ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Лидия закрыла дверь.

Я слышала, как ключ медленно повернулся в замочной скважине. Освещая дорогу дрожащим огоньком свечи, я пробиралась в темноте так быстро, как только могла. То и дело я останавливалась и прислушивалась, затаив дыхание. Стояла мертвая тишина. Ни малейшего шороха. Никогда еще дорога к своей комнате не казалась мне такой долгой.

Проходя по коридору, где находились комнаты Софии и Леони, я вдруг почувствовала неприятный, едкий запах. Я думала, что сейчас задохнусь, таким он был отвратительным, и с трудом подавила кашель. Что это за запах и откуда он исходил, было непонятно. Потом он исчез. Где-то раздалось легкое потрескивание, как будто кошка ела рыбу, но этот звук растворился так же быстро, как и запах, и снова стало тихо.

Почудилось, подумала я. Но это меня не успокоило. Смутная тревога овладела мной, я задрожала так, что свеча едва не погасла. Возможно, это из-за того, что я знала: здесь, за дверью лежит мертвая, холодная Леони? Или причиной была встреча с Лидией Стеншерна?

Наконец я добралась до своей комнаты и рывком открыла дверь. В комнате сидела Каролина. Она ждала меня уже несколько часов.

– Где ты пропадала? И почему у тебя такой странный вид? – сказала она.

Я уронила голову ей на плечо. Я была рада ее видеть, но говорить была не в состоянии. К тому же встречу с Лидией Стеншерна я должна была сохранить в тайне. Я отошла от нее и бросилась на постель. Сев рядом, она ласково погладила меня по голове.

– Тебя что-то испугало? Не хочешь рассказать?

– В другой раз, Каролина. Не сейчас. Мне нужно поспать.

Она пытливо посмотрела на меня, легонько хлопнула по плечу и вышла из комнаты. Я была так измотана, что уснула, даже не раздевшись.

Примерно через час меня разбудил собачий лай. Был слышен топот ног, как будто по коридору бежала целая толпа, и с отчаянным лаем туда и обратно носился Помпе. Очевидно, что-то случилось, но я не могла заставить себя подняться и осталась в постели.

Потом я снова почувствовала тот же резкий запах, и в глазах защипало. Дышать стало тяжело.

Я не могла больше лежать и, подскочив, метнулась к окну. Из окон напротив большими клубами вырывался белый дым. Это выглядело так зловеще, что я оторопела, но потом приоткрыла окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. В лицо мне сразу пахнуло гарью. Я захлопнула раму и окончательно проснулась. Где-то был пожар!

Я выбежала в коридор. Запах дыма был здесь не таким сильным, и отовсюду спешили слуги, неся мокрые простыни и ведра с водой. Все они двигались в одну сторону, и я побежала за ними. На лестничной площадке стоял Помпе и жалобно выл. Я взяла его за ошейник, но он вырвался и ринулся вниз по лестнице.

Я помчалась к Каролине. Колотила в дверь, кричала, но она не ответила. Дверь была заперта. Потом я побежала к Розильде. Дверь была приоткрыта, но в комнате ее не оказалось. То же самое – у Арильда.

Раздался пронзительный звук сигнальной трубы, по двору застучали копыта. Приехала пожарная команда.

По пути к Амалии я столкнулась с Верой Торсон и узнала, что пожар начался в комнате Леони. Вчера вечером София поставила большие восковые свечи вокруг кровати Леони, зажгла их и просидела там несколько часов. Она плакала, а потом, очевидно, задремала, поскольку ничего не помнила до того момента, как вдруг увидела языки пламени позади кровати. Одна из свечей упала и подожгла гардину. Через несколько минут огонь охватил практически всю комнату.

Так рассказывала София, но Вера в этом сомневалась.

– Не знаю, чему тут верить, а чему нет! Слишком много подозрительного.

Прежде всего – почему София пыталась погасить огонь сама? Не позвала на помощь, не послала за пожарными? Из-за этого была потеряна масса драгоценного времени. Пожарную команду вызвал один из слуг, когда проснулся и почуял запах дыма. София же хотела помешать ему. Сказала, что горит не так сильно, чтобы не справиться самим. Мало того – кто-то видел, как она зачем-то пыталась надеть намордник на Помпе. Она заявила, что лай выводил ее из себя, но ведь как раз было нужно, чтобы Помпе лаял и будил тех, кто спал! Хотя, может, именно этого боялась София? Не хотела лишних свидетелей?

