивающийся из адитона странный сладковатый запах, как об этом писал Плутарх. Вблизи вулканов, говорил он, можно почувствовать, как пахнет тухлыми яйцами, но никак не газами, струящимися из щелей в земле.

Жан-Поль Тотен, химик, специалист по газам во Французском центре, вообще язвительно высказался по поводу проекта: «Джелль де Бур замерил только «следы» газов, которые можно с большим трудом обнаружить в воде, — писал он. — Это еще не доказывает, что эти газы попадают в воздух. Кроме того, при такой слабой концентрации Пифия вообще ничего не чувствовала бы!»

Де Бур по-прежнему горел желанием довести исследование до конца и верил в успех команды. Он чувствовал, что французы хватаются за соломинку, изо всех сил стараясь избежать недоуменных вопросов, как они в течение почти целого столетия не смогли дать ответ на одну из великих загадок истории.

Их колкости — это реакция на истину, говорил де Бур. Исследования, проведенные их командой, показали, что выделение газа в Дельфах в прошлом могло быть значительно сильнее, но со временем ослабло, о чем вскользь упоминал Плутарх, говоря об изменчивости пневмы. Анализ проб воды и травертина доказал только правильность принципа, а никак не концентрацию газа в древности.

Даже без французской критики де Бур давно уже задумывался над тем, каким образом вялое выделение сильных газов в храме могло усиливаться. И теперь, даже после двадцати лет изучения Дельф, даже все еще продолжая преподавать в Уеслеане и на пороге ухода на пенсию, он продолжал ломать над этим голову.

В конечном итоге он пришел к заключению, что, скорее всего, власти в храме Аполлона придумали в адитоне какой-то механизм, который через некоторые промежутки времени заставлял приток этилена увеличиваться и для этого накапливал его в концентрации, достаточной для поддержания священного безумия. Де Бур подозревал, что это устройство играло особенно важную роль в поздние дни Оракула, когда щели под храмом оказались забитыми травертином, мешавшим притоку газов. В 2002 году, после проведенного Шпиллером на свой страх и риск эксперимента и после публичного выступления французов с язвительной критикой, де Бур вновь со свойственной ему энергией погрузился в исследование вопроса.

Его интуиция подсказывала, что дело в том странном известковом блоке, который французы нашли в адитоне и который Холланд, американский археолог, счел проводником, по которому поднимаются клубы сильнодействующих наркотических дымов.

Де Бур пошел по пути альтернативной гипотезы, которая не только, как он чувствовал, больше отвечала фактам, но и увязывала воедино собранные их группой свидетельства присутствия этилена и другие данные. Во многих отношениях эта идея ознаменовала кульминацию его интеллектуальной одиссеи.

Как предполагал и Холланд, де Бур считал, что этот блок составлял центральную часть фундамента адитона. Но вместо того чтобы видеть его воздвигнутым над нижней частью строения, где жрицы сжигали коноплю или другие действующие на сознание человека растения, он выдвинул предположение, что блок покоился на пронизанной щелями подстилающей здание породе и выполнял роль трубы, которая вбирала в себя поступающий из-под земли газ.

Как и Холланд, он представлял себе, что речь идет о сооружении в несколько слоев. Сначала шел блок, затем основание двух орлов, а потом конический омфалос. Так же, как и Холланд, он считал, что все три части имели в середине отверстия, которые, совпадая, образовывали ведущий в адитон канал. Ствол сооружения, будучи в верхней его части уже, чем в нижней, выглядел как бутылка, накапливая такое количество газа, которое было достаточно для вдоха.

К этим рассуждениям де Бур добавил небольшую крышку, которую приделывали на верхушке омфалоса и которая служила для того, чтобы, перекрывая выходное отверстие, накапливать газ в канале. Оракул должен был снимать крышку и выпускать накопившийся этилен и другие газы, что происходило раз в месяц в особый день Аполлона, когда ревностные богомольцы приходили к Оракулу за советом.

Выпущенные из омфалоса газы, будучи несколько легче воздуха, поднимались вверх и заполняли адитон. Де Бур допускал, что полутьма в помещении была необходимым условием взаимодействия с богом света — предотвратить опасность взрыва от чрезмерной концентрации газа. Какое-то количество газа соберется под невысоким потолком (если там была крыша), и отсюда время от времени газ просачивался наружу, где посетители могли улавливать сладковатый запах.

Де Бур сам первым признал, что его идея носит гипотетический характер и что доказательств недостаточно. Все основывалось не только на ряде догадок и предположений, но и главное вещественное доказательство ее — омфалос — давным-давно пропал со своего почетного места в дельфийском музее, поэтому у ученого не было возможности освидетельствовать его на предмет обнаружения следов, которые подкрепили бы его позицию. Де Буру требовалось найти на поверхностных материалах сохранившиеся следы пьянящих газов. Он чувствовал, что загадка, возможно, так и останется неразрешенной, если только когда-нибудь в будущем вновь не объявится омфалос. И тем не менее де Буру претила мысль сдаться. Он искал и нашел другое доказательство, которое подкрепило его мысль.

Он сосредоточился на более широком аспекте существования самого омфалоса. Что в нем было особенного? Как получилось, что его сочли центром земли, пупом Космоса? Возможно, он являлся наследием первобытного каменного фетиша, как утверждали некоторые ученые. Но древняя литература наводила на мысли об иных значениях, которые, как представлялось, поддерживали их гипотезу. Де Бур установил, что термином омфалос часто пользовались в качестве синонима другого греческого слова стоми, что означало «рот». Это подкрепляло мысль о том, что конический камень имел внутри сквозное отверстие. Говорили, что священное дыхание Аполлона исходит из стомы.

Эту мысль поддерживало греческое искусство. Его образы временами ассоциировали священную пневму с коническим камнем, подразумевая, что воспарения попадали в адитон через него. Де Бур нашел впечатляющее изображение на греческой вазе, датируемой пятым веком до н. э., тем самым периодом, когда афинский художник нарисовал прорицающего Оракула. Вазу нашли в Спине, древнем торговом центре на Адриатике, где бок о бок жили греки и этруски и куда торговцы ввозили большое количество греческих товаров. На вазе были изображены Аполлон и Артемида, брат с сестрой, стоящими по бокам небольшого конического камня. Из центра камня поднимались волнистые линии, обозначавшие струи пара. Для де Бура это изображение означало поднимающуюся из омфалоса пневму. К тому же боги делали характерный жест, призывающий людей приобщиться к святому семейству.