Джо Стил

- Именно так. - Чарли глотнул побольше своего напитка. - Могу ли я предположить, чем всё закончилось?

- Наверное, можете. Порою, юноши из подобных семей учатся жизни от служанок и поварих. Именно так было с Картером Глассом. А спустя девять месяцев он узнал о жизни гораздо больше, чем ему казалось, чем ожидал, когда заваливал её. Заполучил себе малыша, как это у них называется, "светлячка". - Это южное выражение он произнёс так, словно оно было родом из иностранного языка.

- Он попробовал притвориться, будто ничего не было? - поинтересовался Чарли.

- Нет. Он был джентльменом. Он, либо его семья, взяли на себя опёку над Эммой и ребенком. Не идеал, конечно, но всё же лучше, чем ничего. Пацаненок получил самое лучшее образование, какое только доступно цветному мальчику в Вирджинии. Сейчас он учитель. У него собственные дети. Они неплохо живут - насколько неплохо могут жить цветные в той части страны. И одна из причин того, что у них всё хорошо, заключается в том, что они никогда не давали знать, что каким-то образом связаны с Картером Глассом.

- Значит, хотите сказать, это семейная тайна?

- Именно так. Именно это я и хочу сказать. - Микоян приподнял чёрную кустистую бровь. - Сенатор Гласс также был заинтересован в сохранении этой семейной тайны. Мы имели возможность оказать услугу ему, а он имел возможность оказать услугу нам.

- Полагаю, что так. - Чарли поднял указательный палец. Тут же, как по волшебству, появился официант. - Ещё рома с колой, пожалуйста.

- И мне тоже, - сказал Стас.

- Сию минуту, джентльмены. - Официант отправился за напитками.

Чарли перевёл указательный палец на Микояна, подобно стволу пистолета.

- Как вам, как Джо Стилу удалось раскрыть эту семейную тайну?

- Мы видели, кто руководит фракцией, что пыталась нам препятствовать, - ответил Микоян. - Мы немного порылись в поисках скелетов в их шкафах. И, что бы вы думали? У Картера Гласса такой нашёлся.

Вернулся официант с напитками на эмалированном подносе. Он церемонно расставил их и тут же исчез. Когда он ушёл, Чарли спросил:

- Порылись немного?

- Именно так. - Глаза Микояна замерцали.

- Лично вы? Или лично Джо Стил? Или это был Лазар Каган?

Мерцание стало ярче.

- Знаете, а вы забавный паренек. В бюро расследований департамента юстиции есть один смышлёный молодой человек, который вгрызается в подобные дела, словно бульдог. Когда он кусает, то больше не отпускает. Он даже похож на бульдога - коренастый такой, некрасивый, с отвисшей челюстью. Он раскапывает то, что нам нужно знать.

- Грязь, - назвал Чарли вслух.

- Ага, грязь. - Улыбка Стаса Микояна призывала Чарли разделить эту остроту. - Ну, давайте, расскажите, что за всю историю политики никто и никогда подобным не занимался. Ну, давайте. Попробуйте. - Он откинулся на спинку обшитого латунными пуговицами кожаного дивана и ждал.

- Не надо глупостей. Вы же знаете, я не могу этого сказать, - сказал Чарли.

Может Джо Стил со своими подельниками играл жёстче, но шантаж всегда был частью этой игры. В силу своей природы, говорили о подобных вещах нечасто. Но всё было именно так.

Микоян продолжал улыбаться.

- Вы честный человек. Я знал, что вы такой. Именно поэтому я предложил боссу просветить вас.

Возможно, это было так, а возможно это было лестью, чтобы ещё больше умаслить Чарли.

- Ну, спасибо, - ответил Чарли, стараясь не выказывать охватившей его признательности. - И можете не беспокоиться, это не та история, которую я мог бы напечатать.

- О, никогда нельзя знать наверняка, - сказал Стас Микоян. - У нас полно врагов, люди пытаются остановить нас, дабы мы чего-то не делали лишь потому, что мы именно те, кто хоть что-то делает - либо, в силу того, что эти люди зарабатывают деньги на текущей ситуации. Считаете, мы играем грязно? Кое-что из того, что делают и они...

- Вам принести десерт, парни? - спросил официант. - Ванильное мороженое, или восхитительный лимонный пирог с безе?

Они съели десерт. Микоян положил деньги на стол.

- Пытаетесь подкупить сотрудника рабочей прессы, да? - спросил Чарли, затем застенчиво ухмыльнулся. - Благодарю.

- Всегда пожалуйста, - радушно ответил Микоян. - Всегда и в любое время.

***

Коридор, который вёл в архив департамента пожарной охраны Олбани, был тёмен, словно внутренние помещения гробницы Тутанхамона за год того, как её открыл Говард Картер. Мрак разгонял лишь свет единственной лампы. Клерк, что нёс эту лампу, нервничал похлеще Говарда Картера*. Тому приходилось беспокоиться о древних египетских проклятиях. Страхи клерка же были более основательными.

- Если кто-нибудь прознает о том, что я пустил вас сюда, меня уволят быстрее, чем вы успеете произнести "Джек Робинсон"*, - прошептал клерк.

Эту фразу он повторял уже в третий раз. Майка Салливана уже достало её выслушивать.

- Вас не уволят, - прошептал он.

Ему пришлось заплатить клерку пятьдесят долларов из кассы "Нью-Йорк Пост", дабы тот явился сюда в два часа ночи. Майк считал, что в "Пост" ему платят недостаточно, чтобы он выслушивал всё это нытьё и стенания.

В тусклом луче блеснула латунная дверная ручка.

- Всё там, - прошептал клерк.

Он переложил фонарь в левую руку. Когда он достал из кармана связку, звякнули ключи. Он нашёл нужный, но луч фонаря постоянно уходил в сторону, когда он пытался вставить ключ в замочную скважину.

- Так, давайте, я подержу фонарь.

Майк забрал его до того, как клерк успел ответить отказом. Ему удалось справиться с замком, хотя, когда ключ повернулся, он едва не обмочил штаны.

Они вошли внутрь. Клерк закрыл за ними дверь. Поскольку в помещении, полном шкафов с бумагами не было окон, Майк щёлкнул выключателем и включил верхний свет. С клерком едва не случилась истерика.

- Спокойнее, дядя, спокойнее, - сказал Майк. - Через стены никто смотреть не умеет. Итак, где рапорт о пожаре в губернаторском особняке?

- Этот шкаф здесь, - ответил клерк. Шкаф с бумагами также оказался заперт. - Видите, жареные дела, - сказал он.

Майк уже подумал было сказать клерку обойтись без шуточек, но он подумал, что тот не оценит совет по достоинству. Клерк отыскал небольшой ключ и отпёр деревянный шкаф высотой в человеческий рост.

Он выдвинул вторую полку и достал пухлую картонную папку на пуговице с печатной надписью "Пожар в особняке губернатора штата" на обложке. Также там была выведена дата пожара.

- Спасибо, - сказал Майк, взял папку из рук клерка и принялся пролистывать.

Безжизненным бюрократическим языком в ней было изложено, как был обнаружен пожар, как на место выехали несколько машин с разных участков. Там было описано, как пожарные боролись с огнём, как нескольким людям удалось выбраться из особняка, и как другим, включая губернатора и миссис Рузвельт, этого сделать не удалось.

Там имелись фотографии места происшествия и жертв. Рассматривая последние, Майк прикусил губу. Вид сгоревшего заживо человека - не самое приятное зрелище. Майк пролистал папку дальше, в поисках конкретной информации.

Таковой он не нашёл.

- А где рапорт следователя по поджогам? - спросил он клерка. Он попытался найти именно то место, где инспектор решил, что он не может решить, где именно начался пожар. Но найти это место он не сумел.

Клерк нахмурился.

- Всё должно быть там. - Он тоже быстро пролистал папку. - Хм, - произнёс он. - Я уверен, он был там, когда я подшивал это дело. Дайте, гляну кое-что.

Он порылся в папках, что лежали вместе с той, которая содержала в себе детали пожара в губернаторском особняке. Также он осмотрел и сам шкаф на случай, если рапорт инспектора по поджогам мог куда-нибудь завалиться. Удачи ему снискать не удалось.

- Хм, - повторил клерк. - Разве не забавно? Я уверен, что он был на месте - я помню заголовок.

- Вы его читали? - спросил Майк.

- Нет, - Клерк покачал головой. - Я лишь удостоверился, что рапорт на месте, прежде чем подшить папку.

Сколько раз он проделывал подобное с рапортами, которые больше никто никогда не прочтёт? Но не с этим. В нём находились ответы на важные вопросы, среди которых был и тот - а не добрался ли кто-нибудь до инспектора по поджогам? В любом случае, там могли находиться ответы на все вопросы. Сейчас их не было. Исчезла жизненно важная деталь.

- У кого могла быть копия этого рапорта? - спросил Майк.

- Уверен, мистер Кинкейд сохранил копию для личного архива, - ответил клерк. - Мистер Кинкейд - очень основательный человек.

- И где находится этот личный архив?

- У него дома, полагаю. Возможно, в несгораемом шкафу, мистер Кинкейд полностью отдаёт себя своей работе.

- Хм. - Майк тихо выругался.

Если он хотел добраться до личного архива инспектора по поджогам, жадного до денег клерка будет недостаточно. Нужен кто-нибудь выше по уровню.

- Может, пойдём уже отсюда? - Даже будучи обеспокоенным, клерк оставался вежлив. - Я сделал всё, что обещал. Если рапорта нет, я ничем помочь не могу.

Майк желал оказаться под обвинением в проникновении со взломом не больше, чем тот клерк. Когда пытаешься добыть столь политически взрывоопасные вещи, как рапорт о поджоге, никому не захочется быть пойманным. Значит, кто-то тоже добрался до него, и добрался раньше Майка. Он ни секунды не верил в то, что рапорт просто выпал из папки. Нет, его кто-то вытащил, из-за того ли, что там было написано, или не было написано - трудно сказать, пока сам не увидишь.

Они вышли из помещения. Клерк запер за ними дверь - о деталях никогда не хочется забывать. Они направились к выходу. Никакой сигнализации в здании не было. Никому и в голову не придёт, чтобы кто-то залез в архив пожарного департамента Олбани. Никогда не знаешь, когда воображение превратится в реальность. В этот раз, так и случилось.

Скрытность потерпела неудачу, поэтому Майк решил идти напролом. Он потратил много сил на то, чтобы устроить интервью с лейтенантом противопожарной службы Джеремайей В. Кинкейдом, который и составил этот рапорт. Сил этих ему не хватило. Секретарь лейтенанта Кинкейда, необычайно красивая девушка сообщила ему:

- Лейтенант Кинкейд не разговаривает с репортёрами.

- Почему же? - спросил Майк. - Разве не это его работа?

- Его работа - вести следствие, - ответила девушка. - А не публичные выступления.

- Да чтоб тебя, - проговорил Майк, вместо того, чтобы высказаться более откровенно. - А в департаменте пожарной охраны Олбани есть какой-нибудь офицер по связям с общественностью, или кто-нибудь, кто обязан общаться с репортёрами?

В департаменте пожарной охраны Олбани такой офицер имелся. Его звали Кермит Уизерспун. На своём месте его не оказалось. Его жена совсем недавно родила, поэтому он взял отпуск, чтобы побыть с ней. Никто не желал говорить Майку, где он живёт. Майк сам это выяснил. Особым конкурентом Шерлоку Холмсу он не стал бы. Однако телефонный справочник Олбани дал ему все необходимые подсказки - не так уж много, поскольку в черте города жило совсем немного Кермитов Уизерспунов.

Когда он постучал во входную дверь, внутри дома обшитого белой вагонкой заплакал ребёнок. У малыша были мощные лёгкие. Дверь открыл озадаченный мужчина.

- Вы - Кермит Уизерспун? - спросил Майк.

- Всё так. А вы кто?

- Майк Салливан. Пишу для "Нью-Йорк Пост". - Майк протянул ему карточку. Так было гораздо убедительнее, чем просто рассказать, кто он и чем занимается. - Я бы хотел задать вам пару вопросов насчёт рапорта лейтенанта Кинкейда по поводу пожара в губернаторском особняке.

Лицо Уизерспуна застыло.

- Это случилось почти год назад. Я говорил с бог его знает сколькими репортёрами. Ничего нового я сообщить не мог, поэтому прекратил все разговоры. Это больше не новость.

- Всё ещё может быть. Вы можете сказать, по какой причине Кинкейд не мог с уверенностью сообщить, был ли причиной пожара поджог или нет?

- Боюсь, я не помню деталей, мистер, эм, Салливан, - ответил Уизерспун. - Вам следует расспросить лейтенанта Кинкейда.

- Он говорит, что тоже не разговаривает.

- Ну, значит, всё.

- Ага, значит, всё, тупик. А не должен быть. Это общественная трагедия, лейтенант Уизерспун. То, что произошло в губернаторском особняке не должно держаться в тайне.

- Боюсь, ничего не могу с этим поделать.

Крики младенца изнутри стали ещё громче.

- Кермит, может, поможешь мне тут? - раздался женский голос.- И, вообще, с кем ты там разговариваешь?

- С коммивояжером.

Уизерспун захлопнул дверь перед носом Майка. И запер на замок. Какое-то время Майк постоял на крыльце, затем повернулся и ушёл.

***

Стелла Морандини обгрызала мясо с пурпурно-красных кисло-сладких свиных рёбрышек в "Хоп Синге". При этом она смотрела на Майка.

- Ты ведь понимаешь, что будет, если ты напишешь подобную статью? - спросила она.

- Наружу выйдет частичка правды, - ответил он и вцепился в жареную креветку. - Не самая большая, потому что зарыта она довольно глубоко, но уже кое-что. Это лучше, чем вообще никакой правды.

- Ты ничего не можешь доказать.

- Я могу доказать, что люди не говорят, что никогда не скажут. Я могу доказать, что рапорты, которые должны стать достоянием общественности, отправились к Иисусу, или ещё куда. Кто-то скрывает. Люди так не поступают, если на то у них нет веских причин.

- Ага, - Стелла кивнула. - И что это за люди такие?

- Должен быть Джо Стил, или эти, как их там, которые на него работают. Он больше всех получил о того, что Рузвельт поджарился.

- Хорошо. Допустим, ты прав. Допустим, именно он всё и провернул, - сказала Стелла. - Допустим, ты напишешь статью о том, что он должен сидеть в Синг-Синге*, а не в Белом Доме. Что, по-твоему, он потом с тобой сделает?

- Эм... - Майк замер, не донеся до рта остатки жареной креветки.

