Демон отверженный

Глава восьмая

Я свернула влево на крытую стоянку, резким движением, потому что еще злилась на Трента. Только привычка спасла меня от того, чтобы поцарапать краску. Машину свою я люблю, и хотя дергаю иногда передачу как автогонщик, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить моему мобильному символу независимости. Тем более теперь, когда наконец выцарапала обратно свои права и заделала царапину, которую не помню как поставила. К счастью, наша церковь стоит в тихом спальном районе, и свидетелями моей вспышки были только шестидесятилетние дубы вдоль улиц.

По тормозам я ударила резко, голова мотнулась вперед-назад, и меня заполнило извращенное чувство удовлетворения. Радиатор в четырех дюймах от стены — идеально.

Схватив с заднего сиденья сумку, я вылезла, захлопнула дверцу. Время подбиралось к двум. Кери, наверное, еще спит — эльфы придерживаются того же режима сна, что и пикси, когда есть возможность, но мне надо с ней говорить.

Выйдя на тротуар, я услышала стрекот крыльев пикси и убрала волосы с дороги того, кто там летел. Почти наверняка Дженкс: это его привычка бодрствовать, выставив несколько детишек на сменные дежурства; а отсыпается он нерегулярно, когда все остальные не спят.

— Привет, Рейч! — поздоровался он, спикировал на мое плечо, но в последний момент притормозил, увидев мою мрачную физиономию, и чуть отлетел назад, зависнув у меня перед глазами. Терпеть не могу, когда он вот так делает. — Тебе Айви позвонила? — спросил он с видом оскорбленного праведника. — Она там, на карнизе с фасада. Не могу разбудить эту тварь, тебе придется заклинанием ее или еще как-нибудь.

Я подняла брови. На карнизе?

— И кто там на карнизе?

— Горгулья какая-то, — зло сказал Дженкс, и моя тревога испарилась. — Толстозадая, мордатая и косолапая горгулья.

— Вот как? — спросила я, останавливаясь прямо на месте и глядя вверх вдоль стены. Горгулью я не увидела. — И давно она там?

— Откуда мне знать? — крикнул он, и тут я поняла, отчего он злится. Кто-то нарушил границу, и Дженксу это не понравилось. Он увидел, что я улыбаюсь, подбоченился и отлетел чуть назад. — А что смешного?

— Ничего. — Я двинулась дальше, влево по тротуару, в сторону дома Кизли, а не нашей церкви. Дженкс загудел крыльями и поспешил за мной при этой неожиданной смене направления. — Поговорим с ней или с ним вечером, ладно? — Мне хотелось спросить мнения Айви до принятия скоропалительных решений. — Если это молодая горгулья, может, ищет место, где приткнуться.

— Они затаиваются, а не притыкаются, — буркнул он, агрессивно стрекоча крыльями. — Чего-то там не так, иначе она не ушла бы от стаи. Они не уходят, Рэйчел, если только не натворят делов.

— Может, это бунтарь вроде тебя, Дженкс? — предположила я, и пикси издал тихий негодующий звук.

— Куда мы? — спросил он, обернувшись посмотреть на церковь за нашей спиной.

Тут же вернулось мое мерзкое настроение:

— Поговорить с Кери. Я наткнулась на Трента, примерявшего маскарадные костюмы.

— И при чем тут Кери? — перебил меня Дженкс. Он не меньше меня готов был защищать эту маленькую, но уверенную в себе женщину.

Почти сойдя уже с тротуара, я успела остановиться, чтобы увидеть выражение его лица:

— Она от него беременна.

— Беременна?

Пронзительный визг сопровождался клубом пыльцы, заметном даже в сильном свете дня.

— Это еще не все, — сказала я, выходя на пустую улицу и направляясь к потертому старому — шестьдесят с хвостиком — дому, где жили Кери и Кизли. — Он хочет, чтобы я отправилась в безвременье и принесла оттуда образец, чтобы их дитя родилось без последствий проклятия. Пытался загнать меня туда, играя на чувстве вины.

И ведь почти преуспел.

— Беременна? — повторил Дженкс. На треугольном личике читалось потрясение. — Я должен ее обнюхать.

Я сбилась с ритма шага:

— Ты по запаху отличаешь беременных? — спросила я, несколько скандализованная.

Дженкс пожал плечами:

— Иногда. Но про эльфиек — не знаю. — Он отлетел к тротуару, снова ко мне. — Не можешь идти быстрее? Мне хотелось бы попасть туда до того, как стемнеет и проснется эта тварь на карнизе.

Я посмотрела за три дома вперед и увидела Кизли — он наслаждался осенней погодой, сгребая листья. Ну и ну. Он видел, как я сюда влетела, будто жареным петухом клюнутая.

— Дженкс! — внезапно сказала я. — Говорить буду я, а не ты.

— Ладно, ладно, — согласился он, и я пронзила его пристальным, угрожающим взглядом.

— Я серьезно. Кери могла еще ему не сказать.

Тон гудения крылышек снизился, хотя высоты Дженкс ни миллиметра не потерял.

— Ладно, — неохотно согласился он.

Я вышла на тротуар, в солнечные пятна от листвы, еще не совсем облетевшей. Кизли и есть Леон Бэйрн? — подумала я и снова на него посмотрела. Леон — единственный, кроме меня, кому удалось уйти из ОВ и остаться в живых, хотя ради этого ему пришлось разыграть собственную смерть. Я так понимаю, что Трент об этом знает, так как сам помогал. Ему тогда должно было быть около пятнадцати, но он только что вошел в права наследства и рвался себя проявить.

