Детдом для престарелых убийц

ОШИБКА ИМЕНИ МЕНЯ

Моей первой женщиной была Гульнара. Это была кукла моей двоюродной сестры. Мне было одиннадцать, я был не по годам развитым мальчиком. Кукла была импортная, нерусская, но все равно мне непонятно, почему сестра назвала ее Гульнара. Хотя в принципе имя кукле подходило, было в ней что-то восточное. При всем ее правдоподобии (размеры и пропорции, материал, из которого она была сделана, густые черные, как будто натуральные, волосы) единственным отверстием у нее был рот с яркими красными губами. Она говорила: «Ма-ма», а я в это время пихал свою пипиську ей в рот.

В школе, до класса седьмого-восьмого, я дружил со своей соседкой по площадке Таней, глухонемой девочкой. Пожалуй, у нас было что-то даже похожее на любовь.

Рядом с нашей многоэтажкой располагался парк культуры и отдыха. Официально он именовался «Юбилейный», но народ звал его «Пороховым», так как, по местным легендам, раньше, в 30-е годы, там стояла войсковая часть (а потом, в конце 40-х, было захоронение почему-то именно японских военнопленных времен Второй мировой войны).

Вечерами на танцплощадке, обнесенной высокой металлической сеткой, устраивались молодежные танцы. Нас, естественно, еще не пускали внутрь «загона», поэтому мы развлекались со своими сверстниками возле танцплощадки.

Обратно возвращались достаточно поздно, где-то в начале двенадцатого ночи, благо что наша девятиэтажка стояла совсем рядом с парком. Остановившись в темной парковой аллее, уже практически на выходе, мы стали с ней целоваться. Не помню, может быть, даже первый раз за все время дружбы.

…Их было человек пять-шесть. Я даже не заметил, как они подошли к нам. Резким ударом меня повалили на землю.

– Как тебя звать, сучка? – спросили они у нее.

Она, ничего не понимая, вопросительно и испуганно смотрела на них и молчала.

– Она немая, – встрял я и тут же получил пинок ботинком в пах.

– А тебя, козлина, не спрашивают. Хочешь остаться с яйцами – лежи и молчи.

И я лежал и молчал, пока они глумились над ней.

– Не хочешь с нами разговаривать, гордая, значит?

– Не уважает, молчит, как Зоя Космодемьянская.

– Щас заговорит.

Они избили ее, содрали платье, по очереди изнасиловали.

– Ты поглянь-ка, все равно молчит. А дай-ка я ее огоньком подпалю.

Жгли зажигалкой и окурками. Потом опять насиловали, засовывали во влагалище пивную бутылку, мочились на нее, избивали ногами. Сначала я все это видел, а потом в голове что-то рухнуло, обвалилось, кажется, я в бешенстве заорал, удары посыпались на меня со всех сторон, и я потерялся в хаосе каких-то безумных звуков, слов и цветов.

Назад в этот мир я вернулся только через год. Я совершил свое грустное путешествие в «Австралию». И теперь Австралия всегда будет тянуть меня к себе, как вторая родина.

…Труп Тани нашли через несколько дней после тех трагических событий совершенно в другой части города. Ее родители с трудом смогли опознать в изуродованном до неузнаваемости куске плоти тело своей дочери…

…Я очнулся от того, что пожилая билетерша трясла меня за плечо:

– Молодой человек, сеанс давно закончился. Вставайте, вам пора уходить.

Мне пора уходить.

Я встал и вышел из зала кинотеатра на улицу. Здесь зябко. Зевая и поеживаясь, пытаясь сбросить с себя остатки сна, я подошел к афише «Лучшего Мира». Что я там сегодня проспал? Ага, «криминально-психологический триллер о современной российской жизни с элементами жесткого реализма, поставленный известным кинорежиссером новой волны Евстигнеем Даниловым». Ну, ясно, я так и думал. То-то мне кошмары снятся…