День бумеранга

Глава 21

Настроение президента, который и так был не в духе, не улучшилось от сообщения Бакки Трамбла во время их обычного политического совещания в семь утра, что сенатор Рандольф К.Джепперсон «не исключает» выставление своей кандидатуры в президенты. Это довело общее количество новых претендентов на пост до пяти. Не очень-то приятно, когда столько людей выражают желание спихнуть тебя с должности.

– Едрена мышь! – взорвался президент и послал через стол в лицо Бакки кофеиновый выдох ураганной силы. – Есть тут хоть один, кто не намерен против меня выставляться? И без того трудно эту сраную страну… – Бакки Трамбл жил в постоянном страхе перед тем, что буйный на язык президент вдруг возьмет и ляпнет публично: «эта сраная страна». – …удерживать от падения хер знает куда, а тут еще идти на первичные выборы? Мамка Иисусова, теперь получается, что я должен буду, как мудак, тащиться в Нью-Гэмпшир в проклятущие зимние холода, чтобы в каком-то долбаном школьном зальчике дебатировать со всякими обормотами?

– Видите ли, сэр…

– Как до этого, на хер, дошло? Скажите мне, кто-нибудь! Ты мне скажи!

Бакки Трамбла бросило в дрожь.

– Это всё сучка Девайн, – не унимался президент, посылая через комнату еще одно воздушное цунами. – Ее саму надо было отправить на восхождение, когда она была у нас в руках! Но кое-кто решил, что блестящей идеей будет ее отпустить!

– С этим, сэр, мы еще посмотрим, как повернется, – сказал Бакки. – Я предпринимаю очень серьезные усилия. Кстати, вы знаете, что Гидеон публично выступил по поводу «данных», которые мы ему предоставили?

– Знаю, – рявкнул президент. – Надеюсь, он не такой идиот, чтобы на нас ссылаться. «Данные»! Они такие хиленькие, что плюнуть и растереть.

«Данные», которыми президент и его политический советник вооружили Гидеона против его мучительницы Кассандры Девайн и, заодно, против их мучителя сенатора Джепперсона, были и правда хилые. Один из членов команды вертолета, подобравшего сенатора и девушку на минном поле, несколько месяцев спустя выпил лишнего и сказал сотруднице американского посольства в баре в Гнилюке, что они «трахались там до потери пульса».

Этот пустой треп явно противоречил неистовым радиосообщениям Касс о том, что они подверглись атаке и нуждаются в помощи. Тем не менее сотрудница посольства, как водится, передала слова пьяного офицера в Госдепартамент. Оттуда они, как водится, просочились в Белый дом через посредство заместителя помощника госсекретаря, искавшего возможность отличиться и получить повышение.

Словом, вопреки тому, что президент сказал Гидеону, это была совсем не такая информация, которая способна изменить картину в корне. Но Гидеону, жаждавшему отомстить Касс, она сгодилась.

Президент и Бакки показали Гидеону сообщение, полученное Госдепом, но копию ему дать отказались. В своей речи в Уилинге – традиционном месте выступлений с громкими разоблачениями на основании «данных» из Госдепа – Гидеон заявил только (но заявил с великой убежденностью и праведным гневом), что видел «убедительное доказательство того, что капрал Девайн и конгрессмен Джепперсон занимались в машине отнюдь не только выяснением фактов».

– Пресса на это клюнула, – сказал Бакки.

– Будем надеяться, что он не раскроет источник, – заметил президент.

– Он еще назвал ее Жанной Темных Сил. Жалко, что не я это придумал. Сэр, предварительный опрос сенаторов по поводу законопроекта о «восхождении» дал тревожные результаты. Джепперсона поддержали тридцать пять человек.

– Ты прекрасно знаешь, что этот закон не пройдет.

– Меня другое волнует. Джепперсон хочет использовать эту тему как трамплин. Надо лишить его трамплина. В связи с чем у меня есть мысль.

– Валяй, – сказал президент с этаким скучающим видом. На самом-то деле он был весь внимание, но это был хороший способ заставить собеседника выдать все по максимуму.

