Джо Стил

Судебное слушание? Судебное слушание превратилось либо в шутку, либо в воспоминание. Майк был не единственным, кто замечал, что всё происходящее на много миль расходилось с понятием конституционности. Однако судьи, имевшие ту же точку зрения, находились в абсолютном меньшинстве; слишком многие выясняли, что с теми, кто шёл против президента, происходили всякие прискорбные вещи.

Говорят, что Дьявол может цитировать Писание ради собственной выгоды. Джо Стил цитировал предыдущих президентов. Он постоянно обращался к Линкольну. Эндрю Джексона он также знал. Если же судебное решение шло вопреки ему, но он чувствовал себя не склонным убить или покалечить этого судью, то он повторял слова мужика с "десятки":

- Джон Маршалл* принял решение. Позволим же ему привести его в жизнь.

И продолжал заниматься тем, что запретил ему судья*.

Многие из тех, кто проделывал подобный трюк, могли уткнуться лицом в ствол, заряженный импичментом. Джо Стил обладал невообразимым большинством в Конгрессе. Менее года назад он с лёгкостью выиграл выборы. Он до сих пор был популярен среди всех, за исключением тех, кто голосовал в "Литературном дайджесте"... и вредителей. Если эти люди были вредителями.

Майк чертовски хорошо знал, что журналисты таковыми не являлись. Людям его круга президент мог нравиться, а мог и не нравиться. Им всем нравилась их страна, они даже любили её. Насколько он мог судить, никто не видел никаких вредителей там, где работал, но практически все были убеждены, что в других сферах они имелись. Этот факт бесил Майка, но так оно и было. И, вот, он здесь.

Майк не обратил никакого внимания на спортивное обозрение, хоть "Янкиз" и рвали "Всеамериканскую лигу" в клочья, а "Джайентс" лидировали в национальной. Он даже короткометражку едва смотрел. Вестерны были ему глубоко параллельны.

Его политическая хандра прошла через всю картину. Единственной причиной, почему он выбрался сюда, заключалась в том, что здесь ему было холодно и мрачно, а дома ему было жарко, липко и мрачно. А, ещё выбраться сюда значило осчастливить Стеллу. Это тоже шло в зачёт.

Однако едва они пришли домой, он направился прямиком к портативной печатной машинке - та весила полтонны, вместо полноценной тонны обычной машинки - и начал набирать текст. Стелла выглядела обиженной.

- Что делаешь? - спросила она.

Да, и голос её звучал обиженно.

- Пытаюсь донести правду, - ответил Майк, не отрываясь от своего занятия.

Заголовок недописанной статьи гласил: "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".

- Пытаюсь донести столько, сколько смогу. Сколько мне известно.

- Ну, а обязательно доносить её прямо сейчас? Может, сначала, приляжешь в постельку?

Майк поднялся, не без угрызений совести. Некоторые предложения можно игнорировать только на свой страх и риск расторжения брака. Впрочем, это "сначала" позже дало ему оправдание снова вернуться в гостиную и продолжить печатать. Через несколько минут Стелла закрыла дверь спальни. Возможно, это было сделано для того, чтобы избавиться от раздражающего шума печатной машинки. Либо, у Стеллы имелись иные причины.

На следующее утро Майк отнёс напечатанное в офис "Пост". Он продолжил писать там, остановившись дважды, чтобы спуститься в архив и уточнить, когда и каким именно способом Джо Стил оттаптывался на Конституции. Он хотел убедиться, что привёл все факты правильно. Удовлетворившись, он убрал копию в тумбочку и отнёс оригинал выпускающему редактору.

- Что у тебя там? - спросил Стэн Фельдман.

- Рожок мороженого, - невозмутимо ответил Майк.

- А если я хочу шоколадное, а не ванильное?

- Это точно не ванильное, обещаю.

- Ага, все так говорят.

Стэн принялся за чтение. До самого конца он не произнёс ни единого слова. Статья вышла длинной. Майк воспринял это молчание за самую высокую похвалу, что он когда-либо получал. Наконец, редактор поднял взгляд.

- Ну, у меня к тебе только один вопрос.

- Какой?

- Ты хочешь, чтобы только тебя приняли за вредительство, или хочешь, чтобы ещё и "Пост" прикрыли?

- Всё не так уж плохо, - ответил Майк. - Я не написал ничего, что не было бы правдой. Я могу документально подтвердить всё, о чём говорю - что намного больше того, что заявляют Джо Стил или Дж. Эдгар Пылесос.

- Хех. - Короткий смешок, на мгновение показались зубы - Стэн по достоинству оценил насмешку.

- При чём тут правда? Единственный способ выжить в нынешние времена - это не высовываться и надеяться, что волки тебя не заметят.

- А пока все не будут высовываться и надеяться, что их не заметят, Джо Стил изберётся на третий срок - а он точно изберётся - и упакует всю страну столь же плотно, как Гитлер сделал с Германией.

Стэн поднялся и закрыл дверь в кабинет. Майк уже и забыл, когда он в последний раз так делал. Вернувшись за свой побитый, захламлённый бумагами стол, редактор произнёс:

- Я не говорю, что ты неправ. В смысле, теоретически. Но ты знаешь, что бывает с теми, кто слишком далеко вытягивает шею.

Ребро ладони опустилось на стопку бумаг, подобно лезвию топора.

- Если за всех этих людей никто не заступится, по шее получат все, - ответил на это Майк.

Стэн побарабанил пальцами по статье.

- Я не стану это печатать по собственной воле. Если я её напечатаю, под откос пойдёт карьера очень многих людей. Я не шучу, Майк. Я не хочу возлагать подобную ношу на свои плечи. Но я отнесу статью наверх, издателю. Если мистер Штерн скажет "да", мы её выпустим. Если нет... Не пойми меня неправильно, статья хорошая. Как и артиллерийский снаряд. Но это не означает, что ты захочешь поставить его себе на стол.

Дж. Дэвид Штерн купил "Пост" несколько лет назад. Он повернул её курс влево. Газета в целом поддерживала Джо Стила, в том числе на перевыборах. Теперь же... Теперь же она старалась не петь ему осанны, но и не говорить о нём слишком плохо. Майк вздохнул.

- Делай, что должен. Посмотрим, что он скажет, и я буду действовать по обстановке.

Если Штерн скажет "нет", Майк опасался, что ему придётся уйти из "Пост". Он гадал, найдётся ли после этого хоть одна газета, готовая его нанять. Его спросят, почему он ушёл. Ему придётся либо врать, либо говорить: "Я пытался рассказать правду о Джо Стиле". Ну, да, от таких слов любой потенциальный наниматель запрыгает от радости. Не правда ли?

"Меня может взять "Дейли Уокер*", - подумал Майк. "Уокер" следовал линии Троцкого, как бы та ни колебалась. По вопросу Джо Стила она особо не колебалась. Президент нравился Троцкому не больше, чем тот нравился президенту. Проблем с работой на этих людей Майк видел две. Там платили столько, что и на еду не хватит. И, пусть даже Майк не мог терпеть Джо Стила, "красным" он тоже не был.

Нет, было ещё одно. Майк слыхал, что пара человек, писавших для "Дейли Уокер" теперь ломали камень, копали каналы, или чем там ещё занимаются те, кто находится в трудовых лагерях.

Разумеется, если Дж. Дэвид Штерн решит выпустить статью, он сам всё выяснит. Жизнь полна впечатляющих возможностей, не так ли?

Следующие несколько часов Майк в полной мере испытал, что такое быть газетчиком. Его сердце не знало. Голова, в основном, тоже. Однако он выяснил, что может писать статьи просто потому, что знает, как. Статьи не были великолепными, но могли бы стать. Никто не ожидает, что ты будешь Хемингуэем, когда пишешь о каком-нибудь подонке с пистолетом, ворующим деликатесы.

Он уже собирался пойти на обед, когда Стэн крикнул:

- Эй, Салливан! Поди сюда! - И указал на дверь в свой кабинет.

Майк пошёл, захватив с собой статью.

- Чего надо? - спросил он, подозревая, что дело не было связано с "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".

Однако, было.

- Мистер Штерн говорит, мы её выпустим, - сказал ему редактор. - Строго говоря, мы выпустим её на передовице. Авторство будет твоё - если только ты не хочешь иного.

Вот он, шанс ударить по администрации Джо Стила, не подвергая себя особой опасности. Он покачал головой.

- Спасибо, но всё хорошо, - сказал Майк. - Всё равно, им не потребуется много времени, чтобы выяснить, что это я. Будто я никогда раньше на них не наезжал.

- Я говорил мистеру Штерну, что ты так и скажешь. - Стэн выглядел довольным, по крайней мере, достаточно довольным для редактора. - Если газета поддерживает статью, значит автору тоже следует поддержать её.

- Так я и поступаю. - Майк ощущал храбрость и самопожертвование, подобно "слонику", готовому выскочить из окопа на немецкие пулемёты, сеющие смерть по всей нейтральной полосе. У "слоника" была винтовка со штыком. Говорят, перо может быть сильнее меча. Похоже, настала пора проверить этот тезис.

- Мистер Штерн* говорит, ты всё сделал верно, - продолжал Стэн. - Он говорит, что мы должны бить Джо Стила со всех шести сторон, начиная с воскресенья, пока можем. Он сказал, что гордится тем, что на него работают люди, вроде тебя. Ещё он сказал, что готов поднять тебе пайку до десяти баксов в неделю.

Майк ухмыльнулся.

- Мне нравятся его слова.

Стелле тоже понравится повышение зарплаты. Всё к лучшему. Они держались, но жили далеко не богато. Насколько Стелле понравится статья, в которой Джо Стила назвали тираном и даже разъяснили на пальцах, почему... Об этом Майк старался не думать.

***

Чарли обедал в закусочной, когда какой-то журналист сказал:

- Ты же брат Майка Салливана, да? Парня, который в Нью-Йорке пишет для "Пост"?

- Это я. - Чарли откусил ещё кусок сэндвича с консервированной говядиной. - Что случилось?

- А то, что он пошёл на президента, чисто Тай Кобб* на своих шиповках несётся брать третью базу.

Этому журналисту было за пятьдесят, он был достаточно стар, чтобы видеть Джорджийского персика на пике его формы.

- Да, ну? - Чарли не удивился тому, что Майк вновь набросился на Джо Стила. Майк всегда был против президента, и стал ещё больше против него с тех самых пор, как в Олбани сгорел губернаторский особняк вместе с Франклином Рузвельтом, пытавшимся оттуда выкатиться.

Удивило Чарли то, что он не получил традиционного утреннего звонка от Кагана, Скрябина или Микояна. "Я в Вашингтоне, поэтому, когда они злятся на Майка, орут они на меня", - думал он. Правда, в этот раз не позвонили. Неужели, решили, что от этого нет никакого толка? Или утратили надежду на то, что Чарли удастся образумить Майка?

Ага, - сказал журналист, сбивая Чарли с мысли. - Натурально, вцепился. Написал, он помесь между Адольфом и Львом, с небольшой добавкой Бенито, вроде горчицы в твоём сендвиче. Написал, что он врал и скрывал свою тягу к тирании. Сложил в кучу всё, чем он занимался, в том числе даже до первых выборов, и написал, что ему не нравится, к чему всё пришло.

- Именно так? - До этого Чарли казалось, что его сэндвич был вполне вкусным. Внезапно он потерял весь свой вкус. Чарли мог с тем же успехом жевать картон.

- Ага, "именно так". Тираж "Пост" разошёлся весь, другие газетёнки перепечатывали отдельные фрагменты статьи. Такая вонь поднимется...

- Надеюсь, Майк ко всему этому готов, - сказал Чарли.

Он гадал, если он замолвит за Майка словечко, это защитит его от гнева Джо Стила, или сделает всё только хуже. Он боялся, что последнее. Он уже слишком часто защищал Майка от подручных президента, да и от самого Джо Стила. Они знали, о чём он думал.

К сожалению, Чарли тоже знал, о чём они думали. После того как Роланд Саут попытался застрелить - и подстрелил - Джо Стила, перчатки были сброшены. Вся кампания против вредителей не набрала бы такого оборота, если бы вся страна не была шокирована тем, что чуть не стало четвёртым убийством президента за всю её историю. Но эта кампания шла полным ходом и замедляться не собиралась.

Другой журналист произнёс:

- Твой брат может сесть на пакетбот и уплыть куда-нибудь на Кубу, в Мексику, или ещё куда? Или на поезд до Торонто? Или на один из тех самолётов-клипперов до Англии*?

Он хихикнул, показывая, что шутит, но ничего из сказанного не казалось Чарли плохим планом.

Впрочем, будь он проклят, если подаст вид.

- Да выдохнется оно всё. Про президента пишут гадости со времён Джорджа Вашингтона. А до него гадости писали про Георга III.

- Надеюсь, ты прав, - сказал пожилой человек.

Он залез в карман, достал оттуда четыре монеты и положил их около тарелки Чарли.

- Держи. Обед за мой счёт.

Он выскочил из забегаловки раньше, чем Чарли успел поблагодарить его, или вернуть деньги.

Чарли уставился на четвертак, два дайма и никель*. Вероятно, этот мужик давал ему понять, что перспективы у Майка не очень. Чарли выругался про себя. Он и сам не считал перспективы Майка блестящими. Ему не хотелось об этом думать, поэтому он решил не думать ни о чём вообще. Он продолжил ругаться. Не думать давалось непросто.

Он вернулся на своё рабочее место, надеясь найти там сообщение из Белого Дома. Так он смог бы позвонить сам и не выглядеть, словно попрошайка. Сообщение было - от жены, которая просила по пути домой купить буханку хлеба и капусту. Чарли начал сминать её, чтобы выбросить в урну. Внезапно он её расправил и убрал в карман пиджака. Поможет не забыть.

За весь день никто из Белого Дома ему не позвонил. Вряд ли там не слышали и не видели статью Майка. Подобные выходки там не пропускают. Нет. Очевидно, там решили умыть руки. Они намеревались сделать всё необходимое, и им плевать, что об этом скажет Чарли.

Он принёс домой хлеб и капусту. Ещё он принёс 0,7 литра "Олд Грэнд Дэд". Доставая бутылку из пакета, Эсфирь приподняла бровь. Чарли объяснил. Она скривилась и обняла его. От объятий ему стало полегче, но не сильно. После ужина бурбон тоже помог, но опять же не очень сильно.

***

Те, кто сбежал из России Троцкого и Германии Гитлера, рассказывали про ночной стук в дверь, об агентах тайной полиции, которые хватали вас, едва вы откроете. Полуночный стук в дверь являлся штампом шпионских романов со времён Великой войны, если не раньше. В кино его тоже постоянно использовали. Разумеется, использовали - это помогало нагнетать тревожность не хуже "все на выход!".