Не достигнув того, чего добивалась, София исчезла. Потом служанка обнаружила ее лежащей на полу в спальне, судя по всему, в обмороке. Девушке не удалось привести ее в чувство, и она побежала за водой, а когда вернулась, Софии уже не было. Ее нашли в другой комнате – все в том же беспамятстве. Однако никто ее туда не переносил! Сама София утверждала, что понятия не имеет, как там оказалась.

Вера многозначительно посмотрела на меня, опасливо оглянулась, боясь что ее могут услышать, и быстро прошептала мне на ухо, что от Софии можно ожидать чего угодно. Она сама могла устроить этот пожар, надеясь, что это несчастье оправдает собой другое. Если бы она могла сказать матери Леони, что Замок Роз сгорел дотла, смерть Леони объяснялась бы просто.

Потеря замка была для Софии гораздо большей катастрофой, чем смерть Леони. Как человек Леони ничего для нее не значила. Она была для нее только пешкой в борьбе за замок.

Теперь, когда Леони умерла, о Замке Роз можно было забыть – это она прекрасно понимала. Но если замок не получит она, пусть он не достанется никому! Пусть он лучше сгорит! Пожар – это ее месть. Так считала Вера.

– И не я одна так думаю. Аксель тоже так считает, – сказала она.

Узнав о пожаре, Аксель тут же направился к Софии и прямо высказал ей все, что думал. Изобразив глубоко оскорбленный вид, София приказала подать свою карету и уехала домой.

Я спросила, не пострадала ли Амалия, но в этот момент вошел пожарный и сообщил, что воды в колодцах недостаточно, нужно было протянуть шланги до озера. Пока пожарные этим занимались, мы выстроились в цепь и начали передавать ведра с водой из кухни. Это занимало много времени и было не слишком эффективно, но это единственное, что мы могли сделать. Пока не закончили со шлангами и не заработали помпы, нужно было приостановить огонь.

Покои Софии почти полностью сгорели. Останки Леони было решено вынести и в ближайшие дни отправить во Францию. Так распорядился Аксель Торсон. Теперь главным в замке был он, поэтому никакой паники не возникло и все действовали без суеты.

Но когда Розильда внезапно исчезла со своего места в цепи, все забеспокоились. Спустя некоторое время выяснилось, что она убежала в комнату на башне, чтобы спасти свои блокноты. Когда пожарный, который пошел за ней, попытался увести ее оттуда, она стала яростно сопротивляться.

Она так гордилась, что каждое слово, которое она когда-либо сказала другому человеку, было записано и сохранено! Возможно, кроме нее никто в мире этого не делал. Неужели теперь она лишится этой радости? Пожарный обещал, что они остановят огонь, прежде чем он доберется до башни, пусть только она держится отсюда подальше. В конце концов Розильда сдалась и вернулась к нам.

Потом вдруг пропала Каролина, но оказалось, она побежала к озеру помочь со шлангами. По ее мнению, с ними возились слишком долго, и она потеряла терпение. Огонь распространялся угрожающе быстро.

Еще были эти ужасные звуки – гул ненасытного пламени, то и дело тонувший в грохоте, когда обрушивалась какая-нибудь стена! Раздавался треск, и она превращалась в груду камней… Я, конечно, не была возле самого огня, там были только пожарные, но со своего места видела, как пламя, точно крылатый разъяренный дракон, изрыгает во все стороны дым и шипящие искры. И непрерывно был слышен лай Помпе.

Начинало светать. День обещал быть солнечным, и все робко поглядывали на небо, где из-за зубцов стен и башен медленно поднимался солнечный шар, окутанный жуткой пеленой дыма. Огромный и страшный – верный союзник огнедышащего чудовища, которое безумствовало внизу.

Из глаз у меня текли слезы, голова раскалывалась от боли, я чувствовала, что еще немного – и я потеряю сознание. В этот момент сообщили, что заработали помпы. Теперь с огнем можно было бороться всерьез. Это было чудесно – видеть, как пламя отступает, слышать, как злобно оно шипит, встречаясь с водой. Все шло нормально, и пожарные обещали, что через час пламя будет полностью под контролем и не сможет распространяться дальше. Нам больше не нужно было передавать ведра с водою.

