День бумеранга

Глава 22

Ужин не удался – и не еда была в этом виновата. Крабов с присыпанной укропом молодой картошечкой и свежими помидорчиками в бальзамическом уксусе Касс вывалила сенатору на колени. После чего рванула прочь из особняка, так хлопнув напоследок старинной дверью, что витражное стекло задребезжало. Поехала домой и, заострив свою ярость «ред буллом», воткнулась в компьютер. От удара подкосились ноги? Проявить характер можешь в блоге!

Там массу всего нужно было сделать. Прежде всего – ответить на обвинение Гидеона, основанное на боснийских «данных», затем – объяснить миллионам своих преданных последователей, которые доверяли ей и полагались на нее, что их вождь Рандольф Деляга Джепперсон продал их всех с потрохами бог его знает за какую похлебку. Непосредственным поводом, чтобы опрокинуть изысканный ужин ему на колени, послужил его отказ сообщить, в какую именно дьявольскую сделку он вступил с Белым домом. Далее – тысячи электронных писем от желающих понять ситуацию с осуждающим заявлением ее отца. Она вздохнула. Устала, что и говорить. Принять риталин? Тогда долго не спать. Но как хорошо снова оказаться на поле боя! В кибер-пространстве твой вопль может быть слышен всем и каждому.

Телефон звонил и звонил. Ранди. Четыре раза она отвечала одинаково: «От…ись» – и нажимала отбой. На пятый взяла трубку и стала слушать. Напряженный голос произнес:

– Я всецело за то, чтобы потрахаться, но не лучше ли в постели, чем по телефону?

– Очень хорошо, что ты позвонил, – сказала она. – Мне как раз нужна твоя помощь с редактированием поста для блога КАССАНДРА. Вот, послушай: «Сенатор продал душу по бросовой цене». Как тебе?

– Касс…

– Первоначально я написала: «по сходной цене», но потом исправила на «бросовую». Подробностей сделки я не знаю, но формулировка мне нравится. Подлость – вот о чем речь. Это был заголовок. Прочесть тебе весь пост?

– Касс, прошу тебя, уймись.

– Поздно просишь. Я выпила три «ред булла».

– Прими успокоительное. Не сходи с ума. Ты абсолютно неверно все поняла. Говорю тебе: я совершил настоящий переворот.

– Что тебе посулили?

Ранди достаточно времени провел в Вашингтоне, чтобы научиться гладко врать, но ей он все же врать не хотел. Да она и не поверила бы. Женщине, с которой ты спал, врать не так-то легко, сколь бы необходимо это ни было.

– Вопрос будет рассмотрен подробно и открыто, при участии всех сторон. Касс, ты должна понять: именно таким путем надо идти.

– Даже и обсуждать этого не буду. И пожалуйста, избавь меня от лекций на тему: «Как действует наша демократия». Какая удача, что твой предок, а не ты работал над Декларацией независимости! Ты бы вставил пункт о компенсации королю Георгу за чай, выброшенный в Бостонскую гавань.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я опустился на здоровое колено и попросил прощения?

– Ты рекорд установил, поздравляю. На первой же минуте разговора стал разыгрывать инвалидную карту. Я начинаю думать, что ты не только ногу там потерял, но и две другие части тела.

– Не слишком учтиво.

– Сожалею. Хотя нет. Не сожалею.

– Ладно. Начнем с чистого листа. Я виноват, что не посоветовался с тобой.

– А должен был.

– Знаю. Ты права. Я жалкое создание.

– Хуже.

– Никогда себе этого не прощу. Я должен был сказать президенту: «Мне надо вначале проконсультироваться с моей девушкой».

– «С твоей девушкой»? Так ты называешь ту, кто первая все это придумала?

– С интеллектуальной партнершей. С родственной душой. С anam cara.

– Что это значит?

– Это по-кельтски. Хорошее значит. Поверь мне.

– Поверить тебе? Мудрено, при всем желании.

– Я сожалею. Слышишь меня? Я искренне, всей душой сожалею.

– Потренируйся перед зеркалом. И позвони мне утром.

– Позвоню. Но не надо блоггинга, хорошо? Обещаешь?.. Касс!.. Ка-асс!