Однако, при любом раскладе, никто не думает, что подобное может случиться именно с ним. Это было огромной частью того, что сделало кампанию Джо Стила против вредителей столь эффективной. Никто не думал, что подобное может случиться именно с ним, пока оно не случалось. К тому моменту становилось уже слишком поздно.

Даже Майк всерьёз не верил, что подобное могло случиться с ним. О, он понимал, что тыкал палкой медведя в Белом Доме. Знал, что у медведя есть зубы и когти. Ещё он знал о существовании такой штуки, как "первая поправка". Свобода слова и свобода прессы были записаны в Конституции. Он предположил, что всё это пока ещё имело значение.

С этим знанием всё было в порядке. Просто его предположения нынче оказались просрочены.

Строго говоря, когда в дверь постучали, было уже скорее утро, нежели полночь. Стук был не очень громким. Кто бы ни был за дверью, будить весь коридор он не собирался. Однако стучали очень настойчиво. Тук-тук-тук... Тук-тук-тук... Тук-тук-тук...

Сперва стук добрался до Стеллы.

- Кто это там? - пробормотала она, наполовину сквозь сон.

Её слова заставили Майка открыть глаза. Тук-тук-тук...

- Кто-то за дверью, - сказал он.

Он поморщился в тёплой темноте. "Не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе", - пронеслась в голове мысль. Ну, да, Джон Донн* попал в цель.

- Кто бы это ни был, скажи, чтобы проваливал, - нет, до Стеллы ещё не дошло.

А до Майка - да. К добру ли, к худу ли, но проснулся он быстро и полностью.

- Я всё сделаю, как надо, - сказал он и босыми ногами пошлёпал в гостиную. Перед тем как включить свет, он закрыл дверь в спальне. Моргая, он задал традиционный глупый вопрос:

- Кто там?

- Государственное Бюро Расследований, Салливан, - ответил ему грубый голос. - Открывай. Ты арестован.

- А если не открою?

- Мы её выломаем, либо начнём стрелять сквозь, а потом выломаем, - произнёс голос. - Так, что, открывай. Не откроешь, мы доложим о сопротивлении, и для тебя всё станет ещё хуже.

Майк верил парню за дверью. Когда он писал статью, в которой громил Джо Стила, он делал свою работу. Агенты ГБР за дверью тоже были убеждены, что делают свою работу. Это можно было понять по тому, как говорил этот парень. Ещё можно было понять, что подобные вещи он произносил множество раз.

Майк молча открыл дверь. За дверью стояли трое мужчин в дешёвых костюмах, у одного был "Томми-ган", у другого револьвер, а третий колотил по левой ладони "блэкджеком"*, который держал в правой.

- Умничка, - произнёс он. - Д'вай. Тихо. Без суматохи.

- Переодеться можно? - Майк указал на полосатую пижаму. - Шкаф вот он, рядом.

Гбровцы переглянулись.

- Да, похер, давай, - сказал тот, что с дубинкой. Разговаривал только он. - Только живенько.

Штаны, рубашка, пиджак, туфли... Это просто. Носки остались в спальне. Майк решил обойтись без них. Коль скоро эти громилы не собирались беспокоить Стеллу, он не собирался подсказывать им.

- Я готов, - сказал он, произнеся самую большую ложь в своей жизни.

- Лады.

Его вывели. Стелла не вышла кричать и драться. У Майка это не вызвало ничего, кроме облегчения. Ничего хорошего из этого не вышло бы, возможно, ей причинили бы вред или забрали с ним. Наверное, она уснула.

Одна из дверей в коридоре открылась, высунулся мужчина, увидел, что происходит и захлопнул дверь обратно. Возможно, он старался держаться от демонов подальше. Ребята из ГБР провели Майка по лестнице на улицу, где неподалёку стоял автомобиль.

- Когда доберёмся до тюрьмы, я хочу позвонить адвокату, - сказал Майк, наклоняясь, чтобы залезть внутрь.

Гбровец с дубинкой тут же воспользовался ею. Позднее, когда Майк вновь обрёл способность ясно мысль, он решил, что этот парень всё равно ударил бы его, даже если бы он не произнёс ни слова. Удар заключенного по голове являлся частью общего процесса приведения его к подчинению. Если он будет не в себе, неприятностей он не создаст.

Майк и был не в себе. Вся поездка на машине - за исключением вони табачного дыма, кислого пота и застарелой рвоты - осталась размытой в его воспоминаниях. Они не поехали в полицейский участок. Они направились в федеральное здание в Нижнем Уэст-сайде. Двигались они невероятно быстро. В это время суток почти никакого дорожного движения не было. Майк отметил этот факт даже с больной головой.

- Очередной вредитель, дэ? - спросил охранник у входа в здание, когда гбровцы вытащили Майка из машины и поставили на ноги. Обращались с ним, скорее, как с мешком с бобами, нежели как с человеком. Он и сам ощущал себя мешком с бобами.

- Эт'точно, - ответил агент ГБР с "блэкджеком". Обращаясь к своим соратникам, он произнёс: - Уводите его. Проработаем его и поедем за следующим козлом из списка.

Майка и проработали, точно полутушу говядины. Какое-то официальное лицо потребовало от него назвать своё имя. Прежде чем ответить, пришлось подумать дважды. Его обыскали. Сняли отпечатки пальцев. Сфотографировали. Без сомнений, выглядел он ужасно, но им было плевать.

Ему дали номер: НЙ24601. Кто-то написал его несмываемыми чернилами на куске ткани и прицепил его к лацкану. На всякий случай, этот же человек снял с Майка пиджак и написал этот же номер на подкладке.

- Не забудь, - произнёс он. - Теперь - это ты.

Поскольку у Майка были сложности с собственным именем, ему было непросто удержать номер в грохочущей голове, однако, пришлось постараться. Его поставили перед парнем, на столе которого стояла табличка с именем "МОРРИС ФРУМКИН", а ниже, буквами помельче "Судья по гражданским делам".

- Обвинение? - усталым голосом поинтересовался Фрумкин.

- Вредительство в виде клеветы на администрацию президента и её прогрессивную политику, - ответил мужчина с прогрессивным "блэкджеком".

- А, тот самый Салливан. - Моррис Фрумкин сделал пометку в списке на планшете. - Ну, много времени на разбирательство не уйдёт, не так ли? Очевидно, он виновен. Салливан, в качестве административного наказания за вредительство вас переведут в трудовое учреждение в Неблагополучных Областях, - даже находясь в не совсем адекватном состоянии, Майк слышал, что последнее словосочетание было произнесено с заглавных букв, - на срок не менее пяти и не более десяти лет. Перевод должен быть произведён незамедлительно, отбывание срока начнёт отсчитываться с момента прибытия в учреждение. - Все эти слова он произнёс автоматически и кивнул людям, что охраняли Майка. - Поместите его во временный изолятор, пока до Пенн-стейшн не отправится следующий автозак.

Так они и поступили. В камере уже сидело полдюжины человек. Все они были более чем измотаны. У пары человек на головах и плечах была кровь - те гбровцы, что брали их, били не столь аккуратно, как те, что брали Майка. Один был весь в крови и синяках. Он устроил драку прежде чем агенты Джо Стила сумели его повязать. Что это ему стоило? От пятнадцати до двадцати вместо от пяти до десяти. Этот человек гордился увеличенным сроком, как гордился своими синяками.

В голове Майка начался грохот, словно на сталелитейном комбинате. Один из вредителей передал ему две таблетки аспирина из небольшого бутылька, который упустили агенты ГБР. Это было подобно тому, как отправлять ребёнка выполнять работу взрослого, но немного помогло.

Впихнули ещё одного человека. Затем гбровцы отконвоировали их в фургон. Их отправили на Пенн-стейшн, а затем на уровень, которого Майк не мог даже представить, не то, чтобы увидеть. Великолепной имитации терм Каракаллы* с первого этажа здесь не имелось. Тут был не Рим. Тут всё было сделано из голого угловатого бетона, стояли жёсткие металлические скамейки без спинок. Майк уселся на одну из них, и обхватил ладонями бедную больную голову. Несколько других вредителей приняли ту же позу.

Загрохотал поезд. Этот звук причинял боль, словно при похмелье. Охранники выстроили их перед двумя передними вагонами. Вагоны уже были битком. Большинство парней, что там находились, обладали новоанглийским говором. Охранникам было плевать, что в вагонах станет ещё теснее.

- Не переживайте, жалкие вы говнюки, - произнёс один охранник. - Когда доберётесь, куда надо, весь поезд будет, блядь, битком. - Он рассмеялся.

Майк не видел в этом ничего смешного, впрочем, охраннику было плевать.

Просвистел свисток. От этого звука тоже стало больно. Поезд отошёл от подземной платформы. Майк отправлялся в... неизвестность.

***

Зазвонил телефон. Чарли приложил все усилия, чтобы не запрыгнуть на потолок. Когда телефон звонил посреди ночи, это означало одно из двух. Либо какой-то сонный оператор неверно соединил провода, либо произошло нечто ужасное с кем-то, кто считал вас важным для себя.

- Gevalt! - произнесла Эсфирь.

- Это уж точно. - Чарли сполз с постели и направился в гостиную. По пути к телефону он умудрился удариться пальцем ноги о дверной косяк и голенью о кофейный столик.

- Алло?

- Междугородный звонок, - раздался спокойный женский голос. - Вам звонит Стелла Салливан из Нью-Йорка. Вы будете отвечать?

- Ага, - сказал Чарли.

Ясно, произошло нечто ужасное, и он был практически уверен, что знает, что именно.

- Говорите, мисс Салливан... простите, миссис Салливан, - произнесла телефонистка.

Для Чарли её голос звучал приглушённо - она в самом деле разговаривала со Стеллой по другой линии.

- Чарли? - проговорила Стелла сквозь щелчки и помехи.

- Ага, это я. - Весь сон, как рукой сняло. Теша себя несбыточной надеждой на чудо, он произнёс: - Что стряслось?

- Боже, Чарли! Майка забрали! За ним пришли, увели прочь, я не знаю, что с ним сделали, я осталась в спальне, напуганная, вся дрожу, ждала, пока они не ушли, потом позвонила тебе, и боже мой, Чарли, что мне теперь делать?

Обычно Стелла так не разговаривала. Обычно, у неё не было повода так разговаривать.

Чарли долго и протяжно выдохнул.

- Ох... - начал он и замолчал.

Крепкая ладонь отца, регулярно прикладываемая к затылку Чарли, приучила его не ругаться в присутствии женщин. "На проводе с" тоже приравнивалось к "в присутствии".

- Что ты будешь делать, Чарли? - спросила Стелла. - Ты можешь что-нибудь сделать?

- Я попробую, - ответил тот. - Не знаю, что мне скажут. Не думаю, что попытка ухудшит ситуацию Майка. Впрочем, не думаю, что она сможет её и улучшить. Но я попробую. Самое худшее, что мне ответят - это "нет". Я вполне уверен, что это самое худшее, что мне скажут.

- Спасибо тебе, Чарли. Благослови тебя Господь! - сказала Стелла. - Прямо сейчас пойду в церковь и поставлю за тебя свечку.

- Не повредит. - Чарли боялся, что толку от этого будет столько же, сколько он добьётся от Кагана, Скрябина или Микояна.

Он попрощался со Стеллой и прошлёпал обратно в спальню. Эсфирь включила лампу на прикроватной тумбочке, поэтому на обратном пути новых травм он не получил.

- Это было?.. - Продолжать она не стала, надобности не имелось.

- Ага, именно оно.

Чарли сжал ладонь в кулак и со всей силы ударил матрас. Затем ударил ещё раз. Это ничего не решило, но ему стало чуточку полегче. Дарвин был прав - люди слишком недалеко ушли от обезьян, колотивших палками по пням.

- Майка взяли.

- Ты можешь что-нибудь с этим сделать?

- Сказал Стелле, что попробую. Как рассветёт, пойду в Белый Дом. Возьму в руку шляпу. Надену тёмные очки и начну размахивать железной кружкой. Пока же, выключи лампу, ладно?

- Конечно. - Выполнив просьбу, она спросила: - Думаешь, уснёшь ещё?

- Нет, но я попытаюсь.

Он лёг на спину и уставился во тьму под потолком. Он попытался сосчитать овец. В голове у него все они превратились в бараньи отрубы и окорока. Вскоре, спустя долгое, по ощущениям и по факту, время, он провалился в мутную дремоту, от которой устал сильнее, чем, если бы оставался в сознании.

Когда затрещал будильник, Чарли поначалу принял его за очередной звонок Стеллы. Ещё никогда он не выключал будильник с таким облегчением. Эсфирь что-то поставила перед ним на стол. Чарли съел завтрак, даже не заметив, что именно ел. Он заметил, что Эсфирь налила ему и себе по полной чашке кофе. Чарли продолжал зевать, невзирая на всю помощь, что оказывал ему яванский кофе.

Прежде чем направиться на Пенсильвания-авеню, он зашёл в штаб "АП". Народ втихую ему сочувствовал, когда он сообщил, куда идёт. Люди знали, что Майк набросился на Джо Стила с кастетами. Ещё они знали, что бывает с теми, кто проделывает подобную глупость. Разговаривать о таких вещах - дурной тон, но все знали.

Даже часовые у Белого Дома ожидали Чарли.

- Мистер Микоян сообщил мне, что, скорее всего, вы заглянете этим утром, мистер Салливан, - сообщил ветеран испано-американской войны. - Направляйтесь прямо к нему в кабинет. Он вас примет.

Чарли направился прямиком в небольшой загромождённый кабинет Микояна. Ему пришлось немного остыть, ожидая снаружи, но длилось это всего пятнадцать минут. Вышел помощник министра сельского хозяйства с обеспокоенным выражением на породистом лице.

Чарли сунулся внутрь.

- Проходите, присаживайтесь, - сказал ему Стас Микоян. - Прикройте за собой дверь.

- Благодарю, - сказал Чарли. Усевшись на стул, он произнёс: - Мне посреди ночи позвонила невестка. Майка арестовали и увезли. Я не люблю умолять, Стас, но сейчас я умоляю. Если вы можете что-то сделать, пожалуйста, сделайте. Я так или иначе вам отплачу. - Если это будет означать написание хвалебных статей о Джо Стиле всё то время, пока тот будет оставаться президентом, Чарли будет этим заниматься, а стоимость посчитает позже.

Однако Микоян покачал головой.

- Мне жаль. Я ничего не могу сделать. - Говорил он так, словно ему и в самом деле было жаль, в то время как Каган произнёс бы те же слова, не меняясь в лице, а Скрябин, вероятно, начал бы злорадствовать. Продолжая качать головой, он добавил: - Мои руки связаны. - Босс говорит, что с него хватит укусов от вашего брата. Он сам постелил себе постель. Теперь пусть на неё ложится.