Я посмотрела на Дженкса, вспомнила, как разъярился он, когда я скрыла от него, что Трент — эльф. Если Кизли и есть Леон, то он — оперативник. Его доверие Дженкс не предаст ни за что.

— Дженкс, ты умеешь хранить тайну? — спросила я, замедляя шаг, когда Кизли нас увидел и прекратил работу, опершись на грабли. Он сильно страдал артритом и редко бывал в такой форме, чтобы работать во дворе — несмотря на чары от боли, которые Кери для него сделала.

— Вероятно, — ответил пикси, зная пределы своих возможностей. Я сердито на него посмотрела, и он скривился: — Ладно, ладно, сохраню я твой дерьмовый секретец. Чего там? Трент носит лифчик для мужчин?

Я невольно расплылась в ухмылке, потом стала серьезной:

— Кизли — это Леон Бэйрн.

— Твою мать! — присвистнул Дженкс, и вспышка света озарила листья снизу. — Стоит мне взять выходной, как ты выясняешь, что Кери беременна и живет под одной крышей с живой… то есть мертвой легендой!

Я улыбнулась:

— Трент сегодня был разговорчив.

— Похоже на то. — Его крылья задумчиво посеребрились. — С чего это Трент тебе сказал?

Я пожала плечами, провела на ходу рукой по позвякивающей сетчатой изгороди двора Кизли.

— Не знаю. Доказать, что он знает что-то, чего не знаю я? Да, Джи тебе говорила, что ее ухажер у нее поселился?

— Чего?! — Крылья у него остановились, и я в выплеске адреналина спешно подставила руку, но он успел прийти в себя и не упал в ладонь, повиснув снова в воздухе. Лицо его превратилось в маску родительской тревоги. — Тебе Трент сказал? — пискнул он. Я кивнула — он всмотрелся в сад, где даже сейчас, осенью, видны были следы благотворного присутствия пикси. — Тинкина мать! — вздохнул он. — Кажется, у меня есть разговор к моей дочери.

Не ожидая моего ответа, он метнулся прочь — и тут же резко застыл у ограды. Соскользнув на два-три дюйма вниз, он выхватил из кармана красную бандану и завязал вокруг лодыжки. Это у пикси замена белого флага: обещание хорошо себя вести и не браконьерствовать. Раньше Дженкс никогда не надевал ее, навещая дочь, и то, что теперь надо считаться с ее мужем, было для него горькой радостью. Крылья у него угрюмо посинели, и он полетел над домом на задний двор, где Джи кропотливо строила свой сад.

Я слабо улыбнулась, помахала Кизли рукой, открыла калитку и вошла во двор.

— Привет, Кизли! — сказала я, оглядывая его с новым интересом, порожденным знанием его истории.

Темнокожий старик стоял посреди двора, дешевые кроссовки почти утонули в листьях. Джинсы у него вылиняли от работы, а не от стирки с камнями, красная рубаха в черную клетку казалась на размер больше — где-нибудь на распродаже купил, наверное.

Морщины придавали его лицу такую выразительность, что настроение его сразу было видно. Легкая желтизна в его глазах вызывала у меня тревогу, но он был здоров — если не считать старости и артрита. Видно было, что когда-то он был высок, но сейчас я могла смотреть ему глаза в глаза. Возраст сильно потрепал его тело, но разума еще не коснулся. Он был для нашей округи местным мудрецом и единственным, кто мог давать мне советы, не получая резкого отпора.

Но больше всего мне в нем нравились его руки. По ним была видна вся его жизнь: темные, суровые, узловатые, окостеневшие, но не боящиеся работы, способные заварить зелье, зашить вампирский укус и нянчить ребенка-пикси. За всеми этими тремя занятиями я его видела, и этому мужику я верила. Пусть даже он выдает себя за кого-то другого — разве не все мы так?

— Добрый день, Рэйчел, — ответил он, оборачиваясь ко мне. Его острые глаза отследили полет Дженкса в расплывающемся следе пыльцы пикси. — Ты в этом свитере — как кусочек осени.

Я глянула на черно-красный узор — никогда раньше об этом так не думала.

— Спасибо, и ты сегодня отлично выглядишь с граблями. Колени нормально?

Старик погладил потертые штанины, щурясь на солнце.

— Бывают лучше, но бывают куда как хуже. Кери теперь часто возится на кухне, пробуя разные средства.

Я замедлила шаг, остановилась на трещиноватой дорожке к переднему крыльцу. Трава наползала на нее с обеих сторон, оставив от дорожки дюймов восемь ширины.

— Наверное, — сказала я негромко, — когда всю жизнь гоняешься за преступниками, это очень для здоровья вредно. Если не поостеречься.

Он застыл, не шевелясь, глядя на меня в упор.

— Я сегодня говорила с одной личностью, — сказала я, желая услышать от него самого. — Он мне сказал…

— Кто? — спросил Кизли хрипло, и я побледнела. Он боялся. Боялся почти панически.

— Трент, — ответила я и с участившимся пульсом шагнула вперед. — Трент Каламак. Держался так, будто давно это знает.

У меня напряглись плечи. Очень нервировал лай собаки где-то рядом.

