Глава четырнадцатая

С последнего раза, как я сидела у мамы на кухне и ела хлопья, обстановка здесь поменялась. В воздухе висел густой запах трав, хотя самих трав видно не было. Не было и котлов для зелий и фарфоровых ложек в раковине, но от мамы, когда она вышла открыть мне дверь в махровом леопардовом халате, так пахло красным деревом, что понятно было: недавно она усердно занималась заклинаниями.

Сейчас от нее пахло сиренью, к которой примешивался лишь едва заметный аромат красного дерева. Мне показалось странным ее желание скрывать от меня, что она подпольно делает амулеты на продажу — будто бы я ее заложу. ОВ не всегда щедра на пенсию вдовам — даже к тем, чьи мужья работали в отделе Арканов, — и этой пенсии наверняка было мало, учитывая бешеный рост налогов на недвижимость в этом бывшем районе среднего класса.

День светил в окно весело и ярко, а я сидела мрачная и усталая, ела хлопья из треснувшей тарелки на своем обычном месте. «Чары удачи». И не знаю, отчего мне было больше не по себе: от возможности, что тарелка та же, что и в прошлый раз — или от возможности, что это не та тарелка.

Мой взгляд рассеянно съехал на кучу таблоидов из супермаркета, которые мама так любит, и я вытащила одну, потому что мое внимание привлек заголовок: «УБИТАЯ ГОРЕМ СЕСТРА НАШЛА КОШАЧИЙ НАПОЛНИТЕЛЬ В УРНЕ СВОЕГО БЛИЗНЕЦА». Ниже — короткая заметка о богатой истории ограбления могил в Цинциннати и вновь начавших пропадать телах по обе стороны реки. Я поморщилась. Кошачий наполнитель в урнах для кремации мог оказаться только по одной причине: добавка в чары пепла смертных мешала вызванному демону появиться не там — например, вне круга. Я такими хитростями обычно не утруждалась, но, вообще говоря, это демоны портили жизнь мне, а не я им.

Вспомнив Ала, я потянула к себе сумку с той стороны стола. Я не сообщила маме никакой причины, с чего вдруг я заявилась и свалилась спать поверх покрывала на своей старой кровати. Страх от мысли, что я привязана, сменился депрессией, и потихоньку я начала уже прощать Дженкса за то, что стер мне память. Правильно сделал. Легко представить, в каком состоянии я была. Заставив меня забыть, он, наверное, спас мне жизнь. Ведьма с вампирским шрамом против неживого вампира не выстоит. Убийцу Кистена найдет Айви, а я займусь демонами.

Порывшись в сумке, я достала телефон и посмотрела на экран. Проснувшись, я тут же позвонила Дженксу узнать, как там Айви. Расстроена, сказал он, что было вполне приемлемо. Я не рвалась возвращаться обратно в церковь и начинать сшивать разорванное — не знала, что я могу ей сказать. Вопреки всему, я была рада, что она есть в моей жизни, и, быть может, можно будет просто забыть, что она сделала мне четыре новых дырки в шее, и как я чуть было не спятила, поверив, будто привязана к убийце Кистена. Посмотрев, который час, я вздохнула.

Было уже почти три, а ни Гленн, ни Дэвид не звонили. Гленн будет злиться, если его доставать, а Дэвиду звонить можно.

Тикали часы над раковиной. Под стук этой уродливой штуковины я пролистала свой список быстрого вызова, ища номер Дэвида. Эти часы сто лет назад купили мы с Робби на День матери; нам тогда еще казалось, что пучеглазая ведьма, мотающая глазами и метлой туда-сюда — это очень прикольно. От метлы откололся кусочек, когда часы однажды упали, и блестело белое пятно. И зачем мама эти часы до сих пор не выбросит? Ну ведь смотреть противно.

Телефон щелкнул. Послышалось уверенное «алло» Дэвида.

— Привет, — сказала я ему. — Ты что-нибудь нашел?

Он помолчал, потом осторожно спросил:

— Тебе мама ничего не говорила?

Он знает, что я у мамы?

— Вообще-то нет, — ответил я, соображая. — А откуда ты знаешь, что я у нее?

Дэвид тихо засмеялся:

— Она ответила, когда я тебе звонил на мобильник, а ты спала. Отлично поболтали. У тебя мама… не такая, как другие.

Не такая, как другие. А насколько это политкорректно?