- Он... поговорит со мной? - Чарли пришлось облизнуть высохшие губы, задавая этот вопрос. Ему не хотелось разговаривать с Джо Стилом, не на такие темы. Но Майк его брат. Ради собственной плоти и крови приходится делать то, чего не хочется.

- Нет, - ответил армянин. - Он знал, что вы придёте. Он за всем следит, знаете ли. Он так поступает всё время, сколько я с ним работаю, со времён окончания войны. Я не знаю, как ему это удаётся, но удаётся. Он просил меня передать вам, что это было уже слишком. Ещё он просил меня передать вам, что если бы его не заботило то, что вы делаете, это "уже слишком" настало бы гораздо раньше.

- Если я смогу гарантировать, что Майк будет молчать...

- Вы же сами знаете, что не сможете. Подобные обещания для него ничего не значат, как обещание алкоголика завязать. Он сорвётся с тормозов уже через месяц, и это в лучшем случае.

Как бы ни хотел Чарли обозвать его лжецом, сделать этого он не мог. Микоян был очень близко к тому, что являлось правдой. Глухим от безысходности голосом, Чарли спросил:

- Что мне передать Стелле?

- Передайте, что сделали всё, что могли сделать брат. Вы же знаете, в Калифорнии у меня тоже есть брат. Среди инженеров и учёных тоже водятся вредители. Я понимаю вашу проблему. В данный момент, это проблема всей страны. Потом станет лучше.

Кажется, Микоян говорил всерьёз. Чарли гадал, с чего он считает, что станет лучше.

XII

Поезд заскрипел и остановился. Они находились где-то западнее Ливингстона, штат Монтана. Майк разглядел табличку с названием города сквозь жалюзи, что охранники установили на окнах. Он был убеждён, что сделано это было не потому, что они не хотели, чтобы заключённые видели внешний мир. Нет, это было сделано для того, чтобы обычные люди не заглядывали внутрь и не видели, как обращаются с теми, кто был арестован за вредительство.

Когда Майк садился в вагон на Пенн-Стейшн, он считал, что тот уже набит битком. Ну, так и было, но народ продолжали и продолжали набивать. Чтобы сходить в туалет, нельзя пойти в соседний вагон. У них были вёдра. Но в данный момент эти вёдра уже были переполнены. Никто не умывался. Воды едва хватало для питья, не то, что для умывания. Вонь немытых тел боролась за лидерство с вонью из вёдер.

Еды также не хватало. Им выдавали чёрствые куски хлеба, крекеры и полоски копчёной говядины, достаточно жёсткие, чтобы сломать о них зубы. Всё это было похоже на бесплатный обед в салуне в предместьях ада. От еды только сильнее хотелось пить, только охране было плевать.

Некоторые просто не выдерживали. Они сдавались и умирали. На двух разных остановках заключённые передали охране по два трупа. Судя по запаху в воздухе, кто-то ещё взял расчёт и собирался сойти. Если охранники хотели дать знать заключённым, что больше никому нет дела до того, что с ними будет, они прекрасно знали, как добиваться своих целей.

Охранник ударил по запертой и зарешёченной двери в передней части вагона. Он продолжал по ней колотить, пока ругающиеся и стонущие заключённые не притихли. Затем он выкрикнул:

- У нас с приятелем тут по полностью снаряженному "Томми-гану". А ещё прибыло подкрепление. Сейчас мы откроем дверь. Вы, пидоры, будете выходить медленно и в правильном порядке. Медленно, слышите? Полезете все сразу, перестреляем. Всем будет похер, если мы так сделаем. Так, что делайте, что говорят, либо мы в вас дырок навертим. Выбор за вами.

Он подождал, пока все усвоят его слова. Затем очень медленно и осторожно охранник открыл дверь. И так же медленно и осторожно, насколько возможно, наружу полезли вредители - голодные, изнывающие от жажды, заросшие, перепуганные люди. Майк был в равной степени и зол и напуган. Он был готов спорить, что несколько других заключённых испытывали те же чувства. Однако охранники не врали насчёт огневой мощи. Борьба с "Томми-ганами" голыми руками являлась способом самоубийства, причём, возможно, не самым лёгким.

От солнечного света глаза начали слезиться и, он заморгал. После того как поставили жалюзи, в вагоне стало темно. Монтана. Как там её называют? Страна большого неба, вот, как. Вполне заслуженное название. Небесный простор был более широким и более синим, чем всё то, что Майку доводилось видеть на востоке. Поезд стоял у платформы, которая находилась где-то посреди хрен его знает, где. Параллельно путям тянулась четырёхполосная асфальтированная дорога. Не было видно ни подъезжающих, ни отъезжающих машин.

- Строиться по десять человек! - выкрикнул охранник с "Томми-ганом". - Становись "смирно", если знаете, как это делается. Если не знаете, найдите того, кто знает, и делайте, как он.

Майк занял место в строю. Все прочие варианты были ещё хуже. За такую вытяжку по стойке "смирно", а точнее попытку встать по стойке "смирно", сержант-инструктор наверняка бы его выругал. Но, поскольку, вредители стояли прямо и не шевелились, гбровцы не стали поднимать шум.

Ветер коснулся взъерошенных пропотевших волос Майка. Было сухо, пахло сосной и травами. Термометр вряд ли поднялся выше двадцати четырёх градусов по Цельсию. Вместе со всем остальным, нью-йоркская жара и влажность остались позади.

- Блядь! - тихо произнёс кто-то за спиной.

Прозвучало, скорее, как мольба, нежели как ругательство. Слово упало в растекающееся море тишины и исчезло. Никакого шума дорожного движения. В зданиях лифты не ездят вверх и вниз, самих зданий-то нигде видно не было. Ни бубнящих радиоприёмников. Ничего.

Всё больше и больше вредителей выбиралось из всё большего количества вагонов, формируя всё больше рядов по десять человек. Вместе с остальными Майк стоял на месте, пытаясь держаться начеку в ожидании того, что будет дальше.

Он ничего не увидел. Он услышал. Несколько человек в строю не стали поворачивать головы налево, в сторону звука, боясь реакции охранников. Другие посмотрели, то ли решив рискнуть, то ли просто не зная, что лучше не двигаться без разрешения, когда стоишь в строю по стойке "смирно". Когда им это сошло с рук, остальные, и среди них Майк, тоже посмотрели.

По дороге в их сторону ревела колонна выкрашенных в хаки армейских грузовиков. Куда бы они ни отправились дальше, железная дорога до тех мест не шла. Майк гадал, будет ли в конце этого пути еда и вода. Оставалось лишь надеяться.

- Грузимся в кузова, пока те не заполнятся. Полностью не заполнятся! - выкрикнул охранник, когда фыркающие громадины остановились. - Не умничайте. Это будет последней глупостью в вашей жизни. За вами всегда кто-нибудь будет наблюдать.

Майк вскарабкался в кузов грузовика. Брезентовый навес на стальных дугах скрыл его от солнца и любопытных глаз. Вскоре грузовик снова поехал. Сидя в кузове, Майк мог немного видеть, где только что находился, но не то, куда направлялся.

- Стоит спрыгнуть и убежать, - произнёс похожий на мышь коротышка, впихнутый рядом с Майком.

- Давай, - ответил ему Майк. - Ты первый.

Похожий на мышь человек покачал головой.

- Не, у меня духу не хватит. Хотелось бы, чтоб хватило. В любом случае будет не хуже, чем то, к чему мы едем.

- Мы едем в трудовой лагерь. Будем там работать. Насколько плохо там может быть?

- Этого-то я и боюсь, - насколько плохо там может быть.

Поскольку ответа у Майка не имелось, он промолчал и посмотрел в заднюю часть грузовика. Судя по знаку, смотревшему в обратную сторону, они ехали по Федеральному шоссе N 89*. Он увидел с полдюжины журавлей, стоявших в полях вдоль дороги. Они выглядели крупнее цапель, что охотились в прудах и ручьях в Центральном парке. Было что-то неправильное в птицах, которые были выше одиннадцатилетнего ребёнка.

Спустя примерно полчаса, грузовики свернули с шоссе на грунтовую дорогу. Она тянулась в сторону гор. В ушах Майка несколько раз щёлкнуло. Также, по мере подъёма, стало холоднее. Майк начал жалеть о том, что не взял что-то потеплее, помимо пиджака, когда за ним приходили громилы из ГБР.

Ряды сосен становились всё ближе к дороге. Их ветки то и дело шелестели по полотну навеса. Сейчас они двигались совсем небыстро. Можно было выпрыгнуть без риска поломаться. Но если выпрыгнуть, удастся ли добраться до цивилизации, не умерев с голоду, не замёрзнув и не будучи съеденным медведем или стаей волков, что бродят в этих горах? Майк и не пытался это выяснять. Как и тот похожий на мышь коротышка, или кто-нибудь ещё.

Наконец, грузовик остановился.

- На выход! - выкрикнул кто-то. - В двойном темпе!

Вредители были слишком измотаны переездом, чтобы выходить с удвоенной скоростью, но всё же, выходили.

Позади Майка высился сосновый лес, через который они ехали. Грузовики остановились на краю вырубки, расчищенной посреди леса. Впереди расположился лагерь, в котором им предстоит жить.

Ему на ум пришли лагеря военнопленных, виденные на фотографиях времён Великой войны. Там точно так же периметр был обнесён колючей проволокой. По углам и посередине каждой стороны возвышались сторожевые башни. На верхушках некоторых башен Майк заметил пулемёты, у него не было никаких сомнений в том, что пулемёты стояли и на остальных вышках.

Внутри периметра стояли выстроенные из местной сосны бараки и прочие строения, ярко-жёлтая древесина ещё даже не начала темнеть. Одно из строений являлось лесопилкой. Майк слышал, как огромные пилы вгрызались в стволы. С крыши вспорхнул ворон, хрипло каркая. "Ага, тебе чтоб тоже не вернуться", - подумал Майк.

За колючей проволокой слонялись люди. Их одежда была бесформенной и бесцветной. Многие носили бороды. Один махнул рукой в сторону колонны грузовиков. Было ли это приветствием или издёвкой, Майк сказать не мог.

Махать в ответ он не стал. Ему не хотелось делать ничего, что могло бы не понравиться охране. В заключении он пробыл недолго, но этот урок усвоил быстро.

Вооружённые охранники в форме, которая не являлась военной, но и отличалась от той, что носили полицейские, движениями оружия повели заключённых подальше от ворот. Затем они открыли ворота.

- Заходим! - пролаял гбровец, что ехал вместе с колонной. - Надеюсь, вы тут сгниёте, ёбаные вредители!

Находившийся неподалёку от первого ряда Майк двинулся в сторону здания, на двери которого висела табличка "АДМИНИСТРАЦИЯ ЛАГЕРЯ". В порядке очереди он предстал перед клерком, который произнёс максимально безразличным тоном:

- Имя и номер?

- Салливан, Майкл, НЙ24601. - Произносить именно в таком порядке Майк также выучился быстро.

- Салливан... - Клерк пробежал по алфавитному списку. - Вот ты где. От пяти до десяти, да?

- Да. - Майк не стал показывать, что обо всём этом думает. Показывать то, что не должен, опасно.

- Ладно, Салливан, НЙ24601. Выходи за эту дверь и иди направо. Там тебя осмотрят в лазарете.

- А? А как насчёт еды? - спросил Майк. Клерк лишь указал в сторону. Майк пошёл.

В лазарете его вместе с ещё дюжиной человек помыли в невообразимо огромной ванне, дымящаяся вода в которой сильно пахла обеззараживающими средствами. Едва просохшего, всё ещё голого, парикмахер, одетый в такую же бесформенную и бесцветную одежду - тоже вредитель, понял Майк, с номером ИЛ15160 - обрил его и обкромсал ему начавшую пробиваться бороду.

- Иди в следующее здание рядом с этим, там тебе выдадут лагерные шмотки, - сказал парикмахер, когда закончил. Стрижка не заняла много времени.

- А что делать с вещами, что были на мне? - Майк держал свои вещи подмышкой.

- Держи при себе. Постарайся, чтобы никто их не украл, - ответил ему вредитель. - По ночам нынче холодно. Очень скоро тут будет холодно постоянно, блин. Будешь рад всему, что у тебя есть. Давай, пошевеливайся, за тобой ещё люди.

Майк зашевелился. Ему выдали хлопчатую рубашку, ватник, кальсоны, ватные штаны и ботинки, жёсткие, как железо. Ничего, кроме ботинок, толком не подходило. Обувь ему выдали правильного размера, но Майк не имел ни малейшего представления о том, сколько эти ботинки продержатся. Насколько ему было известно, должны - весь срок отсидки. Ещё ему выдали жестяную посуду.

По трафарету несмываемыми чернилами на спине и груди куртки, а также на тыльной стороне штанов ему вывели номер НЙ24601.

- Иди в барак номер семнадцать. Найди там койку. Займи её. На ней ты пробудешь, пиздец, как долго, - сказали ему.

Похоже, все в лагере относились к нецензурной брани, как к должному, словно полицейские или солдаты. Майк вышел из каптёрки и направился к 17-му бараку. Каждое строение было тщательно пронумеровано, поэтому много времени на поиски у него не ушло. Он вошёл внутрь.

Нары были четырёхярусными. Спать придётся на голых досках - ни матрасов, ни простыней, ни одеял. Посередине зала на открытом месте стояла пузатая чугунная буржуйка, словно сошедшая с картинки "Каррер-и-Айвз"*. Печка топилась дровами. Рядом горкой лежали сосновые обрезки.

На всех ближайших к печке нарах была развешана старая одежда и обувь, либо что-нибудь ещё, демонстрировавшее, что эти нары заняты. Майк задумался, что будет, если он уберёт чужие вещи и разложит свои. Долго он не раздумывал - вероятнее всего предстоит кулачный бой.

Не желая этого, он бросил своё барахло на ближайшие пустые нары, что ему удалось найти. Входили другие новые вредители и заявляли о своих требованиях. Майк прилёг. Лежанка была лишь чуть больше его роста, а он не был высоким. После поездки через всю страну в громыхающем железнодорожном вагоне, он не жаловался. Ему было ясно, что здесь у него места больше, чем было там.

Использовав сложенные вещи в качестве подушки, он уснул, на матрасе или без него. В поезде приходилось спать по несколько минут за раз. А кому приходилось? Ему просто повезло, что его не передали охране вперёд ногами. Ещё он был голоден, но беспокоиться об этом он будет, когда проснётся.

Когда он проснулся, всё началось с начала. Он едва не ударился головой о доски верхних нар. Барак заполнялся новыми людьми. Разбудили Майка именно разговоры вокруг. Зажгли свет. Опускалась ночь. Ещё не окончательно стемнело, но даже такой горожанин как он, мог с уверенностью сказать, что продлится это недолго.