Кизли выдохнул — долго, медленно. Страх сменился облегчением таким глубоким, что я будто ощутила его.

— Знает, — подтвердил Кизли, проведя дрожащей рукой по тугим седеющим кудрям. — Мне надо сесть. — Он обернулся к дому, который отчаянно нуждался в новой штукатурке и покраске. — Присядем на минутку?

Я подумала о Кери, потом о Маршале. А еще горгулья, которая Дженксу не дает покоя.

— Да, конечно.

Кизли, с трудом передвигая ноги, подошел к просевшим ступеням крыльца, прислонил грабли к перилам и, кряхтя, уселся. Рядом с ним стояла корзинка помидоров-черри — гостинцы для ребятишек на Хеллоуин — и две тыквы, ожидающие резца. Я осторожно присела рядом — колени на уровне груди. Он молчал, и я осторожно спросила:

— Ты как?

Он поглядел на меня искоса:

— Ты умеешь запустить старику сердце, Рэйчел. Айви и Дженкс тоже знают?

— Дженкс, — сказала я с некоторым укором совести, и Кизли поднял руку, показывая, что все в порядке.

— Этот не проболтается, я верю, — сказал он. — Трент мне дал средства для инсценировки моей смерти. На самом деле дал он мне только ткань с нужной ДНК, чтобы размазать по крыльцу, но все равно он знает.

Дал ему ткань? Интересная мысль.

— Значит, ты и в самом деле… — Я осеклась, когда его искривленная рука легла ко мне на колено, предупреждая. На улице пять воробьев подрались из-за ночной бабочки, и я слышала, как они ругаются. В самом молчании Кизли слышалась просьба, чтобы я даже не говорила этого вслух. — Но ведь больше десяти лет прошло! — нашла я наконец слова.

Он смотрел на воробьев. Один из них завладел добычей, остальные погнались за ним через улицу.

— Это не важно, — ответил он. — Срока давности нет, как при расследовании убийства.

Я проследила его взгляд в сторону церкви, где жили мы с Айви.

— Вот почему ты поселился напротив церкви? — спросила я, вспомнив этот день. Кизли спас мне жизнь, убрав чары спонтанного самовозгорания, которые кто-то незаметно наложил на меня в автобусе. — Ты решил, что, если я сумела выжить, имея смертельный контракт с ОВ, ты тоже сможешь найти способ?

Он улыбнулся желтыми зубами, убрал руку с моего колена.

— Именно так, мэм. Но увидев, какой ценой тебе это удалось… — Кизли покачал головой. — Слишком я стар, чтобы драться с драконами. Останусь Кизли, если не возражаешь.

Я об этом подумала и похолодела на теплом солнышке. Стать анонимом — это вещь, на которую я не способна.

— Ты здесь поселился в тот же день, что и я, да? Так что ты не знаешь, когда Айви сняла эту церковь.

— Нет. — Его глаза смотрели на колокольню, шпиль которой скрывали деревья. — Но я в первую неделю внимательно наблюдал за ее поведением, и думаю, что она тут прожила не менее трех месяцев.

У меня голова шла кругом. Я сегодня узнала многое, и ничего утешительного.

— Отлично умеешь врать, — сказала я, и он засмеялся.

— Умел когда-то.

Врать, повторила я про себя, и мои мысли перескочили на Трента.

— Извини, Кери уже встала? Мне нужно с ней поговорить.

Кизли посмотрел на меня. В его усталых глазах читалось колоссальное облегчение — я узнала его тайну и освободила от необходимости мне врать. Но мне кажется, более всего он был благодарен за то, что я не стала думать о нем ни на волос хуже.

— Думаю, что она спит, — сказал он, улыбкой показывая мне, как он рад, что мы остались друзьями. — Последнее время она сильно устает.

Еще бы.

Улыбнувшись ему, я встала и одернула джинсы. Я давно полагала, что Айви переехала задолго до меня, и только притворялась, что мы вселились в один день — чтобы развеять мои подозрения. Теперь я знаю правду и могу предъявить Айви претензию. Или не предъявлять. Это ведь не обязательно — я понимаю ее мотивы, и этого достаточно. Иногда нет смысла будить спящего вампира.

Я протянула руку помочь Кизли подняться.

— Ты скажешь Кери, что я здесь? — попросила я, придерживая его за руку, пока он не встал твердо на ноги.

Позади скрипнуло крыльцо — я резко обернулась. За закрытой сетчатой дверью стояла Кери в вязаном платье — в нем она была похожа на молодую жену шестидесятых годов. Я увидела ее понурую виноватую фигуру — и на меня нахлынула путаница эмоций. Она не выглядела беременной — она выглядела встревоженной.

— Тебя Дженкс разбудил? — спросила я вместо приветствия, не зная, что еще сказать.

Она покачала головой, скрестив руки на животе. Длинные, почти бесцветные волосы она убрала в сложную косу, которую без помощи менее чем двух пикси просто не заплетешь. Даже через сетку я видела, что она бледна, зеленые глаза расширены, узкий подбородок упрямо задран. Хрупкая и миниатюрная, она обладала умом стойким и сильным, закаленным тысячей лет службы фамилиаром у демона. Эльфы живут не дольше колдунов, но ее жизнь приостановилась в тот момент, когда Ал взял ее к себе. По моей оценке, ей было тогда за тридцать. Она была босая, как обычно, и лиловое платье отливало чернотой и золотом. Такие цвета заставлял носить ее Ал, хотя стоит признать, что сейчас платье было не бальное.

