Джо Стил

Гарри Тертлдав

Джо Стил

Для лиц старше 18 лет

I

Чарли Салливан совершенно не ожидал встретить Джо Стила в служебном лифте дешёвого отеля в паре кварталов от стадиона Чикаго. Стрингер* "Ассошиэйтед Пресс*" вытаращился на кандидата в президенты, пока Стил заходил в лифт на втором этаже. Чарли давал шеф-повару доллар, чтобы ходить на кухню, когда вздумается.

- Это вы! - воскликнул Чарли, когда Джо Стил вместе с помощником зашёл в кабину лифта. По стародавней традиции кандидаты держались подальше от съезда до тех пор, пока их не выдвинут. Если выдвинут.

Губернатор Франклин Рузвельт, главный соперник Стила по выдвижению от Демократической партии в лето общеамериканского недовольства, всё ещё сидел в губернаторской резиденции в Олбани. Старший брат Чарли Майк, который писал для "Нью-Йорк Пост", освещал его деятельность оттуда. Сотрудники Рузвельта работали по отелям и барам вокруг стадиона столь же активно, как и сотрудники Стила. Они крепко жали руки. Они обещали. Делали одолжения всем подряд.

- Это - я, - признал конгрессмен из Калифорнии. Его улыбка не поднялась до глаз. Чарли Салливан был тощим, 172 см ростом, но возвышался над Джо почти на семь сантиметров. Впрочем, Стил выпрямился во весь рост, поэтому было не очень заметно, что он невысокий. Возможно, этому способствовало, что его приспешник, парень хладнокровного вида по имени Винс Скрябин был с ним одного роста.

- Но... что же вы делаете в городе? - поинтересовался Чарли.

Дверь лифта со стоном закрылась. Стил нажал кнопку пятого этажа. Затем он поскрёб усы. Они у него были густые и с проседью; ему было слегка за пятьдесят. Его волосы, тоже седые, начали редеть над висками. Ещё у него была плохая кожа, то ли из-за прыщей, то ли из-за пережитой оспы. Глаза у него были интересного цвета, жёлто-карие, отчего создавалось впечатление, что перед тобой глаза хищного зверя.

- Официально я во Фресно, - сказал он, когда лифт потащился наверх. Его яростный, ястребиный взгляд прожигал Чарли насквозь. - Если вы напишете о том, что я здесь, то сможете поставить меня в неловкое положение.

Винс Скрябин также осмотрел Чарли с таким видом, словно примерял для него гроб. Скрябин также носил усы, которые, по сравнению с усами Джо Стила, выглядели бледной тенью. На нём были очки в толстой оправе, а волосы у него были тёмными жирными и зачёсанными на лысину на макушке. Поговаривали, что у него очень суровый нрав. Не считая недоброй ухмылки, в остальном, весь его внешний вид ни о чём подобном не говорил.

Взгляд Джо Стила, пусть и с виду не слишком жёсткий, тревожил Чарли сильнее. Либо тревожил бы, будь он на стороне Рузвельта.

Однако он произнёс:

- Нам нужны перемены, очень сильно нужны. Рузвельт много болтает, но я считаю, что вы можете сделать больше.

- Так и есть. - Джо Стил кивнул. Это был не слишком крупный мужчина, но голова у него была большая.

- Четыре года назад Гувер* обещал по две курицы в каждую кастрюлю и по две машины в каждый гараж. И что мы от него получили? По две курицы в каждый гараж! - Несмотря на усы, Чарли заметил, как его губы искривились.

Чарли рассмеялся и дверь служебного лифта открылась.

- Хорошо сказано, конгрессмен! - сказал он. - За меня не переживайте. Буду держать рот на замке.

- А я и не переживал. - Джо Стил вышел из лифта. - Идём, Винс. Посмотрим, сможем ли договориться с Джоном.

Скрябин последовал за ним. Дверь снова застонала, закрываясь. Лифт поехал на седьмой этаж, где жил Чарли.

Пока он ехал, в голове всё бешено крутилось. Трудно найти более распространённое имя, чем Джон. Однако Джон Нэнс Гарнер, спикер Палаты Представителей из Техаса, также рвался в президенты, и контролировал делегацию своего штата не меньше, чем голоса на Глубоком Юге*. Вряд ему удастся добраться до высшей лиги. Переманить его на свою сторону обойдётся недёшево, что для Стила, что для Рузвельта.

Рузвельт в своей жизни никогда не знал нужды. Его семья приплыла сюда ещё до того как Новый Амстердам превратился в Нью-Йорк. Его двоюродный брат Теодор был губернатором до него, а на рубеже веков два срока провёл в президентском кресле.

С Джо Стилом история иная. Его родители приехали в Америку из Российской Империи всего за несколько месяцев до его рождения. Гражданином он стал намного раньше них. Будучи ребёнком, он собирал виноград под палящим солнцем во Фресно, а мало где ещё солнце было настолько палящим.

Он родился не под именем Джо Стил. Его он сменил, когда из фермерских рабочих стал рабочим агитатором. Его настоящая фамилия звучала, словно пьяное чихание. Несколько его родственников носили её до сих пор.

Разумеется, не всё можно купить за наличные. Джон Нэнс Гарнер мог получить не меньше власти, даже не став президентом. Вице-президент? Председатель Верховного суда? Военный министр?

Чарли Салливан улыбался, идя по коридору в душный номер на верхнем этаже. Он не просто строил воздушные замки, прежде чем заняться их строительством, он выкапывал под них фундамент. Он не знал не только того, чего хотел Гарнер; начать надо с того, что он не знал, о чём говорили Стил и Скрябин.

Первое, что он сделал, когда вошёл в номер, это дёрнул шнур, который заставил вращаться вентилятор под потолком. Вентилятор слегка перемешал горячий спёртый воздух, но не охлаждал его.

На стадионе Чикаго было так же. Нет, хуже - стадион Чикаго был битком забит кричащими и потеющими людьми. Несколько поездов, отелей и кинотеатров были оборудованы охлаждающими кондиционерами. Это чудо научной мысли приносило прохладу летом, как центральное отопление могло заставить пропотеть в январе.

Но на чикагском стадионе кондиционеров не было. Посреди громадного амфитеатра люди поджаривались в полном соответствии с Божьим замыслом. Если обойти его с яблоком во рту, кто-нибудь обязательно ткнёт в вас вилкой и откусит кусок.

К тому же многие демократы лучше разбирались в политике, нежели в использовании "Ivory", "Palmolive" или "Mum"*. Некоторые, пытаясь скрыть проблему, обильно поливались лосьоном после бритья. Лекарство оказывалось хуже самой заразы. Ну, или не оказывалось, если вспомнить, чем пахли некоторые другие политики.

Чарли осмотрел портативную пишущую машинку "Ремингтон", что стояла на прикроватной тумбочке. Название, в общем-то, было правдивым; он затащил её сюда, даже не надорвавшись. Впрочем, тащить её на съезд он бы не стал. Если он выбросит машинку из окна, она проделает в тротуаре здоровенную дыру. А если упадёт на голову прохожему, то загонит его в землю, как молоток забивает гвоздь.

- Неа, - сказал он.

Для работы в поле у него есть блокноты и карандаши. Выдвижение Линкольна репортёры описывали точно таким же образом. Свои репортажи они передавали по телеграфу точно так же, как и он, хотя у него еще появился телефон.

Чарли мог бы сделать сенсацию, если бы сообщил, что Джо Стил явился в город, чтобы лично побороться за выдвижение. Его брат так и поступил бы. Рузвельт нравился Майку больше, чем он нравился Чарли.

Кого бы ни выдвинули от демократов этим летом, именно этот человек займёт офис в Вашингтоне в марте. Республиканцы были ходячими трупами. Бедные идиоты, только они не понимали этого факта.

Герберта Гувера выбрали в 1928 году, его победа была подобна мощному селевому потоку. Когда через год рухнула Уолл-стрит, поток стал иного свойства. Гувер отлично справлялся. Даже Чарли Салливан, который не был его сторонником, был вынужден это признать. Без сомнений, паренёк, что переставлял шезлонги на "Титанике" после того, как тот столкнулся с айсбергом, тоже отлично справлялся со своей работой.

Нет, когда твоё имя связано с трущобами, полными людей, которым больше негде жить, второго срока тебе не видать. И всё же правоверные республиканцы собрались здесь в июне и снова выдвинули его. Чарли гадал, потрудились ли они перед этим хотя бы выглянуть за пределы чикагского стадиона?

Он надел соломенную шляпу и спустился на обычном лифте. Когда он доберётся до стадиона, одежда будет плотно липнуть к телу. Зачем давать ей фору, спускаясь по лестнице?

Джо Стила в фойе видно не было. В синей дымке от сигарет Чарли разглядел Винса Скрябина и Лазара Кагана, ещё одного подручного Стила, которые ездили по ушам какому-то откормленному на кукурузе политику со Среднего Запада. Чарли был уверен, что Скрябин заметил его, но виду, при этом, не подал. Скрябин был таким человеком, играть в карты против которого вам точно не захочется.

Чарли закурил "Честерфилд" и поспешил по бульвару Вашингтон в направлении чикагского стадиона. По пути он прошёл мимо Юнион Парка. Там, на лавочке сидел старик и кидал крошки голубям и белкам. Может, он просто отдыхает. А может, добывает еду на ужин. Чарли не стал оглядываться, когда выбросил сигаретный окурок. Кто-нибудь его подберёт. Не следует задевать чью-то гордость, наблюдая за этим процессом. Да и сам этот человек не захочет, чтобы вы видели, во что он превратился.

Под деревьями спали двое человек, одетые в обноски. Рядом с одним лежала бутылка. Судя по ней, и по щетине на лице мужчины, можно было подумать, что он спал на траве уже несколько лет. Второй, тот, что подложил под голову шляпу-федору вместо подушки, был моложе и опрятнее. Чарли очень сильно удивился бы, если бы этому парню не нашлось рассказать какую-нибудь историю о невезухе из своей жизни.

Он также не обратил внимания на строившую ему глазки женщину лет тридцати. Некоторые девчонки думали, что у них нет иного выхода, чтобы выжить. Нельзя сказать, что Чарли никогда не бывал в публичных домах. Но эта бедная серая проститутка вызывала у него лишь тоску.

Он прошёл мимо ателье, на витрине которого висела табличка "ПРЕКРАЩАЕМ РАБОТУ!". Рядом располагался закрытый банк. Во время паники годом ранее закрылось почти сорок банков. Впрочем, и они не станут последними. Нынче Чарли держал все деньги под матрасом. Воры в масках представлялись меньшей угрозой, нежели те, кто носил зеленые солнцезащитные козырьки*.

Чикагский стадион являлся самой большой крытой ареной в стране. Громада из красного кирпича венчалась изящно изогнутой крышей. Над ней каждый день недели развевалось множество американских флагов. На время съезда к флагам добавили столько бело-сине-красных лент, что арена выглядела, будто завернутая в подарочную упаковку.

Вокруг стадиона толпились копы, репортёры и политики. Чарли вспомнились строки, которыми Уилл Роджерс* пользовался для увеселения аудитории по всей стране: "Я не принадлежу ни к какой организованной политической партии. Я - демократ". Данная сцена соответствовала этим строкам по высшему стандарту, или по низшему, кому как нравится.

- Пропуск для прессы, - прорычал полицейский.

- Хоссподи, Эдди, - сказал Чарли.

Когда он писал для чикагских газет, они вместе неоднократно сиживали за кофе и пончиками.

- Пропуск для прессы, - повторил он. - Я должен записать, чтобы все увидели.

Он с отвращением на лице показал собственный блокнот. Мир захватывают бюрократы.

Чарли извлёк пропуск. Коп записал и махнул ему, чтобы проходил. Первое, что он увидел, оказавшись внутри, был Хьюи Лонг, который выглядел настолько комфортно, насколько это вообще возможно, находясь в белом льняном костюме и синей шёлковой рубашке. Он указывал место кому-то более крупному в черном шерстяном костюме, достойном гробовщика. Речи Хьюи вызывали у этого человека ещё меньше радости, чем перспектива зажариться в своем костюме.

Каждый раз, когда Чарли видел Царя-рыбу, у него руки тянулись к дубью. Лонг представлял собой легкую мишень. Не мог же он быть таким же шутом, каким казался... или мог?

Заиграл духовой оркестр, своим выступлением, которое лишь выглядело спонтанным, привнеся в происходящее ещё больше сумятицы. Великий штат Техас - как будто на этом съезде бывают другие - только что выдвинул своего любимого сына, Джона Нэнса Гарнера. Нет, добавил в список выдвиженцев. Нет, с гордостью добавил в список выдвиженцев. Людям, которые стремились к чистоте английской речи, приходилось нести бремя греха за синтаксис своих вождей.

Если демонстрация пройдёт достаточно широко и достаточно шумно, то удастся увлечь за собой ещё не определившихся делегатов. Удалось бы, потому что шансы невелики, особенно на национальной вечеринке демократов. Они до сих пор придерживались правила двух третей.

За кандидата в президенты должны проголосовать два делегата из трёх. Если не проголосуют, кандидата у демократов не будет. "Уилл Роджерс не шутил", - подумал Чарли, когда демонстрация начала выдыхаться.

Правило двух третей держалось уже довольно давно. В 1860 году Демократическая партия разделилась, потому что Стивен Дуглас не смог преодолеть этот барьер. Это позволило Линкольну победить с незначительным перевесом. Вскоре последовала сецессия и гражданская война.

Кто-то мог бы решить, что в память о подобной катастрофе это правило следовало бы отменить. Но этот "кто-то" мог оказаться неправ. Всего восемь лет назад, в 1924 году, "ослам"* потребовалось 103 раунда голосования, чтобы выдвинуть Джона У. Дэвиса. К тому моменту, как они закончили, он уже превратился в посмешище для всей страны*. В ноябре Калвин Кулидж его просто разгромил.

Единственным президентом-демократом в этом веке оставался Вудро Вильсон. В первый раз он победил благодаря тому, что бунт Тедди Рузвельта расколол Республиканскую партию, и едва-едва переизбрался, благодаря заявлениям о том, что Америка останется в стороне от Великой войны*... меньше чем через год он растоптал это обещание. Не считая этого, демократы выглядели детишками в коротких штанишках, пытающимися перебросать Левшу Гроува*.

Но в этот раз они победят. Не победить в этот раз они не могли. Они могли бы вытащить Троцкого из Советской России и поставить его против Гувера. Они в любом случае, победят, возможно, без особого труда.

Кто-то из Висконсина выступал в поддержку Джо Стила. Почему Висконсин? Дело дошло до обхаживания делегатов.