До сего момента ему и в голову не приходило, что подобной статьёй он мог подвергнуть себя опасности. Он задумался, почему так. "Потому что ты дурак, вот почему". Джо Стил ни перед чем не остановится, чтобы достичь желаемого. Чарли смеялся, когда рассказывал о том, как президент шантажировал сенаторов, дабы те проголосовали, как ему надо. Майк не считал это забавным, особенно теперь.

Стелла кивнула.

- "Эм" - самое верное, Майк. Это не игра, ну или перестанет быть ею, когда ты напишешь статью. Ты идёшь ва-банк.

"Когда нападаешь на короля, его следует убивать". Майк не помнил, кто это сказал. Возможно, Бартлетт*. Кто бы это ни был, он знал, о чём говорил. Потому что, если не убить короля, на которого напал, он нанесёт удар сам.

Он доел остатки креветки.

- Так надо, дорогая. Хочешь, чтобы страной правил кто-то, столь хладнокровный и безжалостный? Типа, Гитлера или Троцкого?

- Ты себе столько цуриса* наживёшь, что не поймёшь, как потом разгребать.

Да уж, она немало времени провела среди евреев. Как и Майк, поэтому проблем с пониманием идиша у него не было.

Он всё равно написал статью. Одним из евреев, с которыми Майку приходилось работать, был Стэн Фельдман, главный редактор "Пост". Фельдман вызвал Майка в свой крошечный захламлённый кабинет, в котором он превращал истории в заголовки газет. Одну из стен украшали картинки со скупо одетыми девицами. Кабинет вонял застоявшимся сигарным дымом.

Фельдман ткнул пальцем в текст Майка.

- Я этого не издам, - сказал он. - Дай мне настоящих доказательств, и, может быть тогда издам. Но, ничего - значит, ничего.

- Это не совсем ничего, - сказал Майк. - Там ничего в том месте, где должно быть хоть что-то. А это не одно и то же.

- Всё равно, недостаточно, - ответил редактор. - Дай мне что-нибудь, и возможно я передумаю. Что-нибудь настоящее, а не "там ничего нет, а должно быть, поэтому все они - кучка жуликов.

- Но... - Майк развёл руки в стороны. - Если я это заметил, то заметили бы и другие.

- Я заметил. Заметил, что недостаточно. Недостаточно для подобных историй - сказал Фельдман. - Ты должен накрепко его прищучить, чтоб ни у кого сомнений не осталось Если нет, мы получим больше исков, чем "Харт Шаффнер-и-Маркс" со своими штанами*.

- Смешно. Ха-ха. Видите, как громко я смеюсь?

Фельдман закурил очередную черуту*.

- Я тоже не смеюсь, Майк. Мы не можем выпустить подобное, это совершенно точно. К тому же, мы - демократическая газета, не забыл? Подобные вещи больше подходят отцу Коглину. Ты хоть раз слышал, чтобы от сомнений кому-нибудь была польза?

- Конечно, там, где от сомнений была польза. Будет ли она таковой для Джо Стила? Я кое-что слышал в Вашингтоне... - Он умолк. Об этом он услыхал от брата. Чарли ничего не записывал, ни тогда, ни потом. Та история не была предназначена для чьих-либо ушей.

- Он лучше Гувера. Ну, да, он не столь хорош, как Рузвельт. Но, что с того? - вопрошал Фельдман. - Он всё поправит. Он даёт людям работу, и ставит богатеев на место. Нельзя сделать омлет, не разбив яйца.

- Тот, кто может отказаться от основных свобод ради получения временной безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности, - сказал Майк.

Слова Бена Франклина всегда звучали лучше многих дурацких клише.

Слова Бена Франклина прозвучали гораздо лучше всяких клише, поскольку Стэн Фельдман покраснел.

- Я ни от чего основного не отказываюсь, за исключением статьи, в которой нет необходимых доказательств. Дай мне доказательства, и нам будет от чего начать плясать. А пока же, тебе, кроме как о Джо Стиле, совсем не о чем писать?

- Ничего важного.

- Ну так, пойди и напиши о чем-нибудь неважном. Давай. Дерзай. Я и так на тебя слишком много времени потратил.

Ворча под нос, Майк ушёл. "Пойди и напиши о чём-нибудь неважном". Вот он, тот боевой клич, который бросает репортёра к печатной машинке! Ага, тот желторотик, который писал о цветочной ярмарке на Лонг Айленде*, знал, что его бессмертному сочинению не суждено попасть в учебники истории. Он всё равно писал лучше, когда писал так, словно те розы и пионы были столь же важны, как Муссолини и Пикассо.

- Ты как, Майк? - спросил один журналист. - Выглядишь так, словно "Бромо-Зельтцера"* объелся, или типа того.

- Хэнк, у тебя в столе есть что-нибудь, что может излечить меня от гуманизма? - спросил Майк.

Вместо Бенджамина Франклина, Хэнк процитировал Дороти Паркер*:

- Пушки - вне закона

Петли - не удушат.

Газ - всего лишь вонь.

Можно жить.

- Хех, - отозвался Майк. Затем он усмехнулся от искренней признательности. - Ладно, неплохо. Спасибо.

- Обращайся, старик. Но, серьёзно, что тебя гложет? Могу я чем-то помочь?

- Если только ты не хочешь броситься к Стэну и убедить его издать статью, что я написал. Он не считает, что я крепко привязал консервную банку к хвосту Джо Стила.

Хэнк тихонько присвистнул.

- Ты же не размениваешься на мелочи, да?

- Кто? Я?

- Ага, ты. Ты бы следил за собой, вот я к чему.

- Мне постоянно об этом говорят.

При этом Майк понимал, что это хороший совет. По крайней мере та его часть, что оставалась разумной и прозорливой. Но как можно оставаться разумным и прозорливым, когда тебе известно, что президент избавился от своего главного конкурента, едва только понял, что начинает отставать? Мог ли тот, кто совершил нечто подобное, править страной свободных и родиной храбрых*?

Проблема в том, что большинство не желало в это верить. Гораздо проще думать, что Рузвельт погиб в результате несчастного случая. Тогда не придётся задумываться над тем, что вы сами проголосовали за то, чтобы Герберта Гувера выбросили на свалку истории. А люди именно так и проголосовали. Джо Стил одержал одну из крупнейших побед в истории США, такую победу, которая обеспечивает политические перемены на годы вперёд.

Так было бы, если люди не сочтут Джо Стила убийцей. Устроят ли ему импичмент и вышвырнут ли из кабинета? Или просто не переизберут? Но, тогда к власти вернутся республиканцы. Может ли лекарство оказаться хуже болезни? Так ли считает большинство?

В итоге, они просто решили идти по другой стороне дороги. Они отвели взгляды от обгорелых останков в канаве. Фарисеи, вот кто они. "Я покажу им, что натворил Джо Стил, - решил Майк. - Покажу, хотят они того или нет".

V

По ходу специальной сессии, Джо Стил один за другим скармливал законопроекты лидерам Палаты представителей и Сената. После короткой задержки на национализацию банков, законы следовали друг за другом с головокружительной скоростью - таков был результат сокрушительной победы на выборах и внушения депутатам и сенаторам страха Господня (ну или, по крайней мере, создания для них неприятностей). Многие из новых законов регулировали Уолл-стрит. С их помощью попытались сделать так, чтобы выходки финансистов в очередной раз не обрушили экономику. Законодательное регулирование банков сделало всё возможное, чтобы удержать банкиров от выдачи в кредит денег, которых у них нет.

Чарли Салливан натёр мозоли на кончиках пальцев, печатая статьи о начале президентского Четырёхлетнего Плана. Ему было, о чём писать. Джо Стил, кажется, каждый день подписывал закон, на разработку которого в обычные времена потребовался бы год работы. В удачные дни он подписывал по два-три таких закона.

Девизом всей специальной сессии могла стать фраза: "Страна уже никогда не станет прежней". Законы устанавливали правила обращения работодателей с трудящимися. Ещё больше законов регулировали то, по каким вопросам трудящиеся могли и не могли торговаться с работодателями. Крупные программы общественных работ: дороги, каналы, тоннели, аэродромы... Джо Стил обладал огромным числом голодных мужчин, и немалым числом голодных женщин, готовых рыть лопатами и махать кирками ради полноценного трёхразового питания, койки и небольшой платы наличностью здесь и сейчас.

Изъятие заложенного имущества и пыльные бури привели к тому, что на Среднем Западе простаивали огромные участки сельхозугодий. Закон Джо Стила основал на этих заброшенных землях общинные фермы. Люди вместе жили на земле, вместе эту землю обрабатывали, а выращенный урожай распределяли между собой. Республиканцы интересовались, каким образом всё это отличалось от того, что происходило в России.

Отвечая им, Джо Стил выступил по радио.

- Некоторые скорее посеют в стране голод и не дадут людям работать, - говорил он. - Ежели вы хотите видеть еду на столе и людей, которые гордятся своим трудом, дайте об этом знать своим сенаторам и представителям.

Те, кто его слушали, должно быть, так и поступили, потому что фермерский закон прошёл вместе с прочими.

После этого Чарли взял несколько дней отпуска, чтобы отправиться в Нью-Йорк и жениться на Эсфири Полгар. Майк был свидетелем. Во время вечеринки Майк спросил его:

- Тебе действительно так нравится этот сукин сын? Богом клянусь, чтобы добиться выдвижения, он убил Рузвельта.

- Если сможешь доказать, тогда и задумаюсь об этом, - ответил Чарли. - Пока же, он улучшает страну. У людей снова есть надежда. Пока там сидел Гувер и пальцами крутил, людям хотелось лишь улечься и сдохнуть.

- Лечь, - автоматически поправил Майк.

Чарли приложил большой палец к носу.

- Не думай, что раз так вырядился, то можешь быть моим редактором.

Майк развеселился, но ненадолго.

- Одна из причин, почему никто ничего не может доказать, состоит в том, что пропало множество документов. Это кое о чём говорит, либо не говорит, если, конечно, ты не записной болельщик этого бандита в Белом доме.

- Я не болельщик, мать твою. - Чарли тоже больше не шутил. - Когда до съезда дошли новости о пожаре в Олбани, я наблюдал за Микояном. Он едва не помер на месте. Не бывает настолько хороших актёров.

- А ещё ты слышал приказ Скрябина.

- Я слышал, как Скрябин о чём-то говорил по телефону. О чём именно, я знаю не больше твоего. Они заслужили право на сомнение.

Майк набрал воздуха в грудь, выдохнул, и набрал снова.

- Ладно. Это твоя свадьба. Не хочу ссориться с тобой в столь знаменательный день. Но, судя по тем статьям, что ты выдаёшь, ты вовсю бьёшь в барабаны в поддержку Джо Стила.

- Эти законы очень важны. Они помогают разобрать тот бардак, в котором мы оказались. Даже если их писал сам дьявол, мне плевать. Законы всё равно хорошие.

- А кто говорит, что не дьявол? - сказал Майк.

Чарли сдался и отправился к бару за очередной порцией бурбона. Ему тоже не хотелось в такой день ссориться с братом.

У Эсфири также в руке была свежая порция.

- О чём вы там с Майком? - спросила она.

- Ни о чём таком, что было бы связано с тобой, - ответил он и поцеловал её. - Просто старая идиотская политика.

- Он на самом деле терпеть не может президента, да? Забавно, ведь он совсем не похож на республиканца, или типа того.

- Он ему не доверяет, - ответил Чарли, что было ещё мягко сказано.

К его облегчению, оркестр, что наняли родители Эсфири, начал набирать темп. Чарли проглотил бурбон и вывел Эсфирь на танцплощадку.

- Идёмте, миссис Салливан. Давайте зажжём.

Если он будет танцевать, ему не придётся думать о брате, о Джо Стиле или о чём-то ещё.

- Миссис Салливан. Мне нравится. - Эсфирь улыбнулась ему и развела пальцы левой руки, так, чтобы блеснул крошечный алмаз на обручальном кольце.

- Придётся привыкать, но мне нравится.

- Да, придётся привыкнуть. Потому что ты будешь носить его следующие пятьдесят-шестьдесят лет. - Он подался вперёд и прошептал ей в ухо: - А этой ночью ты вообще ничего носить не будешь.

Она захихикала, и сделала вид, будто хочет его ударить, но они улыбались друг другу.

Медовый месяц они провели на Ниагаре. Это недалеко и относительно недорого. Чарли было без разницы, куда ехать. Он не планировал глазеть на что-либо помимо номера в отеле, что они сняли. До водопада они с Эсфирью, наконец, добрались за день до того, как им нужно было возвращаться вместе в Нью-Йорк, а Чарли двигаться дальше в Вашингтон и искать квартиру побольше той конуры, в которой он жил прежде.

Водопад выглядел впечатляюще. Чувствуя, что будет проклят, если не признает этого, Чарли насмешливо прорычал молодой супруге сквозь оглушающий грохот:

- Я бы никогда и не узнал, как это место выглядит, если бы ты меня сюда не вытащила.

В этот раз Эсфирь его ударила. Никто вокруг не обратил на это внимания. Многие из тех, кто таращился на водопад, были молодожёнами, слишком уставшими от медового месяца, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Чарли решил, что вскоре, когда-нибудь, сюда приедут и Майк со Стеллой. Он задумался, удастся ли им посмотреть на водопад.

***

- Леди и джентльмены, в прямом эфире из Вашингтона, округ Колумбия, президент Соединённых Штатов. - Радиоведущий обладал мощным слегка манерным голосом актёра, который провёл много времени, играя в первоклассных водевилях и лишь чуть-чуть повыступал на подмостках Бродвея.

Чарли послышалась в этом голосе хамоватость, но раздражаться он не стал. Добрая половина радиоведущих говорила, как этот парень. К тому же, Чарли вовсе не намеревался раздражаться. Ему нравилась новая квартира. Он мог пройти через всю гостиную без угрозы удариться голенью о кофейный столик. Большое пространство имело значение. Он также мог в любой момент взять Эсфирь и отнести её в спальню. Это также имело значение, причём более приятное, чем то, что происходило в большой комнате.

- Это Джо Стил. - Президент не обладал актёрскими дарованиями.

Говорил он так, словно должен был прожить жизнь громилы, однако волею случая получил образование. В его голосе слышался тихий скрежет. Возможно, частично это из-за трубки, которую он курил. В остальном, это у него от природы. Тот, кто не слышал в его голосе скрытой фразы "не связывайся со мной", слушал недостаточно внимательно. Для Чарли это было столь же безошибочно, как и предупреждающий стрёкот гремучей змеи.

- Сегодня я бы хотел поговорить с вами о законопроекте по электрификации долины реки Теннеси*, - произнёс Джо Стил. - Это важный закон. С его помощью мы построим плотины по всей реке. Эти плотины на годы обеспечат множество людей работой. Они прекратят наводнения, которые случались в низовьях реки ещё с тех самых пор, как там жили одни лишь индейцы. А электричество, которое будут вырабатывать эти плотины, перенесёт миллионы людей в двадцатый век.