— Заходи, — сказала она негромко и исчезла в темноте дома.

Я посмотрела на Кизли. С настороженной остротой восприятия он заметил и мое напряжение, и стыд, который Кери скрывала за вызовом. А может быть, не стыд, а вину.

— Давай, — произнес он, будто желая, чтобы мы уже с этим разобрались и он понял, в чем дело.

Оставив его, я пошла вверх по лестнице. Напряжение постепенно оставляло меня в безопасности дома. Вряд ли она ему сказала — так что видела я именно вину, наверное.

Сетчатая дверь скрипнула — теперь, зная прошлое Кизли, я не сомневалась, что петли не смазываются намеренно. Ощущая резкий запах красного дерева, я шла на звук затихающих шагов Кери по коридору с низким потолком, мимо прихожей, кухни, дальше вглубь дома и чуть вниз, в гостиную, пристроенную к дому позже.

Старый дом глушил внешние звуки, и я остановилась посреди этой гостиной — Кери сюда пошла, это точно. Я отмечала изменения, внесенные ею после переезда: астры, расставленные в стеклянных банках, живые растения, купленные на распродаже и выхоженные заботливыми руками — возле окон с кружевными занавесками, ленточки на зеркалах, напоминающие странствующим духам, что проходить в зеркало не надо. Пожелтевшие салфетки, купленные на дворовых распродажах, украшали мягкие подлокотники дивана, выцветшие подушки и полотняные драпировки маскировали старую мебель. Создавалось общее впечатление чистоты, уюта и покоя.

— Кери? — позвала я наконец, понятия не имея, куда она девалась.

— Я здесь, — ответил ее голос из-за двери, удерживаемой в открытом состоянии кадкой с фиговым деревом.

Я вздрогнула. Кери хочет разговаривать в саду — в своей крепости. Отлично.

Собравшись, я вышла и увидела, что она сидит в саду за плетеным столом. Джи ухаживала за садом недавно, но в руках горящей энтузиазмом пикси и самой Кери этот вытоптанный пятачок меньше чем за год превратился в уголок рая.

Дуб, толще, чем я могу охватить, господствовал в центре дворика, на нижних ветвях развевающиеся драпировки образовывали тенистый навес. Земля под ним была голая, но гладкая и ровная, как линолеум. На изгороди разрослись лианы, скрывая двор от глаз соседей, а траву вне тени дерева оставили не стриженной. Где-то слышалось журчание воды, распевал крапивник, будто не осень стоит, а весна. И сверчки заливались.

— Здесь хорошо, — сказала я совершенно искренне, подходя к ней. На столе стоял чайник и две чашечки, будто она меня ожидала. Я бы решила, что Трент ее предупредил, но у Кизли нет телефона.

— Спасибо, — ответила она скромно. — Джи взяла себе мужа, и он работает за двоих, чтобы произвести на нее впечатление.

Я оторвалась от созерцания сада и вернулась к Кери и ее тревоге.

— Дженкс сейчас с ними? — спросила я, тоже не против бы познакомиться с новым членом семьи.

Напряженное лицо чуть разгладилось в улыбке:

— Да. Ты их слышишь?

Я покачала головой и села в удобное плетеное кресло.

Так, как бы мне получше перейти к нужной теме? «Я слышала, что не только Джи беременна…»

Кери осторожным движением потянулась к чайнику:

— Я понимаю, что это не светский визит, но не хочешь ли чаю?

— Нет, спасибо, — ответила я, и отвлеклась на миг, когда Кери произнесла неразборчиво латинское слово, и чайник закипел. Янтарный настой потек в ее чашку, и стук фарфора казался громким среди стрекота сверчков.

— Кери, — начала я тихо, — почему ты не сказала мне?

Живые зеленые глаза посмотрели на меня.

— Я думала, ты рассердишься, — сказала она в отчаянии и тревоге. — Рэйчел, у меня нет другого способа от него избавиться.

Я разинула рот:

— Ты хочешь от него избавиться?

Кери вытаращила глаза, уставилась на меня удивленно.

— О чем мы говорим? — спросила она настороженно.

— О твоем ребенке!

У нее отвисла челюсть. Потом она покраснела, как пион.

— Откуда ты…

У меня частил пульс. Ощущение было, будто все это не взаправду.

— Я сегодня говорила с Трентом. — Она продолжала сидеть, глядя на меня, сплетя бледные пальцы вокруг чашки, и я добавила: — Квен меня просил пойти в безвременье и достать образец эльфийской ДНК, которая старше проклятия. Мне захотелось знать, с чего такая спешка, — и он вроде как проговорился.

Охваченная паническим страхом, она молнией наклонилась ко мне и схватила за руку. Я была потрясена.

— Нет! — воскликнула она тихо, глядя большими глазами и часто дыша. — Рэйчел, нет! Тебе нельзя в безвременье! Обещай мне, что не пойдешь туда. Никогда.

Она держала меня так, что было больно. Я попыталась высвободить руку.

— Кери, я не дура.

— Обещай мне! — потребовала она громко. — Прямо сейчас. Ты не пойдешь в безвременье. Ни для меня. Ни для Трента. Ни для моего ребенка. Никогда!