- У Джо Стила есть план для нашей страны! Джо Стил направит нашу страну по верному пути! - кричал с трибуны конгрессмен.

Народ тоже яростно вопил. У Джо Стила имелся план - Четырёхлетний План восстановления за время первого срока. А Франклин Д. Рузвельт предлагал американскому народу Новый Курс, который, по его утверждению, был лучше того, старого, которым они следовали сейчас.

У Гувера никакого плана не было. Гувер держался старого курса, который и привёл страну в выгребную яму. Он придумал это, когда выдвигался. Он даже не притворялся. Политик из него такой же, как из соснового пня. Не удивительно, что ему не победить.

Когда парень из великого штата Висконсин с гордостью предложил внести имя Джо Стила в список претендентов на должность президента Соединённых Штатов, все вокруг сошли с ума. В воздух полетели конфетти и соломенные шляпы. Новый духовой оркестр вытворял нечто жуткое с "Вот и я, Калифорния" Люди выстроились в цепочку и плясали, выкрикивая:

- Джо Стил! Джо Стил! Джо Стил!

Организованному безумию поддались не все. Большой Джим Фэрли держал своих делегатов от Нью-Йорка за Рузвельта. У Рузвельта он служил полевым надсмотрщиком, каким был Винс Скрябин у Джо Стила. Другой из больших вождей Рузвельта, Лу Хоу, не стал покидать офис на Мэддисон-авеню ради захолустья вроде Чикаго. Во всяком случае, так рассказывали бойцы Джо Стила.

Сторонники Рузвельта, на удивление, рассказывали другую историю! Они напоминали людям, что Хоу был инвалидом и поэтому не путешествовал. Они также утверждали, что, управляя всем дистанционно, он справлялся гораздо лучше, чем большинство тех, кто мяли вам руки и дышали перегаром прямо в лицо.

Услышать можно было, что угодно, в зависимости от того, кого слушаешь в данный момент времени. Чарли никогда не встречался с Лу Хоу, поэтому не знал, что думать о нём. "Нужно разузнать о нём у Майка при следующей встрече, либо позвонить", - подумал репортёр.

Фэрли стоял в проходе, большие пальцы рук спрятаны в карманы брюк. Он не излучал бы столько отвращения, даже если бы мимо него проскакала Тифозная Мэри*. Даже загорелые девушки из Калифорнии, входившие в делегацию Золотого Штата, не сумели убрать с его лица угрюмое выражение.

Чарли проскользнул между двумя танцорами и прокричал вопрос прямо в огромную ушную раковину Большого Джима Фэрли. Затем он выкрикнул ещё раз, погромче:

- Что думаете об этой демонстрации силы?

- Да говно всё это, Чарли, целая куча говна, как в конюшне, - выкрикнул Фэрли в ответ.

Как любой толковый политик, он был безграничным циником. Более того, он делал упор на том, чтобы знать самому - и прилагать все усилия для того, чтобы знал и Рузвельт - всех репортёров, законодателей, священников и денежных мешков, с которыми он имел дело. Чарли слышал, что на всех, с кем он встречался, у него имелась папка, дабы ни он, ни Рузвельт не оказались застигнутыми врасплох. Он не знал, правда это или нет, но не удивился бы.

Ответ его также не удивил.

- Ну, хорош, Джим, - сказал он. - Дайте что-нибудь, что можно напечатать в семейной газете.

Фэрли сказал что-то про Джо Стила и овцу, печатать это было нельзя, но вышло чертовски смешно. Затем он добавил:

- Можешь указать, что я сказал, что было шумно и яростно, но совершенно бестолково. Всё так и есть, а я буду казаться умнее, чем есть.

Разумеется, он прикидывался. Чарли знал не так уж много людей, которые были умнее Джима Фэрли. Не был он уверен и в том, что среди них был Франклин Д. Рузвельт. Однако своих политических амбиций Фэрли не имел. Он тащил своего босса на вершину и делал это намного лучше, чем мог аристократ Рузвельт.

Нацарапав ответ стенографией, Чарли спросил:

- Как думаете, сколько голосов им понадобится на этот раз?

Фэрли поморщился. Вопрос серьёзный.

- Немало, - неохотно ответил он, наконец. - Но в итоге мы окажемся наверху. Людям неинтересно, сколько времени дамочка проводит в родильном отделении. Они хотят увидеть ребенка.

Чарли записал и эти слова. Большой Джим выдавал потрясающие цитаты, когда говорил чётко. Затем, заметив среди сторонников Джо Стила Стаса Микояна, Чарли поспешил к нему. Этот армянин также являлся одним из вернейших сторонников Стила. Они познакомились во Фресно, и держались друг друга, когда Стил перебрался в Вашингтон.

Микоян, может, не был столь умён, как Фэрли, но и дурачком он тоже не был. Его брат был одним из ведущих авиационных инженеров у Дональда Дугласа в Лонг-Бич, так что мозги в этой семье имелись. Пританцовывая рядом с ним, Чарли спросил:

- Ну и какие перспективы?

- С началом голосования нас ждёт долгая ночь, - ответил Микоян, подтверждая прогноз Фэрли. - Возможно, даже длиной в пару-тройку дней, есть шансы. Но в итоге, мы победим.

Говорил он столь же уверенно, как и Большой Джим. Умные они или нет, но кто-то из них блефовал. В обычные времена Чарли решил бы, что у Рузвельта шансов больше. Рузвельты играли важную роль, в то время как родители Джо Стила, как и большинства его помощников, при царях были никем. Рузвельт работал помощником командующего ВМС во время президентства Вильсона. Он всю жизнь боролся с детским параличом. Как можно не восхищаться таким человеком?

Никак. Однако нынешние времена были далеки от обычных. Возможно, этому времени нужен был кто-то без прошлого. Может, у выскочки Джо Стила хватит духу сойтись лицом к лицу с хорошо одетыми парнями, которые состязались друг с другом со дня основания страны.

Строго говоря, Стас Микоян и сам был весьма неплохо одет. Соломенное канотье не очень-то шло со строгим серым костюмом, но чего только не наденешь на демонстрацию.

- Не сомневайтесь, - сказал Микоян, не переставая танцевать и ни на секунду не теряя ритма. - Джо Стил - наш следующий президент.

Хитрый армянин. А Лазар Каган - хитрый еврей. А Винс Скрябин хитрый, кто бы он там ни был. Но достаточно ли они хитры, чтобы одолеть Рузвельта и прочих американских ветеранов?

***

Председатель громко призывал к порядку. Микрофоны и громкоговорители делали каждый удар молотка похожим на ружейный выстрел.

- К порядку! На съезде будет порядок! - кричал председатель.

"Да, ну?" - подумал Чарли, сидя на своём месте на трибуне. Площадка внизу бурлила, словно крабовая похлёбка. Осталось добавить соли и приправ, извлечь демократов из панцирей и съесть, пока не остыли.

"Бах! Бах!"

- На съезде будет порядок! - повторил председатель, его голос балансировал на грани надежды и отчаяния. - У начальника охраны есть право удалять буйных делегатов. К порядку, народ! Нам нужно выбирать нового президента!

Сработало. Радостный вопль делегатов эхом отразился от низкого купола арены. На трибуне кто-то похлопал председателя по спине. У микрофона снова появилась какая-то большая шишка.

- Секретарь зачитает список штатов, - с максимальным драматизмом в голосе произнёс он и отошел в сторону, чтобы секретарь мог занять его место.

Чарли решил, что секретарь своё дело знает. Ни один столь тощий, учтивый и невзрачный человек не мог добиться этой должности, если бы сам этого не захотел.

Секретарь знал алфавит и принялся читать с самого начала:

- Алабама!

Глава делегации от Алабамы подошёл к микрофону в зале.

- Господин секретарь, - прогремел он достаточно громко, чтобы его услышали, - великий и независимый штат Алабама единодушно отдаёт свой голос за блистательного и почтенного американского патриота сенатора Хьюго Д. Блэка!

- Алабама отдаёт пятьдесят семь голосов за сенатора Блэка, - произнёс секретарь.

Никакой случайности в том, что данный сенатор был из Алабамы, не было. Секретарь продолжил:

- Аляска!

Аляска не была штатом. Равно как и Зона Панамского канала, Гуам, Гавайи, Пуэрто-Рико, Виргинские острова или Вашингтон, округ Колумбия. В общих выборах они голосовать не могли. Они могли лишь поддержать тех, кого выдвинули другие.

Секретарь продолжал перечислять по списку. Вместе со многими другими зрителями, Чарли подсчитывал результаты первого голосования. Они отлично лягут в его репортаж. Впрочем, значения они не имели никакого. Любимые сыновья, вроде сенатора Блэка служили балластом. Они позволяли штатам крутить колесо рулетки в своё удовольствие.

В конце первого голосования Джо Стил опережал Рузвельта на двадцать три голоса. После второго Рузвельт оторвался от конгрессмена из Калифорнии на восемь голосов. После третьего Джо Стил снова вырвался вперёд на тринадцать с половиной голосов.

После третьего голосования объявили получасовой перерыв. К тому моменту перчатки уже были сброшены. Большинству штатов пришлось сдать своих любимых сыновей за три раунда голосования, хотя некоторые держались за них вплоть до пятого. Четвёртое голосование покажет, за кем реальная сила.

Если было, что показать. Франклин Д. Рузвельт и Джо Стил схлестнулись в смертельной схватке. Чарли тихонько присвистнул. Какие у всего этого шансы?

Рузвельт немного вырвался вперед в пятом голосовании, и проиграл в шестом. Любимые сыновья отдавали свои голоса обоим лидерам, хотя никто из них не достиг преимущества в две трети голосов.

Хьюи Лонг оставался в строю. У него не было делегата севернее линии Мэйсона-Диксона*, но ему удалось заполучить голоса менее значительных кандидатов с Юга, вроде Хьюго Блэка. Царь-рыба мог состязаться и с рыбкой побольше из Янкиленда. Поскольку у него не было ни единого шанса быть выдвинутым, никто, казалось, не возражал против его выступлений на съезде.

Джим Фэрли нанёс ему визит вежливости. Через два голосования, так же поступил и Стас Микоян. Лонг гордился собой и весь сиял. Мало кто восхищался им так, как восхищался собой он сам. Он не просто Царь-рыба. Он надеялся, что сам назначит царя.

Одно голосование следовало за другим. В воздухе стоял запах табака. А также растущий смрад потных немытых тел. Большинство делегатов партии вскоре остались в одних рубашках, а большинство этих рубашек были мокрые в подмышках.

Чарли записывал каждый счёт, гадая, когда и какому из основных кандидатов Хьюи Лонг отдаст свои голоса. Впрочем, не было похоже, что это случится в ближайшее время. Все говорили, что Джо Стил и Рузвельт были настолько близки, насколько могут быть близки соперники. В кои-то веки, эти "все" оказались правы.

Словно, прочтя эту мысль в его голове, какой-то репортёр спросил:

- Сколько голосований им потребовалось, чтобы выдвинуть Дэвиса?

- Сто три, - с кислой миной ответил Чарли.

- Господи! - воскликнул тот парень. - Они могут повторить это ещё раз. Если у Гувера и появится шанс посостязаться, то это он.

- Ага, если появится. Но ему не поможет, - ответил Чарли, и второй репортёр рассмеялся, будто услышал какую-то шутку.

Голосование длилось всю ночь. В крошечных окошках стадиона, которые служили, скорее декорацией, нежели давали свет, появилось серое предрассветное марево. Наконец, к микрофону подошёл председатель и произнёс:

- Предложение о переносе заседания на час пополудни будет одобрено. Подобное предложение является нормой.

Предложение было выдвинуто полудюжиной человек. Его поддержало ещё несколько дюжин. Под одобрительные возгласы его приняли. Делегаты и представители "четвёртой власти" потянулись на утренний туман.

Мальчишка-рассыльный раздавал экземпляры "Чикаго Трибьюн". Он выкрикивал заголовок на передовице:

- "Пока кандидата нет!"

Чарли не считал, что сторонники демократов узнают из статьи что-то новое для себя.

На обратном пути в отель Чарли перекусил в грязной забегаловке яичницей с беконом, запив всё это крепким кофе. Кофе там или нет, но в номере отеля он поставил будильник достаточно далеко от кровати, чтобы не выключить его, не поднимаясь.

***

Майку Салливану не хотелось ехать в Олбани писать о губернаторе Рузвельте. Ему не нравилась сама идея ехать в Олбани писать о Рузвельте. Он был на пару сантиметров выше и на два года старше Чарли - на два года сварливее, как оба любили говорить. Майк жил в отличной квартире в Гринвич-Виллидж. По его собственному убеждению, если штату Нью-Йорк требовался губернатор и законодательная власть, было бы неплохо, блин, чтобы они находились в городе Нью-Йорк, где от них был бы хоть какой-то толк.

Но нет. Ему пришлось бросить кота и подружку и ехать куда-то в сельскую местность на край неизвестности, и писать о Франклине Д. Рузвельте (по его личному мнению, центр неизвестности находился где-то между Сиракузами и Рочестером).

Вот, в Массачусетсе поступили правильно. Самым большим городом там был Бостон, он же являлся и столицей штата. Однако немалое число штатов, даже те, где имелись крупные города, имели столицы в городках, которые едва найдёшь на карте. Пенсильванией управляли из Гаррисберга, при том, что там были Филадельфия и Питтсбург. В Калифорнии находились Сан-Франциско и Лос-Анджелес, но управляли всем из Сакраменто. Портленд и Сиэтл не указывали Орегону и Вашингтону, что делать; а, вот, Юджин и Олимпия указывали.

Список можно продолжать. Таллахасси, Флорида. Аннаполис, Мэриленд. Спрингфилд, Иллинойс. Джефферсон-сити, Миссури. Франкфорт, Кентукки. Ни в один из этих городов без особой нужды не поедешь.

Олбани соответствовал этому описанию. По крайней мере, в глазах Майка. То была крошечная деревушка. Населения там около 130000 человек. Но, когда приезжаешь из города с населением плюс-минус 7000000 человек, 130000 замечаешь с трудом, даже, когда один из них имеет все шансы стать следующим президентом.

Вокруг краснокирпичной резиденции губернатора штата на углу Игл и Элм собралось немало репортёров. Чтобы всех их осчастливить, утром, когда началось голосование демократов, Рузвельт устроил пресс-конференцию. Зал для прессы находился на первом этаже резиденции. Несмотря на наличие электрических ламп и трибуны с микрофоном, Майку казалось, что всё вышло из викторианской эпохи, когда было построено здание. Современные удобства, без сомнений, были встроены гораздо позднее.