Мне нужно было подышать свежим воздухом, и я отправилась в другой конец замка, куда огонь не добрался. Здесь почти не было дыма.

Проходя мимо комнаты Амалии, я увидела, что дверь у нее приоткрыта, и решила войти, но на пороге застыла от изумления.

Амалия была не одна. На скамеечке у ее ног сидела Лидия Стеншерна, положив голову ей на колени, как маленький ребенок. Я не слышала, о чем они говорили, но на щеках Амалии был румянец, а глаза светились неописуемой радостью. Она гладила Лидию по волосам. Лицо ее сияло.

В окне за ее спиной плыл огромный солнечный шар.

Я постояла минуту, глядя на эту чудесную сцену, но Лидия вдруг встала и засобиралась уходить. Я не хотела, чтобы меня заметили, и поспешила скрыться.

Вернувшись к остальным, я не нашла ни Арильда с Розильдой, ни Каролину. Но в то же мгновение из комнаты наверху донесся ужасный грохот и вслед за ним – душераздирающий крик. Мне показалось, кто-то кричал мама! Почуяв недоброе, я помчалась вверх по лестнице и очутилась в облаке дыма и пыли. Я почти ничего не видела, но, услышав чей-то плач, пошла на него, пробираясь по камням и обломкам мебели.

Когда пыль улеглась и дым рассеялся, я увидела Арильда и Каролину. Они стояли прямо перед комнатой на башне, у полуразрушенной колонны. На полу лицом вниз лежала Розильда. Отчаянно рыдая, она раздвигала руками груду камней и цемента.

– Мама… мама…

Арильд и Каролина тоже бросились на пол и принялись разрывать обломки. Розильда била по ним кулаками и кричала:

– Мама! Не умирай! Ты слышишь меня? Ты должна жить!

Теперь я поняла… Какой ужас! Видимо, под обломками колонны была Лидия Стеншерна, погребенная заживо.

Я стояла, оцепенев, до меня даже не дошло, что Розильда заговорила.

Аксель Торсон прибежал вместе с двумя пожарными, которые немедленно принялись разгребать обломки лопатами и ломами. Арильд и Розильда стояли, прижавшись к Каролине, и молча смотрели. Оберегая их, за ними стояла Амалия. Охваченная недобрыми предчувствиями, она явилась тоже. Она выглядела на удивление спокойной, губы шевелились в молитве.

Казалось, это длилось целую вечность, но на самом деле Лидию освободили в считанные минуты. Сначала показалась ее голова. К счастью, голову защитила наклонная балка, и никаких ранений на ней не было. Однако она была в неестественном положении, и мы боялись, что могла быть сломана шея. Потом откопали все тело.

Врач, за которым послала Вера, сразу же определил, что Лидия жива. Она получила сильное сотрясение мозга и была без сознания. У нее было множество ран и сломано несколько ребер. Но шея не была повреждена. Так что пока, заключил доктор, ее жизни ничто не угрожает. Она будет жить.

Лидию уложили на носилки и отнесли в комнату Амалии.

Арильд и Розильда пошли следом, а мы с Каролиной остались с пожарными, чтобы помочь им гасить тлеющие угли.

Часа через два пришла Амалия и увела Каролину. Очнувшись, Лидия захотела ее увидеть. Она была очень слабой, и когда Амалия сказала, что ничего страшного нет, и она выживет, в ее глазах вдруг появилась такая мука, будто она надеялась, что умрет. Они напугались, что сейчас она опять потеряет сознание, но через несколько секунд она снова открыла глаза и вопросительно посмотрела на Амалию. Амалия молча кивнула. Лидия перевела взгляд на Розильду, а потом на Арильда. Она рассматривала их долго, а когда вновь взглянула на Амалию, в ее глазах стояла тревога. – А где Сага? – прошептала она. Амалия сразу поняла, что она имела в виду Каролину. Придя к Амалии во время пожара, Лидия в глубоком раскаянии призналась во всем. Что более чем шестнадцать лет назад ее спас Аксель Торсон, не дав утонуть, но она была не в силах, да и просто не смела вернуться домой. Что она решила исчезнуть и жить под другим именем. Что она – мать Каролины, или Саги, как сама ее называла…

Ее терзали муки совести, она считала, что из эгоизма предала всех. Не только Арильда и Розильду, но и в не меньшей степени Каролину. Никто и никогда не сможет простить ей того, что она сделала. Она это знала, но все же приняла твердое решение открыться и только хотела сперва посоветоваться с Амалией.