— Спасибо, — сухо сказала я. — Насколько я понимаю, мы сегодня никуда не едем?

Иначе, наверное, мама бы меня разбудила. Скорее всего.

— У меня лежит на столе эта претензия, — сказал он, и я услышала шелест бумаг. — Но договориться с этой женщиной удалось только на завтра в два часа. — Помолчав, он добавил: — Ты извини, я знаю, что тебе хотелось бы уладить все сегодня, но это лучшее, чего я смог добиться.

Я вздохнула и снова посмотрела на часы. Мысль прятаться в церкви еще целую ночь по привлекательности могла сравниться лишь с перспективой делать педикюр Тренту. И мне не избежать встречи с Айви.

— Завтра — это отлично, — сказала я, думая, что надо бы мне пополнить шкаф с амулетами на случай нападения черных колдунов. Но придется все перетаскивать на освященную землю — тот еще геморрой. — Спасибо, Дэвид, — вспомнила я, что мы еще не закончили разговор. — Я точно думаю, что это тот, кто нам нужен.

— Согласен. Я тебя подберу завтра в час. Ты только оденься поприличнее, ладно? — Голос прозвучал полушутливо. — Опять в коже я тебя с собой не возьму.

— Поприличнее? — спросила, я нахмурившись, но он уже повесил трубку.

Минуту я смотрела на трубку, потом улыбнулась, закрыла и убрала телефон. Слушая тишину в доме, доела розовые сердечки, оставленные на сладкое, как всегда. И постепенно начала опять впадать в меланхолию. Кто-то убил Кистена. Тот же кто-то пытался привязать меня к себе, чтобы я ему голову не оторвала к чертям. Я из кожи вон лезу, чтобы жить с Айви и не быть привязанной, а тут вдруг какой-то хмырь без лица убивает моего бойфренда и чуть не привязывает меня к себе. В одну секунду моя жизнь могла измениться так, что я ей больше не хозяйка. Черт бы все это побрал, я так больше не могу. Не могу так рисковать. И не могу, не могу позволить Айви опять меня укусить. Никогда.

Эта мысль легла в меня как свинец. Мы с Айви живем уже больше года, и когда у нас наконец начало получаться, тут я и становлюсь в позу? Меня затрясло так, что ложка застучала по тарелке. Не могу я больше играть в эту игру. Несколько секунд я жила с мыслью, что я привязана, и никогда не было столь страшных секунд за всю мою жизнь. Из уверенной в себе взрослой женщины я вдруг стала перепуганной чужой игрушкой, кувырком летящей в пропасть и не в силах остановиться. Страх оказался беспочвенным, но это не отменяло ценности урока. Я не могу дать вампиру нарушить целостность моей кожи. Не допущу этого. Но как сказать об этом Айви?

В этом беспокойстве я доела последнюю ложку цукатов. Прислушалась к тишине в доме, убедилась, что мама сюда не идет, и быстро выпила сладкое молоко прямо из тарелки. Ложка упала в пустую тарелку, а я села нормально, держа в руке кофе, еще не готовая перейти к будущему от уютных воспоминаний, окутывающих мысли.

У дальнего края стола стояла красная матерчатая сумочка с амулетами, которые мама сочла необходимыми для моего хеллоуинского костюма. Теперь это все не имеет значения, разве что ниточка в руках у Дэвида приведет к цели и я этих заклинателей демонов найду. А если нет — я завтра буду сторожить дверь, а не веселиться на маскараде. Одеваться в сексуальный кожаный прикид, чтобы раздавать конфеты и помидоры восьмилетним детишкам, — совершенно лишнее.

Я пила кофе и поглядывала на телефон, молча уговаривая его позвонить. Подумала, не надо ли мне позвонить Гленну. Если трубку брала мама, он, конечно, ничего ей не рассказал.

Я уже потянулась к трубке, когда от входной двери послышался уютный и знакомый звук маминых шагов. Я отдернула руку. Нет смысла волновать ее вдобавок к предстоящему разговору: мне все еще предстояло спросить ее, как снять действие зелья забвения.

— Мамочка, спасибо за завтрак, — сказала я, когда она шумно вошла и направилась к кофеварке. Она искала для меня куртку, и я слышала, как она переворачивается сейчас в сушильной машине, проветриваясь. — И спасибо, что впустила меня сегодня утром, когда я вломилась.