- Похоже, у нас тут новые бритые, - произнёс мужчина, стоявший в узком проходе между нарами. Он кивнул в сторону Майка. - Чо как оно, бритый?

Голос у него был по-западному гнусавым. Номер на куртке был ВЙ232. В Вайоминге жило немного народу, однако за ГБР не заржавело схватить его.

- Я голоден. Хочу пить. Убил бы кого-нибудь за сигарету. Голова до сих пор гудит от удара "блэкджеком". Не считая этого, всё путём, - ответил Майк. - У тебя-то чо как?

- Я в норме, - произнёс мужчина. - День выдался неплохой. Никто в бригаде не поранился, или типа того. Мы сделали всё, что нам говорили, и, вот, вернулись. Скоро построение, потом ужин. Меня зовут Джон.

- Я Майк. Майк Салливан. - Рот Майка скривился. - Салливан, Майкл, НЙ24601.

- Деннисон, Джонатан, ВЙ232. - Джон пожал плечами. - Обычно мы с этой хернёй не заморачиваемся, не считая имён.

Ему было слегка за тридцать, на несколько лет моложе Майка. Он не был бритым, он носил длинные русые волосы и рыжеватую бороду с несколькими седыми волосками. Лоб у него был широким, а подбородок узким. Если он чего и не знал, бледные глаза его бы не выдали. Он достал из кармана небольшой вельветовый кисет на верёвочках.

- Идём, поищем бумагу. Покурить тебе сегодня удастся.

В качестве бумаги раздобыли газету полугодичной давности. Майк раньше никогда сам не сворачивал самокрутки. С безмятежным терпением Джон показал, как это делается. Майк подозревал, что бесплатно ничего не будет. Он гадал, чего Деннисону от него потребуется. В данный момент отдать ему было нечего. Об этом он также будет беспокоиться позже. Затягивался он, словно утопающий в поисках воздуха.

- Это было прекрасно, - сказал он.

- Рад, что тебе понравилось, - беззаботно ответил Джон. - Крутить выучишься быстро, уж поверь. Идём наружу. Им надо нас пересчитать, перед тем как кормить, хотят убедиться, что никто не сбежал. А так как прибыло много новых бритых, перед тем, как нас отпустить, они пару раз облажаются. - Он говорил со спокойной, смиренной уверенностью.

И действительно, охранники четыре раза сбились при пересчёте, прежде чем успокоиться. Затем вредители поспешили на кухню. Каждый получил по куску черного хлеба. В Нью-Йорке Майк отворотил бы нос от него, грубого и несвежего. Повидав тяжелые времена, он счёл эту еду манной небесной.

Взяв хлеб, заключённые прошли мимо ряда поваров, которые накладывали им в посуду гуляш.

- Эй, Фил, - обратился Джон к одному из них, как и он сам, такому же заключённому. - Положи моему другану Майку чего получше, лады?

- Канеш, - отозвался Фил. - Прям как в "Уолдорфе"*, бля. - Он наполнил тарелку Майка, затем ткнул пальцем в сторону грубо отёсанных столов. - Д'вай, вали отсюдова.

Майк проглотил хлеб. Похлебал ложкой гуляш. Подлива была жидкой и водянистой. В ней плавали куски картофеля, брюквы, капусты и несколько нитей того, что могло быть мясом. Майк выскочил бы из любого заведения, где осмелились бы запросить за подобное хотя бы пенни. Здесь и сейчас еда казалась потрясающей.

Он практически дочиста вылизал тарелку, когда на ум ему пришла мысль:

- А, что это за мясо?

Джон Деннисон ел гораздо медленнее.

- Некоторые вопросы здесь лучше не задавать. Не следует спрашивать у человека, за что он здесь оказался. Если он захочет, то скажет сам, но спрашивать не следует. Ещё не нужно спрашивать, что это за мясо. Оно есть - если оно есть - и этого достаточно. Если выяснишь, возможно, не захочешь есть. А здесь, тебе надо будет есть, иначе надорвёшься и помрёшь.

- Ладно, - сказал Майк.

В голове у него пронёсся ряд любопытных вариантов. Медведь? Койот? Скунс? Белка? Бездомная собака? Ничего из этого он не стал бы заказывать в забегаловках дома. Но и выбрасывать всё это из своей тарелки он также не собирался. Он задал другой вопрос:

- Могу я поинтересоваться, чем ты занимался, прежде чем попасть сюда?

- О, конечно. Я был плотником. - Джон хмыкнул. - И теперь я о дереве знаю куда больше, чем раньше. Кожей чувствую, можно сказать. А ты?

- Я писал для газеты, - ответил Майк.

- Да? - Джон Деннисон снова хмыкнул. - Тогда, уверен, мне не нужно спрашивать, как ты здесь оказался. - Он поспешно поднял руку. - И я не спрашиваю. Тебе не нужно ничего рассказывать, если сам не хочешь.

- Плевать, - сказал Майк. - Так всё и было. Готов спорить, я здесь далеко не единственный репортёр.

- Не стану спорить. А то проиграл бы, - сказал Деннисон. - Лично я, пил, глупил и болтал о Джо Стиле. Мне кажется, тот козёл, что упёк меня сюда, хотел въехать в мой дом, но не мог добиться его у меня. Поэтому он настучал на меня гбровцам, и я выиграл путёвку от пяти до десяти, плюс огромную шишку на голове в придачу. Они до сих пор так делают, когда забирают?

- Ох, блин, конечно, да. Я говорил уже, меня "блэкджеком" шарахнули. - Майк потёр собственный синяк, тот болел и опух. - Нечто вроде приветственного подарка.

- Точнее, приветственного ударка, - сказал Джон.

Среди всего прочего, чего Майк не планировал делать в трудовом лагере, смеяться до упаду стояло на высоком месте в списке. И всё же, он рассмеялся.

***

Чарли пришлось позвонить Стелле и рассказать, что он ничем не смог помочь Майку. Та ударилась в слёзы.

- Что я буду делать без него? - причитала она.

Чарли не знал, что на это ответить. Он не знал, мог ли вообще кто-нибудь дать ответ.

И, как будто чтобы удовольствие было полным, Чарли пришлось позвонить родителям и сказать им, что он не смог помочь Майку. Трубку сняла мама. Бриджит Салливан восприняла новость не очень хорошо.

- Почему ты его не остановил? - требовательно спросила она. - Почему не удержал его от написания всех этих вещей о президенте? Тогда у него не было бы неприятностей.

- А, что я должен был делать, мам? Он взрослый человек. Ствол к его голове приставить? Или платок с хлороформом к носу приложить?

- Я не знаю, - сказала его мать. - Я знаю только то, что ты его не остановил, а теперь он в том ужасном месте, откуда люди не возвращаются.

Она тоже начала плакать.

Он, как можно скорее повесил трубку, и всё же недостаточно быстро. Затем он прошёл на кухню, достал из холодильника контейнер со льдом, положил в стакан три куска, и залил их на три пальца бурбоном.

- Мда, чувак, это было весело, - произнёс он, когда вернулся в гостиную.

- Звучало похоже на то, - сказала Эсфирь.

Чарли от души отпил.

- Ух! Крепкий какой! Как раз для моих тревог. - Он перевёл взгляд от стакана на жену и обратно. - Прости, милая, не хотелось грубить и злиться. Хочешь и тебе налью?

- Спасибо, нет, - ответила она. - Последнее время бурбон мне не очень по вкусу.

- Ты о чём? Это же "Уайлд Тёрки", а не дешёвое пойло, которое выскребают из бочек, и дерутся за каждую бутылку с пистолетом в руках.

- Всё равно, вкус не очень, - сказала Эсфирь. - Кофе тоже на вкус не очень, и даже чай. Наверное, потому что я в положении.

- В поло... - Чарли остановился на полуслове. Он не удивился - он знал, когда у неё месячные, и знал, что они не настали. И всё же, услышать такие новости официально - большое дело.

Она кивнула.

- Именно так. Мы этого хотели. И мы к этому идём. Я немного подумала, когда точно поняла, что у меня будет ребёнок. Если я всё правильно рассчитала, наш младшенький пойдёт в ВУЗ в 1956 году. Ты можешь в это поверить?

- Раз уж ты упомянула, нет, - сказал Чарли после нескольких безуспешных попыток. - Он, наверное, будет летать в школу на ракетомобиле, носить телефон в кармане рубашки, а летние каникулы проводить на Луне.

Эсфирь рассмеялась при этих словах.

- Похоже, прошлогодний сериал про Флэша Гордона* размягчил твои мозги.

- Может, так, а, может, нет, - сказал Чарли. - Погляди, где мы были двадцать лет назад. Ни у кого не было радио. Модель "Т"* была лучшим автомобилем, какой только может быть. Люди пользовались ящиками для льда - у кого они были, а не холодильниками. Мы оставляли карточки для ледовщика, где указывали, сколько оставить. Самолёты делались из дерева, ткани и проволоки. Можешь представить, что они сказали бы насчёт DC-3*, если бы ты смогла запихнуть его в машину времени и отправить назад?

- Флэш Гордон, - повторила Эсфирь, но на этот раз голос её звучал задумчиво, а не веселым и насмешливым. Она сменила тему: - Как ты бы хотел его назвать?

- Если будет мальчик, только не Чарли-младший, - мгновенно ответил он. - Пусть будет кем угодно, только не калькой со своего бати.

- Хорошо, - сказала Эсфирь. - Я тоже об этом подумала. У евреев обычно не принято давать детям имена тех, кто ещё жив. Если бы ты захотел, я бы не стала спорить, но я не сожалею о твоём решении.

- А если будет девочка?

- Сара? Как маму моей мамы?

- Хм... - Чарли обдумал это имя. - Сара Салливан. Может быть неплохо, даже если похоже на персонажа "Ирландской розы Эби"*.

- Мы с тобой сами - персонажи "Ирландской розы Эби", только в обратную сторону, - сказала Эсфирь. - Можно четыре или пять раз набить "Поло Граундс"* парочками, как в "Ирландской розе Эби". Или еврейско-итальянскими, итало-ирландскими, русско-ирландскими, какими угодно. Нью-йоркские дворняги, вот мы кто.

- Неплохо подходит для названия танцевального клуба. - Чарли щёлкнул пальцами. - Надо ещё раз позвонить родителям. Готов спорить, эти новости их обрадуют. "Слышь, мам! Знаешь, что? Ты станешь бабушкой!". Да, ей понравится. Ты тоже должна позвонить своим. Мы, конечно, выйдем из бюджета, но какая разница?

Чарли снова заказал междугородний звонок. Когда на том конце сняли трубку, мать снова начала на него кричать. Он вновь чуть не повесил трубку. Она начала плакать.

Наконец, Чарли произнёс:

- Мам, ты можешь подождать секундочку?

Нельзя говорить своей матери заткнуться, как бы ни хотелось. Ну, можно, конечно, но популярности это не добавит.

- С чего вдруг? - воскликнула она.

- С того, чтобы я мог вставить слово и сказать тебе, что ты станешь бабушкой, вот, с чего.

- Но ты же позволил им забрать твоего собственного... - Его мать не отличалась быстротой в смене хода мыслей. Последовало молчание, которое длилось десять-пятнадцать секунд. Затем она спросила: - Что ты сказал?

- Я сказал, ты станешь бабушкой. У Эсфири будет ребёнок.

Снова слёзы. Снова крики. Только это были слёзы радости и крики веселья. По крайней мере, она так сказала. В отношении Майка они звучали примерно так же. Она позвала отца, чтобы тот присоединился к поздравлениям. Затем Пит Салливан произнёс:

- Тебе всё ещё нужно поправить дела брата, Чарли.

- Я делаю всё, что могу, пап. Я не могу указывать им, что делать, ты же знаешь.

Как и мать, отец ничего в подобных делах не понимал. Чарли как можно скорее прервал разговор. Эсфирь сочувственно посмотрела на него.

- Ты отлично справился, - сказала она ему.

- Ага, и много пользы мне это принесло. Они слушали меня совсем, как Микоян. Если б я им об этом сказал, им бы совсем крышу снесло. В любом случае, так и есть. - Он указал на телефонный аппарат. - Твоя очередь. Твои родители обрадуются новостям.

Пока она звонила, Чарли сходил на кухню и налил себе ещё выпить. Он понимал чувства своих родителей. Он и сам чувствовал то же самое. Никому не захочется смотреть, как твоих близких увозят в трудовой лагерь. Себя самого он винил сильнее, чем это делали отец с матерью. Не было нужды в том, чтобы они взваливали ему на плечи дополнительный груз вины. Её на его плечах и так достаточно. Понимали ли они это? Понимали ли они хоть что-нибудь?

Чарли поморщился и выпил ещё "Уайлд Тёрки". Судя по всему, не понимали.

В гостиной Эсфирь восторженно общалась с матерью. Более чем регулярно, она скатывалась с английского на венгерский, из которого Чарли не понимал ни слова. Он знал, и иногда разговаривал на идише. Так поступали все в Нью-Йорке. Эсфирь точно. Однако венгерский она выучила раньше английского. Она рассказывала Чарли, что самым сложным для неё было научиться выговаривать букву "р" мягче. Вплоть до сегодняшнего дня, при желании, она могла начать говорить, будто вампирша из кино.

И вдруг она сказала:

- Да, это так. Я не думала, что ты знаешь. - Пауза и она продолжила: - Разумеется, он делает всё, что может. - После этого она произнесла фразу на венгерском, которая звучала, как будто кто-то собирается кастрировать жаб. Чарли надеялся, что сказанное не относилось к нему. Возможно, так и было, поскольку, после этого она попрощалась, поцеловала его и сказала: - Это от мамы.

- А как насчёт от тебя, детка?

- Как тебе такое? - сказала она.

Второй поцелуй оказался нежнее первого. И всё же, после этого она скорчила гримасу.

- Я не люблю бурбон, либо бурбон не любит меня, даже через посредника.

- Вопиющая стыдоба. - Чарли бурбон вполне нравился. А после двух бокалов, в его голосе появилось больше пафоса, чем было бы без них. - Очень многое вокруг - есть вопиющая стыдоба.

- Давай, уложим тебя в постель, - твёрдо произнесла Эсфирь и развернула его в том направлении.

- Ты это к чему? - спросил он, оборачиваясь через плечо.

- Сейчас оба узнаем, - сказала она, и они узнали.

***

Майк с изумлением и тревогой смотрел на собственные ладони. Он так много печатал, что подушечки на обоих указательных пальцах покрылись мозолями. Писательская мозоль также образовалась и на среднем пальце правой руки. Но, не считая этого, его ладони были гладкими и мягкими.