Итак, Лидия открыла Амалии свое сердце и перед уходом попросила ее предупредить детей, включая Каролину, о том, что она жива. Она надеялась, что так им будет легче встретиться со своей матерью после стольких лет разлуки.

Лидия провела с Амалией около двух часов. Она была спокойна и рассудительна, а потом вдруг побледнела, поднялась и поспешно удалилась.

Сразу после ее ухода Амалия услышала грохот – это упала колонна.

Каролина рассказала, как это произошло. Они вместе с Арильдом и Розильдой направлялись в комнату на башне. Опасность, как заявили пожарные, уже миновала, и Розильда хотела узнать, как там ее блокноты. Все трое были уверены, что в этой стороне им ничто не угрожает.

Но вдруг зашаталась стена. Весь коридор содрогнулся, и одна из колонн треснула пополам. Розильда, которая шла ближе всех, с ужасом увидела, что стена вместе с колонной обрушивается прямо на нее. Она оцепенела и не могла двинуться с места.

И в это мгновение появилась Лидия! В последнюю секунду она успела схватить Розильду за руку и отбросить ее в сторону, но сама попала под обломки. Это просто чудо, что она осталась жива!

Странно – Розильда сразу поняла, что это ее мать. Она не видела ее с тех пор, как была маленьким ребенком, а теперь вдруг оказалась с ней лицом к лицу, хоть и всего на какую-то долю секунды. Их взгляды встретились. А потом обрушилась стена и погребла Лидию на ее глазах.

Розильда закричала: Мама! Мама!

В тот момент она даже не подумала о том, что снова обрела голос. Остальные тоже не обратили на это внимания. Все были в ужасе от того, что случилось.

Лишь гораздо позже, в комнате Амалии, до Розильды дошло, что к ней вернулся голос, дар речи. Заливаясь слезами, она стояла у постели Лидии и смотрела на ее бледное лицо. Вдруг она почувствовала в горле странную дрожь – и услышала свой голос.

Слова полились свободно и легко, как будто сами собой. Она обращалась к лежащей без сознания матери, заговорив впервые за шестнадцать лет. Что удивительно, Розильда утверждала, будто никогда не сомневалась в том, что может говорить. Много раз она просыпалась среди ночи от того, что слышала голос – очевидно, свой собственный. Наверное, она разговаривала во сне. Но когда она пыталась сделать это наяву, в горле словно застревал ком.

И все же способность говорить всегда ощущалась ею где-то совсем рядом, такая же естественная, как дыхание. И в то же время недостижимая. Это было похоже на детские мечты, когда она представляла себе, что умеет летать. Тогда она была убеждена, что коль скоро люди умеют плавать, то когда-то были созданы и для того, чтобы летать. Но у них были слишком слабые крылья, и вместо того чтобы тренировать их, они начали сомневаться в своих возможностях. Поэтому крылья стали не нужны, и они были отняты у людей.

Каролина в детстве тоже фантазировала, что умеет летать. Она считала, что об этом мечтают все люди.

Конечно, это соблазнительно. Хотя, должна признаться, лично я никогда не считала, что во мне таится способность к полету. Берты летать не могут. Розильды – может быть, или Саги-Каролины, или маленькие Леони, но уж никак не Берты…

Лидия оказалась надолго прикованной к постели. Амалия ухаживала за ней, как за ребенком, ласково и неутомимо. Она снова была прежней, от помутнения рассудка не осталось и следа.

С Лидией все еще продолжало случаться что-то вроде обмороков. Во всяком случае так это выглядело. Она могла часами лежать неподвижно. Но когда приходила в себя, казалось, что с каждым разом она все больше возвращается к действительности, и ее отношения с детьми становились все более близкими. Годы словно растворялись, время таяло и исчезало.