Рузвельт уже стоял на трибуне, а его прислужники запускали репортеров. Со скобами на ногах он мог стоять, и даже сделать пару шагов, но больше ничего. Кто-то помог ему добраться сюда. Он не позволял никакому чужаку увидеть, как ему помогают передвигаться. Ни он, ни его помощники на самом деле, не позволяли, чтобы кто-то сфотографировал его в этот момент. Майк понимал, почему. Так он выглядел слабым, а никто, кто нацелен на Белый дом, не мог себе этого позволить.

- Привет, парни! - сказал Рузвельт.

Майку показалось, что тенор губернатора имел дефект, похожий на то, когда пытаешься говорить с зажатым во рту мундштуком. Впрочем, Рузвельт каким-то образом справлялся с подпорками и старческой речью, в то время как менее мужественный человек вызвал бы смех. За позолоченной оправой очков блеснули его глаза.

- Пока говорить особо не о чем, правда? И не будет, пока из Чикаго не придут хоть какие-то новости.

В ответ он услышал ожидаемый смех.

- Губернатор, сколько, по-вашему, понадобится голосований? - спросил репортёр, которого Майк не узнал, наверняка, из другого штата.

- Знаете, Рой, я об этом никогда не переживал, - сказал Рузвельт.

Собравшиеся в зале рассмеялись, на этот раз, из недоверия. Майк хмыкнул вместе с остальными, но от его внимания не ускользнуло, что Рузвельт знал репортёра, в отличие от него самого. Рузвельт всегда прибегал к этой уловке, также он внимательно относился ко всем деталям. Изобразив смущение и, одновременно улыбаясь, губернатор поднял руку.

- Честное слово, не переживал. Мы пойдём своим путём до самого конца, а остальное не имеет значения.

- Джо Стилу есть чем на это возразить, - сказал другой журналист.

Франклин Рузвельт пожал плечами. Плечи у него были широкими и крепкими. В качестве физических упражнений он много плавал, а когда никто не видел, ходил на костылях.

- Это свободная страна, Гровер. Он может говорить, что пожелает. Но, то, что он говорит, не обязательно так и есть. - В его тоне на этот раз была, или казалась, некая резкость.

Услышав это, Майк спросил:

- Губернатор, что вы на самом деле думаете о его Четырёхлетнем Плане?

- А, мистер Салливан. - Неудивительно, что Рузвельт узнал Майка. - Что я о нём думаю? Я думаю, он считает, будто американский народ ищет кого-то - будто ему нужен кто-то - кто скажет, что делать. В каких-то дальних европейских странах, возможно, так и есть. Но я считаю, что здесь, в Соединенных Штатах, мы можем сами о себе позаботиться лучше, чем ему кажется. Я убежден, что Новый Курс позволит нам, поможет нам, лучше справиться с тем бардаком, что устроил тут мистер Гувер, чем то, что предлагает он.

Большинство репортёров записали его ответ, вероятно, даже не задумавшись над содержанием сказанного. Но пока Майк писал, его бровь дёрнулась. Если это не намёк на происхождение Джо из тоталитарной России, тогда, что? Это был вежливый, хорошо замаскированный, но всё же намёк. Между строк отчётливо читалось: "Он совсем не понимает, как работает Америка". Может, так, может, нет. Намёки не всегда являются упрёками. Гораздо больше смысла было в том, что современная Россия Троцкого была более тоталитарной страной, нежели та, из которой приехали родители Джо Стила.

Очень быстро Майк задал следующий вопрос:

- Сэр, если выдвинут вас, как думаете, что будет делать Джо Стил?

Рузвельт изобразил патрицианскую улыбку.

- Он уже давно представляет жителей своего сельскохозяйственного округа. Возможно, он сможет ещё раз выдвинуться там.

После этого никто не стал интересоваться возможным местом Джо Стила в администрации Франклина Д. Рузвельта. Рузвельт не стал прямо говорить: "Пусть возвращается к своему изюму", хотя вполне мог бы. Со стороны прессы раздался низкий гул, так что Майк оказался не единственным, кто уловил суть. Нет, Джо Стил ни капли не нравился Рузвельту.

Но что же Джо Стил испытывал по отношению к Рузвельту? Находясь в Олбани, Майк не счёл необходимым переживать на этот счёт. Впрочем, "Пост" получит свою чертовски хорошую статью.

***

Мысль передвинуть будильник оказалась разумной - Чарли швырнул в него шляпой, пытаясь заткнуть. Он проковылял по лестнице и вышел за дверь. На обратном пути к стадиону он взял ещё яванского кофе. К тому моменту, как он туда добрался, Чарли превратился в довольно правдоподобный симулякр самого себя. "Прогресс", - подумал он.

В фойе кто-то произнёс:

- Чего я сейчас хочу, так это, чтобы кто-нибудь вылил мне на голову кувшин ледяной воды.

Чарли уже вспотел, а новый виток политиканства ещё даже не начался. Если бы он заметил кувшин ледяной воды, то схватил бы его и вылил на себя, а костюм, сигареты и блокноты пусть идут к чёрту.

В какой-то момент, председатель при помощи молотка принялся призывать съезд к порядку.

- Я приглашу секретаря, и мы начнём двадцать шестое голосование, - сказал он.

- Двадцать седьмое! - разом выкрикнули с нескольких мест.

Председатель пригласил секретаря и недолго с ним совещался.

- Прошу прощения, двадцать седьмое голосование, - кисло усмехнувшись, произнёс он. - Когда так весело, время летит столь быстро.

Они снова голосовали всю ночь. В районе полуночи Джо Стил начал отрываться вперёд, на несколько голосов в этом раунде, ещё на несколько в следующем. Но, когда отрыв стабилизировался, Рузвельт начал догонять. Он продолжал догонять, когда небо снова начало светлеть. На этот раз Стас Микоян запросил перерыва.

Сторонники Рузвельта не возражали - им тоже нужно есть, пить и спать (а возможно и помочиться и принять душ), как и всем остальным. Однако, выходя навстречу новому дню, они выглядели ликующими. Кажется, дела начали клониться в их сторону. Те, кому нравился Джо Стил, выглядели мрачнее тучи.

Чарли направил свои стопы в ту же забегаловку, чтобы позавтракать. За стойкой рядом с ним один делегат сказал другому:

- Вот, если бы Лонг отдал свои голоса Рузвельту...

- Ага - несчастным голосом произнёс второй. - Я бы скорее оставил Гувера, чем увидел Хьюи на месте вице-президента. Возможно.

- Если Хьюи им станет, Рузвельту лучше бы не поворачиваться к нему спиной, - сказал первый.

Его приятель кивнул. Как и Чарли, хоть эти двое и не обращали на него внимания. Любой, кто доверял Хьюи Лонгу, должен проверить свою голову и оплатить страховку жизни.

Одна чашка кофе превратилась в три. Эти три привели его в мужской туалет. По дороге туда, вдоль коридора висели телефоны-автоматы. Когда Чарли проходил мимо, Винс Скрябин скармливал телефону четвертаки - дальний звонок.

К обоим писсуарам стояла очередь. Многие демократы желали избавиться от кофе, выпитого за последние несколько часов. Чарли дождался своей очереди, и опорожнился. Из туалета он выскочил как можно скорее - стоявшие там ароматы не вызывали никакого желания задерживаться.

Скрябин продолжал говорить по телефону.

- Ага, - произнёс он. - Разберитесь со всем этой ночью. Если упустите, будет поздно.

Говорил он, как политик. Завтра всегда слишком поздно. Он добавил:

- Этот сучонок ещё пожалеет, что вообще связался с нами.

Затем он повесил трубку и направился в туалет.

Нужно крепко подумать, чтобы переходить дорогу Джо Стилу. С тех самых пор, как он попал в городской совет Фресно, он был лучшим другом своим друзьям и злейшим врагом для своих противников. Чарли гадал, кто на этот раз должен получить по счетам. Ещё он гадал, не потому ли Скрябин спешил, что его шефу наступали на пятки. Если Рузвельт победит, мести Джо Стила можно будет особо не страшиться.

Впрочем, битва ещё не окончена. Рузвельт должен вернуть лидерство. Джо Стил тоже мог победить. Микоян, Каган и Скрябин сделают всё от них зависящее, чтобы так и случилось. Чарли задумался, а достаточно ли знали и умели подчинённые Джо Стила.

II

Они остаются там, в Чикаго. Они голосовали уже более пятидесяти раз. Стоило задаться вопросом, составили ли демократы своё завещание. Они утверждали, что справляются лучше, чем Республиканская партия. Учитывая, насколько серьёзной оказалась Депрессия, не было похоже, что это прыжок на рекорд. Но если они не смогут даже договориться о выдвижении своего кандидата, задумывался ли кто-нибудь, какую работу им пришлось проделать, прежде чем положить потные ладони на рулевое колесо?

Некоторые, возможно, скажут, что да. Герберт Гувер точно скажет, громко и во всеуслышание, словно, он знает каково это. Но, кто станет верить Гуверу после того, как в Чёрный вторник* Уолл-стрит врезалась в айсберг и затонула? Майк Салливан точно не станет. Да и мало кто станет.

Поэтому он оставался в Олбани, продолжая писать для "Пост" статьи о Рузвельте. Похоже, здесь собрались репортёры из газет доброй половины страны. Они заполонили гостиницы и пансионаты. Они теснились в различных ресторанах и условно незаконных салунах. Они ходили друг за другом, надеясь, что уж у него-то найдётся что-нибудь вкусненькое. Они врали друг другу за игрой в карты или в парикмахерских.

Рузвельт стеснялся этого набега. За исключением появления на пресс-конференциях, он сидел взаперти вместе с Элеонор на втором этаже, то есть, в жилой зоне резиденции губернатора штата. По мнению Майка, сидеть взаперти с Элеонор Рузвельт на расстоянии вытянутой руки было хуже смерти. Раз уж ты решил отгородиться от всех, не лучше ли в компанию себе брать кого-нибудь помилее?

Будь он в Нью-Йорке, то сходил бы на игру "Янкис", "Джайентс" или "Доджерс"* (строго говоря, "Джайентс" в городе не было). Здесь же, "Олбани Сенаторс" из Восточной лиги принимали "Нью-Хэйвен Профс" на стадионе "Хокинс", что на Бродвее поселения Менандс в паре миль от центра Олбани. Цены за билеты варьировались от полудоллара за места на галёрке, до доллара и десяти центов за самые лучшие.

Тем вечером Майк отправился на игру. Стадион "Хокинс" обладал тем, чего не имели ни стадион "Янкис", ни "Поло Граундс", ни "Эббетс Филд". Они играли в свете огней Олбани (ну, Менандса). В высшую лигу их не брали. То была первая ночная игра в жизни Майка.

Народу набралось около четырёх тысяч - не так уж мало для игры в межсезонье между командами класса "А", проходящей чёрте где. Даже "Джайентс" из второго дивизиона столько не собирали. Они были настолько убогими, что Джон Макгроу был вынужден завершить карьеру после тридцати лет, проведенных у кормила этого клуба.

"Нью-Хэйвен" выиграл 6-4, отправив местных фанатов по домам в разочаровании. Майк не испытывал симпатий ни к одной команде. Ночная игра сама по себе являлась аттракционом. Выйдя со стадиона, он взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Если он пройдёт по Бродвею, то в начале двенадцатого уже будет в отеле. В фойе имелось радио. Майк сможет немного послушать о кровопролитиях в Чикаго. Если там выдвинут Рузвельта, завтра утром кандидат выступит с заявлением.

Он уже был почти около отеля - строго говоря, чуть южнее Капитолия штата, - когда мимо пронеслись пожарные машины, ревя сиренами, словно проклятые души. Мимо него одна за другой проехали три длинных красных автомобиля, лампы на их крышах разгоняли проезжавшие машины. По пятам за пожарными мчались черно-белые полицейские авто.

Слышал он не только вой пожарных сирен. В Олбани имелось четыре пожарных машины, это без сомнений. И также, без всяких сомнений, Майк заметил впереди пламя, чуть подальше от Гудзона, где находился он сам. Майк побежал. Это была не та тема, о которой он приехал писать, но это не означало, что она не может оказаться важной.

В сторону пожара бежало много народу.

- Это разве не резиденция? - спросил один человек у другого.

- Похоже, она, - ответил тот.

- Какая резиденция? - спросил Майк, тяжело дыша.

Поговаривают, сигареты плохо сказываются на дыхании. В кои-то веки, это оказалось правдой.

- Резиденция губернатора, резиденция Рузвельта, - едва ли не в один голос произнесли эти двое. Один добавил: - Уже до второго этажа добралось. Как же он будет выбираться?

- Господи Боже! - Майк перекрестился. Он уже и забыл, когда посещал мессу, или исповедовался, но, порой, вбитые с детства вещи всплывали в самые странные моменты жизни.

- Ага, но разве это всё не испортит? - сказал один из бежавших рядом.

- Только игру в бридж, придется удваивать или утраивать ставки, - вставил другой.

Резиденцию губернатора окружала благоустроенная территория, отчего та находилась чуть в стороне от улицы. Несколько деревьев, находившихся рядом с особняком, также были объяты пламенем. Однако само двухэтажное здание полыхало уже целиком. Майк не мог прибежать позднее чем через десять минут с того момента, как завыли первые сирены. Всё равно, особняк горел. Все, кто это видел, понимали, что довольно скоро он сгорит дотла. Изо всех окон вырывалось пламя выше человеческого роста.

На фоне огня пожарные машины уже не производили внушительного впечатления. А струи воды, которой пожарные заливали пламя, казались тоньше, чем следовало. Присмотревшись, Майк понял, что ему не показалось. Он принялся протискиваться сквозь толпу, пока не оказался рядом с крупным парнем, одетым в защитный костюм и каску с длинным резиновым козырьком.

- Может, надо дать больше давления? - выкрикнул он.

- Где-нибудь в другом месте, можно, но не здесь, - ответил пожарный. - Не забывай, тут всё такое же старое, как эти холмы. Его построили ещё в Гражданскую. Готов спорить, изначально тут даже канализации не было - только умывальники, сортиры во дворе, да колодец, испить оттуда тифозной воды. Сюда даже газ провели значительно позже. А электричество? - Он протёр лоб тыльной стороной ладони.

Майк тоже обратил на это внимание, когда приходил на пресс-конференцию Рузвельта.

- Думаете, из-за этого и начался пожар? - спросил он.

- Не знаю. Как бы он ни начался, шороху он наделает, правда? - Пожарный пожал широкими плечами. - Я не собираюсь выяснять, из-за чего загорелось. Я просто его тушу. Что, как да почему будут выяснять парни из службы поджогов.