Я вывернула руку из ее пальцев. Такая крайняя реакция застала меня врасплох. В безвременье я уже бывала и возвращаться туда не имела ни малейшего желания.

— Кери, я ему сказала «нет». Я не могу. Кто-то сейчас вызывает Ала из заточения, и я не рискну оказаться после заката солнца вне освященной земли — тем более в безвременье.

Побледневшая Кери совладала со своими эмоциями, но смутилась. Она глянула на мое покрасневшее запястье, и я спрятала его под стол. А мне стало стыдно за твердое решение не появляться в безвременье, пусть даже оно было разумным. Я хотела бы помочь Кери и чувствовала себя трусом.

— Прости, — сказала я и потянулась к чайнику — налить себе чашку, за которой можно спрятать лицо. — Чувствую себя трусливым дерьмом.

— Напрасно, — ответила она кратко, и мы посмотрели друг другу в глаза. — Это не твоя война.

— Была моей, — возразила я, вспомнив широко принятую теорию, что колдуны оставили безвременье демонам за три тысячи лет до того, как сдались эльфы. До этого периода не существует истории колдунов кроме той, что запомнили для нас эльфы, и эльфийской истории тоже очень мало.

Кери предупредила мое движение, налила мне чаю и осторожно передала мне чашку с блюдцем — с грацией, отработанной тысячелетием практики. Я приняла чашку и отпила. Не кофе, но все равно я ощутила кофеиновый подъем, устроилась в плетеном кресле поудобнее и положила ногу на ногу. Время у меня было, а Кери, нервничающая и беспокойная, явно была не в том состоянии, в котором ее можно было бы оставить.

— Кери, — сказала я с восхищением. — Ты просто чудо. Если б я узнала о незапланированной беременности, я бы с ума сошла. Не могу поверить, что Трент так с тобой поступил.

Кери застыла над чашкой, потом осторожно отпила.

— Он не виноват.

Я покачала головой:

— Не пытайся взять вину на себя. Я знаю, что ты взрослая женщина и сама за себя решаешь, но Трент — хитрый интриган. Он, если бы захотел, мог бы троллиху из-под моста выманить.

У нее чуть порозовели щеки:

— Я хотела сказать, это не Трента ребенок.

Я вытаращилась на нее. Если не Трента…

— Это Квен, — сказала она, не отводя глаз от трепещущих на ветру полос ткани.

— Н-но… — пролепетала я… Квен, о господи, Квен? И вдруг его неловкое молчание и напряженные взгляды приобрели совсем иной смысл.

— Трент же ни слова не сказал! И Квен тоже. Стояли, молчали, давая мне верить…

— Не их это дело — что-либо говорить, — чопорно ответила Кери, потом поставила отчетливо стукнувшую чашку.

Ветерок шевельнул паутинную прядь, выбившуюся из ее косы, и у меня мысли окончательно встали на место. Вот почему Квен без ведома Трента пошел просить моей помощи. Вот почему у него был виноватый вид.

— Но я думала, тебе нравится Трент, — сумела я произнести наконец.

Кери поморщилась. У меня это вышло бы противно, у нее — мило.

— Нравится, — сказала она мрачно. — Он со мной добр и мягок. Он хорошо говорит и быстро соображает, ловит мои мысли на лету, и нам друг с другом приятно. Происхождение у него безупречное… — Она запнулась, опустила глаза к рукам, положенным теперь на колени. Глубоко и печально вздохнула. — И он не коснулся бы меня без страха.

Я от злости нахмурила лоб.

— Демонская копоть, — сказала она отстраненно. В ее бегающем взгляде был стыд. — Он думает, это кровавый поцелуй смерти. Уверен, что я осквернена и грязна и что это заразно.

Я не могла этому поверить. Трент, убийца и наркобарон, считает Кери грязной?

— Ну, — добавила она мрачно, будто услышав мои мысли, — теоретически он прав. Я могла бы переплеснуть грязь на него, но не стала бы. — Она подняла на меня глаза, потемневшие от сдерживаемого горя. — Ты мне веришь?

Я вспомнила реакцию Трента на черную магию, и стиснула зубы.

— Ага… да, — поправила я сама себя. — Он бы до тебя не дотронулся?

На лице Кери читалась мольба.

— Не сердись на него, Рэйчел, — попросила она проникновенно. — Варфоломеевыми яйцами клянусь, Рэйчел, у него есть право бояться. Я злая, отвратительная, своенравная — и вся в демонской копоти. При первой нашей встрече я вырубила Квена черной магией, а потом угрожала ему самому.

— Он же хотел одурманить меня незаконными чарами! — возразила я. — Что тебе еще оставалось делать? Просить его хорошо себя вести?

— Квен понимает, — сказала она, рассматривая свои неподвижные пальцы. — Мне не нужно объяснять ему себя или свое прошлое. — Она подняла голову. — Я даже не знаю, как это случилось.

— Э-гм, — промямлила я, чувствуя, что рассказ подходит к моменту, которого я слышать не хочу.

— Я согласилась встретиться с Трентом. Хотела извиниться за то, что ему угрожала. Хотела услышать, как его генетические исправления сохраняют жизнь нашему виду там, где отказывает магия. День прошел на удивление хорошо, и сады у него такие прекрасные — безмолвные, но прекрасные, — и мы договорились попить чаю на следующей неделе, и я ему рассказала о своей жизни с Алом. — У нее выкатилась слеза, скатилась по щеке и упала. — Я хотела, чтобы он узнал и понял, что демонская грязь — не признак нравственного падения, а просто след неравновесия на душе. Мне казалось, что он уже начинал понимать, — тихо добавила она. — Мы даже смеялись одним и тем же шуткам, но когда я его коснулась, он резко отдернулся. Он тут же извинился, покраснел, но я поняла, что весь этот день был притворством. Он меня развлекал потому, что считал это необходимым, а не потому что хотел.