Сначала она все время молчала, но постепенно начала делать попытки заговорить с ними. Просила принести воды, спрашивала о погоде или просила открыть окно. Чувствовалось, что она хотела сказать им что-то совсем другое, но пока еще была не в силах. Ее это огорчало, и они это видели.

Но однажды Розильда обнаружила, что может не только говорить, но и петь. Несколько дней она ходила невеселая, все думала о чем-то. Когда мы спросили, что ее так угнетает, она неохотно призналась, что иногда боится своего голоса. Он казался ей таким чужим и холодным, как будто был искалечен долгими годами молчания. Порой это доходило до того, что она отказывалась говорить и снова начинала писать в своем блокноте.

И вот как-то утром, когда они с Каролиной купались в озере, Розильда вдруг запела. Нам всем, включая Лидию, ее пение очень понравилось. С этого момента Лидия словно бы обрела второе дыхание и стала возвращаться к жизни.

Каролина знала множество песен. Арильд принес свою скрипку, мы пели, и спустя какое-то время Лидия тоже присоединилась к нам. Она взяла у Арильда скрипку, внимательно рассмотрела ее и сказала, что когда-то эта скрипка принадлежала ей. Она даже вспомнила песни, которые пела Арильду и Розильде, когда они были детьми. Но маленькой Каролине она никогда не пела и не играла. Каролина даже не знала, что ее мама умеет петь.

Я заметила, что она не вполне счастлива. Даже при том, что у них была одна мать, Каролина чувствовала, что ее положение в Замке Роз не такое, как у Арильда и Розильды. Они были здесь дома, а она нет. Разумеется, никто не относился к ней как к чужой – напротив, все старались ей угодить. Но, как ни странно, сейчас она чувствовала себя в гостях больше, чем в то время, когда выдавала себя за моего брата.

Она сказала, что с тех пор как начала догадываться о том, кто такая Лидия Стеншерна, – а вместе с тем поняла, кто такая она сама, – она стала все чаще думать, что ей здесь не место, хотя должно было быть наоборот.

С этой женщиной, которая, как теперь выяснилось, была ее матерью [11], она впервые столкнулась за дверью своей квартиры. Тогда Каролина приняла ее за привидение. Потом она возникала в разных местах: в поезде, среди зрителей в театре, на улицах Стокгольма. И наконец, в коридорах замка.

Каролина не узнавала ее, у нее и мысли не возникло, что это Ида, ее мать, но она заметила, что после каждой встречи с этой женщиной образ умершей матери начинает всплывать в ее памяти. Раньше Каролина почти не думала о ней. И вдруг она отчетливо вспомнила Иду, и в конце концов два лица – матери и незнакомой женщины – слились в одно.

– Вот так, в один прекрасный день я вдруг увидела всю картину целиком, – сказала она. – Не спрашивай меня, как! Просто увидела, и все!

С первой минуты, как только Каролина оказалась в Замке Роз, она почувствовала, что этот дом – ее судьба. Само здание, его древние стены сразу околдовали ее, взяли в плен. Но постепенно она начала понимать, что привязалась, возможно, не столько к замку, сколько к людям, которые в нем жили.

Это испугало ее: ведь она хотела быть свободной от каких бы то ни было привязанностей. И пока она ходила переодетой, выдавая себя за моего брата, у нее была эта свобода, хотя бы мнимая. Но в тот день, когда для нее стало ясно, что Арильд и Розильда могут быть ее братом и сестрой, все переменилось. Это было слишком серьезно. Она больше не могла им врать – и сбежала.

– Я знаю, это была трусость, – сказала она. – Но тогда я не могла поступить иначе. Я привыкла владеть любой ситуацией, а тут оказалась беспомощна…

Арильд и Розильда ни о чем не догадывались. Во всяком случае о том, что знала Каролина. И все же какие-то подозрения у них были. Арильд сказал мне однажды, что наконец-то нашел ключ к их общей загадке.

– Ты имеешь в виду вашей с Розильдой? – спросила я.