Она опустилась на стул напротив меня, поставила кофе на линолеум стола, поцарапанный и с выцветшим от времени узором.

— Мне редко приходится последнее время быть мамочкой, тем более что ты мне не говоришь, когда у тебя не все хорошо.

Она многозначительно посмотрела на два покрасневших укуса у меня на шее, и сладкое молоко стало безвкусным у меня на языке от приступа стыда.

— Ну, прости, — сказала я, отодвигая пустую тарелку прочь от ее острого взгляда. И чувствовала я себя очень неловко. Зелья памяти запрещены, потому что не снимаются чисто. В отличие от амулетов и лей-линейных чар, они порождают физические изменения в мозгу, а физические изменения невозможно обратить с помощью соли, как химические. Мне нужно было контр-заклинание.

Собравшись с мужеством, я выпалила:

— Ма, мне нужно обратить действие зелья памяти.

Она приподняла брови, снова глянула на мою шею.

— Тебе нужны чары Пандоры? Для кого?

И близко она не была такой сумасшедшей, как я думала. Воодушевленная тем, что она знает, как по-настоящему называется то, что я ищу, я сказала:

— Для меня.

Прозвучало это грустно, и мама, услышав мои виноватые интонации, даже испугалась слегка.

— О чем забытом ты теперь вспомнила? — спросила она.

Охватив чашку ладонями, я согревала себе душу. В холодный день включили отопление, но оно никак не могло добраться до моей заледеневшей изнутри сути. Я водила пальцами по узору браслета Кистена. Вот все, что у меня от него осталось — браслет и бильярдный стол.

— Меня укусил вампир, который убил Кистена, — прошептала я.

Застывшая поза матери чуть оживилась, она вздохнула, будто прощала меня, взяла меня за руку. В старомодном платье она казалась пожилой женщиной, но руки выдавали ее молодость. Вот жалко, что она держится так, будто жизнь ее близится к концу. Она ведь еще даже не начиналась.

— Милая, — сказала она, и я посмотрела ей в глаза, полные сострадания, — я тебе очень, очень сочувствую. Может быть, лучше было бы забыть об этом? Зачем такое помнить?

— Потому что так надо, — ответила я, вытирая глаза и высвобождая руку. — Кто-то его убил, а я там была. — Я заморгала, пытаясь взять себя в руки. — И должна выяснить, кто это был. Должна.

— Если ты заставила себя забыть, то тебе не понравится то, что ты узнаешь, — возразила она, и какой-то старый страх, не связанный со мной, отразился у нее на лице. — Оставь так.

— Но ведь это Дженкс… — начала я, но она взяла меня за обе руки, остановив мою речь.

— Скажи, — вдруг начала она, — что ты делала, когда вспомнила? Что включило память?

Я уставилась на нее, и сотня уклончивых ответов промелькнула в сознании, но ни один не сошел с языка. Вдруг до меня дошло, что последние три месяца я так много времени была с мамой не ради нее, а ради себя, такой уязвимой после смерти Кистена. И я дала себе волю, уронив голову на скрещенные руки, давясь слезами, которые не хотела выпускать. Вот почему я прибежала к маме, а не ради дурацкого амулета, которого у нее нет, и я это знала. Я думала, что смогу помочь Айви, имея на руках нужные чары. Думала, что смогу помочь себе, но сейчас не могу помочь ни себе, ни ей. Мы получили, что хотели, и это отбросило нас куда дальше назад, чем если бы мы все оставили как было.

Я не могла смотреть на маму, а смотрела лишь на царапины от ее стула на линолеуме, и когда она положила руку мне на плечо, у меня вырвался противный всхлип — будто собака взлаяла. Черт меня побери, мне давно надо вырасти и жить нормально, действовать заранее, а не когда жареный петух клюнет. Надо жить с вампиршей и бросить даже делать вид, что когда-нибудь нас может связать укус, а от этого Айви может и уйти, и я ее пойму. Но я же не хочу, чтобы она уходила, она мне нравится… черт побери, может быть, я даже люблю ее. А теперь — все. Мы должны вернуться назад и обе делать вид, что впереди может быть еще что-нибудь.

— Рэйчел, лапонька моя, — прошептала мама ласково и близко. Запах сирени успокаивал, как ее голос. — Все хорошо. Мне жаль, что ты в таком смятении, но иногда души созданы, чтобы быть вместе, а соответствующих аппаратов нет. Айви — вампир, но она лучшая твоя подруга уже больше года. Вы как-нибудь придумаете, как жить.