- Думаете, это был поджог? - насел на него Майк.

- Не знаю, - повторил пожарный. - Когда пожар такой крупный, мы вообще не лезем, будь это хоть пустые офисы, хоть губернаторская резиденция.

- Там, кто-нибудь... сгорел?

Пожарный поморщился, глядя на Майка, словно тот задал, ну, совсем уж дурацкий вопрос. Возможно, так и было, поскольку он ответил:

- Выбралась горничная, да повар-ниггер разбил окно и вылетел оттуда с горящими штанами. Остальные же, кто остался... Помилуй, Господи, их души, вот и всё, что я могу сказать. - Он тоже перекрестился, как совсем недавно Майк.

- Господи Боже. - Эти слова стали для него, словно удар поддых. - Там же внутри Рузвельт, да? И Франклин и Элеонор?

- Ага, так нам и сказали, когда мы подъехали. - Пожарный кивнул. - Если они там, их поиски займут какое-то время, пока разгребут всё это горящее дерьмо, пардон за мой французский. Даже если мы их найдём, они уже превратятся в угли. Уж, прости, но это так. Хоронить особо нечего будет.

"Не славить пришёл я Цезаря, а хоронить" - прозвучали в голове Майка строки Шекспира*. Ну, Рузвельту уже никогда не стать Цезарем.

- Я не думал о том, чтобы хоронить их, - вслух произнёс Майк, что было правдой лишь отчасти. - Я думал о том, кто же теперь будет выдвинут от демократов?

И вновь пожарный взглянул на него так, словно Майк был законченным дебилом.

- Джо Стил, - сказал он. - А кто ещё остаётся?

Если ставить вопрос таким образом, то ответ очевиден. С уходом Франклина Д. Рузвельта со сцены, никого больше не остаётся, совсем никого.

***

Движение от одного голосования к другому на чикагском стадионе напоминало Чарли Салливану Западный фронт в 1918 году. День ото дня особых изменений не заметно, но в итоге оказывалось, что французы, англичане и американцы всегда продвигались вперед, а ребята кайзера всегда отступали. Рано или поздно, тонкий ручеёк превращался в потоп, и отступление перерастало в бегство. И это "поздно" всё больше и больше было похоже на "рано".

Чарли был свидетелем того момента, когда всё переменилось. В зал заседания со скоростью, которой позавидовал бы олимпийский спринтер, ворвался веснушчатый паренёк. Он бросился к делегации Нью-Йорка, прямо к Большому Джиму Фэрли.

Фэрли обхватил голову руками и принялся вертеться на одном месте в оперном жесте отчаяния. Мучительный рёв, который он издал, также мог происходить прямиком из оперы. Он спросил о чём-то у паренька. Ответ вынудил его вновь завертеться на месте.

В следующем его выкрике прозвучали слова:

- Господин председатель! Господин председатель!

Секретарь в ...дцатый раз перечитывал список, но председатель указал ему остановиться.

- Председатель даёт слово многоуважаемому делегату из Нью-Йорка.

- Благодарю, господин председатель, я...

Подбородок Джима Фэрли опустился на грудь. Голос у него сорвался. Какое-то мгновение Чарли думал, что он не сможет продолжать. Однако, взяв себя в руки, Фэрли продолжил:

- Господин председатель, беру на себя весьма прискорбную обязанность доложить вам и всему съезду, что губернатор Рузвельт и миссис Рузвельт погибли при пожаре в губернаторском особняке в Олбани. Губернатор, конечно же, был прикован к инвалидному креслу и не имел возможности спастись из огня.

Делегаты в зале и зеваки на трибунах разразились криками ужаса. Чарли попытался представить последние мгновения жизни Рузвельта, пойманного в западню кресла, пока пламя охватывало его. Он поёжился и пожалел, что вообще подумал об этом. Единственно, на что тут можно было надеяться, это что смерть пришла быстро.

Стас Микоян и Лазар Каган находились вместе с калифорнийской делегацией. Они выглядели столь же шокированными и ошеломлёнными, как и все прочие в зале, невзирая на то, какого кандидата они поддерживали. Сам Микоян стал белым, словно бумажный лист, и закачался на месте. Подобно большинству в зале и на трибунах, он перекрестился. Чарли, обладавший репортёрским даром подмечать бесполезные детали, заметил, что крестился он справа налево, а не слева направо, как католики.

Чарли оглядел зал в поисках Винса Скрябина. Он не сумел обнаружить ещё одного калифорнийского подручного Джо Стила. Возможно, это из-за того, что Скрябин обладал таким лицом и телосложением, которые позволяли забыть о нём уже через пять секунд. Он выглядел настолько обычным, что растворялся в толпе, словно хамелеон.

Либо Чарли не заметил его, потому что его здесь не было. По спине Чарли пробежал холодок, когда он вспомнил обрывок телефонного разговора Скрябина, который услышал то ли этим утром, то ли миллион лет тому назад, в зависимости от того, с какой стороны смотреть.

"Разберитесь со всем этой ночью, - сказал он. - Если упустите, будет поздно". Судя по сумме, что он скармливал телефону, звонок был дальним.

Куда именно он звонил? Кто находился на том конце провода? О чём Винс просил его позаботиться? Что произойдёт, если тот парень будет тянуть?

Очевидный ответ пугал Чарли до мокрых трусов. Ему не хотелось верить, что Джо Стил, или его подручные могли придумать нечто подобное, не говоря уж о том, чтобы осуществить. Никаких доказательств у него не было, и он об этом прекрасно знал. Он даже не знал, кто подозреваемый. Он видел вероятность, совпадение. Ни больше, ни меньше.

Стоны, крики и плач, окружавшие его, смешались в его голове в нечто совсем иное. Звучало так, словно гусь прошёл по его могиле*.

Винс Скрябин заметил его на обратном пути в ту забегаловку. Сколько, по мнению Винса, Чарли мог услышать? Мог ли Винс решить, что Чарли сложил одно к одному и получил в итоге "два"? Если так, что он собирался с этим делать?

Если всё это не похмельный бред, Скрябин только что прожарил главного соперника Джо Стила до чёрной хрустящей корочки, словно кусок ветчины, забытый в духовке. После этого избавиться от репортёра будет подобно обрубанию лишних концов. Те, кто знал слишком много, были самыми неудобными людьми в мире.

Если только всё это не похмельный бред. Если только Винс Скрябин не разговаривал с кем-то другим. Если он говорил о чём-то другом, Чарли просто напрашивался на лишние неприятности. "Как будто их у меня мало, - подумал он. - Ага, как будто!".

Никто не придёт за ним прямо здесь и сейчас. Он не во всём был уверен, но в этом был уверен твёрдо.

Председатель осторожно произнёс:

- Мистер Фэрли, что лично вы и ваши люди решили относительно тех делегатов, кто поддерживал губернатора Рузвельта?

- Мы бы хотели продолжить, как и прежде, выиграть выдвижение здесь и победить в гонке за место в Белом Доме в ноябре, - сказал Фэрли, произнося каждое слово сквозь слёзы. - По очевидным причинам... этому не бывать. Не менее очевидно и то, что наша партия должна победить на всеобщих выборах. Посему делегаты губернатора Рузвельта освобождаются от любых данных ими обещаний, и вольны действовать по соображениям своей собственной совести.

Не успел председатель что-либо сказать или ударить молоточком, как один из подручных Хьюи Лонга потребовал часовой перерыв. Он его получил; вряд ли кто-то стал бы ему возражать. Значит, он всё ещё считал, что Царь-рыба способен побороться с Джо Стилом. Чарли был готов поставить два доллара против банки солёных огурцов на то, что он напрочь сошёл с ума, словно мартовский заяц, однако этот человек заслужил свой шанс - свой шанс проиграть.

Сторонники Лонга попытались. И проиграли, с треском. Делегатов не из старой Конфедерации, которые хотели иметь дела с Хьюи Лонгом, можно было пересчитать по пальцам только рук, не прибегая к ногам. Конгрессмен от Миссисипи, который щеголял значками в поддержку Джона Нэнса Гарнера и Джо Стила махнул сигарой и выкрикнул:

- Эй, а как насчёт победы на выборах для разнообразия?

В такой постановке вопроса другие конгрессмены поняли. В начале третьего пополуночи на шестьдесят первом голосовании съезда, голоса Западной Вирджинии дали Джо Стилу отрыв в две трети голосов. В ноябре он встретится с Гувером.

По всему чикагскому стадиону разлетелись конфетти. Делегаты размахивали соломенными шляпами. Некоторые подбрасывали их на порядочную высоту. Чарли заметил, что одна шляпа едва разминулась с левым ухом председателя. Тот с видом оскорблённого достоинства повернул голову и избежал удара.

Чарли не был оскорблён. Он был в восхищении. "Если сделать такую игрушку, которая будет так легко летать, можно за месяц озолотиться", - подумал он. Оркестр заиграл "Вот он я, Калифорния" и "Ты свет мой".

Очарование летающих в воздухе соломенных шляп недолго занимало Чарли. Равно как и мысли о том, как за месяц стать миллионером. В данный момент, он не мог испытывать восторга от того, что в ноябре Герберта Гувера выкинут из Вашингтона с пустой консервной банкой, привязанной к хвосту. Он гадал, останется ли в живых через месяц, не говоря уж о таком далеком времени, как ноябрь.

***

Кто-то постучал в дверь гостиничного номера Чарли. Кем бы ни был этот сукин сын, уходить он не собирался. Чарли открыл один глаз и уставился на будильник, стоявший на комоде у дальней стены. Четверть девятого. Для того, кто освещал политический съезд, визит в столь ранний час был очень уж похож на ночные облавы в России Троцкого.

Зевая и ругаясь одновременно, Чарли проковылял к двери. Он открыл её. Кто бы там ни был, Чарли выскажет ему всё, что думает.

Но он не стал этого делать. В коридоре стоял ухоженный и аккуратно одетый Винс Скрябин. Изо рта Чарли раздалось единственное: "Гылк".

- Доброе утро, - произнёс Скрябин так, словно они не виделись в тот раз, когда этот человек устраивал нечто ужасное (если, конечно, он вообще устраивал нечто подобное).

- Доброе, - выдавил из себя Чарли. Слово это звучало лишь ненамного лучше того самого "Гылк".

- Джо Стил хотел бы встретиться с вами в своём номере через пятнадцать минут, - сказал Скрябин. - Номер 573.

Он коснулся поля своей хомбургской шляпы*, кивнул и ушёл прочь.

- Хосподи! - произнёс Чарли, закрыв дверь.

Сердце колотилось, словно барабан. Он ожидал, что Скрябин, скорее, достанет тупоносый револьвер 38 калибра и нашпигует его пулями. Завтрак? Приглашение от кандидата? Его хрустальный шар предсказаний ни о чём таком не упоминал.

"Нужно собраться", - пронеслась в голове Чарли неясная мысль. Он и сам должен привести себя в порядок, причём, как можно быстрее. Он вставил в бритву новое жилеттовское лезвие и соскрёб щетину со щёк и под носом Он оделся, прошёлся расчёской по копне песчаного цвета волос и направился в номер 573.

Когда он постучал, ему открыл Лазар Каган. Этот круглолицый еврей этим утром ещё не брился.

- Прекрасный день для всей Америки, - произнёс Каган.

- Я тоже так считаю, - ответил ему Чарли.

Он говорил бы искреннее, если бы не прошёл мимо Винса Скрябина в неподходящий момент, но кто станет говорить искренне, не выпив чашечку кофе?

Джо Стил пил из кружки. На разогретой плите лениво бурчал чайник. На одном подносе лежал омлет, на другом сосиски, под ними располагались банки "Стерно"*. Рядом с тостером лежала булка хлеба.

Вместе со своим боссом там же находились Скрябин и Микоян. Других репортёров не было. Чарли не знал, хорошо это или плохо.

- Поздравляю с выдвижением, - сказал он.

- Спасибо. Большое спасибо. - Джо Стил отставил кофейную чашку.

Он подошёл пожать Чарли руку. Рукопожатие у него оказалось крепкое. Может, он и не был крупным человеком, но ладони у него были немаленькие.

- Поверьте, Чарли, я не так себе всё это представлял.

- Пожалуй, нет! - воскликнул тот.

Разумеется, калифорниец хотел победить безо всяких несчастных случаев с Франклином Д. Рузвельтом. Он хотел выбить дух из губернатора Нью-Йорка. Возможно, он не был на это способен, но сейчас это уже не имело никакого значения.

Джо Стил махнул рукой.

- Располагайтесь, - сказал он.

- Спасибо. Раз уж вы не против.

Чарли подумал, потребуется ли ему дегустатор еды, которые служили при королях в старые времена. Если так, то их ему понадобится несколько, поскольку и сам кандидат и его помощники уже позавтракали. Каган и Джо Стил присоединились к Чарли.

После того, как Чарли выпил кофе, выкурил сигарету и более-менее позавтракал, он спросил Стила:

- Чем могу помочь вам этим утром?

Конгрессмен из Калифорнии раскурил трубку. Это действие позволило ему выдержать паузу перед ответом. Пока он этим занимался, Чарли смотрел на него, изучал. Можно хоть вечность смотреть ему в глаза и ничего, кроме этих глаз не увидеть. Что бы ни происходило по ту сторону этих глаз, Джо Стил будет об этом знать, а вы нет.

Выпустив пару облачков дыма под потолок, кандидат в президенты произнёс:

- Я хотел сказать вам, как отлично вы справились, как объективно вы работали, освещая эту кампанию. Я это заметил, поверьте.

- Я рад, - сказал Чарли.

Когда политик говорит, что вы были объективны, это означает, что вы поддерживали именно его. Ну, в отношении Чарли так и было. Он считал, что Джо Стил лучше, чем кто бы то ни было, наведет в стране порядок. Он по-прежнему хотел так думать. Сейчас думать так оказалось непросто, после того как Винс Скрябин говорил по междугородней линии.

А когда политик говорил "Поверьте", в голове у вас должна быть щебёнка вместо мозгов, чтобы поверить ему. Любой репортёр, достойный своей дрянной зарплаты, быстро этому учился.

Джо Стил смотрел на Чарли. Чарли взглянул на него в ответ и увидел... глаза. Глаза, вздёрнутый нос и кустистые усы под ним. О чём бы ни думал Джо Стил, на нём эти мысли никак не отображались.

- Пока вы продолжаете писать столь замечательные статьи, никто в моём лагере жаловаться не станет, - произнёс кандидат.

Стас Микоян ухмыльнулся. Когда на его лице вновь появился прежний цвет, его зубы буквально блестели на фоне смуглой кожи.