Я это видела прямо как наяву. Трент — мразь.

— Я тогда досидела до конца, играя роль аристократки, принимающей сына потенциального союзника, — договорила она, и я ощутила раненую гордость и стыд, которых не могли спрятать слова. — Слава богу, что я увидела его истинные чувства раньше, чем… смягчилась бы к нему сердцем.

Она шмыгнула носом, и я подала ей салфетку, положенную ею около чайника. Она сказала, что он ей безразличен, но я видела, что она глубоко ранена. Пожалуй, поздно Тренту пытаться загладить вину перед гипертрофированной гордостью этой женщины.

— Спасибо, — сказала она мне, промокая глаза. — В тот день Квен отвез меня домой, как обычно, он был свидетелем всей печальной истории, и когда я вышла из его машины искать утешения у себя в саду, он вышел за мной, обнял меня и стал говорить, какая я красивая и чистая — именно такая, какой хочу быть. Именно такая, какой не являюсь, и знаю это.

Я попросила бы ее перестать, но ей надо было кому-нибудь рассказать. И я знала, что она чувствует: когда хочешь встретить любовь, понимание — а нарываешься на оскорбление за то, что не в силах изменить. У меня у самой быстро вылилась и упала горячая слеза, а Кери подняла на меня глаза — красные и влажные.

— Я стала проводить время с Трентом только чтобы Квен мог меня возить туда и обратно, — тихо продолжала она. — Я думаю, Трент это знал, но мне было все равно. Квен — уверенный и надежный. Когда я с ним, я чувствую себя красивой и не оскверненной. У меня тысячу лет не было возможности ответить на мужское внимание словом «да» или «нет». — Ее голос набирал силу. — Для Ала я была вещь, предмет обучения для пущей демонстрации его талантов. Когда Квен пробудил во мне страсть после попыток завязать роман с Трентом, я поняла, что мне нужно более, чем его ласковые слова.

Наши взгляды встретились, и у меня перехватило горло. Кистен. Я знала, о чем она. А Кистена нет. Нет совсем.

— Я хотела отдать себя мужчине, который отдаст мне себя в ответ, — сказала она, умоляя о понимании, которое уже от меня получила. — Не просто слиться в общем экстазе, который доставят наши тела друг другу, но и слиться мыслями. Квен хороший, — заявила она таким тоном, будто я сейчас буду это опровергать. — Он привьет моему ребенку правильный образ мыслей. Я предпочту иметь мужем эльфа смешанной крови, который примет меня как есть, нежели чистокровного, который в глубине души считает меня замаранной.

Я протянула руку, взяла ее пальцы:

— Кери…

Она высвободилась, решив, будто я с ней буду сейчас спорить. Ничто не могло быть дальше от истины.

— Квен благороден не менее, чем любой придворный моего отца! — сказала она запальчиво.

— И куда достойнее Трента, — ответила я, пресекая спор. — Ты приняла правильное решение.

Она явно почувствовала облегчение. Скованность спала с нее, глаза заблестели. Кери начала было что-то говорить, остановилась, успокоилась и начала снова. Получилось чуть пискляво:

— Не хочешь ли еще чаю?

Чашка у меня была полной, но я улыбнулась:

— Да, пожалуйста.

Она налила чашку доверху, и я сделала глоток, слыша в заполненной стрекотом сверчков тишине наше новое понимание друг друга. Я знала, как это — искать чувство, что ты нужна кому-то — хотя с Маршалом я собиралась разыграть эту пьесу по-умному, — и уж кто-кто, но не я скажет Кери, что она должна быть сильнее. Сильнее — зачем? Спасать себя — для чего? И я знала, что Квен будет с ней честен. Наверняка ему нужна была понимающая душа не меньше, чем ей.

— Я сегодня видела Квена, — сказала я, и лицо ее ожило. Да, она его любит. — Он отлично выглядит. Вот только о тебе беспокоится, я думаю.

О господи, я чувствовала себя как школьница, но с кем еще Кери говорить, изливать то, что переполняет ее? Влюбленная женщина, которая никому не может об этом сказать.

— У меня все в порядке, — покраснела она.

Улыбнувшись ей в ответ, я отодвинулась вместе с чашкой.

Еще есть немного времени перед уходом, а Маршал может подождать.

— Ты не думала переехать к нему поближе? — спросила я. — Трент предлагал переселить тебя к нему… в имение.

— Здесь мне безопасно, — ответила она тихо, опустив глаза. Я поняла, что она думала об этом.

— Я не о безопасности, — засмеялась я. — Я просто не хочу, чтобы Квен сюда все время мотался. Парковал у тротуара свой толстозадый лимузин. Ездил туда-сюда. Будил меня на восходе, когда сигналит тебе по утрам.

Она деликатно покраснела:

— Я останусь с Кизли.

Я перестала улыбаться. Хотя мне не хотелось, чтобы она уезжала, я сказала:

— Вы можете переехать оба.