Касс и Терри работали над презентацией в программе PowerPoint для клиента, который хотел получить жирную государственную субсидию на производство автомобильного горючего из жира, остающегося после жарки в закусочных фаст-фуда, – и тут вошел сенатор от славного штата Массачусетс. Сказать, что он славно выглядит, было нельзя. Касс увидела, что он хромает – на этот раз, кажется, непритворно. Он молча опустился в кресло.

– Это что, действительно было необходимо, – спросил он Касс, потирая лоб, – чтобы ты так отозвалась обо мне на своем сайте?

Терри посмотрел на Касс. Она объяснила:

– Я процитировала Граучо Маркса:[76]«У меня есть принципы! А если они вам не нравятся, у меня есть другие».

– А что, похоже на правду, – усмехнулся Терри.

– Прежде чем вы оба спикируете на меня и начнете рвать когтями мой труп, – сказал Ранди, – позвольте два слова.

– Если это будет речь на тему: «Я жопа», – отозвался Терри, – то я весь внимание.

– Вы кончили? – спросил Ранди. – Сегодня утром я позвонил Бакки Трамблу и вставил ему пистон.

Терри повернулся к Касс.

– Пистон? Разве белые-англосаксы-протестанты такие слова употребляют?

– Я сказал ему: «Как вы могли включить в комиссию Гидеона Пейна, который на днях заявил, что мы с Касс… трахались на минном поле?» Он ответил, что нельзя было иначе. Я очень четко выразил ему свое недовольство.

– И у него поджилки затряслись от страха, – заметила Касс.

– Я, как могу, стараюсь загладить вину, – сказал Ранди.

– Почему ты не поведаешь нам, что ты от них получил в обмен на это ублюдство?

Ранди бросил сначала на Терри, потом на Касс взгляд, означавший: Не при детях.

– Уж не хочет ли он, – спросил Терри у Касс, – чтобы я убрался из своего собственного кабинета?

– Ранди, – промолвила Касс. – Ну как мне с тобой быть? Кинуть тебе в глотку кусок динамита? Давай колись.

– Только, пожалуйста, язык за зубами. Они думают заменить Лейни другим человеком. И когда надумают, я стану вице-президентом.

Касс и Терри уставились на него.

– На них очень сильное впечатление произвело то, как я представил законопроект о «восхождении».

Никакой реакции со стороны Касс и Терри.

– Он сказал, что я напоминаю ему Джона Кеннеди.

Тут Касс и Терри отреагировали. Они разразились хохотом.

– Ты, что ли… э… – произнесла Касс, стараясь унять смех, – получил от них письменное обязательство?

– Ну конечно, нет. Это очень большой секрет. И я рассчитываю, что вы будете его хранить. Прошу вас, не подведите меня.

– Можешь не сомневаться. Итак, вот и подтверждение тому, что ты продался по бросовой цене.

– По бросовой? Мне предложили пост вице-президента! Послушать тебя, это то же самое, что приз в десять долларов на сельской выставке за то, что вырастил самый большой огурец.

– Скорее за то, что сел в самую большую лужу. После твоей щедрой раздачи поблажек бумерам особого смысла в «восхождении» уже, конечно, не осталось. Но теперь ради места в какой-то идиотской комиссии ты готов выкинуть в помойку даже последние крохи.

Ранди нахмурился.

– И выключай давай по-быстрому свой «маленько потусторонний» взгляд. Ты похож на пуделя, который хочет показать, что он ротвейлер.

Несколько секунд у Ранди был такой вид, словно он сейчас отстегнет свой протез и начнет крушить им мебель. Но потом давление в нем упало. Мышцы расслабились. Вдруг он стал похож на школьника, который исчерпал запас оправданий. Касс чуть ли не утешить его захотелось.

– М-да, пожалуй, дрянь какая-то вышла, – проговорил Ранди, кусая ноготь.

– То-то же, – сказала Касс. – Видишь? Говорить правду – это как ездить на велосипеде. Пусть даже ты очень давно не практиковался, навык возвращается.

– Видимо, мне трудно рассчитывать, что вы вдвоем поможете мне разгрести эту дрянь?

Касс и Терри переглянулись.

– На чисто профессиональной основе, конечно.