Были раньше. Теперь, нет. От размахивания топором и работы с самыми разными пилами, его ладони полностью покрылись волдырями и начали кровоточить. Джон Деннисон посоветовал Майку как можно чаще мазать их скипидаром. Деннисон даже попросил кого-то об одолжении, чтобы это стало возможно. Звучало ужасно*, однако жидкость смягчала и остужала жжение.

- Никогда бы не поверил, даже за миллион лет, - сказал ему Майк.

Деннисон пожал плечами.

- Об этом я знал ещё до того, как попал сюда. Нас отправили сюда не веселиться, но мы не должны делать ситуацию ещё хуже, чем она уже есть.

- Наверное, нет. Тут и так всё плохо. - Майк зевнул. Он постоянно чувствовал усталость. Нет, он был измотан. Здесь никогда не дают выспаться. Когда он впервые увидел нары барака N17, он усомнился, что сможет спать на досках. Теперь же он был убеждён, что даже если его подвесят за ноги, словно летучую мышь, он сможет спать столько, сколько позволят. Никогда в жизни он не работал так тяжело и так долго.

Ещё он постоянно чувствовал голод. Для той работы, что была им предназначена, вредителей кормили слишком мало. Водянистая овсянка по утрам, бутерброд с сыром и плохим хлебом в лесу, гуляш и снова плохой хлеб вечером. Иногда в гуляше попадались куски какого-то животного; иногда он был загущен - впрочем, недостаточно густо - бобами. Майку пришлось подвязать штаны верёвкой.

Единственное, что могло помочь позабыть о голоде - это усталость. Единственное, что могло помочь позабыть об усталости - это голод. Они подстраивали дело так, что ты никогда не мог быть полностью удовлетворён.

К примеру, находился он в одном из самых красивых краёв, что когда-либо создавал Господь. Лагерь находился неподалёку от Йеллоустоунского национального парка. Здесь не было гейзеров, горячих источников и прочего, но повсюду, насколько хватало взгляда, тянулись леса и горы. Небо было громадным, полностью оправдывая неофициальное название Монтаны.

И Майк почти не видел, и не обращал внимания на всё это. Гора была тем, куда нужно было постоянно подниматься и спускаться, а не тем, чем можно восхищаться на расстоянии. Деревья были тем, что нужно рубить и колоть, а не тем, на что можно смотреть в восхищении. Небо? Смотреть на небо не было времени. Когда начинаешь замедляться, охрана начинала рычать.

Охранники в лагере были спокойны. Могли себе позволить. Они были вооружены. А у вредителей ничего не было. На рабочих площадках всё иначе. Чтобы работать, людям нужен инструмент. Люди - не бобры, чтобы грызть деревья передними зубами. Им нужны топоры и пилы.

Однако инструменты могли стать оружием. Вредитель, решивший, что ему нечего терять, мог начать размахивать топором и попытаться изрубить несколько охранников, прежде чем в нём наделают дыр. Судя по словам Деннисона, когда лагерь только открылся, охранников было меньше. Твари из ГБР не сразу до всего додумались.

Теперь додумались. Вредитель при приближении должен двигаться медленно и не подходить слишком близко. Майку неоднократно целились в грудь из "Томми-гана" даже, когда он подходил с какой-то безобидной просьбой, вроде разрешения отойти за сосну, чтобы посрать. Охранники не знали, что у него на уме. И рисковать не собирались.

Пока же... Пока же Майк скрутил сигарету. Получалось у него пока не так хорошо, как у Джона, но получалось уже лучше, чем раньше. "Привычка её упростила"*, - подумал он. "Гамлет" по-прежнему приходил на ум, хотя до ближайшего поселения, которое не было бы трудовым лагерем, оставалось много-много миль.

Он протянул одну самокрутку Джону. Табак он держал в металлической коробке, в которой раньше хранились леденцы от горла.

- Спасибо, - произнёс Деннисон. - Красивая коробка. Где взял?

- Возле лазарета нашёл, - ответил Майк. - Доктор, наверное, в окно выбросил, или типа того.

Ни один вредитель не был столь расточителен. Маленькую металлическую коробку можно приспособить для многих вещей.

Джон не стал спрашивать, где Майк раздобыл табак. Это было хорошо. Его гордость улетучилась вместе с дымом. Во внешнем мире он и представить не мог, что станет чистить кому-нибудь ботинки. Здесь же обувь охранника блестела так, словно светилась сама. А Майк получил свою награду. Охранник, один из тех, что были больше похожи на людей, даже не принуждал его умолять, подобно псу, выпрашивающему объедки.

Другой охранник, из самых ядовитых, нахмурился, глядя на них.

- Хорош играться, пацаны, - сказал он. - Вам нужно закончить с этим бревном до того, как мы отправимся назад, для вашего же блага.

- Конечно, Вёрджил, - В голосе Джона не было злости или волнения. Ему просто хотелось снизить возможные неприятности до минимума.

Когда Вёрджил ушёл доставать других вредителей, Майк тихо спросил Джона:

- Почему ты позволяешь этому мудаку так с собой обращаться? Мне приходится сдерживаться, чтобы не показать ему средний палец и не послать на хуй.

- Дело в том, что ты до сих пор бритый, - безмятежно ответил Джон. Майк пропустил пальцы сквозь волосы. Он мог повторить этот жест ещё раз; волосы были достаточно длинными, чтобы ощущать их ладонью. Однако человек с номером ВЙ232 на куртке лишь хмыкнул.

- Я про то, что внутри себя ты всё ещё бритый. Ты до сих пор пропускаешь всё через себя, как укус клеща. Вёрджил не стоит того, чтобы из-за него заводиться.

- Для тебя возможно, - сказал Майк.

- Ну и, что, бля, ты можешь с ним сделать такое, чтобы тебя не убили? Ничего. Можешь либо плыть по течению, либо сопротивляться. Плыть по течению проще.

В этих словах была логика и смысл. Когда хочешь вонзить топор кому-нибудь в голову вместо того, чтобы обрубать ветки поваленной сосны, логика дальше этого момента не работает. Исходя из этого, Майк был рад уже тому, что не вонзил топор в собственную ногу или ступню. С этим он справлялся лучше, чем когда только попал сюда, но не так хорошо, как со скручиванием сигарет. Скручивание сигарет имело для него значение. Умение обращаться с топором имело значение только для охраны. Если уж по чести, работа топором была тяжелее закручивания табака в бумажный кокон.

Вместе с Джоном они обрубили ветки с сосны. Джон мог заставить топор делать всё, за исключением исполнения "Отпусти себя". Однако двигался он не быстрее, чем следовало, да и работал он не больше, чем Майк (хотя и уставал при этом гораздо меньше). Он работал в стародавнем подмороженном темпе заключённого... или раба.

Майк так не работал. Не хотел. Он по-прежнему считал, что должен бороться, а не просто жить день за днём. Как и сказал Джон Деннисон, он был бритым, молокососом, новичком.

XIII

Когда Чарли вернулся домой после блужданий по Вашингтону в поисках сюжетов, которые могли быть, а могли и не быть важными для судеб страны, Эсфирь принялась прыгать вокруг него, как на пружинках. Она размахивал перед ним небольшим картонным прямоугольником.

- Гляди! - взвизгнула она. - Гляди!

- Не могу, - раздражённо произнёс Чарли. - Держи ровно, пожалуйста, а?

Она так и сделала. Это оказалась простая открытка, грязная и мятая. Но сообщение оказалось радостным. "Привет, Чарли, - было написано знакомым почерком. - Даю тебе знать, что у меня тут всё нормально. Работа тяжёлая, но я справляюсь. Передай, пожалуйста, Стелле и родителям, что у меня всё хорошо. Я могу отправлять по одной открытке в месяц. Прошлую написал Стелле. Твой брат Майк". - Ниже стоял незнакомый номер: "НЙ24601".

Стелла не говорила Чарли, что получала весточку от Майка. Предыдущая открытка, возможно, ещё не дошла до неё. Либо она до сих пор злилась на Чарли из-за того, что тот не смог вытащить Майка из трудового лагеря. Его родителям она тоже не сказала? Конечно, они тоже могли быть недовольны им. Все считали, что ему следовало сильнее надавить на администрацию, чем он делал на самом деле.

- Хорошая новость, - сказал он Эсфири. - Ну, настолько хорошая, насколько может быть плохая новость.

Та кивнула.

- Всё именно так. - Затем она постучала по номеру окрашенным красным ногтем указательного пальца правой руки. - Разве не ужасно? Как будто у него отобрали имя.

Чарли не подумал об этом в таком ключе.

- Это нужно для архивных клерков, - сказал он. - В каких-нибудь районах каких-нибудь городков полно парней по имени Майк Салливан, примерно, каждый пятый. Но есть лишь один НЙ24601.

- Похоже на номер заключённого. Это и есть номер заключённого. Мне кажется, это отвратительно, - сказала Эсфирь.

Поскольку Чарли не мог сказать ей, что она неправа в своих чувствах, он поступил настолько хорошо, насколько мог - сменил тему:

- Как ты себя чувствуешь, детка? - спросил он.

Эсфирь ответила зевком.

- Спать хочу. Постоянно сонная, - ответила она. - Ещё, я метнула через двадцать минут после твоего ухода, незадолго до того, как сама собиралась выйти за дверь.

- Ну, обычно это называют утренним недомоганием, - сказал Чарли.

- Плевать мне, как это называется. Мне это не нравится, - сказала Эсфирь. - Я особо ничего не сделала. Но едва успела добежать до ванной. Кажется, за последние два месяца меня рвало чаще, чем за всю прожитую жизнь.

Чарли понятия не имел, что на это ответить. Он всего лишь мужчина. Утреннее недомогание являлось для него такой же загадкой, как и всё, что было связано с беременностью.

- Как считаешь, к ужину поправишься? - осторожно спросил он.

Название "утреннее недомогание" не означало, что оно не могло наступить в какое-то другое время. Чарли уже был в курсе. Как и Эсфирь, по собственному печальному опыту.

В этот раз она пожала плечами.

- Как знать? За полминуты до выхода этим утром, я чувствовала себя хорошо. В следующее мгновение я уже бежала к горшку.

Ужин она удержать сумела. Всё было посконно-домашнее и без лука. Порой, из-за чего-нибудь острого, всё выходило обратно. Иногда её рвало от самой пресной пищи. Временами она могла есть всё подряд и оставаться в порядке. Её внутренности, возможно, понимали, почему так, она сама - нет. Равно как и Чарли.

Пока Эсфирь мыла посуду, он позвонил Стелле. С тех пор как Майка отправили на запад, он совершил немало междугородных звонков, а Эсфирь узнала, что она в более интересном положении, чем когда-либо. Выходило дорого, зато быстро.

- Нет, я не получала открыток, - сообщила ему Стелла. - Если бы получила, дала бы тебе знать.

- Хорошо, - сказал Чарли, и какая-то часть тяжести переживаний спала с его плеч. По крайней мере, невестка не ненавидела его настолько, насколько могла бы. - Может быть, следующая придёт и тебе. Он говорит, ему разрешено отправлять по одной в месяц.

- Это ужасно - сказала она. - Там есть обратный адрес или что-нибудь, куда я могла ему написать?

- Дай-ка, гляну. - Чарли взял открытку. - Тут написано "Национальное управление трудовых лагерей". Если написать им письмо, возможно, он его получит. Уверен, если ты укажешь его номер, это поможет.

- Его номер? - С тревогой в голосе переспросила Стелла.

Чарли повторил ей номер - он зачитывал его вместе с остальным посланием, но, возможно, она его пропустила мимо ушей. Затем он сказал:

- Слушай, я сейчас разъединюсь. Нужно ещё маме с папой позвонить, рассказать о случившемся.

- Если хочешь, я сама позвоню, сэкономлю тебе деньги на междугороднем звонке, - сказала Стелла.

- Правда? Спасибо! - Чарли не хотелось разговаривать с матерью, ведь, скорее всего, трубку снимет именно она. Она снова начнёт плакать. И с тех пор, как Эсфирь ждала ребёнка, он трясся над каждым пенни. Никогда нельзя знать, что произойдёт послезавтра. С экономикой дела обстояли не настолько плохо, как на самом дне Депрессии, но и до расцвета было ещё очень далеко. Лишись работы, и один только Господь знает, когда найдёшь новую.

Было ещё кое о чём побеспокоиться. Номер НЙ24601 определенно означал общее число. Из офиса "АП" в лагерях сгинула пара человек. Чарли не считал, что Скрябин или Джо Стил не любят его настолько, что отправят за ним гбровцев. Его статьи об администрации оставались положительными. В отличие от Майка, он видел ту черту, которую нельзя даже пытаться пересекать.

И всё же, ни в чём нельзя быть полностью уверенным.

***

Охранник сунул в руки Майка большой джутовый мешок.

- Спасибо, - сказал Майк.

Иронии в его голосе было несколько меньше, чем он её собирался вложить. Охранник сверил его номер со списком на планшете. Он дёрнул большим пальцем в направлении невообразимо ароматной кучи опилок около пилорамы. Майк подошёл к ней и принялся заполнять мешок при помощи лопаты. От поднятых в воздух опилок слезились глаза, а нос постоянно хотел чихнуть. Плевать. Он работал с большей энергичностью, чем демонстрировал, когда валил деревья. То он делал ради лагеря и ради правительства, которое упекло его в этот лагерь. А этим он занимался ради себя.

- Битком не набивай! - как обычно, раз в две минуты, крикнул охранник. - Не забывай, тебе его ещё разровнять надо.

- Да, мамочка, - пробормотал Джон Деннисон, стоявший в полуметре. Ни один охранник его не услышал бы. Майк надеялся, что его собственное хихиканье не позволило охраннику понять, что случилось.

Закончив наполнять мешки, они крепко завязали их бечёвкой, которую выдал другой охранник. Затем они неровной шеренгой направились к зданию каптёрки, каждый вредитель шёл, закинув за правое плечо мешок с опилками. Там их номера тоже сверили со списком, перед тем как неохотно выдать долгожданное одеяло.

Одеяло Майка оказалось тоньше, чем хотелось, и оно было таким грубым и колючим, словно было выткано из стальной стружки, а не из овечьей шерсти. Впрочем, он снова произнёс: "Спасибо" с большей искренностью, чем намеревался показать. Ублюдки, что управляли лагерем, не хотели, чтобы вредители замёрзли насмерть, по крайней мере, не все и не сразу.

Они с Деннисоном вернулись в барак N17. Там, куда не доставало солнце, всё ещё лежал снег. Он пошёл в октябре, что само по себе было жутко. Вскоре, мужик с номером ВЙ232* на одежде сказал, что снег лёг и не растает почти до самого конца весны. Майк и прежде сталкивался с холодной погодой, но не настолько холодной, как эта.