— А Джи и ее новый муж? — возразила она, но я видела, как ей хочется быть поближе к Квену.

— Не сомневаюсь, что Трент пустит пикси в свой сад, если ты попросишь, — сказала я с самодовольной усмешкой, представив себе, как они липнут к Тренту. — Квен пытается его убедить, как они здорово выслеживают нарушителей. — Про горгулью на карнизе умолчим. — И Трент пытается произвести на тебя впечатление, хотя сам он невежественнее гуся. — Она подняла брови, оценивая мои слова, и я добавила: — Он настаивает, что сам пойдет в безвременье добывать образец ткани.

— От него куда больше толку в лаборатории, — сказала она с едкостью.

— Там ему самое место, — согласилась я, отпивая чай. — Хомяк лабораторный.

Кери приподняла брови. Ее официальная скованность прошла.

— Я здесь в безопасности, — повторила она твердо. — Ни мне, ни Кизли ничто здесь не повредит. У меня стоят защиты, которые я могу пробудить мгновенно.

В этом я не сомневалась, но демоны могут проникнуть всюду, кроме освященной земли.

— Надо еще про Ала подумать, — напомнила я. — Он сорвался с цепи, тебе Айви говорила? — Она кивнула, глядя на далекие лозы, и я почувствовала сама, что хмурюсь. — Его кто-то вызывает из заточения и отпускает уже три ночи подряд, — мрачно сказала я. — Дэвид проверяет сейчас поданные претензии в поисках, не местный ли это кто-то против меня замышляет, или же Ал нашел какого-то неизвестного идиота, который за одно выполненное желание отпускает его на всю ночь.

Я сжала губы, вспомнив Ника. Но внутреннее чутье говорило, что это не он, и я готова была верить.

— Он пытался меня убить вчера, — сказала я. — Когда мы с мамой гуляли по магазинам.

— Уб-бить? Тебя?

Я отметила про себя это легкое заикание.

— Он сказал, что ему терять нечего, и потому он не будет держаться соглашения — оставить в покое меня и моих родных. — Я замялась. — Значит ли это, что я теперь могу учить кого хочу, как сохранять энергию линий?

Условием нашего с Кери молчания был иммунитет от демонов.

— Он говорил, что не собирается тебе вредить, — сказала она, и вид у нее был испуганный. — Я хотела сказать, ему же не сойдет с рук нарушение слова? Ты Миниаса вызывала?

Я выдохнула, без энтузиазма подумав о счете из лавки амулетов, который ляжет мне на стол.

— Не пришлось. Он явился сам и Ала прогнал, — сказала я, думая, не согласится ли она, если я попрошу, переехать ко мне и спать в святилище, пока не найдут способ держать Ала в тюрьме. — Миниасу наплевать, что Ал нарушает свое слово. Ему только не нравится, что Ал уходит из заточения. Его сняли с присмотра за Тритоном и поставили ловить беглого демона.

Я посмотрела — на лице Кери была написана почти паника.

— Не нарушение слова их волнует, — повторила я снова. — А то, что он уходит каждый раз. Миниас хочет, чтобы я поменялась с Алом именами, и тогда его нельзя было бы вызвать из камеры.

— Нет, Рэйчел! — крикнула она, подаваясь ко мне через стол. — Этого нельзя!

Я заморгала удивленно:

— Я не собиралась, но если я не узнаю, кто вызывает Ала и выпускает его, это может быть единственным способом вернуть обратно мою ночную жизнь.

Кери подалась назад, сидя очень прямо, сцепив руки на коленях.

— Какого Поворота должна я брать имя Ала, если все, что мне нужно сделать — сгрести за шиворот какого-то вызывателя демонов?

Кери выдохнула, опустила узкие плечи.

— Хорошо, — сказала она, явно смущенная своей вспышкой. — Только сделок с ними не заключай. Я тебе помогу, если будет нужно. Не иди к демонам, даже если нужно будет обменяться с Алом именами. Я для тебя найду нужное проклятие.

Проклятие. Да, снова понадобится проклятие, чтобы спасать мою шею. Все же мне придется всерьез заняться тем, чтобы отобрать у Ала эту карточку «выход из тюрьмы».

— Надо же, его посадили в тюрьму только за то, что он оставил тебя жить, зная, как накапливать энергию линий, — протянула я задумчиво, отпивая чай и неожиданно удивившись, когда это оказался не кофе. — И накопленные зелья отобрали, и вообще все. Не удивительно, что он хочет моей смерти.

— Если эта история выйдет наружу, у них резко сократится выбор фамилиаров, — пробормотала Кери, явно желая закрыть тему.

— Ну, все равно он нашел кого-то, кто состряпал ему заклинания. Был в своем обычном зелено-бархатном виде. Клянусь, если это Ник, я его снова скину с Макинакского моста. То есть если Ал его раньше не сожрет. И этот демон меня убьет, если я не поостерегусь.

— Нет, — зачастила Кери, — Ал не станет. Это наверняка блеф, он говорил…

Она осеклась. Я остро глядела на ее вдруг ставшее несчастным, почти панически испуганное лицо. Тренировка оперативника взяла свое, сердце у меня застучало.

«Он говорил». Кери говорила с ним? С Алом?

— Т-ты? — пролепетала я, неуклюже вскакивая. — Это ты его вызываешь?

— Нет! — воскликнула она в негодовании. Лицо ее побелело. — Нет, Рэйчел! Я только сделала для него чары внешности. Не сердись.