- Разумеется, те, кто участвует в политических кампаниях, никогда не жалуются на то, что пишут репортёры, - сказал он.

- Конечно, - сказал Чарли и тоже криво ухмыльнулся.

- Ну, вот, - сказал Джо Стил.

Он открыл прикроватный шкафчик и извлёк оттуда пузатую бутылку янтарного цвета. Надпись на этикетке была выполнена на незнакомом для Чарли языке. Стил вынул пробку и разлил напиток по кофейным чашкам. Чарли с любопытством принюхался. Какой-то абрикосовый бренди, решил он, и крепкий, насколько он мог понять.

- За победу! - провозгласил Винс Скрябин.

Они чокнулись чашками, словно то были бокалы с вином. Чарли пригубил напиток. Да, даже будучи смешанным с кофе, от него волосы вставали на груди. Они бы встали даже на женской груди.

- Да, сейчас победа - это самое важное, - сказал Джо Стил.

Его подручные единовременно кивнули, словно всеми троими управляла какая-то одна неведомая воля. Чарли гораздо медленнее под пристальные взгляды последовал их примеру. Он не знал, чего от него ожидал Винс Скрябин, когда вызывал сюда. Ну, или знал, но не хотел об этом думать.

Чего бы он ни ожидал, этого не случилось. То, что случилось, оказалось лучше. Намного лучше.

***

Майк Салливан не знал, чем заслужил честь - или скорее, наказание - освещать похороны Франклина Рузвельта. Ну, хорошо, знал. Так вышло, что он написал в "Пост" статью о гибели губернатора при пожаре. Отправка его на похороны должна стать логическим завершением. Многие редакторы принимали решения подобным образом.

Гайд Парк был деревушкой на реке Гудзон, примерно посередине между Нью-Йорком и Олбани. Рузвельт родился здесь. Вместе с Элеонор он обретет вечный покой позади того самого дома, в котором появился на свет.

Дом представлял собой поместье. Немалое число изысканных зданий в Гайд Парке были так или иначе связаны с Рузвельтами. На публике Франклин Д. Рузвельт всегда преуменьшал своё патрицианское происхождение. Если вы намерены идти в политику, вести себя следует, как простому обывателю, даже если - особенно, если - это не так. Приходится глотать хот-доги, вымазав рот горчицей.

Однако люди, которые явились на похороны Франклина Делано Рузвельта, были богаты, элегантны и надменны. Они не находились на публике постоянно, и не так привыкли маскировать богатство и власть. Они были одеты в дорогие стильные одежды, траурные, в данном случае, и носили их ладно. Они стояли прямо. Когда они заговаривали, Майк слышал больше причастных и притяжательных оборотов, чем мог услышать за целый месяц от всякого простонародья, и практически все эти конструкции были грамматически правильны.

Слушая разговоры родственников и друзей Рузвельта, Майк также слышал в их голосах весьма отчётливые гнев и разочарование. Они были убеждены, что один из их числа должен был получить то, что по их мнению, заслужил. Теперь же он обрёл то, что обретают все в конце своего жизненного пути - клочок земли два метра глубиной и метр на два в длину и ширину.

- Вы только представьте себе, - произнёс симпатичный юноша в адрес миловидной девушки, чьи точёные черты лица были скрыты чёрной вуалью. - Теперь, похоже президентом Соединённых Штатов станет этот чёртов сборщик изюма.

- Я была бы не против, если бы он честно победил на съезде... хотя я не думаю, что у него получилось бы, - ответила та. - Но, чтобы у него отобрали всё вот так...

- Говорят, это не был поджог, - сказал юноша.

- Говорят, что не могут доказать поджог, - поправила его девушка. - Это не одно и то же.

Он тихо кашлянул, изображая упрёк.

- И раз они не могут этого доказать, нам придётся вести себя так, словно его и не было, - сказал он. - Если начнём искать заговоры за каждым несчастным случаем, нам следовало бы жить где-нибудь в Мексике или в Парагвае, или ещё где.

- А, что если заговор действительно имел здесь место? - поинтересовалась девушка.

Майк отошёл подальше, не дождавшись ответа молодого человека. Ему не хотелось, чтобы они думали, будто он подслушивает, даже если это так. Впрочем, не имело значения, что он не услышит завершения этого разговора. До начала похоронной службы он услышал не менее полудюжины похожих разговоров.

Священник Епископальной церкви, который вёл церемонию, был облачён в одежды, которые были очень похожи на те, что носили священники римско-католической церкви. В 1928 году Майк голосовал за Эла Смита, как и Чарли. Взбучка, которую Гувер устроил Смиту убедила Майка в том, что ни один католик не будет избран президентом, пока он жив, если не до скончания веков.

Разумеется, если посмотреть, как дела обернулись при Гувере, можно гадать, а не стало бы при Эле Смите гораздо хуже. Без сомнений, было бы не просто. Однако вот он Гувер, выдвигается на второй срок. Подобно многим генералам Великой войны, республиканцы, казалось, стремились только закрепить своё поражение.

И вот он, увечный Франклин и скромная Элеонор, лежат друг рядом с другом в закрытых гробах, поскольку никто не пожелал бы смотреть на те обгорелые угли, которые пожарные и гробовщики сочли их останками. Епископ игнорировал этот факт изо всех сил. Подобно бесчисленным священнослужителям всех санов до него и тем, кто встанет на его место, когда он сам превратится в пыль, он взял цитату из Книги Иоанна: "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт"*.

Что на это сказать? Верующий в эти слова, найдёт утешение. А кто не верит... Что ж, вряд ли можно подобрать такие слова, которые утешили бы неверующих. Они могут сказать, что всё это нихрена не значит, и кто скажет, что они неправы?

Епископ старался изо всех сил:

- Безвременно ушли от нас Франклин и Элеонор. Останься они в этом мире, они могли бы вершить великие дела. Они были истинными слугами человечества и были на грани того, чтобы оказать служение, соизмеримое с их талантами и способностями. Однако Всемогущий Господь, прародитель всего, в Своей невыразимой мудрости избрал для них иной путь, и суждения Его истинны и праведны, да будет благословенно Имя Его.

- Аминь, - пробормотал человек, стоявший рядом с Майком.

Майк скучал по звучной латыни католической погребальной службы. Именно потому что для простого мирянина она была непонятна, она добавляла церемонии важности и загадочности. Майк подозревал, что священник Епископальной церкви справлялся настолько хорошо, насколько можно надеяться, ведь ему приходилось общаться на примитивном обыденном английском.

Он был убеждён, что пожар, в котором погибли Рузвельты, был вызван случайностью. Если это было нечто иное - если они и правда жили бы в Мексике или в Парагвае - это уже другой вопрос. Значит, то была не воля Бога, а кого-то из противников Франклина Рузвельта.

Или нет? Если вы искренне верили в то, что пути Господни истинны и праведны, не могли бы вы тогда также поверить в то, что именно Он надоумил некоего поджигателя спалить Рузвельта дотла, а затем сделал так, чтобы план этого гада был реализован? Не могли бы вы поверить, что Господь позволил Рузвельту сгореть в инвалидном кресле, дабы мир стал чуточку лучше?

Майк Салливан не мог заставить себя поверить в такие вещи. Он сомневался даже, что прочие скорбящие, даже священник Епископальной церкви, могли в это поверить. Случайность? Ну, да, можно повесить несчастный случай на Бога - да чёрт, в страховых полисах это так и называлось: "деяния Божьи". Убийство? Не-не. Убийство творится руками человека, а не Господа.

- Помолимся за души Франклина и Элеонор, - произнёс епископ и склонил голову.

Вместе со всеми скорбящими, со всеми репортёрами, Майк последовал его примеру. Он сомневался, что от молитвы будет какой-то толк. Впрочем, с другой стороны, и вреда от неё он не видел.

Два гроба опустились в свежевырытые могилы, окаймлённые зеленой презеленой травой. Франклин Делано Рузвельт и Элеонор навеки лягут друг рядом с другом. Как будто им есть до этого какое-то дело. Если вы в это верите, то также поверите и в то, что отныне они пребывают в лучшем из миров. Майк старался изо всех сил, и надеялся, что сил этих ему хватит.

О крышки гробов застучала земля: гробовщики принялись убирать обратно плоды трудов своих. Губы Майка обнажили зубы в беззвучном рыке. Он всегда считал, что это самый одинокий звук в мире. Этот звук оставляет вас наедине со смертью, и напоминает, что смерть в итоге всегда побеждает.

Миловидная девушка с чёрной вуалью обратилась к молодому человеку:

- Господи Иисусе, мне нужен коктейль!

Тот кивнул. Майк удивился бы, если бы они не испытывали те же чувства, что и он.

Он извлёк из кармана блокнот и записал то, что никто кроме него самого и Господа Бога, который, вероятно, не присутствовал на этой церемонии, никогда не прочтёт. Так он показывал всем, что он - репортёр, а не один из числа преуспевающих господ. Некоторые отпрянули от него, словно он был заражён какой-то гадкой, вероятно, заразной болезнью. Другие выглядели заинтересованными.

Интерес их вырос, когда они выяснили, что он был свидетелем пожара.

- Что, по-вашему, произошло? - поинтересовался мужчина средних лет, чьи лошадиные черты лица напомнили Майку Элеонор Рузвельт.

Майк мог лишь развести руками.

- Произошёл чертовски крупный пожар, вот и всё, - сказал он. - Понятия не имею, что его вызвало. Я не видел, как он начался, и не видел, чтобы от губернаторской резиденции кто-нибудь убегал, если вообще убегал.

- У Франклина украли выдвижение, - с горечью произнёс мужчина с лошадиным лицом. - Его обокрали, а затем убили. За этим стоит этот вонючий рюсский из Калифорнии. Готов спорить, этому он научился у красных.

- Сэр, я бы воздержался от подобных обвинений, не имея на руках доказательств, - произнёс Майк.

- И как мне это доказать? Когда проделываешь нечто подобное, было бы неплохо уметь заметать следы, - произнёс этот человек. - Но я с большей радостью увижу ещё одну победу Гувера, чем этого Джо Стила, как его там. Гувер, конечно, идиот, но никто не сможет возразить, что он честный идиот.

- Прошу вас, не печатайте слова кузена Лу, - заговорила стройная блондинка. - Он очень расстроен. Конечно, расстроены все мы, но он слишком близко принял всё это к сердцу.

- Понимаю.

Майк даже не думал добавлять эти дикие обвинения в статью. Он говорил всерьез - высказывание подобных речей без доказательств равносильно разбрасыванию гранат, не целясь. Дела и так шли худо. Майку не хотелось усугублять ситуацию.

III

По убеждению Майка обед в "Чоп Суи от Хоп Синга*" был похож на встречу на нейтральной территории. Стелла Морандини рассмеялась, когда он произнёс эту мысль вслух.

- Ты прав, - сказала она. - Никаких спагетти, никаких равиоли, но также и никакой говядины с бобами, капусты и картошки.

- Ну, вот, детка, - Майк кивнул. - У них тут есть какая-то лапша, так что ты вырываешься вперёд.

- Лапша, политая этим, как там его? Соевым соусом? Брось, Майк - это не по-итальянски.

Стелла была невысокой тощей девчонкой, чуть выше полутора метров ростом. Впрочем, она не стеснялась высказывать то, что думала. Именно эта черта и привлекала в ней Майка. Он и сам этого никогда не стеснялся.

Её родители приехали из Старого Света. Они хотели, чтобы она связала себя узами брака с каким-нибудь крестьянином, желательно из той же деревушки южнее Неаполя, из которой приехали они сами. Как и Майку, Стелле плохо удавалось делать то, что от неё хотят другие.

Его старики практически с той же степенью отвращения относились к тому, что он встречается с итальяшкой, как её смотрели на то, что она встречается с голозадым ирландцем. Отвращение их не было столь сильным, поскольку они прожили в Штатах на пару поколений дольше, а также потому что невеста Чарли была еврейкой. Вот от этого они по-настоящему бухтели.

Стелла отпила чай из забавной крошечной кружечки без ручки, которыми пользовались в китайских едальнях. Нельзя сказать, что сама она не была знакома с "пейсатыми". Она трудилась секретарём в театральном букинг-агенстве, и почти все, с кем она работала, были евреями. Она почти не говорила на идише, но знала достаточно, чтобы понимать в порядке самообороны.

Майк подозвал официанта.

- Можно нам ещё жареных креветок, пожалуйста? - попросил он.

- Разумеется.

Официант не был китайцем. Он был высоким, светловолосым, тощим, как соломинка и шепелявым. Косоглазый он там или нет, но официантом он был хорошим. Он поспешил на кухню и вернулся до того, как они успели положить меню.

Едва он принёс заказ, как в "Хоп Синг" зашли Чарли и Эсфирь Полгар. Майк и Стелла помахали им руками. Его брат и уже практически невестка сели за стол рядом с ними. У Эсфири были рыжие волнистые волосы и острый подбородок. Родители привезли её в Америку из Будапешта, когда она была ещё совсем девочкой, всего за несколько месяцев до начала Великой войны.

Она сразу же взялась за жареную креветку. Чарли схватил вторую.

- Какая спешка! - в притворном негодовании воскликнул Майк.

- Ага. - Стелла указала пальцем в сторону Эсфири. - Они же даже не кошерные.

- Они вкусные, этого достаточно, - ответила на это Эсфирь.

- Нам потребуется ещё парочка жареных креветок, - обратился Майк к официанту. - Ещё один заварник с чаем, а также ещё чоп-суи. - Он посмотрел на брата. - Если только ты не сможешь приготовить ужин из наших объедков*. Вот, что бывает, когда опаздываешь.

- Мы едим, а вы смотрите, такое было пожелание, - ответил Чарли. - И вообще, нам это всё равно.

Официант вновь поспешил на кухню. При ходьбе он активно двигал бёдрами. Если не будет осторожен, отдел нравов однажды свалится ему на голову, подобно тонне кирпичей. Этот парень не так уж и плох - он не из тех педрил, которые надоедают нормальным людям, в надежде, что те разделят их увлечения. И поскольку он так не поступал, Майк решил жить сам, и не мешать жить другим.

- С нашей последней встречи произошло не сказать, что много событий, - сказал Чарли. Улыбка коснулась лишь одной стороны его рта. - Практически ничего.

- Джо Стила выдвинули кандидатом? Рузвельт обратился в дым? Ага, совсем ничего, - сказал Майк.

- Ты забыл, что Гарнеру предложили кресло вице-президента, - сказал Чарли.

- Мм, кажется, да, забыл, - сказал Майк после недолгих раздумий. - А ты бы не забыл?