Это ещё значило, что похолодает ниже нуля. И такая погода будет стоять днями, если не неделями. Так что... одеяла и эти вот мешки с опилками. Майк уложил свой на доски, на которых спал с тех самых пор, как гбровцы определили его в этот лагерь. Он взбил и потряс мешок, пока не стало поудобнее. Затем он забрался на нары и покатался по нему всем телом, чтобы получше расправить сей дешевый импровизированный матрас.

Дешевый. Импровизированный. Тонкий. Комковатый. Все эти слова отлично подходили. И всё-таки, он добился максимального комфорта с тех пор как попал в лагерь. И он был не единственный, кто так считал.

- Добро пожаловать в "Ритц", блядь! - воскликнул другой вредитель.

Майк лёг на спину. Он положил руки под голову, скрестил пальцы. Ещё минута и он уснул бы. Нынче он был готов спать где угодно, порой, даже стоя, во время переклички заключённых.

Этой минуты ему не дали. Вломился охранник. Обувь гбровцев звучала громче обуви вредителей. Майк не знал, почему, но именно так и было.

- Давай, ленивые никчёмные бомжары! - проорал охранник. - Этим утречком усем вам отдыху не видать!

Как и множество других сотрудников ГБР в лагере, этот парень был родом откуда-то между Северной Каролиной и Арканзасом. Майк не мог сказать, почему в гбровцы шло так много добровольцев из этого уголка страны, но они шли. Также охранники-южане вели себя жёстче по отношению к тем, кого охраняли, чем гбровцы с другой стороны линии Мейсона-Диксона.

Никто не объяснил этому парню, куда ему идти. Подобные действия в отношении человека с "Томми-ганом" являлись не самым умным трюком, какой можно себе позволить. Даже оскорбление могло заставить охранников стрелять. Майк ещё ни разу не слышал, чтобы у гбровца возникали какие-либо неприятности, что бы тот ни вытворял с вредителем. А слово вредителя против слова охранника не стоило ничего.

Народ вышел наружу. Майк послал в сторону нар жаждущий и полный беспокойства взгляд. Хотя у вредителей особо ничего не было, это не мешало им воровать друг у друга. Если за вещами не приглядывать, они начинают гулять сами по себе.

Их отвели в лес, чтобы нарубить больше сосен. Снега там оказалось больше, чем на территории лагеря. Он хрустел под ботинками Майка. Вместе с Джоном они вступили в схватку с деревом.

- Знаешь, - произнёс Майк между взмахами топором, - нам не следует таскать вещи друг у друга. Мы должны быть стойкими. Нужно создать, как там его, народный фронт - мы с одной стороны, гбровцы - с другой.

- Да нам много всякой херни нужно, - сказал Джон Деннисон. - Среди прочего, это поменьше молоть языком, ясно? Полно стукачей, которые сдадут тебя за полпачки "Лаки Страйка".

"Хрусть!". Топор врезался в ствол. Смола пахла чем-то похожим одновременно на скипидар и кленовый сироп.

Майк сплюнул. Он вновь взмахнул топором. Новых волдырей у него больше не появлялось; поверх старых волдырей возникали мозоли.

- Ну, с ними мог бы случиться несчастный случай, или типа того, - сказал он. - Или типа того, да.

- Иногда случается, когда они теряют берега, - ответил Деннисон. - Но потом на прикормку к ГБР садится кто-нибудь новенький. Настаёт дурное время, потому что не знаешь, кому можно доверять, и можно ли доверять хоть кому-нибудь.

Сосна хрустнула. Начала заваливаться. Деннисон указал в том направлении, куда она должна упасть.

- Пааааберегись! - выкрикнул Майк.

Вредители разбежались по сторонам. Дерево упало, практически туда, куда указал Деннисон. С веток и с земли в воздух поднялась туча снега. После того, как облако рассеялось, Майк и Джон принялись обрубать ветки со ствола.

- Не хочу этим заниматься, - сказал Майк.

- Никто не хочет этим заниматься, - ответил Деннисон.

- Знаю. В смысле, я не хочу этим заниматься прямо сейчас. Я хочу вернуться в барак и проверить, каково это - спать на матрасе.

- Зачем? Ты не будешь спать дольше или крепче, чем без него, - сказал Джон Деннисон.

Скорее всего, он был прав. Майк не мог спать дольше, потому что при утренней побудке ему придётся соскакивать с нар. И крепче он спать будет, только если умрёт сразу после погашения огней и до того момента, когда побудка снова вынудит его подняться.

- Мне будет уютнее, и не будет так холодно, - сказал Майк.

- И? Ты будешь это чувствовать ровно минуту до того, как отрубишься, и пять секунд, пока не проснёшься и тебе не придётся встать, - сказал Джон. - Всё остальное ты не заметишь. Так, зачем заморачиваться?

- Надо поиметь тут всю веселуху, какую сможешь, - ответил Майк.

Джон Деннисон был тихим человеком, который не привлекал к себе внимание. Но сейчас он рассмеялся, словно псих. Следом за ним рассмеялся и Майк. Когда до тебя дойдёт, от самой идеи о веселье в лагере уже становится смешно.

***

С той стороны Атлантики по радио и телеграфу приходили новости. Армия Адольфа Гитлера, переименованная в вермахт, после того, как он укрепился во власти, маршировала по Австрии, присоединив ту к Германии. "Аншлюс" не был жестоким. Судя по тому, как всё это выглядело, большинству австрийцев, которые не были евреями, всё нравилось. Жестокий, или нет, но аншлюс перекроил карту Европы. Новая, укрупнённая Германия стала самой большой страной к западу от России. И самой сильной. Теперь она окружала западную Чехословакию с трёх сторон. С учётом визгов фюрера по поводу желания присоединения судетских немцев, новости для центральноевропейской демократии были безрадостными.

Чарли пытался придать смысл быстро разворачивающейся истории. Ему хотелось написать такую статью, чтобы её, возможно, поняли американцы, скажем, в Канзасе, многие из которых не найдут Чехословакию на карте даже если от этого будет зависеть их жизнь. Он боялся, что это всё впустую, но сделал всё, что мог.

Зазвонил телефон на столе. Чарли схватил трубку.

- Салливан, "АП".

- Здравствуйте, Салливан, "АП". Это Салливан, ваша жена. Началось. Я только что вызвала такси. Направляюсь в больницу.

- О, боже, - произнёс Чарли.

Он знал, что этот день вот-вот настанет. Но к таким вещам никогда не бываешь готов, особенно, в первый раз.

- Хорошо, милая. Увидимся там. Люблю тебя.

Он закончил статью, над которой работал. К счастью, она была почти готова. Он достал её из печатной машинки и отнёс на стол редактору.

- Я ухожу босс, - сказал он. - Эсфирь только что звонила. Едет в больницу. Увидимся через несколько дней.

- Хорошо, Чарли, - сказал редактор. Была всё-таки польза в том, чтобы предупредить всех заранее. - Плохо, что у тебя это случилось именно в тот момент, когда в Европе всё полетело к чертям.

- Знаю, только... - Чарли пожал плечами. - Эта драка не наша, а ребёнок - мой. За мир буду переживать, когда вернусь.

- Надеюсь, с твоей миссис и с ребёнком всё будет хорошо, - сказал редактор. - И если будет сын, ради бога, принеси добротные сигары, а не те бомбы-вонючки, что ранее приносили ребята, у которых рождались сыновья*.

- Обещаю, - смеясь, произнёс Чарли.

Он схватил шляпу, плащ, и поспешил прочь. Такси он поймал без особых трудов.

В больнице он подписал бумаги, гарантируя, что он не смоется с женой и ребёнком, наплевав на счета. Это позволяло ему расплатиться за роды в кредит. В отличие от страданий Эсфири, его страдания растянутся по времени. Ему не нравилась идея платить за роды в кредит, но потрошить заначку ему нравилось ещё меньше.

Когда бумаги были подписаны, а руки пожаты, его проводили в комнату ожидания. Там сидели ещё двое будущих отцов. Один выглядел едва ли взрослым, чтобы начать бриться, и всё время дрожал. Второй, ему было под сорок, курил сигарету и листал журнал.

- У нас это шестой, - сказал он. - Не сказать, что подобное нам в новинку.

- Полагаю, да, - отозвался Чарли. - Впрочем, у меня первый.

Мужик его возраста дождался, пока уйдёт медсестра, затем достал из кармана пиджака трехсотграммовку скотча.

- На, приятель, бахни. Успокаивает.

Обычно Чарли не пил скотч. Сегодня он сделал исключение.

- Спасибо, - сказал он и глотнул.

Насколько он помнил, скотч был на вкус, как противное лекарство. Но в данный момент, он действительно был лекарством*.

К тому моменту, когда за ним пришли, доза давно уже выветрилась. Он вышел купить сигарет, потому что у него кончились, а так же пообедать и поужинать в убогом больничном кафетерии. Если он был показательным, то все шутки, что шутили о больничной еде, были не просто правдой, а преуменьшением.

Ребенок под номером "шесть" у благодетеля Чарли оказался девочкой, что сделало счёт равным - 3:3. Ребенок под номером один у нервного подростка оказался мальчиком. Нервный паренек издал нечто очень похожее на "крик повстанца", впервые прозвучавший со времён Аппоматтокса*. Вошёл ещё один будущий отец и уставился в бледно-зеленую стену вместе с Чарли.

Примерно в районе полуночи вошёл усталый доктор с медицинской маской вокруг шеи и произнёс:

- Мистер Салливан?

- Это я! - Чарли подскочил на ноги.

- Поздравляю, мистер Салливан. У вас милая здоровая дочка. Она двадцать с половиной дюймов ростом и весит семь фунтов и девять унций*. Ваша супруга также в порядке. Она измотана, но это ожидаемо.

- Девочка, - мечтательно проговорил Чарли. - Назовём её Сара.

- Да, именно так и сказала ваша жена. - Доктор кивнул.

- Я могу их увидеть? - спросил Чарли.

- Я в том числе и за этим. Следуйте за мной.

Доктор приоткрыл дверь, чтобы Чарли прошёл. Они прошли по коридору в комнату, на двери которой по трафарету аккуратно было выведено: "МАТЕРИ И НОВОРОЖДЕННЫЕ". Доктор открыл и эту дверь.

Чарли вошёл. Эсфирь лежала на больничной койке, одну часть которой - верхнюю или нижнюю - можно было приподнять. Верхняя часть была поднята наполовину. В левой руке она держала завёрнутую в одеяло малышку и кормила её грудью.

- Как ты, детка? - спросил Чарли, стараясь говорить не слишком нервно.

Она выглядела так, словно пробежала восемь километров и провела несколько раундов против Макса Шмелинга*. Пот спутал её волосы. Она была бледной, словно творог, не считая чёрных кругов под глазами, от которых можно было решить, что ей навесили фингалы.

Малышка, насколько мог разглядеть Чарли, также не выглядела бодрой. У Сары была розово-фиолетовая кожа, сморщенное лицо и голова забавной формы. Венчала голову корона из волос, правда скромная.

- Как будто меня грузовик переехал, вот как, - ответила Эсфирь. - И такая голодная, что лошадь съем. Пока у меня были схватки, мне ничего, кроме воды не давали, а потом вообще ничего. Сказали, если в желудке что-нибудь будет, меня вырвет.

Словно по вызову, вошла медсестра с подносом в руках. Ростбиф выглядел таким жёстким, будто его отрезали от автомобильной покрышки.

- Вот, вам, милочка, - произнесла медсестра с такой гордостью, словно принесла нечто поистине хорошее.

- Спасибо, - сказала Эсфирь, затем добавила: - Чарли, не подержишь ребёнка, пока я ем?

- Наверное, - осторожно произнёс он.

Медсестра помогла ему, показав, как нужно поддерживать головку ребёнка. Эсфирь набросилась на пережаренный ростбиф и разваренные в однородную массу овощи подобно льву, раздирающему зебру. Всё исчезло без следа. Сара дёрнула ножкой, повернулась, сморщила гримаску и начала плакать.

- Я её заберу, - сказала Эсфирь.

Чарли поспешно вернул ребёнка. Он знал, что научится держать её, но пока не привык. Жена продолжила:

- Знаешь, что? Это был самый лучший паршивый ужин, что я когда-либо ела.

- У нашего диетического сектора хорошая репутация. - Медсестра, кажется, оскорбилась.

Эсфирь рассмеялась.

- В таком случае, да поможет Бог тем, с кем их сравнивают. Но мне плевать. Сколько я здесь пробуду?

- Обычно неделю или около того, если нет осложнений после родов, - ответила медсестра.

- Хорошо. Больше на еду жаловаться не буду, обещаю, - сказала Эсфирь. - А Чарли сможет всё подготовить к моему приезду... и к приезду Сары.

- Ага. - Чарли вынужденно кивнул.

Когда он увидел ребёнка в руках Эсфири, ощущение отцовства обернулось реальностью. Шалости на сеновале - не всегда всего лишь шалости на сеновале. Иногда через девять месяцев наступают последствия. Примерно через неделю это вертлявое крякающее последствие приедет домой. "Выпуск 1956 года" - вспомнил Чарли. Как бы он ни пытался, представлялось подобное с трудом. Чарли в голову пришла не совсем праздная мысль - останется ли Джо Стил президентом к тому моменту.

XIV

Стоял апрель. По календарю, должна наступить весна. Деревья должны обрасти зеленью. То там, то тут должны распуститься цветы. Над головой должны до упаду щебетать птицы.

Насколько Майк мог судить, эта часть Монтаны о календарях никогда не слышала. Он не мог с уверенностью сказать, что здесь вообще были в курсе о весне. Сосны оставались такими же, почти чёрными. Никаких цветов. Никаких птиц, не считая воронов и серых соек.

От зимы тоже никаких послаблений. Снег продолжал идти, без единого намёка на дождь или хотя бы слякоть. Нынче снег был немного мокрее, чем в январе. Когда поднимался порыв ветра он не натирал кожу, словно наждачная бумага. Северный ветер завывал не так свирепо. Однако он и не потеплел даже до состояния самого непогожего зимнего дня в Нью-Йорке.

Один человек из бригады Майка потерялся, когда они вышли рубить дрова в пургу. Охранники и ищейки обнаружили его через три дня. Он крепко промёрз. Ещё двое вредителей просто тихо легли и померли. Если сдашься, долго здесь не протянешь.

Время от времени Майка одолевал этот соблазн. Замерзнуть казалось легким способом умереть. Сначала тебе холодно, потом это перестаёт тебя заботить, а затем ты умираешь. Возможно, даже не сильно больно. Вероятно, не будет сил даже бояться.

Однако Майк не желал видеть Джо Стила довольным. Ему хотелось вернуться в мир за пределами трудового лагеря. Ещё ему хотелось плюнуть президенту в лицо, как только получится.

Разумеется, он понимал, что для того, чтобы выполнить желаемое, придётся встать в длинную очередь. Ещё он понимал, что, к тому моменту, когда до него доберется Майк, Джо Стил весь промокнет, если не утонет. Без разницы. Он был готов ждать своей очереди, и целиться как следует.