Бакки изложил свою мысль. Президент делал вид, что слушает без особого интереса. Когда Бакки кончил, президент фыркнул, уставился на него, поджал губы, потер подбородок, нос, подергал себя за мочку уха.

– Неплохо, – сказал он, – но Гидеон-то как? В штаны не наложит?

– Не наложит, если конфиденциально сообщить ему суть нашего плана. И… мемориал в придачу.

– Черт возьми, Бак! Думаешь, мне охота выглянуть с утра в окно спальни и увидеть какой-то сраный мемориал сорока миллионам зародышей? Японский бог! Это недостойно президента.

– До этого никогда не дойдет. Просто намекните ему, что у вас нет принципиальных возражений. Скажите, что пригласите к себе сенаторов и конгрессменов из Мемориальной комиссии по вашингтонскому Моллу. Скажите и… забудьте. К тому времени выборы уже пройдут, и что там мы пообещали Гидеону, значения иметь не будет. Скажем ему, что пытались. Пригласим на уик-энд в Кэмп-Дэвид, и он заткнется.

– Я не собираюсь проводить с ним уикэнд ни в Кэмп-Дэвиде, ни где-либо еще. Но хорошо, я согласен. Идея мне нравится. Действуй.

– Понял вас, сэр.

Впервые за последние месяцы Бакки Трамбл почувствовал облегчение.

Ранди никогда раньше не был в Овальном кабинете. Двигаясь по Капитолийскому холму в машине, которую послали за ним из Белого дома, он невольно предался мечтам о дне, когда он, – кто знает? – может быть, поедет в Белый дом в еще большей машине. Сопровождаемой агентами президентской службы безопасности. Бегут рядом, потеют.

Машина въехала в юго-западные ворота и замедлила ход при приближении охранников в форме.

Накануне Ранди удостоился личного звонка от Бакки Трамбла, главного политического советника президента, второго человека в стране. Трамбл поздравил его с удачным продвижением законопроекта о «восхождении», после чего сказал:

– С вами хотел бы встретиться президент. Есть о чем поговорить.

В первый момент Ранди изобразил равнодушие:

– О чем именно?

– Президент в восторге от того, как вы все это обстряпываете, – сказал Бакки. – У нас, как вам известно, иная позиция. Но ваша, так сказать, техника ведения мяча произвела на него сильное впечатление. Очень сильное.

Ранди мигом растекся сахарным сиропом:

– Передайте президенту, что, хоть мы и расходимся по каким-то вопросам, я питаю к нему глубочайшее личное уважение.

– Вы сможете сами ему это сказать, – радостно отозвался Бакки, наживляя крючок. – Сенатор, вы позволите открыть вам один секрет?

– Конечно. Я слушаю.

– Я должен просить о полной конфиденциальности.

– Обещаю, – сказал Ранди, весь любопытство.

Бакки понизил голос до чуть слышного, что гарантирует напряженное внимание собеседника:

– Президент рассматривает разные варианты в связи с вопросом о том, пойдет ли он на следующие выборы в паре с нынешним вице-президентом. Может случиться так… – Слова Бакки колыхались в воздухе, как рождественское украшение из омелы. – …что он возьмет себе в напарники кого-то другого.

Ранди беспокоило, что Бакки может услышать туки-туки-туки-тук его сердца.

– Да-да…

– Официально вы приглашены по другому поводу. Но – строго между нами – у визита будет и неофициальная сторона, более важная. – Бакки тихо ухмыльнулся. – Простите за уклончивость, черт бы ее драл.

Ранди уже сидел за столом очень-очень прямо.

– Я вас понимаю, – сказал он торжественно.

– Завтра в три сможете?

– Буду как штык!

Ранди тут же выбранил себя за этот энтузиазм в голосе. Прирожденный член правящего бело-англосаксонско-протестантского класса, он собаку съел на доброй старой нотке ленцы; но тут ему выучка, увы, изменила.

Он решил было созвать помощников и рассказать о приглашении, но испугался утечки и передумал. Ему очень хотелось сообщить Касс, но она могла передать Терри, а Терри он не доверял: чего доброго, пойдет болтать по всему городу. Этим пиарщикам только и надо, что произвести впечатление.