— Ты знаешь? — пролепетала я, поднимая голову, и увидела в ее лице глубокое сострадание.

— Трудно было бы не заметить эти укусы, — сказала она. — И если бы их нанес кто-то другой, а не Айви, ты бы сейчас опознавала тело в морге, а не сидела бы у меня на кухне, делая вид, что ничего не случилось. — Я заморгала, а она отодвинула мне волосы и с озабоченным лицом осмотрела шею. — Дженкс сегодня утром звонил и сказал мне, что случилось. Ты же знаешь, он о тебе волнуется.

У меня челюсть отвисла, и я отодвинулась от маминых рук. Ничего себе. Интересно, что он ей рассказал?

— Мам…

Но она пододвинулась ближе вместе со стулом, не снимая руку с моего плеча.

— Я всем своим существом любила твоего отца. Не принимай зелий забвения — они оставляют дыры, а тогда ты не помнишь, откуда взялись твои чувства. От этого становится еще хуже.

Я не принимала зелий забвения, а что их принимала моя мать, было для меня открытием.

— Ты их пила? — спросила я, гадая, не оттого ли мама такая психованная. А мама прикусила губы, обдумывая ответ.

— Да кто их не пил? — ответила она наконец, погрустнела и тихо добавила: — Однажды. Когда стало по-настоящему плохо. Они никогда не держатся постоянно, и нет чар, которые могли бы вернуть все полностью. Заклинание для отмены действия было утеряно еще до того, как мы переселились на эту сторону линий. Может быть, оно есть у Трента, но выманить у эльфа заклинание не проще, чем выманить тролля из-под моста.

У меня слезы высохли мгновенно.

— Ты знаешь, что он…

Она улыбнулась, гордая мной, и погладила меня по руке.

— Скажи мне, если сумеешь уговорить этого скареда пустить тебя в свою библиотеку. Ему бы полагалось иметь к нашей семье некоторое уважение, а он ведет себя так, будто бы ты ему враг, а не спасительница.

— Стоп, придержи коней! — Я заправила выбившуюся прядь за ухо, потом сдвинула ее опять вперед, чтобы закрывала шею. Все мысли про Айви, Кистена и все прочее отступили на второй план. — Я ему не спасительница, а он убийца и мерзавец. Я его однажды посадила в тюрьму, и сделала бы это опять, если бы думала, что он там задержится.

Мама поморщилась, медленно убрала пальцы с моей руки.

— Не удивительно, что он тебя недолюбливает. Так вот, Рэйчел, это надо прекратить. У него может оказаться то, что тебе когда-нибудь понадобится.

Например, чары Пандоры? — выдохнула я про себя, сутулясь на стуле.

— Мам, — начата я жалобно, но она приподняла бровь.

— Жизнь слишком коротка, чтобы разлучаться с теми, кого любишь, — сказала она. — Даже если это тебя пугает.

Она опять про Айви.

— Мам, я не дам Айви снова меня кусать, пусть даже это один раз получилось хорошо. — Она собралась было дальше произносить слова мудрости, но я перехватила инициативу. — Не дам. Она на минуту забылась, и тут я еще добавила, вспомнив, как на меня напал убийца Кистена. Я подумала… — языком я провела по губе изнутри, — я подумала, что этот убийца меня привязал, но оказалось, что не так. — Слава тебе господи, я обещаю, обещаю быть хорошей. — Все кончилось хорошо, но еще раз я не могу. Так рисковать я больше не могу.

Мамино лицо расплылось улыбкой облегчения. Глаза ее заблестели непролитыми слезами, и она сжала мне руку.

— Вот и хорошо, — сказала он. — Я рада, что ты так чувствуешь. Но то, что ты не можешь давать Айви кровь, еще не значит, что ты должна совсем с ней порвать. Она много для тебя сделала хорошего и заставила тебя чуть-чуть повзрослеть. Мне она нравится. Ты ей нужна, и ты с ней тоже лучше, чем без нее.

Я таращилась на маму, пытаясь сообразить, что она говорит.

— Я знаю, что я не лучшая мать на свете, — сказала она, отпуская мою руку и отворачиваясь к окну. — Но мне хочется верить, что я тебя воспитала так, что ты умеешь думать сама — хотя не всегда успеваешь это делать. Я верю, что ты умеешь принимать лучшее решение, когда дело касается окружающих. — Она улыбнулась: — И того, что делаешь ты для них.