– На какой еще, интересно, – фыркнул Терри.

– Я не смогу это сделать без вас, – сказал Ранди.

– А как же эта твоя сборная команда сенатских ниндзя?

– Они мне не нравятся. Я им не доверяю. Я даже их боюсь.

– Я работаю под началом у Терри, – сказала Касс. – Пусть он решает.

– В таком случае, – сказал Ранди, – я погиб.

– Вы способны следовать указаниям? – спросил Терри.

– В пределах разумного, – ответил Ранди, вновь обретая аристократический тон.

Не Терри, а Касс дала ему первое указание: позвонить Бакки Трамблу и заявить, что Гидеон Пейн может войти в президентскую комиссию только при условии, что в нее войдет и Кассандра Девайн. Поначалу Бакки воспротивился, но Ранди, над которым стояла Касс, уведомил главного советника президента, что выбора в этом вопросе у него нет.

Мелодией вызова в мобильном телефоне Гидеона Пейна служило церковно-колокольное «аллилуйя». Весь день поэтому у него прошел как пасхальное воскресенье.

Иные из звонящих – в частности, крупные спонсоры SPERM – были изумлены тем, что он согласился войти в комиссию, созданную для изучения возможности легализовать массовое самоубийство. Гидеон терпеливо объяснял, что, заседая в комиссии, он сможет оказать воздействие (решающее, подчеркивал он) на результат. Условий своей сделки с президентом он в точности не раскрывал, но прозрачно намекал, что вскоре они услышат заявление Белого дома о поддержке давнего плана SPERM поставить в центре Вашингтона мемориал сорока трем миллионам нерожденных. К тому же, добавлял он с застенчивым смешком, у «восхождения» благодаря его присутствию в комиссии теперь будет не больше шансов стать политикой страны, чем у комка снега – определять политику геенны огненной.

Наслаждаться назначением Гидеону пришлось недолго. На следующий день позвонил присмиревший Бакки Трамбл и сказал, что э, гм, судя по всему, Кассандра Девайн тоже войдет в комиссию.

– Это чудовищно! – взорвался Гидеон. – Она архитектор этой дьявольской схемы! Все равно что включить Адольфа Гитлера в руководство Бнай Брит![77]

Бакки уклончиво ответил разгневанному пастору, что, при всем желании, не мог преградить ужасной женщине путь в комиссию. Утешительным тоном он добавил, что они с президентом испытывают полную уверенность в способности Гидеона «определяющим образом» воздействовать на итоги работы комиссии.

– Президент рассчитывает на вас, – сказал Бакки. – Вы наш человек в комиссии.

– А как насчет мемориала? – угрюмо поинтересовался Гидеон.

– Гидеон. Если президента не выберут на второй срок, никакого мемориала не будет. Если Джепперсон и эта жуткая особа возьмут верх… Я содрогаюсь при этой мысли.

– И все-таки мне нужно официальное заявление президента о поддержке.

– Над его текстом идет работа прямо в эту минуту.

В ближайшую пятницу вечером, когда СМИ могли бы прозевать даже заявление о превентивном ядерном ударе со стороны США. Белый дом выпустил заявление о том, что у него «нет принципиальных возражений» против «мемориала, прославляющего жизнь, в подходящем месте столицы».

Гидеон позвонил в Белый дом и выразил недовольство столь вялым выражением поддержки. Бакки заверил его, что президент включит мемориал в «приоритетный список» на второй срок. Окончив разговор, Бакки Трамбл задался вопросом, не напрасно ли позвал Гидеона в свой стан. У него и так слишком плотное расписание, чтобы еще вести по нескольку телефонных разговоров в день с пышущим паром служителем Господним. Тенор Гидеона даже в сравнительно спокойный день был довольно-таки визгливым.

Гидеон и монсеньор Монтефельтро встретились за бутылкой брунелло ди монтальчино 1997 года, чтобы обсудить стратегию. Под джорджтаунским особняком у монсеньора имелся великолепный погребок. Содержимое этих веселящих душу катакомб придавало импульс руке многих богатых вдов-католичек, когда они отписывали в пользу Матери-церкви изрядные куски своего состояния. Как доволен будет ими Господь! Не забудьте расписаться и здесь тоже. А вот тут проставьте инициалы.