Президент взял паузу, чтобы прокашляться.

- Лишь полностью окружив себя электрическими проводами, фермер может стать настоящим американским гражданином. Промышленность - величайшая надежда и оружие нашей страны, равно как и включение фермеров в эту промышленность. Невозможно основывать производство на двух разных фундаментах, на фундаменте крупной и сконцентрированной в одном месте промышленности, и на фундаменте разрозненного и крайне отсталого сельского хозяйства. Мы систематически и неотступно переведём сельское хозяйство на новый технологический уклад и поднимем его до уровня промышленного производства.

Он снова покашлял. Чарли догадался, что президент использует этот кашель в качестве знака препинания, дабы показать, что он переходит от одной мысли к другой.

- Точно такая же логика лежит в основе моей системы общественных ферм. Однако в долине реки Теннеси некоторые люди разбогатели, благодаря тому, что держали остальных фермеров в бедности и отсталости. Они пытаются заблокировать законопроект, разрешающий строительство плотин и производство электричества, дабы и впредь всё контролировать. Я решил выступить сегодня по радио с целью попросить вас убедить своих сенаторов и депутатов поддержать электрификацию долины реки Теннеси. Это ваше правительство. Его члены должны следовать вашей воле. Если не станут, мы выбросим их на свалку истории, где им самое место. Спасибо, и доброго вам вечера.

- Это был президент Джо Стил в прямом эфире из Белого дома, - произнёс ведущий. - Мы вернёмся к вам после важного сообщения.

Важное сообщение заключалось в рекламе марки кофе, которое, по мнению Чарли, по вкусу было как ил из Миссисипи. Он закурил "Честерфилд" и спросил у Эсфири:

- Что скажешь об этой речи, милая?

- Мне тоже одну дай, - сказала она. Чарли передал ей пачку. Прикурив, она продолжила: - В конце я заметила кое-что интересное.

- Что именно?

- Он сказал "ваше правительство". Сказал: "его члены должны следовать вашей воле". Но потом он сказал, что мы выкинем их, если они не станут. Не вы, а мы.

- Ты уверена? - спросил Чарли. - Я что-то не заметил.

- Совершенно точно, - уверенно произнесла Эсфирь.

Его жена всегда имела своё мнение и не шла ни у кого на поводу. В ином случае, он не захотел бы иметь с ней дела - нет, конечно, она была достаточно симпатична, чтобы он захотел иметь с ней кое-какие дела, но он не захотел бы жениться на ней, если бы она была такой. Он немного поразмыслил.

- Наверное, это просто политическая болтовня. Он не хочет, чтобы люди самостоятельно пошли к сенаторам. Слишком похоже на Бонусную армию.

- Возможно. - Щёки Эсфири втянулись, когда она затянулась сигаретой. В её голосе не слышалось стопроцентной уверенности, но и спорить она не стала. С ней было легко ладить. Чарли пытался вести себя так же, но у него с этим было больше трудностей, чем у жены.

Что бы там Джо Стил ни подразумевал под подменой "вы" на "мы", его речь достигла поставленной цели. Она до кондрашки напугала тех членов Конгресса, что пытались блокировать законопроект.

Этот факт развеселил Лазара Кагана. Луноликий помощник президента встретился с Чарли за обедом в небольшом итальянском ресторанчике, в нескольких кварталах от Пенсильвания-авеню 1600*. Чарли заказал спагетти с фрикадельками. Каган выбрал лазанью. Когда они принялись за еду, подручный Джо Стила произнёс:

- Надо было тоже заказать спагетти, правда, у меня никак не получается их правильно закручивать.

Чарли посмотрел на него. Он понял, что Каган не шутил.

- Это не так уж важно, - сказал он. - Можно просто цеплять лапшу и есть с вилки. Так многие делают - это проще. Мне точно без разницы.

- Вам, может и нет, - сказал Каган. - Но официант будет смеяться за моей спиной. Равно как и итальяшка, которому принадлежит эта забегаловка. Если не получается делать так, чтобы всё выглядело пристойно, вам следует заняться чем-нибудь другим.

Эти слова заставили Чарли вновь бросить взгляд на Кагана. Тот выглядел предельно серьёзно.

- То же самое вы и президенту говорите? - спросил Чарли с ноткой веселья в голосе, дабы Каган тоже рассмеялся и сообщил ему, что просто дурачится.

Однако еврей кивнул.

- Не то, чтобы часто приходится говорить ему подобные вещи. Ведь, именно он меня им и научил. Взять, к примеру, закон о долине реки Теннеси. Президент хочет, чтобы люди добились, что конгрессмены их услышат, так?

- Разумеется. - Чарли кивнул. - И что?

- Ну... Так, я вам этого не говорил. Эти слова не попадут в вашу следующую статью. Это так, к сведению.

- Разумеется, - не без некоторого внутреннего сопротивления повторил Чарли.

Да, такие вещи нужно выслушивать не под запись. Если подорвёшь доверие одного источника, рискуешь подорвать доверие и остальных. Если же твой источник - доверенный человек президента, рискуешь ещё сильнее. Иногда нужно идти на подобные риски. Но гораздо чаще, нужно превратиться в губку. Нужно впитывать то, что слышишь. Этими словами можно придать оттенок тому, что пишешь, но писать напрямую нельзя.

Лазар Каган поглощал лазанью с аккуратностью, достойной кота. Промокнув пухлые губы салфеткой, он произнёс:

- В общем, мы сделали так, чтобы реакционеры услышали людей. Людей, у которых не очень хороший почерк, и не самое лучшее произношение, но которые совершенно точно знают, чего хотят. Они хотят плотины и электричество в долине реки Теннеси. Вот и всё.

- Минуточку. - Чарли замер со спагетти в томатном соусе и сыре пармезан, накрученными на вилку, у самого рта. - Хотите сказать, вы подделали часть тех писем?

- Я этого не говорил. Это вы так сказали, - ответил Каган, что для любого осторожного официального лица заменяло "да".

- Ну, неудивительно, что оно идёт чисто к сведению. - Чарли был бы больше удивлён, если бы был сильнее шокирован.

Да, это дешевая уловка. Да, это грязная уловка. Нет, это не новая уловка. Вероятно, ею пользовались древние греки, царапая ногтями сообщения на черепках*. Чарли нашёлся со следующим вопросом:

- Ну, и как это работает?

- Хорошо работает, премного благодарен. Послезавтра законопроект будет выпущен комитетом. И это уже не к сведению. Можете об этом писать.

- И помочь ему стать явью. - Чарли были ведомы тайные тропы, которыми, порой, двигались политики.

- Ну, может быть. Если повезёт, - мягко произнёс Каган.

- Зачем вы мне об этом рассказываете? - спросил Чарли.

- Вы нравитесь президенту, - ответил Лазар Каган. Когда Чарли издал неловкий смешок, еврей кивнул. - Да, так и есть. Он считает, вы идете к нему с открытым забралом. Именно этого он и хочет - чтобы люди приходили к нему с открытым забралом. Жаль ваш брат не поступает таким же образом.

Что именно это означает? "Угомони своего братца, и мы будем скармливать тебе хороший материал?". В любом случае, нечто похожее. Подбирая слова, Чарли произнёс:

- Майк пишет то, что пишет, вот и всё. Мы перестали указывать друг другу, что делать с тех пор, как начали бриться.

- У меня тоже есть брат. Он портной в Бейкерсфилде*. Так, что, я понимаю, о чём вы, - сказал Каган. - Я лишь передаю вам мысли Джо Стила.

- Благодарю. Такие вещи полезно знать, - сказал Чарли, что, во всех смыслах, являлось правдой.

***

Программа долины реки Теннеси была последним важным законопроектом, принятым в ходе специальной сессии Конгресса, созванной Джо Стилом. Прошло почти всё, что предлагал президент. Хоть ни один из помощников Джо Стила этого не признал, даже не под запись, но у Чарли сложилось впечатление, что те несколько законопроектов, которые провалились, изначально подавались президентом так, чтобы они провалились. То был признак умного хитрого политика - бросить законодателям несколько тарелочек, которые они могли бы сбить, дабы они не переживали насчёт остальных.

А того, что прошло, было достаточно, и даже более. Воротилы Уолл-стрит пищали, что новые правила сдавили их, словно анаконды. Как и дорожностроительные компании, и строители плотин. Как и профсоюзные боссы, которым не нравились навязанные федеральными властями периоды "перемирия", прерывавшие их забастовки.

Какому именно быку пустили кровь - можно понять по его мычанию. Бык, которому пустили кровь, может пустить её в ответ. А вот руководители строительных компаний, которым пустили кровь, обращались к юристам. От этого было меньше кровопролития, но больше шума.

Едва на некоторых законопроектах Джо Стила успели высохнуть чернила, как федеральные судьи принялись объявлять их неконституционными. Естественно, федеральные юристы обжаловали эти решения. Чарли никогда особо не жаловал федеральных юристов, но он знал, откуда те получали приказы.

Они тоже это понимали, а также то, на чьей стороне хлеба намазано масло. Каждый, кто работал на Джо Стила, понимал, какую выгоду несёт поддержание его хорошего настроения. Апелляции, выходившие из офиса генерального прокурора, были необычайно яростными и необычайно срочными. Программы, прошедшие во время специальной сессии Джо Стила, вылетали в сторону Верховного суда так, словно ими стреляли из орудий главного калибра линкора.

Верховный суд выслушивал аргументы обеих сторон и принимался за раздумья. С самого начала века, у демократов было лишь восемь лет, чтобы самим назначать судей Верховного суда. Всё остальное время Белый Дом находился в руках республиканцев. Герберт Гувер, может, и проиграл последние выборы, но Верховному суду было плевать. Для немалого числа судей, засевших в своей келье в Капитолии, даже Гувер был опасным либералом.

Поэтому Джо Стил в их глаза представал... а, кем именно? Нет, наверное, не Троцким. Нет, наверное, не Антихристом. Опять же, возможно. Сказать, что Верховный суд с подозрением относился к любым переменам в экономической жизни страны, было бы полным пренебрежением к превосходным формам языка.

Судьи отвергли один из законопроектов, связанных с пособиями - они заявили, что таким образом федеральное правительство превышает власть. То же самое они сказали о законе, регулирующем Уолл-стрит. И то же самое они сказали о законе, который ограничивал работодателей в мерах принуждения трудящихся.

Чарли добросовестно печатал статьи о решениях Верховного суда. Также он печатал статьи о реакции президента на эти решения. У него имелся доступ к ближайшим друзьям Джо Стила. И он этим доступом пользовался.

- Нет, президент не рад, - сказал ему Стас Микоян. - Президенту не нравится, что девять старых дурней пытаются подорвать восстановление.

- Я могу цитировать ваши слова? - спросил Чарли.

Микоян начал кивать, но остановился.

- Нет, пожалуй, не стоит, - с сожалением произнёс он. - Если они дойдут до этих самых девяти старых дурней, они на самом деле покажут президенту, как могут попортить ему жизнь.

Поскольку Чарли понимал, что Стас говорит всерьёз, то лишь хмыкнул и сказал:

- Таким вещам не учат на уроках обществознания.

- На уроках обществознания всё проходит гладко, - ответил Микоян. - Но сейчас мы не на занятиях по обществознанию. Мы, блин, в Вашингтоне. Как и эти козлы в чёрных мантиях.

Когда через пару недель Чарли беседовал в Белом Доме с Винсом Скрябиным, сразу после того как Верховный суд заявил, что федеральное правительство не имеет права совать свой нос также и в банковское регулирование, коротышка по прозвищу Молоток говорил ещё более откровенно, чем Микоян.

- Судьи пытаются пободаться с Джо Стилом? - сказал он. - Тогда им надо бы иметь лбы покрепче, чем мне кажется у них сейчас - вот и всё, что я могу сказать.

- Что может сделать президент? - спросил Чарли. - Верховный суд - отдельная ветвь власти. Пока они не начнут помирать один за другим, и он не сможет назначать своих людей, он не может заставить их признать его законы конституционными.

Скрябин откинулся на спинку вращающегося стула. Тот заскрипел. Лампа под потолком осветила линзы его очков в проволочной оправе. На несколько секунд они стали большими и жёлтыми, как у разъярённого филина, глазами хищника, а не человеческими. Когда он почёсывал коротко постриженные усы, то было похоже, что он чистит перья.

- Их никто не выбирал, - замогильным тоном произнёс он. - Если они считают, что могут препятствовать желаниям народа, им стоит передумать.

Он не имел в виду "желания народа". Он имел в виду "желания Джо Стила". Это не одно и то же, но Чарли понимал, что Скрябин никогда не признает этой разницы. Чего хотел Джо Стил, того же хотел и Молоток. Вот и всё.

- Что может сделать Джо Стил? - повторил вопрос Чарли.

Он не считал, что Капитолий подожгут и поджарят Чарльза Эванса Хьюза вместе с его товарищами в мантиях. Эта мысль промелькнула в голове, но он ей не поверил. "Майк поверил бы", - подумал Чарли.

Когда Винс Скрябин вновь подался вперёд к Чарли, он уже был похож на небольшого скромного мужчину, а не на нечто безмолвно парящее в ночи.

- Он с этим разберётся, - произнёс помощник с непоколебимой уверенностью в голосе. - Никто не остановит Джо Стила, особенно, когда он набрал ход.

Это было похоже на окончание интервью.

Перед тем как покинуть Белый дом, Чарли остановился, чтобы взять со стойки зонт - снаружи шёл дождь. Внутрь вошёл мордастый молодой человек с квадратной головой и отвисающим вторым подбородком, напоминая Чарли мастиффа. Его лицо было смутно знакомо, но Чарли так и не сумел вспомнить имя. Кем бы он ни был, на нём была остроконечная шляпа-федора и двубортный костюм, который никак не подходил его кряжистой фигуре.

- Прошу прощения - пробормотал он, закрывая свой зонт и ставя его за латунную стойку. Голос у него оказался, на удивление, высоким. Он поспешил по своим неведомым делам.

- Кто этот парень? - спросил Чарли у Скрябина.

Помощник Джо Стила слегка улыбнулся.

- Верите - нет, но его фамилия Гувер.

- Рипли этому бы точно не поверил*! - хмыкнув, произнёс Чарли.

- И всё же, это правда. Это следователь из министерства юстиции. А ещё он гораздо смышлёнее, чем выглядит. Единственное, о чём я порой задумываюсь, идёт ли этот ум ему же во благо.

Должно быть, это именно тот парень, о котором недавно упоминал Микоян. Его вид, действительно, скорее напоминал бульдога, нежели мастиффа, равно как и его работа.

- Что он здесь делает? - спросил Чарли.