- Мальчики, вы ужасны, - сказала Эсфирь. - Особенно вы ужасны, когда вместе, потому что постоянно пытаетесь друг друга подколоть.

- Раз уж вы оба здесь, хочу кое о чём вас спросить, - сказала Стелла. - Губернаторский особняк сгорел дотла почти мгновенно, как считаете, это несчастный случай?

- Я там был, но до сих пор не могу сказать с уверенностью. Равно как и инспектор по поджогам, а он на таких делах собаку съел, - ответил Майк. - Поскольку доказательств нет ни у кого, полагаю, Джо Стил освобождён от подозрений. И Герберт Гувер тоже, раз уж мы говорим о тех, кто мог желать смерти Рузвельту.

Он взглянул через стол на своего брата. Стелла и Эсфирь также смотрели на Чарли. Тот молчал. Он опустил взгляд на крошки и пятна жира на тарелке, где только что лежали жареные креветки. Тишина уже начала казаться неуютной. Наконец, Эсфирь заметила:

- Чарли, ты ничего не говоришь.

- Знаю, - отозвался тот.

- Почему же?

Он ещё какое-то время продолжал ничего не говорить, или не собирался говорить - зависит от того, как сформулировать. Затем он, видимо, передумал, и пошевелился, чтобы закурить. После этого он ответил:

- Потому что меня могут подслушать. Я не знаю этих людей, и не доверяю им. Может, после обеда подыщем более уютное местечко, более тихое. А потом... - Его голос стих.

- Ты, действительно, считаешь, что это имеет какое-то значение, когда тебя подслушивают те, кого ты не знаешь? - спросила Стелла.

- Да, - недовольно выплюнул Чарли.

Ответить на это было, похоже, нечего. Майк даже не попытался ничего сказать. Он наблюдал, как брат поглощает еду, как он сам сделал совсем недавно. Эсфирь ела более спокойно. Когда они закончили, Майк бросил на стол полтора доллара с мелочью. Обе пары вместе вышли из "Хоп Синг".

- Куда теперь? - поинтересовалась Стелла.

- Обратно ко мне, - тоном, не терпящим возражений, заявил Майк. - Так ближе всего. К тому же, у меня там нет никаких шпионов.

- Уж надеюсь их нет... - ответил Чарли. Майк промолчал: комментарий был из тех, что либо ты принимаешь, либо будешь втянут в спор, а это никак не соответствовало тому, что он действительно хотел услышать.

Вилидж это... Вилидж. На ящике из-под мыла стоял какой-то "красный" и вещал толпе, состоящей из трёх забулдыг, проститутки и зевающего копа, которому было слишком лень угнетать пролетариев. На стенах и заборах, словно поганки, разрослись плакаты в поддержку Джо Стила и Нормана Томаса. Сторонники Герберта Гувера в этой части города свои плакаты не развешивали. Они приберегли их для тех мест, где их прочтут, прежде чем сорвать.

Под уличным фонарём стояла бедно одетая женщина, которая, вместо того, чтобы торговать своим телом, выставила на продажу какой-то личный скарб. Майк подумал, что это неплохая идея. Она получит больше за книги, безделушки и серебряные тарелки, чем за своё усталое тощее тело, а поутру ей не захочется резать себе запястья.

Квартира Майка была тесна даже для одного. Четверо создавали здесь ощущение клаустрофобии, особенно, когда трое из присутствующих закуривали. Майку было плевать. У него нашлась бутылка самогона, который притворялся бурбоном. Это было не так, но в голову ударяло. Он щедро разлил по четырём разнокалиберным стаканам, добавил льда и раздал.

- Ну, давай, - пролаял он брату.

Брат дал.

- Доказать я нихрена не могу, - закончил Чарли. - Я не знаю, ни с кем разговаривал Винс Скрябин, ни где этот парень находился, ни что Винс говорил ему, если вообще говорил. Я ничего не знаю, но вопросы у меня есть.

В один глоток он допил пойло, затем удивлённо посмотрел на стакан.

- Иисус милосердный! Что за мерзость! А, ну-ка, налей ещё, а?

Майк передал ему ещё один стакан. У него тоже уже кружилась голова, хотя скорее, от услышанного, чем от дрянного виски.

- Давай, уточним, - сказал он. - Скрябин куда-то звонил... кому-то. Он сказал, с чем-то разобраться сегодня же, иначе потом будет поздно. И той же ночью губернаторский особняк сгорел.

- Примерно так, да, - согласился Чарли.

Майк налил себе ещё. Ему это было нужно, неважно, насколько сильно эта дрянь ударила ему в голову.

Стелла и Эсфирь таращились на Чарли. Майк догадался, что до сего момента Чарли ничего не рассказывал Эсфири.

- Мальчики, у вас на руках самая крупная история со времен Бута и Линкольна*, - сказала та. - Возможно, с того времени, как Аарон Бёрр застрелил Гамильтона*. Она буквально у вас в руках.

- Я не виноват, - сказал Майк. - Я сам её только что услышал.

- Не знаю, что именно у нас на руках, - сказал Чарли. - Возможно яйцо. Возможно, китайская пустышка, и из неё ничего не проклюнется. Я могу лишь доказать, что у Скрябина в Калифорнии есть букмекер, который его разозлил. - Он вновь от души отпил из стакана. - Я говорил, что его называют Молоток Винс?

- Крутой парень, значит? - сказала Стелла.

Чарли покачал головой.

- Выглядит он как хиленький бухгалтер. Будь он здоровяком, с такой кличкой, мало бы никому не показалось. Но тощий коротышка, вроде Скрябина? Если такого как он называют Молотком, можно ставить что угодно на то, что он в десять раз хуже любого тяжеловеса.

- Ты напуган, - с вопросительной интонацией произнёс Майк.

- Да уж точно! - воскликнул его брат. - Если б ты хоть раз имел дела со Скрябиным, тоже испугался бы. Если я напишу заметку, в которой расскажу, что он сделал то-то и то-то, потому что ему приказал Джо Стил, мне не поздоровится, если он явится за мной, потому что я был неправ. Если же он придёт за мной, потому что я прав... Если дела пойдут таким образом, разделите с Эсфирью мою страховку жизни пополам.

- Не нужна мне твоя страховка жизни! - воскликнула Эсфирь.

- Мне тоже, - сказал Майк.

- Мне бы она тоже не понадобилась. Там всего лишь по пятнадцать баксов на каждого из вас, ребята, - сказал Чарли. - Но дела нынче такие. Джо Стил станет следующим президентом, если только в него молния не ударит, или что-то в этом роде. По крайней мере, такая вероятность существует, потому что он поджарил Франклина и Элеонор, словно кусок свинины.

Стелла передала Майку свой стакан.

- Налей мне ещё.

Эсфирь тоже протянула свой.

Они прикончили эту бутылку, а затем ещё одну, которая утверждала, что в ней скотч. Наутро Майк чувствовал себя отвратительно, и похмелье было не самой важной причиной.

***

Первый четверг после первого понедельника ноября. Чарли гадал, зачем и почему отцы-основатели выбрали для проведения выборов именно эту дату. Большую часть времени с окончания Гражданской войны, Америка оставалась в руках республиканцев. Раньше. Судя по всем признакам, более этому не бывать. Участки на востоке уже закрылись. Почти повсюду лидировал Джо Стил и демократы. Они побеждали в штатах, где не выигрывали от самого начала времён. И не только лишь один Джо Стил бил Герберта Гувера. За Стилом шли попутчики.

Конгресс с приходом Гувера четыре года назад состоял, в Палате Представителей, из 270 республиканцев и всего лишь 165 демократов и представителей Фермерско-Рабочей Партии*, а в Сенате - из пятидесяти шести республиканцев и сорока демократов и фермеро-рабочих. Спустя два года после начала Депрессии, Сенат был поделен поровну, в то время как демократы со своими союзниками из Миннесоты имели ничтожный перевес в один голос в Палате представителей..

Сейчас же... Разумеется, подсчитаны были далеко не все голоса. Но всё складывалось так, что в Палате представителей демократы и фермеро-рабочие будут иметь перевес в два к одному, а то и три к одному. Преимущество в Сенате будет не столь огромным. В этом году переизбирался лишь один сенатор из трёх. Впрочем, большинство они получат, причём немалое.

Поэтому победная вечеринка в Мемориальном зале Фресно развернулась на полную катушку. Зал, который был воздвигнут в память жертв Великой войны, был практически с иголочки - его только-только открыли в этом же году. Здание было бетонным и современным, угловатым, с уважительным кивком в адрес классического стиля в виде колонн, воздвигнутых у центрального входа. Для города с населением чуть более 50000, здание было громадным - оно занимало целый квартал.

На балконе первого яруса зала находился окружной исторический музей Фресно. Чарли не заметил, чтобы туда текли толпы. В основном, туда заворачивали милующиеся парочки. Он не был до конца уверен, но держал бы пари на то, что они были более заинтересованы в уединении, нежели в осмотре инструментов золотодобытчика семидесятипятилетней давности.

На первом этаже, ансамбль, который, кажется, целиком состоял из армян, играл джаз. Не было похоже, что музыка была родом прямиком с Бурбон-стрит*. Чарли гадал, что бы об этом подумали цветные парни из Нового Орлеана. Мало хорошего, решил он. Однако музыканты старались изо всех сил, а работники, что вели эту кампанию, и сейчас выплясывали на ковре, не жаловались.

Причиной тому, вероятно, служили полдюжины чаш с пуншем. Джо Стил говорил, что желал бы отменить Восемнадцатую поправку*. Сухой закон уже находился в процессе отмены, но формально продолжал действовать. В пунш, в чисто косметических пропорциях добавили фруктовый сок. С ним или без него, но этот пунш был достаточно крепок, чтобы завести автомобильный двигатель.

К микрофону подошёл сенатор от демократического штата, чтобы объявить о победе на выборах в Конгресс в штате Колорадо. Те, кто пришёл по политическим мотивам, а не только повеселиться, радостно закричали. Остальные продолжали пить и танцевать.

Через несколько минут к микрофону подошёл ещё один калифорнийский политик.

- Леди и джентльмены! - выкрикнул он. - Леди и джентльмены! - Кричал он так, словно объявлял открытие пятничного вечера боксёрских боев. - Леди и джентльмены, для меня честь и почёт представить вам избранного вице-президента Соединённых Штатов Джона Нэнса Гарнера от великого штата Техас!

Когда Гарнер поднимался к микрофону, закричало ещё больше людей. Контроль техасской делегации подарил ему второе место в строю, пусть даже он и не смог выторговать себе путь до самого верха. Его пухлый красный нос говорил о том, что далеко не все рассказы о его пьянстве являлись лживыми домыслами его противников.

У него были крупные бугрящиеся мышцами руки, руки, которые свидетельствовали о том, что этот человек всю жизнь тяжело работал. Сейчас они были триумфально вскинуты.

- Друзья, мы попробовали и у нас получилось! - выкрикнул он. Местечковый акцент у него был тягучий, словно соус для барбекю. - Герберт Гувер может уходить и делать всё, что ему вздумается, потому что с Америкой он уже ничего сделать не сможет!

Вот теперь он получил настоящую овацию, в которой нежился, словно старая черепаха с мягким панцирем, греющаяся на скале в лучах солнца.

- Теперь мы будем делать с Америкой, что захотим! - выкрикнул кто-то, принявший на грудь немалую дозу спиртного.

- Точно! - начал Гарнер. Затем он одумался и помотал головой. - Не, к чертям собачьим! Мы будем служить Америке, а не крутить ею. Погодите и сами увидите, ребята. Вы не узнаете эти места, когда в дело вступит Джо Стил.

Толпа продолжала его славить, хотя слова можно было истолковать двояко. Словно по волшебству рядом с Чарли материализовался Стас Микоян.

- Скоро Джо Стил скажет пару слов, - сказал он. - Он избавит всех от того дурного послевкусия, что осталось от этого старого пьяного дурня.

- Когда побеждаешь с таким отрывом, никакого дурного послевкусия быть не может, - сказал Чарли.

Он не мог спрашивать Микояна о скоропостижной кончине Франклина Рузвельта. Он был убеждён, что Микоян ничего не знал. Знавший о подобных вещах не мог выглядеть столь бледно на съезде в июле.

Чарли огляделся в поисках Винса Скрябина. Молотка Джо Стила ему обнаружить не удалось. Если спросить об этом Скрябина, можно получить весьма интересный ответ. Либо это окажется самой последней глупостью, которую Чарли совершит в своей жизни. Отсутствие его в поле зрения могло оказаться скорее хорошим знаком, нежели дурным.

"Либо я всё навыдумывал, сочиняя то, чего не было". Чарли пытался убедить себя в этом с самого съезда. В лучшие времена у него почти получалось. В не самые лучшие, ничего не выходило. В дурные времена он убеждал себя, что всё это не будет иметь никакого значения, когда Джо Стил принесёт присягу. Теперь же приходилось надеяться, что он прав.

***

Майк Салливан стоял на лужайке у Белого Дома, в ожидании, когда Герберт Гувер и Джо Стил выйдут наружу и отправятся на инаугурацию президента. Было почти тепло, стояла почти весна - 4 марта 1933 года. Лужайка всё ещё выглядела по-зимнему бурой; сквозь увядшие стебли проглядывало лишь несколько пучков молодой травы.

Это был последний раз, когда президент вступал в должность, спустя пять месяцев после избрания. Штаты только что ратифицировали Двадцатую поправку. Отныне днём инаугурации станет 20 января. Да, зимой, но в Вашингтоне это не так уж и страшно. С появлением телефонов и радио, с появлением поездов, автомобилей и даже самолётов, дела шли гораздо быстрее, чем в те времена, когда отцы-основатели подписали конституцию.

Военный оркестр заиграл национальный гимн. Словно во время бейсбольного матча, Майк снял шляпу и приложил её к сердцу. В украшенном колоннами фасаде Белого дома открылась дверь. Оттуда плечом к плечу вышли президент действующий и президент избранный.

Здоровяк Гувер был на несколько сантиметров выше Джо Стила. Он не так уж сильно возвышался над победителем, как этого ожидал Майк. Неужели Джо Стил надел обувь на высокой подошве? Если так, обувь у него хорошая: Майк не смог разобраться с первого взгляда, как это было с обычными высокими ботинками.

Другая вещь, которая делала Гувера выше - чёрный шёлковый цилиндр. Также на нём был белый галстук и фрак. Он был похож на главу Союзников, диктующего Германии условия мира в Версале в 1919 году. Он с равной степенью мог быть похож и на лидера европейских дипломатов, сорока годами ранее торговавшихся за Берлинский договор между Россией и Турцией.