Ночью Ранди глаз не сомкнул.

И вот он на пороге Овального кабинета – этого пупа всемирной истории, этой наковальни амбиций и в то же время, о чем он не догадывался, большой ловушки продолговатой формы.

Президент осиял его тысячеваттной улыбкой и устремился ему навстречу. Хромота Ранди по мере приближения в верховному главнокомандующему все усиливалась.

Как мило со стороны Ранди, что он пришел не откладывая… с давних пор восхищает его политический стиль… молодцом там в Боснии… мастерски привлек всеобщее внимание к реформе соцобеспечения… Кофе? Садитесь же, прошу вас. Как это мы не додумались пригласить вас раньше? Бакки, почему мы так долго с этим тянули? Меньше надо спать на работе! Бакки улыбнулся. Моя вина, босс. Рубите мне голову.

– Можно называть вас Ранди?

– Да, сэр.

– Ранди, у меня может найтись для вас работа.

Что-то быстро, подумал Ранди.

– Но эта ваша затея с «восхождением»…

– Да-да? – осторожно, вопросительным тоном произнес Ранди.

– Вы знаете – и я знаю – и все знают, что из этого ничего не получится.

– Не могу сказать, – улыбнулся Ранди, – что вполне в этом уверен, мистер президент. Мы день ото дня получаем все большую поддержку…

– Зато я в этом уверен.

Психологическое воздействие президента на людей было мощным. В Белом доме его взгляд называли смертоубийственным – довольно точная характеристика.

– Тридцать пять сенаторов…

– Не значит ни хрена. Потому и поддерживают, что понимают: это не пройдет. Да если бы и прошло, вы весь финансовый смысл оттуда выхолостили, когда стали ублажать бумеров направо и налево. – Он хихикнул. – Субсидия на «сегвэй»? Неплохой наварчик.

Ранди поерзал в кресле и хотел было возразить, но президент положил руку ему на плечо:

– Но скажу вам честно: мне нравится ваш стиль. Я долго уже варюсь в этом котле. Тут есть свои любители, есть профессионалы, а есть – чистая порода. Те, которые рождены соревноваться и побеждать. Вы из таких. Вы для того появились на белый свет, чтобы заниматься политикой. – Президент откинулся на спинку кресла, словно такое важное признание невесть как облегчило ему душу. Потом сердито, чуть ли не обвиняюще посмотрел на Бакки:

– Ты, я надеюсь, не сказал Ранди о моих планах?

– Нет, сэр.

– Не ври мне, Бакки. Я по глазам вижу.

– Да нет же, сэр.

Президент перевел взгляд на Ранди, смущенно потупившего чистопородные глаза, и хмуро осклабился.

– Наверняка врет. От него правды не жди. Но это не важно. Важно вот что: вы должны держать то, о чем я сейчас скажу, в строгом секрете. Это включает и разговоры в постели. – Президент протянул ему руку. – Могу я на вас рассчитывать?

Ранди пожал руку и безмолвно кивнул.

– Хорошо. Итак: может быть, я пойду на новый срок с новым кандидатом в вице. Я еще не решил, но может быть.

– Понимаю.

– Бакки считает, что вы настоящая находка в этом плане. И я склонен с ним согласиться.

Ранди молча смотрел на президента.

– Правда, – продолжал президент, – есть одна загвоздка. Все эти дела с «восхождением».

Ранди напрягся.

– Я не могу от этого отказаться. Не могу и не хочу.

– А я этого и не жду. Я об этом и не прощу. В жизни не стал бы предлагать человеку, тем более потерявшему на войне ногу, плюнуть на свои принципы ради карьеры.

– Тогда я не вполне понимаю вас, сэр.

Президент подался к нему через стол.