Я в возмущении пыталась найти слова.

— Три ночи подряд он на свободе, и ты мне даже не сказала!

— Он говорил, что не будет на тебя нападать! — Она тоже вскочила. — Я думала, ты в безопасности. Он не может на тебя напасть! Он обещал.

— Он напал на меня! — Я кричала, и плевать мне было, что соседи слышат. — Он меня хочет убить к хренам, потому что терять ему нечего. А ты ему делаешь проклятия?

— Это выгодно! — заорала она в ответ. — За каждые тринадцать штук он снимает с меня дневную порцию копоти! Я уже осветлила душу на целый год!

Я смотрела на нее в упор. Она добровольно делает Алу проклятия?

— Вот охрененно за тебя рада! — огрызнулась я.

Она раскраснелась от злости:

— Это единственный приемлемый для меня способ избавиться от копоти! — Выбившаяся прядь из ее косы моталась в воздухе. — Он обещал мне, что не будет тебя преследовать. — У нее глаза полезли на лоб, она приложила руку к горлу. Настроение у нее моталось, как воздушный змей. — Они хотят твоей помощи, чтобы его поймать? Не соглашайся, Рэйчел. Что бы тебе ни предлагали. Если Ал сорвался с цепи, он будет скользкий и хитрый, как скат. Ему сейчас нельзя верить.

Будто когда можно было?

— Нельзя ему верить сейчас? — воскликнула я. — Да что же это за игра, когда правила каждую секунду меняются!

Кери с оскорбленным видом смерила меня взглядом:

— Хорошо. Он тебе реально что-то сделал?

— Он меня схватил за шею и тряс! — крикнула я.

Кери его защищает. Защищает Ала!

— Если это все, то нарушил он свое слово или нет — вопрос спорный, — резко сказала она. — Он блефует.

Не могу поверить. Черт побери, не могу поверить!

— Ты на его стороне!

— Нет! — воскликнула она. Щеки ее горели красными пятнами. — Я тебе говорю, как устроена их юридическая система. Если там есть лазейка, то ему позволят ею воспользоваться. А я только сделала ему чары маскировки. Никогда бы не сделала ничего, что могло бы быть тебе во вред!

— Ты работаешь на Ала и не сказала мне!

— Не сказала, потому что знала, как ты разозлишься!

— Так ты не ошиблась! — заорала я. Сердце колотилось как бешеное. — Я тебя от него освободила, а ты сама к нему! Обыкновенный потенциальный фамилиар, который думает, что он хитрее демона!

Красное лицо Кери стало пепельным.

— Уходи отсюда.

— С радостью!

Не помню, как я шла через дом. Помню, как вырвалась на тротуар, потому что вздрогнула, когда за мной захлопнулась сетчатая дверь. Кизли сидел на ступнях, держа на ладони трех пикси. Они взлетели на грохот двери, и он обернулся ко мне.

— Вы все выяснили, дамы? — спросил он, но потом глаза у него стали большие, когда я протопала мимо него, а над округой пронесся отчаянный крик из глубины двора. Следом раздался глухой удар, и пикси взвыли от резкой перемены давления. Кери зашлась в припадке злости.

— Поздравляю, Джи! — я резко остановилась у крыльца внизу. — Была бы рада как следует познакомиться с твоим мужем, но я вряд ли здесь желанный гость. — Я повернулась к Кизли: — Если я нужна, ты знаешь, где меня найти.

И не сказав больше ни слова, я ушла.

Пульс у меня колотился, дыхание вырывалось коротко и хрипло. Я сама почувствовала, какое у меня неприятное лицо, когда меня догнал Дженкс, летя на уровне глаз.

— Рейч, что там стряслось? Как там Кери?

— А-атлично, — буркнула я, дергая засов калитки и ломая ноготь. — Она всегда отлично. И работает на Ала.

— Она его вызывает из заточения? — пискнул Дженкс.

— Нет, делает для него проклятия маскировки, а он взамен снимает с ее души копоть.

Я зашагала через улицу. Дженкс молчал, и я посмотрела вверх. Он скривил страдальческую гримасу.

— Ты в этом не видишь ничего плохого? — спросила я недоверчиво.

— Ну… — начал он.

Я не могла поверить своим ушам.

— Вот так это начинается, Дженкс, — сказала я, вспомнив службу оперативником в ОВ, когда приходилось брать ведьм и колдунов, сбившихся с пути. — Потом — одно черное проклятие, которое он тебе обещает использовать для доброго дела, и столько сулит взамен, что устоять невозможно. Потом еще одно, еще одно, и вот ты уже у него по сути фамилиар. Ладно, если она снова хочет бросить свою жизнь демону под хвост, это не мои проблемы.

Дженкс молча летел рядом. Потом сказал:

— Кери знает, что делает.

Я ощутила под ногами широкие потертые ступени нашей церкви — и остановилась. Влетать в таком виде, потеряв самообладание — значит искать беды. Мой накал эмоций вызвал бы у Айви приступ жажды крови, а этого лучше не делать.

Я обернулась, посмотрела на дом Кизли через улицу. Дуб обволокло красным, как пламенем. Соседи высыпали из домов поглазеть на фантомный огонь, возникший от буйства Кери, но я знала, что дереву она вреда не причинит.

— Надеюсь на это, Дженкс. Очень надеюсь.