По сравнению с ним Джо Стил был, вне всякого сомнения, выходцем из двадцатого века, а не из девятнадцатого. Да, на нём был чёрный костюм и белая рубашка, но одежда была такой, какую мог легко надеть преуспевающий фармацевт, отправляющийся на званый ужин. Воротник рубашки был стояче-отложным, а не классической стойкой с торчащими крылышками уголков. Да, на Джо был повязан строгий чёрный галстук, вместо забавной белой "бабочки". А на голове он носил не цилиндр, и даже не шляпу-федору, а твидовую кепку с рисунком в "ёлочку".

Одеяние Гувера говорило: "Я важен. У меня есть деньги. Я указываю людям, что делать". Однако одежда Джо Стила несла иное послание, и доносила его чётко и ясно. Его костюм говорил: "Я обычный парень. И приоделся я, потому что так надо". Кепка же добавляла: "Но всё равно я не считаю, что всё это так уж важно".

Все вокруг Майка разом охнули, увидев, во что разоделся новый президент.

- Стыдоба! - произнёс один.

- Нет у него никакого стыда, - ответил ему другой.

Майк хихикнул про себя. Если эти двое репортёров не были старорежимными республиканцами откуда-нибудь из Филадельфии или из Бостона, то он очень удивится. Когда люди, подобные им, умудряются заметить, что мир вокруг них изменился, им, как и королеве Виктории, "не смешно".

Впрочем, королева Виктория уже давным-давно мертва. Майк гадал, сумели ли эти твердокаменные (и каменноголовые) республиканцы заметить этот факт.

Фотографы защёлкали камерами. Начали хлопать вспышки. Джо Стил вежливо коснулся козырька своей непристойной кепки. Гувер выглядел так, словно съел лимон. С ноября он так выглядел на всех фото, что попадались Майку.

Позади мужчин появились их жёны. Лу Гувер была единственной женщиной, учившейся геологии в Стэнфорде в то время, когда там учился Герберт Гувер. И спустя сорок лет она оставалась привлекательной женщиной и носила платье, в котором, возможно, встречала королевскую чету Англии*. Бетти Стил была одета в платье, казалось, сошедшее со страниц каталога "Монтгомери-Уорд", с самых лучших его страниц, и всё же... любая женщина средних лет из среднего класса и с толикой вкуса могла бы выбрать и позволить себе купить это платье.

Она выглядела не столь счастливой, как могла бы. Насколько Чарли было известно, для неё это обычное дело. Они с Джо потеряли двоих детей от дифтерии, с разницей всего в несколько дней, и больше детей у них не было. После этого он все силы отдал политике. У неё, кажется, сил не осталось совсем.

Для потомков было сделано ещё несколько фотоснимков первых леди. Никто возле Майка не стал насмехаться над одеждой Бетти Стил. Всё людское негодование досталось её мужу.

Обе президентские четы прошли к длинном автомобилю с открытым верхом, дабы на нём отправиться на церемонию принесения присяги на Национальной Аллее. Репортёры и фотографы разбежались по машинам, которые проследуют за шикарным лимузином на официальную инаугурацию. Мест никто не бронировал; Майку эта погрузка напомнила схватку в регби. Ему удалось урвать себе место рядом с водителем в "Форде", модели "А". Он чувствовал себя сардиной в банке, но, по крайней мере, он доедет.

От костров в парке Лафайет, что через улицу от Белого дома, шёл дым. Там встали лагерем те, кому больше негде было жить. Никаких сомнений в том, что они надеялись навести президента на кое какие мысли, когда тот будет выглядывать в окно. Судя по тому, что Гувер делал в течение всего своего неудачного срока, в ту сторону он он выглядывал нечасто.

Около Аллеи стояла лагерем Бонусная армия*, пока Гувер не приказал генералу МакАртуру её разогнать. Тот и разогнал, огнём, штыками и слезоточивым газом. Все, кто не имел достаточно средств к существованию, сочувствовали беспомощным жертвам, а не их угнетателям в форме. Гувер, казалось, делал всё возможное, чтобы поглубже вырыть себе политическую могилу и прыгнуть в неё.

"А как же Рузвельт?" - в тысячный раз подумал Майк. Инспектор по поджогам не сказал, что губернаторскому особняку помогли загореться. Не сказал он и обратного. Он сказал, что доказать он ничего не может. Чарли попытался раздобыть телефонные записи, посмотреть, не разговаривал ли Винс Скрябин тем утром с кем-то в Олбани. Неважно, сколько наличности ему пришлось потратить, успеха он не снискал. Те записи "были недоступны". Кто-то сделал так, чтобы они исчезли? Если так, никто в этом не признается. Мёртвый тупик в деле мёртвого Рузвельта.

Вдоль улицы выстроились толпы, посмотреть, как едет новый хозяин Белого дома. В толпе находились юристы и переговорщики, которые обслуживали Конгресс, и которых Конгресс всегда обслуживал. В Вашингтоне, как и везде, дело решали деньги. По правде сказать, в Вашингтоне, по сравнению с другими местами, деньги решали гораздо больше.

Майк легко узнавал таких людей. Большинство из них не были одеты столь же экстравагантно, как Герберт и Лу Гуверы. Не были, но могли бы. Качество стрижки, покрой одежды, блеск настоящего золота, когда кто-нибудь оттягивал манжету... Майк отлично всё подмечал.

Большинство же тех, кто пришёл посмотреть на присягу Джо Стила, были обычными людьми, от которых зависела жизнь Вашингтона. Мясники, пекари, официантки, секретари, оформители вывесок и тортов, домохозяйки - эти люди были в силе. По причине субботы, многие взяли с собой детей, дабы те могли сказать, что когда-то видели президента.

В толпе было несколько цветных. В Вашингтоне было немало цветных, но большинство из них были ещё беднее белых. Они убирались в домах успешных белых, и заботились об их детях. На этих тротуарах законы Джима Кроу* не действовали. Чернокожие могли смешиваться с толпой тех, кто считал себя лучше, чем они, разумеется, до тех пор, пока они вели себя вежливо.

У немалого числа тех, кто стоял на тротуарах, не было работы. Майк подмечал таких - изношенная одежда, небритые лица, но в наибольшей степени - крепко сжатые рты и встревоженные взгляды. Безработица коснулась и белых и негров. Она принесла своего рода равенство - когда у тебя нет работы, любой, у кого она есть, был лучше тебя. Поднявшийся прилив мог перевернуть все лодки. Отлив, который случился в Америке после краха Уолл-стрит, оставил множество лодок на мели.

Безработные цветные мужчины и женщины смотрели на Джо Стила с какой-то болезненной надеждой в глазах - болезненной ещё и в том числе, что они боялись испытывать эту надежду, и уж тем более, её демонстрировать. Однако Стил отличался от Гувера. Он показал им, что их заботы - это и его заботы, а не просто неприличные звуки из соседней комнаты. Если и это окажется ложью, высока вероятность, что эти люди будут не просто разочарованы. Они будут в ярости.

На временных трибунах Аллеи собрались все подряд - богатые и бедные, белые и цветные. То или иное сооружение давало шанс прожить поденным рабочим. Те же самые работяги, либо какие-то другие, по окончании церемонии всё разберут.

Одна из трибун, та, что по правую сторону от подиума с микрофонами, была занята конгрессменами, членами правительства, судьями Верховного суда и прочими воротилами. Рядом с ней стояла трибуна для репортёров и фотографов. Майк выбрался из модели "А" столь же бесцеремонно, как и забирался внутрь. Себе он нашёл вполне удачное местечко.

На трибуне, в ожидании появления Джо Стила, стоял Чарльз Эванс Хьюз. Верховный судья выглядел даже ещё более старомодным, чем Гувер. Отчасти это было вызвано развевающейся судейской мантией. А отчасти аккуратной ухоженной, но по-прежнему пышной седой бородой. Большинство мужчин, носивших бороды до Великой войны, были уже мертвы, и эта мода умерла вместе с ними. Хьюз со своими бакенбардами пока держался.

Майк потёр собственный гладко выбритый подбородок. На челюсти он нащупал порез. Даже если не резаться, ежедневное бритьё являлось той ещё занозой. Майк задумался, почему бороды вышли из моды.

Возвращаясь к делам, он гадал, о чём думал Чарльз Эванс Хьюз, стоя на трибуне. Верховный судья сам по себе был немалой фигурой. Однако Хьюз сам едва - едва! - не дал президентскую присягу, вместо того, чтобы принимать её у кого-то другого. В ночь выборов 1916, он отправился спать, будучи уверен, что побил Вудро Вильсона. Лишь когда на следующий день из Калифорнии пришли разочаровывающие результаты, он узнал, что проиграл.

С кепкой подмышкой, Джо Стил ловко вбежал на трибуну к Верховному судье.

- Вы готовы принести присягу, господин президент? - спросил Хьюз.

- Да, сэр, готов. - В баритоне Стила не было слышно ни одного местечкового говора, распространенного в Калифорнии, такое отсутствие говора тоже само по себе являлось говором. За этой ровной, общеамериканской речью слышался отголосок, даже не отголосок, а призрак чего-то грубого утробного, что не имело ничего общего с английским.

- Тогда, хорошо. Начнём. Повторяйте за мной: Я... назовите своё полное официальное имя.

- Я, Джозеф Виссарион Стил...

- ...торжественно клянусь в том, что буду добросовестно исполнять должность президента Соединённых Штатов Америки и сделаю всё, что в моих силах, дабы сохранять, защищать, и оборонять Конституцию Соединённых Штатов...

Хьюз разбил клятву на несколько отрывков по несколько слов каждый. Джо Стил повторял её фразу за фразой. Когда оба закончили, Хьюз протянул руку.

- Примите мои поздравления, президент Стил!

- Благодарю, господин Верховный судья.

Стил несколько лишних секунд удерживал руку Хьюза в рукопожатии, дабы фотографы могли увековечить сей момент. Со всех сторон их окатило овациями со зрительских трибун. Там же сидел Герберт Гувер, который вежливо хлопал своему победителю, хотя не желал ничего иного, кроме как самому ещё раз принести эту присягу. Демократия - странная и, порой, причудливая штука.

Верховный судья Хьюз спустился с трибуны и занял своё место подле уже бывшего президента. Джо Стил надел кепку обратно на голову, водрузил на нос очки для чтения и какое-то время возился с микрофоном, устанавливая его так, ему было надо. В левой руке он держал карточки с заметками и постоянно косился на них. Но, в основном, он наизусть знал, что хотел сказать.

- Наша страна в беде, - без обиняков начал он. - Вам это известно. Нам всем это известно. Если бы в Соединённых Штатах всё было прекрасно, вы меня не выбрали бы. Когда всё прекрасно, вы не выбираете людей, вроде меня. Вы избираете важных людей, велеречивых людей, людей, вроде президента Гувера и губернатора Рузвельта, да упокоит Господь его душу.

Майк бросил взгляд на Герберта Гувера. Тот хмурился, но он весь день ходил хмурый. Не то, чтобы Джо Стил был неправ. Дело, скорее, в том, он вслух говорил то, о чём человек с более утончёнными манерами умолчал бы.

- Я вырос на ферме неподалёку от Фресно, - продолжал новый президент. - Вот этими руками я работал в полях. Мои родители прибыли в Америку, потому что желали лучшей жизни для самих себя и своих детей, чем в тех местах, где они жили. То же самое могут сказать миллионы людей, что слушают меня в данный момент.

Он взял паузу. С мест, где располагались обычные люди, раздались аплодисменты, и Майк заметил, что их поддержало немалое число репортёров и фотографов. Аплодисменты слышались также и с трибун, занимаемых правительственными чиновниками, однако звучали они тише и неохотнее.

Джо Стил кивнул сам себе, словно произошедшее ничуточку его не удивляло.

- И я зажил лучше, - сказал он. - Я сумел выучиться на юриста и открыть собственную практику. Я говорил то, что считал необходимым о положении дел в моём родном городе. Некоторые считали, что о том, что говорил я, говорить было необходимо. Они уговорили меня пойти работать в городской совет, а потом и в Конгресс, и Фресно отправил меня - меня, сына иммигрантов! - в Вашингтон.

Снова аплодисменты. Некоторые представители и сенаторы были выходцами из народа, однако там, как и везде, старые связи и старые деньги никогда не были лишними.

- Сейчас я смотрю на нашу страну, и понимаю, что всё не так, как во времена моей юности - сказал Стил. - Мы в беде. Живём мы не лучше, чем раньше. Дела наши плохи, и с каждым днём, с каждым месяцем, с каждым годом, они становятся всё хуже. Когда я это увидел, когда я осознал увиденное, именно в этот момент я решил выдвигаться на должность президента. В моём представлении, иначе поступить я не мог. Кто-то должен поправить дела в Соединённых Штатах. Люди, что находились у власти, этим не занимались. Я решил, что именно я и стану тем, кто этим займётся.

Он не был величайшим оратором. Он бы не смог завести Майка и заставить делать всё, что он прикажет. Пару месяцев назад Гитлер дорвался до власти в Германии, по сути, за счёт своей болтовни. Однако уверенности в себе у Джо Стила было не меньше, чем у немецкого диктатора.

И, подобно Гитлеру, он брал бразды правления над страной, которую только что отправили в нокаут. Из-за этого люди на какое-то время выдадут ему кредит доверия.

- При моей администрации у нас будут рабочие места, - сказал Джо Стил. - Труд - это почёт, это слава, доблесть и героизм. Без труда всё остальное падёт. Народ Америки, говорю вам - у нас будут рабочие места!

Очевидно, не у всех, кто сейчас сидел на трибунах, не было работы. Не менее очевидно, что у многих сегодня был выходной. И вновь с мест, где сидели правительственные чиновники, радостные крики раздавались тише и не с таким воодушевлением, чем там, где сидел простой народ.

- Я могу быть груб. Я могу быть жесток. Но я груб и жесток лишь с теми, кто наносит вред жителями нашей великой страны, - сказал Джо Стил. - Каков мой долг? Делать свою работу и бороться за народ. Отступление - не для меня. Я буду делать всё, что будет необходимо.

Что на это сказал бы Франклин Д. Рузвельт? В пользу этого говорило немало конкретных дел. Майк поёжился, хоть на улице и не было холодно.

- Мы будем делать всё необходимое, чтобы вновь поставить Соединённые Штаты на ноги. Ремонт не делается в шёлковых перчатках. - Президент поднял волосатые руки. Он вообще не носил никаких перчаток. Он продолжил: - Те, кто носят шёлковые перчатки, носят их для того, чтобы обкрадывать обычных людей и не оставлять отпечатков пальцев. Когда банки рухнули, они украли народные деньги. Вы когда-нибудь видели голодного банкира? Кто-нибудь хоть когда-нибудь в истории видел голодного банкира? Если мне придётся выбирать между народом и банкирами, я выберу народ. Мы национализируем банки и сохраним народные сбережения.