– Да, и с Каролиной тоже. С Каролиной – в не меньшей степени, – повторил он и добавил, что с самого начала заподозрил, что здесь должна быть какая-то тайна, загадка, объясняющая, почему его и Розильду так сильно тянуло к Каролине – или Карлу, как она себя тогда называла. Это было невероятное облегчение – понять наконец, почему она их так привлекала…

Собираясь у Лидии, они больше не говорили ни о прошлом, ни о будущем. Отныне это были запретные темы. Прервать молчание могла только сама Лидия. И потихоньку она это делала. А пока они просто радовались оттого, что вместе. Они часами сидели у кровати Лидии, играли и пели песни, но ни слова не говорили о том, что было, или о том, что будет после. Они жили только настоящим. Но иногда Каролина подходила ко мне и спрашивала с тревогой в глазах:

– Берта… Как ты думаешь, что теперь будет?

Однажды ночью я снова увидела на небе маленькую звездочку. Она была так же одинока, как и в прошлый раз, но светила ярче. Мне показалось, что она мне подмигивает, и я долго простояла у окна, глядя на нее.

Потом я легла в постель, но уснуть никак не могла. Спустя какое-то время я услышала какие-то легкие хлопки, доносившиеся снаружи. В промежутках между ними было тихо, и звучали они совсем не страшно, но спать мне не хотелось, поэтому я встала и снова стала смотреть на звезду. Она светила в вышине и как будто хотела мне что-то сказать.

Я подошла к письменному столу.

В моей голубой записной книжке, которую подарил мне папа, была записана одна цитата из какого-то произведения Гёте:


Любовь – наше единственное спасение, когда достоинства ближнихпревосходят наши собственные.


Порой я размышляла над этими словами, а однажды прочла их Каролине. К обоюдной радости мы обнаружили, что можем восхищаться достоинствами других людей, и при этом нам совсем не нужно смотреть на любовь как на единственное спасение. Они в чем-то превосходят нас? Ну и прекрасно! Мы совсем не завидуем – если это то, что имел в виду Гете.

Я помню, Каролина серьезно посмотрела на меня, а потом высокопарно произнесла:

– Ты знаешь, для меня любовь как таковая, сама по себе и независимо ни от чего, намного выше всех человеческих заслуг и достоинств.

Эти слова прочно засели в моей памяти. Мне давно хотелось записать их, и я решила сделать это сейчас. Но как только я достала свою книжку, как хлопки раздались вновь. Время от времени слышался и другой звук – как будто что-то катили по двору.

Я выглянула в окно и на фоне ночного неба увидела красные языки пламени. Сначала я испугалась, что снова пожар. Но, открыв окно, увидела Арильда. Он спокойно шел по двору, катя перед собой тачку.

Я оделась, выбежала из замка и тут же наткнулась на Розильду. Она сказала, что они с Каролиной выбрасывают из окна ее блокноты. Это был настоящий праздник! Они надели свои самые красивые наряды. Каролина была в белом платье, в котором приехала на Иванов день, а Розильда – в шелковом ярко-красном. Волосы ее были распущены и струились по плечам. Она весело смеялась и просила меня прийти помочь им.

Каролина хотела заняться костром, и моя помощь была нужна, чтобы заменить ее.

Внизу, под окнами комнаты, стоял Арильд. Он подбирал блокноты, которые сыпались сверху, бросал их в тележку и отвозил на пустырь невдалеке от замка, где уже горел большой костер. Вместе с Каролиной они опрокидывали тележку и смотрели, как огонь пожирает бумагу. Все слова Розильды превращались в дым! А ведь она готова была чуть ли не жизнь за них отдать!

– Мне они больше не нужны, – улыбнулась она.

Когда полки опустели, Розильда помчалась вниз. Уже начало светать. Я осталась у окна и смотрела, как она, окутанная рыжим облаком волос, бежит к костру. У костра се ждали Арильд и Каролина. Они протянули руки ей навстречу, поймали ее, и, прокричав «ура!», все трое принялись петь и плясать вокруг костра. А маленькая звездочка медленно таяла на небесном своде.

Я вернулась в свою комнату, взяла записную книжку, встала у окна. Они все еще плясали. Они были одной семьей, теперь уже точно. Я видела их радость и сама наполнялась чувством невыразимого счастья. Наконец я открыла свою голубую книжку и написала сразу после слов Гете слова Каролины:


Любовь как таковая сама по себе и независимо ни от чего намного выше всех человеческих заслуг и достоинств.

Загрузка...