Гидеон поведал монсеньору все подробности своей сделки с Белым домом. Монтефельтро был человеком, глубоко погруженным в мир иерархий, членом одной из древнейших бюрократических систем мира, и Гидеон остро нуждался в его совете.

– Бакки Трамбл, судя по всему, умная голова, – сказал монсеньор, наливая Гидеону второй бокал. – И это означает, что вы должны быть бдительны, Ги-идеон.

– Еще бы, – согласился Гидеон, потягивая вино. – Еще бы.

– Вы верите Бакки Трамблу, когда он говорит, что президент включит мемориал в приоритетный список на следующий срок? После перевыборов ему уже не так будут нужны старые друзья и сторонники.

– Массимо, – сказал Гидеон, – больше не наливайте, спасибо, вино замечательное, но так вы меня пьянчужкой сделаете. Разумеется, они мне лгут. Грешная душа врать хороша. Но не думайте, что они обведут меня вокруг пальца. Нет, нет и нет. Не думайте, что Гидеон Пейн южный простачок, что он выпал из грузовика со сладкой картошкой. В определенный момент между национальным партийным съездом в августе и началом избирательной кампании в День труда я жестко потребую, чтобы они сделали мемориал одной из тем кампании. Я буду настаивать на письменной декларации.

Гидеон решительно сжал влажные от вина губы.

– Хочу с вами кое-чем поделиться, – проговорил монсеньор. – Несколько дней назад в Ватикане прошло совещание по поводу американского законопроекта о «восхождении». Собралась группа кардиналов – очень ортодоксальных, догматичных, суровых. Ее возглавляет кардинал Рестемпопо-Бандолини – чрезвычайно влиятельная фигура в Ватикане. Можно сказать, полупапа. Очень могущественный. То, что я сейчас скажу, может вам показаться пережитком старины, но эти кардиналы – они увидели в «восхождении» некую возможность. На этом совещании – только, Ги-идеон, строго по секрету – они уговаривали святого отца издать буллу.

– Что издать, Массимо?

– Буллу об отлучении от причастия всякого американского католика, который поддержит подобный законопроект. И даже всякого, кто проголосует за политика, поддерживающего законопроект.

– Надо же – об отлучении…

– Да. Запрет подходить к чаше. Это действительно идет из глубокой старины. Лично я, честно говоря, считаю, что это чересчур. Но эти кардиналы страшно влиятельны. И я боюсь, что святой отец прислушается к ним. Как отреагирует Америка на такое событие?

Гидеон глубоко вздохнул. Услышать подобную новость, да еще из уст человека, близко знакомого с сокровенными движениями мысли Рима, было приятно, но – боже мой… папская булла? Разве это не ушло в прошлое вместе с Папами из рода Борджа?

– Массимо, – промолвил он серьезно. – Я чрезвычайно вам благодарен и польщен доверием, которое вы мне оказали. Но должен вам признаться – я не уверен, что это правильный образ действий в Америке. Вы, безусловно, лучше меня знаете свою паству. Но, по-моему, американцам не нравится, когда – прошу прощения – иностранец дает им указания.

– Ги-идеон. Папа не иностранец. Он глава вселенской Церкви.

– Да-да, понимаю. И могу только выразить глубочайшее почтение. Я всего-навсего хочу заметить, что если Папа издаст какую-нибудь буллу – кстати, «булла» здесь слово довольно-таки рискованное, я боюсь потока каламбуров,[78] – словом, если он примется издавать буллы, это может сильно испортить тут положение дел.

– С точки зрения Рима, Ги-идеон, оно и так уже в Америке сильно испорчено. Но я вас понимаю и, разумеется, передам ваше мнение в Рим.

– Не волнуйтесь, это «восхождение» скоро будет мертвей, чем раздавленный енот на шоссе. Уж я об этом позабочусь. Скажите вашим кардиналам, что за дело взялся кардинал Гидеон. – Он подмигнул. – Великолепное вино, между прочим.

– У вас в багажнике уже лежит ящик такого вина, – улыбнулся монсеньор Монтефельтро.

– Ваша щедрость лишает меня дара речи.