Она видела меня последние десять лет? Все мои решения были — хуже не придумаешь.

— Мам…

— Например, вот Маршал. — Я уставилась на нее в полном недоумении. Она знает про Маршала?

— Очень мил, — продолжала мама, глядя в окно, в пустоту. — Настолько мил, что годится лишь как якорь, чтобы из депрессии вылезти, но вообще-то он тебе кстати. Мир небессмертной душе Кистена, но я как-то никогда не была от него в особом восторге. Два вампира в компании одной ведьмы — это готовая беда. А вот колдун и ведьма в компании одного вампира… — искры танцевали в ее глазах. — Айви он понравился?

Господи, убил бы ты меня на месте, а?

— Сама понимаешь, Айви знает, что не может тебе дать все, — продолжала мама, будто у меня лицо и не горело так, что ад можно поджечь. — Она мудра не по годам, и может отставить ревность в сторону. Куда как проще, если всем понятно, что можно любить двоих одновременно. — Она покраснела и уточнила: — По разным причинам и по-разному.

На секунду я лишилась дара речи, пытаясь все это переварить. Слишком много потенциальных проблем залегло на пути, поджидая только моего вопроса. Наконец я выбрала:

— Ты знаешь про Маршала?

Будто нервничая, она поправила волосы, встала и подошла к холодильнику.

— Он около полудня заглядывал проведать, как ты.

Супер. Он здесь был?

Мама вытащила из холодильника карамельный торт.

— Мы очень мило поговорили о тебе и об Айви, — продолжала она, ставя торт на кухонный стол и доставая тарелки. — Много о чем поговорили. Я думаю, что он теперь понимает. И уверена, что понимаю я. Он сейчас расстался с такой стервой, что пробы негде ставить. Вот почему ты ему нравишься.

— Мама! — воскликнула я.

— Да нет, ты не стерва, — успокоила она меня. — Я хочу сказать, что с тобой интересно и весело. Он думает, что с тобой безопасно, поскольку ты не ищешь себе бойфренда. — Она рассмеялась, держа в руке нож. — Какими идиотами бывают мужчины, когда речь идет о женщинах! Если она говорит, что не ищет, — значит, именно это она и делает!

— Мама!

Они говорили обо мне и Айви? Она его расспрашивала о его подружках?

— Я только говорю, что он, как ты, — ему тоже надоедают отношения сплошь из сердечек и розочек. То, что ему нравится выручать хорошеньких женщин, тоже не способствует. Вот почему, наверное, он на тебя и положил глаз. Постоянная девушка ему сейчас нужна не больше, чем тебе постоянный бойфренд, но сидеть дома у телевизора он тоже не станет. Сегодня он тебя выведет куда-нибудь, вам обоим нужно проветриться.

— Мама, хватит! — воскликнула я. — Не надо устраивать мне свидания, тем более с Маршалом!

— Мне это не стоило труда, деточка, — ответила она, поглаживая меня по плечу. — Устрой себе это маленькое приключение, чтобы жить дальше. Только постарайся его не обижать, ладно?

Я в полном онемении уставилась на собственные руки, держащие чашку. Нехорошо все это.

— Откуда он узнал, что я здесь? — спросила я мрачно.

Приключение? Ох, как мне сейчас нужно куда-нибудь с кем-нибудь выбраться!

— С ним был Дженкс.

Я испустила долгий, медленный вздох, заставила себя убрать пальцы и не теребить свежие укусы. Это все объясняет.

Отчетливо послышался скрип ножа по стеклянной тарелке. Мама молча положила два ломтя на тарелки и облизала вилку. Так же молча поставила передо мной ломоть побольше.

— Дженкс сказал, что случайно лишил Айви сознания. И похоже, что не сонным зельем, — сказала она голосом обвинителя.

Смущенная своей неудачной попыткой создания талисманов тонкого действия, я повернула тарелку пирогом к себе. Тоже не та тема, которую мне хотелось бы обсуждать, но лучше, чем Маршал.

— Я пыталась модифицировать одно сонное заклинание, чтобы Айви могла смирять собственную жажду крови, а она мне лгала, что испытывает пробники. Вот поэтому последняя партия вышла слишком сильной. Дженкс слишком всполошился, когда она меня укусила, и тут же ее облил этой штукой. Но у нас все было хорошо и все под контролем.