- Я не знаю. - Скрябин пожал узкими плечами. - Президент пожелал его увидеть. Когда Джо Стил за вами посылает, вы приходите.

Последнее было, без сомнений, правдой. Сказать "нет" Джо Стилу было равнозначно говорить "нет" бульдозеру. Сказать, конечно, можно, но чем хорошим это для вас обернётся? Что же касается пожатия плечами Скрябина, Чарли воспринял его слова с недоверием размером с площадку для игры в поло. Зачем ещё нужен Скрябин, если не знать, что у босса на уме?

Разумеется, это знание и разговоры вслух - две разные вещи. Даже разговоры об этом с репортёром, которому в Белом доме благоволят, это не то, чего бы хотел Джо Стил. Очевидно, нет, поскольку Винс Скрябин держал свой тонкий рот плотно сжатым. Чарли тоже пожал плечами и вышел под дождь. Он раскрыл зонт. Путь обратно предстоит труднее, чем путь сюда.

***

Чарли собрал с тарелки куском хлеба остатки подливы от тушёной говядины. Он улыбнулся сидевшей напротив Эсфири.

- Весьма неплохо получилось, - сказал он и похлопал себя по животу, давая понять, что не шутит.

- Я готовила и похуже, - согласилась та.

- Ну, у тебя уже получается, - сказал Чарли.

Когда они только поженились, готовила она совсем не ахти. Впрочем, поскольку то, что он называл своей стряпнёй, являлось разогреванием банки консервированного мяса с овощами, Чарли не мог быть слишком придирчив.

- Это не сложно. Не настолько сложно, как вести дела в офисе, - сказала она. До того, как они связали себя узами брака, она работала помощником администратора.

- Только практика и ничего другого. - Она закурила послеобеденную сигарету и выпустила под потолок струю дыма. - Чарли?

- Что у тебя на уме, милая? - Он понял, что что-то будет по тону, которым она обратилась к нему.

- Ты не против, если я поищу здесь работу на полставки?

Он нахмурился.

- Я зарабатываю достаточно денег. Конечно, мы не сможем в ближайшее время выдавить из бизнеса "Дюпон"*, но вроде справляемся.

- Всё верно, - поспешно сказала она. - Дело не в деньгах, хоть и небольшая прибавка никому не помешает. Просто... не знаю. У меня складывается ощущение, что, когда тебя нет дома, я бесцельно болтаюсь по квартире, а дома тебя нет постоянно.

У неё раньше была работа, и она отлично с ней справлялась, в то время как миллионы и миллионы людей работы не имели. Если бы она не справлялась, она бы свою работу потеряла. Она могла её потерять вне зависимости от того, как она с ней справлялась. Она привыкла брать всё в свои руки и справляться сама. Но даже если так...

- Я не хочу, чтобы люди думали, будто я не способен тебя обеспечить, - сказал Чарли.

- Это не так. Богом клянусь, не так, - сказала Эсфирь. - До того, как рынок рухнул, люди, возможно, так и подумали бы. Но не теперь. Всем известно, что нужно браться за что угодно, иначе завтра можно снова лишиться работы.

- Ты и в самом деле этого хочешь.

Она поняла, что сказанное не было вопросом.

- Ага, хочу. Я тут сама по себе. Все мои друзья остались в Нью-Йорке. Мне бы хотелось знакомиться с людьми, а не сидеть в кресле, читать сопливые романы, да слушать радио весь день напролёт.

Если бы Чарли ей отказал, она бы послушалась, ну или ему хотелось так думать. Но рада этому решению она не будет. Чтобы до этого догадаться, не нужно иметь столько же серых клеток в мозгах, как у Эркюля Пуаро. В данный момент, квартира ей могла казаться маленькой серой клеткой. Сказать, чтобы она осталась дома, только приведёт к неприятностям. Чарли не любил неприятности, в отличие от Майка. Он вообще их никогда не любил.

Поэтому он вздохнул, не очень громко и не очень печально и сказал:

- Ладушки. Давай, пробуй. Но когда что-нибудь найдёшь, постарайся возвращаться домой так, чтобы успеть приготовить мне ужин. Договорились?

- Договорились! - Должно быть, она ожидала, что он ей откажет, поскольку мгновенно вцепилась в предложение.

Она не только вцепилась в эту сделку, но и отпраздновала её, приготовив им джин. Джин был крепок, но так и должно быть. Чарли вновь вздохнул, на этот раз по другому поводу.

- Вкус такой, будто его сделали из чьей-то туалетной воды... или химического набора.

- Точно так и есть, - сказала Эсфирь. - Бутылка ещё со времён отмены Сухого закона. На полках до сих пор немного хорошего товара.

- Да и тот, что есть, дорогой. - Чарли сделал ещё один глоток. - Ну, пить можно. Когда закончится, достанем ещё, вот и всё.

- Когда я не одна, я не против радио, - сказала Эсфирь. - Как помою посуду, можем послушать и выпить ещё.

- И кто знает, что будет потом, да? - Чарли потянулся к ней.

Она покосилась на него.

- Кто знает?

Немного милой романтичной музыки будет в самый раз. Однако когда Чарли включил приёмник и, когда лампы разогрелись, он получил лишь рекламу мыла и шампуня, а затем очередной сладкоголосый ведущий объявил:

- Мы прерываем нашу трансляцию по программе вещания, чтобы передать вам обращение президента Соединённых Штатов.

- О чём он собрался говорить? - спросила Эсфирь.

- Кабы я знал, - ответил Чарли.

Он бы развил мысль, но по радио раздался голос президента:

- Это Джо Стил. - Речь у него не была гладкой. И никогда не была, но сегодня это было особенно заметно. - Сегодня я бы хотел поговорить с вами, поскольку в нашей стране есть проблема. Есть девять стариков, которые сидят в старом пыльном кабинете в Капитолии, которые считают, что у них есть власть поступать с мечтами и чаяниями американцев, как им заблагорассудится.

- Опаньки, - сказала Эсфирь.

- Ага. - Чарли и сам не смог бы сказать лучше. Когда Джо Стил на кого-то нацеливался, полумерами он не ограничивался.

- Вы избрали новый Конгресс, вы - народ Соединённых Штатов, - продолжал президент. Чарли показалось, что из радиоприёмника доносится холодная ярость. Либо Джо Стил просто хороший актёр. Откуда знать наверняка? - Вы избрали новый Конгресс и избрали меня. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы попробовать вновь поднять нашу страну на ноги. Конгресс - ну, большинство в Конгрессе - помогал мне принять законы, установленные Четырёхлетним Планом.

Даже, когда он говорил о чём-то другом, он не мог не вставить шпильку-другую в адрес консерваторов, которых после выборов не удалось вышвырнуть из Вашингтона. Что бы вы ни делали, оказаться в его противниках, вам не захочется.

- Однако этих девятерых старых дурней в чёрных мантиях, что засели в своей затхлой каморке и посмели остановить народный прогресс, никто не избирал, - прорычал Джо Стил. - Зачем они так поступают? Чего они могут желать? Они наносят ущерб стране. Они вредят стране. Как может верный американец утверждать, что законы, призванные восстановить страну идут вопреки конституции? С теми, кто так поступает, творится что-то не то, что-то чудовищно неправильное. Я не знаю, что именно, но я вам так скажу - я это выясню.

Какое-то время он ещё продолжал говорить, раз за разом нанося удары по одним и тем же целям. Когда он отключился, голос ведущего звучал несколько ошеломлённо, и он с явным облегчением наполнил радиоволны музыкой джаз-бенда.

Чарли и Эсфирь уставились друг на друга.

- Ого, - произнёс Чарли.

- Точно - ого, - сказала Эсфирь. - Ещё можно понять, зачем он нападал на конгрессменов, которые блокировали его законы. Но в чём смысл такой атаки на Верховный суд?

- Не знаю, - ответил Чарли. - Джо Стил сам сказал - их не выбирали. Если люди станут писать им гневные письма, думаешь, им будет до них какое-то дело? Скорее всего, нет. Единственный способ для судей покинуть свою должность - это ногами вперёд. Как только они туда попадут, то останутся там надолго. И вся страна застрянет вместе с ними.

- Им можно, как это там, вынести импичмент, - сказала Эсфирь. Но даже она сама не очень-то верила, что подобное может произойти.

Равно как и Чарли.

- Чтобы снять кого-то из них с должности, нужно буквально поймать его за получением взятки на лужайке у дома. Верховные судьи ничем подобным не занимаются, и Джо Стил об этом знает. Это политика, вот и всё. Нельзя кому-то вынести импичмент, руководствуясь лишь политическими соображениями.

- Эндрю Джонсон*, - сказала Эсфирь. - Я помню об этом со школьного курса истории.

- Ага. Только из кабинета его так и не выкинули, хоть тогда у них в Конгрессе было такое же большинство, как у Джо Стила.

- Возможно, Джо Стил считает, что, если судьи увидят, сколько народу не может их терпеть, они начнут иначе смотреть на конституцию, - сказала Эсфирь.

- Возможно, так и есть. Это самое разумное, до чего я вообще смог додуматься, я так скажу, - произнёс Чарли. - Но это может и по нему ударить. Судьи способны упереться рогами и отменить все его законы лишь потому, что это - его законы. У него есть гордость, но и у них тоже.

- Мы можем лишь попытаться не попасть под эти шестеренки, когда они закрутятся, - сказала Эсфирь.

- Нет, я могу сделать кое-что ещё, - сказал Чарли.

- Например?

- Поговорить с ребятами из Белого Дома и выяснить, что на уме у Джо Стила. Когда я был там в последний раз, Скрябин ничего не знал, ну или, не стал высказываться. У него самое непроницаемое лицо из тех, что ты когда-либо видела. Но я посмотрю, что можно вытянуть из Микояна и Кагана. Микоян мог бы стать славным малым, если бы постоянно не перестраховывался.

- Это будет завтра, - лукаво произнесла Эсфирь. - А что ты намерен делать этим вечером?

- Девчонка набралась смелости, - сказал Чарли. - Полагаю, я что-нибудь придумаю.

И он придумал.

Следующим утром в Белом Доме ему не так повезло. Когда Чарли входил, тот следователь из министерства юстиции по фамилии Гувер, уже выходил. По пути Гувер улыбнулся ему. Если бы Чарли был ребенком, он бы на год постарел от страха с этой улыбки. У Гувера было такое лицо, выражение которого не менялось, ни когда он был спокоен, ни когда гневался. Когда он улыбался, хотелось бежать, сломя голову.

Чарли высказал эту мысль Микояну. Тот рассмеялся. В Микояне ничего пугающего не было; это был красивый смуглый мужчина с длинным носом.

- Мы с Гувером работаем не из-за его красивой внешности, - сказал Стас.

- А зачем вы тогда с ним работаете? - Если он давал Чарли возможность, тот ею пользовался.

- Потому что это человек, который может решить вопросы, - ответил Микоян.

- Что это значит?

- То, что было сказано, - шутливо произнёс Стас и уклонился от дальнейших расспросов.

VI

Время всё шло, шло и шло. После речи Джо Стила у газет началась страдная пора. Издания раскололись пополам, одни поддерживали его, а другие обзывали недо-Гитлером и недо-Троцким. Это развеселило Чарли.

- Я понимаю, если бы его называли либо одним, либо другим, но обоими сразу? - обратился он к Эсфири. - Если он и то и другое, значит, он где-то между ними. Как по мне, вполне неплохое место.

- Ну, трудно быть левее Троцкого и правее Гитлера, - ответила жена, что было правдой. Затем она продолжила: - Впрочем, они оба - диктаторы, какой бы флаг над ними ни развевался - красный или со свастикой. Мне кажется, именно это и имеют в виду редакционные авторы, или, по крайней мере, намекают на это.

- Хех, - задумчиво хмыкнул Чарли. Он взглянул на жену под необычным углом - без малейшего намёка на вожделение.

- Я совершенно точно женился не на дурочке, когда связывался с тобой узами брака, так ведь?

- Надеюсь, нет. - Развивать тему Эсфирь не стала. Порой, гонор подавал в ней голос, но всегда негромко.

Спустя какое-то время, газеты позабыли о речи. Для газетчиков всё являлось сенсацией дней на девять. О ней докладывают, о ней кричат, а потом о ней перестают говорить, поскольку становятся слишком заняты освещением сенсации следующих девяти дней. Чарли понимал, что многое, о чём он писал, уходило на ветер. Он не позволял этим мыслям занимать его. Он оплачивал счета, не был должен никому в мире ни единого дайма* (Майк должен ему пятнадцать баксов и этот долг тянулся с самого Версальского договора*, но Чарли не заботило взимание долга), и он не мог придумать, что могло бы вынудить его поступить иначе.

Он находился в офисе "Ассошиэйтед пресс" и писал статью об одном конгрессмене от Миссисипи, который, похоже, никогда не слышал слова "осторожность", когда на его столе зазвонил телефон. Он схватил трубку, не дожидаясь второго сигнала.

- Салливан, - пролаял он, надеясь получить ещё больше грязи о том, как конгрессмен, словно грязная губка, впитывал средства, выделенные на избирательную кампанию.

- Здравствуйте, Салливан, - Обладатель голоса на том конце провода, определенно, знал его, но Чарли не сумел его опознать. Ему этого так и не удалось, и голос продолжил: - Если завтра утром, в районе десяти часов явитесь на северную сторону Капитолия, увидите кое-что интересное.

- Да, ну? И что же? - спросил он, но связь уже оборвалась. На осознание этого ему потребовалось больше времени, чем обычно. Выругавшись под нос, он повесил трубку.

- Что случилось? - поинтересовался репортёр за соседним столом.

- Не знаю. Номером ошиблись, наверное.

Чарли не хотелось, чтобы кто-нибудь ещё ходил к Капитолию и писал о том, что увидит - что бы он там ни увидел.

- Иногда телефоны меня бесят, - произнёс этот репортёр. - С ними удобно, конечно, но Боже, они раздражают.

- Это уж точно, - сказал Чарли.

Тот парень, его звали Зак Старк, продолжал жаловаться. Чарли слушал его вполуха. В голове он раз за разом продолжал прокручивать этот телефонный звонок. Голос он не узнал, хотя его не покидало чувство, что должен был.

Решить эту задачу ему не удалось, поэтому он вернулся к статье о конгрессмене. В животе заурчало. Он был голоден, на ланч он должен был прерваться ещё двадцать минут назад, и отправился в забегаловку.

Забегаловка... Он вспомнил ту, что в Чикаго уже почти два года назад, куда отправился обедать после того, как демократы, проголосовав всю ночь, утро встретили без кандидата. Ему вспомнился Винс Скрябин, который говорил по телефону-автомату в коридоре, когда Чарли вышел отлить.