На этот раз, его едва не смыло с трибуны овациями. После биржевого краха, банки рушились сотнями, нет, тысячами. И каждый раз, когда банк закрывался, вкладчики, державшие в нём деньги, и не успевшие их вовремя вытащить, тонули вместе с ним. Каждый, кто сейчас слушал его, либо сам потерял сбережения, либо знал того, или ту, кто их потерял. В нынешние времена банкиры были одними из самых ненавидимых людей.

Майк взглянул на трибуну с чиновниками. Герберт Гувер качал головой, и он был такой не один. Он не понимал, какую болевую точку затронул Джо Стил. Именно это непонимание и стало основной причиной того, почему его не избрали на второй срок.

Президент Гувер пытался игнорировать надвигающийся ураган, и тот смёл его. Президент Стил попытается его оседлать. Сделать хуже у него вряд ли получится. Но Майк боялся, что и лучше сделать ему не удастся.

IV

Вместе с парочкой других репортёров Чарли Салливан наблюдал, как в Белый Дом на совещание с Джо Стилом входил сенатор Картер Гласс*. Джо Стил созвал Конгресс на срочное заседание. Получение большинства в Палате позволяло добиться своего намного легче.

В Сенате такого большинства у президента Стила не было. Да и многие демократы-южане были более консервативны, нежели республиканцы со всех прочих уголков страны. Картер Гласс, вирджинец, был как раз из таких. Он родился ещё до начала Гражданской войны, и с тех пор практически не изменил своих взглядов. Он в открытую противостоял национализации банков. А поскольку при Вильсоне он был министром финансов, с его мнением приходилось считаться.

Другой репортёр, тощий паренёк с вычурным именем Вирджиниус Дабни, был из "Ричмонд Таймс".

- Ставлю доллар на то, что Джо Стил не сумеет его переубедить, - сказал он, закуривая "Кэмел".

- Отвечаю, - мгновенно ответил Чарли.

В качестве оформления пари, они пожали руки.

Паренёк из Вирджинии находился в злорадном настроении.

- На ваш доллар хорошо отужинаю, - сказал он. - Вы даже не представляете, во что превратился этот старый свиноголовый плешивец Картер Гласс. Да и президент тоже, иначе он выбрал бы кого-нибудь другого, чтобы сдвинуть это дело в Сенате с мёртвой точки.

- Ну, может вы и правы, - сказал Чарли.

- Да я прав, бляха, - перебил его Дабни.

- Погодите, я ещё не закончил. - Чарли поднял руку с раскрытой ладонью, подобно копу, останавливающему дорожное движение. - Вы, может, и правы, но я пока не уверен. Картер Гласс также до сей поры не имел дел с людьми, вроде Джо Стила.

Вирджиниус Дабни выдохнул струю дыма.

- Не имеет значения. Гласс продолжит отказываться. И шуметь он будет так громко, как ему будет нужно. Он будет рассказывать про Троцкого и "красных", а может даже и про Гитлера с нацистами. А потом в очередной раз скажет "нет". Он считает, что у федерального правительства нет на это прав.

- Он из тех, кто считает, что Вашингтон не имеет права указывать встряхнуть конец, как отольёшь, да? - горько усмехнувшись, произнёс Чарли.

- Именно так, - не без гордости произнёс Дабни. - Права штатов в первую очередь. - Судя по тому, как он это сказал, он и сам был сторонником прав штатов. Это был белый южанин. Не все они были такими, но большинство, всё же, были.

Спорить с такими невозможно. Нет, можно, конечно, но это пустая трата времени. Чарли не стал его тратить. Вместо этого он произнёс:

- Сигареткой не угостите?

- Конечно.

Дабни протянул ему пачку и даже поделился спичкой. "Кэмел" были крепче привычного Чарли "Честерфилда", но он не жаловался. В 1918 году он отправился во Францию, но на войну опоздал. Судя по тому, что бойцы курили там, удивительно, что их вообще могли беспокоить немецкие отравляющие газы.

Спустя примерно час и пятнадцать минут, Картер Гласс вышел из Белого дома. Он всегда выглядел слегка побитым жизнью. Ему было уже за семьдесят, и свой возраст он нёс с честью. Теперь же... Теперь же Чарли не был уверен в том, что видел. Если только воображение не сыграло с ним злую шутку, Гласс выглядел так, словно только что получил удар от Примо Карнеры*. Здоровенный итальянец пока не стал чемпионом в супертяжёлом весе, но на конец июня у него назначен бой против Джека Шарки*.

- Сенатор Гласс! - выкрикнул Чарли. - Президенту удалось склонить вас на свою сторону, сенатор?

Гласс дёрнулся от этого вопроса, словно ожидал, что Карнера снова его ударит. Он набрал воздуха в грудь, как сбитый с толку человек, пытающийся сохранить равновесие.

- После консультаций с президентом Стилом, я пришёл к выводу, что закон о национализации стоит, эм, того, чтобы его принять. Я намерен проголосовать за него, и буду работать вместе с президентом, чтобы убедить в том же моих коллег. В данный момент, это всё, что я могу сказать. Прошу меня простить.

Он погрёб прочь. До сего момента, Чарли считал надуманным пассаж Т. С. Эллиота, который сравнил мужчину с обглоданным ракообразным. Но если какой-либо мужчина когда-либо походил на выброшенного на помойку краба, то это был Картер Гласс..

Чарли протянул руку.

- Платите.

Вирджиниус Дабни продолжал смотреть на сенатора из своего штата с разинутым ртом.

- Да ёж вашу медь, - тихо произнёс он, обращаясь скорее к себе, нежели к Чарли.

Он достал бумажник, порылся в нём и достал купюру с портретом Джорджа Вашингтона.

- Держ'те. Никогда б не поверил, если бы сам не увидел. У президента есть какое-то сильное моджо.

Убрав доллар, Чарли спросил:

- Что сильное?

- Моджо, - повторил Дабни. - Ниггерский сленг. Означает нечто вроде магической силы. Ничего иного, что способно заставить Картера Гласса перекинуться, я и представить не могу.

- Моджо, да? Надо запомнить, - сказал Чарли. - Но разве я не говорил вам, что Джо Стил всегда находит способы добиться своего?

- Говорили. Я вам не верил. И никто, кто хоть как-то знаком с Глассом, вам не поверил бы.

На разговор с президентом зашла ещё пара непокорных сенаторов. Когда они вышли, то тоже, всеми руками были за национализацию. Чарли не видел их выхода, поэтому не мог сказать, выглядели ли они столь же раскатанными в лепёшку, как и Картер Гласс. Впрочем, он решил, что это весьма вероятно. Джо Стил мог быть весьма убедителен. В конце концов, посмотрите, как он убедил Франклина Рузвельта.

Сенаторы оставались среди живых. Впрочем, своё мнение они меняли, подобно Картеру Глассу. С их шумной поддержкой закон о национализации прошёл через Сенат почти с той же скоростью, как и через Палату представителей.

Джо Стил обратился к американскому народу по радио.

- Наконец, мы движемся в верном направлении, - сказал он. - Меньшинство зарабатывает деньги на несчастьях других. Меньшинство желает остановить прогресс, который поддерживают остальные. С этим законом у нас возникли такие же трудности. Однако я провёл доверительные беседы с теми немногими, кто поначалу не видел всего в правильном ключе. Многие из них взглянули на проблему с иной стороны, и пришли к выводу, что это неплохая идея. Я рад этому. Нам нужно встать за страной и подтолкнуть её, дабы начать работу. Если кто-то будет толкать в неправильную сторону, ничего не выйдет. Впрочем, мы на одной стороне. Отныне это так.

Поскольку вещал он из Белого дома, никто в передаче не мог сказать ему, что он неправ. Вряд ли кто-то вообще мог указать Джо Стилу на неправоту. Он что-то делал, ну, или пытался что-то сделать со всем этим бардаком. Герберт Гувер относился к Депрессии, как в викторианскую эпоху относились к сексу - он не смотрел в её сторону и надеялся, что она пройдёт сама собой.

Этот метод не сработал в викторианскую эпоху, не сработал он и с Гувером. Люди, жившие в то время мертвы, а он проиграл выборы. Для политика подобный исход был хуже смерти.

***

Даже репортёр, который редко бывал в Вашингтоне, знал, где ели и пили люди, работавшие в Белом доме. Чарли посетил полудюжину таких мест. Он пообщался намного больше, чем с половиной дюжины людей, которые печатали и подшивали документы, читали телеграммы и отвечали на звонки. И все, как один говорили, что не знают, каким образом Джо Стилу удалось переубедить Картера Гласса и других сенаторов, противостоявших национализации банков.

Чарли подмазывал их спиртным. Более того, он подмазывал их деньгами. То были деньги "Ассошиэйтед пресс", поэтому жадничать смысла не было. Не помогло. Люди продолжали говорить, что ничего не знают. Чарли разочарованно взвыл:

- Да, кто вообще, блин, знает-то?

Большинство не знали даже тех, кто знал. Чарли понимал, что это означало - Джо Стил не просто умел держать свои карты поближе к груди. Он был в этом деле настоящим мастером. Пара человек предположила, что Чарли следует побеседовать с Каганом, Микояном или Скрябиным. Он мог бы додуматься до этого и сам, когда забурившись на максимальную глубину, обнаружил, что и там было пусто. Он и в самом деле, до этого додумался. Винс Скрябин по-прежнему пугал его до усрачки. Луноподобное лицо Лазара Кагана было практически нечитаемым, так что, без разницы. Оставался Стас Микоян. Из давних подручных президента он был наиболее доступным.

Маловероятно, что Микоян позвонил Чарли случайно.

- Я слышал, вы пытаетесь кое о чём разузнать, - проговорил армянин, когда с приветами и как-дела было покончено.

- Не думал, что репортёру подобное запрещено, - сказал Чарли.

Микоян рассмеялся. Чарли рассудил, что Скрябин разозлился бы. Можно было гадать о реакции Кагана, либо раздумывать, что именно означала реакция этого еврея. Ага, из всей этой троицы, Стас был самым человечным.

- Не поужинаете со мной этим вечером? - спросил Микоян. - Обсудим всё там.

- Здорово. Куда мне подойти? - поинтересовался Чарли.

- Есть один мясной ресторан, называется "У Руди", на той стороне Девятой, напротив "Гэйети", - ответил Микоян. - Давайте встретимся в восемь?

- Хорошо - сказал Чарли, и, повесив трубку, с весельем посмотрел на телефонный аппарат. "Гэйети" являлся самым популярным в Вашингтоне стриптиз-кабаре. Стас использовал его как географический ориентир, или ему, как и всем, ничто человеческое не было чуждо? Чарли, разумеется, ни разу в жизни не доводилось таращиться на стриптизёршу. Ну, да.

С "У Руди", впрочем, всё в порядке. Его окружала аура тихого фешенебельного местечка. В воздухе пахло жареным мясом и дорогими сигарами. Седовласый цветной официант проводил Чарли в кабинку.

- Мистер Микоян ожидает вас, сэр, - прошептал он.

Стас поднялся, чтобы пожать ему руку. В высоком стакане у него был какой-то тёмный напиток.

- Ром с колой, - пояснил он, заметив взгляд Чарли. - Ром сюда доставляют прямиком с Кубы.

- Здорово, - сказал Чарли совсем как во время телефонного разговора.

Ром был мягким и неразбавленным. Чарли выбрал из меню бараньи отбивные, а Микоян заказал стейк из толстого филея на косточке, слабой прожарки.

Армянин сложил пальцы, глядя на Чарли.

- Я могу рассказать то, что вам нужно, - сказал он.

- Но внутри есть крючок, - сказал Чарли. - В наживке всегда есть зацепка.

- Да, крючок есть всегда, - согласился Микоян. - Любому ребенку старше шести лет это известно. Вы удивитесь, сколько народу в Вашингтоне об этом не в курсе.

- Да? Ну, может, и не удивлюсь, - сказал Чарли. - Рассказывайте, что это за крючок, а я скажу, хочу я продолжать или нет. Если нет, мы мило поужинаем и побеседуем о шансах "Сенаторс"* на чемпионство.

- Полагаю, в этом году шансы довольно неплохи, - сказал Микоян. - Однако справедливо, весьма справедливо. Зацепка в том, что вы не сможете написать то, что я вам расскажу. Президент не против, если вы будете знать. Он всегда говорил, что вы были честны с ним, по крайней мере, гораздо честнее, чем ваш брат. Однако политика похожа на изготовление сосисок - никому не захочется знать, из чего их делают.

- Бисмарк.

- Ага. Он знал, о чём говорил. По большей части.

Чарли задумался.

- Знаете, я ведь могу просто соврать, - заметил он.

- О, конечно. И у вас будет статья. Однако тогда президент будет знать, кому он не может доверять. Так, стоит ли эта статья того, чтобы его предать?

Таким вопросом задаёшься каждый раз, когда заключаешь сомнительную сделку. В голове Чарли всплыл ещё один вопрос: "А хочу ли я вообще оказаться в чёрном списке Джо Стила?". Он совершенно точно знал, что не хочет. Чарли вздохнул.

- Рассказывайте.

Стас Микоян даже не улыбнулся. Он также не стал сразу переходить к сути, поскольку в этот момент официант принёс заказ. Чарли не думал, что найдётся что-либо ещё, что будет настолько хорошо сочетаться с бараниной, как мятное желе. Когда он произнёс эту мысль вслух, Микоян ухмыльнулся.

- Я бы предпочёл чеснок, но вы ирландец, а я - армянин. В итоге всё всегда сводится к тому, к чему мы привыкли, когда росли.

- Главное, чтобы оно по размеру подходило. - Чарли пожевал, затем кивнул. - Очень хорошо. Как ваш стейк?

- Неплох. У Руди сложно с чем-то ошибиться. Они в деле уже давно, и тут видно, почему. - Стас Микоян отрезал ещё кусок и проглотил его. Затем отпил рома с колой. - Рассказать вам о сенаторе Глассе?

- Было бы неплохо.

- Это добропорядочный вирджинец. Родом из хорошей семьи. Когда он ещё был мальчиком, их семья владела рабами. После Гражданской войны не в буквальном смысле, конечно, но на них работало немалое число цветных. До того, как он отправился в колледж, у них была эта милая девушка по имени Эмма. Эмма... впрочем, фамилию вам знать необязательно. Писать вы об этом не станете.