Это когда он появился, докончила я про себя.

Я подняла глаза — и на лице матери прочла только интерес. Она положила передо мной вилку. Держа тарелку в руке, она наклонилась к кухонному столу, на много лет помолодевшая.

— Ты выбрала в качестве основы сонные чары? — Увидев мой утвердительный кивок, она улыбнулась и показала на меня вилкой: — Вот здесь и была твоя ошибка. Если ты хотела освободить ее действия от жестких требований инстинкта, надо было усиливать процессы возбуждения нервной системы, а не торможения.

Я вилкой взяла кусок торта, отправила в рот и стала жевать. Острый приятный вкус карамели мне понравился, и я откусила еще кусок. Торт на завтрак — одна из причуд сумасшедшей матери.

— Стимулятор был бы лучше? — пролепетала я.

— Гарантированно.

Она излучала уверенность, но меня не убедила, и я сжалась при мысли, что было бы, если бы средство не дало желательного эффекта. Хотя все это уже не было важно. Я буду идеальной соседкой и никогда больше, никогда не включу у Айви жажду крови. В смысле, это если она не разозлится и не уйдет, ругаясь за все то время, что даром на меня потратила. Но если она останется, может быть, когда-нибудь она захочет чего-нибудь, снимающего остроту…

Мама села напротив, глядя на свою тарелку.

— Добавь побольше давленого лайма. Цитрусовые углубляют все действия, а тебе нужно стимулировать именно глубинные мыслительные процессы, не только поверхностные.

— О'кей, — сказала я, косясь на свои маскарадные амулеты. Мама — эксперт. — Спасибо.

Она улыбнулась шире, но будто была почти готова заплакать:

— Я так хочу тебе помочь, детка. И мне так жаль, что я бывала такой странной, и ты остерегалась ко мне приходить.

Я улыбнулась ей в ответ, чувствуя теплоту внутри:

— И мне тоже жаль, что я не приходила.

Она погладила меня по руке:

— Маршал о тебе беспокоится. Я рада, что ты честно ему сообщила, сколько в твоей жизни опасностей. Честнее, надеюсь, чем мне.

Вот опять. И снова я виновата.

— Я не хотела, чтобы ты тревожилась, — сказала я, чуть не плача. Вот ненавижу себя, когда у меня голос становится такой жалобный.

Похлопав меня по сжатому кулаку, так что обручальное кольцо стукнуло по пальцам, она убрала руку.

— Я знаю, в какой обычно ты сидишь глубокой заднице, но ты ему расскажи об этом до того, как начнешь серьезно ему нравиться.

— Мам!

Она вздохнула и очень грустно произнесла:

— Ну, прости.

Я впилась зубами в торт, чтобы скрыть свое смущение.

— Все в порядке, мама, — произнесла я неразборчиво. — У нас все в порядке.

И снова она улыбнулась, снова став моей обычной мамой:

— Я знаю.

Зазвонил дверной звонок, и обе мы повернулись на звук:

— Это Маршал, — сказала она, поднимаясь и оправляя свитер. — Я ему сказала, что ты будешь готова к вашему свиданию в половине четвертого. У тебя еще будет время вернуться на освященную землю, а доктор Мама выписывает тебе рецепт: развлекись.

Я посмотрела на торт, взяла оставшуюся половинку.

— Мама, — возразила я, прожевывая кусок. — Не могу. Мне нужно вернуться домой и подготовиться к работе. У меня вроде бы есть наводка, кто вызывает Ала, и я завтра хочу вытащить этого типа на солнышко. И вообще я еще не готова заводить бойфренда.

Мама остановилась в длинном зеленом коридоре, окруженная нашими с Робби фотографиями — образами прошлого, в которых она черпает силу. Я видела тень поднимающегося по ступеням мужчины, но мама встала прямо передо мной, загородив от меня мир. И я не могла оторвать взгляда от застарелого сожаления в ее глазах.

— Вот именно поэтому тебе и нужно с ним пойти, — сказала мама и стиснула мне плечо, чтобы я промолчала. — Заклинания подготовишь потом. Ты сейчас натянута почти до разрыва, деточка. И тебе нужно отвлечься, дать мозгам отдохнуть, а Маршал — хороший парень. Он не будет ни разбивать тебе сердце, ни пользоваться твоим положением. Просто ты с ним… ну, как-нибудь развейся. — У нее губы дернулись в мимолетной усмешке. — Или не как-нибудь.