Ну, точно, именно этот голос он сейчас и слышал. Что-то затевалось, либо случится завтра утром у Капитолия. Коротышка, которого прозвали Молотком, не станет звонить просто так. И тратить время на шутки он тоже не станет. Чарли мог бы представить, чтобы чем-то подобным занимался Стас Микоян, но не Скрябин. Насколько было известно Чарли, чувство юмора Скрябину удалили хирургическим путём, когда тому было девять лет.

Каким-то образом, Чарли был готов поставить на кон несуществующее у него поместье на то, что и в этот раз Скрябин бросил монетку в телефон-автомат. Этот телефонный звонок не был похож на те, что шли из Белого Дома. Этот звонок также не был похож на те, что можно было бы отследить до Белого Дома.

Это означало... Что, блин, вообще это могло означать? Если бы Скрябин хотел, чтобы он знал, этот хладнокровный ублюдок объяснил бы подробнее. Нет, Скрябин хотел, чтобы Чарли всё увидел сам. И Скрябин отлично знал, что он так и поступит.

Чарли не нравилось, когда его так влёгкую дёргали туда-сюда. Но ещё меньше он хотел бы, чтобы ему не позвонили. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь его обскакал. И он, определенно, не хотел, чтобы Винс Скрябин кому-то помогал обскакать его. Он прекрасно понимал, что Молоток во время звонка, должно быть, тихонько хихикал. Поглумиться над репортёром - это почти столь же весело, как отрывать крылья мухам.

***

Чарли стоял около Капитолия, ожидая увидеть то, что он должен был увидеть. Внутри заседал Конгресс, а Верховный суд размышлял, как бы отрицательно к этому ни относился Джо Стил. В нескольких кварталах отсюда строилось отдельное здания для судей, но готово оно будет не раньше, чем через год.

Чисто на всякий случай Чарли захватил с собой фотографа, кряжистого лысого паренька по имени Луи Паппас. Луи имел привычку жевать сигары, не прикуривая их. Возможно, он хотел совместить курение и жевание табака. А, может, это просто у него такая причуда.

- И что же тут творится? - спросил он у Чарли.

- Не знаю. Мы здесь как раз за тем, чтобы выяснить, - ответил Чарли. - Если ничего не случится, куплю тебе обед.

- Хорошо. Я тебе позволю, - сказал Луи. - Хоть не мёрзну тут до звона в бубенцах. Весна близко. - Воздух был всё ещё прохладным, но обещание скорого потепления уже витало в нём. На голых костлявых ветках начали проглядывать зелёные лепестки. В земле копошились малиновки, высматривая червяков. Разумеется, они и зимой занимались тем же самым, поэтому это ничего не доказывало. Луи указал на часы Чарли.

- Сколько там времени?

- Пятнадцать, почти двадцать минут десятого. - Как и любой другой чего-нибудь стоящий репортёр, Чарли осознанно приходил заранее.

Неподалёку от них остановился выкрашенный серебрянкой фургон. Из него вылезли люди, которые вытащили кинокамеру и штатив.

- А это что бы значило? - произнёс Луи.

- Да, это ещё что бы значило? - безжизненным голосом отозвался Чарли.

Похоже, в кармане Винса Скрябина оказалось больше одной монетки, когда он залазил в телефонную будку. Чарли по-прежнему не знал, зачем они здесь, но теперь уже был уверен, что эта статья стоит того, чтобы её написать.

Луи указал вдоль Кэпитол-стрит.

- Глянь, похоже на парад. - Незажженная сигара дёрнулась во рту.

Не все машины выглядели одинаково. Там было несколько "Фордов", несколько "Шевроле", и всех их вёл за собой большой представительный "Паккард". Но все машины, без сомнений, были заодно. Вместе с головным "Паккардом" они разом остановились - сюрприз! - напротив фургона кинохроникёров.

Распахнулись двери. Из головного "Паккарда" выскочил Гувер, который не Герберт. На нём было тёмно-синий костюм в полоску и бледно-серая шляпа-федора, которая выделяла его, как командира, подобно белой капитанской фуражке. В правой руке он сжимал блестящий револьвер.

Из плебейских машин вылезали другие люди. Шляпы у всех были чёрными. У некоторых также имелись пистолеты. Другие волокли "Томми-ганы" с большими барабанными магазинами, наполненными смертью. Большинству было под сорок лет. Чарли вряд ли ошибся бы, если бы предположил, что все они когда-то ходили по ту сторону нейтральной полосы и через бруствер в атаку во времена Великой войны. Их лица имели то самое жёсткое выражение готовности ко всему.

Гувер махнул им выдвигаться вперёд.

- Идём, мужики! - выкрикнул он. - Вычистим это гнездо гадюк!

Когда кинохроникёры заработали камерами, а Луи принялся делать один снимок за другим, Гувер и его сторонники (должно быть, они работали на министерство юстиции, так ведь? Нет, правда?) бросились к Капитолию. После пары секунд раздумий, Чарли поспешил за ними. Он не считал, что в одном из двух главных центров работы федерального правительства начнётся перестрелка. По крайней мере, он на это надеялся.

Внутри Малой Северной Ротонды стоял коп, который выглядел достаточно старым для того, чтобы участвовать на одной из сторон во время атаки Пикетта*, ткнул в Гувера пальцем и произнёс:

- Что это вы тут задумали, явившись сюда с оружием?

- Выполняю государственное поручение, вот что! - бросил Гувер. Он взмахнул листом бумаги, который мог одновременно быть и ордером и списком из прачечной. - Уйди с дороги, папаша, иначе пожалеешь.

Сбитый с толку коп отступил. Гувер со своими людьми двинулся вперёд - на север, в ротонду Верховного суда, затем безо всяких церемоний ворвался в отделанную мрамором, полукруглую Палату Верховного суда. Чарли расслышал, как адвокат, который излагал перед девятью судьями своё дело, жалко квакнул и затих. Чарли решил, что на месте этого адвоката, тоже заткнулся бы.

Председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз взглянул со своей скамьи на Гувера и его вооруженных сторонников.

- Что всё это значит? - требовательно спросил Хьюз. Обычно бессмысленный вопрос, на этот раз, звучал более серьёзно, поскольку он не имел ни малейшего представления, что всё это значит.

Гувер вновь взмахнул листом бумаги.

- У меня ордер на арест четверых судей Верховного суда, - не без гордости ответил он.

Хьюз уставился на него. Из-за очков для чтения, глаза председателя выглядели больше, чем обычно.

- Вы из ума выжили! - воскликнул он.

- Да, чёрт побери, - восторженно произнёс Гувер. - Судья Уиллис ван Девантер. Судья Джеймс Кларк МакРейнольдс. Судья Джордж Сазерленд. И судья Пирс Батлер. - С мрачным удовольствием в голосе зачитал он список фамилий.

Все названные судьи подняли шум, пока Чарльз Эванс Хьюз не прекратил этот бардак.

- Это нелепо. Абсурд, - произнёс Хьюз. - И что же за обвинение выдвинуто против этих людей?

Это, что, легкая ухмылка промелькнула на лице Гувера?

- Государственная измена, ваша честь, - сказал он и повернулся к людям с пистолетами и "Томми-ганами". - Хватай их, парни, и выводите отсюда.

***

Судей Верховного суда - практически половину состава - заковали в наручники прямо в судейских мантиях и рассовали по машинам при помощи бойцов министерства юстиции, вооруженных "окопными метёлками"? Вот это настоящая сенсация! Луи Паппас отрывался. Парень из кинохроникёров вставил свежую бобину с плёнкой, чтобы заснять самые сочные кадры.

А Чарли взял у Гувера интервью. Гувер оказался Джоном Эдгаром, что было сокращено до Дж. Эдгара.

- Да, госизмена, - своим высоким фальцетом произнёс Дж. Эдгар. - Они оказывали помощь и поддержку врагам Соединённых Штатов. Конституция определяет эти действия, как измену.

- Но... Что это за враги Соединённых Штатов? - спросил Чарли. - Насколько мне известно, мы ни с кем не воюем.

- Не в буквальном смысле этого слова. Не в военном смысле этого слова. - Гувер... сознался? Нет, он всё отрицал, поскольку продолжил: - У нас в любом случае есть враги, мистер Салливан. В Европе достаточно стран, которые ненавидят американский образ жизни, и делают всё возможное, чтобы разрушить его. Всё это правда, только правда, и ничего, кроме правды. - Он выдвинул подбородок дальше обычного, словно призывал Чарли с ним поспорить.

Чарли не стал, по крайней мере, не совсем. Он был слишком занят, чтобы задуматься, откуда Гувер - Дж. Эдгар Гувер - знал его имя. Его заботили несколько иные вопросы.

- Эти верховные судьи снюхались со странами по ту сторону Атлантики?

- Именно так и указано в ордере, мистер Салливан. - Ну, да, понятно, Гувер знал, как его зовут. Это тревожно.

- Они снюхались с "красными" в России, с нацистами в Германии, или, может, с Муссолини?

- Всё станет ясно в ходе судебного разбирательства, мистер Салливан. Обещаю вам, всё станет ясно в ходе судебного разбирательства. - Гувер говорил с полнейшей убеждённостью в голосе. Он повернулся и крикнул своим людям: - Уводите их! Везите в тюрьму!

Машины с судьями, точнее, заключёнными, внутри уехали.

- Как вы считаете, насколько будет счастлив американский народ, когда узнает, что вы арестовали почти половину Верховного суда? - спросил Чарли.

- Не думаю, что народ вообще будет счастлив, - ответил Дж. Эдгар Гувер. - Я считаю, они разозлятся на то, как столь важные люди могли предать свою страну. Я считаю, так будет думать каждый, в чьих венах есть хоть капля настоящей американской крови.

Чарли не подразумевал под этим вопросом ничего подобного. Политики жили тем, что отвечали на вопросы так, чтобы извлечь выгоду для себя. Чарли не предполагал, что следователь министерства юстиции выучился быть настолько же скользким.

- Вы можете рассказать, как вы выяснили, что судьи совершали - предположительно совершали, - то, в чём их обвиняют? - спросил Чарли.

- Поступала информация. Отрабатывались версии. Собирались - кропотливо собирались - доказательства. Я вас заверяю, это расследование было одним из самых тщательных во всей истории министерства юстиции. В детали вдаваться я не буду, поскольку не хочу нанести ущерб процессуальным действиям. Когда всё начнётся, вы будете впечатлены. Вся Америка будет впечатлена. Я это вам гарантирую.

Он мог заверять и гарантировать сколько угодно, особенно, когда не подкреплял эти заверения и гарантии доказательствами. Чарли попытался ещё раз:

- Кто вас уведомил? Откуда министерство юстиции узнал о том, в чём вы подозреваете верховных судей?

- По очевидным причинам, мистер Салливан, я не могу раскрывать свои источники, не скомпрометировав их, - надменно произнёс Гувер.

- Ладно. Хорошо, - сказал Чарли. - Позвольте тогда другой вопрос. Является ли совпадением тот факт, что судьи, которых вы арестовали, это те самые судьи, что чаще других голосовали против законов президента, и называли их неконституционными?

- Нет, это не совпадение, - ответил Дж. Эдгар Гувер.

У Чарли отвисла челюсть. Он ожидал чего угодно, только не прямого согласия. Настоящий таран в полосатом костюме, Гувер ткнул Чарли в грудь указательным пальцем и продолжил:

- Эти аферисты любыми путями старались разодрать страну на части. Блокировка законов, которые помогают нам выбраться из ямы - это отличный способ сохранить нас слабыми, бедными и разделёнными.

- Я... понимаю. - Чарли записал в блокнот. Дело взрывоопасное - если его сумеют доказать. - Именно этой линии вы будете придерживаться, когда начнутся судебные слушания?

Гувер дёрнул плечами футболиста.

- Я простой следователь, мистер Салливан. Я не обвинитель, который займётся этим делом. Так, что, боюсь, вы спрашиваете не того парня.

"Другим рассказывай", - подумал Чарли. Если что-то и было ясно в отношении Дж. Эдгара Гувера, так это то, насколько сильно он восхищался Дж. Эдгаром Гувером. Если он и ругал себя, то лишь за тем, чтобы уклониться от вопроса.

Однако Чарли не видел способа надавить на Гувера, чтобы тот не повернулся к нему спиной и не спрятался в своей раковине. Иногда лучшее, что можно сделать - это уступить, даже если ты идёшь на равных или держишь верх.

- Спасибо за то, что уделили время, - сказал он. - Мы можем сделать несколько снимков, пожалуйста?

Использование слов, вроде "спасибо" и "пожалуйста", намного важнее, чем регулярно заливать масло в свой автомобиль. Чарли махнул Луи выйти вперёд. Гувер ухмылялся и лыбился на камеру. Когда он так делал, это пугало сильнее, чем, когда на его обвисшей морде сохранялось угрюмое выражение. Ему даже шёл этот угрюмый вид. Более весёлое выражение лица выглядело столь же фальшивым, что и окорок из папье-маше.

Гувер вернулся в "Паккард". Водитель увёз его прочь.

- Твою ж мать, Чарли, - произнёс Луи.

- Точнее не скажешь, - ответил Чарли. - Снял что-нибудь толковое?

- Уж не сомневайся, снял, - сказал фотограф. - Единственное, за что в конце пришлось попереживать, так это что у меня от этого, как его там, Дж. Эдгара Гувера, все линзы полопаются. К слову о некрасивом!

- Ну, да, в ближайшее время, конкурс Мисс Америка ему не выиграть, - согласился Чарли. - Главное, не позволяй ему услышать, что ты так говоришь, вот и всё. Иначе, махом окажешься в камере напротив верховных судей.

- Слышь, Чарли, я своей жизни немало глупостей натворил, но я не настолько глуп, чтобы дать этому копу повод принять меня. Зачастую этим сукиным детям вообще никакого повода не надо, - сказал Луи. - А этот мужик Гувер, он такой охеренно великий вождь у копов, вместе со своей хромированной пукалкой. - Фотограф сплюнул на тротуар, демонстрируя своё отношение ко всему происходящему.

- Ну, вот, - сказал Чарли. - Возвращаемся в офис. Ты сдашь снимки, а я напишу под них статью.

***

Арест "четвёрки верховных судей", в буквальном смысле, стал главной темой для заголовков всех газет от закатного моря до моря восходного. Точно так же, газеты, в буквальном смысле, раскололись по партийной принадлежности. Те, кто были на стороне Джо Стила, обзывали судей наихудшими предателями со времён Бенедикта Арнольда*, если не Иуды Искариота. Те, кому президент не нравился, обзывали его ещё хуже.

Выяснилось... каким-то образом... что иностранная держава, на которую работали судьи, это Германия. Уильям Л. Ширер* в Берлине спросил Адольфа Гитлера, что тот думает об аресте судей. Фюрер, по словам журналиста, посмотрел на него, как на сумасшедшего.