Большинство вредителей в лагере считали так же. Он об этом знал, хоть никто особо о таких вещах не разговаривал. Никогда нельзя точно сказать, кто настучит на тебя охране. А те ублюдки, что руководят лагерем, назовут это "умышленным отказом от перевоспитания", и добавят к твоему сроку ещё несколько лет. Даже самый убеждённый мазохист не пожелал бы себе подобного.

Нет, большинство вредителей не поддерживали президента. Но были некоторые... Четыре или пять человек из барака N17 были убеждены, что полностью заслужили своё наказание.

- Я люблю Джо Стила,- настаивал один печального вида бухгалтер по имени Адам Болгер. - Я просто не мог выполнять работу, которую от меня требовала фирма. Если не это делает меня вредителем, то я не знаю, что же тогда.

- Может, уже завалишь ебало, Болгер? - бросил кто-то с верхних нар. - Никому не хочется слушать твои унылые высеры.

- Мы все - виновны, - сказал Болгер. - Никто не работает, как он должен, постоянно. Поэтому, вредители - все.

- Тогда пусть их всех рассуют по таким же лагерям, блин, пусть народ посмотрит, каково оно тут, - сказал его оппонент. - Лично я тут потому, что какой-то гандон наврал про меня гбровцам. И других причин нет.

Несколько человек отозвались громким матерным согласием - обычно, в лагере других не было. Если признаёшь, что оказался здесь заслуженно, значит, ГБР победило. Так считал Майк, так считало большинство.

Этой ночью он не кричал. Свет погасили довольно рано. Он лежал на нарах, на жалком подобии матраса, под жалким подобием одеяла. Печка была раскалена, однако до его угла тепло почти не доходило. Единственный предмет одежды, который он снял - это ботинки. Подушка из них вышла вонючей, но они были единственной подушкой, что у него имелась. Потрепанной одеждой с воли он обматывал ноги, чтобы было чуточку теплее.

Майк зевнул. Подумал о том, как там поживала Стелла. Время от времени, обычно, когда он этого совсем не ожидал, в него стилетом врезалось чувство одиночества и желание женщины. Впрочем, чаще всего он был либо слишком измотан, либо слишком голоден, либо и то и другое, чтобы вызвать в воображении что угодно, кроме тени тех чувств, которые он должен был испытывать. Медленное вымирание здесь слишком многим напоминало ему о приближении смерти.

Конечно же, другим вариантом было совсем не медленное вымирание. Человек, который считал, что с него хватит, мог попытаться перебраться через колючую проволоку, не особо стараясь вести себя тихо. Либо пойти на охранника с топором, камнем или с голыми руками. И он умрёт, чаще всего даже не дотянувшись до гбровца. Некоторые вредители говорили, что за убийство заключённых, охранники получали премию. Этому Майк не верил. Будь это правдой, гораздо больше жалких, как их там, с номерами на одежде, легли бы в землю с цветочком на груди.

Даже при наличии снега на земле, некоторые оптимисты, либо придурки, с какой стороны посмотреть, убегали, когда бригада выходила в лес. Разумеется, в таких случаях, вечерняя перекличка отменялась. Как только отменялась перекличка, начинались поиски. Майк никогда не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось уйти.

Некоторые погибали при попытке уйти. До тех пор, пока охране удавалось найти тела, это их не волновало. Труп тоже можно посчитать. Некоторые потенциальные беглецы осознавали, насколько далеко они находятся от человеческих существ, которые не содержатся в лагерях. Такие сдавались сами. Подобное также способствовало перекличке.

Насколько Майк мог судить, смерть лучше. В лагере имелись штрафные бараки, рядом с административным зданием. Камеры там были слишком крошечные, чтобы стоять или лежать. В штрафных бараках не было печей для отопления. Рацион состоял из хлеба и воды - мочи и дерьма, на тюремном жаргоне, который лежал в основе лагерного общения. Давали также немного. К тому моменту, когда вас выпускали, вы становились похожи на постоянно протекающую канализационную трубу.

Майк снова зевнул. Можно ли что-нибудь сделать? Мало что, насколько он мог судить. Джон Деннисон избрал лучший путь. Проживай день, борись, а с утренней побудкой начинай заново. Майк на секунду свесился с нар. Разглядеть плотника из Вайоминга при тусклом красном свете лампы он не мог.

Охранник ударил молотком по висящему на веревке стальному лому. Сигнал к выключению света. Вредители погасили керосиновые горелки. Лишь раскалённые угли в печи напоминали, что тьма в бараке не абсолютна. Майк сунул руки в карманы куртки, чтобы как можно лучше согреть их. Веки закрылись, словно гаражные ворота. Он уснул.

***

Гитлер продолжал орать по поводу Судетов. Насколько Чарли мог судить, Гитлер орал по любому поводу, словно трёхлетка, закативший истерику. Никто не всыпал ему пониже поясницы, когда он был трёхлеткой, поэтому он считал, что эта хрень у него сработает и сейчас. Рейнская область и "аншлюс" Австрии не смогли убедить его в обратном.

Единственная причина, почему он не мог сразу растоптать гадкую Чехословакию своими ботиночками, чтобы вернуть своих ручных немчиков, заключалась в том, что кто-нибудь мог его остановить, либо подать ему этих немцев на блюдечке с голубой каёмочкой. Если какие страны и могли его остановить, то это Англия и Франция. Но у них не хватило духа выполнить эту работу.

Джо Стил и Лев Троцкий подбадривали их с обеих сторон. Если разразится война, ни "красной" России, ни США не придётся ввязываться в эту драку всерьёз. Россия не граничила ни с Чехословакией, ни с Третьим Рейхом; от последствий Троцкого защищали Румыния, Польша и страны Прибалтики. А между Соединёнными Штатами и Фюрером лежала не только Атлантика, но и страны западных демократий.

Чарли счёл забавным, что президент и парень, которого в газетах прозвали "красным царём", оба призывали к одному и тому же, хотя сами друг друга ненавидели. Даже спустя двадцать лет после Февральской революции и большевистского переворота Соединённые Штаты отказывались признать "красных" законным правительством России. В немалой степени это означало, что США вообще не признавали никаких хозяев самой большой страны мира. Настоящий император и его семья мертвы, мертвее мёртвого. Керенский жил в Париже в изгнании вместе со множеством других русских эмигрантов, однако даже такой завзятый ненавистник Троцкого, как Джо Стил, не воспринимал Керенского всерьёз.

Чарли продолжал считать забавным хоровое пение Стила и Троцкого до тех пор, пока Даладье и Чемберлен, вместо того, чтобы сражаться за сохранение Чехословакии, и в самом деле преподнесли Судеты Гитлеру на блюдечке с голубой каёмочкой в Мюнхене. Гитлер пообещал, что это была его последняя территориальная претензия в Европе. Если он говорил правду, wunderbar*. Если нет, дела обстояли не очень уж хорошо.

Но всё это происходило довольно далеко. На уме у Чарли были другие дела, поближе к дому. У Сары резались зубы, отчего и он и Эсфирь спали ещё меньше, чем обычно. Ещё пара столов рядом с его собственным опустела. Два репортёра исчезли без следа. Где они теперь? Где-то между Нью-Мексико и Северной Дакотой, так считали все вокруг.

Зазвонил телефон. Чарли снял трубку.

- Салливан, "АП".

- Скрябин, Белый Дом. - Молоток мог быть злобно-насмешливым. - С вами хочет встретиться президент.

- По какому поводу? - спросил Чарли, едва не поперхнувшись.

- Он сам расскажет. Если бы он хотел этого от меня, я бы сказал, - ответил Скрябин. - Вы придёте?

- Уже иду, - сказал Чарли.

Если бы гбровцы захотели его взять, его взяли бы в собственной квартире. А, ну, и конечно, если бы Джо Стилу захотелось понаблюдать за людьми Дж. Эдгара Гувера за работой, они могли взять его в Белом Доме. Однако Чарли не мог сказать: "Я не хочу с ним встречаться". У президента и его людей долгая память на обиды.

Когда Чарли прибыл на Пенсильвания-авеню, 1600, швейцар проводил его в овальное помещение над Голубой комнатой. Джо Стил сидел за большим столом из красного дерева и пыхтел трубкой.

- Салливан, - произнёс он и коротко кивнул.

- Господин президент. - Чарли старался не показывать, насколько нервничал, чёрт, насколько напуган он был. - Что вам угодно, сэр?

- Вот. - Джо Стил пихнул через стол страницы с печатным текстом. - Я намерен сделать заявление, в котором скажу, насколько неправы Франция и Англия, пытаясь умиротворить Гитлера в его захвате Судетской области. Ни один из вариантов, предложенных моими писателями, совершенно не подходит. Вы тут складываете слова. Посмотрим, что вы можете. - Он махнул Чарли рукой в сторону кресла напротив стола.

Усевшись, Чарли гадал, что стояло на кону. Если Джо Стилу понравится его работа, Майка выпустят из лагеря? Если Джо Стилу его работа не понравится, Чарли отправится туда же и освободит ещё один стол в редакции "АП"? Это... интересные вопросы, не так ли?

Он достал ручку из кармана рубашки и принялся за работу. Джо Стил был прав в одном: в нынешнем своём состоянии заявление было мутным и расплывчатым. Чарли представил себя на месте редактора или корректора. Надо было либо вытянуть материал, либо выбросить его в урну.

Заявление было не очень длинным. У него ушло пятнадцать минут на распутывание узлов, расстановку акцентов и причёсывание. Дважды ему потребовалось уточнить у президента, насколько конкретным или резким тот хотел быть. Джо Стил объяснил, в промежутке между затяжками.

- Ну, вот, сэр. - Чарли вернул заявление. Он ждал, когда на него рухнет небо.

Чтобы прочесть его труд, Джо Стил надел очки. Президент пользовался ими, но очень редко позволял фотографировать себя в таком виде. В волосах у него было больше седины, чем во время первого срока. Спустя две-три минуты, он взглянул на Чарли поверх очков. Как и всегда, прочесть в его глазах было ничего нельзя.

Но затем, он вдруг, улыбнулся. Подобно змее с птицей в пасти, он мог быть очаровательным.

- Превосходно! - сказал он. - Намного лучше того, что накрутили мои работнички. Я его прочту, ну, по крайней мере, очень близко к тексту.

- Благодарю, господин президент, - сказал Чарли.

Леди, не тигр.

- Как смотрите на то, чтобы поработать здесь? - спросил Джо Стил. - Мне понадобится человек, который не пишет по-английски, словно этот язык для него иностранный. Я подниму ваше жалование на две тысячи долларов сверх того, что вам платят в "Ассошиэйтед пресс". Когда в доме малыш, лишних денег не бывает, не так ли?

Один брат в трудовом лагере, а второй в Белом Доме? Разве не безумие? "Но, что он сделает, если я откажусь?". Чарли не хотел - не рискнул бы - это выяснять.

- Благодарю вас, сэр. Это честь для меня, - пробормотал он.

"Честь там или нет, но я бы лучше свалил". Впрочем, свалить было не тем выбором, что предложил ему Джо Стил.

***

Меньше, чем через год после того как германские войска вошли в Австрию, меньше, чем через полгода после того как германские войска промаршировали парадным шагом в Судетскую область (а, ведь, Гитлер после этого клялся, что не имеет больше территориальных претензий в Европе), Рейх оккупировал Богемию и Моравию, чешскую часть того, что раньше было Чехословакией. Словацкая часть стала "независимой", под управлением кучки доморощенных фашистов во главе со священником.

В Белом Доме у Чарли имелась телеграфная лента связи, точно такая же, что была у него, когда он трудился в "Ассошиэйтед Пресс". С полки в своём крошечном кабинете он вытащил атлас и осмотрел карту Центральной Европы. После всех переделок, выглядела она неважно, особенно, если вам хотелось сохранить в мире покой.

В кабинет сунул голову Стас Микоян с сигаретой в углу рта.

- Что вы там разглядываете? - спросил он.

- Следующую мировую войну, вот, что, - мрачно отозвался Чарли.

- Надеюсь, всё не настолько плохо, - сказал помощник Джо Стила.

- Я тоже надеюсь, но оно, блин, именно так. Подойдите и гляньте сами, - сказал Чарли. Когда Микоян подошёл, Чарли ткнул в карту пальцем. - Смотрите. Сейчас нацисты могут ввести войска в Словакию, а не только в Судетскую область. С учётом Восточной Пруссии, они берут Польшу в те же клещи, что и раньше - Чехословакию после захвата Австрии.

Микоян изучал атлас "Рэнд МакНэлли", без сомнений, открывая перед собой новые границы. Он задумчиво вздохнул.

- Ага, мне тоже так кажется. А если мы это видим, значит, большие погоны в военном министерстве тоже это видят.

При этих словах Чарли вздохнул. Часть тех, кто являлся высшими руководителями армии и военно-морского флота расстреляли за измену. Другие офицеры отбывали длительные сроки заключения. Третьи кололи камни или рубили деревья, либо рыли канавы, или занимались иным трудом, которым занимались вредители в трудовых лагерях. Их кресла заняли новые молодые люди, которым Джо Стил мог доверять - не то, чтобы Джо Стил вообще кому-то особо доверял. Достаточно ли они сообразительны, чтобы разглядеть подобные вещи? "Уж лучше бы ими такими быть, блин", - подумал Чарли.

Однако Стас Микоян не закончил:

- И если мы это видим, значит, большие погоны в Париже и Лондоне также могут это видеть. Да и погоны в Москве тоже, хотя погоны там они и не носят.

Чарли кивнул - "красные" тщательно всех уравняли, даже мундиры их генералов мало отличались от формы рядовых солдат.

В голове Чарли возникла ещё одна мысль.

- Готов спорить, в Варшаве сейчас бьются в падучей, - сказал он. - Когда Гитлер вошёл в Судеты, Польша также отхватила кусок Чехословакии. Интересно, каков этот кусок им на вкус сейчас. К слову о близорукости!

- Это точно, - согласился Микоян.

- Что намерен делать босс? - спросил Чарли.

Не успел помощник Джо Стила ответить, как зазвонил телефон. Чарли снял трубку.

- Салливан. - Ему до сих пор приходилось напоминать себе не добавлять в конце фамилии "АП".

- Да. - Этот скрежещущий голос принадлежал президенту. - Набросайте мне черновик. Я хочу, чтобы народ знал, что последние действия Германии ещё ближе толкают Европу к войне. Я хочу, чтобы народ знал, что мы должны приблизиться к тому, чтобы быть готовыми защититься от чего бы то ни было, но я не хочу и не стану ввязываться в драку на той стороне Атлантики. Ясно?

- Конечно. - Пока Джо Стил говорил, Чарли царапал в блокноте заметки.