— Мама! — хотела я возразить, но она быстро шагнула к двери и открыла ее. Маршал ждал. Увидев нас двоих, он стал смотреть то на меня, то на нее, сравнивая нас, стоящих рядом. Я суетливо поставила торт на книжный шкаф в коридоре и вытерла руки о штаны. Вряд ли у него брови приподнялись так высоко из-за торта. Мы с мамой очень похожи, если не считать волос и манеры одеваться.

— Здравствуйте, миссис Морган, — поздоровался он с улыбкой и обернулся ко мне. — Привет, Рэйчел!

Мама улыбнулась как Мона Лиза, и я закатила глаза, увидев у тротуара здоровенный вседорожник Маршала.

— Привет, — сухо отозвалась я. — Я так понимаю, с моей мамой вы уже знакомы.

— Мы с Маршалом смотрели твои детские фотографии, пока ты спала, — сказала она, отходя в сторону. — Заходите, мы тут торт едим.

Маршал посмотрел на недоеденный ломоть у нас над головами и улыбнулся. Склонив шею, он шагнул внутрь, освобождая дверь.

— Спасибо, миссис Морган, но если я хочу доставить Рэйчел обратно в церковь до заката, нам и правда нужно сейчас ехать.

— Он прав, — поддержала я его, не желая терпеть еще час унижений от родной матери. Кроме того, чем быстрее мы уедем, тем раньше я смогу извиниться за маму, и он сможет уехать. Не пойду я на свидание, когда Айви сидит одна и думает, что снова все испортила. Ничего она не испортила. Мы отлично все это закончили еще до того, как Дженкс действительно все испортил. Но это не значит, что я снова дам ей прокусить мне кожу. Хватит мне уже говорить, что решение было хорошее, если мне от него лучше. Но быть хорошей, по-настоящему хорошей — очень хреново.

— Ой! — защебетала мама. — Куртка! И сумку ты тоже, кажется, оставила на кухне.

Она унеслась в кухню. Маршал заглянул через мое плечо, когда щелкнула дверца сушильной машины. Я неловко переступила на месте в зеленом свете коридора, не зная, о чем они без меня говорили. Подумала, не будет ли Маршал против, если я доем свой торт, стоящий как раз над нами.

— Мне действительно очень неловко, — сказала я, прислушиваясь к звукам в конце коридора. — Это у мамы жизненная миссия — найти мне бойфренда, и никакие призывы прекратить не действуют.

Маршал с интересом разглядывал висящие перед ним фотографии.

— Это была моя идея.

У меня в мозгу поднялся тревожный флаг. Маршал должен был знать, что случилось сегодня после его ухода на рассвете. В смысле, он должен был говорить с Дженксом, и укусы у меня на шее были видны простым глазом. Я бы на его месте была бы уже на полпути в Макино.

Маршал, глядя на мою любимую фотографию, где я закапываюсь в осенние листья, сообщил:

— Дженкс просил меня тебе передать слова Айви: она сегодня будет поздно. Будет умасливать своих старых друзей поговорить о той ночи, когда погиб твой бойфренд.

Нерешительная интонация в конце подсказала мне, что он хотел бы еще что-то сказать, но он промолчал.

— Спасибо, — ответила я осторожно, гадая, что же осталось не сказанным.

— Она сказала, что вернется до рассвета, — добавил он, и я подвинулась, пропуская маму. Мою куртку она перебросила через руку, в той же руке она держала мою сумку, а в другой — кусок торта в салфетке.

Неужто он думает, что может меня спасти? Не бывает таких дураков.

— Спасибо, ма, — сказала я, принимая куртку и сумку, пока Маршал краснел и неуклюже пытался отговориться от торта, который она ему совала. От ворвавшегося прохладного воздуха заработало отопление, и я передернула плечами под курткой, наслаждаясь впитываемым теплом.

Мама сияла, оглядывая нас обоих.

— Твои маскарадные амулеты я положила тебе в сумочку, — сказала она, заматывая мне шею красным шарфом, чтобы скрыть покрасневшие следы зубов Айви. — Ты их тут в воскресенье забыла. Да, и еще звонил этот милый вервольф, пока ты спала. Завтра заедет за тобой в час дня, и просил надеть что-нибудь приличное.

— Спасибо, мама.

— Удачно вам повеселиться! — закончила она жизнерадостно.