- За исключением Голливуда, я не слежу за ситуацией в Соединённых Штатах, - ответил Гитлер. - Что же касается этих судей, они евреи?

- Насколько мне известно, нет, - сказал Ширер.

Гитлер пожал плечами.

- Ну, возможно, им всё равно требуется чистка.

В скором времени, во время Ночи длинных ножей*, он доказал, что отлично разбирается в чистках.

Тем временем, "Четвёрка верховных судей" вместе со своими адвокатами требовала соблюдения своего права habeas corpus*, дабы явиться в суд и доказать, что их арест и заключение под стражу было незаконно. Судья из Апелляционного суда США отказался выдавать судебное решение. Равно как и судьи округа Вашингтон.

Это породило очередной припадок истерии. Все, кому не нравился Джо Стил, цитировали статью I, раздел 9 Конституции: "Право habeas corpus не может быть приостановлено, за исключением мятежа или вторжения, ежели того требует общественная безопасность".

Судьи, разумеется, оставались судьями, и не должны были пояснять свои деяния. Джо Стил также не был обязан что-либо объяснять. Его суровое лицо не располагало к себе людей, жаждущих разъяснений. Но, вскоре после того как, верховные судьи отправились по камерам, он выступил перед журналистами.

- Я не понимаю, чего все так возбудились, - сказал он. - Личная неприкосновенность отменяется не впервые. Так поступал, к примеру, Линкольн.

- Это же было во время мятежа! - разом выкрикнули одно и то же сразу трое репортёров. Вместе с ними кричал и Чарли, чтобы посмотреть на реакцию Джо Стила. Тыкать палкой зверя в клетке, чтобы тот прыгал и рычал - не самое последнее удовольствие для репортёра.

Джо Стил не рычал и не прыгал. Он взял небольшую паузу, чтобы набить трубку, затем раскурил её. Послав парочку дымовых сигналов, он произнёс:

- Друзья, у меня для вас новость. Конституция - это не договор о самоубийстве. Как сказал Линкольн, в ответ на жалобу верховного судьи Тэйни на приостановление действия habeas corpus: "Неужели все законы, кроме одного, должны остаться неисполненными, а само правительство пасть, лишь бы не допустить нарушения этого одного закона?". Люди, которых арестовали, представляют собой ясную и чёткую опасность для страны. Они не должны быть выпущены на свободу для продолжения своей подрывной деятельности до тех пор, пока не будет завершено судебное разбирательство.

Уолтер Липпман выглядел так, словно был готов поджечь запал.

- Линкольн поступил так в разгар Гражданской войны! - выкрикнул либеральный колумнист. - А сейчас мы не воюем!

- Не воюем? - Джо Стил снова пыхнул трубкой. Он повернул голову в сторону Липпмана, выражение его лица оставалось, по-прежнему, непроницаемым. - Разве Соединённые Штаты не воюют с голодом, с бедностью, с нуждой? Разве эти четверо судей не сражаются на вражеской стороне?

- Это никак не связано ни с изменой, ни со шпионажем в пользу Германии, - произнёс Липпман. - И с Германией у нас мир.

- Генеральный прокурор покажет во время слушаний, как эти люди шли на поводу у Гитлера и как брали у него деньги, - ответил Джо Стил. - Не так давно мы находились с Германией в состоянии войны, и когда-нибудь, снова окажемся, если Гитлер продолжит следовать выбранному им пути. Не все враги открыто заявляют о себе заранее.

- Вы вертите Конституцией ради собственной выгоды! - воскликнул Липпман.

Пых. Пых.

- Я так не считаю, мистер Липпман, - холодно произнёс Джо Стил. - На мне лежит ответственность. А на вас только сроки сдачи материала. Я не сожалею об отмене habeas corpus. Если эти люди останутся на свободе, они продолжат вредить стране, либо сбегут к своим нацистским хозяевам.

"На вас лежат только сроки сдачи материала". То был самый лучший ответ, какой Чарли доводилось слышать от человека, обличённого властью, в адрес неугомонного репортёра. И всё же...

- Вы не передумаете? - спросил Чарли.

Впервые за всё время пресс-конференции Джо Стил выглядел искренне удивлённым.

- Передумаю? Разумеется, нет. Подобная мысль никогда прежде не приходила ему на ум. - Его голос успокоился и он продолжил: - Четверо предателей из Верховного суда останутся в заключении до самого начала судебных слушаний.

И это был максимум того, что можно было получить, где-нибудь и когда-нибудь.

***

"HABEAS CORPUS СНОВА ОТМЕНЁН!" - вопил заголовок "Нью-Йорк Пост". Ниже был подзаголовок поменьше, который гласил: "Президент заявляет, что предатели из Верховного суда останутся под стражей до начала слушаний". Майк пробежал глазами заметку в газете, которая платила ему зарплату, с таким видом, будто написана она была на каком-то ином языке, но не на английском.

Он прочёл статью целиком, в которой даже была процитирована пара вопросов от брата. В процессе чтения он тряс головой, и тряс ей всё сильнее, пока не швырнул газету обратно на стол.

- Блин, - проговорил Майк. - Блин, ох, блин.

Он работал над статьёй об одной брокерской конторе на Уолл-стрит, в которой деньги растворялись в воздухе... а затем появлялись в карманах брокеров. Сосредоточиться на работе никак не получалось. Майк взял газету и принялся раз за разом перечитывать статью о пресс-конференции Джо Стила. Если habeas corpus помашут ручкой...

- Если habeas corpus помашут ручкой, нам всем кранты. Всем и каждому, - заявил он тем же днём за обедом.

Фаршированная капуста на тарелке оставляла желать лучшего. "Гуляш Хаус" располагался за углом от офиса "Пост", там готовили быстро и кормили дёшево. Хорошо ли? Это уже другой разговор. Порой, лучше разговаривать, чем есть.

- У нас ещё есть его труп, - сказал один из репортёров в промежутках между поглощением венского шницеля.

- Не смешно, Кен, - сказал на это Майк.

- Эй, а я думал, смешно, - ответил Кен. - Именно так называется детектив Дороти Сэйерс*, изданный пару лет назад, помнишь?

- Эм... - Майк надеялся, что выглядит глуповато, поскольку именно так себя и чувствовал. - Сказать по правде, напрочь забыл. Стелле нравятся всякие детективы в стиле "кто-это-сделал", но я больше по приключениям.

Кен повернулся к парню за стойкой.

- Слышь, Жюль, налей-ка мне "Фальстафа", хорошо?

Жюля, как выяснил Майк, на самом деле звали Дьюла.

- Сд'елайу, - произнёс он с акцентом, как у Белы Лугоши*, только острых зубов у него не было, и в летучую мышь он не превращался. По крайней мере, Майк не видел, чтобы он превращался в летучую мышь.

Репортёр принялся хихикать, но продлилось это недолго. В свете главной новости дня, ничего смешного не было.

- Я не шучу, - произнёс Майк. - Богом клянусь, Джо Стил хочет вести себя, как Муссолини или Гитлер. Без habeas corpus он может швырнуть в камеру кого угодно и на сколько угодно, и выбросить ключ.

Кен отхлебнул пива.

- Конечно, может, но станет ли? С чего бы ему так делать? Когда без причины швыряешь человека в тюрьму, все его друзья и родственники отворачиваются от тебя, и ты проигрываешь следующие выборы.

- Ну, и чем же он тогда занимается? - требовательным тоном спросил Майк.

- Как по мне, он просто играется с Верховным судом, - ответил Кен. - Те отбили какие-то его законы, а он говорит им, что за всё приходится платить, даже если вы носите чёрные мантии. В итоге, всё будет как в кино - настанет хэппи-энд.

Это оказалось первое осмысленное для Майка объяснение арестов, помимо упоминаний о том, что Джо Стил является зародышем тирана. Однако он произнёс:

- Готов спорить, для того, чтобы прикурить сигарету, он подожжёт лес.

Кен хмыкнул.

- Да, хорош, ты же знаешь, он трубку курит.

Если бы они находились в отделе новостей, Майк показал бы ему средний палец. Но, находясь в ресторане, пусть даже в таком убогом, как "Гуляш Хаус", он сдержался.

- Тебе следовало бы стать либо адвокатом, либо парикмахером, - сказал он. - Единственное, что у тебя отлично получается, это срезать.

- Хо-хо-хо. Видишь, как сильно я смеюсь? - Кен бросил на стойку пару четвертаков. Жюль-Дьюла попытался было вручить ему цент сдачи, но он отмахнулся. Он пихнул Майка.

- Увидимся в раю.

- Погоди. Я иду.

Майк съел ещё кусок, расплатился с кассиром и сбежал из "Гуляш Хауса".

Когда он вернулся за видавший виды стол, то обнаружил, что статья о Уолл-стрит у него никак не идёт. Стэн Фельдман, невидимый, когда ему не хотелось обратного, дышал ему в затылок, что и являлось главной задачей всех редакторов.

- Прости, Стэн, - искренне произнёс Майк, поскольку гордился тем, что всегда сдавал работу в срок. - Я тут зациклился на всей этой истории с Джо Стилом.

- Ну, тогда, давай, вставай и возвращайся на маршрут. - Когда дело касалось неготовых статей, Фельдман заимствовал теплоту и понимание у гробовщика или надсмотрщика.

- Статья может выйти не такой хорошей, как мне хотелось бы. - Майк развёл руки в стороны в извиняющемся жесте.

- Без хороших статей я как-нибудь проживу, - ответил редактор. - А вообще без статей - нет. Чтоб к пол-пятому она была у меня на столе.

Майк принёс статью к пол-пятому. Вышла она не настолько хорошей, насколько он хотел. Хорошей она была лишь по той причине, что он умел соединять сюжеты воедино. Он мог заниматься этим, пока мозги пережёвывали что-то ещё. "Понадеемся на опыт", - подумал Майк.

Ему хотелось поработать над чем-то важным, чёрт побери, над чем-то, за что его запомнят. Статья о брокерской конторе таковой не являлась. Когда Майк за неё брался, то надеялся, что найдёт что-то толковое, а оказалось, что это очередная история об алчности. Мир повидал уже немало таких историй. Они помогли вызвать Депрессию, и продолжали появляться после неё. Алчность была такой же распространённой движущей силой, как секс - слишком распространённой, чтобы статьи, посвящённые ей, вызвали хоть какой-то интерес.

А вот алчность к власти... Если Кен прав, Джо Стил играл жёстче, чем должен был играть президент. "А если Кен не прав, значит, прав я, - подумал Майк. - А если я прав, значит, проблем у нас больше, чем было до обвала рынков".

***

Мальчишка-посыльный швырнул на стол Майка конверт.

- Что это? - спросил Майк.

- Не знаю. - Пацан был крепким, но не слишком смышлёным. - Для вас что-то.

- Ладно. Я выясню. - Майк достал из тумбочки нож для вскрытия писем. Нож был слишком большим для того, к чему был предназначен: это был зубчатый германский штык с полей Великой войны, практически, молоденький меч, того типа, о котором герой "На Западном фронте без перемен"* говорил, что их надо прятать подальше, потому что если солдаты Антанты его у тебя найдут, то немедленно шлёпнут.

Нож вонзился в плотную жёлто-коричневую бумагу так же уверенно, как распорол бы живую плоть. Внутри оказались четыре машинописных листа, скреплённые вместе. С ними же шла записка. "Наконец, я нашёл это, неважно где, - было написано в ней. - С учётом того, что нынче творится в Вашингтоне, будет чрезвычайно интересно".

Подписи под запиской не было. Майк вытащил конверт обратно из мусорного ведра. Обратного адреса на нём не было. Однако к нему была приклеена почтовая марка Менандса - небольшого городка неподалёку от Олбани, где проводила игры команда низшей лиги.

Машинописными страницами оказался пропавший отчёт инспектора по поджогам, в котором излагались причины пожара в губернаторском особняке, погубившем Франклина Д. Рузвельта летом 1932 года. Майк мог с высокой степенью вероятности предполагать, кто прислал ему этот отчёт. Однако это были лишь догадки - доказательств у него не было. Именно этого и хотел клерк из пожарной службы Олбани.

Майк с головой погрузился в отчёт. Когда он вынырнул из него, то пыхтел, словно кит. Не удивительно, что отчёт о пожаре исчез! В нём не было ясно указано, что имел место поджог. В нём указывалось, что столь быстрому распространению пожара способствовало множество бутылок со спиртным. Но это также совершенно чётко указывало на то, что пожар и то, с какой скоростью он охватил старинное здание, не являлось случайностью.

Фальшиво насвистывая сквозь зубы, Майк отнёс отчёт в кабинет Стэна. Он уронил его на стол редактора. Стэн говорил по телефону. Он бросил взгляд на отчёт. Затем он взглянул на него внимательнее и замер.

- Эл? - сказал он. - Слушай, давай, я тебе позже перезвоню.

И повесил трубку. Пристально глядя на Майка, он произнёс:

- Где, блин, ты это взял?

- Птичка в почтовый ящик уронила, - ответил Майк.

- Какая-то птичка. Иисусе!

Стэн пробежал глазами по отчёту ещё быстрее, чем Майк. Когда он вновь поднял взгляд, то сказал:

- И что ты намерен с этим делать?

Затем он достал из тумбочки поллитровую бутылку "Олд Кроу", глотнул сам и предложил бурбон Майку. Тот тоже выпил. Ему это было необходимо.

- Хочу опубликовать, - произнёс он, когда вновь смог дышать - он пил чистый бурбон на пустой желудок посреди утра далеко не каждый день. - Народ имеет право знать, как погиб Рузвельт. Если добавить к этому то, что слышал мой брат днём ранее...

Стэн вытянул вперёд руку, словно дорожный полицейский.

- Тебе нельзя писать так, потому что не сможешь доказать взаимосвязь. Твой брат не слышал, чтобы как-там-его, сказал: "Ладно, поджарьте Рузвельта этой же ночью". Он слышал лишь: "Позаботьтесь об этом" - чем бы это ни было. - Он стукнул кулаком по отчёту. - Нет даже уверенности в том, что это был поджог. Возможно, пишет этот парень, но не наверняка.

- Даже вероятность - это уже бомба. - Похоже "Олд Кроу" заставил мозги Майка шевелиться с удвоенной силой. - А если так? Я напишу об отчёте и сделаю так, что эта вероятность останется. Затем я напишу, как Франклин Рузвельт и Джо Стил упёрлись рогами в борьбе за выдвижение, о том, что Рузвельт вырвался вперёд и победил бы, если бы не поджарился до корочки. Я не стану писать о том, что Джо Стил со своими ребятками причастен к пожару, но если захочется, об этом можно будет прочесть между строк.

Стэн изучал его. Затем редактор ещё раз глотнул из бутылки, на этот раз гораздо больше.