– Друг мой, послушайте старика. Рано или поздно вся эта ерунда с «восхождением» лопнет с большим треском. Жахнет прямо вам в физиономию, как сигара со взрывчаткой. – Президент бросил взгляд на ногу Ранди. – Я хочу сказать… Выслушайте меня. Вы не наберете голосов. И кто вы будете после этого? Просто красавчик с рекламных картинок за самоубийство. Можете называть это «восхождением» или хрен знает как еще. Но все равно это попытка узаконить самоубийство, как бы вы ни распинались насчет общего блага. Даже если вы наберете голоса, я наложу вето быстрей, чем вы успеете с утра сходить по-большому. Точно вам говорю. Теперь. Я не могу назвать кандидатом в вице того, чья фамилия ассоциируется со смертельными инъекциями. Нужно зазор какой-то создать между вами и этим законопроектом. Просто взять и отказаться вам нельзя, тут вы правы. Нужен план отступления. Такой, чтобы вы могли выйти из игры и сохранить лицо. Если это получится, лучшего напарника для избирательной кампании я не вижу. Вы молодой, красивый, настоящий Пестрый Дудочник для молодежи. А без нее нам не обойтись. И кстати, вы мне чем-то напоминаете Джона Ф.Кеннеди. Вы ухватываете мою мысль, Ранди?

– Думаю, что да, сэр.

– Ну еще бы. – Президент улыбнулся. – Вы же Гарвард окончили. В общем, идея такая. Я выступаю с публичным заявлением, типа: «Ребята, мне что-то не нравится предложение прыгать с моста в обмен на налоговые льготы. Это не по-американски. Но я признаю, что мы живем в чертовски трудное время – и что-то с этим надо делать».

– Точно, – кивнул Бакки Трамбл.

– Я скажу: «Я не упертый человек, я готов выслушать обе стороны. И поэтому я решил, – президент помедлил для вящего эффекта, – создать для изучения вопроса о „восхождении“ президентскую комиссию высшего уровня. В нее войдут все лучшие умы страны, начиная с сенатора от Массачусетса Рандольфа К.Джепперсона, который, я полагаю, знает предмет как свои пять пальцев». Разумеется, надо будет включить людей с разными позициями. Но вы будете в списке под номером первым. Мои, – он ухмыльнулся, – глаза и уши. Я скажу: «Я попрошу этих видных американцев представить мне отчет. И, получив его, приму решение о том, дает ли это предложение наилучший способ справиться с тяжелейшей дилеммой, которая стоит перед страной». Я понятно говорю, Ранди?

Ранди кивнул.

– В результате вы в центре внимания, каждый день на телеэкране. Но только уже не парень с рекламных постеров, призывающих кончать с собой, а голос разума. Перед камерами, на глазах у всей страны, в ходе опроса специалистов вы скажете: «Гм, не знаю, может быть, все-таки это не выход. Может быть, найдется лучшее решение». Понятно уже, какие будут заголовки: ДЖЕППЕРСОН ПРОЯВИЛ СЕБЯ В КОМИССИИ КАК ГОЛОС УМЕРЕННЫХ СИЛ. Я вижу и другой заголовок. Сказать?

Ранди кивнул.

– БЕЛЫЙ ДОМ ДОВОЛЕН РАБОТОЙ ДЖЕППЕРСОНА В КОМИССИИ.

– БЕЛЫЙ ДОМ ВОСХИЩЕН, – внес поправку Бакки.

Президент улыбнулся.

– Хотите услышать еще один? ПИЧЕМ ПРЕДЛОЖИЛ ДЖЕППЕРСОНУ БАЛЛОТИРОВАТЬСЯ В ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТЫ. Вам нравится этот заголовок, Ранди? А?

Внутри Ранди тоненький голосок надрывался: Осторожно! – но с губ слетело:

– Да, нравится. Хороший заголовок.

Президент удовлетворенно откинулся назад. Поглядел на Бакки.

– А тебе, Бак? Нравится такой заголовок?

– Еще как нравится.

Президент встал и протянул руку.

– О'кей, дружище. Счастливо. Увидимся у корраля.

Только позднее Ранди обратил внимание на зловещее соседство слов «о'кей» и «корраль».[75]

Касс – редкий случай в эти напряженные дни – готовила ужин для двоих в джорджтаунском особняке Ранди. В кухне работал телевизор, и вдруг она услышала:

Она подняла глаза от мягко-панцирных крабов.