Веселиться в мои планы не входило. Я хотела найти того, кто убил Кистена и пытался привязать меня.

— Постой-ка! — вдруг сказала мама и открыла дверь шкафа. Оттуда она вытащила мою потрепанную пару белых роликовых коньков. — Забери их, надоело, что они в шкафу валяйся. — Она повесила их мне на руку и отдала мне остаток моего торта со шкафа. — Давайте развлекайтесь. — И она поцеловала меня, шепнув: — Позвонишь мне после заката, чтобы я не волновалась?

— Обещаю, — ответила я, подумав, что я не дочь, а ехидна. Она не глупая, а рассеянная, и она мирится с черт-те какими моими выходками. Особенно последнее время. — Пока, мам! — Маршал открыл дверь и первым спустился по ступеням на дорожку. Он уже откусил кусок торта и сейчас жевал его. — Спасибо за все, — добавила я, а жующий Маршал издал блаженный звук. Торт моя мама испекла отличный.

— Это потрясающе! — обернулся он к маме с улыбкой, а мне вдруг стало приятно. Классная у меня мама, я ее еще мало ценю.

У тротуара стояли две машины — моя малютка с откидным верхом смотрелась красной молниеподобной капелькой рядом с неуклюжим огромным автомобилем Маршала.

— Маршал… — начала было я, думая, что сейчас поеду домой и сяду в кухне работать.

Он улыбнулся — солнце очень его красило.

— Она мне позвонит. И если я ей скажу, что ты поехала домой, мало мне не покажется. У меня у самого мама есть, так что я знаю.

Я вздохнула с тортом в руках, понимая, что ключи из сумки мне одной рукой не достать. Откусывая кусок, я обернулась на дом. Мама стояла у окна, отодвинув занавеску. Увидев, что я смотрю, она помахала нам, но от окна не отошла. Ну, ладно, не стоит оно того шума.

— Два часа, — обещал он, глядя серьезными и заботливыми глазами. — И я тебе помогу разобраться на кухне в благодарность.

Колеблясь, я посмотрела еще раз в строну машин. Два часа я могу потратить.

— Хочешь взять мою машину?

Маршал посмотрел на нее и просиял. Я приспособила к машинке несколько женских фенечек, но все равно она оставалась достаточно мужественной, чтобы ее не называли девичьей коляской.

— Да конечно, — ответил он. — Я не против вернуться потом за своей машиной — каток тут недалеко.

Значит, Астон, подумала я, вздрогнув. Там меня не помнят, очень уж давно это было.

— Отлично, — сказала я, убежденная, что, если мы возьмем его машину, что-нибудь случится и я застряну, не смогу вернуться в церковь до захода солнца. Не понимаю, как живет нежить — те, кому нужно куда-то успеть до рассвета под страхом аннигиляции. Я лучше буду поглядывать на часы. А то вдруг демон образуется на роликовом катке? Да меня за это на всю жизнь оттуда выгонят.

Мы пошли к моей машине, и я, запихнув в рот остаток торта, выкопала в сумке ключи и отдала Маршалу. У него брови полезли вверх, когда он взял полосатый, как зебра, ключ, но вслух он ничего не сказал.

Он любезно открыл мне дверь, и я села, а он обошел машину, направляясь к водительскому сиденью. Торта в руке у него уже не было, когда он с полным ртом сел в машину и крякнул в тесноте, подгоняя все под свой немаленький рост.

— Отличная машинка, — похвалил он мой автомобиль.

— Спасибо. Ее мне передало ФВБ. Раньше она принадлежала одному агенту ОВ, которого потом убил Трент Каламак.

Может, это было слишком в лоб, но зато хорошая подготовка к грядущей катастрофе, когда мы застрянем в пробке и появившийся демон станет причиной серьезного ДТП на скоростном шоссе. Вот страстно ненавижу фургоны телевизионщиков.

Маршал замешкался, глядя на рычаг переключения передач, и я подумала, умеет ли он водить такую машину.

— А он был убит в этой машине?

— Нет. Но однажды я его здесь стукнула усыпляющим амулетом и заперла в багажнике.

Он засмеялся — глубоким, хорошим смехом, от которого у меня в груди потеплело.

— Это хорошо, — сказал он, включая первую передачу, и лишь один раз дернув машину — когда трогался с места. — А то у меня от призраков мурашки по коже.

Загрузка...