- Неважно, насколько аккуратно ты напишешь, как только статья выйдет, ты окажешься по горло в дерьме. И я тоже.

- Я не стану выдвигать никаких обвинений. Если вам покажется иначе, вычистите их, - сказал Майк.

- Пусть так, - сказал Стэн. - У Джо Стила и его парней память, как у слона насчёт тех, кто им гадит. А ты уже в их списке, не забывай.

- И что? - пожал плечами Майк. - Если они смогут запугать нас так, что мы не сможем работать, значит, они уже победили, так?

Стэн задумчиво посмотрел на плоскую бутылку "Олд Кроу", но пить больше не стал.

- Легко храбриться, когда ничего не ставишь на кон, - не имея в виду ничего конкретного, заметил Стэн. Он вновь поглядел на бурбон, затем вздохнул и покачал головой. - Иди и пиши свою сраную статью. Может, я её выпущу, может, запрещу. В данный момент, никаких мыслей на этот счёт у меня нет. Давай, вали отсюда нахрен.

Уходя, Майк заметил, что редактор снял трубку. "Возвращается к разговору с букмекером, или с кем там", - подумал он. Он вставил в "Ундервуд" лист бумаги и принялся печатать. Слова буквально лились из него. Работа оказалась не такой сложной, как статья о брокерах. Если Некто и ниспослал его на Землю, то именно ради этого момента.

После того, как Майк спрятал уголёк там, где его будет непросто найти, он положил статью на стол Стэна. Час спустя главный редактор подошёл к его столу. Он кивнул и показал большой палец.

- Теперь начнётся веселье, - сказал он.

- Вовремя, - ответил Майк.

Он подумал, всерьёз ли он это сказал. Ну, вскоре он это выяснит.

VII

Когда Лазар Каган звал Чарли в Белый Дом, могло случиться, что угодно. Когда в гости звал Стас Микоян, чаще всего выходило нечто интересное. Но когда Винс Скрябин говорил тащить свою задницу в особняк президента, это означало, что Джо Стил зол.

Чарли знал, на что злился президент, но решил, что будет лучше притвориться удивлённым. В итоге, когда человек, которого называли Молотком, стукнул кулаком по экземпляру "Нью-Йорк Пост" и прорычал: "Видели, что за говно летит из-под вашего братца?", Чарли лишь покачал головой. Скрябин пихнул газету через стол.

- Ну, так, смотрите.

В статье не было прямых обвинений в том, что Джо Стил жарил зефир на огне пожара, в котором сгорел Рузвельт. И всё же, не нужно быть лордом Питером Уимзи*, чтобы понять, куда клонил Майк.

- Не понимаю, чего вы от меня хотите, - сказал Чарли, когда дочитал. - Майк - это Майк, а я - это я. Я с этим делом никак не связан. - Это было действительно так и одновременно - не так. Если бы Чарли не подслушал Скрябина в той забегаловке, если бы не рассказал об этом Майку, его брат не сумел бы предложить людям прочесть статью и свести концы воедино.

Скрябин оставался в ледяной ярости. Как и тот на кого он работал, он пугал больше, когда не давал своим эмоциям вырваться наружу.

- Знаю, что не связаны, - наконец, произнёс он. - Были бы связаны, вы бы об этом пожалели. - Чарли сглотнул, надеясь, что это произошло незаметно. Скрябин продолжил: - Вашему братцу следует дважды подумать, прежде чем клеветать на президента Соединённых Штатов.

- В его словах нет никакой клеветы, - сказал Чарли.

- Высказывание вещей, о которых вам известно, что это неправда, высказывание со злым умыслом - есть клевета, даже если они высказаны в адрес публичного лица, - настаивал Скрябин.

- Это не клевета, - повторил Чарли. - Он цитирует рапорт инспектора по поджогам. Там указано, что пожар мог быть умышленным, а мог и не быть. Там сказано, что после смерти Рузвельта выдвижение Джо Стила стало неизбежным. Оба факта верны. И там нет ни слова о том, что Джо Стил как-то причастен к пожару.

Скрябин уставился на Чарли, его пухлое лицо было словно высечено из камня.

- Я знаю, что он - ваш брат. Я делаю на этом уступку. Я знаю, что ваши собственные статьи о действующей администрации были честнее и более выдержанными. На этом тоже могу уступить. Но если ваш брат напишет ещё что-нибудь настолько же чудовищно предосудительное в адрес президента и того, что он пытается претворить в жизнь, никаких уступок больше не будет. Вы меня поняли?

- Я вас услышал, - ответил Чарли.

- Хорошо, - сказал Скрябин. - Постарайтесь, чтобы и ваш брат меня услышал. Ясно?

- О, да. - Чарли кивнул. - Услышал чётко и ясно.

- Хорошо. - Винс Скрябин буквально выплюнул это слово. - Я не хочу, чтобы кто-то сомневался в нашем отношении к этим... помоям. А теперь проваливайте отсюда.

Чарли направился к выходу. Словно в полицейском участке, он был рад, что смог направиться к выходу. Рубашка на спине вымокла от пота, и дело было не в вашингтонской влажности. Прежде у него никогда не было ощущения того, что он прошёл по краю пропасти, когда выходил из Белого Дома. Он молил небеса, чтобы этого никогда не повторилось.

Солнце ещё не скрылось за горизонтом. Чарли было плевать. Он зашёл в ближайший бар и заказал себе двойной бурбон. Если что-то и могло унять его дрожь, то только это.

- Давай, сынок, - заговорил седовласый мужчина в паре барных стульев от него. - Ещё пара-тройка стаканов и твоя мамаша поймёт, что ты уже мужик.

Судя по манере речи и количеству пустых стаканов перед ним, этот человек уже пропустил пару-тройку. "А тебе-то какое до всего этого дело?" - хотел было спросить Чарли. Но он тут же узнал другого выпивоху.

- Господин вице-президент! - воскликнул он.

Джон Нэнс Гарнер кивнул.

- Угадал, сынок, - сказал он. Бурбон только усилил его техасский говор. - Угадал, чёрт подери. Я был спикером Палаты до того, как Джо Стил подписал меня. Помнишь? Спикером! Настоящее дело, Господи Боже! А не вот это вот всё. - Он кивнул бармену. - Налей-ка мне ещё, Рой.

- Один момент, Кактус-Джек*. - Цветной парень налил ему ещё один высокий стакан бурбона. Джон Л. Льюис* назвал Гарнера картёжником, пьяницей и злобным старикашкой. Чарли не было известно о прочих его качествах, но пьющим Гарнер точно был.

- А, что не так с должностью вице-президента? - спросил Чарли. - Вы в одном шаге от президентского кресла. Так все и говорят - в одном шаге.

- В одном шаге и дальше, чем до луны, - сказал Гарнер. - В одном шаге, но дальше, чем до луны, - сказал Гарнер. - Проблема с должностью вице-президента в том, что ты ничего не делаешь. Просто сидишь и покрываешься мхом, вот, как я. Конечно, лучше ничего не делать. Я вам так скажу, должность вице-президента стоит не дороже ведёрка теплой ссанины*.

- А что бы вы делали, будь вы президентом? Как справлялись с тем, чем занимается Джо Стил? - Чарли не ожидал столкнуться с Гарнером, поэтому решил воспользоваться возможностью.

Глаза вице-президента уже были полузакрытыми. Теперь его взгляд стал сверлящим.

- Ты из меня ни слова дурного о нём не вытянешь, паренек, - ответил он. - Может, я и пьян, но не до такой степени, и я не настолько тупой. Он человек, у которого не захочется оказаться в противниках.

- Правда? Никогда бы не смог догадаться, - невозмутимо произнёс Чарли.

На секунду Гарнер воспринял его слова буквально. Затем он хмыкнул и закашлялся, разбудив застарелую мокроту курильщика в лёгких.

- Ну, точно. Ты же один из тех мудаков-репортёров. Ты всё знаешь о Джо Стиле, ну или думаешь, что знаешь. - Он снова хмыкнул и закашлялся. От этого жуткого звука Чарли едва не зарёкся курить.

- Да, думаешь, что знаешь, но скоро ты сам поймёшь.

***

Процесс над "четвёркой верховных судей" начался осенью. Он начался внезапно, по сути, в стенах военного трибунала, всего через несколько дней после того, как Дж. Эдгар Гувер - снова он! - объявил об аресте по делу о похищении ребёнка Линдбергов*, случившемся двумя годами ранее. Чарли гадал, было ли совпадение этих событий по времени случайным. Циничный репортёр? Он? Даже Чарли посмеялся над собой.

Ещё он размышлял над личностью того, кого арестовал Дж. Эдгар Гувер. Бруно Гауптманн приехал в США из Германии нелегально. В "фатерлянде" у него имелось криминальное прошлое. Учитывая отношение Джо Стила к Гитлеру, не был ли этот человек простачком, попавшим в сеть, которая была расставлена на рыбу побольше?

А с учётом того, что четверо судей обвинялись в заговоре в пользу нацистов, не мог ли арест немца по делу о похищении Линдберга стать демонстрацией того факта, что "колбасникам" ни в коем случае доверять нельзя, равно, как нельзя доверять и американцам, имеющим дела с "колбасниками"? Опять же, Чарли ничего об этом не знал. Доказать он ничего не мог. Но он продолжал размышлять*.

Размышлял он тихо, либо наедине с собой, либо вместе с Эсфирью. Ничего из этих размышлений не было явлено на свет в мозговых штурмах с другими репортёрами, или в беседах с большими шишками, о которых они писали. Даже щедрые дозы бурбона не развязали ему язык. Чарли заметил, что далеко не он один не высказывает всё, что приходит ему на ум. Время было тревожное. Кажется, все вокруг пытались пройти по яичной скорлупе и не раздавить её.

Чарли также не интересовался тем, что слышал или читал Майк. Тот, конечно, мог и сам до чего-то додуматься, но Чарли не собирался подкидывать ему идей. Небольшая, но очень шумная часть прессы ненавидела Джо Стила и всё, что он делал. Для них Майк представал героем, который раскрывал секреты и срывал покровы с тайных заговоров.

Сторонники Джо Стила заклеймили Майка злобным лживым скунсом. Можно было решить, что они прислушиваются к Винсу Скрябину, или типа того. Но подавляющее большинство американцев не обратили никакого внимания на имя Майк Салливан. Времена оставались суровыми. Люди пытались жить день за днём и не беспокоились ни о чём, помимо ужина во вторник или ежемесячной платы за жильё.

Генеральным прокурором был не скупящийся на жёсткие речи поляк из Чикаго по имени Энди Вышински. Он не стеснялся браться за громкие дела. Он состоял в группе юристов, которая пыталась обвинить Белву Гертнер в убийстве любовника. Белву не только оправдали, одна журналистка даже написала о ней популярную постановку*. Вышински прокомментировал вердикт словами: "Жюри присяжных - полные идиоты".

Всё, что Чарли видел, говорило, что Вышински был прав, даже если провал и не вызвал симпатий к нему со стороны читательниц слезливых дамских романов*. Он не был человеком, который вызывает к себе симпатии. Это был крупный мужчина, лицо которого было похоже на сжатый кулак. Подобно Винсу Скрябину и самому Джо Стилу, таких людей, как он, никому не хотелось бесить.

Он кое-чему научился из того процесса Ревущих Двадцатых. Тогда обвинение позволило защите самой писать сценарий. Обвинение считало, что у них на руках дело, которое можно закрыть за один день. По факту, так оно было, но адвокат Белвы не дал её закрыть.

На этот раз Вышински выкатил тяжёлую артиллерию ещё до того, как были выбраны военные судьи. Он слил газетчикам всё, что имел. И у него имелось, чего слить. Шифровки, летавшие туда-сюда между Берлином и Вашингтоном. Письма на немецком на бланках со свастиками и неразборчивыми подписями генералов. Пачки украшенных свастикой рейхсмарок, некоторые ещё даже в банковской упаковке с немецкими надписями готическим шрифтом. Банковские переводы, демонстрирующие конвертацию рейхсмарок в доллары. Только самый добротный материал.

Как и весь остальной пресс-корпус Вашингтона, Чарли писал статьи по материалу, который слил Вышински. Внутри своего сообщества, репортёры были довольно скептичны.

- В настоящем суде большую часть этого дерьма даже к делу не присовокупили бы, - сказал тот, кто много писал по уголовной тематике. - Но, в военном трибунале, кто ж знает-то, блин?

- А почему это не настоящий суд? - спросил другой журналист. - Типа, они боятся, что проиграли бы, если бы пошли в него?

- Тут дело не только в этом, - сказал Чарли. - Во время Гражданской войны дела о госизмене велись в военном трибунале, поэтому есть прецедент.

Другой репортёр взглянул на Чарли.

- А ты шаришь. Ты, что, в школе учительским подпевалой был? Это, значит, только твой этот самый братец всё напрашивается на розги, ага.

- Слышь, Билл, на хуй иди, - сказа Чарли. - Считаешь меня учительским подпевалой, давай, выйдем и разберёмся.

Билл начал подниматься с барного стула. Другой репортёр взял его за руку.

- Полегче, Чарли свой.

- Никто не может быть своим, когда пишет хорошее об этом лживом как-его-там в Белом Доме, если вы меня спросите, - сказал Билл.

- А тебя вообще кто-то спрашивает? Сядь и выпей ещё. Похоже, тебе как раз надо.

Чарли тоже показалось, что выпить ещё - неплохая мысль. Так часто бывало. Допив до середины, он сказал:

- Даже, если будет военный трибунал, считаю, будет интересно. Им придётся допустить прессу. Если прессу допустят, им придётся дать выступить адвокатам судей и сказать своё слово. А когда они так сделают - приём ставок завершён, матч начинается. Эти ребята сами были адвокатами, до того, как стать судьями. Шансы пятьдесят на пятьдесят, выболтать себе свободу.

- И ты так считаешь? - Билл говорил так, словно не верил собственным ушам.

- А почему бы и нет? - вопросом на вопрос ответил Чарли.

- Потому что... Ай, бля. Наверное, я тебя не так понял.

- Следующий раунд за мой счёт! - объявил Чарли. Народ заголосил и захлопал его по спине. Он продолжил: - Сделаю так же в следующий раз, когда Билл признает, что он неправ. Это случится... эм, не знаю, году в 1947 или в 1948.

- Пошёл ты, Салливан, - сказал Билл. Однако он позволил Чарли поставить ему выпивку.

***

Военный трибунал можно устроить где угодно. Военные суды, по природе своей, должны быть передвижными. Энди Вышински, ну или Джо Стил, избрал местом проведения этого трибунала вестибюль здания Окружного суда на Индиана-авеню. В этом вестибюле с комфортом могли разместиться журналисты, фотографы и кинохроникёры. Разумеется, весь процесс должен был получить максимум рекламы, который могло дать ему правительство.