Зазвонил телефон. Терри.

– Включи телевизор, – сказал он.

– Уже включен.

– Что ты об этом знаешь?

– Ничего.

– А где наш младший сенатор от славного штата Массачусетс?

– Едет сюда. Я готовлю ему ужин.

– Что готовишь?

– Мягкопанцирных крабов.

– Каким способом?

– На сковороде. А что?

– Как войдет, хрясни ему этой сковородой по физиономии. Он в этой комиссии. Только что объявили.

– Да ты что! Не может быть. Он бы мне сказал.

Она услышала, как открылась дверь.

– Ранди! Это ты?

– Привет, родная моя. Ты на кухне?

В его голосе слышалась незнакомая нотка торжества. Касс сказала Терри:

– Невероятно. Я перезвоню.

– Убей его, – посоветовал Терри.

– Ух ты! Мягкопанцирные. Я очень их люблю. Как прошел день, радость моя?

Он поцеловал ее в щеку.

– Отлично. А твой день как?.. Дорогой мой.

– Ох-х… Плотный был день. Слушай! Колоссальная новость.

Касс резала помидоры. Занятие удержало ее от того, чтобы кухонным ножом вспороть ему живот.

– Ты не поверишь, – сказал Ранди.

– Говори – посмотрим. Я ведь не вчера на свет родилась.

– Я добился от Белого дома создания комиссии по «восхождению».

Касс подняла на него глаза.

– Это невероятно хорошая новость для нашего дела, – добавил он.

– Президентская комиссия, – произнесла Касс несколько холодно. – Надо же. Такое не каждый день случается.

– Это было не просто, скажу тебе прямо. Кое-кому пришлось выкрутить руки. Бакки Трамбл – крепкий орешек. Мы полчаса разговаривали с президентом в Овальном.

– Правда? Что ж, ты, я вижу, зря времени не терял.

Сжимая нож, Касс твердила себе, что убийство сенатора США – тяжелейшее преступление.

– Ты хоть довольна? Что-то я не слышу радости в твоем голосе.

Касс сделала задумчивое лицо.

– Не ты ли мне говорил, что президентская комиссия – это орган, который создают, когда хотят не решить проблему, а сделать вид, будто пытаются ее решить?

– Moi? Я говорил? Не помню. Да нет. Что ты, что ты. Au contraire. Комиссия – это… Боже мой, если хочешь пролить свет на что-нибудь, лучшего способа нет. Милая, ты, похоже, просто не поняла, какая это чудесная новость: президентская комиссия. Высшего уровня! Ну прояви хоть капельку энтузиазма.

– Давай-ка припомним, – сказала Касс. – Вначале ты идею отверг, потом провозгласил, потом предал, потом вошел в комиссию по ее обсуждению. Бывают, честно говоря, более бескомпромиссные лидеры.

– Я буду не просто членом комиссии, – сказал Ранди и ухмыльнулся. – Можешь не сомневаться. Белый дом… Только строго-строго-настрого между нами, хорошо?.. Белый дом на нашей стороне.

– На нашей? – переспросила Касс. – Забавно. А вспомнишь, как они день за днем мордовали нашу идею, так и не скажешь. Не говоря уже о том, как они побуждали моего отца осудить меня.

– Сердце мое. Они не могут так прямо взять и сказать, что идея им нравится. Президентам не полагается с ходу одобрять массовое самоубийство. Это не по-президентски.

– М-да, в Вашингтоне это, кажется, всеобщая болезнь. Все говорят противоположное тому, что думают.

– Слушай, я страшно голодный. Только в ванную схожу.

– Мойся получше после Белого дома.

Он пропустил замечание мимо ушей, чмокнул ее в щеку и проковылял в ванную.

Касс позвонила Терри.

– Как ты думаешь, чем мне его? Девятидюймовой сковородой или двенадцатидюймовой?

– Двенадцати, – сказал Терри. – Только что объявили, что Гидеон Пейн тоже в комиссии.