- Тогда решайте вопрос. - Трубка умолка.

- Это было он? - спросил Микоян.

Чарли кивнул. Калифорнийский армянин изобразил кривую ухмылку.

- В таком случае, теперь вам известно, что он намерен делать.

Он кивнул и вышел. Вероятно, он и себе ждал звонка в любую минуту, либо ему нужно будет ответить на сообщение, которое пришло, пока он разговаривал с Чарли.

Вот так и работал Джо Стил. Он давал одно и то же задание разным людям, брал из работ каждого, что ему по нраву, соединял эти куски воедино и использовал себе во благо. Так он получал от своих подчинённых только самое лучшее. Также это заставляло людей, на которых он полагался, конкурировать друг с другом за его расположение. Что он совершенно точно знал, так это, как обводить людей вокруг пальца.

Чарли вложил в печатную машинку два листа бумаги, между которыми сунул копирку и начал стучать. Он усердно давил на то, что Америка останется в стороне от сражений. Очередное участие в европейской войне являлось политической отравой, и ничем иным. В основном, в пределах границ США Джо Стил мог - и делал - что хотел. К середине его второго срока, Конституция стала такой, как он её описывал. Любой, кто с этим не согласен, вскоре об этом пожалеет. Но даже гбровцы не могли отправить в ближайший трудовой лагерь всех, кто не желал войны. Какими бы просторными ни были эти лагеря, всех вместить они не могли.

Ещё Чарли упирал на то, каким лживым мухлюющим сукиным сыном был Гитлер. Каган, Микоян, Скрябин или кто ещё будет работать над текстом, также на это укажут. Все знали, что Джо Стил терпеть не мог Гитлера. Никогда не ошибёшься, если будешь придумывать ему клички.

Чарли задумался, какую часть его речи возьмёт Джо Стил. Он был новым парнем на районе. Он не состоял в команде, когда Джо Стил был простым конгрессменом от Фресно, о котором за пределами города никто не знал - да и в самом городе о нём тоже слышали далеко не все. В некотором смысле, свежий подход дал ему преимущество. Однако старожилы регулярно объединялись против него, как ради того, чтобы напомнить ему, что он действительно был новичком, так и ради того, чтобы выпятить свою собственную важность.

Так работает политика в любом офисе. Так бывает в банке, в "Ассошиэйтед Пресс", так и здесь, в самом важном офисе страны. Порой Чарли вспоминал об этом и не позволял пренебрежительному отношению свалить себя. Иногда, наоборот, он вспоминал, что если Джо Стил обернётся против него, увольнение будет последней из его забот. Если Джо Стил ополчится против него, увольнять его будут через расстрел. Либо его упекут в трудовой лагерь и забудут, что он вообще был здесь. В такие дни он грыз ногти и кусал кожу до крови.

В такие дни он ходил в рюмочную неподалёку от Белого Дома, где находилось присутственное место вице-президента. Джо Стил никогда не просил Джона Нэнса Гарнера написать черновик речи. Он никогда не спрашивал его, что тот думает по поводу великой бури, поднимающейся в Европе, либо о проблемах, что до сих пор тревожили Соединённые Штаты.

А Джон Нэнс Гарнер ни капли об этом не сожалел.

- Не о чем переживать мне, - заявил вице-президент одним днём, когда принял уже достаточно бурбона, чтобы начать коверкать грамматику. - Джо Стилу на меня плевать. Пока никуда не лезу, держу варежку закрытой и не создаю проблем, он меня не трогает. Вот бы и тебе так повезло, Салливан.

- Ага. - В тот день Чарли находился в угрюмом настроении.

Джо Стил говорил о забастовках, о том, как нужно, невзирая на них, поддерживать в стране производство. Мыслями Чарли он почти не пользовался. Чарли предполагал, что свои мысли президент черпал прямо у Дж. Эдгара Гувера, плюс немножко у Винса Скрябина. Иными словами, никакого компромисса в его речи слышно не было.

Вице-президент покосился на него, словно лиса, рассматривающая кролика.

- Главное, не забывай, сынок - ты на это пошёл добровольно, - сказал Гарнер.

- Ага, - ещё угрюмее повторил Чарли.

Затем он и сам посмотрел на Гарнера.

- Насколько я могу судить, и вы тоже.

- Ах-ха. - Выдох вице-президента оказался настолько ядрёным, что хорошо, что он не курил, иначе изобразил бы паяльную лампу. - Уже слишком поздно, чтобы переживать об этом. Когда берёшь тигра за уши, во время поездки держись за них покрепче. Пока ты у него на спине, он тебя не сожрёт.

Джо Стил пожирал разочаровавших его последователей не в буквальном смысле. Нет, не в буквальном. Но, когда у тебя самая влиятельная должность в стране, и ты продвинулся на три-четыре шага дальше, чем любой другой президент... Возможно, таково было требование времени. Возможно, время сговорилось с натурой Джо Стила. Как бы оно ни работало, даже от метафорического пожирания человек истекал кровью и умирал.

Чарли поднял руку с целью заказать ещё выпить.

***

Стояло лето - лето высоко в Скалистых горах. Температура поднималась выше пятнадцати, а то и двадцати градусов по Цельсию. Ночами, по-прежнему, было прохладно, когда дневное тепло улетучивалось вместе с закатом. Прохладно, да, но не ниже точки замерзания воды.

Майк наслаждался хорошей погодой, понимая, что долго так не продлится. Даже летом здесь зима постоянно маячила за углом. Зима постоянно маячила за углом... за исключением тех случаев, когда она выпрыгивала и заключала вас в свои ледяные объятия.

Впрочем, раз на раз не приходится. "Прямо за углом" не означает "здесь". Он находился в трудовом лагере уже пару лет. Как и все прочие, он знал своё место. Даже в своей голове, он чаще был НЙ24601, вредителем, чем Майком Салливаном, репортёром "Нью-Йорк Пост".

Стоя в лесу, он склонился над топором. Он был тощий, грязный, лохматый и истрёпанный. Мышцы его стали крепче, чем он когда-либо мечтал, и уж тем более чем у него когда-либо реально были во времена до прихода гбровцев. В итоге, Ницше оказался прав. Ей-богу, что тебя не убивает, делает тебя сильнее.

Иногда убивало. Немало народу выехало из лагеря в сосновых ящиках. Они больше не могли работать. Или не могли выносить пищу. Или просто отчаялись. Если сдаёшься, долго не протянешь.

- Отсыпь дури? - спросил Майк Джона Деннисона.

Плотник извлёк табачный кисет. Когда у него при себе было, он всегда делился с друзьями. Если они не делились взамен, в друзьях эти люди не задерживались. Майк это понимал.

- Готовь бумагу, - сказал Деннисон.

Майк оторвал от комка газеты, что хранил в кармане, клочок размером с сигарету. Если приспичит посрать, остатками он мог бы и подтереться. Судя по тому, что нынче печатали в газетах, только для этого они и были годны. Невозможно было поверить, насколько крепко они присосались к Джо Стилу. Либо, если учесть, сколько нынче журналистов находилось в трудовых лагерях, поверить можно.

Что при перекуре, что при подтирании задницы, необходимо было следить за собой. Если кто-нибудь заметить, как ты жжёшь газетный снимок Джо Стила, или мажешь его коричневым и вонючим, тебя швырнут в карцер. Оскорбление президента - серьёзное дело.

Джон Деннисон насыпал на бумагу дешевый крепкий табак. Сигареты фабричной скрутки с ароматным табаком внутри считались в лагере за деньги. Чаще всего они были слишком драгоценны, чтобы их курить. Эта же вонючая дрянь позволяла лишь избежать нервной дрожи от недостатка никотина. Только это и заботило Майка, а ещё - оправдание для перерыва.

Деннисон свернул и себе тоже. Он втянул дым, выдохнул его и огляделся.

- К тому моменту, когда нас выпустят, - сказал он - в этой части Монтаны ни единого деревца не останется, блин.

- Не удивлюсь, - отозвался Майк, а затем, выпустив облако дыма, добавил: - Если нас, вообще, выпустят.

- Рано или поздно мы им надоедим, - сказал Джон Деннисон. - Интересно, буду ли я к тому времени знать, как вписаться хоть куда-нибудь, кроме мест, вроде этого?

- Мммм, - не очень-то весело протянул Майк.

Лично его беспокоила та же мысль, плюс ещё одна на обратной стороне: захочет ли Стелла иметь с ним какое-то дело, когда ему позволят вернуться в Нью-Йорк к цивилизации, какой он её знал. Многие жёны вредителей в лагере уже развелись с ними. Некоторые дамочки нашли новых мужиков, даже не потрудившись дождаться возвращения мужей.

Другие подавали на развод, чтобы очистить своё имя. Если ты замужем за вредителем, значит, и с тобой что-то не так, правда? Если ищешь работу, не возьмут ли вместо тебя кого-нибудь более надёжного? Если твой сын поступает в колледж, не возьмут ли вместо него ребёнка из порядочной семьи? Если тебе требуется заём, не посчитает ли банк тебя недостойным риска, поскольку тебя тоже могут отправить в лагерь?

У Майка не было никаких оснований сомневаться в том, что Стелла верна ему и на сто процентов поддерживает его. Но он не получал от неё вестей уже несколько месяцев. Он не знал, было ли это связано с тем, что гбровцы тормозили его почту (либо просто выкидывали её в мусор), или Стелле нечего было ему сказать.

Он не заморачивался этими вопросами всё время, пока находился в сознании. Он не Гамлет, чтобы заморачиваться всем, что с ним происходит. К тому же, пока он находился в сознании, он либо был занят, либо чересчур устал. Но, так или иначе, во время перекуров эти мысли всплывали на поверхность.

- Чего я на самом деле хочу, - произнёс Джон Деннисон - так это поквитаться с тем скунсом, что рассказал про меня гбровцам. О, да, с этим сукиным сыном приключится несчастный случай, а то и три.

- Мммм, - повторил Майк.

На него наводить громил Дж. Эдгара Гувера никому не было нужды. Когда он пошёл против Джо Стила, то разве что не подсветил себя прожектором. Он на это нарывался, и получил.

Проблема была в том, что он не успел осознать, насколько изменились правила. В старые времена - ещё до первой инаугурации Джо Стила - Первая поправка кое-что значила. Если вести себя так, будто она что-то значила, когда это не так... закончишь в горах Монтаны, облокотившись на топор во время перекура, дабы хоть несколько минут не работать.

В паре сотен метров с хрустом рухнула очередная сосна. Какой-то вредитель издал восторженный крик. Некоторых волновало лишь то, чем они занимались, пускай это занятие не слишком-то отличалось от рабского труда. Майк таким умением не обладал. Его могли заставить работать, но восхищаться работой его заставить не могли.

К Майку и Джону Деннисону шёл охранник. Он курил "Кэмел"; охранники могли палить фабричные сигареты, когда захочется. И точно, блин, этот ублюдок посмотрел на то, что осталось от самокруток вредителей. Если бы он заметил на одной из них усы Джо Стила, расплата последовала бы незамедлительно.

Поскольку ничего подобного он не заметил, он сказал:

- Лады, ребятки, игры закончились. Живо в строй, и нарубите ещё немного леса.

- Ну, конечно, - сказал Майк.

Нельзя сказать ему пойти на хер. Однако можно сделать более деловой вид, чем есть на самом деле. Рабы пользовались этим трюком ещё до возведения пирамид. На воле большинство вредителей усердно занимались своим делом. Но, не здесь, когда тебя к этом принуждают. Какой в этом смысл? Майк его вообще не видел.

***

Иногда события происходили слишком стремительно, чтобы наблюдатели за ними поспевали. Именно это ощущение сложилось у Чарли, когда он наблюдал за Европой в августе. Ежедневно случались новые сюрпризы, и каждый был страшнее предыдущего.

Гитлер визжал по поводу "польского коридора" точно так же, как годом ранее он визжал по поводу Судетской области. Он должен принадлежать Германии. Там до сих пор жили немцы. Поляки плохо с ними обращаются. Следовательно, "коридор" должен быть возвращён Рейху.

Годом ранее, он уже впарил Англии и Франции такой же гнилой товар. В этот раз они на него не поведутся. После того, как он проглотил Богемию и Моравию, заверяя, что больше никогда так поступать не будет, они больше не поверят ни единому его слову. Гитлеру было сказано, что если он вторгнется в Польшу, начнётся война.

Впрочем, особой охоты они тоже не проявляли. В войне против кайзера русские вынесли на себе изрядную часть потерь Антанты. Франция и Англия снова хотели иметь Россию на своей стороне, будь она хоть краснее красного. Они посылали делегации в Москву с целью уболтать Троцкого лечь с ними в одну постель.

Для Чарли Троцкий всегда казался похожим на лиса, с его каштановыми волосами, понимающим взглядом, острым носом и заострённой бородкой. Он слушал, что говорили французские и английские дипломатические и военные посланники, а также то, чего они не говорили, либо не могли сказать. Он слушал, не давал никаких обещаний, и ждал, выясняя, что скажут все остальные.

Когда же он выяснил... В самом начале последней недели августа в Берлин из Москвы вылетел Максим Литвинов. Еврей, правивший коммунистической Россией, отправил своего комиссара по иностранным делам, тоже еврея, в мировую столицу антисемитизма. Литвинов и Риббентроп принялись совещаться. Буквально на следующий день, в присутствии сиявшего на заднем плане Адольфа Гитлера, они подписали пакт о ненападении и обширнейший торговый договор.

Эта новость рванула бомбой в Париже, Лондоне... и в Варшаве. Что бы ни задумали русские, сражаться за то, чтобы удержать Германию подальше от Польши они не будут. В отличие от нацистов, русские не считали поляков "унтерменшами"*. Однако независимая Польша оскорбляла Москву почти в такой же степени, как она бесила Берлин.

Лазар Каган оказался первым важным помощником, к которому бросился Чарли, когда о новости стало известно.

- Что мы будем с этим делать? - спросил его Чарли, чувствуя себя взбудораженным журналистом. - Что мы можем сделать?

- Я не знаю. - Судя по голосу, Каган был столь же шокирован, что и Чарли.

Когда Чарли осознал, что этот грузный округлый мужчина тоже оказался застигнут врасплох, внутренне он расслабился. Эта новость оказалась слишком крупной не только для него. Она оказалась крупной для всех вокруг. Спустя мгновение, Каган продолжил:

- Похоже, Соединённые Штаты не могут сделать ничего, кроме как сказать Франции и Англии хвататься за оружие. Мы слишком далеки от того, чтобы каким-либо образом влиять на Германию и Россию.

- Полагаю, так. - Чарли задумался, затем произнёс: - Вы виделись с боссом?

- Да, я виделся с ним. - Каган изобразил кивок. - Он... не очень рад.