Напротив немного обшарпанного классического фасада здания Окружного суда стояла статуя Авраама Линкольна. Чарли указал на неё по пути внутрь.

- Спорим, эта статуя - ещё одна причина, почему они решили устроить процесс именно здесь. Помнишь, как Джо Стил постоянно упоминал Линкольна, измену и habeas corpus, в смысле, отмену habeas corpus во время Гражданской войны?

- Помню, конечно. - Луи Паппас кивнул. - Готов спорить, ты прав. - Потухшая сигара во рту фотографа шевелилась с каждым его словом.

Они поднялись по широкой лестнице. Стены вестибюля были отделаны коричневым гипсом. Пол был мраморным. Офицеры трибунала уже заняли свои места за столом на помосте. Председательствовал офицер ВМС. На аккуратной табличке было написано его имя: "капитан Спрюэнс". Ещё трое военных судей представляли армию: полковник Маршалл, майор Брэдли и майор Эйзенхауэр. Перед каждым из них стоял микрофон, без сомнений, для вящей пользы кинохроникёрам.

Генеральный прокурор Вышински сел на место обвинителя, попивая кофе и тихо беседуя с помощником. За противоположным столом переговаривались двое адвокатов из Американского союза гражданских свобод. Один выглядел довольно энергично; второй был одет в самый крикливый клетчатый костюм, какой Чарли когда-либо приходилось видеть. Ни одного члена "четвёрки верховных судей" видно не было.

Всё больше репортёров и фотографов заполняли выделенные им места.

- Начнём ровно в десять ноль-ноль, - произнёс капитан Спрюэнс, голос у него был мягкий, даже через микрофон.

Он был больше похож на священника или профессора, чем на военного. У полковника Маршалла также был профессорский вид. Спрюэнс продолжил:

- После этого ни один представитель прессы допущен не будет. И наблюдатели должны хранить молчание. Любой, кто будет создавать шум, будет удалён из зала и до окончания процесса не будет допущен обратно.

Военные полицейские, береговые патрульные и маршалы США из министерства юстиции замерли в ожидании приказаний. Чарли был намерен держать варежку закрытой. Впрочем, он не удивился бы, если бы кто-нибудь решил поднять шум.

Ровно в десять ноль-ноль, капитан Спрюэнс произнёс:

- Да начнётся трибунал. - Двери закрыли и заперли на замок. Опоздавший журналист принялся без толку колотить в них. Сквозь стук, Спрюэнс продолжил: - Пусть подсудимых представят перед трибуналом.

Он посмотрел налево. Взгляды Чарли и всех остальных последовали за ним. Открылась дверь. Объективы камер повернулись в её сторону. То был первый раз с момента впечатляющего ареста, когда "четвёрку верховных судей" увидел кто-то ещё, помимо тюремщиков.

Вышли судьи МакРейнольдс, Батлер, Сазерленд и ван Девантер. Все они были одеты в костюмы хорошего покроя из тёмной шерсти серого, синего или чёрного цвета. Чарли показалось, что с момента задержания они похудели, но он не был в этом уверен. Тогда они были в мантиях, которые, вероятно, увеличивали их фигуры. Зато он был уверен, что сейчас они выглядели бледнее. Куда бы их не посадил Джо Стил, солнечные ванны там не полагались. Впрочем, Чарли не заметил на них ни ссадин, ни синяков, которые свидетельствовали бы о жестоком обращении.

Военные полицейские с "Томми-ганами" в руках проводили обвиняемых на их места. Едва они сели, адвокат из АСГС в отвратительной одежде что-то прошептал судье МакРейнольдсу. Каким бы ни был ответ, выражению ошеломлённости адвоката позавидовал бы даже Харпо Маркс*. Он снова зашептал.

Спустя мгновение, капитан Спрюэнс произнёс:

- Подсудимые, встаньте. - Те подчинились. - Назовите свои имена для протокола, - сказал он им.

- Джеймс МакРейнольдс.

- Пирс Батлер.

- Член Верховного суда Джордж Сазерленд.

- Уиллис ван Девантер.

Спрюэнс обратился к чиф-петти-офицеру*, который писал стенограмму заседания:

- Секретарь, опустите должность, заявленную подсудимым Сазерлендом.

- Есть, сэр, - отозвался секретарь.

- Садитесь, - сказал Спрюэнс "четвёрке верховных судей". Те снова сели. Он продолжил: - Вы обвиняетесь в измене Соединённым Штатам, сотрудничестве с иностранной державой, а также злоупотреблении своим высоким положением во вред американскому народу. Мистер МакРейнольдс, что вы ответите на эти обвинения?

- Могу я просить вашу честь... - начал МакРейнольдс.

Капитан Спрюэнс поднял руку.

- Это военный трибунал, а не суд в обычном смысле этого слова. Обращайтесь ко мне "сэр".

- Есть, сэр. - МакРейнольдс облизнул губы, затем лишённым эмоций голосом продолжил: - Если вы позволите мне, сэр, я хотел бы признать себя виновным, и просить снисхождения у этого суда... эм, трибунала.

Оба адвоката из АСГС подскочили так, словно только что присели на большие острые кнопки. Следом за ними охнули несколько репортёров и кинооператоров. Чарли не стал бы клясться, что не был среди них. Последнее, на что он, да и все остальные, рассчитывал - это признание своей вины. Возможно, кто-то на это и рассчитывал - Энди Вышински, сидевший за столом обвинителя, откинулся на стуле и стал похож на кота, сдувшего со своего носа пару перьев.

Спрюэнс возможно, и не был председателем суда по букве закона, однако ему вручили судейский молоток. И он с охотой им воспользовался.

- К порядку, - произнёс он. - Не забывайте о моём предупреждении. Нарушители будут удалены. - И всё же, он не дал никаких сигналов охране.

- Сэр, - заговорил адвокат из АСГС в ужасном костюме. - Я возражаю против этого так называемого признания. Оно очевидным образом сделано под принуждением и...

- Не было такого, - впервые заговорил Энди Вышински. Голос у него был довольный, он даже не потрудился выпрямиться на стуле.

"Бах!" Спрюэнс снова воспользовался молотком.

- Прекратите оба. Мы во всём разберёмся. Мистер МакРейнольдс, вы признаёте себя виновным по доброй воле?

МакРейнольдс снова облизнул губы.

- Так точно, сэр, - тихо ответил он.

- Кто-нибудь принудил вас так поступить?

- Никак нет, сэр, - сказал МакРейнольдс.

- После ареста вам было обеспечено надлежащее обращение, с учётом того, что помещение под стражу не было и не может быть связано с принудительным лечением?

- Да, сэр.

- Хорошо. - Спрюэнс обратился к секретарю. - Укажите, что мистер МакРейнольдс признал свою вину по выдвинутым против него обвинениям по доброй воле и без чьего-либо принуждения, в заключении с ним обращались надлежащим образом, а также, что он просил трибунал о снисхождении.

- Есть, сэр. - Карандаш секретаря заскользил по бумаге.

- Хорошо. - В голосе Спрюэнса звучало удовлетворение, практически, радость от того, как шёл процесс. Чарли решил, что Спрюэнс вообще редко чему-то радовался. Капитан взглянул в сторону стола, за которым сидела "четвёрка верховных судей".

- Мистер Батлер, что вы ответите на обвинения?

Пирс Батлер набрал воздуха в грудь.

- Сэр, я признаю себя виновным и прошу трибунал о снисхождении.

И вновь адвокаты защиты попытались возразить. И вновь капитан Спрюэнс отмахнулся от их возражений. И вновь он поинтересовался у судьи, является ли его признание добровольным и хорошо ли с ним обращались за решёткой. Вторя МакРейнольдсу, Батлер признал, что да и да. Генеральный прокурор Вышински выглядел ещё более самодовольным, чем прежде.

Спрюэнс поинтересовался у судей Сазерленда и ван Девантера, что они ответят на обвинения. Каждый, в свою очередь, признал свою вину и попросил трибунал о снисхождении. Каждый заявил, что признаётся по доброй воле и, что после ареста с ними обращались хорошо. Секретарь одно за другим записал их признания.

Адвокат АСГС с дурным вкусом в одежде произнёс:

- Сэр, я нахожу все эти признания совершенно недостоверными.

- Правда? - переспросил Спрюэнс. - Эти люди отрицают принуждение. Судя по их внешнему виду, насилие к ним не применялось. Я вынужден с ними согласиться. - Он указал в сторону репортёров и операторов. - Вскоре американский народ сам их увидит. Полагаю, их точка зрения совпадает с моей, мистер Левайн.

- Моя фамилия Левин, а не Левайн*, - сказал адвокат.

- Прошу прощения. - Спрюэнс позволил ему одержать небольшую победу, затем вернулся к более важным вещам: - Мистер МакРейнольдс, потрудитесь объяснить трибуналу, почему вы решили предать свою страну и изменить клятве? Вы не обязаны это делать, но можете, если таково ваше желание. Возможно, вы изложите смягчающие обстоятельства.

- Благодарю, сэр, - сказал МакРейнольдс. - Да, я бы хотел высказаться. Мы поступали так, поскольку считали, что Джо Стила любой ценой необходимо остановить и разрушить всё, что он делает. Мы считали... и продолжаем считать, что Джо Стил - это американский Троцкий.

Батлер, Сазерленд и ван Девантер кивнули практически синхронно. Слова МакРейнольдса вызвали среди зрителей шевеление и тихое перешёптывание. Капитан Спрюэнс при помощи молотка успокоил их. Чарли изо всех сил старался не захихикать. Если "четвёрка верховных судей" и правда так считала, значит, они ещё тупее, чем он о них думал. Джо Стил ненавидел Троцкого сильнее, чем Гитлера. Его противостояние с Гитлером было политическим. А с Троцким оно было личным. Если бы Джо Стил мог размозжить голову лидеру "красных" ледорубом*, Чарли не сомневался, он бы так и поступил.

Словно, обсуждая погоду, Спрюэнс произнёс:

- Значит, вы считали, что его необходимо остановить любыми доступными способами, как законными, так и незаконными?

- Да, сэр, - повторил МакРейнольдс. - Мы видели, что его программы могут усилить страну. Его будут раз за разом переизбирать, переизбирать, и переизбирать. Он сможет установить тиранию над Соединенными Штатами.

- И поэтому вы вступили в сговор против него с иностранным тираном?

- Да, сэр. Мы хотели сохранить демократию в Соединённых Штатах, любой ценой. - Если Джеймс МакРейнольдс и делал вид, что гордится собой, ему следовало бы стараться лучше.

Судья Сазерленд постарался лучше.

- Мы были не одиноки, - вставил он так изящно, словно отвечал на реплику.

- Прошу прощения? - переспросил капитан Спрюэнс.

- Мы были не одиноки, - повторил Сазерленд. - Немало порядочных законопослушных американцев помогали нам в попытках прибить голову Джо Стила на стену.

- Порядочных законопослушных американцев, говорите? - Спрюэнс поскрёб безупречно выбритый подбородок. - Вы можете назвать мне этих порядочных законопослушных американцев? - В его голосе не было ни намёка на какие-то кавычки. Эти слова он произнёс точно таким же тоном, как и Сазерленд.

- Могу, сэр, - произнёс судья - теперь, как мог предположить Чарли, уже бывший судья и признанный предатель. Левин и второй адвокат из АСГС попытались остановить его. Тот отмахнулся от них. Чарли услышал, как он сказал: "Какая теперь разница-то?". Он не был уверен, что микрофоны кинохроникёров уловят эти слова.

- Вы их назовёте? - повторил вопрос Спрюэнс, когда Сазерленд не поспешил отвечать.

- Да, сэр. Один из них - это сенатор от Луизианы Лонг, а другой - отец Коглин.

Эти слова вызвали эффект появления ястреба, целой стаи ястребов, среди голубей. Капитану Спрюэнсу пришлось яростно колотить, призывая к порядку. Помогло несильно. Хьюи Лонг пикировался с Джо Стилом с тех самых пор, как Стил получил выдвижение, которого хотел Царь-рыба. Отец Коглин был радиоведущим из Мичигана. В политическом смысле, он стоял чуть правее Вождя Гуннов*, однако его слушали миллионы. Было очевидно, что der FЭhrer ему нравится больше, чем президент.

- Вы всё записали? - обратился Спрюэнс к секретарю.

- Так точно, сэр, записал. - Чиф-петти-офицер сам выглядел слегка ошеломлённым.

- Уверен, эта тема станет объектом дальнейшего расследования, - произнёс Спрюэнс. - Объявляю перерыв до двух часов пополудни, дабы представители прессы могли написать статьи и перекусить, а члены трибунала могли обсудить дальнейшую судьбу четверых человек на скамье подсудимых. - Снова раздался стук молотка.

Чарли метнулся к телефонной будке. Едва на том конце провода ему ответили, как он принялся надиктовывать статью. Вдоль ряда телефонов точно также делали с полдюжины мужчин в дешёвых костюмах и федорах. Дверцы большинства будок были открыты. Это позволило Чарли услышать, что остальные журналисты, как и он сам, говорили более чётко и ясно, чем во время обычного разговора. Они уже так делали множество раз. Как и написание статей, данный навык вырабатывался с практикой.

Когда Чарли прекратил бросать монетки и повесил трубку, двое парней за ним устроили боксёрский поединок за право говорить по телефону следующим. Он подхватил с собой Луи и направился в столовую в подвале. Прежде он ел тут только единожды. Откусив кусок сэндвича с индейкой, Чарли сразу вспомнил, почему.

Луи взял себе ростбиф, и был доволен им ничуть не больше.

- Святый Боже, Чарли! - воскликнул он с набитым ртом. - В смысле, да господи ж, мать! - Он переборол себя и проглотил кусок.

- Иначе и не скажешь, - согласился Чарли.

- Они сознались, - сказал фотограф. - В смысле, признались. Я был уверен, что они скажут Джо Стилу пойти пописать. Уверен. А они поступили иначе.

- Это точно. А ещё они ткнули пальцем в пару больших шишек, которые тоже не могут его терпеть. - Чарли продолжал жевать свой сэндвич, хоть он и был отвратителен. - И непохоже, чтобы Дж. Эдгар Гувер применил к ним третью степень допроса. Они просто начали петь.

- Как канарейки. - Луи заговорил тише. - Ты им веришь? Считаешь весь этот горячечный бред про измену правдивым?

- Я считаю, что любому, кто попытается доказать, что это не так, придётся непросто, пока сами судьи не отзовут собственные признания, - ответил Чарли.

Луи прожевал эту мысль, в буквальном и метафорическом смысле. Затем он кивнул.

- Ага, точнее и не скажешь. Готов спорить, отец Коглин сейчас откладывает кирпичи.

Слово "откладывает" тут явно нуждалось в выделении крупным кеглем.